daybreak

[горган]

Название: daybreak
Автор: горган
Бета: Schitz
Фэндом: Super Junior
Пэйринг: Канин/Хичоль
Рейтинг: NC-17
Жанр: повседневность, херт/комфорт
Размер: ~40K
Саммари: Хичоль сам не понял, в какой момент он умудрился в него влюбиться.
От автора: это был челлендж: "напиши такой фанфик, который ты сама бы хотела прочитать"
спасибо Лунный дождь за поддержку, Schitz за неоценимую помощь и Light Dragonix за все, потому что без нее ничего бы не получилось ♥
в день выкладки отп сфотографировалось в первый раз несколько месяцев УСПЕХ
doc.

— Вы уже закончили? — спросил Хичоль. Была половина второго ночи, и ему совершенно не хотелось спать; он играл до этого в Доту несколько часов подряд, и глаза разболелись так, что он даже смотреть не мог на экран.

— Да, хён, только что закончили с практикой по хореографии, — ответил ему тяжело дышащий Ёнун. — Что-то случилось?

— Приезжай ко мне. И поесть что-нибудь купи.

— Хён!

— Что «хён»? И Донхэ с собой не бери, уложи малыша спать и езжай, я надеюсь, что через полчаса ты уже будешь тут.

Хичоль не стал ждать его ответа и сбросил звонок.

В последнее время у него была бессонница, он переехал в свою квартиру около недели назад и не мог привык спать на новом месте. В общежитии было проще — обычно Хичоль так уставал от игр, что засыпал сразу же, как ложился. В общежитие все было проще. До тех пор, пока утром он все чаще и чаще не стал встречать девчонок с камерами возле подъезда, которые так и норовили сфотографировать его.

Чонсу пытался уговорить его остаться, но Хичоль не согласился. Чонсу надувал губы, когда Хичоль жаловался ему на излишнее внимание. Чонсу искренне не понимал, почему Хичоль волнуется, почему его что-то не устраивает.

Хичоль не заметил, в какой из тех моментов, когда они с Чонсу готовы были поругаться, появился Ёнун. Он забирал с собой Хичоля, и они пили, и Хичоль был молча благодарен, что Ёнун не лез к нему с расспросами.

В отличие от Хичоля, Ёнуну, наоборот, приходилось привыкать к вниманию, и иногда Хичолю казалось, что он единственный, кто замечает, насколько Ёнун выглядит уставшим и разбитым. Может быть, остальные видели, но не хотели замечать. Думали, что Ёнуну будет так легче влиться обратно в коллектив, что он быстрее привыкнет.

Но Хичоль не мог не замечать, как Ёнун закрылся, заосторожничал, перестал лишний раз говорить. Как он стал каким-то не таким.

Было уже без пятнадцати два ночи, и у Ёнуна еще явно продолжалась тренировка, так что Хичолю даже стало немного стыдно за то, что он его выдернул. Но хотелось увидеть Енуна и убедиться, что с ним все в порядке.

Заскучав, Хичоль включил телевизор, пощелкал по каналам и остановился на дораме, которую он ни разу не смотрел до этого. Его коты спали возле него и не проявляли особого интереса ни к поглаживаниям, ни к дерганью за хвост.

Звонок в квартиру раздался только через час. Хичоль открыл дверь, видя на пороге Ёнуна с пакетом из Макдональдса. Ёнун выглядел не лучшим образом — последний раз Хичоль видел его пару дней назад, и тогда Ёнун почти цвел: улыбался и щеки у него по-здоровому розовели. Теперь же он был небрит, под глазами залегли синяки, а губы потрескались.

У Хичоля больно потянуло в груди. Но он не показал, насколько отвык видеть Ёнуна таким.

— На, — Ёнун без приветствия впихнул ему пакет в руки, отодвинул Хичоля, прошел в квартиру и разулся.

— Какого черта ты принес еду из Макдональдса?

— Мы его заказывали, я захватил, что осталось, — пожал плечами Ёнун.

Хичоль только вздохнул и пошел в гостиную. Он уселся на диван и вытряхнул все содержимое пакета на стол. Там были чизбургеры, курица, маленький пакет с картошкой и коробка с салатом, который уже явно кто-то ел — осталось больше половины.

— Ты бессовестный, Ёнуна-а, я вообще не должен с тобой разговаривать после такого, — сказал Хичоль, когда Ёнун зашел в гостиную.

— Прости, но что было. Я бы еще минут на сорок задержался, если бы поехал на Макдрайв. А возле дома у тебя все закрыто.

— Тут забегаловка круглосуточная есть. Прямо через дорогу.

Ёнун виновато посмотрел на Хичоля и сел рядом с ним.

— У меня не было сил, такой ответ тебя устроит? Я с трех хореографию отрабатывал, и если бы не ты, то сейчас был бы в тренажерном зале.

— Заставляют тебя тренироваться, пирожочек? — Хичоль развернул упаковку чизбургера, смачно откусил большой кусок и довольно посмотрел на Ёнуна. Тот был все еще полный, и Хичолю это нравилось — что Ёнуна можно раздразнить, ущипнув за мягкий бок или щеку.

— Да иди ты к черту, — Ёнун не притронулся к еде, подобрал ногу под себя и сцепил руки на колене.

— Ты же салат ел, да? — Хичоль кивнул в сторону коробки. Ёнун ничего не ответил, но по его понурому взгляду все было и так понятно. — Бестолочь, — Хичоль отломал кусок от бургера и ткнул Ёнуну в губы. Тот покорно открыл рот, без особого энтузиазма принимаясь жевать.

— Скоро будет фотосессия для альбома, мне нужно похудеть. Ты видел комментарии под статьями? Жирный Канин-уголовник слабо вписывается в новый концепт. Да и вообще в любой концепт.

Хичоль поджал губы.

— Зачем ты читаешь это?

— Потому что я должен знать, что обо мне пишут. Разве нет?

Хичоль нахмурился, дожевывая чизбургер: он не слишком-то расстраивался, когда читал что-то про себя, но когда негативно говорили про остальных, а тем более про чувствительного Ёнуна, а тем более сейчас, ему становилось гадко.

— И поэтому ты собрался изводить себя, — сказал Хичоль утвердительно.

— И что из этого? — пожал плечами Ёнун. — Мне же лучше будет, разве нет?

Хичоль покачал головой и доел чизбургер. У него загорчило во рту — он совершенно не знал, что говорить, нужно ли вообще что-то говорить, и, не придумав ничего лучше, спросил:

— А как там наши?

— Спрашивают, как ты. Донхэ по тебе скучает, Чонсу говорит, чтобы ты хорошо ел. Все как обычно. Сегодня рассказывали о концепте для фотосессии.

— Я сейчас вернусь, подожди, — прервал его Хичоль и встал с дивана. Горечь во рту стала невыносимой, и он взял им две банки пива на кухне. Вернувшись, он сел на диван совсем близко к Ёнуну и отдал ему одну банку.

— Я думал, какой бы образ для тебя подобрали, — продолжил Ёнун, отпив немного пива. Он повернулся к Хичолю и хотел было коснуться его волос, но пальцы дрогнули, и он отвел руку, положив ее на спинку дивана. — Я же видел фотографии с Мистер Симпла, думаю, они бы тебе такие волосы и оставили. И одели бы тебя во что-нибудь яркое.

Хичоль откинул голову на диван и, полуприкрыв глаза, смотрел на выглядевшего сонным Ёнуна.

— Я не хочу волосы длиннее, и так удобно сейчас.

Волосы у него закрывали уши, а челка доставала до бровей. Хичоль просил Гонхи только филировать их, но отращивать, как пару лет назад, он точно не собирался, потому что возвращаться к прошлому не хотелось совершенно.

Ёнун слабо улыбнулся, и Хичоль устало привалился к его боку, положив голову на плечо. Они сидели в молчании, нарушаемом только бормотанием телевизора, пока Ёнун не зевнул.

— Во сколько тебе завтра? — спросил Хичоль.

— Около семи. Мне нужно все-таки пойти в тренажерный зал.

Хичоль залез Ёнуну в карман брюк, нашарив там телефон. Часы на экране показывали половину четвертого.

— Езжай домой, Ёнуна-а, уже поздно.

— Хён, можно только один вопрос?

— М?

— Зачем ты позвонил мне? — Ёнун наклонился ближе к Хичолю.

— Я не мог заснуть, и мне было скучно, — Хичоль потянулся. — И от тебя никакого толку, потому что я все равно не хочу спать.

Хичоль соврал ему. Он почти заснул на его плече, но не позволил себе в этом признаться.

— Я хочу, чтобы ты вернулся в общежитие. Там не так без тебя, и ребята скучают, и со сном у тебя не было никаких проблем.

— Не думаю, что я вернусь в ближайшее время, — Хичоль покачал головой и встал с дивана. — Я же все равно служу. Вот и прекрасный повод отстранить себя от внешнего мира. Может быть, я отдохнуть немного хочу.

— Ты сложный, хён. И не такой, как раньше.

— Ты тоже не такой, Ёнун-а.

Ёнун молча поднялся с дивана, и Хичоль проводил его до двери.

— Спокойной ночи, — сказал Ёнун, уходя.

— Спокойной.

Хичоль закрыл за ним дверь и привалился к стене. Он устал, словно бы впитал всю усталость Ёнуна в себя. Перед глазами стояло его грустное, виноватое лицо, и Хичоль чувствовал себя разбитым. Его раздражало, что с Ёнуном не получалось найти общего языка.

Он убрал еду со стола в холодильник и завалился на кровать к своим так и не проснувшимся котам.

— Может быть, мне начать с кем-нибудь встречаться? — спросил Хичоль, уткнувшись носом в теплый живот Хибома.

Но встречаться на самом деле ни с кем не хотелось.

● ● ●

До конца мая по пятницам Хичоль вел «Кафе Сондона» в двенадцать вечера, а в остальные дни сидел в аппаратной. С началом лета эфиры на радио закончились, и он занимался только дневными ротациями.

Еще раньше в сентябре фанатки его преследовали до работы, пытались пройти с ним в офис и постоянно фотографировали. И он неоднократно пытался прогнать их, потому что на эти два года он не айдол, а государственный служащий.

Все было тихо вплоть до июня.

Но фанатки прекрасно знали, во сколько Хичоль приезжает и уезжает с работы, и в одно время он вообще не хотел выходить из здания, только чтобы снова не заметить чужие взгляды, направленные на него.

И Хичоль надеялся, что сегодня ему показалось, когда он увидел в зеркале заднего вида такси, неотрывно едущее за его собственным.

Он ушел с работы минут на двадцать раньше, чем обычно: его рабочий день длился до шести. Хичолю было почти страшно, что его будут преследовать, но на этот раз все обошлось.

Вставив ключ в дверной замок квартиры, Хичоль с удивлением и ноткой страха понял, что дверь открыта. Он тихо вошел внутрь, и его страх тут же испарился, когда он увидел в прихожей кроссовки Ёнуна.

— Какого черта, Ёнун-а?! — воскликнул Хичоль. Он сбросил свои мокасины, так что те глухо ударились о стену.

Пара тяжелых шагов — и из кухни показался Ёнун с Бенсин на руках. Они оба взволнованно смотрели на Хичоля.

— С тобой все в порядке? — Ёнун подошел к нему ближе, за ним с кухни поплелись Хибом и Шампань.

— Почему со мной должно быть что-то не в порядке? — Хичоль раздраженно расстегнул куртку и повесил ее на настенный крючок.

— Ты со вчерашнего дня не отвечаешь на звонки, если ты не в курсе.

— А? — Хичоль удивленно приподнял брови. — А, да. Телефон разрядился, и я решил, что хочу отдохнуть пару дней. Я не думал, что вы будете мне названивать.

Он забрал Бенсин из рук Ёнуна. Ему действительно хотелось отдохнуть эти дни, и он был настолько подавлен, что не хотел слышать даже Чонсу.

— Донхэ чуть не разревелся. Он уже собирался обзванивать больницы — мы его еле отговорили.

Хичоль ненавидел, когда Донхэ грустил из-за него. Он скривил губы, почувствовав неприятный укол вины.

— Вы обычно не звоните мне каждый день, так что я не думал, что вы будете волноваться.

Ёнун тяжело вздохнул.

— Есть будешь? Я заказал удон в черном соусе.

— Буду.

Хичоль посадил Бенсин на пол, а сам пошел переодеваться. Он работал всю неделю, ему не звонили уже три дня, и Хичоль даже привык. Он возвращался домой, варил рамён и играл в Доту, пока глаза, как обычно, не начинало больно жечь, и ложился спать. И если бы не сасены, то все было бы даже в порядке. А в группе волновались, прислали Ёнуна и будто пытаются напомнить о жизни, к которой он пока не имеет никакого отношения.

— Я в спальне! — крикнул Хичоль.

Ёнун принес ему удон и немного мяса — Хичоль поставил тарелки рядом с собой на постель, — а потом бросил ему на застеленные одеялом колени свой телефон.

— Звони Донхэ и скажи ему, что ты жив.

Хичоль недовольно надул губы, но набрал номер и включил громкую связь. Тарелка с лапшой была горячей и сладко пахла. На запах прибежал Хибом, которого подхватил Ёнун и сел на край кровати.

— А, хён, ты уже нашел Хичоля? — раздался взволнованный голос Донхэ.

— Это Хичоль, Хэ, со мной все в порядке.

— Хён! Ты не отвечал, мы тебе со вчерашнего дня звоним.

— А позвонить консьержу вы не додумались? — Хичоль перевел укоризненный взгляд на Ёнуна, который как ни в чем не бывало уделял все внимание Хибому, поглаживая его за ухом.

— Хён… — голос Донхэ тут же стал расстроенным. — И правда, не додумались.

— Ладно, не расстраивайся. Ёнун принес мне поесть, так что я на вас не злюсь.

— У тебя и нет причины на нас злиться, — сказал Ёнун, не отводя глаз от Хибома.

Хичоль шикнул на него.

— Хорошо, хён. Постарайся больше не пропадать. И береги себя.

— И ты себя береги, — Хичоль сбросил вызов и повернулся к Ёнуну. — Все, ты доволен?

— Доволен. И Хибом доволен, — Ёнун взял Хибома за лапку и помахал ею Хичолю.

Хичоль закатил глаза и принялся есть удон, пока тот не остыл. Он включил телевизор, остановившись на музыкальной программе, и подозвал Хибома к себе, который лег у бедра Хичоля, положив на него голову.

— Ты можешь лечь на кровать, если переоденешься, — сказал Хичоль. — Штаны и майка есть в левом шкафу наверху, и не смей мне там хоть что-то перепутать.

Хичоль краем глаза смотрел, как Ёнун открыл шкаф и доставал одежду: та была слишком большая для Хичоля, — он изредка надевал ее дома, в основном зимой. Почему-то было немного неловко наблюдать за тем, как Ёнун стянул с себя кофту и надел оказавшуюся немного узковатой в груди и плечах майку.

Ёнун улегся рядом с ним, и Хичоль отчетливо почувствовал, как прогнулся под ним матрас, и как Ёнун потянул на себя одеяло.

Он ел, а Ёнун молчал и даже не двигался, и у Хичоля получилось полностью расслабиться. Он доел, поставил тарелку на пол и, недолго думая, устроился на плече Ёнуна. Тот вздрогнул, но больше никак не отреагировал. Хичоль опустился чуть пониже, укладывая голову ему на грудь, обнимая самого себя ёнуновой рукой, и перетащил задремавшего Хибома к себе на живот.

Через какое-то время Ёнун нерешительно коснулся волос Хичоля, аккуратно перебирая их, и Хичоль медленно заснул.

● ● ●

— Мне кажется, тебе уже хватит, — Ёнун попытался отнять у Хичоля стакан с соджу, но Хичоль только отодвинулся от Ёнуна.

Был день рождения Чонсу, и Хичоль пришел без особых споров и разговоров. Все-таки это Чонсу, а Чонсу — это почти святое, несмотря на все размолвки между ними.

Так как завтра у них была практика, то сошлись на том, что много пить не будут. Когда время подобралось к трем часам ночи, все уже разбрелись спать, даже счастливый Чонсу, который никак не мог наобниматься со всеми. Так Хичоль и остался наедине с Ёнуном, ни в какую не хотевшего оставлять его одного.

— Мне кажется, что тебе пора спать, — парировал Хичоль. — Разве у тебя завтра нет работы?

— А у тебя? — Ёнун тихо хмыкнул.

— Только не надо говорить мне про мою работу.

Щеки у Хичоля горели, а в голове было пусто. Они сидели на полу, Хичоль привалился к плечу Ёнуна и пил, не закусывая. Обычно Хичоль медленно пьянел и быстро трезвел, поэтому сегодня он пил много, пока голова не начала кружиться и не стало тяжело даже сидеть.

— Пошли спать, — Ёнун приобнял его за плечи, подталкивая, чтобы встать.

— У меня нет сил, — сказал Хичоль. В животе у него заурчало — все-таки пить без закуски было не лучшей идеей, он почти ничего не ел днем. — И с чего ты так обо мне заботишься, Ёнун-а?

Хичоль повернул голову к Ёнуну и оказался к нему вплотную — так, что можно было четко увидеть веснушки у того на носу.

— А кто еще будет о тебе заботиться? Я могу разбудить Чонсу, если ты так хочешь, — Ёнун дернулся, чтобы встать, но Хичоль схватил его за руку, усаживая обратно. — Ну и чего ты хочешь тогда?

— Массаж хочу. И поесть. И домой хочу.

У Хичоля немного заслезились глаза. Может быть, от последней слишком горькой рюмки или потому, что в него уже не влезало, или просто от сонливости. Он и сам не знал. Хичоль потер глаза, пока в них не запекло.

— Ты и так дома, — тихо сказал Ёнун, погрустнев.

— Да ни черта я не дома, — он со злостью поставил стакан на столик, громко стукнув, и сам поднялся, опираясь на плечо Ёнуна и пошатываясь. — Дай мне бутылку, — Ёнун захватил бутылку, сам встал, подхватывая Хичоля под руку. — Ты же отвезешь меня?

— Останься лучше тут. Они все будут рады тебя видеть. Или ты думаешь, что мы не скучаем?

Хичоль скривил губы и потянул Ёнуна к выходу. Ему было тошно. Он не дома сейчас, он вроде как служит, и он приехал в гости, и Ёнун только давил на больное место. Чертов Ёнун. На все согласный Ёнун. Он довел Хичоля до машины и посадил на заднее сидение.

В машине у Ёнуна пахло чем-то свежим — морозом и хвоей, и Хичоль подумал, что тот наверняка купил себе наконец-то нормальный вентилятор и сменил ту пыльную коробку, которая стояла тут раньше.

Хичоль забрал бутылку у Ёнуна и откинулся на сидении. Голова была слишком тяжелой, чтобы держать ее прямо. Ёнун включил радио, и они ехали под тихое инди, так ни разу и не заговорив.

— Заедь в магазин, — сказал Хичоль, когда они почти доехали до дома. Магазин был всего через дорогу. — Надо купить котам корма.

Пока Хичоль рылся в карманах, пытаясь найти кошелек, Ёнун успел припарковать машину и выйти из салона. Хичоль вздохнул — сильно билось сердце, и он в целом чувствовал себя неспокойно. Он нервно поерзал на сидении и переключил с заунывной песни на другую радиостанцию, попав на повтор вечерних новостей. Но особо легче не стало.

К запаху свежести машины примешался запах самого Ёнуна, который Хичоль не сразу заметил, — пряно-сладкий аромат его одеколона. Хичоль вдохнул его полной грудью и прикрыл глаза. Захотелось спать, еще и ноги немного болели.

Ёнун вернулся через несколько минут, и еще через целую вечность, как показалось Хичолю, они доехали до квартиры. Ёнун выглядел уставшим, и Хичолю на одно мгновение стало стыдно, что он сам не остался в общежитии и потащил Ёнуна за собой. Ёнун выглядел плохо — Хичоль только сейчас обратил внимание на пробивающуюся щетину, на темные синяки под глазами и маленькие красные пятна на щеках.

— У тебя аллергия? — спросил Хичоль. Они пришли домой, и Хичолю было лень раздеваться. Он привалился к стене возле входной двери и смотрел на разувающегося Ёнуна.

— А?

— Пятна на щеках — это же аллергия какая-то? — Хичоль протянул руку и коснулся его щеки. Ёнун стоял, не двигаясь, удивленно смотря на Хичоля. — Я тебе говорил есть по нормальному? — пыхтя, он скинул мокасины, надел тапочки и пошаркал на кухню, потому что коты голодно мяукали. — Как ты меня бесишь сейчас.

Голова у Хичоля все еще кружилась, и он не сразу смог открыть банки с консервами, но они все равно раздражали не так, как глупый Ёнун.

Хичоль пошел в душ потом, и, только закрывшись в нем, он привалился к двери, прикрыв глаза. Ёнун почти незаметно влился в его жизнь снова, и если раньше они просто вместе пили по вечерам или зажимали девок, или играли в консоль, то теперь Ёнун только помогал ему заснуть, потому что в одиночестве Хичоля мучили бессонницы. И Ёнун словно бы сам напрашивался прийти. По крайней мере, Хичолю нравилось так думать.

Он пришел в гостиную в белом халате, освежившийся и благоухающий сладким гелем для душа. Ёнун сидел на диване и смотрел телевизор. Хибом топтался у него на коленях и, судя по тому, как он постоянно вертел головой, высматривал Хичоля. Хичоль потрепал его по голове, взял на руки и плюхнулся рядом с Ёнуном.

— Сделаешь мне массаж? — Хичоль повел вытянутыми ногами. — Кажется, у меня распухли ноги.

— Нечего было столько пить, — сказал Ёнун, но опустился перед ним на колени.

Хичоль крепко обнял Хибома и практически вцепился в него, когда Ёнун взял его стопу в руку и стал медленно ее разминать. Он прикусил губу, чтобы случайно не застонать, потому что ноги действительно затекли и опухли, и потому что руки у Ёнуна слишком приятные — теплые и немного шершавые.

— Так нормально? — Ёнун перешел со стоп на икры и растирал их круговыми движениями.

Хичоль кивнул, не находя в себе сил ответить. Ёнун тер его ноги, и его лицо было слишком близко, и он словно бы делал это специально — так смотрел на Хичоля, так мягко его касался, так…

Хичоль глянул мельком на него, чтобы Ёнун этого не заметил, и подумал, что Ёнун красивый. И что-то в этой мысли было неправильное и успокаивающее.

Хичоль протянул ногу и прижал ее к шее Ёнуна.

— Хичоль?

— Иди ко мне, — сказал Хичоль и ссадил недовольно мяукнувшего Хибома. Ёнун замер и вперился в него взглядом, не моргая. Хичоль никогда не понимал, как в глазах можно что-то рассмотреть, он не видел в них никаких эмоций, но видел напрягшиеся на скулах желваки и раздувшийся нос, и сжатые в плотную линию губы. — Пожалуйста, — тихо добавил Хичоль.

Ёнун нерешительно потянулся к нему, опираясь локтями в диван по обе стороны от ног Хичоля. Его лицо было совсем рядом с Хичолем, и он чувствовал его теплое сладкое дыхание, и веснушки на носу сливались с красными пятнышками.

Хичоль наклонился к нему ниже и едва уловимо прикоснулся губами к губам Ёнуна. Они у него теплые и обветренные.

Волнительные.

Он лизнул его за нижнюю губу и прикрыл глаза, потому что Ёнун был слишком близко, и это было слишком странно.

Хичоль выдохнул ему в рот, когда Ёнун наконец-то нерешительно обнял его за поясницу и поцеловал в ответ, прикусывая Хичоля за пухлые губы.

Они целовались, едва прикасаясь друг к другу, не решаясь открыть рот и превратить это во что-то большее, пока Ёнун не обхватил Хичоля за голову и мягко не скользнул языком ему в рот. Хичоль тихо простонал и зажмурился — было страшно.

Ёнун зарылся пальцами ему в волосы и успокаивающе гладил его по спине. У Хичоля потеплело в животе, и он отстранился от Ёнуна, положив ладонь ему на грудь, не позволяя приблизиться к себе.

— Почему ты делаешь это, Ёнун-а? — спросил Хичоль, заглядывая ему в глаза. Теперь они увлажнились и блестели, и Хичоль почти видел свое отражение в них.

У него были собственные ответы на свой вопрос. Потому что я тебя хочу. Или потому что мне интересно. Или какой-нибудь еще.

— Потому что этого хочешь ты, — ответил Ёнун. — И я тоже.

— Давно?

— Не знаю. Нет. Не давно.

Хичоль шире развел ноги, позволяя Ёнун улечься между них. Член медленно твердел под халатом, прижатый к бедру.

Ёнун немного развел полы халата у Хичоля на груди, оголяя его соски. Он притронулся к одному пальцем, перекатывая его, и поцеловал другой. Хичоль выгнул грудь навстречу ласке, и Ёнун присосался к его соску — в груди у Хичоля приятно потянуло.

— У тебя были раньше мужчины? — Хичоль опустил ладонь ему на голову и перебирал мягкие волосы.

Ёнун выпустил его сосок изо рта с влажным звуком и положил голову на грудь.

— Были.

Хичоль удивленно поднял бровь.

— Как?

— Не думаю, что ты хочешь это знать.

Ёнун ущипнул его за торчащий сосок и стал целовать живот. Хичоль прикусил губу, мышцы живота сокращались от поцелуев. Ёнун развязал его халат, полностью обнажая Хичоля.

Хичоль опустил глаза: на бедре были мокрые следы от смазки, член набух и побагровел.

— Разденься, Ёнун-а.

Ёнун чуть отодвинулся от него, выпрямившись на коленях. Он, немного повременив, стянул поло через голову и тут же закрыл им грудь и живот.

— Ты… правда этого хочешь? — Ёнун смотрел на него щенячьими глазами, и костяшки его пальцев побелели от того, как он вцепился в поло.

Хичоль потянул ткань из его рук, Ёнун покорно отпустил ее и сгорбился.

Он не был толстым и не был мускулистым — над пряжкой ремня немного выступал живот, но Ёнун не казался от этого полнее, скорее, он был плотным, упитанным. Хичолю захотелось укусить его за мягкую складку на боку и целовать его всего, чтобы Ёнуну и в голову больше не пришло стесняться.

— Ты красивый, — сказал Хичоль и расстегнул ему ремень. Ёнун перехватил его руки, снимая с себя джинсы с бельем самостоятельно. Член Ёнуна тоже стоял и почти прижимался к животу, а головка полностью открылась и блестела от выступившей смазки.

Хичоль с легкой улыбкой увидел, что щеки Ёнуна покраснели, и он упрямо смотрел в пол.

— Перестань стесняться, — Хичоль ущипнул Ёнуна за живот, отчего Ёнун вздрогнул и недовольно на него глянул. — Давай, иди сюда, сладкий пирожок.

Ёнун тихо зарычал, схватил Хичоля за руки, прижав их к дивану, и впился поцелуями-укусами в шею. Хичоль сдавленно застонал и подставил шею под болезненные поцелуи. У него проскользнула мысль, что Ёнун наставит ему кучу некрасивых засосов, но он даже не успел за нее зацепиться, когда Ёнун сильно укусил его над ключицей.

— Ох, Ёнун-а, — выдохнул Хичоль. Он вцепился ему ногтями в плечи, они соскальзывали, потому что Ёнун вспотел, и спина стала влажной.

Ёнун навалился на него, и Хичоль задохнулся от жаркой тяжести его тела. Их члены соприкоснулись, Хичоль приподнял бедра, пытаясь потереться о него. Ёнун умудрился обхватить их обоих и задвигал рукой.

Хичоль дышал открытым ртом — было горячо, еще и от Ёнуна жарило, как от печки, и волосы прилипли Хичолю ко лбу, а капли пота текли по шее. Он откинул волосы, выгибаясь, член ныл, и дико хотелось кончить.

Хичоль потянулся к Ёнуну за поцелуем, и тот впился ему в губы, а потом перебрался на подбородок и щеки, оставляя мокрые следы.

— Подожди, — прошептал Хичоль. Его губы распухли и немного болели, а в горле пересохло. — У меня есть смазка в ванной.

— Хичоль…

— Просто принеси ее.

Ёнун слез с него, и Хичолю тут же стало холодно. Он подобрал ноги под себя, член стоял, пачкая теплой смазкой живот, и мешался. Хичоль, недолго думая, развернулся лицом к спинке дивана и улегся на нее грудью, выпятив задницу.

Хичоль услышал тихий стон Ёнуна, когда тот вернулся. Он забрался к Хичолю на диван, подтолкнув его вперед, чтобы было где встать, и его член терся о ноги Хичоля.

— Там была только кокосовая. Ты не скажешь мне, откуда она?

Хичоль повернул к нему голову.

— Ты же не стал мне рассказывать свои секреты. Я тоже не хочу, — он завел руку и оттянул свою ягодицу. — Растяни меня, Ёнун-а.

Ёнун коснулся смазанными пальцами его дырки, аккуратно покружил по краям, разминая не сильно-то и сжатые мышцы. Он скользнул одним пальцем вовнутрь, и тот вошел совсем легко.

Хичоль захныкал и повел бедрами, член дернулся от вторжения, и по телу разлилось приятное покалывание. Одного пальца было чертовски мало. Ёнун медленно водил им туда и обратно, и Хичоль почувствовал, как из члена течет тугая ниточка смазки.

— Еще, Ёнун-а.

Ёнун схватил его за ягодицу, вытащил из него палец, надавил на раскрытую дырку и вставил уже два, вводя их до конца, пока подушечками не нащупал простату.

Хичоль вскрикнул и выгнулся.

— Добавь туда смазки, — хрипло простонал он.

Ёнун беспрекословно его послушался, выдавливая смазку прямо на промежность. По комнате разнесся густой сладкий запах кокоса, от которого у Хичоля закружилась голова.

Он просунул собственный палец в себя и двигал им асинхронно с ёнуновыми, растягивая края собственной дырки, пропихнув еще несколько пальцев.

— Хватит. Трахни меня теперь. Ты же чистый, правда Ёнун-а?


Хичоль тяжело дышал, срываясь на хрип. Трахаться с Ёнуном в презервативе не хотелось совершенно, хотя Хичоль и понимал, что рискует, но Ёнун не может быть больным, просто не может.

— Я бы на твоем месте так себе не доверял, — сказал Ёнун ему в затылок, наклонившись и прижимаясь животом к взмокшей спине Хичоля.

— Заткнись и трахни меня.

Ёнун ткнулся в него вслепую несколько раз, пока Хичоль сам не схватил его за член и не направил в себя. Ёнун толкнулся, вставляя член до конца и раздвигая нежные стенки. Хичоль закусил пальцы — несмотря на все, ему было немного больно.

Ёнун подхватил его под живот, натягивая на себя.

— Ты узкий, — Ёнун прикусил кожу у Хичоля на плече и стал коротко, но резко толкаться в него.

— А ты думал, что у меня там жерло будет? — Хичоль запинался в словах от толчков.

— Замолчи, — взрыкнул Ёнун и задвигался резче.

Ёнун приподнялся над ним, опираясь руками на поясницу Хичоля и начал трахать его так, что Хичоль мог только стонать. В заднице начало хлюпать, и у Хичоля пронеслась мысль, что блядь, в нем хлюпало сильнее, чем во всех девках, которые у него были.


Хичоль обхватил себя за член, захныкав от собственного прикосновения. Ёнун ударил его по заднице, и для Хичоля это стало последней каплей — он крупно задрожал и кончил на спинку дивана, прикусив губу, чтобы не закричать.

Хичоль обессилено повалился на диван, а Ёнун схватил его за волосы, заставляя встать и привалиться к нему спиной. Хичоль откинул голову ему на плечо, прикрыв глаза, позволяя трахать себя дальше. Ёнун укусил его за основание шеи, схватил за бедра, удерживая на месте, и Хичоль почувствовал в себе разливающуюся горячую сперму.

Они оба громко дышали, а Хичоль едва ли находил в себе силы стоять, и если бы не крепкие объятия Ёнуна, то он точно бы упал. Ёнун аккуратно вытащил из него член, и Хичоль вздрогнул, когда по бедрам сразу же потекла струйка спермы.

— Тебя в душ? — спросил Ёнун, поглаживая его по животу.

Хичоль покачал головой.

— Отнеси меня в спальню.

Ёнун подхватил его на руки, перенес в спальню и уложил под одеяло. Хичоль тут же закутался в него по голову. Сперма на ногах высыхала и неприятно приклеивалась к коже, и Хичоль в жизни бы не остался в таком виде, если бы не был настолько уставшим.

— Ты останешься, Ёнун-а?

— Только если ты хочешь.

Хичоль откинул для него край одеяла, сжавшись от холода. Ёнун вздохнул и лег рядом с ним — слишком далеко, на взгляд Хичоля, если учесть, что они только что потрахались. Он сам придвинулся к Ёнуну и положил голову на его горячую грудь, тут же проваливаясь в сон.

● ● ●

Хичоль проснулся абсолютно выспавшийся. В комнате, несмотря на закрытые шторы, было светло, через зазоры пробивались косые солнечные лучи. Хичоль повернулся, но вместо спящего Ёнуна увидел взбитую подушку и заправленный край одеяла. Правда, запах Ёнуна и кокоса никуда не делся — ими пропахла вся спальня.

Хичоль с недовольным стоном сел в постели — поясница и задница немного болели, а голова буквально раскалывалась.

И чертов Ёнун сбежал. Просто взял и сбежал, оставил Хичоля одного, как девку из клуба.

Хичоль потянулся, встал с кровати и вздрогнул, когда по бедру потекло. Он сморщил нос от отвращения, взял из шкафа домашние цветастые штаны и просторную майку.

Выйдя из спальни, Хичоль замер. По квартире разнесся запах рамёна с кальмаром, из кухни доносился шепот, и кроссовки Ёнуна стояли возле входной двери.

Хичоль вздохнул и решил пойти сначала в душ. Пахнущий прошедшей ночью и еще не видевший себя в зеркало, Хичоль не хотел появляться на глаза Ёнуну, не хотел быть перед ним настолько голым и слабым.

Он закрылся в ванной и подошел к зеркалу, рассматривая несколько багровых засосов у основания шеи и на ключице. Губы были красные и припухшие, а на ягодицах темнело несколько синяков.

Хичоль по-быстрому помылся, краснея и кривясь, пропихивая пальцы в так до конца и не закрывшуюся дырку, вымывая клейкую сперму.

Одевшись, он тихо зашел к Ёнуну на кухню, который не сразу обратил на него внимание. Он сидел за столом и что-то быстро-быстро печатал на телефоне. На полу под столом развалились Шампань и Бенсин, а на коленях у Ёнуна сидел Хибом и смотрел зелеными блестящими глазами на Хичоля. Ёнун гладил его одной рукой, и Хибом довольно жмурился.

— Хибома-а, ты изменщик, — сказал Хичоль, надув губы.

Ёнун удивленно поднял взгляд от телефона и уставился на Хичоля.

Хичоль же открыл крышку с огромной кастрюли на плите — его обдало паром и густым запахом острых специй и кальмаров.

— Ты ходил в магазин? — спросил Хичоль, взяв палочки и съев немного лапши.

— Да, туда же, куда и утром заходил. У тебя совсем ничего не было.

Хичоль чувствовал себя странно. Он ел, не поворачиваясь лицом, в животе урчало от голода.

— Я могу уйти, если тебе некомфортно, — сказал Ёнун.

Хичоль перетащил кастрюлю на стол и сел напротив Ёнуна.

— Заткнись, а.

— Мне нужно в тренажерный, и потом у нас запись шоу, и потом выступление.

Хичоль закатил глаза, вздохнул и уставился на Ёнуна.

— Ты мог уйти раньше, Ёнун-а. Не раздражай меня сейчас, — Хичоль вытянул бульонницу из шкафа, вылил немного бульона и пил его прямо оттуда. — Ты поел же, правда?

— Поел. Я думал купить что-нибудь в твоем бистро, но не сложилось.

— Потому что рамёна тебе хотелось больше? — хмыкнул Хичоль.

Ёнун кивнул, и его щеки немного покраснели.

— Хичоль?

— М?

— У нас же все еще как обычно, правда?

Ёнун смотрел на него невыносимо виноватым и грустным взглядом, хотя Хичолю по-прежнему казалось, что он ничего не может понять по глазам.

— Не знаю, — Хичоль пожал плечами. — Для тебя что-то сильно изменилось? — Хичоль оперся щекой на кулак, вытянув шею так, чтобы было видно засосы. — Я не хочу с кем-то встречаться, Ёнун-а. И с тобой тоже не хочу, — Хичоль ковырнул палочками в лапше, но есть уже совсем не хотелось. — Мне просто хорошо с тобой. И у тебя же нет сейчас подружки?

— Только если ты не захочешь быть моей подружкой, — Ёнун криво улыбнулся, и Хичоль ударил его по плечу.

— Все, вали отсюда. Иди, работай.

— А тебе не надо? — Ёнун, кажется, повеселел, и Хичолю самому стало легче.

Хичоль взял телефон Ёнуна и глянул на время — была половина одиннадцатого.

— Блядь, какого хрена ты меня не разбудил?!

От крика Хичоля Хибом спрыгнул с Ёнуна и трусцой выбежал из кухни.

— Я думал, что ты отпросился. Честно. И ты спал крепко. Отдыхай побольше, Хичоль-а, — Ёнун встал из-за стола. — Проводишь меня?

— Пошли.

Хичоль смотрел, как Ёнун обувался, и как в коридор зашел Хибом. Он уселся недалеко от Хичоля и вылизывал лапу.

— Ты же не придешь сегодня? — Хичоль сложил руки на груди.

— Нет, сегодня не смогу. Не знаю, когда будет время. Звони мне, если что, ладно?

Хичоль только кивнул, и Ёнун поцеловал его в лоб и ушел.

Хичоль резко почувствовал, что он остался один. Он подхватил Хибома на руки, не зная, чем заняться. На работу ни звонить, ни идти не хотелось.

— Вот и все как обычно, да, Хибом-а?

● ● ●

Ночь выдалась прохладной.

Хичоль успел замерзнуть — тонкую майку и брюки сильно продувало, — пока к нему наконец-то не подъехала машина Ёнуна. Он забрался в нее, громко захлопнув дверь, и наконец-то почувствовал себя в безопасности. По радио играл незнакомый Хичолю хип-хоп, и пахло цветочным кондиционером для одежды.

Хичоль откинул голову на мягкое сидение и прикрыл глаза — Ёнуна почти до дрожи хотелось обнять, вцепиться в него, не отпускать никогда. Хичоль зажал ладони между ногами, пытаясь успокоиться. Uубы защекотало от желания поцеловаться. Хичоль глубоко вдохнул и почувствовал, что сладковатым ароматом кондиционера пропах весь салон.

— Что произошло, хён? — тихо спросил Ёнун.

— Скажи коорди-нуне, чтобы она больше не обрабатывала этим кошмаром вашу одежду, — зло выплюнул Хичоль, не найдя лучшего способа отвлечься.

— Я не в концертном. И кондиционер я дома нашел, не знаю, кто его купил.

— Вот и выкинь его, от тебя воняет, как от дешевой девки.

Ёнун завел машину — мотор тихо заурчал — и сделал радио чуть громче.

— Тебя на квартиру?

— Да.

Хичоль обхватил себя руками — он никак не мог согреться с улицы. Он мельком глянул на Ёнуна: под глазами у того, как обычно, залегли темные синяки, а волосы были зачесаны наперед, и он выглядел младше и домашнее.

— Ты не замерз? — спросил Ёнун.

— Замерз. Я простоял почти пятнадцать минут на улице, потому что офис уже закрыли! К тому же, такую погоду нигде не передавали, даже у нас в новостях ничего такого не было. Так что ты мог бы и поторопиться.

— Я уехал сразу, как смог, репетиция была длинной. Прости.

— В задницу свое «прости» засунь.

Хичоль слышал, как Ёнун вздохнул, но ничего не ответил. Хичоль отвернулся, стало противно от самого себя.

Перед глазами мельтешила желтоватая дорога, иногда мигали разноцветные вывески магазинов и кафешек, раздражая Хичоля. Он поморщился и закрыл глаза, отчего голова закружилась, и его тут же стало подташнивать.

Может быть, если бы сам Ёнун набрасывался на него с объятиями и поцелуями, все было бы не так сложно. Хичолю не хотелось показывать свою привязанность, не хотелось быть перед ним слабым.

Хичоль раздраженно выдохнул. Злило все. Злил Ёнун, молча ведущий машину, злил гадкий запах кондиционера, злили яркие огни. Злило, что завтра его чертовый день рождения, и ему хочется выбежать из машины на ходу.

— Ты меня бесишь, — сказал Хичоль.

Бит хип-хопа бил по ушам, и Хичоль выключил звук полностью. В образовавшейся тишине слышались тихое гудение мотора и шорохи одежды.

— Ты не сказал мне, что случилось.

— Ты случился. И бесишь меня.

Хичоль сжал зубы. Иной раз Ёнуна можно было завести с пол-оборота, и они начинали ругаться, и Хичолю становилось легче. Их ругань редко бывала действительно серьезной, потому что Ёнуну можно было сказать что угодно.

— Ты стал скучным.

— А ты как был тупицей, так и остался, — хмыкнул Ёнун. Хичоль шлепнул его по ноге, и Ёнун, вместо того чтобы возмутиться, притянул его к себе за плечи. — Надейся, чтобы нас не остановили в таком виде.

Ёнун держал так крепко, что вырваться не было никакой возможности. Хичоль пару раз подергался, но это было бесполезно, и он, бросив попытки, положил голову на крепкое плечо Ёнуна. Запах кондиционера только усилился, но еще, как обычно, пахло одеколоном и терпким запахом самого Ёнуна.

Его рука грела сквозь тонкую ткань майки, и Хичолю почти сразу же стало жарко. Он положил Ёнуну ладонь на грудь и едва нашел в себе силы, чтобы не сжать его рубашку и не впиться поцелуями в шею.

— Все будет нормально, — сказал Ёнун, потрепав Хичоля по голове.

— Да ни хера не будет нормально. Я сегодня чуть не попал в аварию из-за идиоток на такси. Они хотели еще и в офис со мной зайти, но охрана не пропустила.

Ёнун глянул на него и тут же перевел взгляд на дорогу. Его плечи отчетливо напряглись.

— Почему ты не сказал мне сразу?

— А что ты? Приехал бы меня защищать?

— Может быть, и приехал бы. Откуда ты знаешь?

— Перестань мне врать.

— Ты правда тупица, Хичоль-а, — Ёнун сжал его волосы, отчего Хичоль раздраженно вскрикнул. — Все будет нормально, слышишь? И ты можешь звонить мне всегда, если что-то случилось. И Чонсу, и Донхэ, и Донхи, будто бы мы все не поддержим тебя.

Хичоль промолчал. Дневное раздражение сливалось с неудовлетворенностью, и Хичоль больше не знал, что говорить.

Они доехали до дома в полной тишине. Хичоль пытался вздремнуть и находился где-то между сном и явью. Внутреннее напряжение так никуда и не ушло.

— В магазин заехать? — тихо спросил Ёнун, перебирая его волосы. Хичоль совсем не заметил, когда болезненная хватка превратилась в мягкие поглаживания. По шее пошли мурашки, и Хичоль подался навстречу прикосновению.

— Не надо. Дома есть еда.

Ёнун остановился на стоянке под домом у самой дальней стены, и Хичоль первым вышел из машины. Он потянулся, разминая затекшую спину. На стоянке сильно дуло, и Хичоль, решив не дожидаться Ёнуна, пошел вперед.

Он слышал шорох собственных кроссовок по бетонному полу — кроме него с Ёнуном на стоянке не было никого.

Ёнун нагнал его, когда Хичоль уже открывал дверь в квартиру. Он подтолкнул его в спину и захлопнул за собой дверь. В коридоре было темно — Хичоль не успел включить свет, — и он не видел даже очертаний Ёнуна.

Хичоль прикусил губу и решил, что больше терпеть нет никакого смысла.

Он схватил Ёнуна за грудки, прижимая его к стене, и впился ему поцелуем в сухие губы. Он подумал, что обычно он засел бы сейчас играть или просто выпил бы за телевизором, но рядом был Ёнун — живой и горячий, тяжело дышащий ему в рот и мокро целующий, которого ему хотелось всю чертову дорогу.

Руки Ёнуна скользнули под майку Хичоля, больно пройдясь по бокам, отчего Хичоль возмущенно вскрикнул, отстраняясь от Ёнуна и разрывая поцелуй. Слюна потекла по подбородку, а кожу покалывало от прикосновений.

— Сними с себя кофту, я не могу больше дышать этим запахом, — прохрипел Хичоль, облизывая губы — они тут же распухали от поцелуев и приятно ныли. Хичолю захотелось, чтобы Ёнун прикоснулся к его губам пальцами, чтобы снова целовал его, чтобы он не оставлял его губы в покое.

Ёнун стянул с себя кофту, и Хичоль коснулся его голого мягкого живота, провел руками до груди, поглаживая по гладкой коже. Он сжал его за торчащий сосок, и дыхание Ёнуна участилось.

— Почему мне так этого не хватало, Ёнун-а? — спросил Хичоль, прислонившись своим лбом к его. — Что в тебе такого особенного?

Ёнун наклонил голову и мягко поцеловал его, едва ли касаясь губ Хичоля, а потом вдруг смял их и прикусил, и провел языком, отчего по спине у Хичоля шла дрожь.

— У тебя самые классные губы на свете, — тихо сказал Ёнун. — И самые вкусные.

Хичоль хотел сказать ему заткнуться и послать к черту, потому что Ёнун бестолочь и говорит глупости, и никогда не отвечает на вопросы, и целует его в шею, отчего у Хичоля дрожат и подкашиваются ноги.

Хичоль схватился за него и укусил за шею в ответ. Ёнун громко простонал ему прямо на ухо, и у Хичоля по телу пошли мурашки.

— Только засосы не ставь, у нас кофты открытые.

— Замажут, — рыкнул Хичоль, несильно кусая его над ключицей, и в ответ Ёнун больно укусил его возле кадыка. — Ай! — Хичоль шлепнул его по плечу. — Больно же!

— Чтобы ты не кусался больше, — Ёнун схватился за края майки Хичоля и потянул ее вверх, снимая. — Я бы ее порвал, если бы ты не был такой занозой в заднице. Ты ведь несколько дней меня не будешь в квартиру пускать, если я ее порву, да?

— Перестань бред нести, — Хичоль обнял его за шею и прислонился голой грудью к Ёнуну, возбуждаясь от жара его кожи.

Он схватил его за ремень и быстро расстегнул — Ёнун не остался в долгу, стягивая с Хичоля хлопковые бриджи.

— Отнеси меня в ванную, — прошептал Хичоль, переступая через штаны.

Ёнун подхватил его на руки — Хичоль крепче вцепился ему в шею и обхватил ногами за талию — и аккуратно понес в темноте.

— Свет включи, — сказал Ёнун.

Хичоль потянулся к выключателю на стене и вздрогнул, когда Ёнун быстро укусил его за сосок.

— Ёнун!

Хичоль зажмурился от света, неприятно резанувшего по глазам, и посмотрел на Ёнуна.

— У тебя щеки красные, — улыбнулся Ёнун. Хичоль почувствовал, что к щекам прилил жар, и они явно покраснели еще сильнее.

— Дурак, — Хичоль положил руку ему на глаза, отвернул его голову, а Ёнун поцеловал его в ладонь. — С чего тебя так пробило на нежности?

— Потому что ты злая неженка.

Ёнун занес его под душ, прислонил спиной к холодному кафелю. Хичоль зашипел и прикусил губу.

— Мне холодно.

— Сейчас будет нормально.

Ёнун открыл горячую воду, и Хичоль подставил голову под теплые струи. Ёнун зачарованно смотрел на него, крепко поддерживая под зад и не позволяя встать на ноги.

— Ты красивый, Хичоль-а, — Ёнун коснулся его волос, откидывая назад прилипшие ко лбу мокрые пряди. Он провел пальцами по щеке, а потом надавил на губы.

Хичоль тихо выдохнул и приоткрыл рот, легонько целуя его пальцы. Ёнун нажал ему на нижнюю губу и провел по ней подушечкой пальца, задевая края зубов.

— Ёнун-а, — пробормотал Хичоль, и Ёнун просунул два пальца ему в рот, касаясь языка и щеки. Хичоль запрокинул голову под льющуюся воду, сомкнул губы и всосал пальцы вовнутрь.

Он смотрел, почти не моргая, на Ёнуна, посасывая его пальцы и чувствуя, как собственный член затвердел и упирается Ёнуну в живот.

Хичоль выпустил его пальцы изо рта. Щеки горели огнем, и он чувствовал себя вспотевшим, несмотря на льющуюся воду.

— Пусти меня, — попросил Хичоль. У него затекли ноги, и Ёнун опустил его на пол, придерживая за талию. Хичоль привалился спиной к стенке, пытаясь справиться с судорожным дыханием.

— Что все-таки с тобой происходит, Хичоль-а? До этого ты не заявлял о своих желаниях так открыто.

Ёнун хитро смотрел на него, и Хичоль скривил губы.

— Заткнись, Ёнун-а, — передразнил его Хичоль, — пока я тебя не выгнал.

Он взял с полочки смазку и всунул ее в руки Ёнуну.

Ёнун повернул Хичоля к себе спиной и надавил рукой на спину, заставляя прогнуться. Хичоль выгнулся, чуть шире разводя ноги. Вода приятно била по разгоряченной спине.

Они не трахались с того самого пьяного первого раза, и Хичолю было немного стыдно и неловко. А представить, в каких они сейчас отношениях, и вовсе не получалось.

Теплые ладони Ёнуна прошлись по его ягодицам, отчего кожа покрылась мурашками, а потом пара пальцев скользнула между них, надавливая на дырку.

— Я в первый раз вижу тебя на свету, — прошептал Ёнун, поцеловав его в спину.

У Хичоля вспыхнули даже уши. Он не был стеснительным, ему всегда нравилось собственное тело, и он не стеснялся своих партнеров, но это был Ёнун, которого он знал почти всю жизнь, Ёнун, который вечно говорил то, что думает.

— И как тебе? — хрипло спросил Хичоль.

Ёнун без предупреждения вставил в него до конца сразу два пальца, и Хичоль весь сжался от жалящей боли. Чертов Ёнун, неужели он думал, что Хичоль останется растянутым с их прошлого раза?

— Мне нравится, — сказал Ёнун и развел пальцы, растягивая Хичоля сильнее. — У тебя отличная задница, Ким Черри, — он погладил его по ягодице и шлепнул.

— Ёнун!

— Ты хочешь сказать, что у тебя не отличная задница? — хохотнул Ёнун.

— Я ненавижу, когда ты меня так называешь.

— Как?

— Не заставляй меня это повторять.

У Хичоля не поворачивался язык сказать, что ему нравится эта дурацкая кличка. В ней было что-то игривое, и ляпнуть такое был способен только Ёнун.

— Признайся, что ты обожаешь, когда я так говорю.

Ёнун с трудом просунул в него еще два пальца, и Хичоль не смог сдержать приглушенного болезненного вскрика. В дырке жгло, и Хичоль чувствовал себя переполненным, но потом Ёнун медленно задвигал пальцами, и боль стала постепенно уходить. Хичоль задышал ртом от разливающегося ощущения тепла. Член заныл от возбуждения.

— Я тебя ненавижу, Ёнун-а, — выдохнул Хичоль.

Ему хотелось, чтобы Ёнун в конце концов вставил в него член и трахал быстрее, хотелось вертеть бедрами, а еще лучше — залезть на Ёнуна сверху, не давая ему никакой свободы.

— Да? — Ёнун больно укусил его под лопаткой и вытащил из него пальцы.

— Ёнун-а!

— Хочешь, чтобы я тебя трахнул, Ким Черри?

— Хочу, — у Хичоля сорвался голос, и он едва смог это произнести.

Хичоль облегченно выдохнул и затаил дыхание, почувствовав толстую горячую головку чужого члена, проталкивающуюся в него.

Ёнун не стал церемониться и вставил член в него до конца, схватил за бедра, натягивая на себя, и задвигался медленными сильными толчками.

Хичоль привалился к стенке, с трудом держась на дрожащих ногах. По ванной эхом разносились шлепки их тел и тяжелое дыхание обоих.

— Ёнун, подожди, — Хичоль оперся рукой о стену и обернулся к нему.

— Да ты издеваешься, — Ёнун замер.

— Я хочу лицом к тебе.

Хичоль снял себя с члена и развернулся к Ёнуну. Он привалился спиной к нагревшемуся влажному кафелю и посмотрел на него через прикрытые глаза. Член Ёнуна стоял почти ровно, немного загнувшись вверх к животу, — влажный, ярко-красный, со вздувшимися венами. Хичоль взял его за член, несколько раз проведя по горячему стволу.

— Тебе так нравится меня дразнить? — прошипел Ёнун, сжав кулаки.

— Ты не представляешь как.

Хичоль отпустил его, забросил одну ногу ему на талию, и Ёнун подхватил его за вторую, снова поднимая вверх и прислоняя к стене. Ёнун придвинулся к нему ближе, член уперся Хичолю между ног, а вода лилась прямо Ёнуну на голову.

— Тебе же было так неудобно, — сказал Ёнун ему в губы, только прикасаясь, но не целуя.

— Мне и сейчас неудобно. Но я хочу тебя видеть.

«И чтобы ты смотрел на меня и не думал о ком-то другом», — хотел сказать Хичоль, но вовремя прикусил себе язык. Он обнял Ёнуна за шею, зарылся пальцами в мягкие влажные волосы на затылке и мокро поцеловал его.

Он взял Ёнуна за член и направил его в себя, тихо простонав, когда Ёнун вставил ему до конца.

Хичоль запрокинул голову, подставляя шею под жалящие поцелуи и несильные укусы. Ёнун больно схватил его за ягодицы, вбиваясь в него сильными размеренными толчками.

Дышать было тяжело, воздух был влажный и горячий, от их с Ёнуном кожи шел пар, и Хичоль задыхался. Он вцепился Ёнуну в волосы, дышал открытым ртом и срывался на тихие стоны и вскрики, от которых становилось стыдно.

— Быстрее, Ёнун-а.

Ёнун передвинул ему руки на спину, уткнулся лицом в мокрую шею — он не кусал уже, только тяжело дышал, щекоча чувствительную кожу.

От толчков задница Хичоля горела огнем, дыхание сбилось, а каменно-твердый член терся о мягкий живот Ёнуна. Хичоль вымученно застонал. Невыносимо хотелось кончить, но никак не получалось.

Хичоль захныкал и завертел бедрами, пытаясь привлечь внимание Ёнуна. В горле так пересохло, что говорить почти не осталось сил.

— Ёнун-а, — прохрипел Хичоль, обессилено положив голову ему на плечо. — Потрогай меня.

Ёнун обхватил его член, и Хичоль крупно вздрогнул. Его бедра затряслись, и он кончил, прикусив Ёнуна за плечо. Он почти тут же обмяк и только чувствовал, как Ёнун методично вбивается в него, как в дырке снова гадко хлюпает, как Ёнун громко сопит. Хичоль мягко прикоснулся губами к его шее и сжал дырку настолько сильно, насколько получилось.

Ёнун простонал, крепко прижал Хичоля к себе и замер, кончая в него. Хичоль поджался от ощущения того, что из него вытекает, даже несмотря заполняющий его член.

Дырка Хичоля произвольно сжималась, и Ёнун вцепился в него, не двигаясь. Он пытался отдышаться, а у Хичоля слипались глаза. Он был совершенно вымотанным, и в голове было пусто. Ему было тепло и спокойно, и безопасно в объятиях Ёнуна. Затекшие ноги болели, но двигаться не было никаких сил.

Ёнун вытащил член из него и помог Хичолю стать на ноги. Ноги тряслись и подкашивались, и Хичолю пришлось опереться о его плечо. По бедру текла теплая густая струя спермы, и у Хичоля по спине пробежали мурашки.

— Ты снова в меня спустил, — запричитал Хичоль, пока Ёнун намыливал ему грудь.

— Боишься залететь?

— Ёнун-а! — Хичоль шлепнул его по рукам. — Где ты понабрался этих идиотских шуток? Это все, чему тебя армия научила?

— Но ты сам согласился трахаться без презерватива, к чему претензии?

Ёнун снова скользнул ему руками по груди, намыливая, очерчивая красные следы от своих укусов и быстро ополаскивая его, сняв душ с фиксатора.

Хичоль позволил ему вертеть себя как угодно. Сил не осталось никаких, и в голове все было как в тумане — даже про себя было страшно произнести, что они трахаются. Непривычно. Дико.

Страшно подумать, что Ёнун его метит, как может, что шея у Хичоля в засосах, что на заднице синяки, что ощущения его спермы в заду не проходит несколько дней, и ему кажется, что от него всегда пахнет Ёнуном, и каждый может это почувствовать.

— Я хочу есть, — сказал Хичоль, когда Ёнун вывел его из душа и закутал в махровый халат. Сам Ёнун повязал вокруг бедер полотенце и даже толком не вытерся.

Они устроились на кухне, не включив основной свет, небольшие светильники горели только над плитой и раковиной. Шторы были не задернуты, и Хичоль сел возле окна, выглядывая на улицу. Машин на дорогах почти не было, но город продолжал светиться яркими огнями.

Хичоль привалился головой к стене, от послеоргазменной неги клонило в сон. Он наблюдал за Ёнуном, на которого падал косой свет с раковины, остро очерчивая его лицо.

Ёнун заглянул в холодильник, но в нем были только пара бутылок пива и сырые яйца.

— Я покупал рамён пару дней назад, но не помню, остался ли, — бросил Хичоль. В животе у него громко заурчало, и он сильнее закутался в халат, смутившись.

— У тебя даже кимчи нет. А говорил еще, что еда есть.

Ёнун поставил кастрюлю с водой кипятиться на печку, подошел к Хичолю и обнял его за плечи. Хичоль откинул голову ему на теплый живот, вдыхая запах геля для душа и терпкого мускуса.

— Ты же не голодаешь? — тихо спросил Ёнун, чуть сжав его плечи.

— Я в основном покупал еду на улице. Не было времени готовить или чем-то запасаться.

— Ты так заработаешь себе кучу болячек.

— Будто бы до службы я питался лучше, — хмыкнул Хичоль.

К его плечу и шее прижимался мягкий член Ёнуна, скрытый только тонким полотенцем. Хичолю казалось, что кожа в месте прикосновения у него нагрелась и почти полыхала, а к щекам снова прилил жар.

Хичоль сам был противником обсуждать того, что происходило между ними, но чем больше проходило времени, тем больше это казалось необходимым.

Его так и подмывало спросить Ёнуна, когда тот успел распробовать парней, и не кувыркался ли он с Тукки, и кто для него теперь Хичоль.

— Какой рамён ты будешь? — прервал его мысли Ёнун.

Он отошел от Хичоля и ковырялся в верхнем шкафу, выуживая одну пачку рамёна за другой. Хичоль глянул на настенные часы — был час ночи, а значит, уже десятое число, и у Хичоля наступил день рождения.

— Обычный мне сделай, — недолго думая, Хичоль встал и обхватил Ёнуна за талию. Тот вздрогнул сначала, удивленно зыркнул на Хичоля.

— Ты чего?

— На часы посмотри.

Хичоль положил голову ему на плечо — на какой-то миг он подумал, что ему в жизни не было так спокойно, как сейчас с Ёнуном.

— Ох, хён, — Ёнун обескуражено выпятил нижнюю губу, и Хичолю захотелось улыбнуться и по-дурацки захихикать. — Я совсем забыл.

— Как можно забыть про день рождения собственного хёна? — возмутился Хичоль и ткнул его под ребра.

— Ты затрахал меня до смерти, чему ты удивляешься?

Улыбка Хичоль погасла, он забыл на мгновение, о чем хотел поговорить с ним, и теперь это снова навалилось. Он не подал виду и погладил Ёнуна по мягкому животу, пытаясь успокоить самого себя.

Хичоль наблюдал, как Ёнун распаковывает рамён, бросает его в кастрюлю и перемешивает. Запахло специями, и Хичоля замутило — ему в жизни не становилось плохо от рамёна, а тем более от его запаха.

— Я не буду есть, — сказал Хичоль. Настроение резко испортилось, и на еду не хотелось даже смотреть.

— Ты издеваешься, хён? — Ёнун выключил плиту и развернулся к Хичолю. — Эй, тебе плохо? — он погладил Хичоля по щеке, но тот отмахнулся.

— Мне перехотелось, — пожал плечами Хичоль.

— Что я опять не так сказал? — Ёнун вздохнул, и глаза у него погрустнели. Хичоль отвел взгляд и выпалил, не успев одернуть себя:

— Зачем ты со мной трахаешься? Зачем возишься? Я тебя не узнаю, Канин.

Ёнун замер на мгновение, криво улыбнулся и нервно провел по собственным волосам.

— Разве мы уже не говорили об этом? Или тебе все надо разжевывать?

— Да мало ли, что ты говорил, когда мы собирались трахаться. Может, тебе острых ощущений захотелось, Ёнун-а?

Ёнун смотрел на него настолько неверяще, что Хичоль успел пожалеть о своих словах, но не нашел в себе сил остановиться. Хичоль не группиз, не фанатка, черт дери, он даже не просто друг, и если Ёнун его посмеет сравнить хоть с кем-то, то Хичоль больше никогда не пустит его в свой дом.

— А по мне видно, что я соскучился по скандалам? Или что мне нечего делать? У нас завтра концерт в Каннаме, и с самого утра у нас репетиция, а я какого-то хера торчу здесь с тобой.

— Зачем ты приезжаешь? — Хичоль смотрел ему прямо в глаза. Ёнун загораживал собой свет от светильников над раковиной, и его глаза были почти черные, колючие от злости.

— Потому что ты мне не безразличен. И тебе достаточно сказать один раз, если ты хочешь, чтобы я больше не приезжал.

— А Чонсу тебе тоже был не безразличен?

— А при чем тут Чонсу? — Ёнун выглядел искренне удивленным.

— Разве ты не увивался за ним точно так же? Не трахал нашего милого Тукки?

Хичоль охнул, когда щеку обожгла несильная пощечина — кожу все равно тут же болезненно запекло. Ёнун грузно дышал и смотрел на него так зло, что Хичоля окатило холодом.

— Пошел вон! — выкрикнул Хичоль и хотел уйти с кухни, но Ёнун схватил его руки и притянул вплотную к себе. Хичоль завертелся, пытаясь вырваться, попытался ударить его, но Ёнун сжал обе его руки и повел в спальню.

— Ты такая тупица иногда. Что ты себе навыдумывал? Какой к чертям Тукки?

Хичоль тяжело пыхтел, все еще норовя вырваться. Ёнун довел его до кровати и бросил на нее, тут же придавив собой сверху и заведя Хичолю руки за голову.

— Какого хера, Хи?

— А что тогда? Или ягодка вдруг созрела, ты увидел во мне скрытый потенциал и решил, что со мной можно взять и потрахаться?

— Ты первый предложил, — просто сказал Ёнун.

Хичоль тяжело задышал, закрыл глаза, чувствуя, что сейчас разревется.

Он всегда предлагал первым. Если не считать девчонок из клубов, но они точно не те, с кем бы Ким Хичолю хотелось заводить хоть какие-нибудь отношения.

Он предлагал первым, и это ни разу не вылилось ни во что хорошее. Хичоль был готов цепляться за любой вариант, его дурное сердце умудрялось влюбляться быстрее, чем он успевал осознать.

Ёнун всегда был рядом. Ёнун был из тех, о ком обычно думаешь, что в него ты мог бы влюбиться, но не влюбляешься. Хичоль мог бы влюбиться в Ёнуна еще до дебюта, может быть, он и влюбился в него тогда и не осознал этого, не нашел сил себе признаться. А может быть, он тогда и не думал об этом, и не чувствовал себя так — рядом были другие, рядом был Хангён, и влюбляться в Ёнуна не было никакой необходимости.

Хичоль пошевелил руками, дотянулся кончиками пальцев до ладоней Ёнуна и погладил. Хватка разжалась, и Хичоль сцепил свои руки с Ёнуном в замок.

Черт его знает, когда он поменял свое отношение к Ёнуну, менял ли он его вообще. Мысли о чувствах только еще больше путали.

— А еще хён называется, — прошептал Ёнун, и у Хичоля пошли мурашки по спине от его сиплого голоса. Он отпустил ладони Хичоля, тяжело повалился рядом с ним и притянул к себе в горячие объятия. — Слушай, я не знаю, как это все назвать. Я не знаю, что с нами будет. Ты же сам не любишь загадывать, разве нет?

— Не люблю, — Хичоль говорил в нос от подступивших слез.

— Какая разница, кто у меня был когда-то? Я сейчас с тобой, хён, и я не собираюсь никуда деваться.

Они лежали в полной темноте. На кровать запрыгнул кто-то из кошек — Хичоль был почти полностью уверен, что это Хибом, который упал у них в ногах и принялся вылизываться.

— Или ты боишься? — спросил Ёнун тихо-тихо, мягко гладя Хичоля по голове.

— Ничего я не боюсь, — процедил Хичоль сквозь зубы.

Он боялся, боялся до дрожи.

Не того, что о них кто-то узнает — хотя и этого тоже, — а того, что Ёнуну он может разонравиться. Им по тридцать лет, и вдруг Ёнуну захочется завести семью? Хичоль уже прекрасно знал, как меняются друзья, когда заводят любовников, а потом — семьи.

Он не собирался спрашивать с Ёнуна обещаний, не хотел клятв в вечной любви, потому что не верил в них, потому что сам не знал, чего он впоследствии хочет. Хичолю только хотелось, чтобы Ёнун так же приезжал к нему по вечерам, чтобы они вместе ели, дурачились и трахались, и, может быть, через какое-то время Хичоль сможет понять все, что не может понять сейчас.

— Я буду с тобой, пока ты меня сам не прогонишь, — сказал Ёнун, не переставая гладить его.

— Я уже тебя прогнал.

Ёнун тяжело вздохнул и хмыкнул:

— Ты понял, о чем я говорил, перестань придуриваться. Когда ты скажешь мне, что я тебе не нужен…

— Ты мне не нужен, — Хичоль прикусил щеку и замер в ожидании.

— Сложный ты, хён, — Хичоль слышал, что Ёнун улыбается.

— А если это правда? Почему ты не хочешь верить мне на слово? Ты мне не нужен, Ёнун.

— Ты такой вредный, — выдохнул Ёнун и перестал его гладить. — Только веревки из меня и вьешь.

— Я не буду просить тебя остаться, — сказал Хичоль. — Делай, как хочешь.

● ● ●

@темы: band: super junior, Strong Heart - 2014

Comments

[горган]

Ёнун в очередной раз тяжело вздохнул — когда-то Хичоль слышал, что много вздыхать вредно, — перетянул Хичоля к себе на грудь и положил ему тяжелую руку на спину.

— И не проси. Но я утром уйду, у нас репетиция рано начинается. Ты же не будешь капризничать?

— Заткнись, — рыкнул Хичоль ему в грудь.

— Мы в другой раз отпразднуем твой день рождения.

Он коснулся кожи кончиками пальцев. Под подушечками чувствовался мелкий тонкий пушок, и от Ёнуна разило теплом.

Хибом так и не перестал вылизываться, наоборот, он громче заурчал. Слышались причмокивания.

Ёнун стал что-то тихо напевать — может быть, новую песню из альбома, Хичоль так его и не послушал. Его сердце мерно билось у Хичоля под ухом, успокаивая, вселяя надежду, что вот он Ёнун — живой и теплый, никуда не собирающийся сейчас уходить.

Хичоль закрыл глаза, моментально проваливаясь в беспокойный сон.

В полночь Хичоль еще не спал.

Он выпроводил совсем недавно Гонхи, они вдвоем отмечали день рождения Хичоля. Гонхи принес ему две пиццы со всеми возможными топпингами и сделал укладку — они немного выпили, а Гонхи толком не притащил никакого подарка и так загладил свою вину.

Хичоль просидел перед зеркалом, пока немного не протрезвел, накручивая завитые прядки на палец. Волосы сильно отросли и доставали уже до шеи, поэтому Гонхи смог сделать ему прическу как раньше — большие круглые кудри — и натер их еще каким-то воском, который они нашли у Хичоля в ванной.

От скуки он сел играть — все равно как раз проходил турнир — и взял бутылку соджу.

Около двух в квартиру позвонили.

Хичоль подумал, что Гонхи решил все-таки напроситься к нему на ночь и, как был в трусах и майке, так и пошел открывать.

На пороге стоял Ёнун — с несмытым концертным макияжем и налакированными волосами — и держал бумажный пакет в руке.

Хичоль пару раз удивленно моргнул, пытаясь осознать происходящее. Ёнун как-то не особо вязался у него с сегодняшним вечером, а еще Хичоль вдруг осознал, что он в одних трусах, и Ёнун пялится на его голые ноги. Хичоль дернулся, чтобы натянуть на бедра майку, но передумал — слишком по-девчачьи это было.

— Ты чего так поздно? — спросил Хичоль, нервно схватившись за край майки.

— С днем рождения, — сказал Ёнун чуть охрипшим голосом и протянул ему пакет, из которого торчало горлышко бутылки. Хичоль оттянул край пакета и увидел, что это текила.

— Угу, — Хичоль тупо кивнул, затащил его за руку в квартиру и закрыл за ним дверь.

— Можно потрогать?

Хичоль не понял, что Ёнун имел в виду, но тот мягко схватил его за вьющуюся прядку и чуть потянул. Хичоль ойкнул, и Ёнун его отпустил, неловко засунув руки в карманы джинсов.

— Ты пил? — спросил Ёнун, снимая кроссовки.

— Гонхи приезжал, — пожал плечами Хичоль. — Мы выпили, поели, он меня накрутил, поиграли в Мортал Комбат. Или тебе полный отчет сделать? Меня в офисе научили.

— Зачем ты язвишь?

Хичоль видел, насколько Ёнун устал — макияж немного потек, а краска на глазах размазалась, от него пахло улицей и прошедшим днем дождем, а еще — немного домом. Но затаенная обида ни в какую не проходила, и Хичолю совсем не хотелось сейчас оставаться наедине с Ёнуном.

— Я просто хочу провести с тобой время. Мне казалось, что тебе тоже этого хочется. И я не понимаю, какого черта тебе опять надо показать, какой ты независимый и недоступный, — зло выплюнул Ёнун и не позволил Хичолю огрызнуться в ответ — больно схватил его волосы в кулак и поцеловал.

Хичоль тихо простонал ему в рот, а Ёнун разорвал поцелуй, подхватил его на руки и понес в гостиную. На столике возле дивана стоял ноутбук с незакрытой игрой и бутылка, и на полу, оказывается, тоже были пустые бутылки, которые Хичоль не выбросил.

Ёнун сел на диван, опустив Хичоля к себе на колени, и положил руку ему на бедра. Хичоль хотел возмутиться и дернуться, но Ёнун держал крепко, губы жгло от поцелуя — хотелось еще и еще, и от прикосновения бедра покрылись мурашками.

— Я устал, — сказал Хичоль и привалился к Ёнуну, положив ему руки на грудь. Пакет с текилой неприятно зашуршал, но Хичоль не стал его отпускать.

— Я читал твое сообщение в твиттере, — пробормотал Ёнун ему в волосы и вдохнул их запах. — Я… прости, что не смог раньше приехать.

— Слушай, — Хичоль теребил ногтем пуговку на его кофте. — Ты ни в чем виноват, не надо извиняться. Ты все равно бы мне не помог, да и Гонхи меня уже привел в норму, — Хичоль заерзал, устраиваясь удобнее. — И я больше не хочу об этом говорить. Лучше расскажи мне, как концерт.

Ёнун расслабленно выдохнул: кажется, он и сам был не рад говорить про неадекватных фанаток, папарацци и сопутствующее.

— Классно было, — Ёнун счастливо улыбнулся и положил руку ему на голову, мягко перебирая волосы. — Я никак не могу снова привыкнуть к этой визжащей толпе. Представляешь, у них даже баннеры есть с моим именем.

Ёнун говорил с таким восторгом, что Хичоль сам невольно улыбнулся. Он вытащил текилу из пакета — на горлышке была даже фирменная поздравительная этикетка магазина, — открыл ее и понюхал. Текила пахла сладковато и пряно.

— У меня сердце бьется в глотке, — продолжил Ёнун. — И страшно немного, и я… я не знаю, хорошо невыносимо. Как с тобой, знаешь, — Ёнун поднял его голову за подбородок и посмотрел Хичолю в глаза.

— Ну зачем ты начинаешь, — смутился Хичоль.

— А зачем мне молчать, Чоль-а?

Ёнун смотрел на его губы, но почему-то не целовал, и Хичоль снова открыл бутылку и отпил немного прямо из горлышка, поморщившись, когда текила обожгла рот и горло.

— Дурень, — хмыкнул Ёнун. — Нравится?

Хичоль кивнул и глубоко вдохнул ртом воздух, пытаясь отойти от ударившего в голову ощущения.

— Не помню, когда в последний раз ее пил. Кажется, что-то такое мы глушили еще в десятом году.

Хичоль отпил еще, задрожав от разливающегося по телу легкого возбуждения — он только заметил, что Ёнун гладил его ноге.

Он чувствовал себя как никогда уязвимым и боялся сболтнуть спьяну лишнего: что он скучал, что он попросил Гонхи сделать эти чертовые кудри, вспомнив о Ёнуне, что от воспоминаний о нем ему больно сдавливало сердце.

Ёнун положил ладонь ему на голову, перебирая прядки и дергая за них.

— Будешь? — тихо спросил Хичоль и протянул ему бутылку текилы. Ёнун согласно кивнул и отпил — Хичоль придерживал бутылку под донышко и основание горлышка, не давая ее Ёнуну в руки.

Ёнун выпил несколько глотков, громко глотая. Хичоль смотрел, как движется на крепкой шее под слоем кожи кадык — у Ёнуна он был не настолько выражен, как у самого Хичоля, и едва ли просматривался.

Ёнун отодвинул от себя бутылку, и когда Хичоль поставил ее на диван, нежно поцеловал его. Хичоль вяло отвечал ему, едва шевеля губами. Голова немного кружилась, а язык пощипывало от терпкого привкуса текилы. Хичоль обессиленно выдохнул ему в рот — Ёнун гладил его спину и бока совсем возле кромки трусов.

— Зачем ты такой? — спросил Ёнун срывающимся голосом. Хичоль прижался лбом к его лбу и смотрел ему в глаза, отчего-то смущаясь этого.

— Какой?

— Красивый. Невозможный. Не знаю. Ты лучше знаешь, какой ты, разве нет?

Хичоль неуверенно улыбнулся ему, сердце беспокойно билось, отдаваясь пульсацей по всему телу.

— Я хочу слышать это от тебя, — прошептал Хичоль ему в губы. — Я хочу, чтобы ты мне говорил, какой я, иначе… черт, иначе бы просто ничего не было.

— Я обожаю, когда у тебя хрипнет и грубеет голос от возбуждения, — Ёнун поцеловал и прикусил его за ухом, отчего у Хичоля по голове пошли мурашки. — Я обожаю твои ноги, — он больно впился пальцами в его бедра. — Я хочу сказать тебе, что люблю тебя за одни эти кудри.

Хичоль замер, а Ёнун не перестал его целовать, прикусывая под кадыком, поглаживая затылок, словно ничего не произошло, и он ничего не говорил.

Хичоль с обидой подумал, что, может быть, Ёнун не имел ничего такого в виду, и для него нормально взять и сказать я люблю тебя, даже если только за одни кудри. Хотелось спросить, а любит ли его еще за что-то Ёнун, есть ли у них что-то кроме секса по дружбе, и осталась ли эта дружба.

— Я не знаю, что я бы делал без тебя, — сказал Ёнун, зарывшись лицом ему в волосы. — Не знаю, что происходит между нами, но ты самое лучшее, что случалось в моей жизни. И я надеюсь, что тебе так же хорошо, как и мне.

Для него было привычно чувствовать, что он нравится, что им восхищаются, что его любят и хотят, что на него смотрят. За всю свою жизнь Хичоль привык к вниманию и научился не реагировать на него. Но Ёнун смотрел на него влюбленно, с обожанием, как обычно смотрят на подружек — на маленьких, смешливых, которых хочется оберегать.

У Хичоля была еще тысяча вопросов и недосказанностей, ни черта я не лучшее, но ему было хорошо, и не было никаких сил врать и не хотелось ничего обсуждать.

Вместо этого он клюнул Ёнуна в губы, не целуя, просто прикасаясь, наслаждаясь теплом его тела.

— Я хочу для тебя кое-что сделать, — сказал Хичоль, проведя пальцем по чуть колючей щеке — на пальцах остался след от тональника.

Он сполз с коленей Ёнуна и сел перед ним на пол. В трусах мешался отвердевающий член, а голыми коленками было больно стоять на полу.

— Дай мне подушку.

[горган]

Ёнун снял со спинки для него подушку и помог положить под колени. Хичоль вздохнул, набираясь решительности. Он надавил Ёнуну на живот, заставляя откинуться на диване, — живот был все еще мягкий, и Хичоль решил, что обязательно уделит ему больше внимания потом.

— Ты..?

— Молчи. И не смей хватать меня за волосы, хватайся только за диван.

Хичоль расстегнул ему ремень, а потом немного задрал кофту и приспустил джинсы. На животе остался красноватый след от пряжки, и Хичоль прикоснулся к нему легким поцелуем.

— И не думай, что это в благодарность за комплименты или текилу, — предупреждающе шикнул Хичоль.

— Я ничего не думаю. Не хочу думать.

Под подбородком Хичоль чувствовал твердый крупный член и, недолго думая, мягко укусил за него сквозь ткань. Ёнун дернулся под ним, сжал кулаки, но ничего не сказал. Хичоль поднял взгляд — Ёнун смотрел на него, и щеки у него были непривычно раскрасневшиеся.

Ёнун приподнялся на диване, помогая Хичолю снять с себя джинсы. Хичоль почти физически чувствовал, что тому неловко. Полутвердый член покачнулся, когда Ёнун спустил и трусы. Хичоль облизнул пересохшие губы, спина вспотела, и руки немного дрожали.

Он взял член в руку — тот был горячий и немного влажный от смазки. Хичоль провел большим пальцем по головке и сдвинул с нее кожицу — член в ладони крепнул, приятно тяжелел.

— И еще ты без тормозов, вот за что я тебя обожаю, — хрипло сказал Ёнун, когда Хичоль коснулся члена губами.

На губах остался солоноватый вязкий привкус.

Хичоль хотел лизнуть его, черт дери, хотел даже взять за щеку — Ёнун дышал теперь тяжело, а в щелке головки набухла капля смазки — Ёнуну явно хотелось минета больше, чем Хичолю.

Хичоль уставился на член в своей руке; было глупо оправдываться перед самим собой, но Хичолю было страшно, страшно переступить какую-то грань, которую он выдумал себе. Они могли трахаться, и Ёнун мог спаивать его, но разве именно с чего-то такого, более интимного, их отношения не перестанут быть дружескими?

Хичоль отодвинулся от Ёнуна, вздохнул и провел рукой по волосам, отбрасывая их с лица.

— Я не могу, — бесцветным голосом сказал он.

Глаза у Ёнуна были мутные, а губы — влажные и красные. До него не сразу дошло, что говорит Хичоль. Он словно бы опомнился, подхватил его подмышки и пересадил на диван.

Хичоль чувствовал себя по-дурацки. У Ёнуна колом стоял член, и не смотреть на него не получалось ни в какую.

— Не можешь — не надо, — Ёнун глянул на свой член, а потом с грустью — на Хичоля. — Ты не против, если я на тебя передерну?

— А?

— Слушай, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, но я хочу кончить. Если ты не хочешь на это смотреть, я пойду в ванную тогда.

— И я буду просто сидеть?

— Но ты же не хочешь…

Хичоль не дал ему договорить. Он придвинулся к Ёнуну вплотную, пока их голые бедра не прикоснулись. Схватил Ёнуна за руку и положил ее ему на член, обхватив сверху своей, и мокро поцеловал в губы.

Ёнун приоткрыл рот и тяжело задышал, двигая рукой по члену. Дыхание у него было горячее, срывающееся на сипловатые стоны. Хичоль потерял счет времени, бездумно наблюдая за быстро двигающейся рукой и мелькающей в кулаке розовой головкой.

— Не могу так, — сказал вдруг Ёнун. — Иди сюда, — он схватил Хичоля за локоть, заставил встать с дивана и поставил между своих разведенных ног.

— Какого хрена, Ёнун-а? — возмутился Хичоль, когда Ёнун сдернул с него трусы и обхватил за стоячий член, тут же задвигав по нему рукой. Хичоль тихо простонал, выгнулся в спине навстречу прикосновению. У Ёнуна были грубые жесткие руки, и от этого ощущения были только приятнее.

— Если тебе страшно и стыдно, то мне нет, — бросил Ёнун и взял его в рот.

Хичоль удивленно вскрикнул и удержался на ногах только потому, что схватился за ёнуново плечо. Ёнун вобрал его член почти до самого конца, уткнувшись носом в курчавые волосы на лобке.

— Ёнун-а-а, — простонал Хичоль.

Трусы мешались между ног, и Хичоль даже не мог толком их сдвинуть. Коленки ослабли и подкашивались, а Ёнун резко двигал головой, и у Хичоля пошла по ногам дрожь, когда он услышал, что во рту у того хлюпает.

Хичоль погладил его по напряженным плечам, а потом вцепился пальцами в волосы, направляя его голову и вбиваясь в податливый рот, и доставая головкой до глотки.

Ёнун вывернулся из его хватки и выпустил член изо рта. Кромка губы и сами губы у него раскраснелись. Ёнун вытер влажный рот рукой и пару секунд пытался отдышаться.

— Ты сладкий, — Ёнун положил ладонь Хичолю на бедро и погладил совсем рядом с пахом.

Болезненно напряженный член стоял, немного загнувшись вверх, на стволе проступили набухшие вены, а обнажившаяся головка была темно-красного цвета.

Хичоль сжал руку Ёнуна, перемещая ее к себе на член.

— Ты рехнулся, — выдохнул Хичоль, и Ёнун снова взял его в рот. Хичоль видел, что тот стал дрочить самому себе, смотрел, как Ёнун втягивает щеки, чтобы взять Хичоля глубже. Хичоль схватил его за шею, снова заставляя подчиняться себе, и Ёнун больше не противился и покорно двигал голвой так, как хотелось Хичолю.

Хичоль прикусил губу, чувствуя, что вот-вот кончит: яички поджались, и мышцы на бедрах напряглись. Он сдавленно простонал и успел вытащить член изо рта Ёнуна, тут же кончая ему на лицо и грудь.

Хичоль прикрыл ладонью рот, тяжело дыша. Во всем теле покалывало, а член пульсировал, и из него все еще вытекали небольшие струйки спермы.

— Прости, — сдавленно сказал Хичоль. Ёнун, откинувшись на диван, вытирал сперму с лица, попавшую на глаза и щеки. К удивлению Хичоля, на животе у него тоже были белесые разводы, а член уже выглядел мягким.

Хичоль повалился рядом с Ёнуном на диван — он был абсолютно выжатым и после оргазма сразу захотелось спать.

— Понравилось, засранец? — спросил Ёнун, повернувшись к Хичолю. Возле губы осталась маленькая капля спермы, которую он пропустил, и Хичоль стер ее большим пальцем.

— Ты себе не представляешь как. Где научился?

Ёнун хмыкнул, но заметно погрустнел.

— Можешь считать, что у меня природная способность. Я не собираюсь с тобой это обсуждать, — Ёнун встал с дивана, и Хичоль даже не успел сказать ему ничего вслед, как в ванную хлопнула дверь.

Хичоль поежился на диване. Он так и не снял майку и, согнув ноги, натянул ее на колени. Стало холодно и неприятно; ну кто его дергал за язык? Но Хичоль ничего не мог с собой поделать: ревность душила изнутри, и он не мог перестать представлять всех тех мужчин, которые могли быть у Ёнуна. А еще злило, что Ёнун, любящий говорить о чем угодно, ни разу не рассказал ему об этом.

Хичоль поднял свои трусы с пола, надел их и пошлепал на кухню, чтобы взять себе еще выпить. В ванне шумел душ и даже играла какая-то песня. Хичоль зло поджал губы и фыркнул.

Вытащив пару бутылок соджу, Хичоль вернулся в гостиную, уселся на диван и подтащил к себе ноутбук, так что не услышал, как в комнату зашел Ёнун. У него на бедрах было завязано полотенце Хичоля, с мокрых волос стекала вода на грудь.

— Тебя есть кому отвезти на работу?

— Я сам поеду, — выплюнул Хичоль, даже не глядя на него.

— Не поедешь. Хотя бы еще несколько дней будешь ездить или с Гонхи, или со мной.

— Да иди ты к черту.

— Я останусь у тебя на ночь, — сказал Ёнун, не спрашивая.

Он лег на диван, положив голову Хичолю на голые ноги. Хичоль шлепнул его по плечу, но Ёнун и не подумал сдвинуться с места. Хичоль вздохнул и положил ладонь ему на голову, перебирая влажные волосы.

● ● ●

После череды дождливых дней наконец-то выпал сухой и солнечный. Утром еще было ветрено, но к ночи стало тихо и чуть прохладнее, чем днем.

Хичоль вышел из офиса Сондона, когда уже стемнело. Он просидел допоздна, заполняя программу на ближайшие дни, хотя это и не было его работой. Гонхи сегодня был занят, и Хичолю не хотелось сидеть дома в одиночестве.

Пару раз его с работы забирал Гонхи, другой раз Хичоль возвращался на метро, они даже поехали на метро вместе.

Возле розоватого здания их офиса было понасажено деревьев, и в целом место ночью было тихое и спокойное, и бурная днем автострада была непривычно пустой.

Под одним из тонких деревьев Хичоль увидел курящего мужчину и, проходя мимо, понял, что это Ёнун. Тот был одет по-простому, в джинсы и футболку, и выглядел свежо и радостно, хотя лицо и исхудало с их прошлой встречи.

— Привет, — сказал Хичоль, остановившись рядом с ним. Подул легкий ветер, развевая челку и выбившиеся из хвоста прядки.

— Привет, — ответил Ёнун и, наклонившись, потушил окурок об асфальт. — Как думаешь, какой будет штраф, если я его выброшу тут?

— Не знаю, — Хичоль скривил губы. — Зачем ты пришел?

— Я соскучился. Надоело писать тебе в Какао, да и ты все равно почти не отвечаешь. Тебе настолько не хочется меня видеть?

— Да нет, — Хичоль отвел взгляд. — Я тоже соскучился.

Крепкие руки Ёнуна обвились вокруг его плеч, и он прижал Хичоля к груди. Хичоль вздохнул и несмело обнял его в ответ — в голове было пусто, — и тело, напряженное и уставшее от длиного рабочего дня, расслабилось и повисло на чужих руках. От майки Ёнуна пахло сигаретами и одеколоном.

— Ты на машине? — спросил Хичоль. Ёнун гладил его по спине, чуть надавливал возле позвоночника, разминая затекшие мышцы.

— Нет, я с общежития пешком пришел. Думал, что тебя уже не будет, но охранник сказал, что ты все еще в офисе.

— У меня не было сил идти домой, — выдохнул Хичоль ему в плечо. — Гонхи сегодня уехал, и я думал немного пройтись до метро.

— Пройдешься вместе со мной?

Хичоль кивнул и отстранился. Он думал поцеловать его — влюбленные же парочки вечно клюют друг друга в губы при встречах, — но опустил голову, занавесив глаза челкой, когда Ёнун посмотрел на него, склонив голову, и только и ждал, когда Хичоль на что-то решится.

[горган]

Хичоль неловко вывернулся из его объятий и поправил волосы.

— Пошли?

Ёнун взял его за руку и потянул вперед. Они вышли на пустую и желтую от фонарей дорогу и шли возле окраины тротуара.

— Как промоушен? — спросил Хичоль, шаркая сланцами по асфальту.

— В середине августа будет репак.

— Так скоро? Альбом же вышел совсем недавно.

— Уже почти август, хён, — улыбнулся Ёнун, и под его глазами собрались морщинки.

— Я не заметил, как время пролетело, — Хичоль вздохнул. — Я почти не слежу за датами.

Хичоль задрал голову, вдохнул на полную грудь теплый летний воздух — пахло какими-то цветами и немного пылью.

Хичоль поразительно быстро терял счет времени — он не смотрел телевизор, ноутбук открывал только ради игр, звонил одному Гонхи. Каждый день Хичоль вставал в семь утра и ехал в офис Сондона. Он покупал еду в забегаловке возле дома и консервы для кошек — в магазине рядом, и ни в какую не мог перестать думать о Ёнуне.

Хичоль думал несколько раз глянуть их выступления, но так и не решился. Вбивал имя Ёнуна в Навер, но не смотрел результаты поиска. Ёнун писал ему почти каждый день: «как ты, хён?» или «удачного дня, хён» и дурацкие смайлики, которые ему всегда нравились. Хичоль отвечал ему простым «спасибо» и ни разу не написал сам.

— Хён, — тихо окликнул его Ёнун. Они проходили мимо небольшой аллеи, и листва шумела от легкого ветра, снова разметав волосы Хичоля. — Что ты себе снова навыдумывал?

У Хичоля кольнуло внутри, и ладонь, которой он держался за Ёнуна, вспотела. Он никогда не понимал, как Ёнун умудряется чувствовать эту неловкость в окружающей обстановке, как он знает, что Хичолю плохо или страшно.

— Разве ты сам не знаешь?

— Я знаю, что ты дурак, хён. Ты не хочешь ничего решать и непонятно с чего дуешься на меня.

— Ёнун-а, не наглей! — Хичоль засунул свободную руку в карман, сдул упавшую на глаза прядь волос и посмотрел на Ёнуна. — Ты тоже ничего не решаешь. Только трахаешь меня, будто так и надо.

— А тебе не нравится? Мне перестать и писать тебе перестать? Этого ты хочешь?

Ёнун дернул его за руку и заставил остановиться. Ветер задул сильнее, растрепывая волосы, и Ёнун быстрым движением стянул с них резинку, и завитые прядки тут же обрамили лицо Хичоля.

— Как же ты бесишь, — скривился Хичоль, пытаясь пригладить волосы, но из-за ветра ничего не получалось. — Бесишь до невозможности и не выходишь из моей головы.

Звук голоса тихим эхом отдавался на улице, и Хичолю на миг стало страшно, что за ними могут следить, что они могут попасться кому-то на глаза.

— Тебе хорошо с длинными волосами, — Ёнун заправил ему несколько прядок за ухо.

— Ты уже говорил об этом.

— И что?

Хичоль не знал, что говорить. Больше всего хотелось наконец-то дойти домой и не выяснять отношения, и было бы просто замечательно, если бы Ёнун лег с ним спать.

Хичоль вспомнил, что еще когда-то во время трейни у Ёнуна была овечья куртка, отчего-то пахнущая молоком, которая была размера на два больше Хичолю. Он заснул в ней когда-то, когда было холодно, когда у них почти не было денег, и куртка была огромная и теплая, как Ёнун.

— У твоего хёна никогда не было серьезных отношений с мужчинами, а тем более с друзьями, — сказал Хичоль. — Я не знаю, что тебе говорить и как на тебя реагировать.

— Расслабься, хён. Я хочу, чтобы ты был счастлив, и если тебе что-то не нравится, то просто скажи об этом.

Ёнун погладил его пальцы, чуть сжал их, и Хичоль наконец-то почувствовал, что он не один.

— Ладно, — выдохнул он. — Пошли домой, я есть хочу.

Ёнун ободряюще ему улыбнулся и потянул вперед, не выпуская его руку.

— Я бы сделал для тебя все, — сказал Ёнун, не оборачиваясь к нему.

Хичоль ничего ему не ответил и устало кивнул самому себе. Через несколько минут они дошли до магазина. Даже в нем было пусто, но Хичоль все равно надел солнцезащитные очки и завязал обратно волосы, Ёнун тихо хмыкнул на это.

— У меня совсем ничего не осталось поесть, — скривил Хичоль губы, рассматривая разноцветные пачки чипсов. В желудке, как назло, громко заурчало.

— Что ты ел раньше?

— Брал мясо и кимчи на углу в забегаловки, они вкусно готовят, но к ночи все холодное стоит. Они ночью не греют.

Хичоль прошел полку с чипсами, порылся на стелаже с рамёном, пытаясь найти с черным бобовым соусом.

— У них черного рамёна нет, — вздохнул Хичоль.

— Возьми обычный.

Хичоль взял красную пачку, покрутил ее в руках и все-таки кинул две в корзинку.

— Не помню уже, когда ел что-то не из магазина. А что вы едите, Ёнун-а?

— Заказываем еду на дом. Иногда кто-то варит рамён, Хёкдже принес от мамы кимчи позавчера. Я варю себе курицу загодя.

— Все еще худеешь?

— Худею. Разве ты не заметил? По-моему, я выгляжу получше, чем раньше.

— Мне и раньше нравилось, — пожал плечами Хичоль, рассматривая большие половинки арбузов на прилавке. Они все были без косточек, ярко-красные, и даже на вид выглядели вкусными и сладкими. Он подхватил одну половинку и всучил ее Ёнуну.

— Никому, кроме тебя не нравилось, — ответил ему Ёнун после долгого молчания. Глаза у него были какие-то погрустневшие, хотя он и не перестал улыбаться. Хичоль подумал, что в этом весь Ёнун — ему больно и обидно, а он все равно старается выглядеть, будто бы ничего не произошло.

— Разве одного меня недостаточно? — спросил Хичоль. Возле кассы он нашел стенд с пепперо: клубничным, дыневым, с орехами или печеньем Орео, простой шоколадный и с шоколадом внутри. — Слушай, какой пепперо тебе нравится?

— С шоколадом, а что? — сказал Ёнун, и Хичоль взял по штуке шоколадного. — Хён, я не смогу сегодня остаться, зря ты его берешь.

— Не сегодня — так в другой раз, какая разница. И почему сегодня не останешься? Репетиции?

Хичоль по-быстрому расплатился сонной кассирше наличными, и они вышли из магазина.

— Ага, уже начинаем репетировать к камбеку. Но вообще, я в тренажерку сегодня, как обычно.

— И ты пришел только встретить меня?

— Я пришел только увидеть тебя.

Они стояли возле входа в подъезд, и ветер стал куда холоднее, так что Хичоль поежился.

— Я тебе не рассказывал, но мне еще предложили играть в мюзикле в Японии, так что с начала августа я буду то там, то тут.

— О, Ёнун-а, это же здорово! Что за мюзикл?

— «Дворец», по дораме. Буду играть Ли Шина, — Ёнун гордо выпятил грудь и улыбнулся. — А еще помимо этого у нас подготовка к СМ Тауну, поэтому я совсем не смогу к тебе приезжать. Лучше приезжай ты к нам, хён, все по тебе скучают. Донхэ мне жалуется, что ты ему не пишешь. Да и все ребята постоянно спрашивают, как там Хичоль.

— Я подумаю, — кивнул Хичоль, подтянулся на носочки, чтобы быть ростом с Ёнуна, и клюнул его в губы, как и хотелось сделать сразу — по-дурацки, как влюбленная парочка. — И удачи тебе.

Ёнун обхватил Хичоля за шею и чуть смял его губы своими, но не углубил поцелуй, отпустил Хичоля и вручил ему пакет с продуктами.

— Иди домой и постарайся не пропадать.

Хичоль дошел до своей квартиры, не оборачиваясь. В дверях его ждали кошки — Бенсин и Шампань спали, а Хибом полулежал и смотрел блестящими зелеными глазами на Хичоля.

— Привет, Хибом-а.

Хичоль опустился на колени перед Хибомом и потрепал его за ушами, пока он заурчал и стал ластиться к руке.

— Когда я успел в него влюбиться, Хибом-а?

Он схватил Хибома за ухо и потянул, подергал за шерсть на шее, а тот только громче заурчал. Хичоль перетащил его к себе на колени, крепко обняв, и уткнулся носом в пахнущую домом шерсть.

— Я не знаю, что делать, Хибома-а. Попробовать поехать к ним? Не хочу спать больше в пустой квартире.

Хибом громко мурчал, и, конечно же, не отвечал — свернулся клубком у Хичоля на руках и тыкался носом куда-то в руку.

● ● ●

[горган]

— Хён! Хён, это правда ты?! — Донхэ пялился на него, приоткрыв рот, и неуверенно улыбался.

— Нет, я Чоко, — закатил глаза Хичоль, а Донхэ набросился ему на шею и повис. Хичоль сжал зубы: Донхэ не пушинка, а у Хичоля еще корзинка с котами, которую он держал в руках, и рюкзак с вещами на плече.

Он обнял свободной рукой Донхэ и похлопал его по голой горячей спине.

— Мне тяжело, Хэ.

Донхэ тут же от него отцепился, глянул на корзинку, забрал ее из рук Хичоля и занес в квартиру.

— Ты надолго, хён?

— Не знаю, как получится.

За Донхэ на диване в гостиной сидел Хёкдже с маской на лице. Он помахал заметившему его Хичолю, и тот махнул ему в ответ. Из кухни показались Рёук и Чонсу, которые налетели на него с объятиями. От Рёука пахло чем-то сладким, а от Чонсу — пенкой для бритья и одеколоном, так резко, что Хичоль аж закашлялся от запаха.

— С чего ты вдруг? Ничего не случилось? — спросил Чонсу. Он широко улыбался и раздувал ноздри, и всем своим видом показывал, как рад. Хичоль и забыл уже, какими бывают гиперактивными его одногруппники, и как в общежитии бывает шумно.

— Нет, просто соскучился, — сказал Хичоль, не придумав чего-то остроумнее. Черт дери, он действительно просто соскучился, он устал сидеть в пустой квартире и не видеть Ёнуна, он соскучился по Донхэ и по Рёуку, и по Чонсу, по всем на свете.

— Я так рад, что ты приехал, — Чонсу потрепал его по распущенным волосам. — Я пойду закажу нам еды.

— Мы только вернулись и еще ничего не ели, — подхватил Рёук. — Ты хочешь чего-то особенного?

— Черной лапши.

Чонсу пошел звонить в доставку еды, а Рёук снова полез обниматься. Хичоль отдал Донхэ свой рюкзак, и тот отнес его к дивану вместе с корзинкой для кошки. Рёук потянул Хичоля в гостиную, и только теперь Хичоль увидел Ёнуна. Тот стоял в дверях в одну из комнат.

Рёук усадил Хичоля на диван рядом с Хёкдже, сказав, что сейчас вернется, а с другой стороны тут же нарисовался Донхэ и привалился горячим боком к Хичолю. Ёнун же сел в кресло и как-то, чуть прищурившись, хитро смотрел на Хичоля.

— Вы с записи, да? — спросил Хичоль, не зная, с чего начать разговор.

— Ага.

— Ты не смотрел, хён?

— И завтра будет повтор.

Хёкдже с Донхэ говорили наперебой, и оказалось, что кошек кто-то выпустил из корзинки, и Хибом запрыгнул Хичолю на руки.

— Нет, я не смотрю выступления, вообще стараюсь ничего об этом не узнавать, и тем более не читаю новости. Не хочу впутываться, Хэ.

Донхэ закивал ему в ответ и спросил:

— А как ты, хён?

— Ёнун говорил, что ты постоянно работаешь и играешь, и устаешь так, что ни на что не остается сил.

Хичоль бросил взгляд на Ёнуна, но у того на руках сидел Бенсин, и он уделял все внимание ему.

— Работаю, — согласился Хичоль. — Но у меня точно не такой график, как у вас. Я даже езжу туда на метро утром.

Сзади подошел Чонсу, опустил ему руки на плечи и уперся подбородком в затылок. Хичоль почувствовал себя вернувшимся домой. Его не было тут больше месяца, и он не думал, что отвыкнет настолько.

— Ты же останешься на несколько дней, правда? — спросил Чонсу.

— Я только на сутки.

— Ладно. И ты даже не будешь ворчать, что тебе мешают спать?

— Не буду, — хмыкнул Хичоль. — Если вы будете меня кормить, то я постараюсь молчать.

Донхэ рассказывал, что Хичоля ему не хватает, Хёкдже поддакивал и говорил, что без хёна все не так, а Чонсу сказал, что Хичоль совсем их забросил. Хичоль со всем соглашался, выслушивая огромный объем информации — Рёук рассказал даже про грядущие СМ Тауны и про завтрашнее выступление.

Через полчаса принесли еду, и на диван втиснулись еще и Чонсу с Рёуком. Ёнун так и остался в кресле — он не стал есть покупную еду и принес себе из кухни какой-то салат. Хичоль вздохнул, но решил ничего не говорить при остальных.

— А, кстати, хён! — вдруг сказал Донхэ, доев свою порцию лапши. — Ты же и диски не видел, да? Ничего, если я покажу?

— Да черт с тобой, показывай.

Донхэ тут же радостно подорвался с места и, вернувшись, вручил ему маленький розовый диск. Хичоль провел пальцами по обложке, понюхал корешок — пахло, как обычно, клеем и новой бумагой. Он перебрал странички, но не решился открыть.

— Я потом гляну, ладно?

— Как тебе удобно, хён.

Когда они доели, Чонсу и Хёкдже ушли в тренажерный зал. Хичоль думал, что Ёнун тоже уйдет, но тот по-прежнему уныло жевал свой салат и гладил уснувшего Бенсина.

Рёук ушел спать, кто-то сказал, что скоро вернутся Кюхён и Сонмин, а Хичоль не стал вдаваться в подробности, где они пропадали.

— А где мне спать? — спросил Хичоль у оставшегося с ним Донхэ. — Мою комнату кто-то успел прибрать к рукам?

— Я, — раздался сиплый голос Ёнуна.

— Ты спишь на моей кровати?!

— Нет, — Ёнун хмыкнул. — Там же две стоит, я сплю на свободной и твою не трогаю.

— Я хочу посмотреть, что ты там натворил.

Хичоль подскочил с дивана, спихнув с коленей Хибома, который возмущенно мяукнул, и направился в комнату. Его кровать действительно была застелена покрывалом, кровать же напротив оказалась разобранной: одеяло валялось скомканным, простынь сбилась, а подушку никто не взбивал. У кровати стояли тапочки, на столе была ароматическая свечка, две колонки и ноутбук.

Он обернулся — в проеме стоял Ёнун и держал на руках Хибома.

— Зачем ты его так грубо спихнул?

— Ему не привыкать, — фыркнул Хичоль.

— Не хочешь посмотреть фотобук? — заговорщически спросил Ёнун и сел на свою кровать.

Хичоль перевел взгляд на диск у себя в руках.

«Нет, не хочу», — пронеслось у него в голове. Он повертел диск и открыл его на первой странице. Цифра шесть издевательски вперилась в него, и Хичоль почувствовал себя до невозможности по-дурацки. Он стоял посреди своей старой комнаты на голом паркетном полу, свет горел только от ночника, так что было темновато. Хичоль был босой, потому что тапочки никто не додумался дать, а пришел он в сланцах.

— Хичоль.

— Что?

— Ты даже не позвонил мне. Решил устроить сюрприз?

Ёнун завалился на кровать и вытянулся на ней, Хибом улегся у него под боком и положил голову на живот.

— Почему я вообще должен был звонить тебе? Я пришел к ребятам, а не к тебе.

Майка Ёнуна задралась, оголив немного кожи возле резинки домашних штанов, и Хичоль невольно уставился на это — хотелось лечь рядом с Ёнуном и прижаться к горячему боку.

Хичоль поставил одно колено на кровать, не сводя глаз с Ёнуна.

— Хоть бы постель заправил. Тебя мама разве не учила?

— Я больше не у мамы дома, и я могу оставлять постель незаправленной хоть весь день.

Хичоль лег на кровать рядом с Ёнуном, подвинулся к нему близко-близко, вжимаясь бедрами.

— Ты такой невоспитанный, Ёнун-а, — он положил ладонь на голый участок кожи и пощекотал, чувствуя, как под пальцами сократились мышцы. — Тебе не жарко? — Хичоль чуть оттянул резинку штанов и шлепнул ею по животу.

— Жарко, — выдохнул Ёнун. — А тебе?

Хичоль был в джинсах и довольно теплой кофте — утром снова шел дождь и немного похолодало, но к вечеру стало жарче.

— И мне жарко, — сказал Хичоль и мягко поцеловал его одними губами, пробираясь рукой под резинку штанов. Он погладил мягкий член сквозь трусы и легонько сжал его.

Ёнун зарылся пальцами ему в растрепанные волосы, накручивая прядки одну за другой.

[горган]

— Мы в общежитии, не забыл? — Ёнун приобнял Хичоля за талию, отчего у того по спине пошли мурашки.

— Боишься, что Тукки увидит и заругает? — прошипел Хичоль ему в губы и пробрался рукой под трусы.

Ёнун прикрыл глаза, когда Хичоль коснулся его голого члена, аккуратно провел по нему пальцами, а потом взял в руку и стал сжимать и гладить.

Член у Ёнуна мягкий и гладкий, толще и длиннее, чем у самого Хичоля, что вызывало иррациональную зависть. Он медленно твердел у него в ладони, и Хичоль стал чувствовать набухающие венки.

— А если кто-то зайдет? — довольно прошептал Хичоль — Ёнун, теряющий над собой контроль, был слишком приятным зрелищем.

— Хочешь, чтобы кто-то зашел?

Ёнун просунул руку ему за джинсы и сжал задницу. Хичоль закусил губу, собственный член тоже стал твердеть и неприятно упираться в трусы. Он расстегнул джинсы и приспустил их с себя, а Ёнун тут же стащил с него и трусы.

Хичоль тихо простонал, когда Ёнун обхватил его член, мягко двигая рукой.

— Мне все еще жарко, — напомнил ему Ёнун и другой рукой перетащил Хичоля к себе на грудь.

Хибом, лежавший у Ёнуна под боком, мяукнул, и Хичоль только вспомнил, что он тут есть.

— Твою мать, Хибома-а, — застонал Хичоль. Ёнун приспустил собственные трусы и обхватил оба их члена рукой.

— Ни разу не дрочил при нем? — хмыкнул Ёнун и потер большим пальцем Хичоля под головкой.

— Я же не настолько извращенец, — горячо выдохнул Хичоль, отбрасывая волосы от вспотевшего лба.

В комнате было чудовищно душно, они лежали на смятом пуховом одеяле в одежде, окна были закрыты, и кондиционер никто не додумался включить.

У Ёнуна раскраснелось лицо и губы, а Хичоль чувствовал, как у него горят щеки.

Он приподнялся на руках, стянул с себя кофту и повесил ее на невысокое изголовье кровати, а потом потянул майку Ёнуна вверх, и тот покорно снял ее.

У Хичоля дернулся член, когда он наконец-то увидел Ёнун голым, черт дери, ему слишком сильно хотелось этого — хотелось снова увидеть его загорелую кожу, сжать за мягкий живот.

Хичоль провел ладонями по бокам, поглаживая гладкую разгоряченную кожу. Их возбужденные члены терлись друг о друга, и Хичоль завел Ёнуну руки за голову.

Он коснулся его живота и легонько ущипнул кожу под самыми ребрами.

— Скоро ты не будешь таким мягким, — раздосадовано сказал Хичоль. — Не хочу, чтобы ты был как Шивон.

— Пф, я никогда таким не буду.

Ёнун с интересом наблюдал, как Хичоль гладит его живот и сжимает кожу то там, то тут, оставляя красноватые следы.

— Мне нравится, когда у тебя есть, за что схватиться, — Хичоль сжал его за сосок и потер его между пальцев.

— Мы уже говорили об этом, Хи.

— Но я ведь могу помечтать, разве нет? А ты мечтаешь обо мне, Ёнун-а?

— Мне все нравится, я не хочу, чтобы ты менялся, — глаза Ёнуна казались масляными в полутьме. Он снова схватил Хичоля за член, размазал большим пальцем смазку по головке.

— Врешь, тебе нравится, когда у меня волосы завиты.

— Больше всего — да. Но ты нравишься мне любым.

Коленки у Хичоля ослабли, и он лег обратно на бок. Ёнун не выпускал его, двигал рукой у самой головки, отчего у Хичоля сладко покалывало в бедрах.

Хичоль положил руку ему на член, тот прижался от тяжести к животу, и из щелки на головке текла мутноватая капля смазки.

Хичоль невольно бросил взгляд на Хибома — тот спал, даже не поведя ушами на то, чем рядом с ним занимаются.

Ёнун сильнее задвигал рукой, почти больно сжимая в ладони головку так, что у Хичоля дрожали бедра от возбуждения. Он вторил Ёнуну, и в его кулаке хлюпало от слишком большого количества смазки — Хичоль никак не понимал, почему с Ёнуна всегда столько течет.

Хичоль укусил Ёнуна за мягкую кожу над соском, затрясся и с гортанным стоном кончил ему в руку. Он по инерции двигал собственной кистью, пока Ёнун не схватил его за волосы, не прижал его голову к себе и тоже не кончил, замерев на несколько мгновений.

Хичоль тяжело дышал и не сразу догадался разжать зубы — на коже остался некрасивый багровый след от зубов, и Хичоль лизнул его, а потом обессиленно уронил голову Ёнуну на плечо.

Руки у обоих были влажные от спермы, где-то на ногах и животах остались ее пятна.

— Блядь, и вытереться нечем, — ругнулся Ёнун, оглядывая комнату на предмет хоть каких-то тряпок.

— У меня были влажные салфетки в рюкзаке, но у меня его забрал Донхэ и, по-моему, оставил в гостиной.

— Думаешь, он все слышал?

— Не знаю, — Хичоль поджал губы. — Не хочу сейчас думать об этом, Ёнун-а.

Хичоль даже не задумывался о том, чтобы рассказывать кому-то в группе об их отношениях, что они могут раскрыться. У него вообще не возникало таких мыслей, пока он не оказался в общежитии.

Хичоль спустил ноги с кровати, сел, не находя себе места и не зная, что делать. Ему хотелось быть рядом с Ёнуном, хотелось вытереть их обоих, переодеться и спать в одной кровати.

— Во сколько вам завтра? — хриплым голосом спросил Хичоль.

— В одиннадцать мы уже должны быть на записи. Часов в семь-восемь надо встать.

Хичоль поднялся с кровати и потянулся, с гордостью выставляя на обозрение Ёнуну спину и ягодицы. Он открыл шкаф возле кровати — тут оставалась одежда, которую Хичоль не забрал с собой. Теперь ее сдвинули в сторону, а рядом висела одежда Ёнуна. Хичоль вытащил две футболки: кинул одну Ёнуну, а другую надел на себя.

Дернув за дверную ручку, он с удивлением понял, что дверь закрыта.

— Ты закрылся? Я не заметил.

— Ага, — ответил Ёнун. Он так и остался на кровати, завернулся в одеяло и обнимал одной рукой Хибома. — Представь, если бы Донхэ завалился сюда.

Хичоль представил, как Донхэ бы тупо уставился на них, выпучив глаза, как настоящая рыба, может быть, даже бы попытался их разнять или, наоборот, был бы в таком раздрае, что даже не разговаривал бы с ними.

Пожалуй, больше всего на свете Хичолю бы не хотелось, чтобы Донхэ их не то чтобы заметил, а вообще про них узнал. Он вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Свет был выключен, горел только экран телевизора, а Донхэ задремал на диване.

Хичоль нашел рюкзак и корзинку для кошек за диваном. Он забрал их и перенес в комнату.

— Донхэ заснул, — шепотом сказал Хичоль. — Может, его отнести в комнату?

— Не надо, он там постоянно засыпает, когда Хёкдже нет.

Хичоль закрыл обратно дверь в комнату, достал из рюкзака трусы и надел их. Он встал возле кровати и нерешительно затоптался на месте.

— Чего ты ждешь, Хичоль-а? Давай спать уже.

Хичоль одернул футболку пониже, глянул на свои голые ноги — захотелось, чтобы Ёнун хоть как-нибудь поцеловал и погладил их. Ведь у него красивые ноги, разве нет? Да и Ёнун постоянно говорит Хичолю, какой он красивый.

Хичоль опустился на кровать и забрался к Ёнуну под одеяло. Он положил ему голову и руку на горячую гладкую грудь — Ёнун так и не одел майку.

— Я хочу встать вместе с тобой, — пробормотал Хичоль. — Хочу увидеть всех остальных.

— Хорошо, — Ёнун потрепал его по волосам, потянулся к торшеру и выключил свет.

Хичоль в первый раз засыпал в его объятиях. И это было неожиданно тепло и уютно, как когда-то, когда Хичоль спал в его овечьей куртке, и на сердце было легко и спокойно.

● ● ●

[горган]

Хичоль проснулся раньше Ёнуна. В спальне было темно, через жалюзи пробивался голубоватый свет, и вся комната была черно-синяя.

Ёнун обнимал его одной рукой и тихо сопел, приоткрыв рот.

Было жарко — они лежали под одеялом, а форточку никто не открывал, и от Ёнуна, как и всегда, жарило как от печки.

Хичоль потер глаза кулаками, пытаясь сфокусировать зрение — все перед глазами еще расплывалось, и веки слипались, но спать совсем не хотелось, он был полностью выспавшимся.

Он аккуратно снял с себя руку Ёнуна, стараясь не разбудить его: тому еще спать и спать, и пусть спит, чтобы Хичоль не видел хотя бы сегодня его уставших глаз и темных мешков под глазами.

Хичоль соскользнул с постели и увидел, что Хибом сидел под дверью, задрав голову, и смотрел на дверную ручку. Хичоль тихо, как мог, открыл замок, и Хибом тут же довольно выбежал, завернув хвост колечком.

Хичоль прикрыл за собой дверь и прошел на кухню, к своему удивлению, увидев там Чонсу, который сидел за столом — в темноте было трудно различить, но, кажется, он пил кофе и что-то ел.

— С добрым утром, — тихо сказал Чонсу, улыбаясь.

— Почему ты не спишь?

Хичоль подошел к раковине и умылся из нее. Рядом с раковиной была навалена вчерашняя немытая посуда, но идти до душевой Хичолю было лень.

— Не спится. Я иногда так устаю, что не получается заснуть.

Хичоль сел напротив него, и Чонсу вытащил из ближайшего к нему шкафчика кружку, налил в нее заваренный кофе из чайничка, который Хичоль не заметил, и протянул Хичолю.

— Я соскучился по тебе. Ты совсем забыл о нас, — произнес Чонсу, подперев голову рукой.

Хичоль нечетко видел его лицо, но чувствовал, что Чонсу смотрит на него и улыбается.

В кухне было немного прохладно, и паркет холодил голые ступни. Хичоль подогнул ноги и обхватил ладонями горячую кружку. Кофе пах горько и чуть сладковато — Чонсу всегда сыпал в кофе сахар.

— Я тоже соскучился по тебе, — буркнул Хичоль со вздохом и лег на стол, вытягивая одну руку.

В груди болезненно щемило, и отчего-то было немного страшно.

Он ни разу не звонил Чонсу после дня рождения, и Чонсу не звонил ему тоже. За все это время жизнь Хичоля зациклилась на Ёнуне и Гонхи, иногда ему звонила Солли, но больше он практически никого не слышал.

Не хотел слышать.

Он пропустил тот момент, когда с Чонсу ему стало некомфортно, и когда он не сказал ему об этом. Наверное, если бы они сразу поговорили, то не стали бы потом ссориться по пустякам.

А потом к обиде примешалась дикая ревность, не проходящая до сих пор, сдавливающая горло.

— Знаешь, все, чего я хочу, — это чтобы тебе с нами было комфортно. Чтобы ты помнил, что здесь те, кто любят тебя и ждут, — сказал Чонсу вполголоса и громко отпил кофе.

— А я не хочу, чтобы ты на меня обижался. Как-то по-дурацки все вышло.

— Угу, по-дурацки.

— Ты помнишь, из-за чего мы вообще стали ругаться?

— По-моему, ты стал сильно нервничать из-за фанаток и срывался на нас всех. Ходил мрачнее тучи.

Хичоль потер переносицу, отпил немного кофе, но от него во рту только сильнее кислило, и он отставил его в сторону.

— Прости меня за все, Чонсу-я.

— И ты меня тоже прости.

Чонсу пересел поближе к Хичолю, приобнял его и положил голову на плечо. Он был теплый, одетый во флисовую ночную рубашку, которая приятно прикасалась к голым рукам.

— А как у тебя с Ёнуном? — вкрадчиво спросил Чонсу.

Хичоль замер. Спина и ладони у него тут же вспотели, и захотелось отодвинуться от Чонсу.

Чонсу не мог догадаться об их отношениях. Хичоль и виду ведь не подал, и то, что они закрыли на ночь дверь, ничего не значит. Кто из них хотя бы раз не делал так в общежитии?

— А что у меня с ним?

— Ну… — протянул Чонсу и стал заламывать пальцы. — Слушай, я не собираюсь лезть в ваши отношения, но я не хочу, чтобы ты играл с ним, чтобы это было просто увлечение на пару месяцев.

Хичоль впал в ступор.

— Ты..?

— Я знаю про вас. Ёнун такой дурной после тебя возвращался, и я его спросил. Его даже расспрашивать толком не надо было, он мне все как на духу выдал. И, честно, Хи, он так о тебе говорил, что я за вас боюсь.

Хичоль отодвинулся от него, закрыл лицо рукой и прикусил губу от волнения.

— Я не хочу, чтобы ты лез в это, — холодно сказал Хичоль. Все хорошее настроение и все расположение к Чонсу тут же испарились, и он почувствовал себя донельзя уязвимым.

— Господи, Хичоль, ты иногда такой дурак, — Чонсу покачал головой.

Он встал из-за стола, прошел в гостиную и открыл в ней жалюзи. Небо уже розовело, и скоро должно было светать. Чонсу постоял немного в холодном серо-розовом свете и вернулся к Хичолю.

— Зачем он тебе рассказал?

Ёнуну всегда было не закрыть рот, но Хичоль не мог даже предположить, что тот расскажет Чонсу о них. Зная, как Хичоль ревнует к Чонсу, он рассказал им об их отношениях.

— Может, потому что ему надо было с кем-то поговорить? Просто не воспринимай все так в штыки.

— Не лезь в наши отношения, — зло выплюнул Хичоль.

Чонсу провел рукой по волосам и устало посмотрел на Хичоля. Он подошел к нему, положил ладонь на плечо и легонько сжал.

— Я не лезу.

— Ты говоришь, чтобы я не игрался с Ёнуном.

— Потому что ты разобьешь ему сердце.

Хичолю было нечего сказать в ответ. «Не разобью», — хотелось ответить, хотелось в это верить, но не получалось.

— Он расцвел рядом с тобой, — продолжил Чонсу. — Мы все стараемся ему помогать, но мне кажется, что ты с ним больше и чаще, чем каждый из нас. И я хочу, чтобы ему было комфортно, чтобы он чувствовал себя дома.

Хичоль тупо кивал его словам. Было странно взять и осознать, что вот он — Чонсу, у которого они теперь как на ладони, и еще сложнее — что Чонсу не причинит им вреда.

— Я не хочу больше говорить с тобой об этом, — сказал Хичоль. — Это наше с ним дело и ничье больше.

— Ладно, — вздохнул Чонсу.

Хичолю не получалось ему верить. Чонсу не просто так ведь называют заботливой мамочкой — он еще будет названивать и расспрашивать и наберется наглости приехать, и Хичолю стало тошно от одной мысли.

— Не обижайся на меня, — тихо добавил Чонсу. — Я не хочу с тобой больше ругаться. И я правда хочу, чтобы у вас все было в порядке и вы не наделали глупостей, в первую очередь — ты сам.

Хичоль фыркнул, а Чонсу потрепал его по голове.

— Я не знаю, — выдохнул Хичоль. — Я так запутался и не знаю, как тебе верить. Я не хочу об этом разговаривать, правда.

Чонсу ничего не ответил — он успокаивающе гладил его по плечам и, кажется, пытался что-то напевать.

● ● ●

[горган]

На пять Хичоль записался в салон к Гонхи. Во-первых, он немного зарос, и волосы стали слишком длинным, да и еще торчали во все стороны; во-вторых, работы в офисе сейчас практически не появлялось, все были в отпусках, и Хичоль просто просиживал дни в одиночестве.

В-третьих, Ёнун с группой уехали на промоушен в Японию. Хичоль так и не отважился ему позвонить и сам толком не понимал почему, но сердце бешено заходилось, и горло сдавливало, стоило Хичоль подумать о звонке. Его практически трясло от страха и волнения, и Хичоль отказался от этой идеи.

В-четвертых, Хичоль слишком давно не видел Гонхи. В основном он проводил все свое свободное время в играх и зазывал туда же Гонхи, но переписки в чате вряд ли можно было назвать общением.

Зайдя в салон, Хичоль сразу же увидел Гонхи — тот сидел в своем кресле, повернувшись ко входу, и встал, распахивая руки для объятий, завидев Хичоля. Хичоль обнял его, похлопывая по спине, а Гонхи сжал его так крепко, что аж выбил весь воздух.

— Ну, рассказывай.

Гонхи усадил его в кресло, повернул лицом к зеркалу и одел на Хичоля пелерину.

Хичоль сначала посмотрел на себя в зеркало — волосы выбились из хвоста, и отдельные прядки падали на лицо или торчали над ушами. Лицо выглядело осунувшимся и опухшим, и Хичоль недовольно скривил губы.

— Филировку мне сделай и кончики подровняй.

Гонхи распустил ему волосы и сбрызнул их водой, а затем какой-то жидкостью, чтобы они не сваливались, и принялся расчесывать их — кое-где попадались узлы из сбившихся волос.

— Ты совсем себя запустил, — сказал Гонхи, когда ему пришлось состричь один маленький узелок, который затянулся настолько, что расчесать его было невозможно. — С чего так?

— Вчера не мыл голову и заснул за компьютером.

— И сегодня ты не расчесался после мытья.

— И это притом, что я даже не пил, — погрустнел Хичоль, не сводя с самого себя взгляд.

— Это странно, — хмыкнул Гонхи, подстригая ему кончики волос.

— И он мне ни разу не звонил, — сказал наконец-то Хичоль. — Не знаю, сколько дней прошло, но такое впечатление, что он снова на службе, и я не вижу его как минимум год.

— А ты сам звонить ему не пробовал?

— Нет.

— Ну и дурак, — Гонхи откровенно смеялся и, видимо, не видел ничего серьезного в том, что говорил Хичоль.

Хичоль шикнул на него недовольно и зашуршал пелериной, складывая руки на груди.

— Я не влюбленная девка, чтобы названивать ему.

— Почему ты так вечно все воспринимаешь? — закатил глаза Гонхи. — Я всегда знал, что тебе отбивает мозги от влюбленности, но не настолько же. Напиши ему в Какао, какая разница. Пусть он привезет тебе что-нибудь.

— Не хочу я его ни о чем просить.

— Вы поругались? — Гонхи ровнял ему челку, и обрезанные волосы попадали Хичолю на нос и сами собой соскальзывали.

Хичоль вспомнил, как он в последний раз видел Ёнуна — он остался в тот раз в общежитии, дождался, пока все не проснутся, и проводил их на запись. Он не позволил Ёнуну не то что поцеловать себя, даже обнять, хотя тот порывался в присутствии остальных, но стоило Хичолю зло глянуть, и он тут же отходил куда-нибудь подальше.

Хичолю постоянно казалось, что Чонсу наблюдает за ними, и Хичолю не хотелось, чтобы он видел, как Ёнун лезет к нему с нежностями.

Хичоль остался в квартире совсем один, не считая Чоко, Баду и трех его кошек. Вечером у них должен быть эфир на Сукире, репетиция к СМ Тауну и тренажерка, поэтому Хичоль и не надеялся увидеть кого-то до поздней ночи. Он лег спать один и, проснувшись среди ночи, увидел, что Ёнун спит на другой кровати.

Зная Ёнуна, наверное, он просто не хотел его будить, но Хичолю было настолько обидно из-за того, что Ёнун не лег к нему, что он едва ли заснул и спал слишком беспокойно.

Замученный стрессом всего за сутки, Хичоль решил, что вернется на квартиру. Он собрал вещи, которые принес с собой, забрал кошек и уехал вечером, когда почти все уже вернулись в общежитие — не было только Ёнуна и Сонмина.

Ёнун написал ему только через несколько дней в Какао: «Уезжаю в Японию, хён. Береги себя». И Хичоль чувствовал себя слишком гадко, чтобы найти силы ответить, слишком виноватым и влюбленным, чтобы звонить.

— Да не то чтобы прям поругались. Просто много всего навалилось, и я психанул. Я думал пожить в общежитии, но не получилось.

Гонхи ответил не сразу — он сменил обычные ножницы на филировочные и прореживал Хичолю прядки.

— А что случилось-то вообще?

— Я съехал с общежития и не предупредил его.

— Слушай, ты не согласишься со мной, но ты слишком много внимания уделяешь всему этому. Расслабься, давай сходим в спорт-бар или съездим на Джеджу? А то ты совсем стухнешь с этими размышлениями. Он вернется, и все будет нормально, перестань себя накручивать.

— Не хочу я ехать с тобой на Джеджу, — фыркнул Хичоль, улыбаясь.

Гонхи включил фен, и Хичоль замолчал, наблюдая, как он делает ему укладку и отряхивает от обстриженных волос.

Может быть, Гонхи прав, и Хичолю нужно забыть обо всех своих переживаниях на время.

Может быть, Ёнун решил, что Хичоль обиделся на него, и поэтому сам решил не появляться на глаза.

Хичоль тяжело вздохнул и опустил взгляд — от собственного отражения стало неприятно. Он рассматривал приборы, стоящие у Гонхи на столе: кучу разных ножниц, баночки с распылителем, гели и аэрозоли, стояла еще какая-то здоровенная белая банка, и Хичоль решил, что от ее содержимого должно непременно пахнуть чем-то сладким.

— Слушай, а он на мюзикл свой уехал, да? — спросил Гонхи, выключив фен.

— Да, — Хичоль тряхнул волосами, примеряясь к новой прическе. После стрижки каждый раз было немного странно — волосы казались не своими.

— Ему тяжело, наверное. Почему ты его не поддержишь?

— Ты же сам сказал не забивать сейчас себе этим голову.

Гонхи взял с полки как раз ту белую банку, которая так манил Хичоля, вылил из нее на руку немного геля и растер его Хичолю по волосам, чтобы те не потеряли форму.

— Я забыл совсем про его мюзикл. Наверное, он снова боится неудачи, да еще и без тебя теперь. В прошлый раз вы ведь были вместе, — Гонхи в последний раз пригладил ему волосы и снял пелерину.

— Он сейчас только репетирует, сам мюзикл в начале сентября вроде бы начнется. Но я подумаю над твоими словами.

Хичоль встал с кресла, потянулся, разминая затекшую спину.

— Угу, звони мне, если что. Я все еще надеюсь, что мы с тобой посидим по-старому.

— Посидим, я тебе обещаю.

Гонхи закатил глаза — иногда Хичоль мог наобещать, а потом напрочь забывал об этом, хотя Гонхи и не стеснялся ему напоминать.

Хичоль вышел из салона — на улице было душновато после прошедшего дождя, небо уже полностью развиднелось, и медленно заходящее солнце светило оранжевым светом.

Хичоль решил добраться до дома пешком. Он надел очки, закрывающие почти половину лица, и вытащил из кармана телефон. Было только шесть, Хичоль надеялся, что в салоне времени пролетит больше — обычно они сидели с Гонхи часа по два-три.

Он потер экран телефона — звонить на улице совсем же глупо?

Но позвонить хотелось до дрожи.

Хичоль нашел себе лавочку на ближайшей автобусной остановке и сел на самый край, занавесив лицо волосами. Листва тихо шумела, а крона свисала так низко, что ветки почти касались его головы, закрывая от любопытных глаз.

У Хичоля болезненно сжалось горло и затряслись руки, когда он все-таки решился набрать номер Ёнуна. Он вдохнул поглубже и прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.

Ничего ведь страшного не может случиться?

— Привет, Хичоль, — раздался в трубке сиплый приятный голос Ёнуна.

— Привет, — тихо ответил Хичоль. — У тебя репетиция сейчас?

— Нет, перерыв. Потом еще немного будет.

— Угу, — Хичоль чуть было не сказал «понятно», но это было уже как-то… будто бы им совершенно не о чем говорить. — А я только от Гонхи. Решил немного подстричься.

— Жаль, что я тебя не вижу, хён, — Хичоль слышал, что Ёнун улыбается, и сам невольно улыбнулся.

От голоса Ёнуна становилось теплее и беспокойное сердце успокаивалось.

— У тебя все в порядке?

— Нормально. Труппа попалась очень приятная, поэтому все хорошо. Я не думал, что меня так будут поддерживать.

Хичоль поджал губы от досады — наверное, Ёнуну действительно нужна была эта поддержка, а Хичоль не додумался, не догадался, только дулся на него от пустой обиды.

— Здорово, — сказал Хичоль и замялся. — Слушай, Ёнун-а.

— М?

— Приезжай ко мне, как вернешься. И программу мне свою привези.

— Хорошо, хён.

— И кушай хорошо, — голос совсем сник, и Хичоль почувствовал себя некомфортно.

— Обязательно. Спасибо, что позвонил, хён.

— Да не за что. Я…

— Просто спасибо. Не надо ничего говорить. Я рад, что ты позвонил. Береги себя.

— И ты тоже, — произнес Хичоль, прежде чем Ёнун сбросил вызов.

Хичоль шел домой с пустой головой и пустым сердцем, вспомнил, что в десять будет как обычно турнир, и что ему было бы неплохо поучаствовать и добить наконец-то проклятый уровень.

Наверное, все, что и нужно было сделать, — это поговорить с Ёнуном.

Наверное, ему было так же тяжело, как и самому Хичолю, а может быть, еще сложнее.

● ● ●

[горган]

Когда посреди ночи раздался звонок в дверь, Хичоль ни капли не сомневался, кто к нему мог придти.

Он был в пижаме и уже думал лечь в постель посмотреть какие-нибудь передачи по телевизору, пока не заснет.

На пороге стоял Ёнун. С подъезда несло холодом и улицей, а от Ёнуна пахло его любимым терпким одеколоном. Он всунул Хичолю в руки прямоугольную бежевую коробку и сказал:

— Привет.

Хичоль открыл коробку и уставился на ее содержимое: внутри лежало несколько распустившихся бутонов роз — бледные желтые и розовые, даже белые и голубоватые — в окружении листьев, веточек и лент.

— Привет, — сказал Хичоль в ответ и не нашел в себе сил ругаться.

Он мог выгнать Ёнуна сотней разных способов, вышвырнуть цветы Ёнуну вслед, но рука не поднималась. Хичоль коснулся пальцем нежных лепестков и вздохнул.


Он перевел взгляд на Ёнуна — тот снова пришел в концертном. Даже пиджак не снял, только расстегнул рубашку на несколько пуговок.

— Разве коорди-нуны тебя не ругают?

— Не-а, эти костюмы наши. Сегодня все в них домой поехали.

Хичоль закрыл за ним дверь, и Ёнун стоял как-то поодаль от него, не решаясь даже обнять, и Хичоля это задело. Он сам подошел к Ёнуну и обнял его со спины, положив руку на мягкий живот, сжавшийся под его ладонью.

— Ты надолго?

— На пару дней. До шестого буду тут, потом улетаю.

— А цветы откуда?

— Из Японии, — Ёнун вытащил крышку от коробки из его рук и показал лицевую сторону — вокруг эмблемы цветочного магазина были написаны японские иероглифы.

— Дорогие?

— Терпимо. Я не хотел дарить тебе обычный букет. Думаю, ты бы вышвырнул меня отсюда вместе с ним.

— Ты не представляешь, насколько ты прав, — хмыкнул Хичоль, а в животе у Ёнуна совершенно некстати заурчало. — У меня осталась курочка с ужина, и суп из свиного хребта был.

Ёнун без лишних разговоров пошел на кухню, а Хичоль направился в гостиную. Он постелил сегодня себе на диване, потому что в гостиной и телевизор покрупнее, и на узком диване спать было уютнее, чем на кровати.

Хичоль лег на разложенный диван и положил перед собой коробку. От цвето разносился сладковатый аромат, а от коробки пахло бумагой и кисловатым духами. Хичоль вытащил один цветок и покрутил его в пальцах, коснулся им щек — лепестки были мягкие-мягкие.

Ёнун пришел в гостиную и сел на диван рядом с Хичолем, перед этим застелив простынь одеялом. В руках он держал миску с курицей и жадно ел.

— Вас опять не кормят? — спросил Хичоль, теребя пальцами кончики лепестков.

— Я не успел поесть, поехал сразу к тебе. Наши дома закажут еду.

Хичоль наблюдал за Ёнуном, не отводя взгляда, даже коробка с цветами перестала так интересовать. Ёнун сидел к нему полубоком, и было видно, как сильно натянулся пиджак на его спине и плечах.

Хичоль подтянулся поближе, перевернулся на бок и подпер голову рукой.

— Как мюзикл?

Брюки тоже были узковаты Ёнуну и натянулись на широко разведенных бедрах, собираясь в складки и перекашиваясь по швам. Хичолю захотелось стянуть с него чертовую узкую одежду, в которой Ёнуну явно было неудобно.

— Хорошо. Лучше, чем я ожидал. Я не думал, что ко мне будут так хорошо относиться. Все поддерживают, и ребята звонят постоянно, особенно Чонсу, — улыбнулся Ёнун. — Я не думал, что вообще будет все так хорошо.

— Здорово, Ёнун-а. Я рад за тебя.

Хичоль отодвинул от себя коробку и растянулся на спине. Пижама почти полностью закрывала его тело из-за длинных рукавов и штанин, и Хичоль чувствовал себя слишком домашним.

Сколько раз они с Ёнуном вот так сидели? Пока Ёнун ел, а Хичоль маялся от скуки или сонливости или ждал, пока Ёнун доест, чтобы потянуть его на улицу или на пьянку, или еще куда-нибудь, потому что с Ёнуном всегда лучше и веселее.

Хичоль откинул волосы и пропустил их сквозь пальцы — он привел себя более-менее в порядок за последнюю неделю. Гонхи неожиданно положительно на него повлиял, а еще Хичоль сменил себе шампунь — Гонхи подсказал ему какой-то дынный с кучей полезных свойств, в которых Хичоль не очень разбирался, но пах он отлично.

— Я так волнуюсь перед премьерой. Хотя все вокруг и говорят, что все будет нормально, не могу не волноваться. А если мы провалимся?

— Не провалитесь.

— А если-если?

— А если-если, то ты все равно можешь приехать ко мне. Потому что я в тебя верю и думаю, что все будет нормально. В любом случае.

Ёнун поковырялся вилкой в миске и как-то сник.

— Я надеюсь, что все будет нормально, — сказал Ёнун и поставил миску с курицей на пол. — У меня уже есть обратные билеты на шестое. Я буду в Японии до двадцатых чисел. Хочешь, я привезу тебе что-нибудь?

— На надо мне ничего привозить. Просто возвращайся сам, я хочу сходить с тобой куда-нибудь, как раньше. Поиграть в баскетбол, Гонхи как раз хотел. Или в кино, или сходить выпить. Как обычные мужики, Ёнун-а.

— Так цветы я зря привез? — грустно улыбнулся Ёнун и развернулся к Хичолю.

— Не зря! — Хичоль сжал бутончик в руках и поднес его к носу. — Кстати, а с чего вдруг вообще подарки?

— Потому что мне хотелось сделать тебе приятное. И я не придумал ничего лучше.

Хичолю очень нравилась прическа, которую сделали Ёнуну: волосы были пролакированы и неаккуратно приглажены, а челка — поднята вверх. Хичолю вообще очень нравилось, как выглядит Ёнун.

— Мне приятно. Спасибо Ёнун-а.

Ёнун смотрел на него. Его взгляд бегло скользил по Хичолю, и, в конце концов, он, решившись, забрался на кровать с ногами и навис над Хичолем. Спиной он загораживал свет от телевизора, так что Хичоль оказался в тени Ёнуна.

— Раздень меня, — попросил Хичоль, покорно поднимая руки, когда Ёнун потянул с него рубашку от пижамы.

Дома было тепло, и ненагретая простынь приятно холодила разгоряченное от флиса тело.

Ёнун положил ему ладонь на грудь и погладил там, где билось сердце. Даже его ладонь казалась какой-то несуразно большой по сравнению с самим Хичолем. Он чуть выгнулся под прикосновением, от которого по телу пробегались мурашки.

Он не мог привыкнуть к Ёнуну, не мог привыкнуть к тому, что тот его трогает и смотрит на него, и трахает, черт его подери.

У Хичоля не укладывалось в голове.

Вот он — Ким Ёнун — тот, с которым они играли в футбол, тот, который дергал Хичоля за волосы и дразнил «девчонкой», хотя, наверное, Ёнун был тем, кто никогда всерьез не называл его так, не выводил из себя специально, не тыкал в это носом.

Ким Ёнун, который иногда держал его за руку, который соглашался на все идиотские идеи и всегда был рядом, когда этого требовалось Хичолю.

Хичоль считал, что видел его любым. Он даже видел, как Ёнун плакал — не от счастья, не то, что показывают на камеру. Он видел, как Ёнун плакал, и это как-то отпечаталось в его сознании, он видел, когда здоровенному сильному Ёнуну было больно, и он был практически готов сдаться.

Может быть, просто в один момент они стали настолько друг другу нужны, настолько перешли всячески разграничения, что неважно, трахаются они или нет.

Да и трахаться с ним было классно.

Хичолю нравилось.

До безумия нравилось.

Он погладил Ёнуна по выступающим мышцам на руках. Иногда ему казалось, что руки у Ёнуна самые крупные среди них всех — крепкие, мясистые — весь Ёнун был таким, и у Хичоля кружилась от этого голова.

Ёнун тяжело дышал, а еще у него на лбу проступил пот, и Хичоль вытер пару стекающих капель, а потом переместил ему руки на шею и притянул к себе в поцелуй.

Ёнун целовался лениво, и Хичолю совсем не хотелось превращать это во что-то более страстное. Он был сонный и уставший, и рядом с Ёнуном было тепло и уютно.

Без спросу Ёнун снял с него штаны, Хичоль неловко повел ногами — он ни разу не чувствовал себя настолько голым перед Ёнуном. Он все еще держал в руках бутон розы, и сжал его в пальцах, пока лепестки не разорвались и бутон не смялся.

Ёнун обхватил его руками за талию, а потом наклонился и нежно поцеловал в шею, отчего Хичоль задрожал. Он вплел пальцы Ёнуну в липкие налакированные волосы и гладил его, поощряя.

От ощущения грузного дыхания Ёнуна у Хичоля пошли мурашки по спине.

Ёнун сел на него верхом, и его шелковистые брюки приятно потерлись о член — Ёнун поставил руки по бокам от головы Хичоля и медленно задвигал бедрами.

Рубашка собралась у него на животе, но даже сквозь нее Хичоль видел небольшую складку. Он положил руку ему на живот и сжал ткань вместе с кожей, и заметил, что брюки немного впиваются в него.

— Ну что ты делаешь? — вздохнул Ёнун и укоризненно посмотрел на Хичоля.

— Трогаю то, что мне нравится. Хорошо тебя кормят в Японии, а?

— На убой.

Хичоль опустил руки ниже и сжал крепкие бедра. Ёнун был возбужден, и его член топорщился сквозь ткань. Хичоль погладил его сначала по ляжкам, а потом коснулся твердого члена.

— Разденься, — сказал Хичоль и вытащил его рубашку из брюк.

Ёнун быстро расстегнул на ней пуговки и отбросил ее вместе с пиджаком.

И Хичолю он, ей-богу, нравился любым. Хичоль видел его совсем худым, когда мышцы у него начинали проявляться четко, как у Шивона, и полным, когда его тело переставало быть рельефным, но от этого казалось еще внушительнее.

Ёнун поднялся с него — Хичолю тут же стало холодно и некомфортно, и он прикрылся краем одеяла.

[горган]

Ёнун принес из ванной смазку, бросил ее на кровать, разделся полностью сам и забрался обратно на диван.

— Какого черта ты все еще держишь ее в ванной?

— Ну а где мне ее держать? Тут, что ли?

— А почему нет? Меня бесит каждый раз бегать в ванную.

— Не хочу, ее ставить некуда.

— Хён, вечно ты…

Ёнун лег на бок рядом с Хичолем — от него чудовищно разило жаром, будто бы у него была температура, — обнял за талию и притянул вплотную к себе. Его твердый член тыкался Хичолю в ноги и пачкал кожу смазкой.

— У тебя такая нежная кожа, — прошептал Ёнун, проводя пальцами по его пояснице.

— Это уже устаревший комплимент, Ёнун-а, — сказал Хичоль, но не смог не улыбнуться. От прикосновений к спине было щекотно, и Ёнун касался его так аккуратно, словно мог спугнуть или разозлить.

— А разве тебе не приятно это слышать?

— Приятно.

Ёнун гладил его по мягкому животу — Хичоль не отличался наличием хоть какого-то пресса и считал, что он только испортит его тело. Он положил руку Ёнуну на талию, но шевелиться как-то еще было лень — хотелось только получать ласку и расслабиться под большими руками.

— Молочнокожий Ким Хичоль, — хмыкнул Ёнун, чуть-чуть сполз вниз и поцеловал его под ключицей.

Его поцелуи отдавались приятным покалыванием по всему телу.

Наверное, Хичоль никогда не чувствовал себя настолько любимым.

Ёнун добрался поцелуями до живота и мягко засосал кожу под ребрами, и Хичоль сжал простынь от накатившего возбуждения.Ёнун положил ему руку на бедро совсем рядом с членом и гладил, дразня.

— Ты такой красивый. У меня голова кругом от тебя.

— Только красивый? — спросил Хичоль, сгибая одну ногу в колене.

Ёнун прижался щекой к его бедру, поцеловал, а затем укусил за нежную кожу. Он наглаживал худые ляжки и целовал их, и Хичоль тихо простонал. Возбудившийся член болезненно ныл — Ёнун так ни разу к нему и не прикоснулся.

— Ты самый-самый красивый.

Ёнун взял тюбик смазки, и Хичоль без напоминаний развел ноги шире. Влажные пальцы Ёнуна коснулись его между ягодиц, чуть надавили, разминая сжатые мышцы, и потом два проскользнули внутрь.

Хичоль запрокинул голову и застонал, подаваясь бедрами навстречу пальцам. Ёнун двигал ими медленно, аккуратно разводил, и от прикосновений к простате у Хичоля дрожали ноги.

— Хичоль-а, — окликнул Ёнун.

Хичоль с трудом сфокусировал на нем взгляд — у Ёнуна раскраснелось лицо, а лоб так и блестел от пота. Он не переставал двигать пальцами, отчего Хичоль сильнее возбуждался.

Ёнун выдавил на пальцы еще смазки и вставил три, прокручивая их внутри, растягивая, пока Хичоль тихо не простонал от чувства наполненности. Края дырки натянулись на костяшках, и это стало практически больно.

Хичолю нравилось чувство, что он растянут и открыт перед Ёнуном, что тот готовит его под себя. В этом было что-то дико интимное, отчего у него на ногах поджимались пальцы.

— Хватит, — прошептал Хичоль, закусывая пальцы, пропахшие розами.

Ёнун вытащил из него пальцы и подтянул к себе ближе за зад. Он вылил себе смазки на член, размазал ее по стволу и приставил его к раскрытой дырке, осторожно проталкивая вовнутрь.

Хичоль запрокинул голову и простонал, вскидывая вверх задницу. Ноги разъезжались сами собой и слабели, их едва ли хватало сил держать согнутыми. Ёнун, догадавшись, подхватил его под колено и плавно задвигал бедрами.

Хичоль потянулся к своему члену и обхватил его, прикрыв глаза от сладкого приятного ощущения.

Ёнун раздвинул ему ноги шире и навалился сверху, прижимаясь к нему грудью и плавно двигая бедрами.

Внутри у Хичоля тянуло и покалывало, и как обычно громко хлюпало, но Хичоль решил не обращать на это внимания. Вместо этого он положил руку Ёнуну на спину и гладил его по гладкой взмокшей коже.

Ёнун целовал его в шею и мягко засосал прямо под скулой — Хичоль тихо вскрикнул и вцепился ему в волосы, притягивая к себе ближе и не позволяя отстраниться.

— Хичоль-а, — Ёнун замер над ним, тяжело дыша, и опустился всем телом на Хичоля, так что дрочить стало невозможно.

Хичоль захныкал от тяжести, но стоило Ёнуну дернуться, чтобы подняться, как Хичоль обхватил его за спину и притянул обратно.

— Хичоль, — Ёнун дышал ему в шею, и его голос немного дрожал. Он приподнялся на локтях над Хичолем, смахнул его челку, прилипшую на лоб, и пригладил растрепавшиеся волосы. Хичоль видел, как тяжело двигается его кадык, когда он сглатывает. — Я люблю тебя.

Хичоль уставился на него, не моргая и не до конца осознавая происходящее.

Он сжался внутри, и Ёнун простонал сквозь сжатые зубы и глубоко вздохнул.

— Я люблю тебя, слышишь?

— На кой хрен ты это говоришь? — спросил Хичоль, тупо уставившись на него.

Он отошел от первичного шока, и сердце забилось где-то в глотке. «Я люблю тебя» — это слишком весомые слова для Хичоля, не те, которые бросают просто так, которые можно просто пропустить мимо ушей.

— Мать твою, Хичоль, — прошипел Ёнун. — Я люблю тебя и поэтому говорю.

— И ты хочешь, чтобы я тебе верил, да? — Хичоль почувствовал, что в носу защекотало, а глаза заслезились.

— Хочу. Я не знаю, как сказать тебе по-другому. Я устал ходить вокруг да около.

Хичоль зажмурился — не хотелось плакать при Ёнуне, не хотелось быть настолько слабым, что его практически трясет от признания в любви.

— Ну чего ты?

Ёнун обнял его за спину и аккуратно перевернул на бок, не вытаскивая из него член.

— Ты мудак, — захныкал Хичоль. Он крепко обнял его за потную шею и уткнулся в нее лицом, не находя в себе сил поднять глаза на Ёнуна.

— Я люблю тебя, — сказал Ёнун еще раз, теперь увереннее, впился пальцами в бедро и задвигал бедрами. — Черт дери, как же я тебя люблю. Вот такого вредного, недоверчивого Ким Хичоля.

Ёнун двигался в нем медленно, и Хичолю казалось, что он сойдет с ума от всего этого— слишком много на него навалилось одновременно. Слишком много было Ёнуна вокруг него, в нем.

Он схватился пальцами за Ёнуна, член терся о его живот. Хичоль задрожал и кончил ему на живот, сильно сжимаясь внутри, так что почувствовал, что Ёнун кончает за ним следом.

Лежать друг у друга в объятиях было до невозможности жарко — они были мокрые, и кожа слипались от пота. Они оба громко дышали, у Хичоля голос срывался на задушенный хрип.

Хотелось спать. Оргазм выметал из Хичоля все дурацкие мысли и переживания, а еще рядом был Ёнун — его Ёнун с огромным сердцем, отдающий Хичолю слишком много.

— Знаешь, Ёнун-а, — едва слышно пробормотал Хичоль куда-то ему в плечо. — Я тоже тебя люблю.

Ёнун ничего ему не сказал — прижался теснее, когда казалось, что теснее уже невозможно, и гладил по спине. И, наверное, ничего говорить и не нужно было.

● ● ●

[горган]

К концу сентября уже начинало холодать. Хичоль надевал на работу шерстяную кофту, и его то подвозил Гонхи, то он ездил на метро. Чаще всего вечером Хичоль ехал в одиночку в полупустом метро.

В этот раз он освободился рано, и на улице еще только вечерело. На парковке стояло несколько машин, и когда Хичоль проходил мимо, одна из машин просигналила. Хичоль остановился и с удивлением понял, что машина кажется странно знакомой.

Ближайшее к нему пассажирское окно опустилось, и в нем показался Ёнун.

— Привет, — сказал он, улыбаясь. Ёнун был в солнцезащитных очках, и на их стеклах отражались лучи солнца, отчего Ёнун выглядел слишком круто.

— Привет, — ответил Хичоль, схватившись за край кофты и неловко теребя ее в пальцах: Гонхи пару дней назад отвел его на маникюр, и ногти Хичоля теперь снова были в отличном состоянии.

— Привет! — рядом с Ёнуном высунулся Шивон, широко улыбаясь.

— А чего вы вместе?

— Мы с Ёнуном решили сыграть в баскетбол, а он сказал, что ты в это время уходишь раньше с работы.

— Обычно я ухожу позже, — Хичоль открыл дверь и сел на заднее сидение. В машине тяжело пахло кисловатым одеколоном Шивона и освежителем воздуха. Хичоль скривил губы и устало откинулся на мягкое сидение. — Так что вам повезло.

Машина тронулась с места, и Хичоль приоткрыл окно — подул прохладный ветерок, и Хичоль подставил под него лицо, чтобы не дышать удушающим одеколоном.

— Ты не против поехать с нами? — к нему обернулся Ёнун — уже без очков.

— У тебя же не было никаких планов, хён? — подхватил Шивон.

— Не-а, по ночам все равно делать нечего.

— Кстати, мы привезли тебе немного подарков, — сказал Шивон. — Ты не собираешься в общежитие?

— Я думал заехать через несколько дней.

— Поехали сегодня! — прервал его Ёнун.

После отъезда Ёнуна Хичоль стал часто приезжать в общежитие. Дома одному было скучно, а группа относилась так, будто ничего и не произошло. В общежитии Хичолю наконец-то стало спокойнее.

Группа почти постоянно была в разъездах — СМ Тауны были один за другим, какие-то интервью и выступления, в которые Хичоль не вникал.

А еще они привозили ему подарки. Может быть, пытались задобрить или еще что-нибудь, но Хичоль чувствовал себя нужным и любимым, и этого вполне хватало, хотя он и не переставал скучать по Ёнуну.

После любовного признания в их отношениях толком ничего не поменялось. Хичолю казалось это немного странным и даже обидным, но они не стали об этом говорить. Ёнун позволял себе вольности — обнимал Хичоля, жался на диване и вообще как-то постоянно был рядом, а Хичоль и не возникал.

А потом он снова уехал, и они изредка писали друг другу в Какао, но не более того.

Розы, которые привез Ёнун, засохли, но Хичоль не стал их выбрасывать. Он оставил коробку на столике в гостиной и иногда открывал ее, и нюхал кисловато пахнущие цветы.

— Может быть, и поеду, — сказал Хичоль, уставившись в окно на мелькающие в оранжевом солнечном свете деревья. — Хочу посмотреть, что вы мне привезли.

— Ты такой корыстный, хён! — покачал головой Шивон.

— Твой хён просто дальновидный. Я устаю после работы от шума.

Они свернули куда-то к Хан, пока не выехали к спортплощадке в роще, огороженной сеткой.

Шивон припарковался рядом с ней, и они все вышли из машины. Было немного прохладно, а солнце косо светило на площадку. Хичоль тут же повалился на лавку и смотрел, как Шивон вытащил из багажника баскетбольный мяч.

Вообще, Хичоль не думал, что они на полном серьезе будут играть, но тут он обратил внимание, что они оба были одеты в свободные майки, бриджи и кеды, а значит, точно собирались играть.

Хичоль невольно засмотрелся на Ёнуна: тот немного загорел, и от оранжевого солнечного света его кожа казалась темнее, почти бронзовой.

На улице было тихо, даже машины тут ездили редко, и единственное, что нарушало тишину, — хруст гравия под чужими кроссовками. Хичоль зажмурился под холодными лучами солнца, вслушиваясь в хруст.

Лавка была старой и неудобной, Хичоль подвинулся ближе к краю и сложил ногу на ногу.

— Будешь вести счет, хён! — крикнул ему Ёнун, вертя мяч в руках.

— А на что вы играете? — спросил Хичоль.

— Вообще, просто-то так, — сказал Шивон. — Но я бы не отказался сыграть на бутылку вина.

Они пожали друг другу руки с громким хлопком. Ёнун отбил мяч от земли, и они начали играть.

Хичоль пытался следить за счетом, хотя моментами отвлекался на Ёнуна. У того бугрились мышцы на руках — не так, как у Шивона, тот был похож на скульптуру, а Ёнун казался мясистым, плотным. Его руки были больше, чем у Шивона, сам Ёнун был крупнее него, хоть и не выше.

Хичоль не сводил с него взгляда и надеялся, что Ёнун этого не заметил. Ёнун немного похудел с прошлого раза и выглядел здоровее, что не могло не радовать Хичоля.

Ёнун ощутимо проигрывал Шивону. Хичоль немного сбился со счета, но, кажется, разница между ними уже была в десять очков. Шивон был резвее, быстрее, и Ёнун не всегда вовремя реагировал на его выпады.

Хичоль видел, как Ёнун вспотел, и что его майка потемнела от пота и прилипла к спине.

И какого-то черта Хичоль почувствовал за него гордость.

Он попытался списать это на то, что Ёнун просто красивый. Что он всего лишь хорошо выглядит, н смотря на то, что позорно проигрывает Шивону.

Хичоль какого-то черта чувствовал гордость за то, что Ёнун с ним.

Не идеальный, не лучший Ёнун был с ним.

Ёнун, от которого у него беспокойно билось сердце. Ёнун, который сказал ему, что любит его. Ёнун, который постоянно был рядом.

— Сколько сейчас? — спросил запыхавшийся Ёнун, который только что смог сделать еще один гол.

— Кажется, тридцать к семнадцати.

— Не ври, Хичоль-а! — застонал Ёнун. Он уперся руками в колени и тяжело дышал.

Хичолю захотелось посадить его рядом с собой и приголубить, и он впился пальцами в лавку — так, что аж ногти уткнулись в потрескавшееся дерево, только бы сдержаться.

— Ёнун-а, ты смеешь мне не верить?

— Ну, может, ты что-то пропустил, а?

Шивон обхватил Ёнуна за шею и похлопал по плечу, говорил что-то про вино и что надо уметь проигрывать, и еще громко смеялся, почти ржал. Так, как в целом и всегда было, если они шли играть или дурачиться — попарно или все вместе.

— Ничего я не пропустил, — фыркнул Хичоль.

Ёнун с Шивоном повалились рядом с ним на лавку — от них несло потом и дезодорантом, и они оба тяжело дышали.

Ёнун почти касался мокрой рукой Хичоля, и тому хотелось привалиться к нему, чтобы Ёнун обнял его, и они сидели бы так в сумерках, в тишине, друг с другом —плечом к плечу.

— Вы поесть не хотите? — спросил вдруг Шивон.

— Я голодный как собака, — сказал Ёнун.

— И я, — подхватил Хичоль — он не ел с обеда и сильно проголодался.

Шивон заказал им пиццы и курицы, и хотя Ёнун немного возникал по этому поводу — их могут узнать, и Ёнун нервничал из-за этого, — Хичоль и Шивон отмахнулись от него и вместе заказали еду.

Хичоль давным-давно не ел на улице — вот так по-подростковому, по-простому. Они вечно заваливались группой в какую-нибудь забегаловку, или он водил подружек по кафе.

Они решили перебраться в машину, потому что стало ощутимо холодать. Шивон с Хичолем сели впереди, а Ёнун сел на заднее сидение. Двери остались открытыми — в машине все равно было душновато.

Еду привезли, когда на улице уже полностью смеркалось и зажглись фонари. Мальчишка-курьер их явно узнал, по-дурацки улыбался, но ничего не спрашивал и не говорил.

Хичоль ел молча, иногда поддакивая и кивая разговаривающим Ёнуну и Шивону. Те вспоминали каких-то их старых общих друзей, половину из которых Хичоль не помнил, и лица, всплывающие в голове, совсем не совпадали с произносимыми именами.

В конце концов он совсем потерял нить разговора и думал, что без Ёнуна ему одиноко и холодно сидеть, что хочется перебраться к нему на заднее сидение и быть в его горячих крепких объятиях.

Хичоль не чувствовал себя настолько влюбленным еще дольше, чем он не ел пиццы на улице.

● ● ●

[горган]

— Устал? — спросил Ёнун.

— Устал, — улыбнулся Хичоль.

Уже вечерело, и они возвращались по бесконечной дороге из пригорода в Сеул от родителей Ёнуна. Хичоль поехал туда по одной-единственной причине — одна из собак ощенилась еще месяц назад, и Ёнун пообещал ему, что Хичоль может хоть весь день играть со щенками.

Они ехали мимо бесчисленных холмов, кустов и лесопосадок. Уже почти все пожелтело, и подходили к концу последние дни бабьего лета.

Хотя солнце и светило прямо в лобовое окно, Хичоль не стал откатывать козырек, наоборот, подставил лицо под лучи и нежился.

Он повернул голову к Ёнуну и, не стесняясь, смотрел на него. Ёнун как был, так и остался в одной майке без рукавов, и от солнца его кожа выглядела совсем бронзовой.

Хичоль понятия не имел, когда Ёнун успел загореть — он загорал быстро, может быть, солнце и успело прилипнуть к нему прямо сегодня. И пока Хичоль развлекался с щенками, Ёнун почти весь день провел на приусадебном участке.

Ёнун пропалывал землю, собирал сорняки и выкапывал созревший турнепс. Хичоль видел, как потемнели его руки от земли, как на коже оседала пыль и смешивалась с потом. Ёнун вытирал грязными руками пот с лица и оставлял черные разводы.

Хичоль же сидел в траве на покрывале, которое ему заботливо дала мисс Ким, и возле него вились щенки. Маленькие неуклюжие щенки, которые скакали на своих кривых лапах, как помпончики, пытались забраться к нему на ноги и тявкали.

Щенки подставляли свои розовые круглые животы под прикосновения, вывалили от счастья языки и тяжело дышали. Хичоль совершенно их не отличал — их было пятеро, и они все казались одинаковыми белыми мягкими комочками.

Хичоль дергал их за хвосты, хватал за пушок на животе, а щенки пытались его укусить за пальцы, царапали когтями джинсы. Недалеко лежала их мать, лениво подставив брюхо под солнце, и не проявляла никакого волнения касательно Хичоля.

Хичоль брал щенков на руки и смотрел на Ёнуна, и пока щенки беспокойно вертелись у него на руках и пытались улечься, Хичоль думал, что Ёнун здесь поразительно на своем месте. Не в плохом смысле: Хичолю нравился Ёнун-айдол, Хичолю нравился городской Ёнун, но вот такой — в запачканных джинсах и пропотевшей майке, с грязными руками, с инструментами в руках — Ёнун казался ему сердцем Кореи. В доску своим, простым, до невозможности домашним — не Канином с обложки, а тем Ким Ёнуном, с которым он познакомился много-много лет назад.

Хичоль потом совсем завалился на траву, и щенки скакали у него по животу и груди, и Ёнун посматривал на него так влюбленно, что у Хичоля щемило сердце, и он чувствовал себя слишком влюбленным — почти до слез счастливым.

Мисс Ким дала им с собой еды — в том числе, отличное кимчи, которое Хичоль успел попробовать еще в доме.

— Я так тебя люблю, — сказал Хичоль, осознавая, что сейчас он в машине и что его настолько переполняют чувства, и от этого горько во рту.

— С чего ты вдруг?

— Не знаю, тебе нужен какой-то повод, чтобы это сказать? — Хичоль тут же почувствовал себя раздраженно.

— Просто ты очень редко это говоришь, — тихо произнес Ёнун, не поворачиваясь к нему и щурясь от солнца. — Непривычно это слышать.

— Мне странно признаваться тебе в любви, Ёнун-а, — Хичоль откинул голову на сидение. Он хотел протянуть руку и коснуться Ёнуна, но только неловко зажал ладони между коленей.

Что еще ему было говорить?

«Я люблю тебя, но у нас дурацкие отношения».

«Я люблю тебя и не могу целовать, когда хочется».

Никто никогда не говорил ему, что делать в таких ситуациях, и сам Хичоль не знал. Ему хотелось домой, хотелось отмотать все до того периода, когда Ёнуну не нужно было уходить в армию, когда они были на волне удачи и славы, когда у Хичоля были подружки, когда все было практически нормально.

Когда его не разрывало настолько от противоречий.

— Мне не легче, — сказал Ёнун. — Но я стараюсь об этом не думать. Я с тобой, и мне этого хватает.

— А если кто-то все-таки узнает, а, Ёнун-а?

— Вот тогда и будем думать, разве нет? Ты всегда так поступал и говорил. И почему-то не стеснялся и не боялся водиться так с девушками.

— Потому что девушки — это, блядь, не ты, — зло выплюнул Хичоль, и в машине повисла тишина.

Впереди виднелась серая линия города, и Хичоль устало вздохнул: возвращаться совсем не хотелось. Хотелось обратно в пригород, где за углом дома он мог воровать у Ёнуна поцелуи и не думать о том, что его могут сфотографировать или узнать.

В городе Ёнуну завтра улетать, в городе Хичоль снова станет Хичолем.

— Зря я тебя повез, наверное, — тихо сказал Ёнун, и его голос немного хрипел. Он прокашлялся и мельком глянул на Хичоля.

— Но я отдохнул. И я давным-давно не видел твоих родителей. И щенки классные, — Хичоль слабо улыбнулся. — Но мне так не хочется возвращаться.

— Все будет нормально, Хичоль-а.

Рука Ёнуна легла Хичолю на колено, и сквозь ткань штанов он тут же почувствовал тепло. Хичоль накрыл его руку своей и чуть сжал.

Он любил Ёнуна слишком сильно. Он думал, что влюбился в Ёнуна еще с самого первого раза, как увидел его, что он привязал его к себе, и Ёнун всегда был рядом. Раздражающий, не такой, дурной, но свой — родной, привычный и тот, который всегда есть за твоей спиной.

В город Хичолю по-прежнему не хотелось, хотелось забрать Ёнуна с собой и уехать куда-нибудь на моря, куда-нибудь под высокие пальмы и на пустые пляжи. Посмотреть, как они жили, если бы видели друг друга каждый день.

[горган]

Если бы не нужно было ничего бояться.

Хичоль почему-то был убежден, что все было бы нормально.

Все было бы куда лучше, чем есть.

— Я не знаю, что бы я без тебя делал, — сказал Хичоль. — То есть ты меня часто бесишь и вообще, но… не знаю, что говорить.

— Да ничего бы не изменилось. Был бы кто-то другой вместо меня.

— Ты придурок. И когда ты стал таким неуверенным в себе?

— Старею, наверное, — грустно хмыкнул Ёнун.

«Боишься», — подумал Хичоль. Он неоднократно хотел поговорить про это с Ёнуном, про то, насколько тот изменился, вернувшись из армии. Но каждый раз то не было времени, то желания — и, к примеру, сейчас совершенно не хотелось заводить разговор, который точно их рассорит.

Может быть, ни о чем разговаривать и не стоит.

Может быть, Ёнуну просто нужно, чтобы Хичоль был рядом. И Хичоль сжал его руку сильнее, погладил кончиками пальцев его грубую кожу и не стал ничего говорить.

● ● ●

Выходя из офиса, Хичоль без особого удивления увидел на парковке машину Ёнуна. Уже было довольно поздно и холодно — к концу октября стало резко холодать и часто дождило. Хичоль ходил на работу в шерстяной кофте или свитере, но все равно надевал тонкие штаны и сланцы.

Свободные цветастые штаны были самыми любимыми в его гардеробе, а из удобных сланцев не хотелось вылезать.

Хичоль открыл дверь и сел на переднее сидение рядом с Ёнуном. В машине пахло новым освежителем и мокрым мехом, которым был отделан воротник его куртки.

— Ты так похудел, — удивленно сказал Хичоль, уставившись на Ёнуна. Они виделись редко в последнее время — у Ёнуна постоянные репетиции и тренажерный зал, у Хичоля работа — они перебрасывались сообщениями в Какао, но не более того.

— Я наконец-то по-нормальному сел на диету, я и так с ней слишком долго тянул.

— Сдалась тебе она.

— Хён, — Ёнун тяжело посмотрел на него и завел мотор. — Я не хочу, чтобы мне было каждый раз так некомфортно стоять рядом с остальными на сцене. Я должен держать какую-то марку, разве нет?

— Должен, — кивнул Хичоль. — Я только хочу, чтобы с тобой все было в порядке.

— А все в порядке, это только ты вечно выдумываешь себе невесть что.

Хичоль улегся на сидении боком и рассматривал Ёнуна: у того очертилась линия челюсти, заострились скулы и нос, хотя припухлость на лице еще осталась. Ёнун выглядел хорошо, слишком зрело и возмужало.

— Я так устал, — сказал Хичоль и зевнул — больше для вида, хотя он на самом деле устал. — Я не спал всю ночь.

— Опять играешь в игрушки?

— Ага, должен же я чем-то заниматься.

— Раньше ты писал в свободное время, — немного помолчав, произнес Ёнун.

— Я не хочу писать. Не хочу ничего создавать, — Хичоль откинул упавшие на глаза волосы.

Он давно не писал, давно даже не пел, хотя и выбирался изредка с друзьями в караоке-бары, но это было еще в начале сентября.

Хичоль подумал, что просто пустил свою жизнь на самотек, и жить так было совсем неплохо.

— Знаешь, — сказал Ёнун. — Иногда я совершенно не знаю, о чем с тобой разговаривать, но и не хочу молчать.

— Говори, что хочешь.

— А если тебе будет неинтересно, хён?

— Если бы мне было неинтересно, я бы не садился в твою машину, — Хичоль включил совсем тихо радио, чтобы фоном играла какая-то музыка. Мало ли, может быть, у них будут какие-то совершенно неловкие паузы, и хотя бы музыка заглушит их.

— Я говорил об этом раньше только с Чонсу, — произнес Ёнун. — И не могу сказать, что он мне особо помог, мне только нужно было хоть немного выговориться.

Хичоль в это время порылся в бардачке и нашел сигареты.

— Ты куришь? — прервал его Хичоль.

— Немного иногда. Помогает расслабиться.

— Сто лет не курил, — Хичоль вытащил одну толстую сигарету, подкурил и открыл окно рядом с собой, выпуская на улицу дым. Из окна потянуло прохладным вечерним воздухом, и Хичоль поежился в своей кофте.

— Ничего не скажешь мне больше о сигаретах? — хмыкнул Ёнун.

— Не скажу, они не так вредны, как твои идиотские диеты.

Ёнун вздохнул и продолжил:

— Так вот. Ты сам мне говорил, что я сильно изменился. Да все мне говорили, и, по-моему, это более чем очевидно. Не знаю, как рассказать тебе все, Хичоль-а.

— Расскажи так, как рассказывал Чонсу, — Хичоль сильно затянулся и медленно выдохнул дым. Голова немного кружилась от сигарет, а дымом теперь пропахла вся машина.

— Я сказал ему, что не чувствую себя на своем месте. Что мне страшно, стыдно, если хочешь. Что я не хочу быть с ними на телевизоре, не хочу… слышать всего того, что я слышу. Ты знаешь, что мы летом записывали SNL?

— Не-а, мне никто не рассказывал.

— Я в нем не участвовал. Отказался, хотя уговаривали.

— Ну и дурак, — Хичоль стряхнул с сигареты пепел — от ветра она быстро тлела, и от нее осталось совсем немного.

— Мне и без того хватает, что обо мне пишут.

— Ты слишком много обращаешь внимание на других, Ёнун-а, и я тебе уже говорил об этом.

[горган]

— Я не хочу остаться безработным, — грустно хмыкнул Ёнун. — Мне нравится петь, мне нравится быть с группой, мне нравится быть на сцене, и у меня должно быть лицо, имидж. Не чертов Канин-уголовник.

— У меня тоже должно быть лицо, и оно есть. Но меня принимали таким, как я есть, Ёнун-а, вот к чему я веду. Ты — идиот, и ты сделал кучи идиотии в прошлом, и есть те, которые ее не забудут, чтобы ты ни делал и как бы из кожи вон ты ни лез.

— Я знаю. И я — не ты, хён. Я чувствую себя виноватым. Перед всеми вами. Я хочу хотя бы внешне соответствовать нашим.

Хичоль затушил окурок в пепельнице на дверце, сложил руки на коленях и отвратительно себя почувствовал. Он догадывался, что Ёнуну сложно и больно, но он надеялся, что тот не так сильно на это реагирует, не так близко подпускает это к сердцу.

Черт дери, каким же слепым он был все это время.

Он видел, что Ёнуну плохо, но не вникал в это.

— И худеешь ради картинки, не ради себя?

— И то, и то. Я чувствую себя так увереннее, хён.

Хичоль кивнул и неловко заломил пальцы.

— Слушай, а я… хоть немного тебе помог адаптироваться ко всему этому?

— Ты дал мне почувствовать, что я кому-то нужен, хён. У меня не было никаких сил верить нашим, да и сейчас едва ли находится. Но ты… ты сам был всегда рядом. Ты разрешал быть с тобой. Спасибо тебе, хён.

Ёнун протянул руку и сжал хичолеву ладонь.

Хичоль чувствовал, что этого невыносимо мало, что он слишком мало отдает Ёнуну взамен.

— Пойдешь со мной? — спросил Хичоль, когда они остановились возле его дома.

— Пойду, если разрешишь.

— Еще бы я не разрешил, — закатил глаза Хичоль и вышел из машины.

На улице совсем похолодало. Уже было темно, и Хичоль закутался сильнее в кофту — по коже пошли мурашки, а ветер развевал распущенные волосы. Ёнун вылез без куртки, поставил машину на сигнализацию, и Хичоль не стал его ждать — пошел вперед.

В квартире его ждал Хибом, развалившись на полу и выставив живот напоказ.

— А где остальные? — спросил Ёнун, зайдя в квартиру и захлопнув за собой дверь.

— Бенсин и Шампань задирали Хибома. Один раз я пришел домой, а они подрали ему спину. Ну я и отвез их к маме, пусть дальше там дерутся.

Хичоль разулся, а потом со спины его обнял Ёнун и уткнулся носом в волосы.

— Ты теперь пахнешь сигаретами, — пробормотал Ёнун. — Мне не нравится, ты всегда цветами и чем-то сладким пах.

— Не кури тогда больше.

Ёнун поцеловал его за ухом, а потом перешел поцелуями-укусами на шею. Хичоль откинул голову ему на плечо и тихо выдохнул, подставляясь под прикосновения.

Ёнун расстегнул пуговки на его кофте, развел ее полы в сторону и скользнул руками под майку.

— Тебе бы тоже не мешало сесть на диету, хён, — Ёнун сжал его кожу на животе.

За последнее время Хичоль поправился немного, не так, чтобы это было сильно заметно, но на животе появилось немного жирка.

Хичоль шлепнул его по рукам, и хватка Ёнуна ослабла, но он его не отпустил, а вместо этого начал гладить по мягкому животу

— Я сейчас не айдол. Вот как служба закончится, тогда и подумаю.

Ёнун, не разжимая объятий, повел его в спальню, опустился на кровать и усадил Хичоля сверху себе на колени. Он крепко прижимал его к себе, и Хичоль задыхался от жара, от сильных рук у себя на спине, так крепко сжимающих его за бока. Хичоль отвык от того, какой Ёнун крепкий и здоровенный по сравнению с ним.

Отвык и от его поцелуев — от его горячих губ, так мягко вовлекающих Хичоля в поцелуй, сминающие его собственные.

— Ты и на вкус как сигареты, горький ужасно, — Ёнун показательно скривился и облизнул губы.

— Ну вот не будешь больше их у себя держать. Не хочу, чтобы ты курил.

Хичоль гладил Ёнуна по волосам — те отросли и немного завивались сами по себе. Ёнун расстегнул ему джинсы и провел пальцами по маленькому красному следу, оставшемуся на животе от застежки.

— Тебе надо в душ?

— Не хочу, сил нет. И смазка есть тут, и даже презервативы.

— Ты их все-таки купил? Зачем?

— Не знаю, — сказал Хичоль, потому что и сам не знал зачем. Он купил новую смазку через интернет и взял все-таки и презервативы.

Хичоль хранил их в почтовой коробке, в которой они и пришли, возле кровати. Тумбочек у него тут не было, только небольшой столик. Хичоль потянулся к коробке и, пыхтя, выудил один презерватив и смазку, и дал Ёнуну в руки.

— Ты хочешь, чтобы я все-таки надел его?

— Мне все равно.

[горган]

Хичоль сидел слишком близко к Ёнуну, так что они соприкасались и грудью, и животами, сидел на его полных бедрах, цеплялся за его жесткую майку. Лицо Ёнуна было слишком близко, и Ёнун целовал его подбородок и иногда касался губ, и Хичолю отчего-то было неловко, несмотря на все то, что между ними было.

Он ни разу не чувствовал себя настолько открытым перед Ёнуном. Тот гладил Хичоля по спине и животу и снова сжимал мягкую кожу, а его твердеющий член упирался Хичолю между ног.

— Приподнимись, — попросил Ёнун и, когда Хичоль подчинился, спустил с него брюки и трусы.

Хичолю было до жути жарко — от шерстяной кофты и от Ёнуна, от его горячего дыхания в шею. Под ними еще и свалялось пуховое одеяло, и Хичолю казалось, что он просто задохнется.

Ёнун выдавил смазку Хичолю между ягодиц, размазал ее по коже и пропихнул несколько пальцев в дырку.

Хичоль приоткрыл рот, задыхаясь и не находя в себе сил даже стонать. В дырке жгло от пальцев, Ёнун сильно разводил их и быстро двигал, и Хичоль поджимался, иррационально пытался уйти от прикосновений.

Хичоль помог Ёнуну расстегнуть джинсы — те уже были ему более-менее по размеру и не впивались в мягкий живот, да и мягкого живота теперь не было — он стал плотнее, и под кожей Хичоль отчетливо почувствовал крепкие мышцы.

Он раздосадованно поскреб ногтями по животу, но не стал заострять на этом внимание — все равно бесполезно — и вытащил из-под трусов тяжелый возбужденный член.

Ёнун, не переставая, целовал и кусал его в шею, и двигал внутри пальцами, и Хичолю хотелось просто повалиться на Ёнуна и позволить делать тому все, что хочется, потому знал: ничего, что не понравилось бы Хичолю, он бы не сделал.

— Хватит, Ёнун-а, у меня больше нет никаких сил, — прошептал Хичоль и обхватил его обеими руками за шею, предоставляя Ёнуну все делать самому.

Он тихо застонал, когда Ёнун толкнулся в него членом. Дырка растянулась под него, и Ёнун насадил Хичоля на себя до конца.

Хичоль сжимался от возбуждения. Он дрожал в руках Ёнуна и ждал, когда тот начнет его трахать, а потом понял, что, по всей видимости, это ему придется делать самому и стал медленно двигаться.

Ёнун схватил его одной рукой за ягодицу, а другую запустил в волосы и перебирал повлажневшие от пота прядки. Хичоль опустил голову ему на плечо и пытался делать хоть какие-то движения, но едва ли мог приподнять бедра — ему было жарко, и у него в действительности не было никаких сил.

— Ёнун-а, — заныл Хичоль и впился ногтями ему в шею.

Ёнуну не надо было ничего объяснять — он поднялся на коленях, схватил Хичоля за бока и стал трахать его сам, и Хичоль громко простонал, чувствуя, как моментально ослабли колени. Ёнун мокро целовал его в шею, гладил по животу, и Хичолю казалось, что он буквально тает от переполняющей его любви.

Он закрыл глаза, и голова тогда совсем закружилась. По голым бедрам тек пот вперемежку со смазкой, и оргазм накатывал на него как-то медленно и несильно, и все ощущения сливались у Хичоля в одно сплошное.

Трахаться в одежде было неудобно, но немного уютно — Хичоль слышал шорох ткани вместе с их вздохами, стонами и звуками поцелуев.

Ёнун кончил в него как-то быстро, прикусив за шею — она уже была вся мокрая от пота и его поцелуев, а потом помог кончить Хичолю, быстро двигая рукой по его члену.

Хичоль обессиленно лежал на нем, грузно дышал, и Ёнун снял его с себя и переложил на кровать. У него ныли все мышцы, между ног было горячо и влажно, а Ёнун аккуратно снимал с него одежду.

Одеяло скомкалось под спиной, и Хичоль вытащил его и укрылся, когда Ёнун раздел его полностью.

Хичоль был до невозможности счастливым: хотелось аж по-дурацки улыбаться, уложить Ёнуна к себе и укрыться одним одеялом на двоих.

Ёнун, не раздеваясь, лег рядом с ним поверх одеяла, прижался боком, и Хичоль подвинулся к нему чуть ближе.

— Я иногда думаю, правильно ли, что мы делаем, — тихо начал Ёнун.

— В смысле?

— Да в том самом смысле. Тебе ведь тоже страшно, хён.

— Страшно, — согласился Хичоль и повыше натянул одеяло, отчего-то сразу стало холодно. — Да, мне страшно, и ты иногда кошмар как меня бесишь. Но зато мы по-прежнему вместе, и мы вроде как все еще друзья, и, по-моему, это не так плохо.

— Но так не может продолжаться бесконечно.

Конечно же, Хичоль думал об этом. И на самом деле он считал, что они действительно могут скрываться хоть вечность. Сбегать к нему на квартиру и не говорить ничего никому. Не вспоминать, что они любовники, пока не переступят порог этой квартиры.

И не заниматься больше сексом в стенах общежития.

— Может, — сказал Хичоль. — Если ты захочешь, то может.

— А тебе не хочется нормальных отношений? — Ёнун повернул к нему голову, и его лицо выглядело сильно уставшим. — Чтобы не нужно было скрываться, чтобы…

— Да их в любом случае не будет нормальных, — фыркнул Хичоль. — А тебя не устраивает быть со мной? Хочешь завести себе девочку?

— Не знаю, хён. Не знаю, как быть.

Ёнун тяжело вздохнул и отвернул от него голову, и Хичоль почувствовал себя брошенным.

— Ну и мудак, — зло выплюнул Хичоль и перевернулся к нему спиной.

Он слышал ровное дыхание Ёнуна, а потом тот зашуршал одеялом и встал с кровати. Хичоль думал, что он просто встал попить или устал лежать, или подойдет к Хичолю и скажет, что не имел ничего такого в виду, что он как обычно наговорил, не успев подумать.

Но Ёнун вышел из спальни, захлопнулась входная дверь, и в квартире резко стало тихо.

Хичоль понял, что он остался один.

● ● ●

[горган]

Когда Хичоль вышел из здания, на улице было безветренно, и ливень уже закончился. От мокрого асфальта поднимался туман, а на дорогах было совсем пусто — горели только желтые фонари. Их свет отбивался от луж, и все было залито желтым.

Хичоль поднял воротник своего шерстяного пальто и придерживал его одной рукой, которая тут же замерзла — он не взял перчатки, а погода была довольно холодной даже для ноября.

На другой стороне дороги стояла одна-единственная черная машина. Хичоль присмотрелся к ней и, увидев номера, почувствовал, как во рту загорчило и сердце забилось сильней.

Он перешел дорогу, подолгу оглядываясь по сторонам, — та уходила вдаль, была совершенно пустая и казалась бесконечной. Хичоль обошел машину и легонько постучал костяшками пальцев в тонированное окно.

Дверь перед ним открылась, и Хичоль забрался в машину и захлопнул дверь за собой. Внутри было прохладно — Ёнун не включил печку.

Хичоль не стал поворачиваться к нему, но видел краем глаза, что тот снова одет в пуховую куртку, а пальцами Ёнун вцепился в руль, и под кожей повздувались вены.

— Спасибо, что пришел, — сказал Ёнун, и Хичоля закололо в груди от того, как сильно он скучал по его голосу.

Он не слышал его почти полмесяца.

— Тебе Гонхи проболтался, да? — Хичоль спрятал руки в рукава пальто, пытаясь согреть околевшие пальцы.

— Гонхи. До тебя дозвониться же невозможно.

Хичоль не отвечал ни на один его звонок.

— Я все думал, когда тебе надоест мне звонить.

Ему безумно хотелось наплевать на свои обиды и просто ответить, снова поговорить с Ёнуном, спросить, зачем и почему он сомневается, спросить, почему они просто не могут быть вместе хотя бы это время, которое осталось у Хичоля.

— С чего ты вдруг вообще пошел на курсы английского? Я думал, ты его знаешь немного, — сказал Ёнун.

— Ты хочешь поговорить сейчас со мной про английский? С остальным у тебя все в порядке, да? — обозлился Хичоль и подумал над тем, чтобы уйти к чертя из этой машины и не травить себе дальше душу, но Ёнун завел мотор, и машина двинулась с места.

Они ехали быстро, и огни мелькали один за другим, сливаясь в бесконечный желтый калейдоскоп.

— Я не хочу больше ни о чем говорить. Я не отказываюсь от своих слов, и если тебе захочется променять меня на девушку, то, наверное, все будет нормально, я как-нибудь переживу. Я не знаю, как быть по-другому, хён.

Хичоль тяжело вздохнул.

— Знаешь, — сказал он. — Ты сам раздул эти чувства. Я звал тебя пить и трахаться, а ты говорил, что не можешь без меня. Мы сегодня проходили пословицы, и в английском есть одна интересная: elephant in the room, — Хичоль с трудом попробовал выговорить ее на английском. — Слон в комнате.

— И что она значит? — спросил Ёнун, когда Хичоль затянул паузу.

— Слон — это то, что все пытаются не замечать. Тяжело не замечать слона в комнате, правда? Ты почему-то пытаешься превратить наши отношения в такого слона, — договорил Хичоль и замолчал, уставившись на свои ногти.

Ногти были красивые, ухоженные — Хичоль пару дней назад сходил в салон. Он снова стал ходить в него регулярно, записывался на ванночки для рук и массаж, и проводил там в неделю несколько часов.

— Будто бы я один это делал. Я не хочу сейчас ругаться, но ты говоришь ерунду.

— Правда глаза тебе режет.

Хичоль буквально ощущал, как злится Ёнун и как тошно ему самому.

— Здорово, — кивнул Ёнун, а Хичоль видел, что он сжал руки так, что костяшки побелели от напряжения.

Хичоль открыл окно и подставил лицо холодному влажному воздуху, прикрыв глаза. Немного разболелась голова, а внутри бурлила злость, потому что он устал ругаться с Ёнуном, он чувствовал себя глупым, когда они ругались. Ему хотелось просто видеться с ним: смотреть телевизор и воровать поцелуи, и чтобы не было всех этих дурацких выяснений отношений.

Хичоль ужасно устал от них.

Когда они доехали до дома, то Хичоль молча вышел из машины и услышал, что Ёнун что-то вытаскивает из багажника и идет вслед за ним.

Хичоль распустил по дороге волосы, стянутые в хвост, и растрепал спутанные прядки. Может быть, голова и разболелась от тугой резинки, которую Хичоль проносил весь день.

Он думал, что каждый раз их история почему-то повторяется, как будто он специально манит Ёнуна к себе домой, прекрасно зная, чем это закончится.

Разувшись в коридоре, он сразу прошел на кухню выпить немного воды и поставить греться чайник — хотелось есть, и он планировал поужинать рамёном.

Хичоль не включал свет. Горели только маленькие светильники над раковиной и печкой, и их было предостаточно. В незашторенном окне виднелся ночной желтый-желтый Сеул.

Вскоре на кухне появился и Ёнун — он принес с собой черный пакет, поставил его на стол и уставился на Хичоля.

Кухня показалась Хичолю совсем маленькой.

Ёнун был близко, одетый в темно-серую водолазку с высоким горлом, которое собралось у него под подбородком. Наверняка она была трикотажная и мягкая, и теплая, и Хичолю хотелось к ней прикоснуться и поцеловать Ёнуна, оставить ему пару царапин и укусов, чтобы он перестал забивать себе голову дурью.

Хичоль не понял, кто первый из них набросился на второго.

[горган]

Он вцепился в водолазку пальцами — та и вправду оказалась трикотажной, — и ткань аж немного затрещала.

Ёнун впился ему в губы, больно кусал за них, и когда Хичоль не открыл в ответ рот, Ёнун сильно сжал его за челюсть, отчего Хичоль застонал и подчинился. Ёнун хрипел ему в рот, схватил за ягодицы, и его твердый член уперся в Хичоля.

Хичоль чувствовал руки Ёнуну везде — тот хватал его за ягодицы, сжимал за бока, умудрился даже ущипнуть его за торчащий сквозь майку сосок.

Ёнун ни разу не вел себя с ним настолько агрессивно. Он мог вести себя грубо, но на этот раз Хичолю казалось, что он специально причиняет ему боль, специально так сильно сжимает его.

Ёнун опустился поцелуями ему на шею — он целовал его смачно, с громкими причмокивающими звуками, а потом укусил его сбоку шеи, и Хичоль громко застонал.

Он попытался оттолкнуть Ёнуна, попытался схватить его за руки, но Ёнун сжал его запястья, отвел за спину и снова стал кусать в шею. Хичоль опустил голову, а Ёнун укусил его прямо под скулой, где было еще больнее. У Хичоля на глаза навернулись слезы, но он все равно какого-то черта чувствовал себя возбужденным.

От Ёнуна жарило теплом. Его бедра вжимались в хичолевы, и Хичоля пробирало дрожью. Вся его шея была мокрая и горела от укусов, как и губы, которые Ёнун снова зацеловал, не позволяя Хичолю никакой свободы и инициативы.

Ёнун держал его руки так крепко, что они затекли, и Хичоль все пытался высвободиться, но ни в какую не получалось. Ёнун только встряхнул его, когда Хичоль снова задергался.

— Бесишь, — выдохнул Ёнун — Хичоль не видел толком его лица в полутьме, только неясные очертания, зато слышал, как громко Ёнун дышит, слышал, как от него пахнет одеколоном, потом и дезодорантом, чувствовал голыми руками трикотаж, чувствовал, как царапается щетина, и от всего этого кружилась голова.

— Отпусти меня! — потребовал Хичоль. Хотелось как минимум расцарапать Ёнуна за искусанную шею, хотелось так же искусать ему тонкие губы, но с силой Ёнуна ни в какую не получалось справиться.

— Не отпущу.

Ёнун развернул его к себе спиной и нагнул над столом. Хичоль возмущенно вскрикнул, но Ёнун не обратил на это никакого внимания. Стол был холодный и слишком твердый, а еще Ёнун скинул черный пакет на пол, и что-то глухо ударилось об него.

Руки оказались свободными, но Хичоль не успел развернуться — Ёнун навалился сверху, обдавая жаром.

Послышался треск, и Хичоль не без страха понял, что Ёнун разорвал его майку. Кромка воротника так и осталась нетронутой, а вот ниже нее Ёнун разодрал ткань до конца.

Ёнун целовал его спину и гладил шершавыми ладонями голые бока. У Хичоля тут же ослабли ноги — спина была чересчур чувствительной, и даже от легких прикосновений Хичоль вздрагивал.

Ёнун еще и кусал его, и когда он подобрался совсем близко к краю штанов, Хичоль нашел в себе силы и повернулся к нему лицом. Лежать разгоряченной влажной спиной на столе было неприятно — кожа еще и прилипала.

— Ты совсем совесть потерял, — сказал Хичоль.

Спиной Ёнун загораживал весь свет, поэтому Хичоль лежал совсем в темноте, и от этого становилось еще волнительнее.

Ёнун придвинулся к нему вплотную, заставив развести ноги, и разорвал майку на Хичоле до конца.

— Какого черта ты делаешь?!

Хичоль поцарапал его руки, но Ёнун словно бы не чувствовал этого — он стянул с Хичоля лоскуты майки и отбросил их в сторону.

Ёнун подхватил Хичоля под ногу, и в промежность тому уперся его твердый член.

Он лежал до невозможности открытый перед Ёнуном на чертовом столе — Хичоль не думал, что они когда-нибудь дойдут до такого, даже не предполагал.

Хичоль вцепился Ёнуну в волосы и притянул его в поцелуй, кусая его за губы и язык. Ёнун в отместку больно схватил его за бедра, а потом расстегнул джинсы и спустил их вниз, пока полностью не снял их с Хичоля вместе с бельем.

— Скотина, — прошипел Хичоль,

Ёнун стянул с себя водолазку и шлепнул Хичоля по рукам, когда тот попробовал помочь и хотел просто прикоснуться.

У Хичоля горела вся кожа, и он представлял, каким он будет наутро — весь в уродливых засосах и синяках, в следах зубов и царапин. Почему-то от этой мысли он только сильнее возбудился и дернулся, чтобы свести ноги, но Ёнун схватил его за бедра и шире развел их сторону.

Ёнун снял собственные джинсы, и Хичоль почувствовал, как горячий влажный член касается его ляжек и промежности.

— Ты такой вредный, — прохрипел Ёнун, кусая его за коленку.

Хичоль не сразу заметил у него в руках красноватый тюбик смазки.

— Ты купил смазку перед тем, как приехать ко мне? — возмущенно спросил Хичоль.

— Ага, — просто ответил Ёнун, выдавив ему смазки между ног и растерев ее вплоть до члена. Он провел пальцами по краю дырки, немного запустив их внутрь и растянув ее сразу несколькими, а потом, к ужасу Хичоля, толкнулся внутрь членом.

— Чертов мудак, — захныкал Хичоль. Было немного больно, и в дырке неприятно жгло.

Ёнун подхватил его под колени, подтянул к себе и стал резко и сильно трахать, так что Хичоль елозил по столу от каждого толчка.

Он сжимал Хичоля за бедра и ягодицы, а потом заставил развести ноги сильнее и навис над ним сверху. Хичоль обнял его за шею, мягко погладил по мокрой коже пальцами, а потом впился в нее ногтями, пока Ёнун сдавленно не застонал.

У Хичоля тряслись ноги, и он не нашел бы в себе сил их свести, даже если бы захотел. Всего за пару секунд Ёнун растрахал его и теперь свободно скользил в нем без всякой растяжки.

Хичоль царапал его по спине, сильно вдавливал ногти в кожу и хотел разодрать ее до крови, но ни в какую не получалось.

Шлепки бедер громко раздавались по пустой кухне, а Хичоль тяжело дышал открытым ртом, срываясь на визгливые стоны.

Ёнун трахал его, как заведенный, не сбиваясь с ритма, не трогая Хичоля, а Хичоль ерзал под ним, не знал, куда деть себя — тянуло каждую мышцу, болела спина, в заднице было горячо, а возбужденный член ныл.

Хичоль схватил его за волосы и сам направил к своей шее, наклонив голову. Ёнун коснулся его пересохшими губами, горячо задышал, а потом укусил, и Хичоль не смог сдержать тихого стона.

Ёнун снова подхватил его под ноги, удерживая их на весу, целовал и кусал истерзанную шею, и Хичоля хватало только на сбитые, задушенные звуки, уже едва ли напоминавшие стоны.

[горган]

В какой-то момент возбуждение захлестнуло его с головой, и Хичоль, сжавшись внутри и вцепившись в Ёнуна, кончил — ноги задрожали так, что стало даже неприятно.

Он лежал, вымотанный и весь взмокший, покорно принимая резкие толчки Ёнуна и поглаживая его по голове.

Ёнун простонал куда-то ему в шею, сжал ноги так, что Хичоль тихо вскрикнул, и кончил в него, почти тут же вынимая член, и из Хичоля сразу же потекло. Ёнун сам сдвинул ему ноги и перевернул на бок. Хичоль заметил, что его член все еще стоял, блестящий от смазки и спермы.

Хичоль приподнялся на одной руке, а Ёнун скользнул пальцами ему между влажных ягодиц и другой рукой придавил бедра к столу.

— Я не хочу больше, отцепись, — сказал Хичоль. Невольно стало страшно, что Ёнун может не обратить на его слова никакого внимания и сейчас снова просто зажмет его, и на этот раз Хичолю будет действительно больно.

Но Ёнун поднял его на руки, сел на стул и усадил Хичоля на себя. Хичоль чувствовал, как из него течет на голые ноги Ёнуна, но тот ничего не сказал, и Хичоль крепко его обнял, прижимаясь к горячей груди.

— Ты бреешь грудь? — спросил Хичоль, когда об кожу закололо.

— А ты никогда не замечал?

— Не-а, даже не задумывался об этом, — Хичоль провел пальцем по чуть отросшим волоскам.

— Я не хочу, чтобы мы больше ругались, — сказал тихо Ёнун. — Прости, что наговорил тебе про девушек и всякое такое. Я, наоборот, думал, что тебе будет легче, может, тебе хочется свободных отношений.

— Я бы сказал тебе, если бы мне их хотелось.

— Прости меня, правда. Мне страшно.

Хичоль не позволил ему договорить — он мягко поцеловал Ёнуна, чувствуя себя переполненным нежностью.

Совершенно не хотелось себе признаваться в том, что он не всегда чувствует Ёнуна, не всегда понимает, что ему нужно. Хотелось только, чтобы все перестало быть настолько дурацким, чтобы все было спокойно, и чтобы Ёнуну тоже было хорошо с ним.

— Все будет нормально, — прошептал Хичоль ему в губы, и в животе у него некстати заурчало.

— Ты опять ничего не ел?

— Да, курсы поздно, а я не захватил еду.

Ёнун вздохнул и ссадил Хичоля с себя на стул. Он принес ему одеяло из спальни, Хичоль закутался в него — в квартире было довольно прохладно, и Хичоль стал подмерзать.

Он включил на кухне свет, стер с бедер натекшую сперму и натянул трусы.

— Я хотел вообще приготовить для тебя что-нибудь, поэтому я принес немного продуктов.

Ёнун поднял с пола черный пакет и вытащил из него бутылку вина, свежих креветок, лук, кучу каких-то банок и лапшу.

Хичоль с подозрением уставился на продукты.

— А ты не креветки по-тайски собрался готовить?

— Их.

Хичоль прыснул со смеху:

— И рецепт тебе рассказал Чоми, да?

— Ну рассказал и что.

Ёнун не поворачивался к нему лицом — он чистил под краном креветки, а Хичоль смотрел, как двигались мышцы на его широкой спине.

— Ничего, но это мило, — Хичоль подогнул колени и уткнулся в них носом. — Не стесняйся, мне приятно.

Ёнун поставил сковороду на плиту, налил немного масла и бросил креветки, которые тут же заскворчали.

— Я на балкон пока выйду, — сказал Хичоль, поднимаясь со стула.

Креветки пахли резко, и Хичолю совсем не хотелось сидеть и дышать этим запахом.

Он вытащил из тумбочки запрятанные сигареты и, надев тапки, вышел на балкон. На улице было холодно, и ноги тут же замерзли, несмотря на длинное и теплое одеяло.

Хичоль оперся о перила и закурил. На душе было тяжело.

С одной стороны, Ёнун ведь прав: и насчет девушек, и насчет нормальных отношений.

Самому Хичолю было до сих пор страшно, что кто-то может что-то узнать. Он старался не думать, не возвращаться к какой бы то ни было реальности. Его полностью устраивало ездить на метро и встречаться с Ёнуном, и менять ничего не хотелось.

Будто бы они раньше не ездили с квартиры на квартиру, не готовили друг другу есть, не забирали друг друга с каких-то мероприятий. Они только не трахались, и в этом и было все отличие.

— Ты идешь? — спросил Ёнун, зайдя к нему на балкон.

— Иду, — кивнул Хичоль. — Иду, Ёнун-а.

● ● ●

— Привет, — сказал Хичоль, неловко переступив с ноги на ногу. Из открытой двери разило холодом, и он поджался в своей пижаме, даже теплые пушистые носки не спасали от сквозняка, пронесшегося по ногам.

— Привет, — ответил Ёнун и зашел в квартиру.

Его ботинки были в снегу, и он оставлял после себя грязные следы и мокрые подтеки.

— Чего ты так рано? — Хичоль прислонился к стене и прикрыл глаза — лицо опухло ото сна и немного повлажнело.

— Я хотел тебя увидеть, — Ёнун не раздевался и не расстегивался, даже не снял свою шапку — он положил руки в карманы, как-то вжал голову в поднятый воротник. От него пахло морозом, машиной и новым горьким одеколоном.

— И все? Если насмотрелся, то иди, я спать хочу.

— Я… Я вообще думал позвать тебя погулять.

— Сейчас три утра, — Хичоль широко зевнул. — Давай ты просто ляжешь со мной спать и не будешь говорить ерунду.

— Ну не просто погулять, — Ёнун опустил вниз глаза и замялся. — Это что-то вроде свидания. Я хочу пригласить тебя на свидание.

Хичоль закрыл лицо рукой, протер глаза, пока картинка перед ним более-менее не прояснилась.

— Ты издеваешься?

— Я никогда над тобой не издевался, — слишком серьезно сказал Ёнун, чем того следовало.

Хичоль внимательно посмотрел на него: Ёнун выглядел грустным и уставшим, его плечи были опущены, и весь он выглядел каким-то поникшим и расстроенным.

— Скажи мне, Ёнун-а, какого хрена я почти согласен пойти?

Ёнун легко и счастливо улыбнулся — Хичолю захотелось улыбнуться самому в ответ — и поднял на него глаза.

— Потому что ты меня любишь?

— Ну ты наглый, — покачал Хичоль головой. — Я не хочу переодеваться, мне вообще лень куда-то идти.

Ёнун сам вытащил ему пальто из шкафа.

— И не переодевайся. Нас все равно никто не увидит. Одевайся и пошли, — Ёнун расправил для него пальто, и Хичоль покорно надел его и застегнул на все пуговицы. Ёнун накинул на него шарф и туго завязал, немного прикрыв рот.

Хичоль сам надел шапку и, не снимая носков, обул самые теплые ботинки, какие у него были — почти такие же, как у Ёнуна.

— И куда ты собрался меня вести?

— Сам не знаю.

На улице Ёнун закурил и успел докурить сигарету полностью, пока они дошли до автостоянки. Он курил нервно и делал частые затяжки, а Хичоль пялился на свои яркие пижамные штаны, так нелепо выглядывающие из-под пальто.

Они сели в машину, и Хичоль первым делом включил печку — он успел немного замерзнуть, а в машине было прохладно.

Ёнун взял его за руку, придвинулся близко-близко, и их лица оказались совсем близко друг к другу. Ёнун горячо дышал ему на лицо: на щеки и губы, и Хичоль слышал в запахе его дыхания мятные ноты.

Хичоль положил ладонь ему на щеку — та чуть-чуть кололась, и Хичолю нравилось ее трогать. Он сам выдохнул Ёнуну в губы — тот быстро облизнулся самым кончиком языка, — и Хичоль мягко поцеловал его.

Это было тепло и неудобно — мешался шарф, а пальто было слишком узким, чтобы по-нормальному обнять Ёнуна. Он гладил его по щеке, а Ёнун вплел пальцы ему в волосы и гладил по затылку.

Хичоль тихо простонал, от прикосновений по голове пробегали мурашки, а в груди растекалось тепло.

Губы покалывало и немного пекло, и Хичолю хотелось целоваться еще и еще, хотя дышать было уже тяжело.

Ёнун разорвал поцелуй, и Хичоль громко дышал открытым ртом — губы были мокрые, а во рту остался вкус Ёнуна, смешанный с запахом его одеколона.

— Я не думал, что так соскучился по этому, — прохрипел Хичоль. — Я вообще ни о чем не думал, — добавил он, когда они отъехали с места.

— А мне Донхэ принес пару ароматизированных свечей с магазина, под них засыпать легче. Я плохо спал в последнее время.

Хичоль подумал: а вдруг Ёнун плохо спал из-за него? Настолько соскучился, настолько запутался и засомневался звонить, и изводил себя бессонными ночами.

Но Ёнун сказал:

— Постоянно забитый график, потом тренажерный зал, да еще и Чонсу сейчас нет.

Хичоль поджал губы. Обида медленно разъедала изнутри, и он вцепился пальцами в собственное бедро. Не было никакого смысла обижаться, потому что Ёнун — он всегда такой, он всегда говорит не то, когда Хичолю хочется услышать что-то определенное.

— Но я думал о нас, — продолжил Ёнун. — Я думал, что без тебя слишком одиноко в комнате. Ты почти не приезжаешь опять.

— Так получилось. Я хотел приехать на днях, но все никак. Не хочу сейчас ехать.

— Сейчас там шумно, — улыбнулся Ёнун. — Из Хёкдже пока еще хреновый лидер. Не понимаю, почему Чонсу выбрал именно его.

— Он мне тоже не рассказывал, — сказал Хичоль.

Машина показалась ему маленькой, давящей своими стенами, а разговор с Ёнуном не клеился так, как бы ему хотелось, и губы горели после поцелуя, и хотелось еще, но он ни за что не собирался просить Ёнуна повторить это.

И, конечно же, он врал, говоря, что он не думал об их отношениях. Хичолю казалось, что за ночи секса и пьяных поцелуев их дружба стала испаряться, оставаясь недолговечной влюбленностью.

— Я хочу мяса поесть. И пирогов каких-нибудь, — сказал Хичоль, когда они проехали очередную круглосуточную забегаловку. — Или уличной еды какой-нибудь.

— Тогда ты не будешь против, если мы не будем сидеть в ресторане?

Хичоль показательно посмотрел на свои пижамные штаны.

— Только и мечтаю, что в ресторан попасть. Я просто хочу поесть и необязательно в помещении.

На панельке рядом с радио высвечивались красные цифры времени — было двадцать минут четвертого, и, пока Хичоль смотрел, цифра двадцать превратилась в двадцать один.

Они быстро ехали по абсолютно пустой дороге — не было ни припаркованных на обочине машин, ни случайных попуток.

[горган]

Хичоль посмотрел вверх на светофоры, висящие над дорогой, один за другим. Они все были зеленые. На этой широкой пустой дороге, заснеженной возле бордюров, он видел сплошную череду зеленых огней.

Ёнун остановил машину возле ночной забегаловки, в которой Хичоль ни разу не был, и заказал им еды с собой: пульгоги и топкокки, бургеры, курицу и картошку — Хичоль не знал, какого хрена в одном месте продают все виды фаст-фуда, но не имел ничего против.

— Я тебя обожаю, — довольно сказал Хичоль, раскрывая горячие от еды пакеты.

Он расставил их перед собой под лобовым стеклом и сначала просто нюхал еду, так сильно напоминавшую домашнюю. Даже бургер показался ему домашним, словно бы его приготовила мать.

Ёнун снова их куда-то вез, еще быстрее, чем прежде, а потом, когда на черном горизонте показался ярко освещенный мост, понял, что он привез их к Хан.

Ёнун свернул вниз и отъехал подальше от моста, где в половину четвертого утра в декабре точно никого нет, в этом Хичоль был уверен, и потом остановил машину, и стало совсем тихо.

Хичоль перетащил один из пакетов к себе на колени и зашуршал им нарочито громко — тишина раздражала и давила на уши.

Ёнун включил радио и менял станции, пока не остановился на незнакомом громком джазе или фанке — Хичоль не очень в этом разбирался.

Они стояли чересчур удачно — вдали от фонаря, но так, что было хорошо видно реку, мост и черное небо с колючими зимними звездами.

Хичоль вытащил из пакета один бургер и отдал его Ёнуну, а потом снял с себя шарф и расстегнул пальто. Он почесал запотевшую шею и старался не смотреть в сторону Ёнуна, который, кажется, пялился на нее.

Вместо этого Хичоль вытащил коробку с топкокки — она была настолько горячей, что оказалось немного больно касаться ее пальцами. Он разломал им обоим палочки и не стал спрашивать у Ёнуна, можно ли вообще что-то ставить на эту панель под стеклом, и ничего ли, если он наляпает жирным соусом с топкокки.

Какая к чертям разница, подумал Хичоль. Ёнун раньше не особо противился, чтобы он ел где-то в машине, а теперь же у них вроде как свидание.

Хичолю можно побыть немного наглым.

— Откуда ты узнал про эту забегаловку? — спросил Хичоль.

— Как-то раз искали, где поесть после репетиции. И не хотелось возвращаться в общежитие. По-моему, инициатором был как раз Хёкдже. Вообще, у них тут вроде сеть по Сеулу, но мне пока остальные не попадались.

— Хёкдже молодец. Нормальный из него выйдет лидер, такую-то еду откапывать.

— Я ему так и скажу.

Ёнун вытащил из пальто телефон, поставил его перед собой, так что Хичоль видел экран, и открыл Какао-толк Хёкдже.

«Хичоль говорит, что из тебя отличный лидер выйдет», — написал Ёнун.

— Скажи, пусть и дальше ищет такие места, и я даже согласен на него в качестве лидера. Чонсу сможет смело отдыхать после возвращения.

Хичоль ел, и у него урчал живот, потому что он слишком давно не ел и сегодня только пил пиво перед сном, потому что было лень сходить себе за едой.

Ёнун повторил его слова и понаставил дурацких смайликов, и Хичоль невольно улыбнулся, почувствовав, что внутри как-то все становится на свое место.

И ему очень хотелось верить, что все, что он себе напридумывал, — самообман, что все нормально, все как и всегда, все еще лучше, чем было и могло быть.

«Ты с хёном?!», — пришел ответ от Хёкдже, и Хичоль прыснул со смеху.

Он вытащил себе крохотную куриную ножку из коробки и тут же обглодал ее. По салону машины разнесся запах еды: томатный — от топкокки, сладковатый — от курицы и бургеров.

— Мы не взяли попить, — скривился Хичоль, съев очередной кусок топкокки — те были острыми, и от них сильно хотелось пить.

— У меня есть с собой.

Ёнун перегнулся через Хичоля к бардачку и вытянул начатую литровую бутылку пепси.

— Пепси и фаст-фуд. Классное свидание, — хмыкнул Хичоль, но взял у него бутылку и отпил немного. — Я думал, что тебе сладкую газировку нельзя.

— Конечно, нельзя. Можешь считать, что это не моя.

Хичоль глянул на их переписку с Хёкдже: Ёнун сказал, что они с Хичолем едят и в целом отдыхают, и, наверное, поедут посмотреть какой-нибудь повтор футбольного матча или что-то вроде этого, потому что в какой-нибудь Канаде еще вечер, и, может быть, у них есть какие-нибудь трансляции, и, конечно же, Ёнун врал.

Хичоль оперся локтем о бедро Ёнуна, чтобы удобнее печатать и написал: «Следи за тем, что Ёнун-ни ест и пьет, ему нельзя сладости и фаст-фуд».

И Хичолю тоже нравились дурацкие смайлики вроде каких-нибудь овощей или животных, или еще какой-нибудь глупости — с Зинпаном у Ёнуна, увы, не было.

Ёнун же положил тяжелую руку ему на спину, и Хичоль не стал спешить отодвигаться. Он привалился к Ёнуну, положив голову ему на живот на пару мгновений, чувствуя, как он двигается, когда Ёнун проглатывает кусок бургера.

— И никому не надо за мной следить, — буркнул Ёнун. — Мне вообще раз в полторы недели можно себя чем-нибудь побаловать.

— По-моему, ты слишком сильно себя балуешь, — Хичоль смачно откусил кусок от своего бургера.

Он чувствовал себя каким-то озорным, счастливым, довольным, на своем месте, и хотелось сделать какую-нибудь глупость — что-то вроде напиться и поехать в караоке, и петь собственные песни, и увезти потом Ёнуна к себе, и спать на одной кровати.

Чирикнуло очередное сообщение от Хёкдже, и Хичоль глянул в экран: «Я говорил хёну следить за питанием! Но он меня не слушает».

— Лидера не слушаешь, — покачал головой Хичоль. Он уже наелся, но все равно потянулся за кусочками свинины и картошкой.

— Мне можно, — Ёнун самодовольно улыбнулся, и Хичолю стало слишком тепло от этой улыбки, и последние крупицы его сомнений успели выместись. — А вот Хёкдже любит устраивать реальную обжираловку, когда никто не следит. И Сонмин там всегда где-то рядом.

— И ты третьим.

— Ты такая вредина.

Ёнун потрепал его по голове, и Хичоль успел только возмущенно вскрикнуть. От его прикосновений, даже грубоватых, было приятно. Хичоль глянул на себя в зеркало заднего вида: на голове было настоящее гнездо. Хичоль отложил еду, потер руки друг о друга — влажных салфеток в этой машине все равно не было — и попытался пригладить волосы.

— Не надо, — сказал Ёнун.

— Хочешь, чтобы я, как курица, выглядел?

— Нормально ты выглядишь. Домашним.

Хичоль еще раз внимательно на себя посмотрел и вздохнул. В расстегнутом пальто было отлично видно флисовую пижаму в крупный цветок — дорогую, между прочим, это была самая любимая у Хичоля. Волосы торчали черными паклями, и он все равно их немного пригладил, но даже не пытался расчесать пальцами.

Без макияжа и укладки он казался странно выглядящим самому себе. Глаза немного опухли, нос блестел от испарины, а губы были в масле от топкокки.

Хичоль облизнулся и перевел взгляд на Ёнуна. По радио играли дикий джаз — может быть, даже японский, — а у Ёнуна был такой счастливый вид, что Хичоль улыбнулся, пока губы не растянулись в широкую дурацкую улыбку.

— Знаешь что, Ёнун-а?

— М?

— В караоке хочу.

Ёнун без вопросов завел мотор, и машина тронулась с места. А Хичоль написал ответ Хёкдже: «Я сам послежу за ним».

— Хочешь, Гонхи позовем? — спросил Ёнун.

— А ты не против?

— Не-а, давно его не видел.

— Но у нас же свидание.

— Но если ты хочешь, чтобы был кто-то еще, я не против.

— Нет, Ёнун-а, не хочу. Мне и с тобой отлично.

А потом Хичоль подумал, что он не понял того, что понял сам Ёнун. Потому что Гонхи все прекрасно знал про них, перед ним можно было даже особо рот не раскрывать, чтобы он догадался.

Ёнун словно бы прекрасно знал, что у Хичоля было на душе, и практически сказал: «Я не задабриваю тебя, я не хочу затащить тебя в постель, я просто хочу, чтобы тебе было хорошо».

И Хичоль было просто хорошо с Ёнуном, по крайней мере, пока, и этого «пока» хватало с лихвой.

Он сделал погромче радио, и в его груди что-то горело от радости, от того, что он так давно не чувствовал с Ёнуном, и Хичоль на миг подумал, что его Ёнун, которого он знал всю жизнь, снова с ним.

● ● ●

Телевизор каждый раз вырывал Хичоля из сна, как только он начинал засыпать. Его тихое бормотание начинало немного подбешивать, хотя иногда у Хичоля и получалось засыпать под него, но почему-то не в этот раз.

Он лежал на горячей голой груди Ёнуна, и все, чего действительно хотелось, — спать. Хичоль устал за день — был вечер пятницы, — и ни ему, ни Ёнуну завтра никуда не надо, и они наконец-то могут по-нормальному вместе отдохнуть.

Ёнуну приспичило посмотреть телевизор, и Хичоль не стал ничего говорить. Ему хватало того, что Ёнун просто рядом, что Ёнун не надел футболку — Хичоль очень укоризненно смотрел на него, когда он пытался это сделать.

Под одеялом было жарко вдвоем, и у Хичоля немного запарились и затекли ноги — он елозил ими так и эдак, задевал ноги Ёнуна и, несмотря на жару, только жался к нему ближе.

Одну ладонь он подложил себе под голову, а другую — на живот Ёнуна. На нем больше не было как таковых складок, как раньше, хотя он все еще был мягким и каким-то нежным, и Хичоль гладил его, дергал за короткие тонкие волоски и подбирался пальцами к более жестким возле члена.

[горган]

Хичоль посмотрел вверх на светофоры, висящие над дорогой, один за другим. Они все были зеленые. На этой широкой пустой дороге, заснеженной возле бордюров, он видел сплошную череду зеленых огней.

Ёнун остановил машину возле ночной забегаловки, в которой Хичоль ни разу не был, и заказал им еды с собой: пульгоги и топкокки, бургеры, курицу и картошку — Хичоль не знал, какого хрена в одном месте продают все виды фаст-фуда, но не имел ничего против.

— Я тебя обожаю, — довольно сказал Хичоль, раскрывая горячие от еды пакеты.

Он расставил их перед собой под лобовым стеклом и сначала просто нюхал еду, так сильно напоминавшую домашнюю. Даже бургер показался ему домашним, словно бы его приготовила мать.

Ёнун снова их куда-то вез, еще быстрее, чем прежде, а потом, когда на черном горизонте показался ярко освещенный мост, понял, что он привез их к Хан.

Ёнун свернул вниз и отъехал подальше от моста, где в половину четвертого утра в декабре точно никого нет, в этом Хичоль был уверен, и потом остановил машину, и стало совсем тихо.

Хичоль перетащил один из пакетов к себе на колени и зашуршал им нарочито громко — тишина раздражала и давила на уши.

Ёнун включил радио и менял станции, пока не остановился на незнакомом громком джазе или фанке — Хичоль не очень в этом разбирался.

Они стояли чересчур удачно — вдали от фонаря, но так, что было хорошо видно реку, мост и черное небо с колючими зимними звездами.

Хичоль вытащил из пакета один бургер и отдал его Ёнуну, а потом снял с себя шарф и расстегнул пальто. Он почесал запотевшую шею и старался не смотреть в сторону Ёнуна, который, кажется, пялился на нее.

Вместо этого Хичоль вытащил коробку с топкокки — она была настолько горячей, что оказалось немного больно касаться ее пальцами. Он разломал им обоим палочки и не стал спрашивать у Ёнуна, можно ли вообще что-то ставить на эту панель под стеклом, и ничего ли, если он наляпает жирным соусом с топкокки.

Какая к чертям разница, подумал Хичоль. Ёнун раньше не особо противился, чтобы он ел где-то в машине, а теперь же у них вроде как свидание.

Хичолю можно побыть немного наглым.

— Откуда ты узнал про эту забегаловку? — спросил Хичоль.

— Как-то раз искали, где поесть после репетиции. И не хотелось возвращаться в общежитие. По-моему, инициатором был как раз Хёкдже. Вообще, у них тут вроде сеть по Сеулу, но мне пока остальные не попадались.

— Хёкдже молодец. Нормальный из него выйдет лидер, такую-то еду откапывать.

— Я ему так и скажу.

Ёнун вытащил из пальто телефон, поставил его перед собой, так что Хичоль видел экран, и открыл Какао-толк Хёкдже.

«Хичоль говорит, что из тебя отличный лидер выйдет», — написал Ёнун.

— Скажи, пусть и дальше ищет такие места, и я даже согласен на него в качестве лидера. Чонсу сможет смело отдыхать после возвращения.

Хичоль ел, и у него урчал живот, потому что он слишком давно не ел и сегодня только пил пиво перед сном, потому что было лень сходить себе за едой.

Ёнун повторил его слова и понаставил дурацких смайликов, и Хичоль невольно улыбнулся, почувствовав, что внутри как-то все становится на свое место.

И ему очень хотелось верить, что все, что он себе напридумывал, — самообман, что все нормально, все как и всегда, все еще лучше, чем было и могло быть.

«Ты с хёном?!», — пришел ответ от Хёкдже, и Хичоль прыснул со смеху.

Он вытащил себе крохотную куриную ножку из коробки и тут же обглодал ее. По салону машины разнесся запах еды: томатный — от топкокки, сладковатый — от курицы и бургеров.

— Мы не взяли попить, — скривился Хичоль, съев очередной кусок топкокки — те были острыми, и от них сильно хотелось пить.

— У меня есть с собой.

Ёнун перегнулся через Хичоля к бардачку и вытянул начатую литровую бутылку пепси.

— Пепси и фаст-фуд. Классное свидание, — хмыкнул Хичоль, но взял у него бутылку и отпил немного. — Я думал, что тебе сладкую газировку нельзя.

— Конечно, нельзя. Можешь считать, что это не моя.

Хичоль глянул на их переписку с Хёкдже: Ёнун сказал, что они с Хичолем едят и в целом отдыхают, и, наверное, поедут посмотреть какой-нибудь повтор футбольного матча или что-то вроде этого, потому что в какой-нибудь Канаде еще вечер, и, может быть, у них есть какие-нибудь трансляции, и, конечно же, Ёнун врал.

Хичоль оперся локтем о бедро Ёнуна, чтобы удобнее печатать и написал: «Следи за тем, что Ёнун-ни ест и пьет, ему нельзя сладости и фаст-фуд».

И Хичолю тоже нравились дурацкие смайлики вроде каких-нибудь овощей или животных, или еще какой-нибудь глупости — с Зинпаном у Ёнуна, увы, не было.

Ёнун же положил тяжелую руку ему на спину, и Хичоль не стал спешить отодвигаться. Он привалился к Ёнуну, положив голову ему на живот на пару мгновений, чувствуя, как он двигается, когда Ёнун проглатывает кусок бургера.

— И никому не надо за мной следить, — буркнул Ёнун. — Мне вообще раз в полторы недели можно себя чем-нибудь побаловать.

— По-моему, ты слишком сильно себя балуешь, — Хичоль смачно откусил кусок от своего бургера.

Он чувствовал себя каким-то озорным, счастливым, довольным, на своем месте, и хотелось сделать какую-нибудь глупость — что-то вроде напиться и поехать в караоке, и петь собственные песни, и увезти потом Ёнуна к себе, и спать на одной кровати.

Чирикнуло очередное сообщение от Хёкдже, и Хичоль глянул в экран: «Я говорил хёну следить за питанием! Но он меня не слушает».

— Лидера не слушаешь, — покачал головой Хичоль. Он уже наелся, но все равно потянулся за кусочками свинины и картошкой.

— Мне можно, — Ёнун самодовольно улыбнулся, и Хичолю стало слишком тепло от этой улыбки, и последние крупицы его сомнений успели выместись. — А вот Хёкдже любит устраивать реальную обжираловку, когда никто не следит. И Сонмин там всегда где-то рядом.

— И ты третьим.

— Ты такая вредина.

Ёнун потрепал его по голове, и Хичоль успел только возмущенно вскрикнуть. От его прикосновений, даже грубоватых, было приятно. Хичоль глянул на себя в зеркало заднего вида: на голове было настоящее гнездо. Хичоль отложил еду, потер руки друг о друга — влажных салфеток в этой машине все равно не было — и попытался пригладить волосы.

— Не надо, — сказал Ёнун.

— Хочешь, чтобы я, как курица, выглядел?

— Нормально ты выглядишь. Домашним.

Хичоль еще раз внимательно на себя посмотрел и вздохнул. В расстегнутом пальто было отлично видно флисовую пижаму в крупный цветок — дорогую, между прочим, это была самая любимая у Хичоля. Волосы торчали черными паклями, и он все равно их немного пригладил, но даже не пытался расчесать пальцами.

Без макияжа и укладки он казался странно выглядящим самому себе. Глаза немного опухли, нос блестел от испарины, а губы были в масле от топкокки.

Хичоль облизнулся и перевел взгляд на Ёнуна. По радио играли дикий джаз — может быть, даже японский, — а у Ёнуна был такой счастливый вид, что Хичоль улыбнулся, пока губы не растянулись в широкую дурацкую улыбку.

— Знаешь что, Ёнун-а?

— М?

— В караоке хочу.

Ёнун без вопросов завел мотор, и машина тронулась с места. А Хичоль написал ответ Хёкдже: «Я сам послежу за ним».

— Хочешь, Гонхи позовем? — спросил Ёнун.

— А ты не против?

— Не-а, давно его не видел.

— Но у нас же свидание.

— Но если ты хочешь, чтобы был кто-то еще, я не против.

— Нет, Ёнун-а, не хочу. Мне и с тобой отлично.

А потом Хичоль подумал, что он не понял того, что понял сам Ёнун. Потому что Гонхи все прекрасно знал про них, перед ним можно было даже особо рот не раскрывать, чтобы он догадался.

Ёнун словно бы прекрасно знал, что у Хичоля было на душе, и практически сказал: «Я не задабриваю тебя, я не хочу затащить тебя в постель, я просто хочу, чтобы тебе было хорошо».

И Хичоль было просто хорошо с Ёнуном, по крайней мере, пока, и этого «пока» хватало с лихвой.

Он сделал погромче радио, и в его груди что-то горело от радости, от того, что он так давно не чувствовал с Ёнуном, и Хичоль на миг подумал, что его Ёнун, которого он знал всю жизнь, снова с ним.

● ● ●

[горган]

Телевизор каждый раз вырывал Хичоля из сна, как только он начинал засыпать. Его тихое бормотание начинало немного подбешивать, хотя иногда у Хичоля и получалось засыпать под него, но почему-то не в этот раз.

Он лежал на горячей голой груди Ёнуна, и все, чего действительно хотелось, — спать. Хичоль устал за день — был вечер пятницы, — и ни ему, ни Ёнуну завтра никуда не надо, и они наконец-то могут по-нормальному вместе отдохнуть.

Ёнуну приспичило посмотреть телевизор, и Хичоль не стал ничего говорить. Ему хватало того, что Ёнун просто рядом, что Ёнун не надел футболку — Хичоль очень укоризненно смотрел на него, когда он пытался это сделать.

Под одеялом было жарко вдвоем, и у Хичоля немного запарились и затекли ноги — он елозил ими так и эдак, задевал ноги Ёнуна и, несмотря на жару, только жался к нему ближе.

Одну ладонь он подложил себе под голову, а другую — на живот Ёнуна. На нем больше не было как таковых складок, как раньше, хотя он все еще был мягким и каким-то нежным, и Хичоль гладил его, дергал за короткие тонкие волоски и подбирался пальцами к более жестким возле члена.

Он гладил его живот и чувствовал, что засыпает, а потом в телевизоре снова слишком громко говорили или смеялись, и он просыпался, вздыхал, пытался как-то перевернуться, потому что правый бок затек, но Ёнун обнимал его горячей крепкой рукой, и Хичоль закрывал глаза на свой ноющий бок, вздыхал еще сильнее и пытался снова заснуть.

В какой-то момент из очередной дремы его выдернула не вроде как смешная реплика смутно знакомого лица, а легкие поцелуи по волосам, будто Ёнун боялся его разбудить.

Его хватка стала крепче, и Хичоль тихо и недовольно простонал.

— Я спать хочу, — пробурчал он, не открывая слипшихся глаз.

Ёнун проигнорировал его и стал гладить под ребрами, отчего Хичоль подобрал под себя ноги — это было щекотно и приятно. Он тяжело выдохнул и заскреб Ёнуну ногтями по груди.

Рука Ёнуна опустилась ему на ягодицы, но только гладила и больше ничего. Хичоль прижался ближе к нему, уперевшись пока что мягким членом в бедро.

— Что ты делаешь, Ёнун-а? — голос охрип, был каким-то грубым, почти неузнаваемым. Хичоль давно не был в таком пограничном состоянии между сном и явью, и чтобы к нему еще пытались лезть.

— Ты против? — спросил Ёнун, зарывшись носом ему в волосы и громко вдыхая их запах. Хичоль помыл голову, прямо когда пришел домой, и теперь от него пахло сладкой дыней. Он не наносил больше никаких кремов или средств, потому что Ёнун сказал: хочу слышать запах твоей кожи, а не крема. И Хичоль не смог устоять.

И, черт дери, Хичоль был почти против. Он устал, он хотел спать, и секс — явно не то, на что у него нашлись бы хоть какие-нибудь силы.

— Я устал, — сказал Хичоль.

Ёнун чуть-чуть подтянул его вверх, сместив с нагретого места, — весь Ёнун был горячий, но ключицы показались холоднее, чем грудь, а еще лежать на них было не так удобно.

Ёнун приподнял его голову и поцеловал в губы, придерживая его под подбородок. От ленивого поцелуя член у Хичоля медленно твердел, и Хичоль неловко повел ногами, пытаясь устроиться поудобнее.

— Хичоль-а, — тихо позвал его Ёнун, целуя в щеки и перебирая волосы.

— Ну чего тебе? — Хичоль постепенно просыпался. Глаза он открыл, и те уже совсем не слипались. — Специально хочешь меня разбудить?

— Что-то вроде этого, — Ёнун выглядел слишком хитрым.

— И зачем? — вздохнул Хичоль и перевернулся на живот. Затекший бок сразу приятно заныл, и его обдало холодком.

— Хочу тебя.

Ёнун смотрел на него внимательно, не отводя глаз, не моргая даже толком, и раздувал ноздри.

От сонливости у Хичоля было пусто в голове, и он попытался на него скептически посмотреть, но, кажется, ни черта не получилось, потому что Ёнун снова притянул его в поцелуй, от которого Хичоль чуть ли не таял.

— Я тебе не дам, — сказал Хичоль сквозь поцелуй. — Не хочу уснуть, пока ты меня трахаешь.

— Отсосешь тогда?

— А?

— Отсосешь, говорю?

Хичоль поджал губы и думал даже влепить ему пощечину.

Под ладонями была горячая грудь Ёнуна, собственный член упирался куда-то ему между ног, и, кажется, Ёнун был тоже возбужден.

С другой стороны, это когда-то должно было произойти, подумал Хичоль.

Когда-то Ёнуну должно было захотеться заново.

— Тебе вот прям сейчас хочется?

— Я не буду тебя заставлять, хён.

Хичоль обреченно вздохнул, посмотрел Ёнуну куда-то в ключицы и спросил:

— Ты мылся, как пришел?

— При тебе же.

Хичоль кивнул, потому что идиотский вопрос был, и он прекрасно помнил, как Ёнун пошел в душ и хотел потом надеть злосчастную майку.

— Ладно, — выдохнул Хичоль и сел в постели, натянув на плечи одеяло — без него сразу становилось холодно.

Они оба были в трусах, и Хичолю показалось это сейчас очень дурацким упущением. Его раздражало раздеваться, хотелось просто уже трахаться, если они решили это сделать.

Хичоль вяло снял с себя трусы, а Ёнун оказался более прытким, чем он, и быстро стянул свои, и его член остался прикрыт одеялом.

Хичоль сглотнул и нерешительно потянул одеяло вниз.

Свет от телевизора падал на кровать и хорошо освещал ее, поэтому даже не приходилось включать торшер.

Член у Ёнуна был полувозбужденный и прижимался к животу. Ёнун сам чуть раздвинул ноги, Хичоль сел между них и погладил его по голым бедрам.

— Может, ты хочешь по-другому?.. — начал было Ёнун.

— Заткнись.

Хичоль взял его член — тот был тяжелым, и Хичоль чуть-чуть сжал его и погладил по нежной коже. Член горячел и твердел в руках, и на кончике ярко-красной головки появилась мутная капля смазки.

Хичоль растер ее большим пальцем — головка была горячее, чем весь член, и Хичоль почувствовал, как сильнее возбуждается сам.

Хичоль провел пальцами по курчавым жестким волосам вокруг члена, коснулся пальцами яичек — кажется, он ни разу не трогал Ёнуна тут.

Ёнун ерзал под его прикосновениями, и Хичоль подвинулся чуть ниже, лег, опираясь на локоть, и прикоснулся к основанию члена губами.

Он видел, как Ёнун сжал в кулаках одеяло, он чувствовал, как под губами быстро пульсирует вена, и он горячо выдохнул на член и чуть прихватил его губами.

Хичоль коснулся его языком, только когда добрался поцелуями до влажной головки и лизнул ее — на языке остался немного соленый привкус, а Ёнун сдавленно застонал и дернул бедрами.

— Что-то тебе слишком это нравится — сказал Хичоль, дыша ему на член.

— Ты не представляешь, как долго я этого хотел.

— Представляю. С июля. Я помню все, Ёнун-а.

Хичоль провел головкой по губам, прежде чем взять ее в рот.

Он видел, как на сжатых в кулаки руках повздувались вены, как весь Ёнун напрягся, и Хичоль решил закрыть глаза, потому что стало слишком стыдно.

Головка была ни твердая, ни мягкая, и касаться ее было приятно и странно, и со слюной постоянно смешивалась проступающая смазка. Хичоль сосал ее и рукой поглаживал ствол члена — горячий, раздутый и рельефный от вен.

Во рту хлюпало — и, блядь, как у девчонок получалось делать это беззвучно? — Хичоля раздражало это гадкое хлюпанье, и щеки полыхали так, что становилось практически плохо.

Хичоль выпустил его изо рта — и это тоже было с громким противным звуком.

Член стоял и поблескивал, и Хичоль перевел взгляд на Ёнуна: тот пялился на него, и Хичоль почувствовал себя неловко.

— Можно мне тебя коснуться? — спросил Ёнун.

— Не знаю, — сказал Хичоль чуть охрипшим голосом и облизал мокрые губы. — Не делай мне больно только.

Хичоль снова взял его в рот, обсосал головку и скользнул языком ниже по стволу, насколько мог. Рука Ёнуна легла ему на голову, но Ёнун не стал заставлять его что-то делать — он перебирал ему волосы, убирал их, чтобы не падали на лицо, и нежно гладил.

Хичоль сдавленно замычал и попытался опустить голову ниже, пока член не уперся в глотку, и Ёнун на мгновение больно сжал его волосы. Хичоль царапнул его свободной рукой по бедру. На мгновение стало страшно, что Ёнун сейчас может им просто попользоваться.

Но Ёнун сказал:

— Прости.

И снова успокаивающе гладил его по голове, а потом и вовсе убрал руку, обхватил ею ладонь Хичоля и чуть сжал.

Хичоль вцепился в него, вдохнул поглубже носом, расслабил, как мог, глотку и позволил Ёнуну проскользнуть в нее.

Это было слишком странно, страшно — у Хичоля свернулся тяжелый клубок в груди, — но его какого-то черта прошибло возбуждением, стоило члену Ёнуна оказаться в его глотке.

[горган]

Хичоль насаживался на него горлом, пока не коснулся губами паховых волос, и тут же выпустил обратно.

Он сел на пятки и тяжело дышал открытым ртом: горло немного болело, губы было бесполезно облизывать — они становились только влажнее и влажнее, а твердый член торчал между ног.

— Ну какого ж хрена, — сказал Хичоль, запинаясь в словах — от волнения стало тяжело говорить.

— Нравится?

— Заткнись. Закрой рот, или я тебя выгоню сейчас.

Хичоль глянул на Ёнуна — на раскрасневшегося, голодного смотрящего на него. Его член от собственной тяжести лежал на животе, и на коже от него осталось мокрое пятно.

Хичоль вздохнул, снова склонился над ним, заправив себе волосы на ухо, и взял его в рот, но не рискнул просовывать до горла.

Ёнун попробовал слабо толкаться ему в рот, и Хичоль не стал противиться, позволяя Ёнуну трахать себя.

Слюна текла Хичолю по подбородку, стекала на член Ёнуна, и это было слишком мокро, слишком возбуждающе; Хичоль невольно застонал — Ёнун снова схватил его волосы, но только держал, не направлял его голову.

Он обхватил свой член, потому что терпеть больше не было никаких сил, и стонал, когда Ёнун случайно слишком глубоко толкался, и по Хичолю пробегала волна страха и возбуждения.

Постепенно Хичолю надоело не принимать никакого участия. Он отвел руку Ёнуна от себя, положил ладонь ему ногу и несильно придавил, заставляя не двигаться, пару раз глубоко всосал член, а потом оставил во рту только головку и стал обсасывать ее, отчего Ёнун громко стонал.

— Я скоро кончу, — сказал Ёнун и, несмотря на ладонь Хичоля, все равно пытался слабо двигать бедрами.

Хичоль выпустил его изо рта и быстро довел его до оргазма рукой — сперма расплескалась Ёнуну на живот и Хичолю на пальцы, и сам Хичоль кончил мгновением позже куда-то на простынь.

Они оба громко загнанно дышали, а Хичоль вытер испачканную руку Ёнуну о ногу.

— Эй! — вскрикнул тот.

— Но ты же все равно уже грязный, — зевнул Хичоль, повалился рядом с ним и тут же зарылся в одеяло. — А я очень хочу спать. Ты меня совсем вымотал.

— Ладно, я все уберу. И я люблю тебя, — Ёнун устало улыбнулся Хичолю.

Наверное, если бы Ёнун сказал «спасибо», Хичоль бы обиделся, он бы наорал на него…

Но Ёнун мягко поцеловал его в губы и встал с кровати.

— И я тебя, — сказал Хичоль, засыпая.

● ● ●

— С чего ты вообще решил покраситься? — спросил Хичоль.

Он и Ёнун сидели ночью на диване в гостиной общежития — все уже разбрелись: кто спать, кто куда-то поехал — и они остались практически одни.

В гостиной светил только телевизор, уже начинали крутить новогодние передачи, а Хичолю нравилось их смотреть. Они разложили диван и лежали под одним одеялом — было тепло и уютно, и Хичоль бы чувствовал себя счастливым, если бы не одно-единственное «но»: Ёнун покрасил волосы в белый.

— Тебя в жизни было не уговорить покрасить волосы, — добавил Хичоль.

— Неправда, у меня раньше были немного покрашенные.

— Это было давно, и твое мнение тогда никого не интересовало. А теперь… ну правда, Ёнун-а, с чего вдруг?

Он плохо видел лицо Ёнуна — по телевизору показывали слишком неосвещенное выступление, — зато чувствовал его горячие голые ноги рядом со своими.

— Ты же не будешь ругаться, если что, правда? — спросил Ёнун.

Хичоль закатил глаза, громко выдохнул и пошевелил ногами — на бедра ему улегся Хибом, и ноги у него немного затекли.

— С чего мне ругаться? Ты проспорил? Тебя случайно уронили в пергидроль?

— Сделал тебе подарок на новый год.

Хичоль замер, а потом укоризненно уставился на Ёнуна.

— Смешно.

— Нет, ну правда. Ты всегда любишь делать что-то со своими волосами. Гонхи каждый раз что-то новое себе да сделает, Чонун сейчас белый, и я подумал…

— А при чем тут вообще Чонун?

— Хичоль.

— Ты покрасился в белый, потому что тебя уговорил Чонун, ведь да? Ему хотелось себе компанию? И лучший друг его не мог не поддержать.

— Какой ты противный, — скривился Ёнун. — Чонун предложил, сказал, мол, от смены имиджа и жизнь наладится, а еще подумал, что тебе должно понравиться. Разве тебе не нравится?

Хичоль лежал, запрокинув голову на спинку дивана, и хитро смотрел на Ёнуна.

— Мне нравится. Тебе хорошо. А Чонун — педик.

Ёнун тихо хихикнул и потрепал Хичоля по волосам под его недовольное сопение.

— По-моему, педики тут мы с тобой, — сказал Ёнун.

— Не начинай, а.

Ёнун обнял его одной рукой и притянул к себе — Ёнун был в майке без рукавов, а Хичоль — в обычной футболке, и чувствовать его голые руки было приятно. Хичоль положил голову ему на плечо и руку на живот — Ёнун сильно похудел, и даже под оставшимся слоем жира Хичоль ощущал крепкие мышцы, сокращающиеся, когда Ёнун двигался.

— Тебе правда хорошо, — сказал Хичоль. — Ты какой-то слишком красивый.

— Когда ты говоришь мне комплименты, это становится совсем странно.

— По-моему, я всегда говорил, что ты ничего так. И что ты выглядишь хорошо. И что у тебя отличные руки. Мне кажется, это не зависит от того, трахаемся мы или нет.

Ёнун повернул к нему голову и мягко прикоснулся к хичолевым губам, и Хичоль тихо выдохнул ему в рот. Кажется, он не целовался в темноте, просто сидя на диване, еще со старшей школы.

И Хичолю было лень считать, сколько времени прошло.

Подбородок Ёнуна немного кололся — он не брился со вчера и успел зарасти щетиной.

Его губы были жестковатые и сухие, и Хичоль облизнул их пару раз, пока они не стали мягче и нежнее. У него кружилась голова от поцелуев с Ёнуном; от того, что три часа ночи, что на его коленях лежит Хибом, что Ёнун с ним, и им обоим завтра никуда не идти.

Хичоль положил руку ему на голову и перебирал его короткие, ставшие чуть более жесткими от краски волосы. По телевизору стали показывать что-то яркое, и Хичоль разорвал поцелуй и посмотрел на Ёнуна.

Белые волосы казались голубыми, а лицо выглядело худее, чем на самом деле. Хичоль провел пальцами по заострившимся скулам и больше не пухлым щекам, потер подушечкой щетину под губой.

— Я до сих пор на самом деле не верю в то, что происходит, — сказал Хичоль.

— Я тоже. Я в это верю, только когда ты рядом.

Хичоль неловко кивнул и снова поцеловал Ёнуна, сдавленно простонав, когда Ёнун прикусил его губы.

По телу разливалась дрожь, и Хичоль почувствовал, что немного возбуждается; он раздвинул ноги, и Хибом на нем зашевелился, потянулся, просыпаясь.

— Хибом-а-а-а, как ты не вовремя, — замычал Хичоль.

— Он тебе так сильно мешает?

— Он меня отвлекает.

Хичоль поджал губы и согнал Хибома с дивана. Тот мяукнул, но пошел из гостиной, гордо задрав хвост.

— Такой же вредный, как и ты, — пробормотал Ёнун, поцеловал в шею.

По телевизору началась реклама, а от поцелуев Ёнуна по телу пробегали мурашки.

Хичоль переплел с Ёнуном ноги, и их полувозбужденные члены уперлись друг в друга, но Хичоль не стал ничего делать — он просто целовался с Ёнуном, пока он не начинал задыхаться, пока губы не заболели.

— Подожди, — сказал Хичоль и отодвинулся от него. — Я есть хочу. Приготовишь что-нибудь?

— Ладно. У нас вроде что-то с ужина должно быть. И торта кусок еще был. Будешь торт?

— Я все буду.

Хичоль не стал вдаваться в подробности, откуда взялся в торт. Он как-то вообще все прохлопал — одногруппники возвращались один за другим в общежитие, а он сел играть, и какой-то козел его потянул в ПВП, потом еще в одно, и Хичоль не смог устоять.

[горган]

В конце концов, зачем он вкладывал-то деньги в игру?

Так он и пропустил тот момент, когда вернулся Ёнун — наверное, его прическу и обмывали этим самым тортом, — а потом Ёнун сам зашел к ним в комнату, растрепал ему волосы, и когда Хичоль уже собирался ему сказать все, что думает, то увидел, что его покрасили.

И Хичолю он слишком понравился, чтобы он мог кричать.

Он сделал телевизор чуть громче, хотя и выступала группа, которую он видел в первый раз, и песня ему не очень нравилась, но без Ёнуна было некомфортно. Хичоль закутался в одеяло, как в кокон, даже подбил его под себя со всех сторон, но телевизор ему быстро наскучил.

Хичоль повернулся к Ёнуну, положив подбородок на спинку дивана, и наблюдал, как он кипятит воду на рамён и вытаскивает продукты из холодильника.

— Что ты будешь делать? — спросил Хичоль.

— Бутерброды с ветчиной и черную лапшу. Положить тебе вареное яйцо?

— Давай.

Пока сварился рамён, Хичоль успел заскучать и даже замерзнуть без Ёнуна, несмотря на теплое пуховое одеяло.

Хичоль подобрал под себя ноги, когда Ёнун принес еду и поставил ее на кровать: миски с лапшой — она пахла так вкусно, что у Хичоля заурчало в животе; тарелку с маленькими бутербродами и маленькое блюдце с кусочком торта.

— Обожаю твой рамён, — сказал Хичоль, поставив тарелку с рамёном на колени.

Ёнун сел рядом с ним, и Хичоль привалился к его теплому боку.

После старшей школы он неоднократно ел с кем-то в постели, а тем более с одногруппниками, когда иной раз кроме как на кровати сидеть было негде.

С Ёнуном сразу стало теплее, и Хичолю хотелось по-дурацки улыбаться — его переполняло от любви к Ёнуну, и лапша была слишком вкусная.

— Сто лет так с тобой не сидел. По-семейному, по-домашнему, когда спокойно и хорошо, — сказал Ёнун. Он съел всего ничего и уже не проявлял особого интереса к еде, когда Хичоль взял еще и бутерброд.

— Я тоже об этом подумал.

— Не думаю, что у нас получится так отметить новый год. Жалко.

— Но мы можем отметить его сейчас, разве нет? Все равно только пара дней осталась.

Хичоль отставил тарелку с рамёном и убрал на пол всю посуду, кроме торта. Он поднес его к носу и понюхал — кажется, это было что-то вишневое с шоколадом, и Хичоль с удовольствием откусил кусок и почувствовал еще и легкую нотку алкоголя.

— Что ты хочешь выпить? — спросил Ёнун. — У нас вроде даже бенгальские огни где-то лежали, — улыбнулся он.

— Я хочу шампанское. На праздники надо пить шампанское. Только откупорь его сам и от меня подальше, пожалуйста.

Ёнун снова поднялся с дивана, и Хичоль успел доесть торт, пока его не было. Торт и правда был вкусный, и Хичоль подумал, что надо бы купить такой еще, как минимум несколько. Хичоль был готов есть их круглые сутки.

Ёнун притащил какое-то французское розовое шампанское и бокалы под него.

— Как будто у нас свидание. Это так странно, — протянул Хичоль, приняв полный бокал из рук Ёнуна.

— Принести что-нибудь еще? Я не хочу больше вставать, я устал.

— Нет, не надо больше ничего. Иди сюда.

Хичоль откинул для него одеяло, и Ёнун прижался к нему.

— Я так не хочу, чтобы все это заканчивалось, — сказал Ёнун, проводя ему пальцами по волосам и щекам. — Скоро у нас начнутся концерты, ты будешь вести по пятницам Сондон, и мне кажется, что всего этого больше не будет.

Хичоль вздохнул и мягко поцеловал его — теперь поцелуй был со вкусом шампанского, кисло-сладкий.

— Не думай о том, что будет. Сейчас же все хорошо? А потом мы как-нибудь справимся.

— Я надеюсь.

— Да и Сондон — не конец света, как и концерты. Такие моменты все равно всегда можно будет вырывать, разве нет?

— Но я не хочу жить с тобой редкими моментами. Не хочу целовать тебя украдкой.

Они лениво целовались, и Хичоль надеялся, что не разольет шампанское на постель.

— Все будет нормально, — сказал Хичоль и чокнулся с Ёнуном бокалами.

Хичоль чувствовал, что медленно пьянеет и возбуждается от поцелуев. Ёнун забрал у него бокал и поставил их оба на пол, а потом притянул к себе Хичоля за талию, обнял горячими руками и жадно поцеловал под громкий стон Хичоля.

Было жарко, и у него вспотели ноги — Хичоль лежал вплотную к Ёнуну, и от этого становилось только жарче.

— В новый год ты бы меня тоже трахал? — выдохнул Хичоль ему в губы.

— Прекрати все опошлять.

Ёнун сжал его ягодицы, больно впился в них пальцами, и Хичоль потерся о его бедро стоящим членом.

Ёнун повалил его на спину, потянул вниз, заставив лечь, и улегся рядом. Их ноги практически свисали с дивана, а волосы у Хичоля растрепались и упали на лицо. Ёнун откинул их ему со лба и поцеловал в щеки.

— Я не хочу, чтобы это когда-либо заканчивалось. Мне так хорошо с тобой, — сказал Ёнун, положив голову ему грудь.

Хичоль перебирал его волосы и сказал:

— Я люблю тебя.

— Как ты думаешь, что будет, если мы тут заснем, и нас кто-нибудь увидит? — произнес Ёнун, помолчав перед этим.

— Да ничего не будет. Умилятся и укроют одеялом.

● ● ●

— О тебе даже в новостях написали, — сказал Хичоль.

— Ну так это же здорово, нет? — улыбнулся ему Ёнун.

Они сидели на квартире Хичоля — Ёнун предложил ему посмотреть Стокера, Хичоль согласился, и они решили, что на квартире будет лучше всего. Никто не будет мешать, и они наконец-то смогут посидеть наедине.

Был конец февраля, и Ёнун сильно похудел. Слишком сильно, на взгляд Хичоля, и ему казалось, что Ёнун ест только в его присутствии, чтобы Хичоль не ругался.

Хичоль видел новости на Навере и не только, что вот он: похудевший Канин из Супер Джуниор на новой селке, вот он на премьере Стокера, а вот он рассказывает, что ест и как придти к успеху.

Хичоль давно уже не обращал внимания на все эти статьи, хотя они и подбешивали его, а Ёнун светил своей довольной журнальной улыбкой, и Хичоль не решался ему что-то говорить.

Может быть, он и правда счастлив.

Может быть, именно это народное признание и новости про селки были тем, чего Ёнуну хотелось больше всего.

Хичоль не знал и старался не заводить разговоры. Они редко виделись, в основном только в общежитии; Ёнуну, кажется, и без того было неплохо, хотя он и воровал у Хичоля поцелуи, когда никто не видел.

— Здорово, наверное. Может, я даже вспомню про тебя на радио. Кстати, почему именно Стокер? Тебе так понравилось?

— Понравилось. Я думал о тебе почему-то, пока смотрел.

— Он не скучный хоть?

— Я же тебе говорил, что нет. Ты быстро втянешься.

Они устроились на диване в гостиной, под одеялом, переодевшиеся в домашнюю одежду — Ёнун оставил на квартире одну свою пижаму и тапочки. Хичоль привалился к боку Ёнуна и ел вишневое пирожное, которое ему принес Ёнун.

В гостиной не светило ничего, кроме телевизора. Было уже поздно — около двенадцати ночи, но Хичоль проспал весь день и чувствовал себя довольно бодро, чего нельзя было сказать о Ёнуне — тот, скорее всего, снова был в тренажерном зале, перед тем как приехать.

— А тут есть хоть один корейский актер? — спросил Хичоль, когда Ёнун включил фильм на двд, и в комнате стало темнее от тусклых красок на экране.

— Нет. Но есть Николь Кидман и Васиковска, не помню, как ее зовут.

— Жаль, — Хичоль расстроено вздохнул.

За их короткий разговор Хичоль прослушал монолог во время титров, но не стал просить перематывать и замер, вслушиваясь в происходящее.

Ему стало неспокойно уже от шороха травы из колонок и плавной съемки. Он прикрыл глаза, вспоминая и лето, и осень, и, кажется, Ёнун заметил его состояние и обнял за плечи.

Хичоль положил руку ему на плоский живот и голову на плечо и слышал, как Ёнун дышал.

Через полчаса он успел заскучать — слишком мало действий и диалогов, на вкус Хичоля, слишком темная съемка, слишком странные персонажи. Он думал, что будет хотя бы остросюжетный детектив, но происходящее скорее напоминало арт-хаус, которого Хичоль предпочитал не касаться.

И если Хичоль постоянно ерзал, поправлял одеяло и вообще что-то делал, то Ёнун сидел, как застывший, и смотрел внимательно на экран, словно бы видел то, чего не мог увидеть Хичоль.

— Может, посмотрим что-нибудь другое? — шепнул Хичоль. Смотреть фильм больше совсем не хотелось, а темнота и тишина навевали на Хичоля сонливость.

— Еще хоть чуть-чуть. Тут скоро начнется основной сюжет.

Хичоль думал, какого черта этот фильм вообще ассоциировался у Ёнуна с Хичолем.

Кто именно ассоциировался у него с Хичолем? Этот неприятный брат или желтые акценты, или Васиковска, играющая девку пубертатного периода? Или героиня Кидман, которая обжималась с братом умершего мужа?

— Слушай, а что тут тебе меня напомнило? — спросил Хичоль. Он видел, как не нравится Ёнуну отвлекаться от фильма, но ничего не мог с собой поделать — ему скучно, и именно Ёнун заставил его это смотреть.

— Пара цитат. Одну ты прослушал в начале, другая скоро будет.

— Фильм ради двух цитат?

— И ради атмосферы. Она такая же странная, как и ты.

— Ну спасибо.

Хичоль надул губы, а Ёнун поцеловал его в лоб и потрепал по спутанным отросшим волосам.

В фильме звучали обрывки из передачи про горных орлов, и Хичоль наконец-то обратил на него внимание. Видеть телевизор на экране казалось чем-то странным и вычурным.

Слабым не выжить в горах.

Диктор повторил эту фразу несколько раз в разных вариантах, и длинные орлиные когти рвали плоть жертвы, и Хичоль прижался ближе к Ёнуну, впился пальцами ему в живот, и Ёнун крепче сжал его плечи.

Слабым не выжить в горах.

И у Хичоля пошли мурашки по шее от того, какой Ёнун сильный.

[горган]

Слабым не выжить в горах.

Хичоль поднял глаза и смотрел на его ожесточившийся профиль, на впавшие щеки и представил, как чужие слова, словно орлиные когти, раздирают его красивое лицо.

А потом Хичоль вздрогнул, когда мужчина на экране задушил ремнем тетушку в телефонной будке.

— Теперь ты понимаешь, да? — тихо спросил Ёнун.

— По-моему, это про тебя. Потому что я по умолчанию был сильным в этих горах, мне не нужно слышать никаких фраз.

Ёнун промолчал и поцеловал Хичоля в волосы.

Хичоль смотрел на экран, и его сердце начинало сжиматься от иррациональной боли.

Он увлекся, потому что наконец-то начался детектив и убийства, а еще он не мог выкинуть из головы Ёнуна и все думал, и думал о том, насколько Ёнуну тяжело.

В какой-то момент мы понимаем, что наша жизнь испорчена до неузнаваемости. И мы решаем начать заново. С чистого листа. И заводим детей.

— Ты часто говоришь на радио, что хочешь ребенка и не хочешь жениться.

— Ты слушаешь мою передачу?

— Каждый эфир.

— Но я не думаю, что моя жизнь испорчена. Я никогда не хотел, чтобы мои дети прожили жизнь за меня. Я просто… хочу ребенка? Как обычный тридцатилетний мужик?

— Но разве обычные тридцатилетние мужчины и не хотят начать свою жизнь с чистого листа?

Хичолю стало неуютно, заболела спина, и он вывернулся из объятий Ёнуна и потер отчего-то горящие щеки.

— Наверное, хотят. Ты тоже такой, Ёнун-а?

— Такой, — кивнул Ёнун. — Но иногда я думаю, что у меня никогда не будет детей. Потому что к ним прилепится ярлык того, что они мои дети. Не самого классного мужика на свете.

Хичоль поджал губы и почувствовал, как в груди растекается тоска и боль.

Порой нужно сделать что-то плохое, чтобы не совершить нечто гораздо худшее.

— А ты не думал об этом ни разу, Ёнун-а?

— Я бы никогда не сделал ничего хуже. Все было нормально.

Хичоль досматривал фильм, согнувшись, положив локти на колени и расставив ноги. И когда фильм стал подходить к концу, то Хичоль понял, что повторяется начало.

Так же, как цветок не выбирает свой цвет, мы не ответственны за то, какими нам суждено стать.

Стать взрослым — значит стать свободным.

— Дурацкий фильм, Ёнун-а, — сказал Хичоль. — Красивый, но дурацкий.

— Но разве это не правда?

— Нет. Потому что мы можем влиять на то, кем мы становимся.

Хичоль хотел сказал: «Ты сам сделал себя таким», — но у него не хватило сил, и обижать Ёнуна, бередить ему старую рану не было никакого желания.

Да и к тому же Ёнун делал все, чтобы изменить отношение к себе.

— Я не смог повлиять, — сказал Ёнун.

Хичоль промолчал, встал с дивана и заправил со своей стороны одеяло.

— Я пойду в душ, — Хичоль чувствовал себя неловко, хотелось сбежать от неудобного разговора как можно быстрее.

Он не закрыл дверь в ванную — Ёнун вряд ли зайдет, а если и зайдет, то это будет неплохим вариантом. Хичоль сделал воду попрохладнее, разделся и встал под душ.

Он думал помыть голову, но было лень, и он просто по-быстрому ополоснулся, завернулся в полотенце и захватил свою пижаму.

Ёнун стоял возле дивана. Постель была расстелена, а по телевизору показывали музыкальные новости.

Хичоль ему несмело улыбнулся: в какой момент он стал решать все их проблемы сексом?

Он сел на кровать — халат был короткий, и один его край сполз с голой ноги. Хичоль повел ногами, чуть выгнулся в груди и откинул голову; халат немного разошелся на груди — Хичоль плохо вытерся, и его кожа была все еще влажная.

Ёнун опустился перед ним на колени, и Хичоля посетило чувство дежавю.

Вот он, как в первый раз, опускается перед ним на колени, касается его ног и аккуратно берет ступню в руки.

— Я обожаю твои ноги, — сказал Ёнун, целуя свод его стопы. — Ты всегда говоришь, что любишь девочек с красивыми ножками. Ни у кого нет ног лучше, чем у тебя.

Ёнун гладил его по икрам, легонько сжимал за мышцы, и Хичоль чувствовал, как расслабляется, и насколько он, оказывается, был напряженным и уставшим.

— Разве нет ни одной девочки, у которой ноги были бы лучше, чем у меня? — спросил Хичоль и свел бедра.

Он сам жался перед Ёнуном, как девка, но ему нравилось дразнить Ёнуна, нравилось играться с ним, нравилось чувствовать, как тот его хочет.

Хичоль удивленно простонал, когда Ёнун стал целовать его пальцы и стопу, а потом укусил и лизнул рядом со щиколоткой.

— Хочешь, я тебе засос тут поставлю?

— А это вообще возможно? И не надо, не хочу, там больно будет.

Ёнун пожал плечами, подхватил его под колени и подтянул к себе поближе, задрал халат и стал целовать мягкие белые бедра.

— Мне нравится, когда ты целуешь мои ноги.

— Знаешь, я теперь вспоминаю, как тот брат принес Индии туфли. Я не стал бы одевать на тебя туфли, но я бы обувал тебя, если бы ты хотел.

— Ты настолько любишь мои ноги?

— Люблю.

Хичоль лег на спину, и Ёнун тут же забрался на него сверху — поджарый и сильный, и, несмотря на появившуюся худобу, все такой же тяжелый.

Ёнун развязал халат, вытащил его из-под Хичоля и разделся сам.

— А я вспоминаю, как Индию пытались изнасиловать, — сказал Хичоль. — И вспоминаю, как ты в ноябре меня чуть не изнасиловал.

— Я бы никогда не сделал того, чего ты не хотел.

— Но ты завалил меня силой.

— Хичоль-а, — Ёнун виновато опустил голову и уткнулся лицом ему в мокрую шею.

Хичоль погладил его по волосам и клевал в чуть колючую щеку, пока Ёнун не повернулся к нему, и Хичоль не поцеловал его в губы.

— Я не в чем тебя не обвиняю. Я бы в жизни тебя и близко к себе не подпустил, если бы ты заставил меня с тобой трахаться. Я бы считал тебя пустым местом, если бы ты не остановился.

Хичоль видел, как увлажнились у Ёнуна глаза; он прижал его ближе и продолжил:

— Но… несмотря на всю свою грубость, ты смог остановиться, да?

— Я не хотел делать тебе больно.

— Я знаю. Все нормально, Ёнун-а. И я хочу тебя прямо сейчас.

Ёнун перевернул их обоих на бок, сжал Хичоля за ягодицу и целовал его в шею. Хичоль сдавленно простонал, когда Ёнун надавил пальцами ему на дырку и проскользнул кончиками внутрь.

Без смазки было неприятно, и дальше первой фаланги пальцы не всовывались, и Хичоль возмущенно шлепнул Ёнуна по бедру.

— Мне больно так будет.

— Мне нравится тебя трогать. Я не собираюсь тебя так трахать, я хочу тебя просто потрогать.

Хичоль потянулся, вытащил смазку из коробки — она все еще лежала там — и всунул ее Ёнуну.

— С запахом колы? — спросил Ёнун и криво улыбнулся.

— Ну так получилось.

— Да как так вообще могло получиться?

— На сайте появились с экзотическими запахами, и я решил взять.

Хичоль не дал Ёнуну ничего сделать — опрокинул его на спину и оседлал сверху.

— Я хочу все сам, — сказал Хичоль.

Он потерся ягодицами о возбужденный член Ёнуна, а потом наклонился вперед, выпятив зад, смазал пальцы — колой от смазки и вправду пахло очень резко — и коснулся собственной дырки.

— Так сильно хочешь? — тихо спросил Ёнун, хватая его за волосы и вовлекая в поцелуй.

Хичоль застонал, пропихивая в себя два пальца — он давным-давно не делал этого сам, и это было странно, немного больно и волнительно.

Внутри него было мягко и горячо, и мышцы быстро растягивались под пальцы, поэтому вскоре Хичоль пропихнул в себя еще один и трахал себя пальцами. Он не заметил, как возбудился: из члена прямо на живот Ёнуну капала смазка. Хичоль обхватил себя за член и почувствовал, как дырка сжалась, и что сам Хичоль находится почти в предоргазменном состоянии.

Хичоль вытащил из себя пальцы — без них тут же стало неприятно пусто, — взял член Ёнуна в руку и направил его в себя.

Ёнун придерживал Хичоля под бедра и не проявлял больше никакой инициативы, и Хичоль смог медленно сам опуститься на его член. Хичоль сел на него полностью, уперся ладонями в грудь Ёнуна и тяжело дышал.

[горган]

Где-то под пальцами билось сильное сердце Ёнуна, и только сейчас Хичоль заметил, как сильно очертились у него грудные мышцы, и что под ладонями теперь тверже, чем было.

Он хотел приподняться, но бедра дрожали, между ног было мокро, а член Ёнуна слишком сильно распирал его изнутри.

— Тебя тяжело? — спросил Ёнун, гладя его по коленкам.

Хичоль покачал головой, и волосы упали ему на лицо спутанным комом; он впился в Ёнуна ногтями и с трудом поднялся на члене раз-другой, чувствуя, что сил нет совсем.

Но говорить Ёнуну, что он какой-то обессиленный, не хотелось.

Хичоль прикрыл глаза и медленно задвигался — член покачивался, из дырки текло, а бедра дрожали от каждого движения. Ёнун положил ладони прямо туда, где напрягались мышцы, и мягко тер их большими пальцами.

Волосы прилипли Хичолю к лицу, да и сам он весь вспотел; он в конце концов поймал ритм и смог трахать себя так, чтобы бедра не сильно болели.

Ёнун иногда негромко стонал под ним, иногда пытался вскидывать бедра и иногда слишком сильно сжимал свои руки, но в целом Хичоль чувствовал себя в безопасности.

Хичоль открыл глаза и вздрогнул, когда увидел, что Ёнун смотрит на него.

Он склонился над ним и поцеловал в полуоткрытые губы, и Ёнун дышал ему прямо в рот, лениво поцеловал, посасывая его язык.

Хичоль вертел бедрами, пытаясь сделать так, чтобы Ёнун глубже достал. Ёнун смотрел на него, как завороженный, и Хичоль вертел бедрам сильнее, чувствуя себя слишком красивым, желанным, обворожительным.

Он завел одну руку за голову и вплел ее сам себе в волосы — голова вспотела, и Хичолю становилось все тяжелее дышать. Пот заливал лицо, и Ёнун вытер стекающие капли Хичолю со лба, а потом обхватил его за твердый стоячий член и задвигал рукой, отчего Хичоль вздрогнул и громко застонал.

Он стал быстро трахать себя на Ёнуне, почти полностью снимаясь с члена и резко садясь обратно. Хичоль снова закрыл глаза — все равно сфокусировать зрение ни на чем не получалось.

Хичоль слышал дыхание Ёнуна, слышал, как в нем самом немного хлюпает, как он сам тяжело дышит и практически задыхается.

Ёнун переместил руки ему на ягодицы, сжал их и сам стал трахать Хичоля — по комнате раздавались громкие шлепки их бедер.

Хичоль сам довел себя до оргазма, закусив губу и срываясь на сдавленный скулеж. Ёнун все еще трахал его, и это было слишком-слишком для только что кончившего Хичоля.

Ёнун натянул его на себя, замерев и не позволив двигаться, и Хичоль почувствовал, как внутри разливается горячая сперма, как Ёнун расслабляет хватку и просто гладит его.

Хичоль обессиленно упал на него сверху, пытаясь перевести дыхание. Сразу же начало клонить в сон, а Ёнун крепко обнял его обеими руками — их кожа слипалась, и это было не очень приятно, но Хичолю совершенно не хотелось от него отлипать, не хотелось ложиться просто рядом.

Хотелось просто остаться вот так вместе, желательно хотя бы на ближайшие пару минут.

● ● ●

— Эту песню подсказал мне один парень из моей части. Как-то раз так и сказал: «Ёнун-а, она напоминает мне тебя», — сказал Ёнун Хичолю несколько недель тому назад.

— Ну и, в общем, я ее буду петь на Супер Шоу. Я хотел, никто не был против — наоборот, кстати, поддержали абсолютно все. Я боюсь немного, правда, но хочется. Ты представляешь, у меня будет свое соло! — говорил Ёнун.

— Ты сможешь придти? Я хочу, чтобы ты это видел. Я очень хочу хотя бы знать, что ты был на концерте, — говорил Ёнун. — Ты же был на концерте Боа, что мешает сходить на наш?

— Не знаю, Ёнун-а, — сказал Хичоль. — Я постараюсь, но не буду ничего обещать. Я все еще не очень хочу светиться там, где есть Супер Джуниор.

— Я буду ждать тебя, хён.

Ёнун больше не заикался ему про этот соло-стейдж, только как-то тоскливо поглядывал на Хичоля.

Хичоль почти всегда приезжал после работы в общежитие — у Ёнуна не было времени ездить к нему на квартиру, а Хичолю хотелось хотя бы просто его видеть.

Ёнун, как оказалось потом, уезжал в конце февраля во Вьетнам — Хичоль, кажется, узнал об этом последним, никто — и сам Ёнун — не говорили ему вплоть до его отъезда.

Потом вся группа постоянно ездила куда-то, они репетировали концерты, и Хичоль проводил все свободное время в играх и с Гонхи.

И как-то раз в середине марта Ёнун сказал ему:

— Хён, приди хотя бы на репетицию. Приходи перед радио, мы будем репетировать днем.

Хичоль хотел приехать с Гонхи, но вовремя опомнился — нечего там делать никому, кроме него самого.

Он сидел в пустом огромном концертном зале, и Ёнун не заметил его. Хичоль сел далеко, в плохо видимом месте, и смотрел на Ёнуна, которого он едва ли мог различить, сидящего за столом Ёнуна, рядом с которым был стул.

Зато он слышал, как Ёнун пел, слышал его сипловатый приятный голос и слова, от которых ему сдавливало сердце.

Хичоль чувствовал, что глаза невольно слезились, что во рту горчило. Хичоль размазывал текшие слезы по горящим щекам, и какого-то черта с собой рядом не было носового платка.

Хичолю казалось, что он слишком громко сморкается, что Ёнун услышит и, не дай бог, пристанет с дурацкими расспросами, а у Хичоля нет сил ничего говорить, Хичоль не может ничего говорить, Хичолю только надо его обнять и спросить: «Почему ты так мало говорил мне, Ёнун-ни?».

Хотелось назвать его Ёнун-ни, потому что Ёнун казался ему маленьким, запуганным, потерянным.

На Хичоля вдруг навалилось осознание, что, наверное, ничего не изменилось. Ничего не изменилось в жизни Ёнуна благодаря ему.

Хичоль надеялся, что Ёнун его не заметит, что у него хватит мозгов не идти к Хичолю.

Но когда начались репетиции других, Ёнун уселся рядом с ним. От него пахло немного сигаретами и очень резко — одеколоном, а еще он нервно постукивал пальцами по колену, словно бы не мог на что-то решиться.

Хичоль не поворачивался к нему и занавесился волосами, чтобы Ёнун не заметил его заплаканного лица.

— Спасибо, что пришел, хён, — сказал он. — Как тебе?

— Я… — Хичоль запнулся, горло неприятно сдавило. — Знаешь, этот пустой стул как будто для меня оставили, — он криво улыбнулся.

— Я пел не о тебе, хён.

Ёнун замолчал на какое-то короткое время и продолжил:

— Скорее, это о том, что было. Я не влюблен в тебя, хён, как влюбляются в девочек. Я будто бы был с тобой всю жизнь, я будто бы возвращаюсь домой. И даже если мне из-за чего-то плохо, даже если я слово распадаюсь на части, ты все равно со мной. И это немного легче.

— Я думал, что стал для тебя чем-то другим, — сказал Хичоль.

— Я не знаю, как тебе еще говорить. Я не знаю, как сказать, если ты этого не чувствуешь. Я, наверное, хотел показать тебе, в какой трудный момент ты оказался рядом со мной.

И теперь они сидели на одной кровати в их общей спальне общежития, укрывшись одним одеялом. Было полчетвертого утра, и оставалась пара дней до того, как у группы начнутся концерты, как Ёнун почти все время будет пропадать.

Хичоль играл в «Легенду», а Ёнун просто лежал рядом и, кажется, не спал.

— Я сейчас вспомнил, как ходил к тебе на репетицию.

— М? С чего ты вдруг? — сонно спросил Ёнун.

— Не знаю, само всплыло, — Хичоль пожал плечами.

Он отложил ноутбук и посмотрел на Ёнуна. Тот лежал, а Хичоль сидел поперек кровати, положив свои ноги на его.

— Я думал, что у тебя пройдет вся эта боль по прошлому благодаря мне. Я думал, что ты и завел со мной отношения ради этого, — продолжил Хичоль.

— Ради того, чтобы заменить одно другим?

— Ну вроде этого. Ты был одинокий, тебе было тяжело — как и мне, впрочем, — а тут я подвернулся.

— Я бы в жизни не приставал к тебе, если бы ты сам не начал первым. Я бы никогда не стал тебе об этом говорить, — сказал Ёнун и сел рядом с Хичолем, касаясь его голым плечом. — Мне правда было плохо и одиноко. Мне не с кем было говорить, Хичоль-а. Не с кем было толком и время-то проводить. Я чувствовал себя чужим, и это ощущение все еще не до конца прошло.

Хичоль тер между пальцами кончик одеяла, ни о чем не думая — в голове было что-то вроде вакуума, и думать ни в какую не получалось.

Не хотелось.

Не было никакого желания.

— Мы какие-то идиоты, — безэмоционально произнес Хичоль. — Я — потому что придумал себе черт знает что, а ты находишься в каком-то своем мире отдельно от меня и, так, захаживаешь в гости на чаек и секс.

Хичоль встал с кровати — в комнате стало душно и тяжело находиться, его словно бы придавливало к земле, даже голова немного разболелась, и замутило.

— А ты ни разу не думал, что мне нужны именно чаек и секс, а не светлое спокойное будущее? — чуть громче, чем следовало, крикнул Ёнун ему вслед.

— Но ты хочешь именно его. Иначе бы тебя не волновали статьи, лайки и что о тебе скажут. А если так, то и в гости ты ко мне ходишь временно — вот о чем я говорю, Ёнун-а. Что это все — всего лишь временное обстоятельство, которое когда-нибудь тебе будет больше не нужно.

Хичоль тяжело вздохнул — вот так, как вздыхать нельзя, он твердо верил в это убеждение. Нельзя так вздыхать, иначе умрешь.

Он пошел на кухню и вытащил себе вчерашний ужин — подсохшее мясо и тушеная неизвестно с чем редиска.

Хичоль ел в полной тишине и понял, что внутри ему не больно: у него не болит сердце, не хочется выть и делать какие-то глупости; в голове как был, так и остался вакуум.

Наверное, он всегда и был уверен, что все так и будет.

Что они будут организмом, системой, которая сама себя и уничтожит.

[горган]

Перед глазами проносились картинки того, чего он вполне мог избежать: он мог не раздвигать ноги перед Ёнуном и не говорить, что любит его, и не принимать его подарков. Можно было делать все как обычно — сидеть в общежитии и пить, и смотреть телевизор, и играть в волейбол.

И не заниматься тем, чем мужики не должны заниматься.

Хичоль с громким звуком отодвинул от себя тарелки и положил голову на сложенные руки, снова тяжело вздыхая.

Боже, он точно сдохнет.

И Ёнун ничего не сказал насчет того, что он постригся.

Состриг его любимые кудри.

● ● ●

— Хён. Хён, я тебя не разбудил? — голос у Ёнуна был низкий и запыхавшийся.

Хичоль отвел телефон от уха и глянул на экран — пятница, 02:43.

— Ёнун-ни, ты смотрел на часы? — Хичоль хрипел и едва ли мог разлепить ссохшиеся губы.

— Хён, прости, я… Хён… — Ёнун громко дышал в трубку.

— Заткни себе свое «хён» и говори, какого хрена ты мне звонишь в такое время в рабочий день.

— Мне приснилось, что ты убил меня.

Хичоль потер глаза и провел по влажному от сна лицу рукой, пытаясь проснуться и осознать происходящее.

— И ради этого стоило мне звонить? — пробормотал Хичоль. — Слушай, я сейчас брошу нахер трубку.

— Ты хоть раз умирал во сне, хён?

Хичоль неоднократно переживал во снах аварию: ему ломало заново ногу, его выбрасывало из машины, ему снилось, как в его ногу вставляют протезы.

— Ни разу, — сказал Хичоль и открыл глаза — в спальне было темно и ни на чем не получалось сфокусироваться.

— Мне никогда не снилось ничего такого. Я даже толком не вспоминал о тебе сегодня, а потом этот сон. Ты ударял и ударял меня ножом. Как сумасшедший муж из криминальных новостей.

Мурлыкнув, на кровать забрался Хибом и тут же подобрался Хичолю под свободную руку. Хичоль обнял его поперек живота и притянул к себе под бок — Хибом завалился, стал мурчать и вылизываться.

— Ты сидел со мной — я все еще помню, как тяжело было дышать. Ты сидел рядом, пока не приехала скорая. Ты сказал, что ненавидишь меня и успел сбежать. И я умер на скорой.

Хичоль слушал его, затаив дыхание.

Дурацкие сны Ёнуна.

Дурацкий Ёнун.

Хичоль гладил Хибома по жесткой шерсти на лбу, и Хибом ластился под прикосновение.

— Я теперь думаю, какого черта мне это вообще приснилось.

— Это просто дурной сон, Ёнун-а, забудь о нем, (разбей) я не думаю, что он значит что-то страшное, — Хичоль попытался заглушить зевок, не очень-то получилось, и он слышал, как Ёнун тихо хмыкнул.

— Я не боюсь того, что он значит. Знаешь, я ведь завидую тебе, хён. Ты и во сне мне говорил, что завидовать — плохо. А потом всадил мне нож в живот.

— Ёнун-а… — перебил его Хичоль.

— Помолчи. Я правда тебе завидую, у меня не получается даже на долю быть таким, как ты. Хотя мне бы хотелось быть таким же свободным. Я так рад, что ты у меня есть, хён. Ты можешь делать со мной все, что захочешь, — Ёнун замолчал, и Хичолю показалось, что он плачет.

— Ты плачешь? — тихо спросил Хичоль.

— Нет, хён, ты что. Мужики не плачут, — со смешком сказал Ёнун.

— Ну конечно.

— Я смотрел запись радио с прошлой недели. У тебя так быстро волосы отрастают. Тебе хорошо, хён.

— Я не хочу пока их отращивать, мешают. Да и Гонхи говорит, что временная смена стиля мне будет только на пользу. Так что я их пока буду состригать.

Хибом перестал вертеться и наконец-то улегся. В комнате снова стало тихо, и Хичолю стало некомфортно и жарко под одеялом.

— Лишь бы тебе нравилось, хён. И знаешь, я сейчас думаю, что если бы ты когда-нибудь попытался убить меня, то я ничего бы не сделал. Я бы позволил делать тебе все, что хочешь.

— Перестань нести чушь, — устало сказал Хичоль. — Зачем мне тебя убивать?

— Потому что я слишком глупый донсен. Меня самого от себя тошнит. Не такой тебе друг и любовник нужен.

Хичоль скривился от слова «любовник». Слишком гадко оно звучало в их отношении, не к месту.

— Меня ты устраиваешь таким, какой ты есть. Или ты думаешь, что я дружу с тобой столько чертовых лет, а теперь и трахаюсь только потому, что ты просишь хорошо? Или как?

— Хён.

— Вот чего-чего, а тупости тебе не занимать.

Они оба молчали, и когда это молчание слишком затянулось, и, похоже, ни один из них не собирался его нарушать, Хичоль сбросил вызов и почувствовал себя паршиво.

Он быстро устал лежать, а заснуть не получалось. Рука, на которой лежал Хибом, затекла, и в ней покалывало.

Хичоль аккуратно переложил Хибома на кровать и сел, свесив ноги на холодный пол.

Он так и не стал лучше видеть в темноте — все сливалось в черное-серое непроглядное пространство, разве что только под руками было мягкое шелковистое одеяло, и Хичоль очень ярко представлял его — он купил себе серое постельное белье в черно-белый цветок и полоски.

— Почему мы с ним вечно не находим общий язык, Хибом-а? — понуро спросил Хичоль.

Он забрал телефон и пошлепал в ванную, по дороге везде включая свет, кроме спальни, чтобы не разбудить Хибома.

Для тех часов ночи проспавший всего ничего Хичоль выглядел очень даже неплохо. Он пригладил растрепавшиеся волосы и протер лоснящееся лицо тоником.

Вечером было радио, и Хичоль надеялся, что еще сможет заснуть и не будет таким чудовищно сонным на передаче.

Он взял себе пепси из холодильника и устроился в гостиной на диване, включив телевизор.

Хичоль быстро заскучал, а еще внутри было тяжело и гадко, неспокойно. Он долго вертел телефон в руках, а потом решился и набрал Гонхи. Тот ответил не сразу — Хичоль даже почувствовал себя немного виноватым, — а потом в трубке раздался мат и сдавленные стоны.

— С добрым утром, Гонхи-я, — довольно протянул Хичоль.

— Ты такая скотина, Чол-ли. Тебя срочно надо постричь?

— Нет, приезжай ко мне, как только сможешь. И наличку с собой возьми.

— Ты не мог написать мне это смской? — Гонхи громко зевнул.

— Мне хотелось услышать тебя, Гонхи-я, ты невыносимо милый в три утра.

— Может, мне тебе еще и киёми спеть?

— Не надо, споешь, как приедешь. Приезжай, я тебя буду ждать

— Ладно, Чол-ли. У тебя все, и я могу дальше поспать?

— Все, — Хичоль невольно улыбнулся. — Спи, Гонхи-я.

Хичоль остался сидеть в гостиной и так и не заснул. Гонхи появился на его пороге ближе к десяти утра. Хичоль успел привести себя в порядок к тому времени: помыл голову и немного причесался, сделал маску для лица, чтобы оно спухло и не лоснилось.

Только увидев Хичоля, Гонхи налетел на него с объятиями.

— А теперь рассказывай, почему ты мне так рано звонил, — сказал Гонхи, заходя в квартиру и разуваясь.

Хичоль провел его на кухню — Гонхи, как оказалось, принес с собой маленьких пирожных и какой-то ягодный шнапс.

— Зачем ты все это купил? — спросил Хичоль.

— Если бы у тебя все было в порядке, ты бы не звонил мне в три ура. Ну я и решил немного поднять тебе настроение.

Хичоль вытащил из фирменного бумажного пакета пирожные — их было шесть штук, и все они были разные: темное с вишней, кусочек макового пирога, корзинка и три бисквитных с разными топпингами.

— А шнапс просто ягодный? Где ты его откопал? — Хичоль взял в руки бутылку и пытался прочитать, что написано на этикетке.

— Один друг из Европы привез, вроде как из разных ягод, да. Ты же ходил на курсы английского, вот и читай.

— Я ходил туда не так долго, и тут не английский вроде бы.

Хичоль разочарованно отставил бутылку и откусил кусок от одного из бисквитных пирожных.

— Так что случилось? — повторил Гонхи и уставился на него с интересом.

— Ёнун случился.

— Опять?

Кажется, Гонхи был совсем не впечатлен ответом Хичоля, и Хичоль укоризненно посмотрел на него.

— Я совсем запутался в наших отношениях, — сказал Хичоль. — Я не знаю, что делать, что говорить, как вести себя с ним. Он позвонил мне сегодня ночью и сказал, что ему приснилось, будто я убил его.

— Ого, — Гонхи оперся локтями на стол и положил голову на сложенные ладони.

— Сказал, что завидует мне. Вообще, он много чего говорил, я и не вспомню сейчас. Но я безумно устал от всего этого. Я не понимаю, кто из нас создает проблемы, и какого черта все становится хуже.

— Вы оба создаете проблемы, — начал было Гонхи, но Хичоль прервал его:

— Я думаю, может быть, я и правда его убиваю. И ему только тяжелее со мной.

— Ты дурак, — сказал Гонхи и сам взял одно пирожное. Он вытащил из кармана джинсов телефон и стал что-то искать в нем. — Вы оба дураки, и с вами надо только по-дурацки.

Хичоль невнятно промычал, соглашаясь, и наблюдал, как Гонхи увлеченно пялится на экран.

— Нашел! — воскликнул он и зачитал: — Умирать во сне — к переменам, к окончанию какого-то этапа в жизни и к долголетию. А еще это надуманные страхи. Сонники не врут, Чоль-а, это все под вас попадает.

Хичоль поджал губы и доел пирожное. Пальцы были перепачканы в креме, и он облизал сладкие остатки с кончиков.

— Прекрати придуриваться, — сказал Хичоль. Руки остались пустыми, и ему захотелось что-нибудь взять — на что можно было бы отвлекаться. — Я не знаю, что мне делать.

— А пустить на самотек не вариант?

— Этот самотек довел до того, что я его скоро другом перестану воспринимать, и мы рассоримся раз и навсегда.

[горган]

Гонхи замолчал, и на кухне повисла неловкая тишина. Хичоль встал из-за стола и прислонился к холодильнику, не находя себе места.

— Может, тогда стоит просто прекратить все это? Сказать ему, что не хочешь больше этих отношений?

— А я не знаю, хочу ли я их или нет. Я хочу, чтобы все было хорошо. Чтобы спокойно было и мне, и ему. И я не представляю, что нужно для этого сделать.

— Поговорить с ним? Не скрывая ничего? Я знаю, как ты не любишь говорить про свои чувства, но это не выход. И я не смогу тебе толком ничего подсказать, в конце концов, это ваше дело и в первую очередь — твое.

— Наверное, ты прав, — Хичоль согласно кивнул. От холодильника замерзли плечи, и этот холод пробрался ему до самого сердца.

Он не хотел, не мог отпускать Ёнуна.

Он не должен был его отпускать.

И от этой мысли стало неожиданно легче, словно бы Хичоль признался себе в том, в чем никак не мог признаться.

— Знаешь, а я люблю его все-таки, — сказал Хичоль. — Не знаю как, но люблю. И я хочу, чтобы он знал, что у него всегда есть я. Что мне можно позвонить, со мной можно потрахаться и всякое такое. И теперь я понимаю, какого черта он заикался про детей и женитьбу. И мне почти все равно, что будет.

— Скажи ему об этом. Скажи, чтобы он как обычно не надумал себе ерунды.

● ● ●

Май подходил к концу, когда Хичоль уговорил Ёнуна сходить с ним в кафе. У группы немного разгрузилось расписание перед летом, и Хичоль смог вытянуть его на нейтральную территорию.

Они поехали на самый край города в тихую неприметную кафешку на веранду.

Было жарко, лето снова набирало обороты, и Хичоль ходил в свободных ярких штанах, в просторных майках и мокасинах. Он купил себе целую дюжину разных мокасинов. А еще отращивал волосы и ровнял их каждый раз — Гонхи показал ему как, и Хичолю понравилось.

— Ты изменился, — сказал Ёнун, когда увидел его.

Они приехали в кафе по отдельности — Ёнуну было ближе к нему после расписания, и Хичоль попросил не заезжать за ним.

Несмотря на жару, было довольно ветрено, и хоть Хичоль и пытался немного залакировать волосы, они все растрепывались.

У него были очки с круглыми стеклами в толстой оправе и новый выпуск Dazed & Confused в руках.

— А ты все такой же, Ёнун-а. Прошло же не больше месяца, да?

Хичоль снял очки и сел напротив него.

— Больше. Около двух или полутора. Я не считал.

Ёнун был гладко выбритый — совсем не такой, как в журнале, — в простой футболке и джинсах, и рядом с ним на черном столике лежали телефон, ключи от машины и листок с меню.

— Ты заказывал уже что-нибудь? — спросил Хичоль.

— Только колу попить. Я недавно приехал и решил дождаться тебя, — Ёнун чуть-чуть нахмурился — солнце попадало ему на лицо и в глаза, и Хичоль видел, как под светом радужка его глаз становится совсем желтой.

— Как концерты? — Хичоль взял в руки меню и выискивал в списке хоть что-то привлекательное — в итоге он остановился на простоватом супе с мидиями и лапшой, банановом мороженом и джин-тонике.

— Отлично. Лучше, чем я ожидал. Чувствую себя живым.

Ёнуну принесли колу, и он замолчал на это время, а Хичоль сделал свой заказ.

— Я читал статью с тобой, — сказал Хичоль, разворачивая перед ними журнал. — Какого же черта ты мне говоришь, что все отлично, если ты сам пару дней назад говорил, что боишься, будто те, кто берут у тебя автографы, могут тебя стыдиться?

— Ну потому что это так и есть. Мне стыдно перед людьми, которым я нравился или нравлюсь.

Хичоль покачал головой и воздохнул. Ветер перебирал странички журнала, и они тихо шуршали.

— Тебе не должно быть стыдно, — Хичоль отвел взгляд и посмотрел на улицу. Кафе было на холме, и внизу простиралась дорога, (разбей) недалеко на парковке стояли чужие машины, а на горизонте виднелся весь остальной Сеул.

Ёнун пожал плечами и отпил немного колы:

— Мне все равно, Хичоль-а. Меня устраивает мое положение, оно не такое уж и сложное. Могло ведь быть и хуже. И ты снова отращиваешь волосы?

— Я решил отпустить чуть-чуть, — Хичоль машинально пригладил волосы.

— Я очень много думал о нас, — Ёнун нервно вертел красной трубочкой в стакане с колой. — И я постоянно приходил к выводу, что мне очень хорошо с тобой. Что от секса ничего не изменилось — ты все еще Чол-ли, которого я обожаю, ты все еще дурак, которого я знаю с девяностых. Ничего ведь не изменилось?

— Изменилось, иначе бы у нас не было всех этих недоговорок, — Хичоль пролистал журнал и открыл фотографии Ёнуна, а сверху положил его телефон, чтобы страницы не перелистывались ветром.

— Но мы можем поговорить и придти к какому-то выводу? Разве нет?

— Я и хотел ради этого тебя увидеть.

Хичолю принесли еду. Он постелил салфетку на колени, подвинул к себе поближе суп и принюхался — пахло хорошо, как домашний рамён. Он разломал одноразовые деревянные палочки, выхватил в супе кусок буженины, немного лапши и немного овощей и съел, запивая бульоном.

— Я помню, как ты говорил про девушек, что, мол, не против, если я буду с кем-то встречаться, — сказал Хичоль, прожевав. — Ты не отказываешь от своих слов?

— Нет, я все еще так считаю. Я хочу, чтобы ты не чувствовал себя обремененным.

— Гонхи бы сказал, что ты идиот, — Хичоль откусил кусок от половинки вареного яйца и вытер бумажной салфеткой бульон, размазавшийся по губам.

— Но я трахаюсь не с Гонхи. И встречаюсь тоже не с ним. Ну какого черта с тобой всегда так все получается? Мы каждый раз начинаем говорить про какую-то ерунду, ругаемся, трахаемся и топчемся на месте.

Ёнун откинулся на стуле и сложил руки на груди. На руках у него немного виднелись вены, и Хичоль ненавидел, когда они появлялись. Зато на бугрящиеся мышцы он смотрел не без удовольствия.

— Не знаю, Ёнун-а. Мне бы самому хотелось понять, что делать, — Хичоль немного отодвинул от себя тарелку — есть хотелось, а кусок в горло не лез.

Он услышал, как заскребли ножки стула по полу — Ёнун встал и подвинул его совсем близко к Хичолю, практически вплотную. Он сел рядом и притянул его к себе за плечи, и Хичоль наклонил голову набок, касаясь ею ёнуновой.

Они молчали, и дул легкий, сладкий летний ветер; Хичоль прикрыл глаза, расслабляясь — от объятий Ёнуна было жарковато, но в них было спокойно. От Ёнуна едва уловимо пахло одеколоном — может быть, он наконец-то понял, что Хичолю не нравятся резкие запахи, а может, одеколон уже просто выветрился.

[горган]

— Я, прежде всего, хочу, чтобы мы оставались друг у друга, — сказал Ёнун. — Чтобы мы не поругались раз и навсегда, чтобы мы всегда могли друг другу позвонить. Чтобы мы могли с тобой выпить и сходить посмотреть футбол.

— Мне тоже этого хочется.

— Но мне нравится тебя целовать, мне нравится быть с тобой, — продолжил Ёнун, не обращая на его слова никакого внимания. — И если ты мне скажешь, что не хочешь видеть рядом со мной никаких девок, то я ни к кому и не пойду.

— Ёнун-а… — Хичоль легонько боднул его головой.

— Я чувствую себя счастливым просто от того, что счастлив ты. Я справлюсь как-нибудь с тем, что происходит со мной. Со мной все в принципе не так уж и плохо. Я только хочу видеть счастливым тебя, Хичоль-а.

Хичоль поджал губы, чувствуя, что глаза щиплет, и он вот-вот расплачется. Он шмыгнул носом и протер глаза, не позволяя себе плакать.

— Ну зачем ты все это говоришь? — спросил он, вырвавшись из объятий Ёнуна.

Он снова склонился над тарелкой, но только вяло ковырял в остывающем супе палочками.

— Какой же ты дурной, хён. Я говорю потому, что люблю тебя. Не как любовника, друга, одногруппника — как самого классного человека, который был в моей жизни. Мы не так часто с тобой видимся, но это не значит, что я тебя не ценю.

— Я знаю, — резко прервал его Хичоль.

— И что тебе еще тогда надо? Я устал от этого, Хичоль-а. Я тоже не знаю, как жить и что делать, но я хочу быть рядом и хочу видеть тебя счастливым. Больше мне ничего не надо.

Хичоль молчал и снова принялся есть суп, чтобы создать хоть какой-то повод, чтобы ничего не говорить.

— Между нами не было раньше такого напряжения, — грустно сказал Ёнун.

Хичоль смотрел на зеленые холмы и на изредка проезжающие машины. Внутри было пусто, и в голове — тоже, и ему совершенно не нравилось выяснять отношения.

Хотелось доесть суп, сидя в объятиях Ёнуна.

И позвонить Донхэ.

И съездить с Гонхи на какой-нибудь курорт хоть на недельку.

И увидеть Чонсу.

И, пожалуй, снова быть с группой, потому что он успел соскучиться по этому.

— Мне все равно, будешь ли ты с кем-то встречаться, — произнес наконец Хичоль и съел ложку супа. — Мне все равно, что ты будешь делать для своего имиджа и прочее. И если ты хочешь меня трахать, то я не хочу, чтоб об этом кто-либо знал, мне благополучно хватает Чонсу.

— И это у нас теперь вроде как все нормально?

— Ну вроде как. Не знаю, Ёнун-а, не хочу думать. Хочешь, я тебе секрет открою? Я тебя иногда ревную. Поэтому не знаю, правду ли я вообще говорю.

Ёнун тяжело и шумно вздохнул за его спиной, а потом сцапал Хичоля в объятия, заключая в своей медвежьей хватке.

— Ну какого хрена ты делаешь, — возмутился Хичоль. Палочки пришлось отложить, и вообще, видимо, со всеми этими разговорами он не сможет его доесть — суп совсем остынет и будет невкусным.

— Ты такой глупый хён.

— Глупый, — согласился Хичоль.

— Ты же сам хотел свободных отношений и теперь ревнуешь.

— Я постараюсь тебя не ревновать. И не обижаться. И всякое такое. Мне иногда кажется, что я и не чувствую ничего такого толком. Просто… напридумывал себе, пока сидел один. Видишь, какой хён у тебя выдумщик.

— Ты всегда таким был, — голос Ёнуна смягчился, и Ёнун зарылся носом ему в волосы, вдыхая сладковатый запах. — Хочу снова увидеть тебя с кудрями. Мне так нравится больше всего.

— Я помню. Ничего, когда-нибудь они вернутся, и ты сможешь еще немного ими полюбоваться.

Там, где их руки соприкасались, кожа вспотела, но Хичоль не стал больше вырываться. Он подставил лицо ветру и почувствовал, что объятия стали крепче.

Какая в целом разница — трахаются они или нет.

Они никогда не были какой-то парочкой, они всегда были Хичолем и Ёнуном, которые и оставались такими же, как и много лет назад.

Они всегда ссорились по совершенно идиотским причинам и все равно оставались вместе.

Ёнун поцеловал его в щеку, а Хичоль чуть повернул голову, позволяя прикоснуться к своим пересохшим губам.

— Я скучал по тебе, — сказал Ёнун, смахивая лезшую ему в глаза челку.

Хичоль улыбнулся уголком губ, всматриваясь в его лицо — Ёнун казался ему взрослым, свободным, знающим, что он делает.

И Хичоль надеялся, что ему не просто кажется, что Ёнун смог что-то изменить, находясь рядом с ним.

— Я тоже скучал по тебе, Ёнун-а.

[blow it like flute]

моя прекрасная девочка, с выкладкой тебя! я так рад, что ты это сделала, я, наверное, никогда не забуду, как ты боялась и одновременно хотела этой выкладки.
этот фанфик - определенный момент моей жизни, и я буду с радостью перечитывать его снова и снова, я буду с радостью погружаться в эту историю, в этих персонажей - потому что они стали близки мне. сегодня я открыл текст и словно увиделся со старыми друзьями - и это было приятно.

— Ты сложный, хён. И не такой, как раньше.

— Ты тоже не такой, Ёнун-а.

вот она - общая идея истории. они уже не такие, какими были когда-то - до дебюта, до армии, до этой свалившейся славы. и они уже не будут прежними - после армии, после всего, что между ними было. это не значит, что они стали хуже - каждый примет второго любым, каким бы он ни был. и научится мириться с этими изменениями.
мне безумно нравится твой ёнун - просто вот мужик моей мечты, серьезно. он такой... заботливый, понимающий и трогательно-нежный, но при этом какой зверь в постели, вот кому надо let out the beast. и его переживания по поводу внешности, по поводу комментариев - за тяжелой и грубоватой внешностью скрывается очень ранимый подросток с комплексами, и похрену, что ему уже за 25.
зараза и просто заноза в заднице кимхичоль - с одной стороны, он мне вроде нравится, а с другой - ну хочется дать ему по затылку, приложить об что-нибудь и вправить мозги. он весь зацикленный на себе, погружающийся в свои переживания, он все усложняет, закручивает, додумывает - и с остается практически ни с чем.
но при всей этой фигне ёнун не оставляет его - ёнун всегда рядом, ёнун терпит, ёнун умеет пережидать бури и катаклизмы.
мне безумно нравится, как ты описываешь одиночество хичоля - в пустой квартире только кошки, в пустой душе - нежелание делать хоть что-то, в набранных контактах - только гонхи.
а потом, как гром, как молния, появляется в его жизни ёнун - возвращается из армии почти незнакомый, тихий, спокойный. надежный.
наверное, совершенно неудивительно, что они выдумали себе эту любовь. им отчаянно хотелось, чтобы этот секс был чем-то большим, ведь большего они себе позволить не могут. хичолю просто нужен был человек-скала, мягкий, как перина, твердый, как бетон. ему нужен был человек, который поддержит, поймет и заполнит пустоту внутри, когда ни друзья, ни работа, ни фанаты этого сделать не могут.
а ёнуну нужен был человек, так же поддерживающий и понимающий, но в тоже время не дающий спуску. чонсу - это хорошо, это здорово, но чонсу скорее обнимет и утешит, а хичоль даст пенделя, пусть и морального.
меня зацепили в тексте все эти алкогольные вливания, гастрономические изыски и крепкая связь с реальностью. объективно я понимаю, что в реальности, конечно, все было иначе. но где-то в глубине души, хочется, чтобы это все - написанное и рассказанное тобой - оказалось правдой.
очень правильно, что в итоге они разобрались в себе и в друг друге - и главное, в своих отношениях. они вовремя остановились и поняли - это не любовь. но та "любовь", что у них была, придавала им сил, и, наверное, это очень хорошо.

— Я скучал по тебе, — сказал Ёнун, смахивая лезшую ему в глаза челку.

— Я тоже скучал по тебе, Ёнун-а.

это просто замечательная концовка. вроде бы и конец твоей истории и их жаркого секса, их нежных поцелуев и ссор на пустом месте.
но в тоже время это начало - начало их дружбы, новый отсчет.
эту историю крайне приятно проживать вместе с ними.
спасибо тебе за историю и за канчолей - ты просто открыла мне глаза на новую вселенную.

оформление очень нежное, воздушное, и мне нравится новое название - оно очень красиво звучит
/но старое было сильнее
//и я все еще осуждаю "дырки" хд
категорически одобряю чередование голубого и розового, и вообще, одобряю эти цвета в твоем оформлении.
первый коллаж с ёнуном и последний с хичолем - просто шикарные ;;;;;;;
КИМЁНУН
я бы хотел сказать больше, но я столько писал по мере написания твоего текста, что боюсь повториться хд
я тебя очень люблю, котичек, ты молодец. ты очень целеустремленная и влюбленная в свой отп. а еще огнеупорная - ни одна зараза не пошатнула твоей уверенности в своих силах.
несмотря на сопровождавшие выкладку трудности, ты все преодолела, моя прекрасная богиня суджу-фандома, канчолей, фичков о еде и порнухи.
спасибо тебе за тебя

[Kanames]

Божечки...я просто размазана от слез и счастья за них<3
От таких сильных настоящих чувств реально хочется поплакать.Я очень рада,что все хорошо закончилось
автор,вы такая умница! хотелось вам в реале подарок подарить.
ну а щас я могу послать вам свою любовь и миллион сердец <3

[neks]