Один раз - не Тегомасс! © Ekateja
Название: Между двух огней
Артер: Mizuho
Автор: Namba_sampai
Фандом: EXO
Пейринг: Лухан/Ким Чонин/О Сехун
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: au, повседневность
Количество слов: ~ 5300
Краткое содержание: Чонин думает, что в прошлой жизни, наверняка, спас целый континент, потому что у Лу синяки на бёдрах и чёлка совсем спутана, а плечи Сехуна исцелованы вдоль и поперёк до лиловых пятен. Парня прямо гордость берёт, он облизывает губы, чмокает каждого в щёку и очень жалеет, что не установил в спальне скрытую камеру – было бы чем похвастаться перед Чанёлем.
читать дальшеЛёд тихо стучит о стенки высокого бокала, в котором поблескивает в свете стробоскопов светло-жёлтая газировка. Чонин пьет Спрайт большими глотками, ощущая сладко-кислую жидкость, обжигающую язык и глотку острым химическим вкусом якобы лимона и лайма, жмурится, от ударившего в нос раздражающего зуда и ещё долго хлопает ресницами, всматриваясь в чужое лицо на расстоянии ровно четырёх с половиной метров.
За угловым столиком, закинув ногу на ногу, сидит Лухан, смотрит на него, не отводя взгляда, практически не моргая и странно коварно улыбаясь самыми уголками тонких губ. Он к бокалу даже не притрагивается, не слушает болтовню их общих друзей, отмечающих конец очередной рабочей недели, теребит цепочку на шее, гоняет по ней маленький кулон со знаком овна справа налево и обратно. Чонин зависает, словно загипнотизированный этим действом и почти ощущаемо зудящим на зубах звуком скольжения металла о металл. В штанах становится всё теснее с каждой секундой, болтовня Чанёля за стойкой улавливается всё меньше, а дышать тяжело, как будто цепочка эта тонкая не на лухановой шее, а на его собственной, и затягивается туже и туже с каждым взмахом ладони. Справа налево. И обратно.
Их игра в друзей затянулась слишком надолго, и они оба это осознают, только Чонин всё тянет с развитием отношений, а Лухан не спешит его подталкивать. В конце концов, актив должен оставаться активом во всём, иначе какой смысл ему сдаваться, отдаваться и подчиняться? Лухан любит сильных людей, и он хочет сильного Чонина, но тот пока не может осознать в полной мере своей власти над ним.
Чонин выходит покурить на свежий воздух каждые полчаса, когда рядом совсем невыносимо, и на пятый раз даже не возвращается за столик, усаживается на высокий стул, просит у знакомого бармена Чанёля чего-нибудь холодного освежиться и снова смотрит на Лухана, который, конечно, всё понимает и чувствует, и щурится лукаво, и сжимает пальцы на цепочке всё крепче. И когда скулы Лу сводит, а в животе тянет просто невыносимо от горящих желанием глаз напротив, цепочка рвётся и легко выскальзывает из колечка на кулоне, стекает крохотным клубочком на бархатную обивку меж разведённых ног, и парень поднимает взгляд на в два шага оказавшегося рядом Чонина. Чужие пальцы прихватывают тонкий металл, а потом переходят на внутреннюю часть бедра, и Лухана пробирает крупная дрожь, голова кружится, он смотрит в глаза, выдыхает тяжело в губы и хочет сказать что-то, спровоцировать, чтобы Чонин, наконец, сорвался и взял его, отымел прямо там, на глазах у всех, на зависть всем, но тот лишь слегка сжимает ткань его джинс, улыбается несмело и тянет за руку к выходу. Такой исход, впрочем, Лухана тоже вполне устраивает.
Они не целуются на улице, не целуются в такси, не выказывают никакой заинтересованности друг другом, не произносят ни слова, только пальцев Лу Чонин не выпускает, легко сжимает своими горячими и перехватывает удобнее время от времени. «Хочу тебя» сквозит в каждом жесте, в каждом рваном выдохе. Лухан щурится всё сильнее, довольно облизывается, словно кот перед куриной ножкой, закусывает губу и наблюдает, как стремительно прощается Чонин с разумом, как летят к чертям все два месяца их игры в приятелей, вздрагивает и молчит, когда тот срывается с сидения, бросает две купюры водителю, тащит по лестнице на четвертый этаж и прижимает всем телом к двери квартиры, едва захлопнув её за спиной.
— Хочу…
— Так возьми. Два грёбаных месяца вокруг да около.
Чонин усмехается, улыбается счастливо во весь рот, смотрит и смотрит во взволнованно бегающие глаза и целует, наконец, сначала осторожно и мягко, а потом врывается языком в чужой рот и тихо постанывает от наслаждения, сминая пальцами упругие ягодицы. Одежда оказывается на полу уже спустя пару минут, образует неровную тропу от двери до кровати в спальне, на белом пушистом ковре, рядом с которым приземляется пара разных трусов и майка.
Целуется Лухан крышесносно, у Чонина никак не получается оторваться от его губ, он шарит в тумбочке, не глядя, в поисках смазки, которая у него совершенно точно оставалась от прошлых отношений, материт мысленно самого себя за бардак там и получает сильный шлепок по заднице, от которого громко вскрикивает и распахивает глаза.
— Оу! Ты что творишь?
— Не нравится? Я люблю пожестче с теми, кто долго тянет. А ты даже в последний момент тормозишь.
— Она точно есть, подожди чуть-чуть.
— Да уж, не знаешь, где что бросил? Я здесь впервые, но сразу нашел.
Парень запускает руку под подушку и выуживает из-под неё небольшой тюбик, довольно улыбаясь и прикусывая покрасневшую нижнюю губу.
— Мы просто созданы друг для друга. Мне как раз не хватало человека, который бы искал потерянные мной в этой квартире вещи.
— Ммм, это приглашение?
— Будем считать, да. Завтра же пере…
Договорить Чонину Лухан не дает, впивается в его губы требовательным поцелуем, прижимает к себе и крепко обхватывает ногами, надеясь, что взволнованный стук сердца тот спишет на возбуждение телесное, а никак не на подобный щенячьему восторг.
Чонин растягивает мягко, почти нежно, глядя в глаза, определяя по ним, когда следует приостановиться и отвлечь, что прошептать на ухо, сколько раз поцеловать в шею, чтобы Лу расслабился, и только когда тот нетерпеливо прижимается к нему затвердевшим членом, аккуратно входит, судорожно выдыхая и подрагивая от сладких болезненных стонов и ногтей, впившихся в разгоряченную кожу спины. Он двигается плавно, давая привыкнуть, прислушиваясь больше к желаниям парня, нежели своим, сдерживается, сколько может, стонет еле слышно, а потом вдруг срывается, когда перед глазами только темные слепящие пятна, а в животе, того и гляди, что-то взорвется. Лухан кусает его в плечо и протяжно скулит, откидывается на подушку, цепляется за изголовье, а потом сжимает бёдрами крепче и подается навстречу в такт сильным толчкам, стонет ритмично и распахивает огромные глаза, горящие животной страстью и желанием. Чонину кажется, что он поворачивается умом, он вдавливает Лухана в кровать всё сильнее и резче, хватается за бедро крепче и кончает под последний высокий вскрик, с которым парень пачкает его живот своей спермой.
Они переводят дыхание, лёжа на спинах, не касаясь друг друга, не глядя друг на друга, и Чонин, вслушиваясь в постепенно успокаивающееся биение сердца, думает, что это был лучший оргазм в его жизни, а Лухан молчит, переворачивается на бок, блуждая взглядом по стенам, прижимается губами к его плечу и тихонько хихикает, а спустя пару минут погружается в сон.
***
— Доброе утро, засони! Я, конечно, все понимаю, романтика, розовые слюни и утренний секс, но всему есть предел, и моему терпению в том числе. Я уже вполне готов позавтракать.
Чонин, с трудом въезжая в услышанное, поворачивается на спину, бросает взгляд на часы, трёт заспанные глаза и снова готовится провалиться в сладкую утреннюю полудрёму, но вдруг, словно током прошибленный, подскакивает на кровати и уставляется, не мигая, на довольно улыбающегося Сехуна. Парень щурится и переводит взгляд с Чонина на шокированного Лухана, часто моргающего и накрывшегося одеялом по самые глаза.
— Эй, оглохли? Вы, правда, не слышите, как он мучается? — Сехун обиженно надувает губы и тычет пальцем себе в живот, в то место, где, по его предположениям, находится многострадальный желудок. – Я голоден, а у вас в холодильнике шаром покати.
— Ты?! Ты как вошёл?
— Малыш, ты никогда не отличался гостеприимностью, но это уже просто верх невежества. Гость приехал издалека, страждущий и уставший, а ты… У меня всё ещё есть ключ, ты забыл? Ты не спросил, а я не нашел нужным его тебе возвращать.
Лухан, внимательно разглядывавший лицо неожиданного «страждущего» гостя, прокашливается, прочёсывает спутанные волосы пальцами и вздёргивает бровь, переводя взгляд на Чонина.
— Так, Чонин, ничего мне не объяснишь? Это кто?
— Я его парень.
— Что?! У тебя есть парень?!
— Бывший! — Чонин вскидывает руки перед лицом, то ли извиняясь, то ли готовясь защищаться, оборачивается снова на Сехуна и фыркает. – Бывший парень. И я совершенно не понимаю, какого черта он припёрся.
— Ах, это такая драма, такая драма… — Сехун картинно запрокидывает голову назад и прижимает ладонь ко лбу, томно прикрывая глаза. — Я с удовольствием всё вам расскажу, но не на голодный же…
— Сехун, оставь ключи на столе и вали из моего дома!
— Не ломай комедию перед этим смазливым мальчиком, мы оба знаем, что я никуда не уйду, и ты скоро сам будешь умолять меня остаться. Сколько раз было…
Сехун выпрямляется, лениво потягивается и, насвистывая, скрывается на кухне, где начинает хлопать всеми дверцами подряд. Лухан, уже отойдя от шока, сердито толкает Чонина локтём и торопливо кутается в одеяло, вставая с постели.
— А теперь подробно, не упуская ни единой детали.
— Лу, это всё в прошлом. Мы жили вместе, и он иногда возвращается, когда попадает в очередную задницу, а потом так же внезапно исчезает, нужно только немного потерпеть и…
— То есть он будет жить здесь с тобой?! И спать?
— Нет, конечно, он не будет здесь спать!
— Других подходящих для этого поверхностей я здесь не наблюдаю. Выстави его за дверь немедленно!
— Это бесполезно, Лу, поверь.
— И что теперь?! Мне уйти и оставить вас вспоминать прошлые счастливые деньки? Или ночки, скорее.
— Эй-эй, ну-ка успокойся и присядь, – Чонин тянет парня за руку на себя и крепко обнимает, с трудом обхватив тело, обёрнутое толстым одеялом. – Послушай, я тебя люблю, а это – всего лишь стихийное бедствие, сваливающееся на мою голову раз в полгода. Мы перетерпим, и все снова будет хорошо, да? Просто не обращай внимания.
— Так хорошо, как было сегодня ночью? О, вы так стонали, у меня даже рука устала дро… — Сехун, орущий из кухни, давится чем-то и надрывно закашливается, а Чонин начинает серьёзно беспокоиться за свою психику.
— Что?! Сколько ты уже здесь?
— Ну-у-у… Я прилетел около полудня, тебя всё не было, я заказал пиццу на последние деньги, попытался позвонить, но ты сменил номер, а потом я просто уснул. Проснулся от шорохов в прихожей, хотел выскочить к тебе обнажённым, как в старые добрые времена, но ты оказался не один. И да, милый, это твоё «Это был мой лучший оргазм!» меня задело.
Глаза Чонина расширяются всё больше, он приоткрывает рот и переводит беспомощный взгляд на Лухана, а тот хмурится и крепче кутается в одеяло.
— Да, ты вчера сказал это вслух. И что за отношения у вас такие, что он может прийти, когда захочет, и делать всё, что вздумается?
— Мы слишком долго были вместе, я не могу выставить его за дверь, когда у него в кармане ни гроша.
— Почему ты в это веришь?
— Иначе он бы не заявился.
Лухан фыркает, брыкается, выпутываясь из чужих объятий, и семенит на кухню, где опирается спиной о холодильник и устремляет сердитый взгляд на увлеченно жующего подсохший кусок пиццы парня.
— Ну и надолго ты?
— Первое утро здесь, а уже возомнил себя хозяином? Ты меня не прогонишь.
— Не прогоню. Но и Чонина тебе не отдам.
— Пф-ф, котёнок, не рычи, я пальцем его не трону. Просто помаячу перед вашими глазами пару недель.
— Сколько?!
— Слишком мало? Я настолько понравился тебе, что ты не хочешь меня так скоро отпускать? Могу остаться на месяц или два.
— Он шутит, Лу, расслабься.
Чонин, тихо шлепая босыми ногами по полу, оказывается рядом, целует раздраженно постукивающего по столу пальцами парня в шею и наливает себе стакан воды, который осушает за пару глотков.
— У тебя ровно десять дней, чтобы найти очередного папика или спонсора, что там тебе на этот раз нужно. И на одиннадцатый я должен вернуться с работы и не обнаружить ни намека на твоё недавнее присутствие. Всё ясно?
— Яснее некуда. А к себе в постель вы меня возьмете?
— Чонин, я ему сейчас шею сверну.
— Тс-с-с, иди в душ, я поговорю с ним.
Чонин приобнимает Лухана за талию и мягко отталкивает от холодной поверхности, прижимаясь к ней своей обнажённой спиной. Сехун щурится вслед быстро скрывшейся в коридоре спине и улыбается совершенно довольно.
— Что?! Я же должен где-то спать! Чонини, где твой шикарный диван? На нём было так удобно заниматься непотребствами.
— Сехун!
— Молчу. Могу совсем удалиться, если ты дашь мне пару цветных бумажек на нормальный завтрак и кино. И, да, детка, душ в другой стороне!
Лухан громко топает, пробегая мимо кухни в обратном направлении, и демонстративно хлопает дверью, звенит замком, включает воду посильнее и что-то роняет на кафельный пол. Чонин устало трёт лицо ладонями и садится на корточки.
— Как же ты не вовремя…
— Ты каждый раз говоришь мне это, я уже привык. Мы подружимся, не переживай, он тоже привыкнет.
— Сехун, у нас с тобой больше ничего не будет.
— Я и не рассчитываю, расслабься. Десять дней, я всё понял.
***
Сехун не возвращается ни вечером, ни ночью, и Лухан даже позволяет себе немного успокоиться и начинает отвечать на настойчивые ласки Чонина, слишком откровенно переживающего и слишком часто поглядывающего на настенные часы.
После быстрого нетерпеливого секса Лухан удобно устраивается на горячей груди, обводит пальцем выпирающие рёбра и снова хмурится, вспоминая нахальный взгляд.
— Вы долго были вместе?
— Угу. После старшей школы начали встречаться, поступили, снимали комнату, потом ему захотелось чего-то… другого.
— И он бросил тебя?
— Просто уехал, оставив записку.
— Это и называется «бросил».
— Да, бросил. Именно. Хреновое чувство.
— И почему ты позволяешь ему делать это снова?
— Не знаю. Он для меня как брат, который творит хрень, но, как ни крути, является членом семьи, и нельзя не помочь. И не хочешь, а внутри всё сопротивляется.
— Хреново, согласен. Но он же невыносим.
— Бывает. Не будь с ним слишком строг, он тебя боится, вот и строит из себя. Он сюда спасаться приезжает, отдохнуть.
— И развлечься. Не в этот раз, Чонин. Он уедет, как и обещал, и никаких камбэков в любовные отношения. Обещай.
— Обещаю.
***
Когда на следующий день Лухан открывает дверь своим только что сделанным ключом, торопливо стягивает обувь и выдёргивает из ушей наушники, первое, что он слышит в глухой тишине квартиры, громкие надрывные стоны, скрип кровати и прерывистое «О, да, Чонин, пожалуйста, глубже!». Внутри всё холодеет, и отвращение приходит раньше злости. Лухана тошнит, он порывается развернуться и убежать, но что-то заставляет его пройти дальше и, сделав глубокий вдох, шагнуть в спальню.
Сехун, улыбаясь во весь рот, подпрыгивает на кровати, полностью одетый и с чупа-чупсом размера XXL в руке, закатывается смехом, увидев парня, и заваливается на подушки, сметая ногами книгу и телефон на пол. Из рук Лухана валятся бумажные пакеты с продуктами, и апельсины рассыпаются, раскатываясь в разные стороны, а сам парень так и стоит, словно в прострации, бездумно глядя перед собой. Сехун так же резко успокаивается, садится и продолжает улыбаться, беззастенчиво разглядывая чужое лицо.
— Ну и? Как ощущения? Бьюсь об заклад, мысленно ты уже его четвертовал.
— Иди к черту!
Лухан разворачивается на пятках, сдергивает с себя куртку, пиджак и швыряет галстук в лицо выскочившему за ним Сехуну.
— Ну, ты чего? Подумаешь, пошутил.
— Нет, Чонин предупреждал, что ты редкостный долбоёб, но это чересчур даже для тебя.
— Я ещё не то могу. Но скажи, облегчение нехилое, а?
— Заткнись.
— А вот у меня хуже было. Я увидел именно то, о чём сначала подумал. Я поэтому вернулся. Меня тупо кинули, изменили прямо в моей постели.
— У тебя своего ничего нет, не пудри мне мозги.
— Кровати, в которых я ночую дольше трёх ночей, я считаю своими. А вообще… Я могу быть тебе весьма полезным, ты бы задумался.
— В чём именно?
Лухан, успокоив, наконец, нервы стаканом воды, тяжело плюхается в кресло и зло щурится, глядя на усевшегося на стол парня.
— Ну-у, вот то, что я сейчас изобразил, — весьма талантливо, кстати, — Чонину очень нравится.
— Блядские стоны?
— Именно блядские стоны и блядские мольбы. Он любит чувствовать себя хозяином положения, каким на самом деле редко бывает. Это придаёт ему уверенности. Что-то в духе: «О, да, ещё, глубже!»
— «Быстрее, выше, сильнее!» – не мой девиз, забудь.
— Я с ним прожил два года и знаю, как облупленного. Этот ваш трепетный нежный секс надоест ему быстрее, чем он привыкнет к ширине твоей задницы. Слушай умных опытных людей, пока есть возможность.
— И с чего это ты решил мне помочь? Совесть проснулась? Стыдно?
— Отнюдь. Просто ты мне нравишься. И вы действительно друг другу подходите.
Сехун усмехается в ответ на удивлённый взгляд, бросает Лухану яблоко из чашки на столе и скрывается в спальне, где снова заваливается на кровать и начинает на ней скакать, громко постанывая и умоляя воображаемого Чонина делать с ним всё, что тому захочется, лишь бы «быстрее, выше и сильнее».
— Долбоёб. Просто долбоёб.
Лухан смеётся уже совсем расслабленно и по-доброму, хрустит яблоком и принимается за приготовление ужина.
***
Чонин возвращается только к полуночи, устало сбрасывает на пол многочисленные тубы с проектами и портфель, набитый под завязку документами, снимает туфли, усевшись на пол, и уже на четвереньках доползает до спальни, где не оказывается никого. Парень хмурит брови, заглядывает в кухню и ванную, где тоже ни души, потом достаёт из кармана брюк телефон и набирает Лухана. Тот берёт трубку только с третьего раза, кричит что-то, Чонину никак не разобрать слов сквозь грохот музыки на фоне, посылает громкий чмок на прощание и сбрасывает. Чонин не понимает совсем ничего и после принятия ванны усаживается за стол дожидаться его возвращения.
Первым появляется Сехун с чеширской улыбкой на лице, бутылкой виски в одной руке и телефоном Лухана в другой. У Чонина мороз по коже пробегает, он срывается со стула и выскакивает в прихожую, на пол которой приземляется практически невменяемый Лу.
— Эй, ты что с ним сделал?!
— Напоил, накурил, научил танцевать у шеста. Всё, как ты любишь.
— Сука, да он же завтра утром умирать будет.
— Я и об этом побеспокоился. Если честно, это и было моей первоначальной целью, но потом я решил сжалиться и купил ещё бутылку для утреннего опохмела.
Сехун покачивает тяжёлой ношей в поднятой над головой руке, мерзко хихикает и разворачивается, направляясь в спальню, попутно отхлёебывая виски довольно большими глотками. Чонин прижимает ладонь к лицу и устало опускается рядом с бормочущим что-то парнем на колени. Тот приоткрывает глаза, счастливо улыбается и укладывает голову на чужую ногу.
— С вами двоими я точно не справлюсь.
***
Первым желанием проснувшегося в полдень Лухана становится унитаз, а вторым – сдохнуть. Сехун заботливо подпинывает парня в нужном направлении, когда тот вновь путается в планировке квартиры, разливает оставшийся виски в два стакана и смачивает полотенце холодной водой для чужой явно раскалывающейся головы.
— Сука, чтобы ты сдох…
— Не дождётесь. Пару минут назад ты умолял Всевышнего прикончить тебя, а теперь и меня с собой утянуть хочешь. Ой, испортишь ты себе карму.
— Заткнись, я тебя прошу. Твоей болтовни я сейчас просто не вынесу.
Сехун смеётся, прижав ладонь ко рту, придвигает один стакан ближе к присевшему за стол парню и залпом осушает свой. Лухан следует его примеру, с трудом удерживая сосуд со спасительной жидкостью трясущимися пальцами. Спустя пару безмолвных минут он приходит в более-менее терпимое состояние, всматривается в глаза напротив и закуривает.
— И как ты смог меня уломать на этот стрип-клуб?
— Ты бежал впереди меня.
— Чем ты меня перед этим накурил?
— Ничего особенного, просто ты оказался слабоват здоровьем и духом.
— Залезть на барную стойку и раздеться до трусов у меня духа хватило.
— О, да! Ты был великолепен!
— Ну и нахрена?
— Просто мне было интересно, на что ты способен. Ну, и поглазеть на тебя без одежды тоже не терпелось.
Лухан давится дымом, закашливается и отбивает руку, протянутую к его спине.
— Эй, стоп. Ты, кажется, кое-что забыл.
— Ничего не забыл. Мне хочется знать, на что Чонин меня променял.
— Это ты его бросил, разве нет?
— Раньше он ждал и был рад моим возвращениям, как бы этого ни отрицал. А теперь и близко к себе не подпускает.
— Так ты всё же за этим прилетел.
— Конечно. Какой идиот будет возвращаться к тому, кто его не волнует? Я всё ещё его хочу.
— Можешь хотеть, сколько угодно. Ты его не получишь.
— О, ты нравишься мне всё больше!
— Заткнись. И ищи себе жильё быстрее, твоё время здесь заканчивается.
***
Вернувшийся вечером Чонин, сонный и злой, не обращает никакого внимания на виноватые взгляды одного своего жильца и издевательскую улыбку на лице второго. Он молча съедает свою порцию ужина, глотает две таблетки снотворного и забирается под одеяло, но ему так и не удается крепко заснуть прежде, чем с обеих сторон начинается вторжение инородных тел.
— Какого…?
— У нас всё ещё одна кровать, милый.
— Прекрати называть его милым!
— Хорошо, тогда я буду так обращаться к тебе, милашка.
— Сука…
— Оба! Немедленно! Заткнулись и уснули!
Лухан обиженно пыхтит, устраиваясь калачиком под чужим тёплым боком, а Сехун по-собственнически обнимает Чонина и хитро улыбается, жмурясь от удовольствия. Спустя пару минут Чонин начинает тихо сопеть, а Лу устает лежать, скрючившись, и выпрямляется, тут же возмущенно распахивая глаза.
— О Сехун!
— М-м-м…
— Не притворяйся, я знаю, что ты не спишь! Руки убери!
— Отстань.
— Я тебе сказал, руки свои похотливые убери!
— Заткнись и спи, тебе ведь так велели.
— Ты не охренел?!
Лухан вскакивает на кровати, встряхивает челкой и испепеляет не особо парящегося Сехуна взглядом, а тот только крепче жмётся к мирно посапывающему Чонину и показывает старшему язык.
— Не шуми, разбудишь.
— Я тебе сейчас твой тощий зад надеру!
— Я Чонину скажу, что ты меня обижаешь.
Лухан цедит сквозь зубы пару отборных матов, плюхается обратно на подушку и с силой дергает Сехуна за волосы на макушке, тот шипит и шлёпает по чужой ладони, но тут же замирает и притворяется спящим, когда Чонин потягивается и поворачивает голову, причмокивая. Лухан боится даже моргать, прижимает ладонь к губам, глядит во все глаза и, только когда слышит размеренное спокойное дыхание, решается выдохнуть.
— Обделался, милый?
— Ага, кое-кто длинный блондинистый. Ты в край оборзел, Сехун.
— Сам меня вынуждаешь! Так стонал сегодня, так глазки закатывал, я думал, меня стошнит.
— Ого, ты всё ещё подглядываешь. Всё гадаешь, что упустил?
— Больно надо. Просто твой писклявый голосок сверлит дыры в моей голове.
— И из них стремительно вытекает мозг.
— Заткнись.
— Сам заткнись!
— В следующий раз предложу Чонину заткнуть тебе рот этой штуковиной из секс-шопа. Даже сам куплю.
— Ой-ой, какие жертвы!
— Ради тебя ничего не жалко!
— Сука.
— От суки…
— Заткнулись оба.
Сехун давится словом, краснеет весь и утыкается носом в подушку, Лухан прикусывает губу и пытается слиться с цветастым одеялом в одно целое, а Чонин медленно садится, окидывает взглядом обоих своих парней и устало трет заспанные глаза.
— Как же вы меня задрали оба…
— Чонини, это всё он!
— Он всегда первый начинает!
— Молчать.
Чонин вздыхает тяжело, по очереди спихивает с кровати оба блондинистых недоразумения, зыркает сердито на каждого и спокойно укладывается под одеяло снова, относительно кровати по диагонали.
— Ч-чонин…
— Чонин-ааа…
— Пошли вон. Я с вами уже третью ночь выспаться не могу. У меня хренова туча заказов, а я залипаю на работе и всё мечтаю, чтобы вы снова куда-нибудь вместе свалили, только до утра.
Последние слова Чонин бубнит уже совсем невнятно в одеяло, а Лухан обиженно закусывает губу и, кажется, готов разрыдаться. Сехуну даже становится его жаль, и совсем чуть-чуть — стыдно.
— Малыш, он не со зла, он просто устал. Я забыл тебе сказать, насколько важен для него нормальный стабильный сон.
— Иди на хрен, Сехун. Идите вы оба.
Лухан одевается стремительно, словно солдат после команды «Подъём!», продолжает материться сквозь зубы, распихивает по карманам кошелёк, телефон, жвачку, натягивает кеды и выскакивает на улицу, набросив на голову капюшон толстовки.
Сехун приваливается к косяку и довольно улыбается, окидывая взглядом спящего парня, потом оборачивается на захлопнувшуюся дверь, и ему вдруг становится тоскливо, совсем не понятно, отчего. Он проходится размеренным шагом по всей квартире, выпивает чашку чая на кухне, чистит зубы, переставляет бутылочки на полке в ванной, словно случайно роняет зубную щётку Лухана в раковину, уходит в спальню и жмётся к чужому телу. Спустя несколько минут снова встаёт, ополаскивает щётку и ставит обратно в стакан очень аккуратно, поправляет луханово полотенце, щёлкает кнопкой чайника, но не дожидается, одевается спешно и выскакивает на улицу.
Холодный воздух встречает неприветливо, хлещет по лицу, вокруг совсем темно, но Сехун ловит такси, и не думая возвращаться. У самого входа в тот же клуб, где они с Луханом приятно провели прошлый вечер, его телефон вздрагивает вибрацией от входящего.
— Алло.
— Открой мне дверь.
— Что? Где ты?
— У дома, где еще?
— Оу… я думал… ты будешь страдать гордо в одиночестве, перепихнешься с кем-нибудь по пьяни и приползёшь только под утро, если вообще приползёшь. Я тебе, между прочим, даже местечко офигенное подогнал!
— Ты совсем больной? Я замёрз и хочу спать, открывай, я ключи забыл.
Лухан сбрасывает звонок, оставляя Сехуна бессмысленно вглядываться в потемневший экран ещё минуту, а потом беззвучно смеяться над самим собой.
***
Парни напиваются дома на кухне вдвоём, совсем не помнят, как успевают подружиться настолько, что доходят до самых интимных подробностей их отношений с Чонином. Сехун признаёт абсолютно откровенно, что безумно Лухану завидует. Тот, в свою очередь, просит рассказать ещё пару секретов и чониновых слабостей, а утром они просыпаются в постели вместе.
Сехун открывает глаза и причмокивает, оглядывая заспанное лицо. У Лухана ресницы длинные и пушистые, подрагивают еле заметно, брови нахмурены, а нос чуть вздёрнутый и губы поджатые, видимо, что-то снится, что-то не очень приятное, наверное. Сехун высвобождает из одеяла руку и легонько нажимает пальцем между бровей, растягивая губы в удовлетворённой улыбке, когда чужое лицо расслабляется, и Лухан облизывается во сне. Вообще-то Лухан не кажется Сехуну плохим, более того, он кажется ему очень-очень хорошим, но Сехун не привык делиться, и особенно Чонина не планировал делить ни с кем. Но Лухан обладает таким убийственным обаянием, что даже совсем, как он думал, засохший и зачерствевший Сехун вдруг почувствовал острое желание отдать ему всё, вплоть до последней рубашки.
Лухан переворачивается на спину, отбрасывает одеяло и почёсывает оголённый живот, а потом снова погружается в крепкий сон. Сехун сглатывает с трудом, резко выпрямляется и отворачивается. Последствия затянувшегося воздержания начинают проявляться всё ярче, и это его ну никак не устраивает в отношении данного тонкого тела, по которому сходит с ума его Чонин. Чонин, который всё еще готов сорваться в любой момент, и Сехун это чувствует, но пока не использует, и совсем уже не хочет, потому что Лухан действительно хороший и походит ему куда больше, а Сехун всё равно сядет на самолет и улетит через несколько недель в Венецию или Рим, или ещё чёрт знает, куда его занесёт.
— Ты пялишься на меня?
Сехун вздрагивает от неожиданности, поджимает ноги и натягивает свою обычную издевательскую улыбку, хотя знает, что Лухан даже не открывал глаз.
— Ещё чего.
— Да пялишься, я же чувствую. Отвернись, а то влюбишься ещё, хлопот потом с тобой не оберёшься.
— Помечтай, ага. Вообще я так соскучился по Чонину. Пойду навещу его на работе, отвлеку от важных дел, подовожу, разведу на секс…
— Эй! Ты ведь говорил…
— Мало ли что я говорил. Ты спутал мне все карты, но я возвращаюсь к первоначальной цели.
— Снова война? Сехун, у тебя ПМС? Что за метания из крайности в крайность?
— Просто не хочу застрять где-то между, всё и так слишком запуталось.
— Просто ты ни хрена не умеешь общаться с людьми.
Лухан выползает из-под одеяла, садится перед напрягшимся Сехуном и очень внимательно всматривается в его растерянно бегающие глаза, а потом резко подаётся вперед и неловко клюёт его губами. Глаза Сехуна угрожают вывалиться из орбит, внутри всё сжимается, и мысли путаются, а Лу хихикает и уносится в ванную, громко топая.
***
Чонин откровенно залипает на рабочем месте, разливает кофе по столу, пачкает манжеты рубашки и галстук, материт весь мир, себя и двух идиотов-сожителей, почти хнычет, жалуясь кому-то там наверху, но этот злобный кто-то посылает ему лишь весьма эротичные сны с ними обоими в перерывах между прогулками до курилки и кофемашины.
Он действительно всё ещё любит Сехуна, он хочет Сехуна, и держится из последних сил, спасаясь только мыслями о Лухане, которого любит тоже и ничуть не меньше, только как-то нежнее и теплее. Каждое его касание успокаивает после обжигающих сехуновых, взгляды придают сил, которые все равно потом высасывают похотливые взгляды Сехуна.
И Чонин решает просто ничего не решать, он сбегает с работы пораньше, усаживается за стойку и подзывает Чанёля.
— О, какие люди! Как поживает попка Лу? Без травм?
— Заткнись.
— Ой, да ладно, все свои. Что с лицом-то?
— Задрали они меня.
— Кто «они»?
— Лухан и Сехун.
— Так, Сехун при чем? Он же тебя бросил.
— Не бросил! Он уехал, а теперь вернулся.
— Это и называется «бросил». Какого вернулся-то? И что теперь?
— Ни хрена не знаю, что теперь. Они там спят в обнимку, бухают вместе почти каждую ночь и прохода мне не дают.
— Так, стоп-стоп. Каждую ночь два милашки-блондина в твоей постели?
— Ага.
— В обнимку?
— Да.
— Пьяные?
— Никакие просто.
— Ким Чонин, ты спас страну в прошлой жизни?!
Чанёль орет во всю глотку, и в баре не остается ни единой пары глаз, не устремившейся заинтересованно на Чонина, который краснеет весь с ног до кончиков ушей и мечтает провалиться сквозь бетонный пол куда-то в несуществующий минус второй этаж. У Чанёля, кажется, случается истеричный припадок, он хватается за сердце, выпучивает и без того огромные глазищи и выпучивает их, к слову, на Чонина, который чувствует, что от одного этого зрелища приближается к точно такому же состоянию.
— За тобой, мудила, мечта всех геев этой планеты гоняется, а ты убегаешь от неё, сломя голову, да ещё и наматываешь сопли на кулак, бухая в баре! Очнись! Эй, приём! Вали и оттрахай их обоих, и без видеоотчета сюда не возвращайся!
— А знаешь, я ведь под этим углом ситуацию даже не рассматривал…
Чонин поднимает на приятеля отрешённый взгляд, криво улыбается и хмыкает, а потом залпом осушает свой бокал и резко вскакивает, словно ошпаренный, устремляясь к выходу.
***
Лухан весь день изображает порнозвезду, плавно перетекая по квартире в джинсах, держащихся на узких бёдрах на одном только честном слове, и тонкой чониновой майке, тихо напевая что-то глупое на английском с диким акцентом. Сехун не очень понимает слов и что происходит, выжидательно смотрит исподлобья, сидя на стуле у окна, потрясывает нервно ногой и стремительно высасывает баббл ти из широкого стакана. Лухан запрыгивает на стол, запрокидывает голову назад и с самым развратным стоном, на который только способен, потягивается, обнажая пресс, и встряхивает чёлкой, томно прикрывая глаза. У Сехуна тянет под ширинкой так, что голова кружится, и сводит даже глотку. Он сглатывает с трудом, отводит взгляд и судорожно выдыхает, мысленно считая танцующих почему-то эротические танцы овечек.
— Ну и как? Твои уроки не прошли даром?
— Да, ему понравится.
— А тебе?
— При чем здесь я?
— Я хочу и тебе нравиться.
Лухан подходит вплотную, поддёргивает пальцем чужой острый подбородок и облизывается. Сехуну становится совсем дурно.
— Зачем?
— Мне просто интересно, каково это – нравиться тебе.
— А сейчас не чувствуешь?
Лухан непонимающе хмурится, смотрит и смотрит в глаза, а потом вдруг садится Сехуну на колени и крепко обнимает его за шею.
— Ты теперь отдашь мне его насовсем?
— Нет.
— Что мне сделать, чтобы отдал?
— Отдай мне себя. Он будет твой, а ты – мой. В итоге — всё моё, и все счастливы.
— Хе-хей, а ты в жизни не пропадёшь.
— И не собираюсь. Тебе же нравятся сильные люди, а я очень сильный. Соглашайся.
Сехун ведёт кончиком носа по тонкой шее, и на коже выступают мурашки, Лухана всего потрясывает легонько, и дыхание сбивается, а Сехун осознает вдруг, что дико хочет его, что его совершенно не устраивает, но противиться он уже совсем не в силах. И он прикусывает бледную кожу, сжимает пальцы крепче на чужих бёдрах, слыша, как учащается сердцебиение Лухана, и чувствуя, как он всё ближе жмётся к нему разгорячённым телом.
Входная дверь хлопает, заставляя обоих парней вздрогнуть и отпрянуть друг от друга. Чонин, возникший на пороге, словно из ниоткуда, ошарашенно переводит взгляд с одного на другого, пьяненько икает и сбрасывает пальто.
— Я вижу, вы тут уже. А какого хрена вы тут…
— Чонин, мы просто… Мы…
— Устраивайся удобнее, тебе понравится.
Сехун толкает Лухана в кресло и опускается на колени у его ног, цепляя пальцами молнию на ширинке, а тот лишь испуганно вжимается в мягкую спинку и не отрывает взгляда от Чонина, который, еще раз громко икнув и закатив глаза, плавно стекает по стенке на пол и самым бесстыжим образом вырубается.
— Чо…нин?!
— Ну вот, я же говорил тебе, здоровый сон для него очень важен. Давай унесём его на кровать, а то шея затечёт, спина заболит, будет ныть и плакаться пару суток. От него потом никаких постельных подвигов не дождешься, сам же взвоешь.
— Эй, закончи с одном делом, потом принимайся за другое. Он теперь никуда не убежит.
Лухан игриво вздергивает бровь и крепко сжимает пальцы Сехуна на своей ширинке, у того глаза загораются, и губы дергаются довольной улыбкой.
— Ох, слышал бы тебя твой бойфренд.
— Я и при нём повторю, если хочешь.
— Очень хочу, милый, безумно.
«Хочу тебя», — звучит, как кажется Лухану, словно на повторе в течение нескольких минут, прерываемое только его собственными высокими стонами «О, да! Сехун, пожалуйста, глубже!» и тихим похрапыванием из кухни.
Чонин просыпается посреди ночи, сладко потягивается, зевает, разминает затёкшие мышцы и почему-то болящую шею, хмурится, оглядывает кровать и удивленно охает, обнаружив по одну сторону от себя обнажённое тело Сехуна, а по другую – Лухана. Они дышат громко и почти в унисон, Чонину вдруг становится невыносимо жарко, он отбрасывает одеяло и охает снова, растерявшись от собственной наготы. События вечера никак в голове не всплывают, Чонин вспоминает только «Оттрахай их обоих!» чьим-то знакомым голосом, с трудом анализирует ситуацию, улыбается ехидно как заправский кот и прижимает своих мальчиков к себе крепче; Сехун, сонно бормоча, забрасывает на него ногу, Лухан укладывает ладонь на грудь.
Чонин думает, что в прошлой жизни, наверняка, спас целый континент, потому что у Лу синяки на бёдрах и чёлка совсем спутана, а плечи Сехуна исцелованы вдоль и поперёк до лиловых пятен. Парня прямо гордость берёт, он облизывает губы, чмокает каждого в щёку и очень жалеет, что не установил в спальне скрытую камеру – было бы чем похвастаться перед Чанёлем.
Только вот ни одной позы, после которой бы так ныли спина и шея, он вспомнить никак не может…
Артер: Mizuho
Автор: Namba_sampai
Фандом: EXO
Пейринг: Лухан/Ким Чонин/О Сехун
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: au, повседневность
Количество слов: ~ 5300
Краткое содержание: Чонин думает, что в прошлой жизни, наверняка, спас целый континент, потому что у Лу синяки на бёдрах и чёлка совсем спутана, а плечи Сехуна исцелованы вдоль и поперёк до лиловых пятен. Парня прямо гордость берёт, он облизывает губы, чмокает каждого в щёку и очень жалеет, что не установил в спальне скрытую камеру – было бы чем похвастаться перед Чанёлем.
читать дальшеЛёд тихо стучит о стенки высокого бокала, в котором поблескивает в свете стробоскопов светло-жёлтая газировка. Чонин пьет Спрайт большими глотками, ощущая сладко-кислую жидкость, обжигающую язык и глотку острым химическим вкусом якобы лимона и лайма, жмурится, от ударившего в нос раздражающего зуда и ещё долго хлопает ресницами, всматриваясь в чужое лицо на расстоянии ровно четырёх с половиной метров.
За угловым столиком, закинув ногу на ногу, сидит Лухан, смотрит на него, не отводя взгляда, практически не моргая и странно коварно улыбаясь самыми уголками тонких губ. Он к бокалу даже не притрагивается, не слушает болтовню их общих друзей, отмечающих конец очередной рабочей недели, теребит цепочку на шее, гоняет по ней маленький кулон со знаком овна справа налево и обратно. Чонин зависает, словно загипнотизированный этим действом и почти ощущаемо зудящим на зубах звуком скольжения металла о металл. В штанах становится всё теснее с каждой секундой, болтовня Чанёля за стойкой улавливается всё меньше, а дышать тяжело, как будто цепочка эта тонкая не на лухановой шее, а на его собственной, и затягивается туже и туже с каждым взмахом ладони. Справа налево. И обратно.
Их игра в друзей затянулась слишком надолго, и они оба это осознают, только Чонин всё тянет с развитием отношений, а Лухан не спешит его подталкивать. В конце концов, актив должен оставаться активом во всём, иначе какой смысл ему сдаваться, отдаваться и подчиняться? Лухан любит сильных людей, и он хочет сильного Чонина, но тот пока не может осознать в полной мере своей власти над ним.
Чонин выходит покурить на свежий воздух каждые полчаса, когда рядом совсем невыносимо, и на пятый раз даже не возвращается за столик, усаживается на высокий стул, просит у знакомого бармена Чанёля чего-нибудь холодного освежиться и снова смотрит на Лухана, который, конечно, всё понимает и чувствует, и щурится лукаво, и сжимает пальцы на цепочке всё крепче. И когда скулы Лу сводит, а в животе тянет просто невыносимо от горящих желанием глаз напротив, цепочка рвётся и легко выскальзывает из колечка на кулоне, стекает крохотным клубочком на бархатную обивку меж разведённых ног, и парень поднимает взгляд на в два шага оказавшегося рядом Чонина. Чужие пальцы прихватывают тонкий металл, а потом переходят на внутреннюю часть бедра, и Лухана пробирает крупная дрожь, голова кружится, он смотрит в глаза, выдыхает тяжело в губы и хочет сказать что-то, спровоцировать, чтобы Чонин, наконец, сорвался и взял его, отымел прямо там, на глазах у всех, на зависть всем, но тот лишь слегка сжимает ткань его джинс, улыбается несмело и тянет за руку к выходу. Такой исход, впрочем, Лухана тоже вполне устраивает.
Они не целуются на улице, не целуются в такси, не выказывают никакой заинтересованности друг другом, не произносят ни слова, только пальцев Лу Чонин не выпускает, легко сжимает своими горячими и перехватывает удобнее время от времени. «Хочу тебя» сквозит в каждом жесте, в каждом рваном выдохе. Лухан щурится всё сильнее, довольно облизывается, словно кот перед куриной ножкой, закусывает губу и наблюдает, как стремительно прощается Чонин с разумом, как летят к чертям все два месяца их игры в приятелей, вздрагивает и молчит, когда тот срывается с сидения, бросает две купюры водителю, тащит по лестнице на четвертый этаж и прижимает всем телом к двери квартиры, едва захлопнув её за спиной.
— Хочу…
— Так возьми. Два грёбаных месяца вокруг да около.
Чонин усмехается, улыбается счастливо во весь рот, смотрит и смотрит во взволнованно бегающие глаза и целует, наконец, сначала осторожно и мягко, а потом врывается языком в чужой рот и тихо постанывает от наслаждения, сминая пальцами упругие ягодицы. Одежда оказывается на полу уже спустя пару минут, образует неровную тропу от двери до кровати в спальне, на белом пушистом ковре, рядом с которым приземляется пара разных трусов и майка.
Целуется Лухан крышесносно, у Чонина никак не получается оторваться от его губ, он шарит в тумбочке, не глядя, в поисках смазки, которая у него совершенно точно оставалась от прошлых отношений, материт мысленно самого себя за бардак там и получает сильный шлепок по заднице, от которого громко вскрикивает и распахивает глаза.
— Оу! Ты что творишь?
— Не нравится? Я люблю пожестче с теми, кто долго тянет. А ты даже в последний момент тормозишь.
— Она точно есть, подожди чуть-чуть.
— Да уж, не знаешь, где что бросил? Я здесь впервые, но сразу нашел.
Парень запускает руку под подушку и выуживает из-под неё небольшой тюбик, довольно улыбаясь и прикусывая покрасневшую нижнюю губу.
— Мы просто созданы друг для друга. Мне как раз не хватало человека, который бы искал потерянные мной в этой квартире вещи.
— Ммм, это приглашение?
— Будем считать, да. Завтра же пере…
Договорить Чонину Лухан не дает, впивается в его губы требовательным поцелуем, прижимает к себе и крепко обхватывает ногами, надеясь, что взволнованный стук сердца тот спишет на возбуждение телесное, а никак не на подобный щенячьему восторг.
Чонин растягивает мягко, почти нежно, глядя в глаза, определяя по ним, когда следует приостановиться и отвлечь, что прошептать на ухо, сколько раз поцеловать в шею, чтобы Лу расслабился, и только когда тот нетерпеливо прижимается к нему затвердевшим членом, аккуратно входит, судорожно выдыхая и подрагивая от сладких болезненных стонов и ногтей, впившихся в разгоряченную кожу спины. Он двигается плавно, давая привыкнуть, прислушиваясь больше к желаниям парня, нежели своим, сдерживается, сколько может, стонет еле слышно, а потом вдруг срывается, когда перед глазами только темные слепящие пятна, а в животе, того и гляди, что-то взорвется. Лухан кусает его в плечо и протяжно скулит, откидывается на подушку, цепляется за изголовье, а потом сжимает бёдрами крепче и подается навстречу в такт сильным толчкам, стонет ритмично и распахивает огромные глаза, горящие животной страстью и желанием. Чонину кажется, что он поворачивается умом, он вдавливает Лухана в кровать всё сильнее и резче, хватается за бедро крепче и кончает под последний высокий вскрик, с которым парень пачкает его живот своей спермой.
Они переводят дыхание, лёжа на спинах, не касаясь друг друга, не глядя друг на друга, и Чонин, вслушиваясь в постепенно успокаивающееся биение сердца, думает, что это был лучший оргазм в его жизни, а Лухан молчит, переворачивается на бок, блуждая взглядом по стенам, прижимается губами к его плечу и тихонько хихикает, а спустя пару минут погружается в сон.
***
— Доброе утро, засони! Я, конечно, все понимаю, романтика, розовые слюни и утренний секс, но всему есть предел, и моему терпению в том числе. Я уже вполне готов позавтракать.
Чонин, с трудом въезжая в услышанное, поворачивается на спину, бросает взгляд на часы, трёт заспанные глаза и снова готовится провалиться в сладкую утреннюю полудрёму, но вдруг, словно током прошибленный, подскакивает на кровати и уставляется, не мигая, на довольно улыбающегося Сехуна. Парень щурится и переводит взгляд с Чонина на шокированного Лухана, часто моргающего и накрывшегося одеялом по самые глаза.
— Эй, оглохли? Вы, правда, не слышите, как он мучается? — Сехун обиженно надувает губы и тычет пальцем себе в живот, в то место, где, по его предположениям, находится многострадальный желудок. – Я голоден, а у вас в холодильнике шаром покати.
— Ты?! Ты как вошёл?
— Малыш, ты никогда не отличался гостеприимностью, но это уже просто верх невежества. Гость приехал издалека, страждущий и уставший, а ты… У меня всё ещё есть ключ, ты забыл? Ты не спросил, а я не нашел нужным его тебе возвращать.
Лухан, внимательно разглядывавший лицо неожиданного «страждущего» гостя, прокашливается, прочёсывает спутанные волосы пальцами и вздёргивает бровь, переводя взгляд на Чонина.
— Так, Чонин, ничего мне не объяснишь? Это кто?
— Я его парень.
— Что?! У тебя есть парень?!
— Бывший! — Чонин вскидывает руки перед лицом, то ли извиняясь, то ли готовясь защищаться, оборачивается снова на Сехуна и фыркает. – Бывший парень. И я совершенно не понимаю, какого черта он припёрся.
— Ах, это такая драма, такая драма… — Сехун картинно запрокидывает голову назад и прижимает ладонь ко лбу, томно прикрывая глаза. — Я с удовольствием всё вам расскажу, но не на голодный же…
— Сехун, оставь ключи на столе и вали из моего дома!
— Не ломай комедию перед этим смазливым мальчиком, мы оба знаем, что я никуда не уйду, и ты скоро сам будешь умолять меня остаться. Сколько раз было…
Сехун выпрямляется, лениво потягивается и, насвистывая, скрывается на кухне, где начинает хлопать всеми дверцами подряд. Лухан, уже отойдя от шока, сердито толкает Чонина локтём и торопливо кутается в одеяло, вставая с постели.
— А теперь подробно, не упуская ни единой детали.
— Лу, это всё в прошлом. Мы жили вместе, и он иногда возвращается, когда попадает в очередную задницу, а потом так же внезапно исчезает, нужно только немного потерпеть и…
— То есть он будет жить здесь с тобой?! И спать?
— Нет, конечно, он не будет здесь спать!
— Других подходящих для этого поверхностей я здесь не наблюдаю. Выстави его за дверь немедленно!
— Это бесполезно, Лу, поверь.
— И что теперь?! Мне уйти и оставить вас вспоминать прошлые счастливые деньки? Или ночки, скорее.
— Эй-эй, ну-ка успокойся и присядь, – Чонин тянет парня за руку на себя и крепко обнимает, с трудом обхватив тело, обёрнутое толстым одеялом. – Послушай, я тебя люблю, а это – всего лишь стихийное бедствие, сваливающееся на мою голову раз в полгода. Мы перетерпим, и все снова будет хорошо, да? Просто не обращай внимания.
— Так хорошо, как было сегодня ночью? О, вы так стонали, у меня даже рука устала дро… — Сехун, орущий из кухни, давится чем-то и надрывно закашливается, а Чонин начинает серьёзно беспокоиться за свою психику.
— Что?! Сколько ты уже здесь?
— Ну-у-у… Я прилетел около полудня, тебя всё не было, я заказал пиццу на последние деньги, попытался позвонить, но ты сменил номер, а потом я просто уснул. Проснулся от шорохов в прихожей, хотел выскочить к тебе обнажённым, как в старые добрые времена, но ты оказался не один. И да, милый, это твоё «Это был мой лучший оргазм!» меня задело.
Глаза Чонина расширяются всё больше, он приоткрывает рот и переводит беспомощный взгляд на Лухана, а тот хмурится и крепче кутается в одеяло.
— Да, ты вчера сказал это вслух. И что за отношения у вас такие, что он может прийти, когда захочет, и делать всё, что вздумается?
— Мы слишком долго были вместе, я не могу выставить его за дверь, когда у него в кармане ни гроша.
— Почему ты в это веришь?
— Иначе он бы не заявился.
Лухан фыркает, брыкается, выпутываясь из чужих объятий, и семенит на кухню, где опирается спиной о холодильник и устремляет сердитый взгляд на увлеченно жующего подсохший кусок пиццы парня.
— Ну и надолго ты?
— Первое утро здесь, а уже возомнил себя хозяином? Ты меня не прогонишь.
— Не прогоню. Но и Чонина тебе не отдам.
— Пф-ф, котёнок, не рычи, я пальцем его не трону. Просто помаячу перед вашими глазами пару недель.
— Сколько?!
— Слишком мало? Я настолько понравился тебе, что ты не хочешь меня так скоро отпускать? Могу остаться на месяц или два.
— Он шутит, Лу, расслабься.
Чонин, тихо шлепая босыми ногами по полу, оказывается рядом, целует раздраженно постукивающего по столу пальцами парня в шею и наливает себе стакан воды, который осушает за пару глотков.
— У тебя ровно десять дней, чтобы найти очередного папика или спонсора, что там тебе на этот раз нужно. И на одиннадцатый я должен вернуться с работы и не обнаружить ни намека на твоё недавнее присутствие. Всё ясно?
— Яснее некуда. А к себе в постель вы меня возьмете?
— Чонин, я ему сейчас шею сверну.
— Тс-с-с, иди в душ, я поговорю с ним.
Чонин приобнимает Лухана за талию и мягко отталкивает от холодной поверхности, прижимаясь к ней своей обнажённой спиной. Сехун щурится вслед быстро скрывшейся в коридоре спине и улыбается совершенно довольно.
— Что?! Я же должен где-то спать! Чонини, где твой шикарный диван? На нём было так удобно заниматься непотребствами.
— Сехун!
— Молчу. Могу совсем удалиться, если ты дашь мне пару цветных бумажек на нормальный завтрак и кино. И, да, детка, душ в другой стороне!
Лухан громко топает, пробегая мимо кухни в обратном направлении, и демонстративно хлопает дверью, звенит замком, включает воду посильнее и что-то роняет на кафельный пол. Чонин устало трёт лицо ладонями и садится на корточки.
— Как же ты не вовремя…
— Ты каждый раз говоришь мне это, я уже привык. Мы подружимся, не переживай, он тоже привыкнет.
— Сехун, у нас с тобой больше ничего не будет.
— Я и не рассчитываю, расслабься. Десять дней, я всё понял.
***
Сехун не возвращается ни вечером, ни ночью, и Лухан даже позволяет себе немного успокоиться и начинает отвечать на настойчивые ласки Чонина, слишком откровенно переживающего и слишком часто поглядывающего на настенные часы.
После быстрого нетерпеливого секса Лухан удобно устраивается на горячей груди, обводит пальцем выпирающие рёбра и снова хмурится, вспоминая нахальный взгляд.
— Вы долго были вместе?
— Угу. После старшей школы начали встречаться, поступили, снимали комнату, потом ему захотелось чего-то… другого.
— И он бросил тебя?
— Просто уехал, оставив записку.
— Это и называется «бросил».
— Да, бросил. Именно. Хреновое чувство.
— И почему ты позволяешь ему делать это снова?
— Не знаю. Он для меня как брат, который творит хрень, но, как ни крути, является членом семьи, и нельзя не помочь. И не хочешь, а внутри всё сопротивляется.
— Хреново, согласен. Но он же невыносим.
— Бывает. Не будь с ним слишком строг, он тебя боится, вот и строит из себя. Он сюда спасаться приезжает, отдохнуть.
— И развлечься. Не в этот раз, Чонин. Он уедет, как и обещал, и никаких камбэков в любовные отношения. Обещай.
— Обещаю.
***
Когда на следующий день Лухан открывает дверь своим только что сделанным ключом, торопливо стягивает обувь и выдёргивает из ушей наушники, первое, что он слышит в глухой тишине квартиры, громкие надрывные стоны, скрип кровати и прерывистое «О, да, Чонин, пожалуйста, глубже!». Внутри всё холодеет, и отвращение приходит раньше злости. Лухана тошнит, он порывается развернуться и убежать, но что-то заставляет его пройти дальше и, сделав глубокий вдох, шагнуть в спальню.
Сехун, улыбаясь во весь рот, подпрыгивает на кровати, полностью одетый и с чупа-чупсом размера XXL в руке, закатывается смехом, увидев парня, и заваливается на подушки, сметая ногами книгу и телефон на пол. Из рук Лухана валятся бумажные пакеты с продуктами, и апельсины рассыпаются, раскатываясь в разные стороны, а сам парень так и стоит, словно в прострации, бездумно глядя перед собой. Сехун так же резко успокаивается, садится и продолжает улыбаться, беззастенчиво разглядывая чужое лицо.
— Ну и? Как ощущения? Бьюсь об заклад, мысленно ты уже его четвертовал.
— Иди к черту!
Лухан разворачивается на пятках, сдергивает с себя куртку, пиджак и швыряет галстук в лицо выскочившему за ним Сехуну.
— Ну, ты чего? Подумаешь, пошутил.
— Нет, Чонин предупреждал, что ты редкостный долбоёб, но это чересчур даже для тебя.
— Я ещё не то могу. Но скажи, облегчение нехилое, а?
— Заткнись.
— А вот у меня хуже было. Я увидел именно то, о чём сначала подумал. Я поэтому вернулся. Меня тупо кинули, изменили прямо в моей постели.
— У тебя своего ничего нет, не пудри мне мозги.
— Кровати, в которых я ночую дольше трёх ночей, я считаю своими. А вообще… Я могу быть тебе весьма полезным, ты бы задумался.
— В чём именно?
Лухан, успокоив, наконец, нервы стаканом воды, тяжело плюхается в кресло и зло щурится, глядя на усевшегося на стол парня.
— Ну-у, вот то, что я сейчас изобразил, — весьма талантливо, кстати, — Чонину очень нравится.
— Блядские стоны?
— Именно блядские стоны и блядские мольбы. Он любит чувствовать себя хозяином положения, каким на самом деле редко бывает. Это придаёт ему уверенности. Что-то в духе: «О, да, ещё, глубже!»
— «Быстрее, выше, сильнее!» – не мой девиз, забудь.
— Я с ним прожил два года и знаю, как облупленного. Этот ваш трепетный нежный секс надоест ему быстрее, чем он привыкнет к ширине твоей задницы. Слушай умных опытных людей, пока есть возможность.
— И с чего это ты решил мне помочь? Совесть проснулась? Стыдно?
— Отнюдь. Просто ты мне нравишься. И вы действительно друг другу подходите.
Сехун усмехается в ответ на удивлённый взгляд, бросает Лухану яблоко из чашки на столе и скрывается в спальне, где снова заваливается на кровать и начинает на ней скакать, громко постанывая и умоляя воображаемого Чонина делать с ним всё, что тому захочется, лишь бы «быстрее, выше и сильнее».
— Долбоёб. Просто долбоёб.
Лухан смеётся уже совсем расслабленно и по-доброму, хрустит яблоком и принимается за приготовление ужина.
***
Чонин возвращается только к полуночи, устало сбрасывает на пол многочисленные тубы с проектами и портфель, набитый под завязку документами, снимает туфли, усевшись на пол, и уже на четвереньках доползает до спальни, где не оказывается никого. Парень хмурит брови, заглядывает в кухню и ванную, где тоже ни души, потом достаёт из кармана брюк телефон и набирает Лухана. Тот берёт трубку только с третьего раза, кричит что-то, Чонину никак не разобрать слов сквозь грохот музыки на фоне, посылает громкий чмок на прощание и сбрасывает. Чонин не понимает совсем ничего и после принятия ванны усаживается за стол дожидаться его возвращения.
Первым появляется Сехун с чеширской улыбкой на лице, бутылкой виски в одной руке и телефоном Лухана в другой. У Чонина мороз по коже пробегает, он срывается со стула и выскакивает в прихожую, на пол которой приземляется практически невменяемый Лу.
— Эй, ты что с ним сделал?!
— Напоил, накурил, научил танцевать у шеста. Всё, как ты любишь.
— Сука, да он же завтра утром умирать будет.
— Я и об этом побеспокоился. Если честно, это и было моей первоначальной целью, но потом я решил сжалиться и купил ещё бутылку для утреннего опохмела.
Сехун покачивает тяжёлой ношей в поднятой над головой руке, мерзко хихикает и разворачивается, направляясь в спальню, попутно отхлёебывая виски довольно большими глотками. Чонин прижимает ладонь к лицу и устало опускается рядом с бормочущим что-то парнем на колени. Тот приоткрывает глаза, счастливо улыбается и укладывает голову на чужую ногу.
— С вами двоими я точно не справлюсь.
***
Первым желанием проснувшегося в полдень Лухана становится унитаз, а вторым – сдохнуть. Сехун заботливо подпинывает парня в нужном направлении, когда тот вновь путается в планировке квартиры, разливает оставшийся виски в два стакана и смачивает полотенце холодной водой для чужой явно раскалывающейся головы.
— Сука, чтобы ты сдох…
— Не дождётесь. Пару минут назад ты умолял Всевышнего прикончить тебя, а теперь и меня с собой утянуть хочешь. Ой, испортишь ты себе карму.
— Заткнись, я тебя прошу. Твоей болтовни я сейчас просто не вынесу.
Сехун смеётся, прижав ладонь ко рту, придвигает один стакан ближе к присевшему за стол парню и залпом осушает свой. Лухан следует его примеру, с трудом удерживая сосуд со спасительной жидкостью трясущимися пальцами. Спустя пару безмолвных минут он приходит в более-менее терпимое состояние, всматривается в глаза напротив и закуривает.
— И как ты смог меня уломать на этот стрип-клуб?
— Ты бежал впереди меня.
— Чем ты меня перед этим накурил?
— Ничего особенного, просто ты оказался слабоват здоровьем и духом.
— Залезть на барную стойку и раздеться до трусов у меня духа хватило.
— О, да! Ты был великолепен!
— Ну и нахрена?
— Просто мне было интересно, на что ты способен. Ну, и поглазеть на тебя без одежды тоже не терпелось.
Лухан давится дымом, закашливается и отбивает руку, протянутую к его спине.
— Эй, стоп. Ты, кажется, кое-что забыл.
— Ничего не забыл. Мне хочется знать, на что Чонин меня променял.
— Это ты его бросил, разве нет?
— Раньше он ждал и был рад моим возвращениям, как бы этого ни отрицал. А теперь и близко к себе не подпускает.
— Так ты всё же за этим прилетел.
— Конечно. Какой идиот будет возвращаться к тому, кто его не волнует? Я всё ещё его хочу.
— Можешь хотеть, сколько угодно. Ты его не получишь.
— О, ты нравишься мне всё больше!
— Заткнись. И ищи себе жильё быстрее, твоё время здесь заканчивается.
***
Вернувшийся вечером Чонин, сонный и злой, не обращает никакого внимания на виноватые взгляды одного своего жильца и издевательскую улыбку на лице второго. Он молча съедает свою порцию ужина, глотает две таблетки снотворного и забирается под одеяло, но ему так и не удается крепко заснуть прежде, чем с обеих сторон начинается вторжение инородных тел.
— Какого…?
— У нас всё ещё одна кровать, милый.
— Прекрати называть его милым!
— Хорошо, тогда я буду так обращаться к тебе, милашка.
— Сука…
— Оба! Немедленно! Заткнулись и уснули!
Лухан обиженно пыхтит, устраиваясь калачиком под чужим тёплым боком, а Сехун по-собственнически обнимает Чонина и хитро улыбается, жмурясь от удовольствия. Спустя пару минут Чонин начинает тихо сопеть, а Лу устает лежать, скрючившись, и выпрямляется, тут же возмущенно распахивая глаза.
— О Сехун!
— М-м-м…
— Не притворяйся, я знаю, что ты не спишь! Руки убери!
— Отстань.
— Я тебе сказал, руки свои похотливые убери!
— Заткнись и спи, тебе ведь так велели.
— Ты не охренел?!
Лухан вскакивает на кровати, встряхивает челкой и испепеляет не особо парящегося Сехуна взглядом, а тот только крепче жмётся к мирно посапывающему Чонину и показывает старшему язык.
— Не шуми, разбудишь.
— Я тебе сейчас твой тощий зад надеру!
— Я Чонину скажу, что ты меня обижаешь.
Лухан цедит сквозь зубы пару отборных матов, плюхается обратно на подушку и с силой дергает Сехуна за волосы на макушке, тот шипит и шлёпает по чужой ладони, но тут же замирает и притворяется спящим, когда Чонин потягивается и поворачивает голову, причмокивая. Лухан боится даже моргать, прижимает ладонь к губам, глядит во все глаза и, только когда слышит размеренное спокойное дыхание, решается выдохнуть.
— Обделался, милый?
— Ага, кое-кто длинный блондинистый. Ты в край оборзел, Сехун.
— Сам меня вынуждаешь! Так стонал сегодня, так глазки закатывал, я думал, меня стошнит.
— Ого, ты всё ещё подглядываешь. Всё гадаешь, что упустил?
— Больно надо. Просто твой писклявый голосок сверлит дыры в моей голове.
— И из них стремительно вытекает мозг.
— Заткнись.
— Сам заткнись!
— В следующий раз предложу Чонину заткнуть тебе рот этой штуковиной из секс-шопа. Даже сам куплю.
— Ой-ой, какие жертвы!
— Ради тебя ничего не жалко!
— Сука.
— От суки…
— Заткнулись оба.
Сехун давится словом, краснеет весь и утыкается носом в подушку, Лухан прикусывает губу и пытается слиться с цветастым одеялом в одно целое, а Чонин медленно садится, окидывает взглядом обоих своих парней и устало трет заспанные глаза.
— Как же вы меня задрали оба…
— Чонини, это всё он!
— Он всегда первый начинает!
— Молчать.
Чонин вздыхает тяжело, по очереди спихивает с кровати оба блондинистых недоразумения, зыркает сердито на каждого и спокойно укладывается под одеяло снова, относительно кровати по диагонали.
— Ч-чонин…
— Чонин-ааа…
— Пошли вон. Я с вами уже третью ночь выспаться не могу. У меня хренова туча заказов, а я залипаю на работе и всё мечтаю, чтобы вы снова куда-нибудь вместе свалили, только до утра.
Последние слова Чонин бубнит уже совсем невнятно в одеяло, а Лухан обиженно закусывает губу и, кажется, готов разрыдаться. Сехуну даже становится его жаль, и совсем чуть-чуть — стыдно.
— Малыш, он не со зла, он просто устал. Я забыл тебе сказать, насколько важен для него нормальный стабильный сон.
— Иди на хрен, Сехун. Идите вы оба.
Лухан одевается стремительно, словно солдат после команды «Подъём!», продолжает материться сквозь зубы, распихивает по карманам кошелёк, телефон, жвачку, натягивает кеды и выскакивает на улицу, набросив на голову капюшон толстовки.
Сехун приваливается к косяку и довольно улыбается, окидывая взглядом спящего парня, потом оборачивается на захлопнувшуюся дверь, и ему вдруг становится тоскливо, совсем не понятно, отчего. Он проходится размеренным шагом по всей квартире, выпивает чашку чая на кухне, чистит зубы, переставляет бутылочки на полке в ванной, словно случайно роняет зубную щётку Лухана в раковину, уходит в спальню и жмётся к чужому телу. Спустя несколько минут снова встаёт, ополаскивает щётку и ставит обратно в стакан очень аккуратно, поправляет луханово полотенце, щёлкает кнопкой чайника, но не дожидается, одевается спешно и выскакивает на улицу.
Холодный воздух встречает неприветливо, хлещет по лицу, вокруг совсем темно, но Сехун ловит такси, и не думая возвращаться. У самого входа в тот же клуб, где они с Луханом приятно провели прошлый вечер, его телефон вздрагивает вибрацией от входящего.
— Алло.
— Открой мне дверь.
— Что? Где ты?
— У дома, где еще?
— Оу… я думал… ты будешь страдать гордо в одиночестве, перепихнешься с кем-нибудь по пьяни и приползёшь только под утро, если вообще приползёшь. Я тебе, между прочим, даже местечко офигенное подогнал!
— Ты совсем больной? Я замёрз и хочу спать, открывай, я ключи забыл.
Лухан сбрасывает звонок, оставляя Сехуна бессмысленно вглядываться в потемневший экран ещё минуту, а потом беззвучно смеяться над самим собой.
***
Парни напиваются дома на кухне вдвоём, совсем не помнят, как успевают подружиться настолько, что доходят до самых интимных подробностей их отношений с Чонином. Сехун признаёт абсолютно откровенно, что безумно Лухану завидует. Тот, в свою очередь, просит рассказать ещё пару секретов и чониновых слабостей, а утром они просыпаются в постели вместе.
Сехун открывает глаза и причмокивает, оглядывая заспанное лицо. У Лухана ресницы длинные и пушистые, подрагивают еле заметно, брови нахмурены, а нос чуть вздёрнутый и губы поджатые, видимо, что-то снится, что-то не очень приятное, наверное. Сехун высвобождает из одеяла руку и легонько нажимает пальцем между бровей, растягивая губы в удовлетворённой улыбке, когда чужое лицо расслабляется, и Лухан облизывается во сне. Вообще-то Лухан не кажется Сехуну плохим, более того, он кажется ему очень-очень хорошим, но Сехун не привык делиться, и особенно Чонина не планировал делить ни с кем. Но Лухан обладает таким убийственным обаянием, что даже совсем, как он думал, засохший и зачерствевший Сехун вдруг почувствовал острое желание отдать ему всё, вплоть до последней рубашки.
Лухан переворачивается на спину, отбрасывает одеяло и почёсывает оголённый живот, а потом снова погружается в крепкий сон. Сехун сглатывает с трудом, резко выпрямляется и отворачивается. Последствия затянувшегося воздержания начинают проявляться всё ярче, и это его ну никак не устраивает в отношении данного тонкого тела, по которому сходит с ума его Чонин. Чонин, который всё еще готов сорваться в любой момент, и Сехун это чувствует, но пока не использует, и совсем уже не хочет, потому что Лухан действительно хороший и походит ему куда больше, а Сехун всё равно сядет на самолет и улетит через несколько недель в Венецию или Рим, или ещё чёрт знает, куда его занесёт.
— Ты пялишься на меня?
Сехун вздрагивает от неожиданности, поджимает ноги и натягивает свою обычную издевательскую улыбку, хотя знает, что Лухан даже не открывал глаз.
— Ещё чего.
— Да пялишься, я же чувствую. Отвернись, а то влюбишься ещё, хлопот потом с тобой не оберёшься.
— Помечтай, ага. Вообще я так соскучился по Чонину. Пойду навещу его на работе, отвлеку от важных дел, подовожу, разведу на секс…
— Эй! Ты ведь говорил…
— Мало ли что я говорил. Ты спутал мне все карты, но я возвращаюсь к первоначальной цели.
— Снова война? Сехун, у тебя ПМС? Что за метания из крайности в крайность?
— Просто не хочу застрять где-то между, всё и так слишком запуталось.
— Просто ты ни хрена не умеешь общаться с людьми.
Лухан выползает из-под одеяла, садится перед напрягшимся Сехуном и очень внимательно всматривается в его растерянно бегающие глаза, а потом резко подаётся вперед и неловко клюёт его губами. Глаза Сехуна угрожают вывалиться из орбит, внутри всё сжимается, и мысли путаются, а Лу хихикает и уносится в ванную, громко топая.
***
Чонин откровенно залипает на рабочем месте, разливает кофе по столу, пачкает манжеты рубашки и галстук, материт весь мир, себя и двух идиотов-сожителей, почти хнычет, жалуясь кому-то там наверху, но этот злобный кто-то посылает ему лишь весьма эротичные сны с ними обоими в перерывах между прогулками до курилки и кофемашины.
Он действительно всё ещё любит Сехуна, он хочет Сехуна, и держится из последних сил, спасаясь только мыслями о Лухане, которого любит тоже и ничуть не меньше, только как-то нежнее и теплее. Каждое его касание успокаивает после обжигающих сехуновых, взгляды придают сил, которые все равно потом высасывают похотливые взгляды Сехуна.
И Чонин решает просто ничего не решать, он сбегает с работы пораньше, усаживается за стойку и подзывает Чанёля.
— О, какие люди! Как поживает попка Лу? Без травм?
— Заткнись.
— Ой, да ладно, все свои. Что с лицом-то?
— Задрали они меня.
— Кто «они»?
— Лухан и Сехун.
— Так, Сехун при чем? Он же тебя бросил.
— Не бросил! Он уехал, а теперь вернулся.
— Это и называется «бросил». Какого вернулся-то? И что теперь?
— Ни хрена не знаю, что теперь. Они там спят в обнимку, бухают вместе почти каждую ночь и прохода мне не дают.
— Так, стоп-стоп. Каждую ночь два милашки-блондина в твоей постели?
— Ага.
— В обнимку?
— Да.
— Пьяные?
— Никакие просто.
— Ким Чонин, ты спас страну в прошлой жизни?!
Чанёль орет во всю глотку, и в баре не остается ни единой пары глаз, не устремившейся заинтересованно на Чонина, который краснеет весь с ног до кончиков ушей и мечтает провалиться сквозь бетонный пол куда-то в несуществующий минус второй этаж. У Чанёля, кажется, случается истеричный припадок, он хватается за сердце, выпучивает и без того огромные глазищи и выпучивает их, к слову, на Чонина, который чувствует, что от одного этого зрелища приближается к точно такому же состоянию.
— За тобой, мудила, мечта всех геев этой планеты гоняется, а ты убегаешь от неё, сломя голову, да ещё и наматываешь сопли на кулак, бухая в баре! Очнись! Эй, приём! Вали и оттрахай их обоих, и без видеоотчета сюда не возвращайся!
— А знаешь, я ведь под этим углом ситуацию даже не рассматривал…
Чонин поднимает на приятеля отрешённый взгляд, криво улыбается и хмыкает, а потом залпом осушает свой бокал и резко вскакивает, словно ошпаренный, устремляясь к выходу.
***
Лухан весь день изображает порнозвезду, плавно перетекая по квартире в джинсах, держащихся на узких бёдрах на одном только честном слове, и тонкой чониновой майке, тихо напевая что-то глупое на английском с диким акцентом. Сехун не очень понимает слов и что происходит, выжидательно смотрит исподлобья, сидя на стуле у окна, потрясывает нервно ногой и стремительно высасывает баббл ти из широкого стакана. Лухан запрыгивает на стол, запрокидывает голову назад и с самым развратным стоном, на который только способен, потягивается, обнажая пресс, и встряхивает чёлкой, томно прикрывая глаза. У Сехуна тянет под ширинкой так, что голова кружится, и сводит даже глотку. Он сглатывает с трудом, отводит взгляд и судорожно выдыхает, мысленно считая танцующих почему-то эротические танцы овечек.
— Ну и как? Твои уроки не прошли даром?
— Да, ему понравится.
— А тебе?
— При чем здесь я?
— Я хочу и тебе нравиться.
Лухан подходит вплотную, поддёргивает пальцем чужой острый подбородок и облизывается. Сехуну становится совсем дурно.
— Зачем?
— Мне просто интересно, каково это – нравиться тебе.
— А сейчас не чувствуешь?
Лухан непонимающе хмурится, смотрит и смотрит в глаза, а потом вдруг садится Сехуну на колени и крепко обнимает его за шею.
— Ты теперь отдашь мне его насовсем?
— Нет.
— Что мне сделать, чтобы отдал?
— Отдай мне себя. Он будет твой, а ты – мой. В итоге — всё моё, и все счастливы.
— Хе-хей, а ты в жизни не пропадёшь.
— И не собираюсь. Тебе же нравятся сильные люди, а я очень сильный. Соглашайся.
Сехун ведёт кончиком носа по тонкой шее, и на коже выступают мурашки, Лухана всего потрясывает легонько, и дыхание сбивается, а Сехун осознает вдруг, что дико хочет его, что его совершенно не устраивает, но противиться он уже совсем не в силах. И он прикусывает бледную кожу, сжимает пальцы крепче на чужих бёдрах, слыша, как учащается сердцебиение Лухана, и чувствуя, как он всё ближе жмётся к нему разгорячённым телом.
Входная дверь хлопает, заставляя обоих парней вздрогнуть и отпрянуть друг от друга. Чонин, возникший на пороге, словно из ниоткуда, ошарашенно переводит взгляд с одного на другого, пьяненько икает и сбрасывает пальто.
— Я вижу, вы тут уже. А какого хрена вы тут…
— Чонин, мы просто… Мы…
— Устраивайся удобнее, тебе понравится.
Сехун толкает Лухана в кресло и опускается на колени у его ног, цепляя пальцами молнию на ширинке, а тот лишь испуганно вжимается в мягкую спинку и не отрывает взгляда от Чонина, который, еще раз громко икнув и закатив глаза, плавно стекает по стенке на пол и самым бесстыжим образом вырубается.
— Чо…нин?!
— Ну вот, я же говорил тебе, здоровый сон для него очень важен. Давай унесём его на кровать, а то шея затечёт, спина заболит, будет ныть и плакаться пару суток. От него потом никаких постельных подвигов не дождешься, сам же взвоешь.
— Эй, закончи с одном делом, потом принимайся за другое. Он теперь никуда не убежит.
Лухан игриво вздергивает бровь и крепко сжимает пальцы Сехуна на своей ширинке, у того глаза загораются, и губы дергаются довольной улыбкой.
— Ох, слышал бы тебя твой бойфренд.
— Я и при нём повторю, если хочешь.
— Очень хочу, милый, безумно.
«Хочу тебя», — звучит, как кажется Лухану, словно на повторе в течение нескольких минут, прерываемое только его собственными высокими стонами «О, да! Сехун, пожалуйста, глубже!» и тихим похрапыванием из кухни.
Чонин просыпается посреди ночи, сладко потягивается, зевает, разминает затёкшие мышцы и почему-то болящую шею, хмурится, оглядывает кровать и удивленно охает, обнаружив по одну сторону от себя обнажённое тело Сехуна, а по другую – Лухана. Они дышат громко и почти в унисон, Чонину вдруг становится невыносимо жарко, он отбрасывает одеяло и охает снова, растерявшись от собственной наготы. События вечера никак в голове не всплывают, Чонин вспоминает только «Оттрахай их обоих!» чьим-то знакомым голосом, с трудом анализирует ситуацию, улыбается ехидно как заправский кот и прижимает своих мальчиков к себе крепче; Сехун, сонно бормоча, забрасывает на него ногу, Лухан укладывает ладонь на грудь.
Чонин думает, что в прошлой жизни, наверняка, спас целый континент, потому что у Лу синяки на бёдрах и чёлка совсем спутана, а плечи Сехуна исцелованы вдоль и поперёк до лиловых пятен. Парня прямо гордость берёт, он облизывает губы, чмокает каждого в щёку и очень жалеет, что не установил в спальне скрытую камеру – было бы чем похвастаться перед Чанёлем.
Только вот ни одной позы, после которой бы так ныли спина и шея, он вспомнить никак не может…
@темы: band: exo, Star King - 2014
-
-
29.12.2014 в 21:31точно континент!
-
-
13.01.2016 в 21:02Что ж, это воистину прекрасно. Я никогда не читала тройнички, я никогда не шипперила Кайлу или Секай, но... Здесь это не имеет значения. Качество текста, качество идеи подцепляют настолько, что невольно забываешь о том, что читаешь что-то непривычное.
Я крайне удивлена такому скудному комментированию, потому что искренне считаю, что эта работа достойна восхищения.~
Так же считаю, что не стоит обходить вниманием безупречный и поразительно атмосферный арт, на который, после прочтения самой работы, я смотрела еще минут пять, пытаясь переварить, додумать и окончательно осмыслить.
Спасибо вам ( и автору, и артеру) за такое чудо.