Название: Amadeus
Автор: Ginger Joe.
Артер: Seele-Helga
Количество слов: ~5500
Фэндом: ToppDogg
Персонажи: Сангюн/Хансоль, Санвон
Рейтинг: R
Жанр: драма, стимпанк-АУ, экшн
Саммари: Дезертиров и предателей в живых не оставляют
Они знают Хансоля лет с пяти - он всего на два года старше, но всегда выглядит взрослее и непонятнее, холоднее, может, и Сангюн с Санвоном к нему особо не лезут.
Они кучкой детишек - от пяти до десяти, - бегают по зимнему саду и играют в войнушку, прятки, догонялки. Хансоль прячется в кустах с книжкой по паромеханике и не отзывается даже тогда, когда зовет воспитательница.
В их колонии все мальчики становятся пилотами или механиками. У механиков все руки в ожогах от пара и лица красные от жары, а пилоты слегка глуховаты от рева двигателей их эйршипов и отчаянны, они всю жизнь проводят в небе, и у Сангюна никогда не возникает сомнений на тему того, кем же он, в итоге, будет. Санвон, подхватывая его настроения, храбрится - и тоже хотел в пилоты.
Из их детсадовской группы в пилотную школу начального класса попадают только трое, и среди них - Хансоль.
У него челка на глаза, как у пони, не видно почти глаз, зато подбрит затылок и торчат островатые ушки; он ходит в белой, заправленной в короткие штаны рубашке, таскает с собой какую-то книжечку, в которой пишет в перерывах между занятиями, и часто засматривается в окно.
Ни с кем не разговаривает - да и с кем там, всего трое в первый год. В ту пятилетку рождались совсем слабые дети, и по физическим данным прошло всего трое. Они проучатся еще пять лет, потенциальных пилотов станет меньше - кто-то будет диспетчером, останется на станции, будет направлять эйршипы по воздушным потокам. Между собой Сангюн с Санвоном решают - они обязательно будут пилотами, а это тихий, Хансоль - диспетчером, правда, как он будет направлять, если он и говорить толком не умеет?
Проходит три года, и Хансоль по оценкам уходит далеко вперед; он первый начинает читать книжки и инструкции к эйршипам, первый забирается в маленький его прототип - будто небольшая, крытая стеклом лодка с крыльями и громадным моторным отсеком, шумящим, оглушающим, испускающим клубы пара.
В прототипе Хансоль кажется совсем крошечным, и Сангюн с Санвоном, выглядывая из-за спины преподавателя, наблюдают за ним с завистью и восторгом.
Эйршип в его ручках заводится с полоборота, а потом даже взлетает немного - только его держат якоря.
Потом разрешают пробовать и Сангюну, и Хансоль, не снимая шлема, стоит рядом, заглядывает в кабинку через стекло. Когда что-то идет не так, Хансоль протягивает руку - и Сангюн слышит приглушенное наушниками "проверь тягу".
Эйршип под управлением Сангюна едва не срывается с якорей, но Хансоль подсказывает - крути в другую сторону.
Отец Сангюна, пилот, ветеран колонии, восхищенно всплеснув руками, рассказывает, что еще существуют прирожденные летчики.
И это явно не Сангюн.
Ему немного обидно и завидно, но он, отмахиваясь, просто учится и учится - не заморачивается, не сходит с ума над учебниками, не ночует в прототипе; перед контрольными у Санвона взрывается мозг и стираются в порошок зубы от скрипа, а Сангюн бьет баклуши и спокойно сдает экзамены по теории. Их пока не выпускают за пределы колонии, и эйршипы их курсу только снятся.
Когда Сангюну с Санвоном исполняется по четырнадцать, где-то случается война, и в их колонию прилетает большой челнок с детьми - грязными, плачущими, потерявшими дом и родителей; их распределяют в чужие семьи, а тех, кто в своей колонии учился летать, распределяют по возрастам. В их группе сразу становится больше людей, и Хансоль, их серая мышка, теряется.
У него все так же челка на глаза и запредельные оценки, он не любит говорить не по делу и уходит, когда к нему подходят с вопросами. Он молчит, когда всем страшно взлетать в ангаре - и взлетает самым первым под самую крышу, выглядывает из кабинки, приподняв стекло.
Сангюн тогда впервые видит его улыбку - счастливую, гордую, насмешливую, - и дергает за рукав дерущегося с кем-то из новеньких Санвона. Тот, подняв голову, говорит, что Хансоль - премерзкий ублюдок.
Этот первый полет будто выворачивает все наизнанку; едва спустившийся вниз Хансоль резво выпрыгивает из кабинки, пошатывается немного, оглушенный ревом двигателя, и, отдав от козырька, кричит их инструктору, что никто так и не исправил тягу прототипа.
А потом врезается в толпу и, найдя в ней Сангюна с Санвоном, заявляет, что они должны взлететь.
Те переглядываются непонимающе, пожимают плечами; Сангюн просится следующим, и в его случае эйршип поднимается над ангаром на несколько метров - Хансоль одобрительно кивает и, перебив инструктора, говорит переключать режимы плавно, только потом можно рывком. Санвона он едва ли не материт, но в итоге лишь сдержанно кивает - Санвон поднимается по всем указаниям, приземляется так же, и инструктор, хмурясь, отчитывает Хансоля - он, мол, знает слишком мало, чтобы подсказывать.
Хансоль, плотно сжав губы, фырчит - и Сангюн, вытаскивающий Санвона из эйршипа, видит в его глазах странный блеск.
- Если я знаю слишком мало, то что знаете вы?
Он так внезапно вклинивается в их жизнь, что ни Санвон, ни Сангюн понять не успевают; они принимаю его - и не обращают внимания на то, что Хансоль, на минуточку, всего несколько дней назад был неотличим от призрака - маячил за их спинами, сдавал тестовые листы с максимальным количеством правильных ответов, исчезал, стоило выйти из отсека.
Теперь он, Хансоль, прыгает вперед них в ангар, потому что удалось уболтать преподавателя, потому что сейчас они взлетят под потолок на эйршипе - сначала пилот Хансоль и навигатор Сангюн, потом он сам станет навигатором, помогая распределить давление пара в двигателях, увеличить скорость прогрева, не затратив больше топлива, заполняя понемногу пробелы в их знаниях.
Хансол смеется и говорит, что у них все получится; говорит, что это легче, чем играть в салочки; говорит, что это их предназначение - и Сангюн забывает слова своего отца и свою обиду.
Когда через годы он посмотрит на Хансоля в форме офицера колонии Бьянка, в белой пилотной куртке с погонами, с двумя орденами, кремовый свитер воротником под горло, он вспомнит их и скажет, что никто тогда не ошибся.
Через год у них самая первая практика и вылет за пределы колонии. В ночь перед вылетом Санвон ночует у Сангюна, и оба не могут уснуть - Сангюн валит вину на храпящего в теории Санвона, а тот, петушась жутко, фырчит и заявляет, что дело в следующем дне.
И на самом деле Сангюн его понимает.
- Ты полетишь пилотом?
Санвон, приподняв голову, смотрит на устроившегося у кровати Сангюна - прогнал его, заявив, что не хочет мучиться от простуженной на полу спины во время своего первого полета туда, вниз.
- Да, хочу, - Сангюн пожимает плечами. - Надеюсь, старый хрыч оставит это на наше усмотрение... А ты?
- Пилотом. Если посадят навигатором - с ума сойду, ненавижу читать карты.
Сангюн, фыркнув, зарывается носом в одеяло, и рыжие прядки падают на лицо беспорядочно - он смахивает их, перекатывается обратно на спину, и смотрит в потолок, хмурясь странно. Между ними и Хансолем три вот таких вот потолка и стальные листы, шириной от запястья до локтя. В детстве никто не понимал, как держится их колония в воздухе, только потом рассказали - паровые двигатели, постоянная подача ресурсов с заброшенной, дикой земли, их переработка; пилоты для того и нужны, чтобы забирать с земли то, что нужно колониям, а другие колонии сражаются друг с другом, забывая о том, что они все, в общем-то, в одном положении - на грани вымирания даже тогда, когда колония процветает.
Бьянка из тех, из процветающих - и с такими пилотами это не мудрено.
- Хансоль тоже хочет быть пилотом. Но у нас не остается никого, кто мог бы быть навигатором...
- Еще бы, всем хочется выпендриться, - Санвон, закатив глаза, плюхается на подушку обратно, потягивается. - Но я не думаю, что Хансоль откажется, если ты предложишь ему быть навигатором.
И Хансоль правда не отказывается - спокойно забирает из рук Сангюна карту, застегивает до конца его куртку, хмыкая тихо; подстриг челку, и Сангюн уже второй год разглядывает его треугольные лисьи глаза - и теперь они щурятся, будто знают все про Сангюна и его планы - стать капитаном, возглавить челнок, отправиться на поиски новой стоянки.
Хансоль становится навигатором, но в итоге его сажают в чужой эйршип - там парень из разрушенной колонии Соул, Ходжун, и без навигатора он лететь отказывается.
- Не потеряйся без меня, - смеется Хансоль, хлопая Сангюна по плечу у его эйршипа - и ускакивает к Ходжуну, надевая наушники, поправляя мягкий микрофон у губ.
Они вырываются из ангара стайкой блестящих серых птиц, и у каждого есть свой квадрат для исследований на острове под колонией.
Сангюн замирает в воздухе, выигрывая для себя минуту времени - прячется прямо под колонию, проглядывает быстро карту - ему и без навигатора неплохо, - а затем резко вырывается из облаков.
Под ним зеленым пятном с серым кружевом скал маячит остров. Его квардрат - у самых скал, приземлиться бы осторожнее, не задеть подвеску; Сангюн дожидается в стороне от облака, когда мимо упадут еще несколько эйршипов - вот Санвон, пилот с девушкой-навигатором, спокойный, непривычно уверенный; а вот Хансоль с Ходжуном, и у Хансоля даже нет в руках карты - наверняка уже знает не только нужный квадрат, но и оптимальный путь к нему.
Эйршип Сангюна подлетает к острову одним из последних, и он вилит каждого - вот Санвон неуклюже сбавляет скорость, кто-то уходит в штопор, но тут же останавливается и, вильнув в сторону, заходит на посадку. Вот чей-то эйршип вдруг поводит в сторону - и он, завалившись на бок, стремительно падает на землю.
Между своим квадратом и чужим эйршипом Сангюн выбирает второе.
Эйршип в последний момент выравнивается - ему остается жалких пять секунд до того, как он упадет в густой лес, но все решает сложный, изящный маневр - и кроны деревьев царапают низ эйршипа, цепляют крылья. Приземление жесткое, болезненное, в гущу зелени - Сангюн теряет эйршип из вида, пытается связаться с колонией, но каналы перегружены.
Пока все его однокурсники паникуют и просят подсказать маршрут, в гуще зелени, возможно, гибнет кто-то.
Сангюн видит эйршип только через две минуты - тонкая струйка дыма вверх из-за деревьев, наверное, перегрев из-за маневра; летит туда, едва-едва находит неподалеку место для приземления - бежит со всех ног, не прихватив аптечки, она должна бытьи в том эйршипе.
Через деревья Сангюн видит, как чья-то тонкая фигура в кадетской форме отделяется от ваншипа и идет к другой, лежащей на земле; видит поднятые руки - в каждой по поднятому пистолету, - и слышит хлопок, ни на что больше не похожий звук выталкиваемой из дула пистолета паром пули.
-С-Сангюн? - голос Хансоля дрожит, и он сам бежит навстречу - испуганный, испачканный, светлая форма в пятнах крови и ссадина на щеке. - Он хотел убить нас, я пытался его остановить, но он... он бросил руль, обернулся ко мне, хотел ударить ножом, я едва посадил нас...
В протокол запишут - Чон Ходжун из уничтоженной колонии Данте, бросил ведение эйршипа и атаковал своего навигатора, Ким Хансоля из колонии Бьянка. Последний едва посадил эйршип на землю, где Чон Ходжун применил парострельное оружие. Ким Хансоль, защищаясь, вытолкнул его из кабины и выстрелил.
Расценят, как самозащиту.
Сангюна похвалят за ориентацию в ситуации и пространстве, Хансоля пожалеют и закроют глаза на то, что кадет воспользовался оружием без дозволения инструктора. Инструктора накажут за неверное распределение сигналов по входящим каналам, а Ходжун - живой, впрочем, - отправится под трибунал.
Хансоль, когда они возвращаются в колонию, жмется к Сангюну, дрожит, просит воды; цепляется за руки, испуганно озираясь, дрожит, а когда с земли возвращается эйршип медиков, прячется за Сангюном.
Ходжун ничего не отрицает, но, когда Хансоль отвечает трибуналу, бормочет себе под нос слышное только его охранникам и сидящему неподалеку Сангюну - "ложь, ложь, наглая ложь".
Они летают каждые выходные - Хансоль отказывается от навигаторов и навигатором быть не хочет, как в, общем-то, и Сангюн - только причины разные. Их обоих понимают, пусть Сангюну и приходится летать с неуклюже читающим карты Санвоном, и отпускают одних; оба так выбиваются на вершину оценочных таблиц, к выпуску им уже зарезервированы новенькие эйршипы - блестящие, настоящие военные эйршипы с эмблемой Бьянки.
После механики Хансоль бежит к Сангюну - тот вместе с Сановоном готовится к экзамену у себя дома, - и рассказывает, давясь от восторга чаем, что их эйршипы уже на стоянке, а рядом их таблички с именами, и у них несколько ступеней давления, три бака, в кабинках уже лежит форма, кремовая, с медными вставками и блестящими крепкими очками.
Санвон, уткнувшись носом в тетрадку, зло пофыркивает - у него шансов попасть в воздушный десант столько же, сколько бывает на пятерку у приличного троечника.
Правда, он проходит - и в ангаре рядом с эйршипом Сангюна появляется другой, такой же красивый и новый, с табличкой - Со Санвон.
На выпускном балу они втроем знатно напиваются и выходят на палубу; за новенькими пилотами уже никто не следит - если они добрались до выпуска, значит небо стало их жизнью. Сидят втроем всю ночь на бортике, кутаясь в толстые меховые куртки, пьяные, счастливые, и засыпает первым - сворачивается рядом с Хансолем комочком, а тот тычет его кончиком пальца в плечо, смеется.
- Вот пьянь.
- Поверь, Хансоль, ты и сам не лучше, - фырчит Сангюн, опускаясь на бетонное покрытие, прикрывая глаза - Бьянка из металла и бетона парит в небе, и порой это кажется самым настоящим волшебством. - Ты качаешься, ай, зачем мне в живот упираться...
Хасноль, склонившись над Сангюном, наклоняет голову к плечу - ему щекочет щеку и уголок глаза мех на капюшоне, и он, фырча, тут же его отстегивает, немного брезгливо прикрывая капюшоном лицо спящего и храпящего Санвона.
Сангюн наблюдает, как Хансоль склоняется ниже, а сам вдруг фырчит смешливо.
- Мы всегда думали, что ты до последнего будешь носить челку, как у пони, молчать и задрачивать в книжки.
- Почему? - Хансоль не смущается даже - поводит чуть плечом, припадая рядом с Сангюном на локти, а над Бьянкой проплывает огромное, серое облако.
-Ты был таким... ну, никаким. В теории всегда отвечал правильно. Мы думали, что теория ничего не значит, важна практика. А ты с пол оборота поднял прототип в воздух. И посадил так мягко... Ночами туда пробирался, что ли?
Хансоль, хмыкнув, улыбается в воротник куртки.
- Сдурел? У него мотор так гремит, что на ноги поднимет всю Бьянку и Данте - из мертвых.
- А как тогда?
Хансоль, пожав плечами, улыбается просто - в детстве Сангюн его таким не видел, счастливым, ярким, разговорчивым; будто в тот момент Хансоля подменили, спрятали прототипе, а вышел из него совсем другой человек - такой светлый.
- Я, наверное, просто рожден для этого, - так просто - для Хансоля это очевидный факт.
Он тянется к Сангюну, осторожно прижимается к его губам своими - над Бьянкой проходит туча, а кроме лица Хансоля, такого близкого, нежного, - Сангюн видит звездное тихое небо. Рядом храпит дурацкий Санвон, и это даже не смешно - Сангюн, обняв Хансоля за пояс, просто укладывает его рядом с собой.
На палубе они дожидаются рассвета - к утру Сангюн знает вкус хансолевских губ и то, какой у него сильный захват; знает, что Хансолю нравится холодным тыкаться носом в теплую шею, знает, что он мечтал об этом всю жизнь - но не знает, о чем именно, о поцелуях (что маловероятно), о звании пилота или о палубе ночью.
Они и патрульные, и разведчики, и военные пилоты с установленными в эйршипы пулеметами.
Бьянка - самая спокойная и отдаленная колония, но их учат стрелять по врагу, запустив дистанционно управляемые эйршипы старого образца, погоняв по небу вдали от станции. Больше всего Хансоль любит сбивать врага без помощи оружия - подламывать хвосты и крылья, сбрасывать, сталкивать с неба вниз; его называют чокнутым - в первую же тренировку он и сам едва не падает, уходит в штопор, чтобы потом резко подняться от земли.
У Хансоля течет носом кровь - давление, он смеется и под крики капитана и улюлюканье старших пилотов выпрыгивает из эйршипа.
Когда воздушное пространство Бьянки пересекают несколько неизвестный эйршипов, Хансоль и Сангюн с Санвоном отправляются в погоню - Санвон с жуткой менторской интонацией зачитывает эйршипам протокольные штуки, пока Хансоль вырывается вперед, оставляя заряжающего орудия Сангюна позади.
На их внутреннем канале связи: "Верни его, он опять собирается идти на таран", - и Сангюн срывается следом, забыв об автоматах.
Хансоль висит на хвосте неизвестного эйршипа, не принимает входящих сигналов и выделывает жуткие бочки.
Сангюну приходится задействовать дополнительные баки и, поднявшись над ними, выйти далеко вперед - пока Хансоль срезает крыло чужому эйршипу, Сангюн, сбросив скорость, почти зависает в воздухе - целится, у него нет ни лишних пуль, ни топлива.
"Сангюн, он идет на второго" - и вниз летит первый эйршип.
Что-то идет не так - когда Сангюн подстреливает троих, эйршип Хансоля, дернувшись в сторону, падает, выпускает клуб пара - и падает вниз.
Под ними - облака, за которыми бесконечное темное море, и, даже если Хансоль умудрится выровнять эйршип так, чтобы приземлиться на воздушные подушки, он разобьется о воду - слишком большая высота.
Сангюн рвется к нему, когда в наушниках слышится слишком спокойный голос Хансоля:
-Спустись ко мне. Нет времени, Сангюн, спускайся.
И Сангюн падает камнем следом, ровно над той же точкой, куда упал Хансоль. Времени проходит безумно много - слишком долгое падение, слишком высоко они забрались - но в десятке километров над землей что-то бьет по обшивке сангюновского эйршипа, царапает, цепляется.
Сангюн, обернувшись на секунду, видит трос и зацепившийся с ним эйршип Хансоля.
Когда они возвращаются на Бьянку, Хансоля обещают отстранить от службы, но лишь хлопают по плечу - возлюбленный Бога, не иначе.
Хансоль улыбается, гладит ладонью страшную царапину на своем эйршипе, а потом, когда механики ее подлатывают, Сангюн видит Хансоля с ведром черной краски и кисточкой.
Amadeus - теперь его эйршип называют только этим именем.
Когда на Бьянку нападают неизвестные эйршипы, быстрые, почти неуловимые, у них уже по три медали на каждого; Хансоль, Сангюн и Санвон - отряд безумцев, Амадей, Сальери, Бах, не летают, а создают мелодии из воздуха. Санвона глубокий шрам на скуле от разбившегося в одном из боев стекла, куча девушек и толпа юнцов из кадетов, нашедших в нем какой-то там идеал - между собой они не находят этого идеала, но страшно довольны популярностью Санвона. Хансоль с Сангюном отмалчиваются и периодически матросят то одну, то другую - поцелуи только по пьяни, частые дозорные вылеты парой на землю; все думают, что они доверяют только друг другу - тот случай с тросом, потом еще много таких моментов - всякий раз, когда один оказывался на грани, другой его вытаскивал.
-Если я возлюбленный Бога, - говорит как-то Хансоль, когда они остаются в гараже одни, - То Бог - ты.
Сангюн, собирая волосы в хвост, качает головой - он хочет так много сказать о богах и небе, о Хансоле, но мешает вечно что-то; и в увольнительную они летят на единственный обитаемый остров на земле вдвоем - напиваются, только алкоголь не берет, зато берут осторожные хансолевские прикосновение и шепот на ухо.
После этого они все так же матросят девушек - но живут уже вместе, а с кровати приползающего к Сангюну Санвона сгоняет Хансоль.
Когда на Бьянку нападают неизвестные эйршипы, Хансоль срывается с места первым - находит очки, наушники, рвется в гараж, кричит сквозь грохот рушащихся внешних конструкций колонии. Его удерживает только Сангюн - встряхнув за плечи, просит не психовать - ведь сколько раз так уже было?
Десяток колоний до этого, затем самая ближняя, Данте, и несколько лет постоянных налетов, которые они всегда отбивали. Пилоты Бьянки, легендарные пилоты, как говорит мэр - и сейчас все так же, как всегда.
Хансоль успокаивается, только руки на рычагах слегка дрожат - он смотрит перед собой, слушает голос Сангюна в наушниках; выравнивание шасси, проверка давления, запуск двигателей, на старт.
Амадей всегда взлетает первым и вырывается вперед; за ним Сальери, Бах - на ежегодном параде на них смотрели детишки от пяти до десяти, показывали пальцами, "мы будем такими же".
Хансоль выводит Сальери на отдельный канал, дожидается отклика.
- Мне снилось плохое.
Сангюн настораживается – Хансоль никогда не выходит на связь просто поболтать; напряженно вглядывается в точку на горизонте – эйршип Хансоля, хмурится, сжимает пальцы на рычагах, набирает скорость.
- Мне снилось, - говорит Хансоль тихо – сквозь его голос слабо различим шум мотора, - что Бьянка падает в воду, а мы не можем взлететь, подняться, потому что крылья эйршипов, как у птиц, мокрые, тяжелые, тянет к земле.
Амадей садится на хвост вражескому эйршипу, догоняет, а по Сальери кто-то стреляет из облаков; Сангюн слышит «защищайся» - и наводит прицел, стреляет, как всегда попадая; наушники приглушают шум, но голос Хансоля все такой же отчетливый – только говорит он через силу, когда давит на рычаг, тянет его на себя, притихает, когда выбирает цель.
- Небо все дальше, а мы все глубже в воде, и не выбраться, совсем…
Тихий вздох.
- Давай не позволим этому случиться?
Хансоль всегда такой – давай полетаем, давай взорвем того нарушителя, давай выпьем, давай целоваться, давай жить вместе, давай защитим колонию, давай никогда не умрем? Сангюн не знает, что это – наивность, ребячество, или, может, Хансоль просто растет наоборот – и чем дальше, тем легче для него любые задачи.
- Давай, - отвечает Сангюн просто, и ему кажется, что Хансоль улыбается. – Но сначала мы разобьем этих ублюдков.
Когда они возвращаются на Бьянку, мэр принимает решение выпустить челноки – на привязях к колонии, как цепные псы, защитники, окружают хозяина, не давая никому подойти ближе. Хансоль с Сангюном наблюдают с верхней палубы, как от Бьянки, снизу, отделяются собранные в одну будто неделимую основу пять челноков; Хансоль цепляется за сангюновский рукав, будто стоит хрупко, а потом говорит вдруг тихонько:
- Мы такие маленькие. Ничтожно маленькие.
Протягивает руку – и раскрытая ладонь не может накрыть челнок полностью.
- Мне до сих пор интересно, как эти махины удерживают Бьянку в воздухе. Волшебство, Бог? Та сила человеческого разума, о которой говорили в школе?
Сангюн чуть морщится, пожимает плечами.
- Я не знаю. Да и зачем на это знать?.. Ты слишком много думаешь, кажется, об этом тебе говорили во время тренировочных полетов.
Хансоль усмехается тихо, упирается лбом в сангюновское плечо.
- Мне до сих пор так говорят, не поверишь…
Они наблюдают за тем, как челноки, как огромные парящие камни, встают на свои места вокруг Бьянки, как выбегают люди, привязанные к ним тросами, чтобы подготовить орудия, проверить крепления цепей; Хансоль льнет постоянно ближе, будто боится этого величия, красоты, прячется за спиной Сангюна, а тот держит его за руку осторожно, задумчивый, тихий.
Последний раз челноки выводили до их рождения. Когда была война.
И война начинается снова. Каждый день, каждую ночь – они спят по паре часов в сутки, улетают в нейтральное воздушное пространство, отгоняя от себя вражеские эйршипы, уничтожая их там. Почти не разговаривают – только на стоянке, во время дозаправки, Хансоль прячется за своим эйршипом и тянет к себе Сангюна. Они пью крепкий-крепкий чай, выращенный здесь, на Бьянке, на ферме почти по самой верхней палубой, шепчутся, пока Санвон, севший в сторонке, читает что-то, помечает в своей книжке карандашом.
Хансоль иногда смотрит на него долго-долго, задумчиво, но отвлекается, стоит Сангюну его позвать осторожно – улыбается, говорит, мол, задумался.
А потом их посылают в другую колонию – Вергилий, далеко-далеко, почти день лететь над островами; Санвону поручают какие-то важные бумаги – металлический кейс с печатью Бьянки, а Хансоль и Сангюн, как главные боевые единицы, его стражи, по бокам.
Они вылетают рано-рано утром – восходящее солнце блестит в стекле эйршипов, и Хансоль прикрывает глаза ладонью, пока механики помогают выкатить их на палубу; меховые куртки, перчатки, наушники, пистолеты в набедренной кобуре – Сангюн, забираясь в свой эйршип, подает знак – показывает рукой, будто чашку держит, значит, он кинул в хансолевский эйршип горячий термос.
И Хансоль чувствует его через плотную ткань формы – рядышком, сбоку, протянуть руку, открыть, глотнуть немного перед стартом.
- В полдень можем притормозить у перевала, - слышно в наушниках. – На дозаправку и перекур, лучше пусть будет лишнее топливо, чем его не будет вовсе…
- Мы должны вернуться хотя бы к утру, - Хансоль хмурится, запуская двигатели. – Так что и стоянка должна быть недолгой. Санвон, держи бумаги ближе и не пропадай из виду.
Сангюн чуть вздрагивает – в голосе Хансоля лед.
Они летят полдня, но перевала не видно – Сангюн пробует связаться с Бьянкой, но не может поймать канал, а Хансоль молчит странно, даже когда Санвон пытается пошутить.
Хансолевский голос прорывается через шипение канала Бьянки:
- Ныряй!
Автоматическое резкое движение – Сангюн отводит рычаг до упора и ныряет под очередь выстрелов.
Баха не видно ни сверху, ни снизу – только Амадей, закручивается штопором, палит из обоих автоматов, срезает один из эйршипов, заставляя пилота бросить управление, рухнуть мешком вниз.
Спустя, кажется, безумно долгую минуту – снова Хансоль.
- Санвон предатель. Я подбил его, но он наверняка уже сел на острове под нами. Полетели?
Просто так. Как тогда – давай?
Они спускаются на островок внизу – совсем крошечный, но захламленный уничтоженными стихией, природой зданиями; пляж, легший на белый песок снег, обломки эйршипа – чужого, старого, проржавевшего уже. Хансоль дожидается, пока Сангюн сядет рядом – застегивает капюшон, делает глоток чаю, проверяет кобуру.
- Видел сверху дым в центре острова? Думаю, нам туда.
Такой спокойный, странно тихий – улыбается, ныряя в гущу окружившего остров леса.
Сангюн идет за ним, ни о чем не спрашивая – только держит руку на пистолете, прислушивается к островной тишине; Хансоль ступает осторожно, раздвигает перед собой замерзшие ссохшиеся листья, не оглядываясь – он точно знает, что Сангюн рядом, и, когда видит что-то впереди, оборачивается просто, хватая за руку.
Прижимает палец к губам – тише.
Пригибается – и спрячься.
Они идут по низким кустам, стараясь не шевелить сильно ветки, не наступать на скользкие от замерзшей влаги камни; Хансоль отстегивает пистолет, спускает предохранитель – а дыма вокруг все больше.
Разбитый эйршип, кашель, хрип, будто что-то волокут по земле – Хансоль поднимается, заметив что-то перед собой, и, нахмурившись, выходит из кустов.
Бах, разбитый в куски, дымится, горит кабина, а в паре метров от него – Санвон; прижимает к себе кейс с бумагами, ползет по камням, нога вывернута неестественно.
Зовет кого-то в микрофон – не их позывные, не их каналы, чужой язык.
- Не двигайся.
Хансоль, подняв пистолет, целится в Санвона – тот медленно оборачивается, пальцами цепляясь за замерзшую траву.
Лицо Хансоля – идеальная маска.
- П-подожди, - тихо, Санвон, подняв руку, пытается загородиться, спрятаться. – Подожди, я все…
Хансоль стреляет – пуля попадает рядом со сломанной ногой; Сангюн кладет руку на его плечо, но Хансоль ее стряхивает.
- Не трогай меня пока. Санвон, ты помнишь инструктаж?
Дезертиров и предателей в живых не оставлять.
Санвон кивает, прячет под собой кейс – глупая надежда выбраться сухим из воды.
- Это ведь они? – кивок куда-то в сторону. – Те, кто нападают на Бьянку. О них не знают наши докладчики, зато ты – знаешь.
Кривая усмешка; Сангюн слушает Хансоля, прислушивается к его дыханию – рядом с горящим эйршипом так жарко.
Санвон пытается отрицать, но Хансоль только нетерпеливо поводит пистолетом.
- В той книжке, которую Санвон постоянно читал, были коды, пароли, зашифрованные сообщения. Не представляю, когда он в это сунулся, но особых угрызений совести не испытывал.
Хансоль, оглянувшись на Сангюна, улыбается как-то странно, слабо – прячет глаза за челкой, как тогда, в их первый полет на землю.
- Лучше я, чем кто-то другой.
Санвон делает рывок вперед – подожди, постой, протягивает к ним руки, а Сангюн впервые думает о том, что Хансоль, наверное, и правда думает слишком много – и знает больше, чем им всем нужно знать.
Пуля попадает в горло – рука дрогнула, упала, когда Хансоль начал спускать курок, - разрывает артерию, проходит насквозь, хлещет ярко кровь.
Пистолет падает рядом с Хансолем, а тот, помедлив, подходит к Санвону, захлебывающемуся в крови, вытаскивает из-под него залитый кровью кейс.
Вергилий встречает их тишиной и испугом – у Хансоля из рук забирают кейс, им дают воды и еды, помогают заправиться. Они молчат – и молчали все то время, что они летели к колонии. Только на обратном пути Хансоль слышит сангюновский голос в наушниках.
- Эй, Хансоль.
Тот не отвечает – только стучит пальцем по микрофону, мол, я тут.
- В инструктаже говорилось, что сначала нужно получить информацию, а уже потом…
Молчание.
- Хансоль, черт возьми, я знаю, что тебе сложно, но послушай меня хоть немного? – Сангюн чуть повышает голос. – Может, он и не был предателем…
-Да какая теперь разница? – перебивает Хансоль – и отключается.
Сангюн не видит – и это, наверное, к лучшему, - но Хансоль улыбается на один уголок губ, а в его глазах странный, жестокий блеск.
И потом – все снова меняется.
Они так и остаются отрядом – Амадей и Сальери, отправляются на самые сложные задания, поднимаются в звании, и скоро Хансолю дают отряд.
Он смеется глухо, называет их отрядом смертников – и гоняет по тренировкам так, как не гоняет никто.
У Сангюна все проще – своих ребят он считает толковыми ребятами, отправляется с ними на задания, когда нужна небольшая группа эйршипов; его любят – пророчат звание адмирала лет через десять, пьют за него в увольнительной.
А Хансоль отдаляется, уезжает жить в казарму, как бы он ее не ненавидел; говорят, закопался в каких-то книжках, учит чужой язык по найденным с трудом по разным колониям учебникам и словарям – хочет понимать их, неизвестных, хочет найти, вычислить, уничтожить.
Часто летает куда-то один – и его не видно неделями. Тогда командование его отрядом отходит к Сангюну, и тогда он узнает – пять человек из отряда погибло, несколько до сих пор находятся в лазарете; узнает, что все они как Хансоль – лезут на рожон, врезаются во врага, пытаются одурить и вывести из строя. Получается не у многих, но Хансоль их не отговаривает.
Сангюн знает – он вообще никакого отряда не хотел.
Они отдаляются друг от друга, меняются, каждый сам по себе. Сангюн отращивает длинный рыжий хвост, получает пулевое в плечо, но летает даже с ним, наплевав на возражения врачей. Хансоль худеет, взрослеет, и скоро его не узнать на детских и юношеских фотографиях – в глазах холод, челка убрана на бок, частично зачесана за ухо, проколотая когда-то мочка разорвана.
Об Амадее слагали сказки и песни – а теперь страшные, жестокие истории, а количество им убитых возрастает в геометрической прогрессии.
И это даже не выдумки.
А потом он возвращается спустя две недели отсутствия – Хансоль, высохший, слабый, собирает всех в большом командном зале – и раскатывает по столу карту, на которой отмечены координаты врага. Рассказывает: их колония как две или три Бьянки, и вокруг постоянно вьются эйршипы, как пчелы вокруг улья; у них почти нет незащищенных мест, но пробраться можно – к перешейку между двумя частями колонии, спрятанному высоко-высоко в облаках. Нужно лишь добраться туда, пусть и тяжело для пилота – Хансоль улыбается криво, рассказывая, а Сангюн, глядя на него с другого конца стола, радуется по-дурацки.
Жив, идиот.
- В перешеек нужно заложить бомбу, - Хансоль оглядывает офицеров и капитанов, скользит взглядом по Сангюну, но будто мимо, опускает голову. – Сделать это нужно аккуратно и точно. Я был там, знаю место и смогу нарисовать точное расположение, но эйршип должен остаться там. Вместе с пилотом.
По командному залу проносится шепоток – Хансоль, оторвавшись от карты, улыбается вдруг совсем просто.
- Это единственный шанс. И самый действенный. Колония развалится на две части и рухнет вниз. Вся история.
А потом, когда все вместе решают, наконец, что так и правда будет правильнее, Хансоль говорит, что бомбу установит он.
И никто почему-то не возражает.
Сангюн пытается с ним поговорить, уговорить, но Хансоль только отмахивается, уходит прочь, не позволяя сказать и слова; лишь однажды Сангюн умудряется притормозить его в коридоре – а Хансоль только улыбается, говорит, что одна жизнь ничего не значит.
Хочет еще что-то сказать, но убирает руку Сангюна с воротника своей рубашки, отдает от козырька, сворачивая за угол.
Распускает свой отряд – говорят, в документах подписал причину роспуска – смерть капитана.
Механики шепчутся – Хансоль почти живет рядом с Амадеем, а краска на боку эйршипа уже почти истерлась.
Колонию Немезис атакуют несколько отрядов, прикрывающих Хансоля. Среди них – сангюновский, самый большой, быстрый, даже сейчас странно веселый. Амадей летит совсем низко, прячется под облаками, не отвечает ни на чьи сигналы. Битва затягивается слишком надолго – Хансоль и сам вступает в бой, чтобы потом снова исчезнуть, будто и не было.
Сангюн зовет его по их личному каналу – он никогда не замолкал, единственный способ связаться с Хансолем в воздухе, даже если тот молчал; зовет, говорит какие-то глупости, в другое время рассмешившие, признается, что волнуется.
И не сразу понимает, что остался среди эйршипов Немезиса один.
- Оглянись, - голос Хансоля в наушниках, сухой, хриплый, совсем нереальный. – Половина бежала. Ребята из моего отряда – все погибли. И топливо у тебя на исходе. Ты помнишь, что я могу отличить, сколько у тебя еще в баке, по одним только звукам?
Эйршип Хансоля там, над перешейком, завис в воздухе, окруженный облаками. Сангюна окружают роем черных, жужжащих мошек чужих эйршипов, а голос Хансоля будто все громче.
- Тебя отпустят. Ты велишь им сдаться. Знаешь, я понял, почему Санвон предал Бьянку. Честно-честно понял. Но тебе лучше не знать – лучше кому-то одному из нас остаться верным своим клятвам.
Сангюн холодеет – страшно, будто открылась кабина, и теперь холодный воздух давит на него всей своей тяжестью; хрипит, закрывая глаза, не позволяя себе сказать и слова – бесполезно, не нужно, к черту, к черту все. Слушает Хансоля – будто безумца, - и вспоминает: какая теперь разница?
Кольцо расходится – и эйршипы Немезиса отлетают к колонии.
- Возможно, - говорит Хансоль тихо, - мы еще встретимся.
Сангюн улетает, не говоря ни слова, но в паре километров от Немезиса разворачивается круто обратно; находит рядом с собой пульт управления – старший механик, пока бомбу устанавливали в эйршип Хансоля, дал его Сангюну и сказал активировать, если случится что-то такое.
Взрыв происходит спустя мгновение после нажатия кнопки.
Бьянка выигрывает войну как-то незаметно и тихо. Сангюн констатирует – удачный взрыв у перешейка, обе части колонии упали вниз, в воду, где произошло еще несколько взрывов. Выжившие найдены не были.
На главной площади Бьянки проходит церемония – десятки фотографий, среди них, на небольшом возвышении, фотография Хансоля. В белой пилотной куртке, свитер под ней кремовый, ордена, погоны – черная рамка, белые цветы вокруг. Гробов нет, нет даже урн с прахом. Фотографии только – Хансоль на своей улыбается так, как всегда улыбался Сангюну.
Сангюна просят сказать что-нибудь, но лишь качает головой.
Он никому не рассказал о предательстве, как и они смолчали тогда о предательстве Санвона. Тогда они соврали – погиб при выполнении, тело было уничтожено вместе с эйршипом.
А Хансоль – «возлюбленный Бога», «герой колонии», «прекрасный пилот» - пожертвовал собой во имя спасения Бьянки.
После церемонии Сангюн напивается впервые за долгое время – совсем один, без отряда, без Санвона с Хансолем; смеется, плачет, бьет и ломает вещи, устает, будто душу вынули.
Дезертиров и предателей в живых не оставлять.
Сангюна застают с поднятым к виску пистолетом и отстраняют от службы.
Проходит много-много лет, прежде чем Сангюн снова получает свой эйршип.
Он отказывается от службы, но просится в преподаватели – и его берут с охотой, никто не знает о том случае, кроме него и нашедшего его офицерчика.
На главной площади, на Стене Героев, висит портрет Хансоля, и Сангюн ходит мимо него каждый раз, когда отправляется в корпус – темные треугольные глаза улыбаются, будто желают доброго утра и вечера.
На верхней палубе вдалеке от посадочных полос стоит бронзовый эйршип, на котором черной краской по боку – Amadeus. Когда Сангюн со своими учениками выходит на палубу – оттачивать взлет и приземление, - то садится под одно из его крыльев с термосом и журналом, со всех сторон сцепленным зажимами, чтобы странички не переворачивались.
Ученики шушукаются между собой – препод разговаривает с Амадеем, странно так, правда?
На выходные он улетает в другие колонии, самые близкие; их восстановили, подняли из воды, туда расселились люди с Вергилия и Бьянки – и, вроде бы, все стало спокойно.
Проходит много-много лет, и Амадей становится легендой, всего лишь статуей на палубе, а Хансоль – фотографией на Стене Героев, но Сангюн почему-то продолжает смотреть в небо – туда, откуда прилетел совсем один после взрыва Немезиса.
Он не верит в чудо, но до странного верит в Хансоля.
Хансоль не мог предать – он не тот человек. Хансоль не мог умереть – его талант был сравним лишь с безумием. Хансоль не может забыться – и Сангюн не знает, кто или что в этом виновато.
На боках его эйршипа до сих пор написанное рукой Хансоля Salieri. И когда Сангюн, возвратившись в одной из колоний на стоянку, забирается в эйршип, он замечает рядом с этой подписью другую, быструю, неуклюжую – «настоящий возлюбленный Бога», а с одной из полос взлетает поспешно незнакомый ему эйршип.
Давай будем жить вечно?