Автор: amaelamin_fic
Переводчик: Schitz
Артер: Seele-Helga
Коллажист: noonaknowsbest
Фандом: Infinite
Основные персонажи: Мёнсу, Сонёль, Сонгю, Ухён
Категория: джен
Жанр: фэнтези, приключения, местами юмор
Предупреждения: много мата, магический реализм, легкий налет стимпанка
Рейтинг: PG-13 (за обилие обсценной лексики)
Размер: ~10500 (оригинал)
Саммари: археологи-энтузиасты Ухён и его закадычный друг Сонгю отправляются в экспедицию, чтобы отыскать заветный город, который считается затерянным вот уже на протяжении двухсот лет. Результат превосходит все самые смелые ожидания: они не только добиваются успеха, но также обнаруживают в одном из древних сооружений дневник, который принадлежал живущему в те времена солдату. Все больше углубляясь в чтение, они понимают, что двести лет назад история развивалась по другому сюжету, нежели они всегда предполагали.
Примечание 1: миллионы "спасиб" горган и Antanya за то, что вычитали
Примечание 2: все иллюстрации кликабельны.
Примечание 3: говор Мёнсу сделан таким намеренно х)
2013
— Я скучаю по интернету.
Сонгю кипел от раздражения. Он смерил уничтожающим взглядом булыжник, о который чуть было не споткнулся, и злобно поправил рюкзак. Они взбирались на гору: Сонгю уныло плелся вслед за Ухёном, который был без ума от каждой встречной птички, цветочков и миллиона букашек, всё норовивших в течение четырех дней пути покусать Сонгю.
— Как ты вообще можешь такое говорить? Оглянись! Да это же лучше всех твоих Тамблеров вместе взятых. Старик, это рай.
— А мне нравится Тамблер. На Тамблере тебя не покусают красивые жучки. С великолепно отретушированного неба не польется дождь. А зеленые холмы не… Ухён?
Ухён стоял как вкопанный, оцепенело опустив руки и глядя на раскинувшуюся под обрывом широкую долину. Сонгю слегка поднажал, вцепившись в клубок корней, и вскарабкался рядом с напарником. Стоило ему выйти из рощицы, как в глаза тут же ударил порыв резкого ветра.
— Сонгю, — еле слышно произнес Ухён, обозревая открывшийся великолепный вид, от которого его с головой охватывал неистовый восторг, — мы добрались.
Добрую часть времени они провели за спуском в долину. Сонгю молился всем богам, чтобы не ступить ненароком на опасный камень, что отправил бы его в прямой полет к руинам, которые они искали на протяжении двух лет. Когда Сонгю выбирал профессию, он и предположить не мог, что двухсотлетние плиты будут представлять опасность для его жизни. Но потом с ним в университете случились основы археологии, а подумать о последствиях Сонгю как-то позабыл. И поэтому теперь он тщательно выверял каждый свой шаг. Ухён же, напротив, скакал, словно горный козел.
— Догадайся, кто потащит тебя на своем горбу в город, если ты сломаешь себе шею? Если я, конечно, вспомню, в какой он стороне, — призадумавшись, Сонгю добавил: — А хотя все равно проще скормить тебя троллям.
— Вряд ли они придут сюда, Гю, — Ухён оглянулся на напарника. Тот деланно устало спрыгнул со скалы.
— Ты забыл сказать о том, что сломаешь шею, — Сонгю вытер пот с губы, стараясь казаться безразличным. Ухён в ответ лишь отмахнулся. — Да и с троллями никогда не знаешь, чего ждать.
Ухён знал, что Сонгю не давали покоя тролльские крики, которые они слышали в горах пару дней назад. Той ночью он проснулся и заметил, что Сонгю не спит и сидит в своем спальнике. Слабый лунный свет едва освещал его лицо, однако все равно было видно, что Сонгю обеспокоен. Они смотрели друг на друга и изо всех сил напрягали слух, вслушиваясь во мглу, пока эхо не смолкло. Сонгю тогда так и не заснул. Ухён сжимал в кулаке мамин подарок, деревянный оберег, который он носил на шнурке, и знал — надеялся, — что оберег помнит, из какого дерева его вырезали, и принесет им удачу. Так и случилось.
Уже смеркалось, когда они подошли к руинам города, некогда удобно расположившегося в тени Голубых гор. Ноги уже не держали, пот тек в три ручья. Радостный вопль Ухёна эхом прокатился через всю долину, Сонгю же больше чувствовал облегчение. Их путешествие подошло к концу.
— Давай поищем безветренное место и разобьем лагерь. Я вообще как выжатый лимон.
— Боже, я бы сейчас душу продал за ванную. За нормальную ванную, с теплой водичкой и мылом. И губкой. И шампунем, — Сонгю затих, пытаясь унять охватившее его волнение.
— Ну хватит, а то я сейчас расплачусь.
Они опасались заглядывать дальше в сгущающуюся темноту. Повсюду лежали огромные валуны, которые раньше были главными воротами в город и служили хорошим укрытием от ветра. Сейчас они были обвиты со всех сторон ветвистыми деревьями, глубоко пустившими корни и разрушающими камень изнутри. Сонгю развел костер, мысленно благодаря изобретателей зажигалок, а Ухён в это время достал еду. Свет от огня падал на окружающий лес, вырисовывая причудливые тени.
— Когда мы вернемся домой, я больше никогда в жизни не притронусь к фасоли, — произнес Сонгю, покончив с ужином. — А в супермаркете, проходя мимо консервов, буду смотреть на них с презрением.
— Как у тебя еще хватает сил ныть?
— Жареная курочка, — продолжал бубнить Сонгю, вычищая котелок. — Клубничный торт. Мясо на углях.
Ухён бросил в него тряпкой.
— Завтра утром свяжемся с базой, — сказал он, когда они в конце концов улеглись спать. — Приготовься к тому, что придется привести сюда остальных. Расскажем еще о нашей предварительной разведке.
Деревья и камни безмолвно охраняли их сон.
— Рукопись гласит, что к западу от главных ворот находится «сапфировый путь», — Ухён прищурился от яркого света восходящего солнца, отражающегося от белого камня. — А еще я уверен на все двести, да и многочисленные исследования это подтверждают, что тут должна быть река. Пойдем туда, наполним баклажки водой, а там посмотрим. С водой можно будет двигаться дальше.
— Да не вопрос, — пожал плечами Сонгю. Ему полностью устраивал такой расклад: Ухён ведет, а он помогает. Из них выходила хорошая команда, как минимум потому что Ухён обладал ангельским терпением и не жаловался на нытье Сонгю. А тому нравилась археология, правда нравилась, просто есть из консервных банок или спать на земле — это не для него. Однако, к своему ужасу, в последние дни ему приходилось частенько этим заниматься. Крепко сжав руку на ремешке фотоаппарата, Сонгю зевнул, следуя за Ухёном. Чтобы доказать оправданность раскопок, нужно было предоставить фотографии.
— После стольких лет мы наконец-то тут. Обалдеть, — произнес Ухён, проходя под сенью деревьев. Грязи было по колено, а все здания, встречающиеся им на пути, оказались обвиты плющом и наполовину разрушены. — Убил бы за то, чтобы узнать, что тут произошло.
— Кто знает, — тихо ответил Сонгю и сделал снимок. — Мы же и понятия не имели, что это место существует. Знаешь, весь отдел думал, что тебе просто моча в голову ударила, раз ты поплелся сюда. Наверное, поэтому меня и послали с тобой — я же тот еще победитель по жизни.
— А что, разве тут так плохо? — Ухён обернулся к Сонгю и растянул губы в улыбке. Тот опустил камеру и взглянул на него. Ухён стоял у безликого булыжника и слегка покачивался в мягких лучах утреннего солнца. Сонгю поднес фотоаппарат к лицу и щелкнул.
— На. Теперь у тебя есть доказательства, что ты нашел свой затерянный город. Назовем его Ухёнляндией.
— Вообще-то, у него уже есть имя, — прыснул Ухён и нырнул в арочный проем, вокруг которого кто-то высек древние символы. — Эльдорадо! — отскочил глухим эхом его голос. — Затерянный золотой город.
1813
— Какой еще нахуй сапфиг’овый путь? — воскликнул Мёнсу и поднял голову на смешок сержанта. — Он гонится за несбыточными мечтами. Его светлость, вег’оятно, думает, что всамделишные дг’агоценные камни лежат себе на солнышке и ждут не дождутся, пока мы их не подбег’ем. Поског’ее бы насладиться выг’ажением его лица, когда он увидит, что это пг’осто дуг’ацкая г’ека или блестящие камушки этих сг’аных дикаг’ей.
Мёнсу вздохнул и отвернулся. Ему было чертовски скучно, он не любил поезда, а еще от формы хотелось чесаться. Мать его в свое время пришла в восторг от вида королевской гвардии в кожаных костюмах с оружием наперевес и пожелала, чтобы Мёнсу присоединился ко двору — так, по ее мнению, он мог обеспечить себе тепленькое местечко. В жопу такое местечко, думал Мёнсу, только лишняя головная боль. Он переместил вес с одной ноги на другую, мысленно подсчитывая, как долго они уже торчат в этом поезде. Он не останавливался на дозаправку, никого не высаживал. Некоторые говорили, будто он летит по воздуху. Так они ехали уже больше недели. Поезд никогда не трясло, нигде ничего не громыхало — словом, Мёнсу это катастрофически не нравилось. Слишком тихо, слишком спокойно.
— Рабочие сжигают бешеную кучу угля, чтобы заставить эту штуку ездить, — сказал кто-то рядом, прерывая цепочку его мыслей. — Мне тоже все это не нравится.
Мёнсу повернул голову и наткнулся на дружелюбное лицо паренька примерно его возраста.
— Жутковато, правда?
— Не то слово. Жутковато, — ответил Мёнсу, пытаясь вспомнить, кто это. — Ты извини, чувак, но я не знаю, как тебя зовут.
— Зови меня Ёль, — парень протянул длинную худощавую ладонь. — К твоим услугам-с.
— Вг’яд ли ты сможешь мне чем-то услужить, у тебя то же звание, что и у меня.
Ёль добродушно пожал плечами.
— Ну, насколько мне известно, мы все солдаты. А солдаты должны помощь друг другу в первую очередь.
— Помощь?.. Ты хотел сказать «помогать»?
— Может, да, а может, и нет, — картинно хлопнул глазами собеседник.
Мёнсу закатил глаза, смеясь про себя над последней фразой.
— Мёнсу, — они обменялись рукопожатием. — Будем надеяться, мы ског’о добег’емся, куда надо. Я уже готов волком выть от безысходности.
Учуяв запах земли и листьев, Мёнсу глубоко вдохнул. Почему-то воздух казался свежее, чем обычно, и он с жадностью вдохнул еще раз, желая вновь увидеть над головой голубое небо.
— Что такое? Воздух как-то изменился, — сказал он Ёлю. Тот улыбнулся в ответ, и на мгновение Мёнсу померещились прохлада, пышная зелень и журчание звонкого ручейка. Он быстро заморгал, и перед взором снова возник все тот же железный вагон. Гомон беспокойных солдат лишь подчеркивал беззвучность поезда — ни тебе стука колес, ни свиста.
Ёль все еще улыбался.
Они не догадывались, что за ними следят. Сонгю и Ухён пробирались все глубже в город, не обращая внимания на отголоски тревоги, возникающие всякий раз, стоило им сделать очередную фотографию искореженного камня. Сначала наблюдатели приняли их за солдат, пришедших на смену той, первой волне, но их одежда отличалась, к тому же говорили они более отрывисто и резко. До них медленно доходило, что за последние двести лет Сонгю с Ухёном первыми ступили на эту землю. Хотя двести лет — вовсе не такой большой срок для наблюдателей, поэтому неудивительно, что они допустили ошибку.
Сонгю хмурился — наблюдатели сразу поняли, что он начал что-то подозревать. Он уже не на шутку встревожился, и преследователи задумались: не пора ли им предпринять какие-то меры? Ухён не замечал волнений друга и лишь порхал, словно бабочка, опьяненная цветочным нектаром, от здания к зданию.
Сонгю и Ухёна преследовали до самой реки, куда они добрались через час. Они наполнили большие баклажки и с радостными криками запрыгнули в манящую воду. Ничто не беспокоило преследователей — лишь то, что Сонгю с Ухёном находились слишком близко к тому месту, где им находиться не следовало бы. От этого на душе скребли кошки.
Выйдя на берег, Сонгю и Ухён внезапно затеяли спор. Их странные изменчивые человеческие голоса звучали слишком громко для наблюдателей, привыкших к шелесту листвы и всплескам воды.
— Это же Эльдорадо, верно? Легендарный город, о котором знает каждый, должен изобиловать золотом. Ну так где же оно — это золото?
— Наверняка его давным-давно растащили…
— Ладно, тогда другой вопрос. Где люди, Ухён? Не притворяйся немым, я знаю, что ты не мог не заметить. Здесь ничего нет, кроме каменных зданий и растений. Ни гончарных изделий, ни остатков деревянной мебели, ни железа, ни тростника, ни одежды, ни даже ткани — ничего. А знаешь, что еще?
— Что, Сонгю?
— Кости. Здесь ими даже не пахнет.
Их охватил безотчетный страх. Наблюдатели знали, что во второй раз они могут не выжить. Прежде чем им пришлось вмешаться, Ухён схватил Сонгю за руку и пустился прочь туда, откуда они пришли.
— Ты что-то недоговариваешь, я прав?
Ухён глянул на него и вздохнул, ни капли не удивившись вопросу. Они в полной тишине шествовали обратно к лагерю. Чем ближе они подходили к главным воротам, тем больше успокаивался Сонгю. На скорую руку собрав вещи, они перебрались в более тенистое место, дабы не спечься под палящим полуденным солнцем. Ухён устроился рядом с Сонгю в прохладной тени скалы, ожидая неминуемых вопросов. Долго ждать не пришлось.
— Когда я проводил исследования насчет Эльдорадо, я обнаружил один отрывок в старом дополнении к историям Вотчин. Он гласил, что золото в городе — не золото в прямом смысле этого слова, а что-то другое, тем не менее, тоже очень важное. Еще там говорилось о людях, которые погибли при попытке завладеть этим богатством. Конечно, человек и прежде убивал ради наживы, так было всегда. Как ты знаешь, все старинные истории перевел Стивенсен, однако тут это сделал Карьон Хан, столкнувшийся с древним диалектом. Если ты переведешь историю с помощью этого диалекта, то никакого «золота» в нашем привычном понимании не будет. Мне кажется, этот город построили, чтобы уберечь что-то другое.
— Что, например? — с тревогой спросил Сонгю.
— Не знаю. Я надеялся, что мы поймем.
— И когда ты собирался мне об этом сказать, мать твою? Ты все время делал вид, что тут золото!
Ухён вскинул руки.
— Я не специально. Просто не хотел ничего говорить, на случай если я ошибаюсь. И так весь отдел думает, что я слетел с катушек, и мне не хотелось… — он смолк, посылая Сонгю умоляющий взгляд.
— Ну, свой город же ты нашел, — неохотно признал тот. — Значит, уже, считай, почти не слетел.
Ухён улыбнулся, смотря вниз на руки.
— Здорово, правда? Мы войдем в историю.
— Ага, но будет не очень здорово, если нас убьет то, что стерло в этом городе все следы человеческого пребывания. Я бы лучше оставил вход в историю на потом.
Ухён нарочито громко вздохнул.
— Почему ты вечно все портишь? Мы все равно не знаем, было ли тут совершено нападение или люди добровольно покинули свои жилища. Мы вообще ничегошеньки не знаем, у нас так мало сведений…
— К счастью, — буркнул Сонгю.
— Хватит брюзжать, злюка, — осклабился Ухён. — Вечером можем провести второй заход. В конце концов, археологи мы или нет? У нас нет всех ответов. Так пойдем и отыщем их.
Уголки губ Сонгю невольно дрогнули в улыбке.
— У тебя все так просто. Я сейчас попробую наладить передатчик. Он как будто бы специально выбирает для поломки время, когда больше всего нам нужен. И посмотри фотки, которые я сделал.
Двадцать восьмой день четвертого месяца, пятый год правления Его Величества Хофьяна II
Сегодня все то же самое. Поездка без единой остановки. Из еды все тот же хлеб да тушеное мясо с пряностями, хотя утром Ёлю как-то удалось достать ежевику. О, небо! Если он грабит потихоньку кладовые, ему следует поостеречься, ибо я слышал, что Повар тот еще злобный малый.
Когда вернусь в город, думаю, начну курить. Я не
— Чем занимаешься?
Мёнсу поднял голову и увидел свесившегося с койки Ёля, который что-то жевал.
— Пишу. В своем дневнике. Не знаю, зачем я это делаю, тут мало что интег’есного пг’оисходит.
— Ты умеешь писать? — голова Ёля на миг исчезла, но затем он появился весь целиком, изящно спускаясь на кровать Мёнсу.
Мёнсу вдруг смутился, чувствуя, что заливается краской.
— Да, мама подумала, что это пойдет мне на пользу. Так я смог пг’исоединиться к г’ядам гваг’дии.
Ёль рассмеялся. Его смех на секунду задержался в голове Мёнсу, но в нем не чувствовалось насмешки, которую Мёнсу часто приходилось слышать от домочадцев. «Сын кожевника, — подумал он, и у него засосало под ложечкой. — Куда заведет его жизненный путь?». Мёнсу не заглядывал в книги, которые для него повыпрашивала и одолжила мать.
— А я не умею писать, — радостно провозгласил Ёль. — Это не по моей части, — Мёнсу успел заметить, как на миг его лицо помрачнело, но потом Ёль тут же полюбопытствовал: — А что, многие гвардейцы умеют читать и писать?
Мёнсу фыркнул:
— Нет. Зачем тг’атить вг’емя впустую, — Ёль расслабился и вновь расплылся в улыбке. Мёнсу покачал головой. — Ты, ског’ее всего, новенький, г’аз не знаешь, что гваг’дейцы умеют читать только вывески возле пабов.
— Я только в прошлом месяце к вам присоединился, — сказал Ёль, внимательно рассматривая слова на странице.
— Пг’авда? И как я тебя не заметил? Уж кого-кого, а такую каланчу тг’удно забыть.
— Ой, я… Я просто пока не приступил к обязанностям… Я тогда еще тренировался… — Ёль говорил медленно и с запинками, но до Мёнсу быстро дошло, что тот имел в виду. «Очередной младший сынок благородных кровей, которого затащили в гвардию, чтобы тот поучился уму-разуму, а может, просто выпнули из родного гнездышка», — думалось Мёнсу. Желторотым новобранцам давали легкую и незатейливую работу. После, как правило, их находили где-нибудь в трущобах или в канаве позади публичного дома. Мёнсу хотел выдать что-то презрительное, но, увидев слегка нахмуренного Ёля, рассматривающего собственные ладони, осекся. Бедный ребенок. А может, он и правда всего лишь внебрачный сынок богача.
— Ну, тогда ты кг’упно попал, — сказал Мёнсу, закрывая дневник и заталкивая его в рюкзак. — Не об этом думал твой досточтимый отец, когда отпг’авлял тебя сюда, так?
Ёль пожал плечами и не ответил. Мёнсу не настаивал.
— Так… — начал Ёль. — Никто мне не сказал, что мы вообще тут забыли. Я знаю, что мы направляемся в Эльдорадо, но зачем?
— Ты тут уже две недели тог’чишь и до сих пог’ не знаешь, что тут забыл? — недоверчиво спросил Мёнсу. — Об этом же на каждом углу ог’ут, достали уже. Дг’агоценные камни мы забыли, его светлость хочет, чтобы мы их добыли.
— Но ведь у него и так уже куча богатств!
Мёнсу вскинул бровь. Только Ёль мог ляпнуть что-то в таком роде. Может, именно по этой причине отец отослал его куда подальше.
— А ты знаешь хоть одного богача, котог’ый упустил бы возможность стать еще богаче?
— Нет, не знаю, — тихо ответил Ёль и встал с койки. — Я пойду на улицу.
— На улицу? — во взгляде Мёнсу читалось сомнение. — Нам нельзя на улицу, ты же знаешь.
— Мне все равно.
Ёль взял Мёнсу за руку и повел через спальный вагон, то и дело огибая свесившиеся с коек ноги. Храп солдат эхом отскакивал от неестественно гладкой металлической крыши. Мёнсу немного спотыкался по пути и вместе с тем удивлялся прохладности ладони Ёля — не холодная и липкая, но по ощущениям как будто бы камень у водопада или листок в густой глубине лесов. Мёнсу нахмурился от невольно разыгравшегося воображения и малость смутился — сам-то он никогда за пределы города не выезжал. Город этот, кстати, был большой и грязный. Люди жили в нем и умирали, попутно пытаясь выбраться из грязи. Там родился Мёнсу, и там, как он думал, он встретит свою смерть. Единственным клочком зелени на много километров, на который случайно можно было наткнуться, был обломок кустарника, привезенный из неведомых далей.
Целиком погруженный в свои мысли Ёль протолкнул Мёнсу в дверь, которая всегда была, по мнению последнего, запертой, и они очутились на небольшом балконе в хвосте поезда, где порывистый ветер чуть не сбил Мёнсу с ног. Тот имел неосторожность посмотреть вниз.
— Вот блядь!
Смех Ёля растворился в ночном воздухе. Мёнсу в страхе вцепился в Ёля — почему-то тот казался надежнее, чем низкие перила балкона.
— Ох, святые небеса, я и понятия не имел, что мы так высоко над землей.
— Смотри мне, в обморок не упади, — Ёль обернулся к нему, сверкая белозубой улыбкой, поблескивающей в лунном свете. Он глубоко вдохнул и поднял руки, протягивая пальцы к луне и чувствуя, как струится сквозь них чистый воздух. Ветер развевал их волосы, которые все время лезли Мёнсу в глаза, из-за чего он ничего не мог толком разглядеть. Поезд быстро катил по рельсам, проезжая где-то метров пять в секунду. Мёнсу старался об этом не думать.
— Разве это не лучше, чем прозябать в унылой железной клетке? — Ёль наклонился прямо к уху Мёнсу. Последний еще крепче схватился за пиджак Ёля.
Он смотрел на проносящийся мимо пейзаж. Леса, неразличимые ночью, напоминали темные сгустки, небрежно разлитые по холмистой земле. Минули озеро. Яркая луна отражалась от его поверхности миллионами блестящих трещинок.
— Надо идти, пока нас никто не хватился, — едва слышно произнес Мёнсу. Холод заставлял его все сильнее прижиматься к Ёлю.
Никто нас не хватится, — ответил Ёль. Через пару дней Мёнсу понял, что тогда тот не произнес ни звука.
Спустя четыре часа, пока все спали, поезд разбился.
— Как успехи с передатчиком?
Сонгю покачал головой.
— Знаешь, я далеко не гений по части всяких устройств, но тут вообще непонятно что. Все работает без помех, передатчик запускается, но отказывается посылать или принимать сигналы.
— А что с батарейкой? — невинно поинтересовался Ухён и мигом схлопотал в ответ грозный взгляд.
После обеда они вновь отправились в город. Сонгю уже начал узнавать некоторые здания и сейчас любовался их очертаниями в мягком дневном свете.
— Кстати, это правда, — задумчиво выдал он, внимательно следуя за Ухёном в низкое продолговатое здание, которое освещалось лучами солнца, проникающими сквозь пробоины в крыше. — Я о троллях. В городах уже мало кто верит в их существование, но они здесь.
— Что именно правда, Гю? — спросил Ухён, непроизвольно понижая голос. Теперь они шагали в ногу, и даже малейший шум гулким эхом отражался от древних стен.
— Я… Я мало что понимаю. Я вдруг обнаружил, что извиняюсь перед деревом, когда наступил на его корень. Даже не задумываясь об этом, просто попросил прощения и сказал, что нечаянно. И сразу после этого я почувствовал себя полным кретином — все-таки даже ты уже не веришь в лесных духов.
Ухён невольно потянулся к оберегу на шее, чувствуя под пальцами уже изрядно потертое дерево и ощущая знакомую вину. Его бабушка сделала оберег для его матери, а он твердил себе, что держать его при себе слишком сентиментально.
— Он спас нас от троллей, — пошутил Ухён, не пытаясь возразить. — Я попросил его охранять нас, и он сдержал слово.
— Повезло нам, — прошептал Сонгю. — Интересно, как отреагируют люди, когда ты им это скажешь.
— Все изменилось, — Ухён притянул Сонгю за рукав рубашки, чтобы тот взглянул на отверстие в разрушенной стене. Вдруг ему отчаянно захотелось оказаться снаружи, подальше от тьмы камней. — Сильно изменилось.
Сонгю думал о пиявках. Стоило им с Ухёном в первый раз окунуться в реку, как они тут же захотели это повторить, вновь ощутить кожей прохладу воды. Сейчас у них было полно времени, чтобы вдоволь понежиться в чистой прозрачной воде. Но вдруг жестокая судьба Сонгю вновь сведет его с непрошеными беспозвоночными гостями?
— Нет здесь никаких пиявок, тупица, — сказал Ухён, удобно подперев голову булыжником, расположенном как раз на берегу, и небрежно подмахивая руками, чтобы оставаться на плаву. — В прошлый раз не было и сейчас не будет.
Сонгю прекратил мутить воду, и Ухён тихо рассмеялся:
— Никогда не забуду тот раз, когда ты…
— Незачем ворошить прошлое, — строго оборвал его Сонгю, не позволяя памяти подкинуть воспоминания, в которых одна чудовищно огромная пиявка присосалась к нему, когда он плескался в лягушатнике. Ухёну пришлось сжечь ее, но перед этим Сонгю успел проронить несколько — по его мнению — трусливых, но оправданных слезинок.
Ухён продолжал спокойно грести руками, все еще опираясь о валун, будто бы специально лежащий для этой цели. Ветви величественного дуба, растущего на противоположном берегу реки, бросали тень на его лицо, а длинные листья приятно покачивались на ветру.
— Признай, тебе это нравится.
Ухён лучезарно улыбнулся в ответ.
— Я годами мечтал об этом месте, Гю. Я никогда не думал, что найду его. Все время я проводил в библиотеках за штудированием книг и рукописей, за разговорами с людьми, проводил бесконечные дни в походах, засыпая на холодной земле и выслушивая твое нытье — и вот мы здесь. Я ходил по тем же тропам, что и те, кто когда-то построил Эльдорадо. Купаюсь в реке, которая течет тут уже много столетий. Мы — первые, кто наткнулся на этот город после того, как его забросили, — Ухён перевернулся на живот и оттолкнулся от берега в сторону Сонгю, который с прищуром глядел на него. — Представляешь себе масштабы?
— Никто не вспоминал об этой дыре сотни лет, — язвительно процедил солдат по левую сторону от Мёнсу и сплюнул. — И лучше бы еще столько же не вспоминали.
От удара Мёнсу выбросило с койки, сон мгновенно как рукой сняло. Другие солдаты, как и он, очутились на полу, некоторые еще не успели полностью свалиться, а кое-кого вообще скрутило в немыслимую позу, судя по доносившейся ругани. Мёнсу еще секунду полежал на холодном металле, силясь понять, нет ли ушибов. Вроде бы ничего не было сломано, но от резкого удара болело все тело. Они во что-то врезались? Что-то врезалось в них?
Мёнсу с ужасом вспомнил о троллях, о которых он слышал от уличных торговцев. Троллей редко видели на равнинах, но зато они часто встречались в горах. Время от времени они совершали набеги на фермы и убивали незадачливых странников, осмелившихся проложить себе путь через горы. Бегущий на полной скорости тролль вполне способен был остановить собой поезд...
— Ёль? — Мёнсу обвел мутным взглядом помещение в поисках друга. Он был уверен, что тот валяется где-то рядом, так как перед этим они разговаривали на его койке. После их прогулки было слишком холодно, вдобавок сон никак не хотел идти. — Ёль? Ты здесь?
Но того было не видать. Мёнсу насупил брови. Может, Ёль встал и решил вернуться на свою койку, где бы она ни находилась. Сержанты орали во все горло, и Мёнсу удрученно прикрыл глаза. Люди начали вставать и шустро собирать вещи. Он столкнулся с каким-то солдатом, который обернулся на усталое извинение Мёнсу. Его глаза отливали невиданной зеленью, а на лице застыло пытливое выражение, будто бы внимательно рассматривающее его покрасневшие глаза и движения губ при разговоре.
— Пг'ости, — повторил Мёнсу, и паренек приоткрыл рот, упираясь кончиком языка в нижние зубы.
— Прости, — сказал он, и Мёнсу отвернулся.
Он все еще был на взводе от столь резкого подъема, и то, что его светлость предупреждал, что когда-нибудь им придется продолжить путь пешком со всем необходимым оборудованием, ни капельки не помогало. На улице подмораживало, Мёнсу валился с ног от усталости. Всех заставили взять столько, сколько они могли унести, и бессмысленно шествовать в темноте. Мёнсу потерял счет времени.
— Это безумие, — проворчал он про себя. Хорошо, что никто не пострадал, хотя на самом деле его это мало волновало. Что, если они идут в совершенно неправильном направлении и теперь окончательно потерялись? У них не было укрытия от неумолимого ветра, не было где спрятаться в случае нападения. Каково это — быть настолько богатым и могущественным, что любые твои глупые указания тут же беспрекословно исполняются?
— Эй, — Ёль придержал его за локоть. Мёнсу с головой ушел в размышления, невидяще разглядывая далекий Эльдорадо. — Мёнсу. Все хорошо?
— Где тебя чег’ти носили? — выпалил тот. Облегчение не смогло смягчить чувство неправильности происходящего, пронизывающего каждую клеточку тела.
— Я плелся позади всех, мне пришлось тащить еще с пятью ребятами огромный бур, — Ёль махнул рукой в сторону устройства около десяти метров в высоту, сейчас укрытое брезентом. — Ну и ночка. Ты не ранен?
Мёнсу лишь покачал в ответ головой, оглядываясь на виднеющуюся вдали неподвижную полоску поезда. Мрачное зрелище.
— Я так и знал, что с поездом что-то не то, — Ёль сочувственно опустил ладонь на плечо Мёнсу, мягко разминая. Тот постепенно расслабился, хоть и хотелось все еще поупиваться своей злостью — как минимум потому, что положение сложилось слишком нелепое, чтобы просто так с ним смириться.
Ёль, в свою очередь, рассматривал город, в то время как Мёнсу наконец полностью расслабил плечи, успокаиваясь. Вес его руки как-то перестал ощущаться, но на лице застыла некая суровость, которая не давала Мёнсу покоя. Каждый вокруг пытался спрятаться от ветра за огромными валунами, которые ранее были зданиями и городскими стенами, и как можно плотнее запахнуться в пальто. Некоторые сержанты приказывали зажечь огонь, а оруженосцы его светлости из кожи вон лезли, чтобы установить палатку. Мёнсу скривил губы.
— Пошли, — произнес он, дергая Ёля за рукав. — Хватит стоять на ветг’у, как болваны.
Им так и не удалось развести костер, поэтому оставалось лишь теснее прижаться друг к другу. Последнее, что запомнил Мёнсу, перед тем как заснуть, — это умиротворенное лицо Ёля.
Когда Ухён наконец заставил себя вылезти из реки, солнце уже начало клониться к закату.
— Так не хочется докладывать, — сообщил он Сонгю, вытираясь, как придется, рубашкой и оставляя шорты сохнуть сами по себе. — Не хочу, чтобы куча людей, не веривших в это место, вдруг начала слоняться по городу. Он мой, понимаешь?
— Как прикажете, ваше высочество, — сухо ответил Сонгю. — Отчасти и я не хочу. Вспомнить хотя бы, сколько я помогал тебе в поисках и спасал от смерти.
— Спасал от смерти? — смех Ухёна разнесся по всему берегу, отчего стая белых птичек испуганно взмыла вверх. — А кто это ныл, что скучает по интернету?
— Не вижу в этом ничего плохого, — возразил Сонгю. Они возвращались из города, повернув на восток, опробовав на этот раз другой путь. Пререкаясь, они прошли через арку, обвешанную красными фруктами, которую Ухён заставил сфотографировать, а после — в залитый солнцем коридор.
— Слушай... Тебе не кажется, что эти здания выглядят по-другому? — Сонгю прищурился и вытянул шею, чтобы посмотреть на дома, оставшиеся позади. — Посмотри на каменную кладку.
Ухён тоже остановился, сложив руки на бедрах.
— Здания ниже, и ты прав... Разная кладка. Эта намного грубее. Наверное, тут город взял свое начало и продолжил расти со временем... Божечки, Сонгю, это так интересно, я сейчас умру!
— Держи себя в руках, — посоветовал друг.
— Да ну тебя, нам обязательно нужно заглянуть внутрь, — Ухён скрылся в ближайшем здании. Маленькие двери и окна свидетельствовали о времени, когда жители были ниже ростом, насколько мог судить Сонгю, исходя из своих познаний.
— Но все-таки как давно построили эти дома? — размышлял он вслух, пригибаясь при входе. — Люди не должны были настолько вырасти всего за столетие. Остальные здания и двери нормального размера.
— Что? — переспросил Ухён, отвлекшись на исследование пустой комнаты.
— Я сказал: как думаешь, сколько лет этому зданию? Хотя с таким же успехом можно спросить, сколько лет самому городу... Оп-па, — Сонгю посмотрел вниз, ожидая, что его нога попросту застряла между искривленных плит. — Ухён... Ух, ничего себе, Ухён, а ну живо иди сюда.
— Что там?
Сонгю опустился на одно колено, бережно смахивая пыль с почти полностью погребенной под песком вещи. Ухён округлил глаза и тут же упал на колени, не щадя себя, пытаясь короткими пальцами вытащить книгу из пола.
— Боже, боже, боже....
— Аккуратней!
— Не тебе говорить мне об этом, идиот.
— Как она еще не разложилась? За все время... Вот блядство, нам нужно провести радиоуглеродный анализ*, ну вот почему еще не изобрели переносной пропорциональный счетчик**?!
Они осторожно вытащили книгу. Ухён молился всем кому ни попадя, чтобы она не развалилась прямо у них в руках. Книга была тонкая и в кожаном переплете, покрытая мелкими песчинками и вековой пылью. Ни на корешке, ни на обложке не обнаружилось никаких опознавательных знаков. Ухён медленно, с опаской подцепил пальцем край обложки и поднял. Сонгю беспокойно вертелся рядом с напарником.
— Ухён, — прошептал он. Увидев представшую перед ними картину, они будто бы забыли, как дышать. — Не нужен нам никакой пропорциональный счетчик. Это дневник. Датированный дневник!
Тринадцатый день второго месяца, пятый год правления Его Величества Хофьяна II
Итак, мне удалось. Я вступил в ряды гвардии. Мама будет мной жутко гордиться, хотя, пожалуй, не стоит говорить ей, что большинство гвардейцев — пьяницы и воры. Интересно, какая будет моя первая обязанность? Наверное, сплошная скукотища.
Сонгю и Ухён переглянулись, не смея поверить своему счастью.
— Ладно, давай положим его обратно...
— Шутишь, что ли? Я жду не дождусь, когда мы вернемся в лагерь и прочитаем его, — воскликнул Ухён, удобно устраиваясь на земле и прижимая к груди драгоценный трофей.
— Нам Ухён, рано или поздно ты его уничтожишь, — нахмурившись, произнес Сонгю, но Ухён уже и думать о нем позабыл, переворачивая страницу. После непродолжительного спора с самим собой Сонгю сдался и подтянулся поближе, чтобы разобрать темные каракули, к их обоюдному изумлению, лишь слегка выцветшие со временем.
— Здесь есть имя?
Ухён насупился и чуть ли не вспотел, чтобы с величайшей осторожностью перелистнуть страницу, которая в любой миг могла рассыпаться в прах.
— Я ничего не вижу.
Шестой день третьего месяца, пятый год правления Его Величества Хофьяна II
Узнал, какая будет моя первая обязанность. «Охрана и сопровождение Его Светлости Кана», и вы ни за что в жизни не догадаетесь куда. Оказывается, кто-то нашел карту Эльдорадо — затерянного города, где, по идее, должно быть золото. А я вот не верю всем этим росказням. Скорее всего, мы просто побродим пару недель по равнинам, а потом вернемся в замок, где я буду охранять двери и ворота в течение следующих нескольких месяцев. Эльдорадо, ишь ты!
Ухён сидел неподвижно, уставившись в невидимую точку, и Сонгю знал, о чем тот думает.
— Король Хофьян...
— Верно, Ухён. Взошел на престол в 1808 году.
— Этот солдат шел... пришел сюда в 1813. Если этот дневник тут, то, значит, ему удалось добраться.
— Угу.
— ...Мы здесь не первые люди с тех пор, как город забросили.
— Может, его забросили после этого короля Кана...
— Лорда Кана!
— Ой-ой. Ха-ха-ха, — Сонгю попытался было искренне рассмеяться, но его смех тут же сошел на нет, стоило ему увидеть вмиг поникшего Ухёна. Позабыв на мгновение о дневнике, Сонгю положил руку на руку Ухёна и настойчиво потряс, пока тот не поднял голову.
— Ухён, послушай меня. Если верить дневнику, то город намного старее, чем мы — чем кто-либо вообще — предполагали. Похоже, что и в 1813 он уже был легендой. Ты представляешь, что значит это открытие? Этот дневник, этот город — мы столько всего можем узнать. Мы подтвердили двухсотлетнюю легенду, и никто не знает, что еще мы сможем прояснить в истории. Неважно, если мы ошибаемся. Мы как будто археологи, обнаружившие первых мумий, первые скрытые гробницы, первые города инков!
— Ты прав, — сказал Ухён, приосанившись.
— И ты прекрасно это знаешь, идиота кусок. Не могу поверить, что именно мне пришлось толкать тут вдохновляющую речь. А теперь засунь свое эго куда поглубже, и давай читать.
Двадцать третий день четвертого месяца, пятый год правления Его Величества Хофьяна II
Что ж. Я все еще тут. В этом поезде. Он бесшумный. Мы едем неделю, и еще ни разу он не замедлялся и не останавливался. Это неестественно, вот что я скажу. Сегодня я познакомился с другим солдатом, вроде мы с ним одногодки. Все вокруг при ближайшем рассмотрении оказываются либо слишком старыми, либо слишком тупыми, и это отлично показывает, кого берут в гвардейцы. Но с ним было приятно поболтать. Весь разговор с ним я только и думал что о деревьях, реках и прочей подобной дребедени. Впервые в этой чертовой железяке я смог полностью расслабиться, и это хорошо. Он смеется, как сын богатого джентльмена. Старый Мемстер как-то рассказывал мне, какие иногда попадаются гвардейцы. Ума не приложу, зачем вообще все это пишу, но у него на редкость приятный смех. Скука смертная!
Двадцать восьмой день четвертого месяца, пятый год правления Его Величества Хофьяна II
Сегодня все то же самое. Поездка без единой остановки. Из еды все тот же хлеб да тушеное мясо с пряностями, хотя утром Ёлю как-то удалось достать ежевику. О, небо! Если он грабит потихоньку кладовые, ему следует поостеречься, ибо я слышал, что Повар тот еще злобный малый.
Когда вернусь в город, думаю, начну курить. Я не
В жизни не догадаетесь, что за хуйня произошла прошлой ночью. Поезд взял и сломался к чертям! Прямо посреди ночи произошла огромная авария, все попадали на пол, и как будто этого, блядь, было мало, так сраный Кан поднял нас всех и заставил взять шмотки с оборудованием. А потом мы шли в кромешной темноте, только у пары сержантов были факелы. Так вот, шли мы, шли, пока наконец не добрели до этого места. Оно существует. Ебаное Эльдорадо существует. По пути я потерял Ёля (с тех пор, как мы тут, он ведет себя реально странно), но, оказывается, ему пришлось тащить здоровенный бур. Понятия не имею, что там замышляет его хуелость, но я же не дурак. Отец Берни был шахтером, и он всегда поговаривал: «Тонкие инструменты для тонкой работы». Конечно, под этим он имел в виду соблазнение соседки миссис Чон крошечными бриллиантами, стащенными с работы. Господи, ну и зачем я все еще это помню? А еще у меня осталась всего половинка карандаша. Короче, с бриллиантами такие огромные буры не прокатят. Хрен знает, что мы тут делаем, но явно не драгоценные камни ищем.
Наутро после пробуждения у Мёнсу и Ёля болела каждая мышца. Крупные капли росы притаились в их волосах, из-за чего те выглядели, как украшенные драгоценными камнями солнечные одуванчики.
— Ох.
— И тебе доброе утро, — пробормотал Ёль, выпутываясь из-под руки Мёнсу и влажного одеяла, которое всю ночь защищало их от холода. Лицо Ёля смягчилось при виде маленьких грибочков, появившихся внезапно за ночь у его ног. Мёнсу только диву давался: как они выросли так безупречно — почти по контуру его правого сапога?
Ёль все еще витал в своих мыслях, стараясь не подавать виду, и рассеянно ел быстрый завтрак, состоящий из хлеба, сыра и водянистого кофе. Он продолжал поглядывать то на нависший над ними город, то на палатку, где расположился лорд Кан. Меж бровей Ёля залегла небольшая складка. Она была почти незаметной, если только не всматриваться. Когда Ёль уже в третий раз обмакнул в кофе не хлеб, а сыр, Мёнсу решил, что пора вмешаться.
— Чего конкг’етно ты боишься?
Ёль настолько резко наклонился к нему, что Мёнсу слегка отшатнулся от удивления.
— Я не боюсь, — выпалил он и сразу же стер с лица хмурое выражение. — Прости... Прости, дружище. Я просто... Я просто хочу знать, зачем мы здесь.
— Дг’агоценные камни. Ты же сам слышал.
— Вы здесь не за этим, — пробубнил Ёль себе под нос, будто бы не желая, чтобы Мёнсу услышал.
Решив не заострять внимание на «вы» вместо «мы», Мёнсу потер руки, ежась от утреннего ветерка. Ёль рассеянно положил руки на его, несмотря на то, что его ладони были, как и всегда, прохладными. Мёнсу не прерывал его, позволяя Ёлю верить, что он по-настоящему оказывает ему помощь.
— Во дела. Никогда не думал, что буду стоять пг'ямо возле Эльдорадо. Я даже не вег’ил, что оно существует.
— Наверное, пусть лучше так все и оставалось бы, — прошелестел Ёль словно издалека.
Через пятнадцать минут они вошли в город.
В городе стояла мертвецкая тишина, пасмурное небо скрылось от гостей за грозными тучами, из-за которых тени выглядели темнее и мрачнее. От этого Мёнсу казалось, будто нужно говорить только шепотом. Липкими руками он схватился за оружие. Лямка рюкзака нещадно натирала. Пятьдесят мужчин безмолвно шли через город, процессию возглавлял лично лорд Кан. Никто не хотел громко топать, и, минуя лежащие камни, многие жалели, что их кожаная форма так громко скрипит. Если раньше от Ёля исходила одна тревога, то теперь он, несомненно, совсем не находил себе места от беспокойства, тяжело дыша и стреляя глазами из одной стороны в другую. Мёнсу взял его за локоть и поинтересовался, не хочет ли он воды, отчего Ёль вздрогнул.
— Да что с тобой такое? — прошипел Мёнсу, чуть ли не разлив воду.
— Нас тут быть не должно, — сглотнул Ёль. — Людям нужно убираться отсюда.
— О чем это ты? — Мёнсу тайком покосился по сторонам, на случай если кто подслушивает, беспокоясь, что странное поведение друга не останется незамеченным.
— Я знаю, зачем вы здесь, — сказал Ёль, полностью останавливаясь. Мёнсу изо всех сил потащил его вперед, тоже начиная впадать в панику. Ёль либо сошел с ума, либо... сошел с ума, но его страх распространялся и на других.
— Г’азве ты не хотел сказать «мы»? — отчаянно воскликнул Мёнсу.
Ёль лишь задержал на нем взгляд на пару секунд и покачал головой. Сердце Мёнсу начало яростно колотиться.
— Кто ты? — прошептал он, отпуская руку Ёля.
— Неправильный вопрос, — скривился тот.
Идущие впереди солдаты неожиданно замерли, и Мёнсу неловко столкнулся с одним из них. Когда он извинился и выпрямился, Ёля уже и след простыл.
Они остановились около реки. Искристая вода пенилась и мчалась сквозь скалистый канал. Перейти его с виду не составляло труда — благо, он был не слишком широкий, однако дна было не разглядеть. С течением времени камни чудесным образом преобразились: вода окрасила их в изумительный синий цвет. «Вот вам и сапфировый путь», — отстраненно подумал Мёнсу. Река несла свои воды под огромным старым дубом. Зеленые листочки шелестели на ветру. Крючковатые ветви отлично загораживали реку от солнца и отбрасывали тень, но те немногие места, куда удавалось проникнуть лучам, казались будто усыпанными синими драгоценными камнями.
Мёнсу нерешительно оглянулся в поисках Ёля. Чувствуя себя так, будто у него отняли что-то важное, он попытался взять себя в руки. Что бы ни сказал Ёль, это означало, что им угрожает опасность — правда, с чьей стороны, Мёнсу пока затруднялся ответить. Затем он встряхнулся, коря себя за то, что так легко поверил словам человека, которого знает без году неделю.
— У кого есть топор? — его светлость протиснулся к передней части группы. Из шеренги вышли двое сержантов с четырьмя топорами. «Топор?», — в замешательстве подумал Мёнсу, крепко-накрепко сжимая ружье.
— Так, вы оба. Ну-ка рубите.
Сержанты удивленно уставились на лорда Кана. На лица присутствующих легла тень недоверия.
— Рубить? Что — дуб, ваша светлость?
— А что еще, по-вашему, я имею в виду?! — рявкнул тот, явно испытывая напряжение. Слуги изо всех сил пытались ровно держать зонтик над его головой.
— Но, ваша светлость, — начал было один из сержантов, безвольно держа топор. — Дух дерева...
— Плевать я хотел на это проклятое дерево и его дух! Делайте, как я говорю, и срубите его к чертовой матери, а не то я срублю вас прямо там, где стоите!
— Сэр... — лейтенант сделал шаг вперед. — Сэр, при всем моем уважении...
— При всем твоем уважении ты должен мне подчиняться, или мне придется тебя расстрелять.
Лорд Кан тяжело дышал, плотно обхватив перламутровую рукоятку пистолета, висевшего на бедре.
— Ладно. Вот зачем мы пришли. Ни за золотом, ни за драгоценностями. Ключ к спасению нашего города лежит под этим деревом, и если вы хотите, чтобы Вотчины не прекратили свое существование, то вы не станете мне мешать, — сказал он, еле-еле сохраняя спокойный тон, который каким-то образом звучал страшнее, чем когда лорд кричал угрозы.
— Что за чушь он несет? — спросил солдат позади Мёнсу со страхом и презрением в голосе. Взгляд Кана скользнул по нему.
— Вы знаете, о чем я говорю. Город погибает. За пять лет тут не расцвело ни одного деревца, упадок становится все более очевидным. Наши сельскохозяйственные угодья изживают себя — возможно, в почвах скопилось слишком много соли. Как только мы потеряем способность прокормиться, и весть об этом распространится на другие земли, дикари не преминут тут же заявиться к нам из-за моря с боем. Они захватят город и убьют нас. Вы этого хотите?
Мёнсу подумал о бесплодных прочных деревьях с голыми ветками, выстроившихся в ровные ряды вдоль королевского двора. Когда он был ребенком, его мать выращивала у окна различные травы, ибо стоили они тогда баснословных денег. Но сейчас настали другие времена — рынки изобиловали фруктами, полезными кореньями, ягодами, листьями и овощами.
— Но наши угодья еще не совсем пришли в негодность, сэр. Безусловно...
Лорд Кан перебил солдата:
— Придут через пару лет. Или даже меньше, если растения погибнут раньше.
— Так чего же вы хотите, если мы пг’ишли сюда не за дг’агоценными камнями? — Мёнсу внезапно обнаружил, что говорит так громко, что близстоящие солдаты обернулись на его голос. — Почему нам ни о чем не сообщили?
Лорд Кан усмехнулся.
— А ты бы пришел сюда, если бы знал, что тебе придется захватить дух дерева?
Повисла гнетущая тишина. У Мёнсу сперло дыхание, и казалось, что с остальными происходило то же самое. В воздухе витало молчаливое осуждение. Древесные духи обитали в корнях деревьев, и благодаря им жил и цвел весь растительный мир. Захватить дух дерева, извлечь его из своей обители — немыслимо! Это выходило далеко за рамки представления Мёнсу. Одно дело — случайно причинить дереву вред или собрать с него урожай, не проведя предварительно соответствующий обряд, который успокоил бы дух и помог бы ему. Но забрать его с собой, вытащить из родной земли...
— Не сработает.
Все обернулись на говорящего. У Мёнсу отвисла челюсть: вот уж кого он точно не ожидал увидеть, так это Ёля. Тот стоял около дерева, сменив солдатскую форму на легкую тунику и майку. Теперь Ёль выглядел гораздо младше, но в то же время написанная на лице жесткость и непоколебимая уверенность прибавляли ему лет. Ближе к Ёлю стоял другой солдат, и когда он слегка повернулся в сторону Мёнсу, тот узнал пронзительные зеленые глаза.
— Ты не можешь забрать дух из ее дерева. Она умрет.
Она? Насколько Мёнсу знал, духи были бесполыми, но слова Ёля, казалось, шли из самой земли. Его волосы внезапно позеленели, а ветер начал набирать силу.
— Кто ты? — вышел вперед лорд Кан, осматривая его с ног до головы.
— Это неважно. Вам нужно уходить.
Кан долгое время молчал, как будто бы принимая важное решение. Люди безмолствовали, не в силах подчиниться отданному приказу, но в то же время смертельно страшась ослушаться.
— Хочешь сказать, что я должен позволить моему городу погибнуть? — спросил лорд Кан почти спокойно. — Наблюдать, как люди будут голодать, а после падут от мечей и ружей захватчиков? Или как лишатся дома, станут беженцами, надеясь, что какой-нибудь правитель приютит нас и заставит работать на него в качестве рабов?
По толпе прошелся шепоток. Ёль вытянул руку и положил ее на ствол дерева, словно утешая.
— Мне жаль твой город, — процедил он. — Но нас это не касается. Человеческие города всегда появлялись и исчезали, а вот мы по-прежнему остаемся. Мы остаемся, потому что так надо, потому что без нас не было бы никого из вас. Те, кто построил Эльдорадо, понимали это, и стены, что они возвели, все еще прочно стоят, несмотря на то, что самих создателей уже давно нет в живых.
— Ты... один из них, верно? — Кан случайно сделал шаг вперед, как будто бы не слышал ни слова из сказанного Ёлем.
— Это неважно, — произнес тот. Зеленоглазый парень наблюдал за Каном с отсутствующим взглядом, который нервировал Мёнсу. Он подошел ближе к Ёлю, и Кан остановился, задумчиво созерцая их.
— А он — твой элементаль***, да? Так вы их величаете?
Мёнсу ничегошеньки не понял, но злость, проступившую на лице Ёля, он заметил. Кан все еще был раздражающе спокоен, медленно шагая к ним двоим. Элементаль зеркально повторял его движения, будто страж. Только вот Ёль совершенно не нуждался в защите.
— Так тому и быть. Мы не тронем дух дерева, — наконец остановившись, воскликнул Кан. Окружающие его люди выдохнули почти с облегчением.
Лорд выхватил пистолет и пустил пулю в парня с зелеными глазами. Мёнсу открыл рот, чтобы закричать, как раз в тот миг, когда Ёль выставил руку, но было слишком поздно. Паренек распался в зеленое месиво из листьев и корней и осел бесформенной кучей на земле, как будто бы рана заставила его променять привлекательный облик на истинный.
Кан рванул вперед, не теряя и минуты, схватил Ёля и приставил пистолет к его голове.
— Не делай этого, — на выдохе произнес тот. Вокруг царил бедлам: бегущие туда-сюда мужчины обезумели от жуткого вида распадающегося элементаля. Оставшиеся пытались успокоить свои отряды и справиться со страхом. Они осознали, что вдруг столкнулись с героями сказок, рассказанных мамой в детстве перед сном. Звук выстрела все еще сновал эхом меж гор. Кан потащил Ёля через всю поляну обратно в город, но Мёнсу не мог оторвать глаз от лихорадочно воскрешающего себя элементаля, решительно латающего отверстие от пули травой.
— Пожалуйста. Возьми своих солдат и уходите сейчас же, — взмолился Ёль, царапая лорду грудь. — Ты не знаешь...
Они прежде ощутили, а после и услышали низкий душераздирающий рев, пронизывающий весь лес и срывающий кору с деревьев, от которого их отбросило звуковой волной. Кан замер и оглянулся, чтобы понять причину звука. Ёль все еще отчаянно пытался вырваться из его хватки. Оставшиеся люди начали отступать, а некоторые и вовсе уже спасались бегством, как могли.
— Что происходит? — грубо спросил Кан, тормоша Ёля. Их ушей достиг еще один болезненный крик дерева. Ёль зажмурился. Бездумно пытаясь оставаться рядом с ним, Мёнсу почувствовал, как начинают подкашиваться ноги. Если Кан потащит его друга из города, то он незамедлительно последует за ними...
— Отпусти меня — и, возможно, ты останешься жив, — прохрипел Ёль. — Прикажи своим людям убираться. Живо.
Несколько оставшихся солдат терзались муками нерешительности, переводя испуганные взгляды то на своего командира, то на лес. Но не успел лорд Кан что-то предпринять, как с того конца города донеслись нечеловеческие крики — впрочем, их резко оборвали. Ёль тут же перестал сопротивляться и разочарованно понурил голову.
Много позже Мёнсу вспомнил, что напоследок он успел увидеть, как древнее дерево вырвало корни из земли, а сама земля разверзлась, и люди, крича, провалились в образовавшиеся дыры. В то же время прямо перед его глазами всходили маленькие зеленые ростки.
Очнулся Мёнсу глубокой ночью. Медленно открыл глаза и прислушался. Сквозь навес, прямо над головой, на него смотрели звезды. Тени молчаливых деревьев вздымались вверх и уходили далеко-далеко в небо. Мёнсу лежал на прохладной траве, обволакивающей его своим уютом, но холодно ему не было. Так он пролежал еще несколько долгих минут, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Мёнсу уже находился не на поляне и даже не у реки, но он знал, что сейчас не один.
Он медленно выпрямился, в правой ноге тут же стрельнула острая боль. Немного погодя из смутной тени ближайшего дерева выглянул Ёль. Его глаза ярко сияли в лунном свете.
— Где я? — пробормотал Мёнсу, задав первый очевидный вопрос из всех.
— Далеко, — ответил Ёль. Мёнсу решил, что этого достаточно. — У тебя сломана нога. Я ее лечу.
Ответ на еще один очевидный вопрос.
— Дег’ево... — произнес Мёнсу, но осекся. — Кто ты?
Ёль улыбнулся, но эта улыбка не была веселой.
— Я же тебе уже раньше говорил, что это неправильный вопрос.
Мёнсу спокойно посмотрел на него. Ёль упорно не отводил взгляд.
— Что ты?
Ёль снова натянул улыбку, на этот раз благодушней.
— Мне кажется, город построили восемьсот лет назад. Человеческое время течет по-разному. Тогдашние жрецы поклонялись древесным духам и дорожили союзом с землей. Этот город никогда не предназначался для людей. Он был пристанищем жрецов, и дерево, дерево и его дух были центром всего. Дух символизировал собой связь людей и природы. Это дерево стало священным, неприкосновенным, и по мере того, как крепла вера людей в него, оно питалось силой духа. Цитадель и все королевства на сотни километров процветали. Люди ни в чем не нуждались — в зерне недостатка не было, садовые деревья ломились от плодов, а животные вырастали красивыми и сильными. Она привязалась к этой земле, так же, как и земля привязалась к ней. Но время шло, как ему и положено. Жрецы почили с миром, на их место пришли воинственные народы, настала эпоха болезней. Город и дух были позабыты. Вскоре никто уже не говорил на языке жрецов, и город стали считать сокровищницей. Видишь ли, слово «золото» пришло к нам из древности, — Ёль повернулся к Мёнсу. — Оно еще обозначает «семена». Земля попыталась спрятать город, горы сгрудились плотнее, леса растянулись еще сильнее, чтобы укрыть его от любопытных глаз. И это работало, — Ёль затих, играясь с упавшим листочком.
До сегодняшней ночи. Эта мысль всплыла в сознании Мёнсу, будто бы ее намеренно туда вложили. Он медленно поднял взгляд и увидел, что Ёль наблюдает за ним.
— Я — страж. Раньше нас было много. Сейчас уже меньше.
— Все мег’твы? — спросил Мёнсу, и Ёль отвел взгляд.
— Да.
— Почему?
— Они угрожали ей. Мне.
— Они лишь действовали по пг’иказу...
— Любой, кто вырвется отсюда живым, приведет с собой еще людей!
Мёнсу хмуро глядел в спину Ёлю, который теперь полностью отвернулся и склонился ближе к темени.
— Сколько пройдет времени, прежде чем еще кто-то решит, что если они приведут с собой дух, то их город волшебным образом обретет несметные богатства? Если извлечь ее из земли, то она погибнет, а с ней — и все остальное. Лес не может такого допустить.
— Они не должны были умег’еть.
— Мой элементаль сломал поезд, а они все продолжали наступать. Лес вынужден заботиться о себе, когда больше некому, — Ёль ударил кулаком по бедру раздался тошнотворный звук.
— Но почему и не меня? — Мёнсу глубоко вздохнул, стараясь не думать о своих братьях по оружию, ныне погребенных под землей. — Почему я все еще жив?
Ёль долгое время не отвечал, а когда открыл рот, то его голос звучал будто издалека.
Потому что ты не радовался. Ты видел, как лорд застрелил моего элементаля, и тосковал, пока он пытался восстановиться. Ты ужасался, что кто-то желал уничтожить столь невинное существо. Я дал тебе защиту, и лес позволил тебе жить.
Мёнсу долго созерцал спину Ёля. Сожаление, гнев и отвращение стража ненавязчиво отпечатывались у него внутри. Вдруг он понял, что Ёль слегка дрожит, а в ночной мгле раздаются тихие звуки плача.
— Все, кончилось, — тихо произнес Сонгю, перелистывая последнюю страницу. Он чувствовал себя на удивление уставшим.
Ухён молча взял дневник у напарника и поднялся на ноги, протягивая Сонгю руку.
Мёнсу неспешно вошел в здание, служащее, по идее, библиотекой. Он поразился, сколь мало изменился город за прошедшие годы, но потом подумал, что это в нем проявилась человеческая сущность. Людям вечно нужно видеть какие-то изменения, доказательства прогресса или упадка — однако, скорее всего, город не поменялся ни на йоту.
Мёнсу задумался, куда спрятать дневник. Интересно, с чего это вдруг он так расчувствовался по этому поводу? Все равно дневник никто не найдет. И все же если бы он потрудился снова прийти на ту поляну — настолько устрашающе пустую и тихую, что Мёнсу бы не успел достать пакет, и его бы вырвало прямо на траву, — и потрудился сохранить в памяти все, что произошло после его последней записи в дневнике... он бы так и сделал. Вряд ли дневник можно взять туда, куда направлялся Мёнсу.
В конце концов, Мёнсу просто кинул его на пол, решив, что для дневника сгодится любое место.
Ёль ждал его снаружи. Они вместе отправились в лес — уже в последний раз. Гладкая, прямо как в первый день их знакомства, рука Ёля сжимала морщинистую ладонь Мёнсу, на которой уже заметно проступали пигментные пятна.
Мёнсу тихо проворчал, что Ёль идет слишком быстро, и тот замедлился, подстраиваясь под темп друга.
Сонгю и Ухён вернулись обратно к реке. Солнце начало заходить именно в тот момент, когда они дочитали последнюю страницу дневника. Город окутали сумерки, тени от которых легли на очертания зданий, приглушая естественные цвета. Река казалась темной полосой, пролегающей через долину. Напарники стояли в тишине на правом берегу, рассматривая дерево.
— Даже не знаю, что и сказать, — признался Сонгю, косясь на Ухёна. — Это было, конечно, мощно. Ты станешь знаменитым, Ухён. За свои смелые мечты.
— Больно надо, — отозвался тот. Он потер корешок дневника и вздохнул. — Лучше бы я поскорее перестал об этом жалеть.
Он бросил дневник в реку. Тот плюхнулся с тихим всплеском и вскорости полностью скрылся в воде.
— Ну что, завтра домой?
Сонгю сделал глубокий вдох и потрепал друга по плечу.
— Ага. Когда вернемся, давай устроим барбекю, чтобы отпраздновать это удивительное открытие. Даром что рассказать некому. Мне кажется, хорошо, что передатчик перестал работать.
— До сих пор поверить не могу. Я действительно защитил лесного духа в ущерб своей карьере. Четыре года, Сонгю! Четыре года я искал это место, и все пошло коту под хвост!
— Ну, прямо как в кино. Только не Париж, а: «У нас всегда будет Эльдорадо».
— О чем это ты?
— Ухён, ты такой дремучий, честное слово. Что, никогда не слышал о фильме «Касабланка»?
— У меня не было времени фильмы смотреть. Я всю жизнь положил на то, чтобы отыскать это место.
— Зато не зря. Ты защитил источник жизни.
— Не пытайся меня утешить, не поможет.
— Я просто хотел сказать, что ты почти страж, ну, почти как Ёль. Подумай над этим.
— Угу. Впишу это отдельной строчкой в резюме.
— Знаешь, мне вот интересно, что стало с тем человеком, который вел дневник.
— Почил с миром, Гю.
— Как и все мы когда-нибудь. Но сначала барбекю. Стейк. Свиные отбивные. А потом можем найти еще какой-нибудь заброшенный город.
— Посмотрите-ка, как мы заговорили.
Прячась в тени, за ними наблюдал Ёль. Как только Ухён с Сонгю ушли, он улыбнулся и скрылся за деревьями.
-------------
[Примечания переводчика]:
*Радиоуглеродный анализ — разновидность радиоизотопной датировки, применяемая для определения возраста биологических останков, предметов и материалов биологического происхождения путём измерения содержания в материале радиоактивного изотопа 14C по отношению к стабильным изотопам углерода.
**Пропорциональный счётчик — газовый детектор ионизирующего излучения, в основе принципа работы которого лежит процесс лавинного усиления заряда в цилиндрическом электрическом поле. Используется при радиоуглеродном анализе.
***В мистицизме, мифологии и алхимии элементаль — это создание (обычно дух), состоящее из одной из четырех стихий: воздуха, земли, огня , воды. Элементали находятся в равновесии посредством противоположностей: вода гасит огонь, огонь кипятит воду, земля сдерживает воздух, воздух раздувает землю, земля не липнет к воде.