Авторы: [Melinora] & Kankouku-man
Иллюстратор: neks
Количество слов: ~25к
Фэндом: MYNAME
Пэйринг: Гону/Джинсок, Джункю/Джинсок, Инсу/Джункю
Рейтинг: NC-17
Жанры: ангст, драма, AU
Предупреждения: ООС, насилие, нецензурная лексика
Саммари: Джинсок думает, что он полный неудачник - почти всё и всегда оборачивается против него.
Джункю думает, что ему всегда всё будет сходить с рук, а наличие Джинсока определённо делает жизнь веселее.
Гону терпеть не может людей, близко подпустив только Инсу и Сэёна.
Инсу думает, что слишком многие нуждаются в его совете, включая друга детства и пары первокурсников.
А Сэён просто пытается получать удовольствие от роли второстепенного персонажа в этой дораме.
Если подумать о действительно полезных вещах, которым Джинсок научился в школе, то их две – терпение и умение не привлекать лишнего внимания. Не слишком раздражая одноклассников и учителей, он умудрился без особых происшествий дотянуть почти до самых выпускных экзаменов. Его били несколько раз в младшей и пару раз в средней школе – не то, чтобы очень зло или сильно, и даже за дело иногда. Это было совсем не страшно по сравнению с тем, как после, дома, орали за рваную форму. Джинсок стискивал зубы и обещал себе, что больше никогда. Проблем в семье хватало, поэтому пришлось научиться не влипать в неприятности, чтобы не отстирывать с рубашки брызги крови. План был предельно прост – Джинсок попытался прикинуться невидимкой. Друзей у него толком никогда и не было, а знакомых удалось отвадить холодным тоном и аурой скуки; учителя отстали, когда получилось вывести учёбу на стабильно средний уровень; одноклассники перестали замечать после того, как он постарался как можно меньше попадаться им на глаза. К концу средней школы многие не могли бы даже имя его с ходу вспомнить. Джинсок был доволен.
Всё шло идеально до тех пор, пока Кан Джункю не решил стать самым классным парнем в округе. За зимние каникулы он вымахал сразу сантиметров на пять, раздался в плечах и откровенно похорошел. Девчонки от него млели, парни смотрели с завистью и опаской, а Джункю наслаждался вниманием и с удовольствием лез на рожон. Он набрал подпевал с прихлебателями из крепкого середнячка, на их фоне выглядя ещё более внушительно, и, с упорством катка, подминал под себя всех, кто казался слабее, глупее или медленнее. Возможно, у Джинсока и был бы шанс переждать эту гормональную бурю без последствий. Если бы он не учился с Кан Джункю в одном классе. Ну или хотя бы не сидел на уроках прямо перед его носом.
Беда приходит в последнюю перед летними каникулами неделю учёбы и упирается Джинсоку в затылок металлическим кончиком ручки. Он вздрагивает от неожиданности, тут же мысленно проклиная себя за это. Конечно же, сзади слышится довольный смешок. Бесконечно долгую минуту Джинсок ждёт, когда ему что-нибудь скажут, но в классе раздаётся только монотонное бормотание учителя. Ручка не двигается с места. Джинсок сглатывает и, в конце концов, наклоняется вперёд, уходя от прикосновения. «Грёбаное дерьмище», – думает он, болезненно хмурясь. Он до последнего надеется, что Джункю потребует от него выполнить какое-нибудь задание в знак лояльности, отлупит и забудет. Но нет, неприятности грозят растянуться надолго.
Ручка касается его затылка на последнем уроке следующего дня и через день тоже. Привыкнуть к ощущению не получается, становится только хуже; Джинсоку кажется, что ему в спину смотрит хищный зверь. Когда на четвёртый день вместо ручки Джункю трогает его пальцем, Джинсок чуть ли не орёт от неожиданности и ужаса. Палец двигается на сантиметр верх и на два вниз, у Джинсока по спине чуть ли не холодный пот течёт. И вот тогда Кан Джункю в первый раз с ним заговаривает.
– Ты так прикольно ссыкуешь, – голос глухой и низкий, прямо в затылок.
Джинсок не выдерживает и дёргается вперёд.
После уроков он ждёт Джункю у школьных ворот и чуть ли не впервые за несколько лет сам заговаривает с кем-то в школе.
– Что тебе от меня нужно?
Джункю оценивающе окидывает его взглядом с головы до ног и обратно, а Джинсоку, как никогда в жизни, хочется на самом деле стать невидимым.
– Хочу, чтобы ты стал моей шестёркой. Ты слишком нейтральный. И, оказывается, забавный.
– А если я откажусь? – на вопрос уходит всё оставшееся мужество и решительность.
– Лучше бы тебе согласиться.
Улыбка у Джункю совершенно кошмарная.
Возможность перевестись в другую школу на последний год обучения для Джинсока так же реальна, как переехать в другую страну – ноль целых, ноль десятых. Он почти не спит ночью, обдумывая варианты дальнейшего развития событий, в какой-то момент даже додумываясь до того, что самоубийство вполне может оказаться решением проблемы. Джинсок обгрызает губы, пялясь в серый потолок, гипнотизирует мерцающие цифры электронных часов, в горле постоянно сухо от нервяка, но в восьмой раз идти на кухню за водой – уже ни в какие ворота. С полной ясностью Джинсок осознаёт, что против Джункю и его компашки у него нет ни единого шанса. Дерьмово то, что у самого Джинсока нет компашки, которая могла бы за него вступиться, и он, по сути, сделал это своими собственными руками. Вынося за скобки за и против, Джинсок ворочается до тех пор, пока синяки, сломанный нос (он видел, что такое уже было) и проблемы дома не оставляют его гордости никаких шансов. В конце концов, до выпускных экзаменов всего несколько месяцев. А Джинсок не любит, когда больно.
За два дня до начала летних каникул Джинсока в школьном коридоре окружают оруженосцы Джункю с хищным блеском в глазах. За два дня до начала летних каникул, отводя глаза и сжимая кулаки, Джинсок соглашается прислуживать Джункю. Оруженосцы гудят одобрительно, с силой хлопая его по плечам. Джинсок знает, что они с куда большим удовольствием намяли бы ему бока, и старательно улыбается в ответ. Джункю смотрит на него, слегка приподняв брови, и уходит, так ничего и не сказав. Убедившись, что все они скрылись за поворотом, Джинсок позволяет себе схватиться за голову и сесть на корточки, тихо скуля.
На совместном уроке Джункю запихивает ему что-то за воротник рубашки. Это оказывается сложенный лист бумаги, на котором что-то вроде анкеты – имя, номер телефона, адрес. Бумажка оторвана небрежно, но почерк очень аккуратный и мелкий. Джинсок выводит буквы и цифры, стараясь, чтобы рука не слишком дрожала. Выходит не очень, и Джинсок нервничает, пытаясь придумать, что можно поправить. А потом вдруг соображает, что это не имеет вообще никакого значения, злится, складывая записку и через плечо швыряет её обратно. Уже в тот момент, когда бумажка выскальзывает из пальцев, Джинсок с ужасом понимает, что это, наверное, выглядит как дерзость, но Джункю просто щёлкает его ручкой по затылку.
– Значит, Че Джинсок, – говорит Джункю, когда тот почти спотыкается об него на выходе из школы.
Несколько лет смотрел ему в спину и не знал имени? Ничего удивительно. Прихлебал рядом не видно, и это кажется хорошим знаком, как-то показательно унижать его не будут. Джинсок разглядывает носки своих кед, даже примерно не представляя, как себя вести, и ждёт продолжения.
– Я буду называть тебя Джинни.
Звучит отвратительно. Слишком фамильярно и небрежно, слишком далеко в личное пространство. Джисок раздражается, но молча сжимает зубы. Он не уверен, что можно возражать.
Тот факт, что они с Джункю живут друг от друга через пару улиц, сперва приводит Джинсока в дикий ужас. Он надеялся, что на время летних каникул про него не будут много вспоминать и к августу, если совсем повезёт, оставят в покое. Не повезло.
Джункю связывается с ним по телефону. Присылает сообщения со списком заданий, того, что Джинсок должен сделать, найти, купить, принести, куда съездить. Ничего сложного обычно не попадается – Джинсок отвозит книги в библиотеку и вещи в химчистку, приносит пиццу и лапшу из китайского ресторана, стирает и гладит (пришлось научиться), выполняет какие-то мелкие поручения. Пустое сообщение означает, что у Джинсока есть двадцать минут, чтобы бросить всё и оказаться перед домом Джункю. Или пять на то, чтобы написать в ответном сообщении причину, по которой он не сможет. На каникулах у Джинсока кроме учёбы дел почти нет, поэтому он предпочитает не испытывать судьбу и способности своей фантазии, и почти всегда приходит. Обычно это означает выход компашки в свет. У дома Джункю собираются несколько его соратников или фанатов, они дожидаются своего предводителя и кумира и вместе с ним час-полтора дефилируют по улицам. Первое время Джинсок нервничал от таких прогулок, ему приходилось маячить где-то за спиной у Джункю, быть готовым выполнять какие-то задания, иногда терпеть тычки, подначки и упражнения в остроумии. Однажды они загнали его на дерево, минут пятнадцать обезьянничали внизу и ушли, поржав над тем, что тот не может спуститься. Джинсок просидел на дереве почти час, пока не начало темнеть и не пришлось прыгать с нижней ветки, повиснув на ней и зажмурив глаза.
Они не совсем хулиганская банда, как Джинсоку казалось на первый взгляд. Не отжимают мелочь у детворы, не воруют в магазинах, не участвуют в разделе территорий и каких-то стычках. Просто тусуются вместе и выглядят угрожающе. Джинсоку всё равно, на самом деле. Он старается не прислушиваться к их разговорам и не высовывается лишний раз. Просто радуется, что не заставляют делать ничего противозаконного и не бьют.
Однажды Джункю пропадает почти на две недели. Первые три дня Джинсок проверяет телефон каждые двадцать минут, нервничая, что на самом деле пропустил сообщение и пора готовиться к наказанию. Потом раз в час, потом три-четыре раза в сутки. Он, наконец, немного расслабляется, занимается какими-то своими делами, выбирается готовиться к экзаменам в парк или большую библиотеку, до которой пилить через половину города, даже записывается в бассейн.
Это его и подводит в какой-то момент. Пустое сообщение приходит, пока Джинсок рассекает воду на отданной в его распоряжение дорожке. Ему, оказывается, нравится плавать, и получается не так уж плохо. Вода расслабляет и успокаивает, помогает отрешиться от беспокойных мыслей. Он сушит волосы полотенцем, мурлыча под нос какой-то попсовый хит этого лета, когда наконец загрузившийся телефон (Джинсок выключает его на время хранения в шкафчике) пиликает оповещением. По загривку морозит плохим предчувствием.
– Опоздал почти на час, – говорит Джункю.
Джинсок стоит перед ним, упираясь руками в колени, и пытается отдышаться. Он весь красный после пробежки, волосы всё ещё влажные, к взмокшей спине неприятно липнет футболка. Хватая воздух ртом, Джинсок не понимает ни хрена. Почему Джункю всё ещё здесь, почему никого больше нет, почему был такой большой перерыв и почему вдруг всё опять, как было. Хотя совсем не так, как было, на самом деле. Он выпрямляется, когда Джункю подходит почти вплотную, и пытается понять хоть что-нибудь по его лицу. Джункю поднимает руку, и Джинсок жмурится. Обычно оплеухи ему отвешивал кто-нибудь другой, но всё когда-нибудь случается в первый раз. Да и нет никого поблизости, кто мог бы влепить затрещину вместо Джункю.
Джинсок жмурится в ожидании удара и крупно вздрагивает, когда вместо этого его гладят по волосам.
– Давай-ка пройдёмся, – говорит Джункю.
Он успевает сделать шагов пять, когда Джинсок наконец отмирает и плетётся следом.
Джункю вышагивает своими длиннющими ногами, отмеряя квартал за кварталом, а Джинсок на его спине пытается найти хоть один намёк, который поможет разобраться в происходящем. Он и не заметил, как сильно выпал из всего этого за какие-то жалкие две недели. И нервничает в два раза больше, осознавая, что за это время что-то изменилось, но не может понять даже, в плохую или хорошую сторону. Он почти равняется с Джункю на светофоре, в последний момент успевая затормозить у него за плечом, оставаясь на почтительном расстоянии.
– Рядом иди, – насмешливо косится на него Джункю.
Задержав дыхание, Джинсок шагает на его уровень.
Уже когда они сидят на набережной, Джинсок набирается храбрости и смотрит прямо на Джункю.
– Можно вопрос?
Тот кивает.
– Куда все подевались?
– Соскучился, что ли? – скалится Джункю, снова походя на себя двухнедельной давности.
Джинсок успевает трижды пожалеть, что вообще открыл рот.
– Да разогнал эту шайку-лейку, – вдруг всё-таки отвечает Джункю.
А потом признаётся, что позвонили из школы и сказали, что если в последнем полугодии всё продолжится в том же духе, нормальных оценок за экзамены Джункю не видать – и пришлось прекращать игрульки. Вдруг оказывается, что Джункю важны результаты экзаменов. Потому что он, оказывается, собирается поступить в какой-нибудь нормальный универ. И не то чтобы Джинсок не знал, что он не идиот без мозгов и планов на будущее, но как-то из головы вылетело. Вдруг оказывается, что Джункю вполне себе обычный. И этот факт удивляет Джинсока настолько, что он так и забывает спросить, а нафига, собственно, его самого сегодня вызывали.
Джинсок всё ещё продолжает таскать для Джункю книги из библиотеки. Но не по приказу, а потому что они теперь зубрят на пару. У них получается неплохой тандем из сочетания сильных и слабых сторон, а достаточно разные способы восприятия информации, помогают довольно продуктивно вместе разбирать непонятный материал. И Джинсок всё ещё иногда готовит, стирает и убирает для Джункю. Оно как-то само собой вошло в привычку за полтора месяца, и теперь, когда родители Джункю свалили куда-то там почти до сентября, а сам он готовит отвратительно, Джинсоку правда не сложно делать это. На одного или на двоих – разница не большая, а чем меньше времени удаётся проводить дома, тем лучше. Не понимает только, почему именно он.
– Ты всё ещё забавный, – отвечает Джункю на этот витающий в воздухе вопрос.
А потом сжимает пальцами его загривок.
– И всё ещё прикольно ссыкуешь.
У них какая-то немного уродливая, мутировавшая, односторонняя, доминантная версия дружбы.
Улыбка у Джункю всё ещё пиздец пугающая. Так же, как странный фетиш на шеи.
В первый раз Джункю трахает Джинсока поздним вечером в своей комнате. Прижимается со спины, оглаживая живот и талию крупными ладонями, больно кусает за плечо, так, что Джинсок почти взвизгивает, и нагибает на стол. Он ужасно много кусается, громко низко стонет, не обращает на джинсоково «нет-нет, не надо, пожалуйста» никакого внимания и безжалостен ко всему прочему. Единственная фраза, которую он говорит – «да не скули ты так, я аккуратно». И правда делает всё аккуратно, без лишней спешки и грубости и даже в презервативе. Но Джинсоку всё равно пиздец, как больно и хреново. Рёбра столешницы наминают ему нефиговые синяки на бёдрах, коленки почти не переставая дрожат, губы опухли от того, как он их закусывал, и вообще, почему ты всё ещё такой наивный, Че Джинсок?
Той ночью Джункю не отпускает его домой (да и не лучшая идея – появляться в таком виде перед семьёй), отпаивает чаем и укладывает спать рядом с собой.
– Ну ты прямо как девочка, которую насильно невинности лишили, – фыркает он в темноту и гладит по плечу.
Джинсок уже знает, что это что-то типа странной такой, убогой заботы. Но ему всё равно хочется разреветься, врезать этому уроду или исчезнуть уже, наконец.
Банду свою Джункю распустил, но авторитет никуда не делся. И когда он в начале последнего семестра показывается на пороге класса, его встречают восторженным гулом и хлопками ладоней по партам. Когда следом за ним в класс протискивается Джинсок, в эту мешанину звуков добавляется улюлюканье. Это не очень-то приятно, но нужно потерпеть всего несколько месяцев, а может и меньше, если Джункю вдруг решит, что наигрался. Джинсок всё ещё верит в счастливые концы, почему-то, и каждое утро, готовя завтрак на двоих, надеется, что этот день будет хотя бы не хуже прошлого. И всё не так дерьмово, как могло бы быть. Если не считать похабных комментариев и иногда излишне мерзких рож, его не трогают. Особенно после того, как чуваку, схватившему его за зад, Джункю выбил палец из сустава и наговорил на ухо чего-то такого, что тот даже визжать от боли забыл. Джинсок живёт как будто в вакууме, куда доступ закрыт всем кроме Джункю. Родители считают, что они друзья и ничего не имеют против, Джункю всё ещё из хорошей семьи. Своими душевными переживаниями Джинсок с ними уже лет семь как не делится и уж тем более не показывает синяки. Он даже спать с Джункю привык. Иногда он что-то среднее между плюшевой игрушкой и грелкой. Иногда Джункю хочет, чтобы Джинсок ему подрочил. Иногда часами развлекается с ним, трогая, дразня, оставляя засосы, доводя до изнеможения, экспериментируя, как много Джинсок может вытерпеть и какие звуки издавать (это, пожалуй, хуже всего). А иногда просто и без затей трахает, и с каждым разом это вызывает всё меньше ужаса и неприязни.
Джинсоку просто нужно продержаться до выпускных экзаменов. И однажды утром он просыпается в одной постели с Джункю и знает, что справится.
Инсу нравится быть старшим. Всегда нравилось. Ему нравится, когда у него ищут совета, когда к его мнению прислушиваются, когда его заботу принимают. Ему нравится копаться в людях, анализировать их и приходить к выводам, основываясь на собственных логике и опыте. Друзей он тоже подбирает таких, о которых можно было бы заботиться и которых можно было бы анализировать.
Именно поэтому Инсу нравится Сэён.
Болтливый – именно этим одним словом описал бы его Инсу, если бы кто-то попросил охарактеризовать Сэёна.
Сэён говорит. Говорит на занятиях, по дороге в столовую, находит собеседника даже на волейбольной площадке. При этом он умудряется не выпадать из реальности – просто ему нравится открывать и закрывать рот, произносить звуки. Инсу почти отечески треплет его по голове и улыбается. Сэён открытый, хотя Инсу прекрасно известно, какой человек скрывается за яркой мишурой. За это Сэён нравится ему ещё больше.
Но если с Сэёном Инсу познакомился только в университете, то с Гону они знакомы, кажется, всю жизнь, и его Инсу понять не может.
Гону мало говорит, мало слушает, иногда Инсу кажется, что тот просто вычленяет из общего звукового фона что-то полезное исключительно для себя. Он учится слишком хорошо, и вряд ли это даётся ему с большим трудом – Инсу не помнит, чтобы Гону хоть что-то зубрил. Он ответственный, собранный, он обладает всеми качествами, которые должны нравится людям – и тем не менее, Инсу иногда кажется, что Гону тот, кого стоит бояться.
У Гону большие глаза, и даже когда он хмурится, это не создает отпугивающего впечатления. У него почти нет отбоя от девушек, и Инсу прекрасно знает, что Гону вполне может посмотреть на одну из них долгим оценивающим взглядом и холодно процедить: "Точно не ты". Равно как и сказать: "Ты подойдешь". Инсу на это только головой покачать может – Гону вполне чётко дал ему понять, что никаких советов о своей жизни терпеть не будет, и при первом же объяснит Инсу, куда тому следует пойти.
Не то чтобы Инсу не боялся потерять дружбу Гону.
Не то чтобы это вообще можно было назвать дружбой.
Просто Инсу привык – они всегда втроем. Молчаливый Гону, уткнувшийся в книгу или телефон. Болтливый Сэён, жестикулирующий и подвижный. И Инсу, где-то посередине.
Для Гону Инсу кто-то вроде двоюродного брата – есть право лезть в жизнь, и никуда от этого родства не денешься. Впрочем, Гону к этому привык – у него нет ни времени, ни желания менять что-то. У любого человека должны быть друзья, почему бы его друзьям не быть такими, как Инсу и Сэён.
Гону ждет, когда закончится эта бесконечная учеба. Он примерно знает, что будет делать дальше, лет с семнадцати уже всё распланировал. Ему нужна свобода – от родителей, от этих вот друзей, от собственного имиджа этакого холодного принца. Гону интересно, сможет ли он быть кем-то другим.
Он ненавидит неожиданности. Если что-то не вписывается в его план, оно не должно существовать рядом. Когда его ожидания рушатся, рука Инсу опускается на его плечо, и это, кажется, единственный раз, когда Гону не хочется вышвырнуть его из окна за такой тактильный контакт. Инсу (Гону уверен в этом на все двести) давно уже всё проанализировал, сделал выводы и сконцентрировал их в молчаливое участие. Это их обоих устраивает, они слишком давно знают друг друга – вполне неплохая почва для секретов на двоих.
Сэёна же Гону терпит. Не всегда молча, но снисходительно – ему кажется, что для гармонии и баланса должен быть кто-то, от кого много шума, болтовни и иногда несвоевременных рассказов о себе.
– Не понимаю тебя, – качает головой Инсу. Сэён тут же весь обращается в слух, а Гону только фыркает.
– Ничем не могу помочь, – отвечает он и пожимает плечами, даже не поднимая взгляда от журнала.
Сэёна почти даже не бесят такие вот внезапные диалоги. Он сразу знал, что сам никогда не поймет, что за идиотская дружба у этих двоих – Инсу Гону как будто за руку тащит, а тот упирается немного, но идет следом только потому, что ему всё равно больше заняться нечем.
Сэёна устраивает то, что Инсу ему друг, а Гону просто не хочет его убить... по крайней мере, не сообщает об этом ему в лицо. В принципе, если подумать, присмотреться и немного приукрасить, Гону – неплохой парень. Он умный, он не становится придурком, когда напьётся, совета из него, конечно, тоже не выбьешь, но для этого есть другие люди. Иногда, когда Гону в настроении поболтать, с ним можно даже девочек обсудить – Сэён младше и неразборчивей, у него глаза горят почти от каждой, кто ему улыбнется.
– Подними ноги, раз не делаешь ничего, – вздыхает Инсу, укоризненно смотря на Гону.
Тот фыркает и нарочито медленно отрывает ступни от пола, ждёт, когда Инсу пройдётся по этому месту тряпкой и тут же опускает их. Гону крайне забавляет недовольство Инсу. А еще оно забавляет Сэёна, сидящего на кровати среди вороха одежды и подушек.
Это вообще не его комната. Ему стоило бы навести порядок у себя. Но там скучно, а тут вполне можно рассчитывать на небольшой спектакль.
В общежитии пахнет чистотой и ожиданиями. Для Сэёна это всегда странно – не первый год здесь, но всё равно, наводя порядок в уже почти родной комнате, понимаешь, что ждёшь чего-то совершенно особенного.
– Это всего лишь ещё один учебный год, – говорит Гону, внимательно глядя на него. Взгляд у него сочувствующий, словно Сэён не очень умный.
Сэён пожимает плечами – даже скептичный Гону не в силах отнять у него это чувство предвкушения.
– Сам-то ты ничего не ждёшь? – усмехается Инсу.
Гону закатывает глаза и цокает. Он им что, девочка пятнадцатилетняя или Сэён?
Ожидания в его планы не входят. Он собирается игнорировать людей по максимуму. Инсу и Сэёна ему хватит с головой.
– Вообще-то, я всё ещё не один здесь живу, – говорит Инсу и кидает в Гону чистой тряпкой. – Займись пылью.
– Сэён вон не занят, – нехотя встает Гону.
– Так Сэён здесь и не живёт, – усмехается Инсу. – Со своим соседом пусть сам разбирается.
Сэён понимает, что нового соседа пока нет, поэтому с уборкой можно повременить, но всё равно предпочитает ретироваться.
Гону протирает пока пустые столы и тумбы, вздыхает, понимая, что ещё вещи нужно разложить по шкафам, успев урвать тот, что побольше, потому что шмоток как-то прибавилось. Он останавливается у окна и смотрит на школьный двор, где сейчас пусто. Скоро привезут очередную порцию детей, полных надежд. Гону их терпеть не может заранее. Они все ещё школьники, слишком шумные, слишком любопытные. А ему, увы, придётся с ними пересекаться – некоторые из них считают себя достаточно умными, чтобы записываться в те же клубы, в которых числится Гону.
– Что, заранее горюешь? – Инсу почти смеётся, каждый год картина "Ли Гону на фоне окна" постоянна, да и причина не меняется.
– Не понимаю, чему так вечно рад Сэён, – Гону пожимает плечами и отходит.
– Всему? – Инсу улыбается. – Он просто рад всему, что его ждёт. Это отличное качество.
– Для собаки, – фыркает Гону.
Он благоразумно ретируется в ванную, потому что если задержаться, можно попасть под негодующую лекцию Инсу о том, что пора кое-кому перестать смотреть на окружающих свысока. В курсе Гону обо всём, да и Инсу лекции читает лишь для галочки самому себе. Все равно ничего не меняется.
Он раскладывает на тумбочке свои линзы и умывалки, достает из сумки зубную щётку и смотрит в зеркало. Криво улыбается и подмигивает. Можно быть вполне классным и без вечной радости каждому мелкому событию.
Они сидят в баре, и только тут, кажется, Гону может говорить чуть больше обычного. Алкоголь действует на него расслабляюще, он отпускает язвительные комментарии, которые, впрочем, ни Инсу, ни Сэёну не кажутся обидными. Уже завтра нужно будет проснуться в комнате общежития, привести себя в порядок, надеть форму и пойти смотреть на тех, кто слепыми котятами расползется по универу. Гону и вслух, и про себя молится, чтобы ни одного школьного нёрда не занесло ни в исторический, ни в литературный, ни в, боже упаси, математический клубы.
Инсу только хохочет, предлагая привыкнуть уже (и заткнуться с жалобами). Сэён просто хохочет. Ему нравится, когда Гону говорит, когда не подкалывает и не смотрит презрительно. Вот под таким углом он и правда неплохой парень. Жаль, всего на пару часов.
Гону отмахивается от какой-то девушки, продолжая объяснять, почему глупые малолетки портят ему студенческую жизнь. Девушка выглядит расстроенной, Инсу укоризненно кивает в её сторону, поэтому Гону отвлекается и объясняет, называя её по имени, что завтра начинается учебный год и ему некогда.
Для Сэёна это слишком круто. Он вот вряд ли отказался бы. Но он и не Гону, который может позволить себе выбирать в силу самомнения и огромных глазищ.
Они сажают Гону в такси, а сами идут пешком. Потому что «я устал, просто и от вас». Иногда Сэёну хочется ответить: «Боже, да мы тоже от тебя устали, ты заколебал просто нереально», но он понимает, что Гону на это только презрительно фыркнет, а Инсу потом долго будет нудеть про то, что терпимее нужно быть. Интересно, нудит ли он про терпимость в уши Гону?
Инсу для Сэёна – мудрый старший брат, который занимается чьей угодно жизнью, но не своей. Иногда Сэёну хочется, чтобы тот познакомился с хорошей девушкой, которой нужна будет его забота, но в этом случае Инсу перестанет обращать внимание на них, поэтому Сэён передвигает рамки своего «хочется» на то время, когда Инсу выпустится. Эгоистично, но ему нравится, что даже в отсутствии родителей есть, кому за ним следить. Он может болтать что угодно, что угодно делать, зная, что в опасный момент его просто возьмут за шиворот и посмотрят так, что сразу рот закроется.
А Инсу думает о том, что уже завтра ему нужно будет игнорировать мизантропию Гону и внимательно наблюдать за тем, что выскакивает изо рта Сэёна. Он улыбается, смотря на дорогу, размеченную жёлтыми пятнами фонарей.
В новой жизни Джинсоку нравится решительно всё – универ с его бесконечными корпусами и огромной зелёной территорией, которая похожа на отдельный город; группа, на первый взгляд тихая и спокойная, на семьдесят процентов состоящая из не симпатичных девочек; комната в общаге, маленькая, но чистая; сосед-задрот с какой-то технической специальности, у которого на стенах вместо плакатов или хотя бы кино-афиш графики и схемы каких-то машин. Он счастлив чуть больше суток, ровно до того самого момента, когда на встрече для первокурсников не видит в толпе до боли знакомый затылок с оттопыренными ушами. В мире Джинсока как будто на несколько тонов подкручивают настройки яркости, гася всё к чертям. Он не понимает, чем заслужил у судьбы такое. Потому что ну как так вообще. Он же даже не собирался в этот универ. Это слишком отвратительно для того, чтобы быть правдой. Ведь этой весной у Джинсока должна была начаться новая жизнь.
Новая жизнь хлопает его по плечу старым привычным жестом и радостно вопит:
– Джинни! Вот так сюрприз.
Джинни втягивает голову в плечи, надеясь, что никто вокруг этого не слышал, и позорно хочет разреветься. Радужные картины и мечты идут трещинами и с душераздирающим хрустом рассыпаются в хлам. Черт бы тебя побрал, Кан Джункю, вечно ты всё портишь.
Только потом Джинсок старательно ищет и находит плюсы. Они учатся на разных факультетах, настолько далёких друг от друга, что у них не бывает не то что общих лекций, даже занятий в одних зданиях. Но разумеется, Джункю тоже живёт в общаге и, разумеется, в том же корпусе, что и Джинсок. Хотя бы на разных этажах, и ему пока успешно удаётся скрывать то, что они почти соседи. Взрослая жизнь и не должна быть лёгкой, повторяет себе Джинсок, записываясь в клубы, выбирая те, куда точно не занесёт Джункю, и пальцем в небо берёт исторический.
Гону мрачнее обычного из-за того, что его попросили прочитать приветственную речь для первокурсников. Его. Приветственную. Для первокурсников. Он даже не думал, что эти слова можно в одно предложение уместить без травмы для психики.
И, тем не менее, Инсу участливо хлопает его по плечу, а Сэён сочувственно улыбается – и Гону поднимается на сцену, чтобы посмотреть на толпу туповатых щенят, глазеющих на него, ждущих откровений, который вот-вот посыплются из его рта, обсуждающих его с дурацкими улыбками.
Он говорит какую-то ерунду, которая должна дать чётко понять – я не хотел и не буду хотеть такого никогда, никакая это не честь для меня, хотя именно это он произносит в качестве вступления. Инсу сидит в первом ряду с таким выражением лица, что Гону становится чуть легче.
В середине дня Гону получает свой план занятий, курсов и расписание клубов – это сразу же делает день почти отличным, потому что свободного времени у него снова нет. Гону химик, но исторический и литературный клубы для него – чудесная отдушина. Там нет ни Инсу, ни Сэёна, поэтому ему особенно нравится то, что ни один из них не видел его в той среде.
Его настроение повышается настолько, что он даже не возражает, когда куратор просит отнести списки первокурсников, записавшихся в разные клубы, в деканат. Гону улыбается, а ещё это отличная возможность подготовиться к тому, сколько малолеток ему придётся терпеть весь год.
Он почти даже не плюётся, понимая, что минимум трое новеньких в историческом клубе есть. Он бы даже попытался убедить себя в том, что никакого от них вреда, если бы в него не врезались.
Гону к такому хамству не просто не привык – с ним подобное впервые. Он удерживает равновесие и смотрит на невнимательного парня даже не злобно – с искренним изумлением.
– Чего вылупился, – парень досадливо трёт плечо и перегоняет языком чупа-чупс из одной щеки в другую.
Гону делает пометки в памяти. Чуть оттопыренные уши, угловатые черты лица, тёмные волосы. Стопроцентно первокурсник, потому что никто другой в своём уме не налетит на него просто так. Нужно буде, по возможности, не сталкиваться с ним нигде. Потому что проблемы с деканатом на последнем курсе Гону не нужны вообще.
Он перехватывает папку со списками поудобнее и разворачивается, чтобы уйти.
– Эй! – несётся ему в спину. – А "извини" твоё где?
Гону поворачивается очень медленно. Мозаика в его голове выстраивается в самую правильную картинку – на него нарываются. Причем оппонент не очень умный. Любой не обделенный интеллектом сделал бы ноги, пока Гону поворачивался – а этот стоит.
Поэтому Гону подходит. Медленно и почти впритык.
– Ещё раз, – произносит он. Ему очень не хочется открывать рот и тратить звуки на этого недоумка, но очень уж он просит.
Парень на пару мгновений удивленно приоткрывает рот. Гону стоит так близко, что чувствует запах клубничной карамельки.
– Ты самый крутой тут, что ли? – фыркает тот.
Гону нехорошо улыбается и почти заботливо поправляет воротник рубашки глупого-глупого мальчика, который явно не рассчитал свои силы. И вот улыбка этого парня как раз пронимает – он дёргается инстинктивно и делает шаг назад.
– Смотреть надо, куда идёшь, – советует Гону, не прекращая улыбаться.
И уходит, пытаясь вернуть себе прежнее благодушное настроение, испорченное малолетним козлом.
– Он серьёзно решил на тебя наехать? – хохочет Инсу.
Гону, конечно, не местный верзила, но как-то так сложилось, что его побаиваются и без веской причины не подходят.
Сэён тоже качает головой. Он весь день провел в бегах от кафедры до комнаты, познакомился с новым соседом, а сейчас Гону, на которого в первый же день наехал первокурсник, стал отличным дополнением ко всем приятным событиям за сегодня.
– Я даже не понял, как на такое реагировать, – честно признаётся Гону и разводит руками, мол, правда не понял, первый раз с ним такое.
– Он же живой? – для Инсу это, кажется, как серия любимого комедийного шоу — он хохочет и чуть ли по колену себя рукой не лупит.
– Конечно живой, – усмехается Гону.
Сэён примерно представляет, чем могла окончиться эта встреча. Он сам вполне мог быть на месте этого парня, если бы не Инсу. Гону никогда не поднимет ни на кого руку первый — но он может сделать всё, чтобы ему дали повод. Скорей всего, если парень окажется не очень умным и они будут пересекаться дальше, всё действительно закончится дракой. И почему-то Сэён никогда не хотел бы драться с Гону. Вообще никогда. Даже в шутку. Есть в нём что-то, что пугает до печёнок. Иногда от его взгляда внутренности сводит.
Они втроём идут по почти опустевшему коридору, тема с первокурсником закрыта. Вечер уже ощущается — новички разбредаются по своим комнатам, полные впечатлений. Да и сам Сэён с удовольствием присоединился бы к ним в разбредании, но он и так себя чувствует немного лишним, понимая, что у Инсу с Гону куда больше общего. Поэтому он просто идёт рядом, слушая их разговоры и иногда вворачивая реплики.
Внезапно Гону недобро щурится и останавливается. Инсу тормозит и задерживает Сэёна, не обратившего внимания на остановку. Оба смотрят на Гону вопросительно, а тот медленно улыбается уголком губ и хмыкает.
Не нужно быть гением — у Гону появился ровно один человек, на которого он может так реагировать.
У стенда с расписанием стоит парень, уткнувшийся в телефон.
Инсу вздыхает и трогает Гону за плечо — пойдём.
– О! Это же Джункю!
Сэён и раньше видел этот медленный разворот Гону.
– Что? – переспрашивает тот.
– Джункю, – Сэён кивает на парня, который, видимо, и был тем, кто подписал себе приговор сегодня. – Он мой новый сосед.
Если для Гону и могли быть слова хуже, чем «чего вылупился» и «не хочешь извиниться», то вот они.
– Твой сосед? – он, кажется, поверить не может, что мироздание настолько несправедливо к нему.
– Ну да, – Сэён виновато пожимает плечами. – Въехал сегодня. Вроде ничего так.
На самом деле Сэён преувеличил. Это «ничего так» оказалось хамоватым школьником, который в этой самой школе был, видимо, очень крутым и самым главным. Если подумать, то у них с Гону даже на первый взгляд было куда больше общего, чем Сэёну хотелось бы видеть.
– Даже не вздумай таскать его с собой! – почти угрожающе шипит Гону.
Сэён смотрит на его спину и думает, что вряд ли похож на смертника.
По правде говоря, Джункю не планировал в университете продолжать быть заносчивым мудаком – наигрался в это дерьмо за последние годы школы. Но он считает, что когда хочешь произвести на кого-то впечатление, сперва можно и перестараться, чтобы наверняка. А потом всё как-нибудь само собой сгладится. Именно поэтому он громкий, активный, борзый, зубастый, всё как по списку. Внезапное появление Джинни только подливает масла в огонь. Не очень внезапное, конечно. Не то чтобы Джункю за ним следил и специально подал документы в тот же университет. Просто когда-то краем глаза заметил его список, запомнил что-то на подсознательном уровне, на том же подсознательном составлял свой список – ему не было особой разницы, где учиться, но вуаля, волей случая они снова будут топтать одни коридоры. Джункю от души веселится над шутками судьбы, эта дама всегда была к нему благосклонна. Даже сосед по комнате оказывается забавным и добродушным парнем, даром, что старше на два года. В приступе благодушия Джункю решает, что первое время не будет слишком доставать Джинсока, мелкий заслужил немного спокойной жизни, пусть хоть чуть-чуть освоится. А то при первой их случайной встрече тот, кажется, чуть в обморок не хлопнулся.
Выводят из равновесия Джункю тем же вечером. Стычка с откровенно стрёмным старшекурсником серьёзно выбивает его из колеи. Быдловатые манеры и хамский неформальный тон включаются сами собой, раньше, чем Джункю успевает подумать – он просто привык так себя вести. А отступать тупо не умеет. И когда этот лупоглазый наконец показывает зубы, Джункю осознаёт, что нажил себе врага не из простых. Рановато, конечно, но какая разница. Это всё равно бы случилось рано или поздно.
Джункю с хрустом раскусывает чупа-чупс, сплёвывает в урну ненужную больше палочку и какое-то время бесцельно мечется по этажам и коридорам. Он выяснит про этого парня всё и заставит с собой считаться – и не таких обламывали. Никогда, конечно, противник не был так откровенно старше, выше и, что врать, в этом чуваке проскользнуло что-то реально пугающее, но Джункю не боится трудностей. А пока ему нужно куда-то выплеснуть раздражение и агрессию, которые острыми коготками царапаются внутри головы. И есть один надёжный, проверенный способ.
Мелкий не подводит. Уже через двадцать минут после сообщения он робко стучится в комнату Джункю, и тот даже не удивляется тому, как мало на это потребовалось времени. Сосед, на счастье, где-то шляется и Джункю просто втягивает Джинсока за руку вовнутрь, закрывает за ним дверь и к этой же двери прижимает.
– Не надо, – бормочет тот, – пожалуйста.
Кто его спрашивать будет, Джункю отлично знает, что ему надо. Он зарывается пальцами в чёлку Джинсока, надёжно фиксируя его голову, чуть отворачивает его в сторону и тычется носом в шею под самым ухом, там, где запах сильнее и при желании можно почувствовать пульс. Другой рукой с силой мнёт плечо, комкая рубашку, продавливая пальцами до самых костей, зная, что, скорее всего, оставит синяки. Привычные ощущения успокаивают, приводят чувства в норму, дрожащий, кусающий губы Джинсок даёт упоительное ощущение силы и власти. Мелкий сам не осознаёт, что вот таким своим поведением провоцируют большую часть насилия, которое иногда прорывается в Джункю. Буквально пары минут хватает, чтобы он снова чувствовал себя идеально. Перед тем как отстраниться, он кусает Джинсока в плечо, прямо через рубашку, сильно впиваясь зубами, зная, что вот там синяк точно будет.
– Это тебе за скулёж, – отвечает он на обиженный всхлип.
Джинсок стоит, закрыв глаза и ждёт, пока его отпустят. Перед ним стыдно немного и потом, наверное, нужно будет как-нибудь его погладить. Потому что Джункю, конечно, мудак, но не совсем скотина.
– Ну только не реви, – он лохматит Джинсоку волосы и почти нежно треплет по плечу.
Тот молча всхлипывает ещё раз.
Многоцветный уродливый кровоподтёк на плече служит Джинсоку отличным напоминанием о собственной глупости. Ты можешь чего-то хотеть, на что-то надеяться, собираться как-то изменить свою жизнь, но всё это не имеет значения, когда от тебя что-то нужно Кан Джункю. Несколько раз в день, останавливаясь перед зеркалом, Джинсок оттягивает в сторону воротник джемпера и смотрит на отметину. Она чешется, ноет и бесит его почти до слёз. Буквально за несколько часов до этого Джинсок убеждал себя в том, что у Джункю нет больше права им распоряжаться, и пошёл бы он нахрен. И даже получив сообщение, собирался прийти и послать Джункю в жопу с его запросами. Пары секунд, пока он набирал воздуха в лёгкие и смотрел Джункю в глаза, шальные и пугающие, ему не хватило жалких пары секунд. Рывок в полумрак комнаты, удар спиной и затылком о дверь, жёсткая хватка за волосы, раз-два-три – и он проиграл, даже не начав схватку. Повержен, распят и отдаётся на милость победителя.
– Не надо. Пожалуйста.
Джункю никогда не был милым.
Сжимая зубы почти до хруста, Джинсок давит пальцем на синяк так, что боль прошивает плечо тонкими иглами, и обещает себе, что закончит с этим как-нибудь.
Гону на занятиях садится ближе к учительскому столу не потому, что выскочка и знает больше всех. Он терпеть не может смотреть на чужие затылки, быть свидетелем каких-то бесед, да и просто ненавидит отвлекаться от учебы.
Единственное место, где всё против него – исторический клуб. Еще год назад было решено поставить столы кругом, чтобы у каждого была возможность дискутировать, общаться, обсуждать, ну и бесить Гону заодно.
Именно поэтому ему не удаётся проигнорировать новые лица, как удалось сделать в математическом клубе.
Новеньких трое, двое из них типичные дети с круглыми горящими глазами, полными восторга, лезущие в каждую паузу со своими мнениями и ответами. Их Гону сразу исключает из списка людей, которых он замечает.
А вот третий какой-то слишком тихий. Волосы у него взъерошены, глаз он почти не поднимает, и Гону просто физически чувствует, как тому не нравятся поставленные кругом столы, когда ты у всех на виду и не за кем спрятаться. Парень внимательно слушает и иногда что-то записывает. Гону на историю ходит исключительно ради удовольствия, поэтому сроду ничего не записывал, а парень, видимо, по профилю своему курсы выбирал.
Тему французской революции Гону знает слишком хорошо, поэтому может позволить себе понаблюдать. Ему самому занятно, чем же этот мелкий так привлёк его внимание.
Взгляд у него потерянный, отмечает Гону, когда тот поднимает глаза. Даже странно – первая неделя учебы, ещё не успели загрузить, плюс новая жизнь, без надзора родителей, всем нравится обычно. Обижают его, что ли? Гону наклоняет голову и думает, что да, такого вполне могут обидеть. Не похож он на выскочку или того, кто может дать отпор. Как тот недоумок, о котором Гону, вообще-то, запрещает себе думать, чтобы не злиться и не мешать своей сосредоточенности на учёбе.
– Ты с исторического, что ли? – спрашивает Гону, когда парень проходит мимо него в коридоре.
Тот замирает и пугливо округляет глаза. Гону улыбается, но сам понимает, что вряд ли там особо дружелюбная улыбка у него выходит, поэтому пробует по-другому.
– Ли Гону. Химия.
Парень смотрит на протянутую руку минуты две, наверное, словно боится, что она его ударит.
– Че Джинсок, – наконец отвечает он и неловко улыбается. – Архитектура. Просто люблю историю очень.
– Я тоже, – Гону понятия не имеет, что делать дальше, он никогда не знакомился с людьми первый. Ему и неловко, и головой хочется удариться.
– Тут довольно интересно, да? – неуверенно спрашивает Джинсок, словно ему нужно, чтобы хоть кто-то подтвердил это.
– Если тебе нравится учиться, – Гону пожимает плечами. Они идут по коридору довольно медленно, у Гону сегодня нет никаких занятий больше, торопиться некуда. – Хотя, если тебе нравится проводить время с друзьями, то тоже ничего так.
– Пожалуй, я выберу учебу, – тихо хмыкает Джинсок.
– Не любишь людей? – понимающе спрашивает Гону.
– Люблю, – вздыхает тот. – Но устал.
Да он говорит так, будто уже успел подраться с половиной местных хулиганов, думает Гону. Ещё он понимает, что если Джинсок попадётся на глаза тому придурку, то тот от него точно не отстанет.
– Тогда отдыхай, – Гону останавливается у кафетерия и улыбается. – Увидимся на истории.
Джинсок кивает.
– Ты что сделал? – у Инсу, кажется, даже дар речи пропал, поэтому Сэён смотрит на его лицо и озвучивает этот вопрос.
– Познакомился с первокурсником, – Гону пожимает плечами и даже не считает нужным отвлечься от журнала; его голос такой будничный, словно он каждый день это делает и вовсе ничего удивительного.
– Сам? – рот Инсу открывается, наконец-то.
– Ну да.
– Просто так?
– Он показался мне не таким, как остальные новенькие, – Гону смотрит на него и снова пожимает плечами. – Что такого-то?
– А напомни-ка мне, когда ты в последний раз с кем-то знакомился? – усмехается Инсу.
Гону понимает, что крыть ему нечем, но все равно тыкает пальцем в Сэёна. Тот смеется.
– Нас Инсу познакомил, вообще-то. Сам ты ко мне вряд ли подошёл бы.
– Уж будь уверен, - фыркает Гону. – От тебя слишком много шума.
– А от этого парня, значит, нет?
– Да он вообще какой-то забитый, – Гону хмурится. – Не могут же в первую неделю настолько загнобить человека?
– Всё могут, – Инсу касается его плеча. – Но если ты решил с ним подружиться, это отлично. Значит, он точно неплохой парень.
Гону пока не знает, решил он подружиться или не решил. Ему немного любопытно, что там у Джинсока за беда. Да и глупо это – заводить друзей на последнем курсе, да ещё и таких мелких.
Поэтому Гону в третий раз пожимает плечами и возвращается к своему журналу.
В первую же субботу Джункю наконец делает то, что так давно собирался – очень коротко, почти под ноль, выбривает виски с затылком и прокалывает хрящ в правом ухе. В парикмахерской ему укладывают волосы назад и получается очень круто, на несколько лет старше и довольно агрессивно, именно так, как хотелось. Он идёт по улице в лёгкой кожанке и, несмотря на то, что снова похолодало, облизывает рожок мороженого. Откровенно заинтересованные взгляды девчонок и завистливые от парней напоминают ему прошлогоднюю весну и заставляют улыбаться. В этот раз у него нет и не будет никакой банды, но она и не понадобится, у Джункю другие планы на будущее.
Сосед по комнате (Сэён, пора уже запомнить и не вспоминать его имя по несколько секунд каждый раз) одобрительно присвистывает при виде нового имиджа:
– А ты выглядишь как реально крутой чувак, – объявляет он, хлопая Джункю по плечу.
Этот Сэён довольно тактильный и поэтому, а ещё на правах старшего, регулярно своего соседа хлопает и тыкает. Джункю это не слишком нравится, но пока он не полностью разобрался в обстановке, приходится терпеть.
– Прямо вижу, как Гону перекосит от одного взгляда на тебя.
Обычно Джункю пропускает большую часть болтовни Сэёна мимо ушей, но тут что-то заставляет его насторожиться.
– Кто такой Гону?
На лице Сэёна отображается в ускоренной перемотке работа мысли, но ответ стоит ожиданий:
– Тот старшекурсник, с которым ты поцапался несколько дней назад. Его зовут Ли Гону.
Значит, Ли Гону? Имя как пенопластом по стеклу царапает Джункю слух и нервы, он с трудом держится от того, чтобы не скривиться.
– Так ты его знаешь?
– Я много кого знаю, – ухмыляется Сэён, – я вообще общительный парень.
Это звучит как попытка пошутить, но разбираться в чужом чувстве юмора Джункю лень, и он снова ставит Сэёна в режим игнорирования.
Остатка субботы Джункю хватает на то, чтобы выяснить, что Гону старшекурсник, изучает химию, живёт в том же корпусе, что и сам Джункю. Является довольно незаурядной личностью, отличник, президент нескольких клубов и обществ, хотя ничего из этого не связано с общественной деятельностью, и при разговорах о нём большая часть собеседников переходит на почтительный тон и почти благоговейно закатывает глаза. А ещё они с Сэёном не просто знакомы, они, можно сказать, приятели вместе с каким-то там Инсу с того же факультета – соседом Гону. Каждый новый, абсолютно нейтральный факт, раздражает Джункю жутко. Хотя ничто не бесит его так, как неприкрытое восхищение и уважение, с которым люди рассказывают об этом Гону. Ему никак не понять, чем этот стрёмный парень такое заслужил, и всё больше хочется поставить его на место.
Следующим комплиментом новому имиджу становится отвисшая челюсть и удивлённо вытаращенные глаза Джинсока. Теперь между ними как будто не полтора года разницы, а все четыре. Это забавно и вызывает у Джункю довольную ухмылку. Хочется подразнить мелкого на эту тему и, может быть, поиздеваться немного, но всё портит картина, за которую цепляется боковое зрение. В доли секунды всё внимание концентрируется на той точке, где на скамейке в университетском сквере сидят Гону (чтоб ему неладно было), Сэён (кто бы мог подумать) и Инсу (видимо, тот самый). Настроение мгновенно идёт вниз и в противовес ему вверх ползёт градус мудачизма. На лице сама собой расползается улыбка из разряда тех, за которые хочется дать по роже, но прямого повода нет, и Джункю идёт прямиком к скамейке.
– Привет, хён, – здоровается с Сэёном, как будто тот и правда его давно знакомый и любимый хён. – Познакомишь нас?
Сэён удивлённо на него пялится, но зачем-то включается в игру.
– Ли Гону и Кан Инсу, последний курс химии, мои хорошие друзья.
Почти показательно игнорируя Инсу, Джункю протягивает Гону руку, и его голос сочится вежливостью и почтительностью:
– Такая честь для меня, наконец, познакомиться с вами.
Гону смотрит на ладонь так, будто она измазана в чём-то мерзком, и на его лице написано, что он не поверит Джункю, даже если тот будет таблицу умножения зачитывать. Его раздражение и неприязнь почти материальны.
– Мне кажется, или погода испортилась? – спрашивает он у друзей и встаёт. – Думаю, нам пора.
Проходит мимо Джункю, задевая локтем его протянутую руку. Сэён откровенно забавляется, а Инсу даже заговаривает.
– А ты не из робких. Но тупой.
И со смешком уходит следом за своей компанией.
Ситуация в итоге оказывается обоюдоострой – он не только выбесил Гону снова, но и сам оказывается выбит из состояния покоя. До глубокого вечера Джункю, как злая собака, мечется по городу и приходит в общежитие перед самым закрытием.
На следующий день он прицельно наступает Гону на ногу в очереди в столовой.
– Ой, как это я тебя не заметил, – удивлённо разводит руками. – Может быть, дело в твоём раздутом эго?
От уважительного тона не остаётся и следа – Джункю ищет, как бы понадёжнее задеть за живое. И, видимо, где-то попадает в цель – у Гону аж ноздри раздуваются от возмущения. Система защиты у Джункю пока не проработана, так что он делает вид, что его сносит толпой и ретируется, не теряя достоинства.
1:1 – противостояние продолжается.
Не велика победа, но Джункю доволен собой. Он мурлычет под нос какую-то попсу и, подкараулив Джинсока на входе в общежитие, цепляет его за запястье. Тот вздрагивает по привычке и хмурится, обнаруживая Джункю.
– Да не дёргайся ты так, – фыркает тот, – обижать не буду. Пойдём, что покажу.
Он тянет Джинсока за собой на дальнюю лестницу, которой почти не пользуются, тянет его на последний этаж, звенит ключами от чердачной двери («ну чего ты вылупился? серьёзно удивлён, что я их достал?») и выпихивает на крышу. Джункю сам ещё толком здесь не был, только разведал, как можно попасть. Но вид должен быть ничего таким. Пока он возится с дверью, закрывая её с обратной стороны, Джинсок опасливо подбирается к самому краю.
– Высоты боишься? – спрашивает Джункю, подходя к нему со спины.
Тот снова забавно дёргается и неуверенно ворчит.
– Ты когда-нибудь перестанешь подкрадываться?
– Слишком забавно ты пугаешься, – улыбается Джункю.
– Высоты не боюсь, – вздыхает Джинсок, – да и парапеты здесь высокие. Но не думаю, что будет здорово, если нас здесь обнаружат.
– Зато здесь никого нет и вид хороший.
Джункю кладёт ладони ему на талию, подбородок – на плечо и притягивает поближе к себе. Тот не напрягается в этот раз, значит вспомнил, что им не всегда бывает плохо рядом и с чем-то смирился.
– Ну, как поживает мой маленький Джинни?
– Не ври только, что тебе правда интересно, – фыркает тот.
– Не то чтобы прям очень, но должен же я о тебе позаботиться.
Джункю сам знает, что звучит неправдоподобно и двусмысленно и, в какой-то мере, рассчитывает на это, восстанавливая свои права на то, что давно считает своим.
– Нормально поживает, – говорит Джинсок.
Есть у него эта немного раздражающая манера – отвечать на вопрос спустя пару реплик, когда Джункю уже почти успел забыть, о чём, собственно, спрашивал.
– А без тебя, может быть, поживал бы и ещё лучше.
– Смотрите-ка, ты теперь дерзкий?
– Не только ты меняешься, Кан Джункю.
Это даже забавно, раньше Джинни даже не пытался показывать зубы. Но всё в порядке, пока он продолжает быть послушным.
– Нравится мой новый образ? – Джункю вдруг вспоминает, как выглядит теперь, и ухмылка сама расползается по лицу.
– Больше соответствует твоему внутреннему миру, – уклончиво отвечает Джинсок.
Джункю всё равно, что он там на самом деле имеет в виду, в его голове это звучит как комплимент.
Парапет, идущий вдоль края крыши, сворачивает к одной из надстроек, на него-то Джункю и усаживает Джинсока, прижимая спиной к кирпичной стене, ладонями разводя колени в стороны, чтобы подойти как можно ближе. И тот послушно усаживается, раздвигает, подставляет шею под поцелуи, жмурится забавно и губы кусает. Он не то чтобы за, но и не против особо, пока Джункю не жестит. Пахнет от Джинсока чем-то новым, как будто какими-то специями – в этом Джункю не силён, но ему нравится. Он губами собирает запах с шеи Джинсока, замирает на секунду или две, принюхиваясь. Спускает куртку с плеч, расстёгивает пару верхних пуговиц на рубашке и любуется выцветающим следом своего укуса. Замечая это, Джинсок дёргает плечом и ёжится, но Джункю тянется ближе, обводит синяк пальцем, ему очень нравится. А ещё нравится то, что когда он целует Джинсока, тот кладёт руку ему на шею и осторожно трогает короткий ёжик волос на затылке. Ему вообще нравится, когда от Джинсока исходит хоть какой-то намёк на инициативу.
Джункю уже давно уверенно гладит ладонью мягкое бедро Джинсока, всё ближе подбираясь к ширинке, наслаждаясь судорожными вздохами и прикидывая, где бы сейчас было удобно устроиться, чтобы довести всё до конца, когда у него за спиной раздаётся какой-то звук. Джинсок мгновенно каменеет, а Джункю оглядывается, уже узнав голос говорившего.
– Вот это ничего себе первокурснички у нас в этом году! Вы бы, парни, поаккуратнее выбирали места для таких вещей, у этой крыши полно не запирающихся выходов… блин, Джункю, ты, что ли?!
Сэён щурится на них против заходящего солнца, прикрывая глаза рукой, и почти ржёт. Судя по реакции, он не страдает гомофобией, и это уже не плохо. В том, что он их застал, тоже нет никаких проблем, Джункю не собирался делать тайну из своей ориентации, и то, что сосед теперь в курсе, даже удобно. Плохо то, что их прервали, и развести Джинсока на продолжение теперь не выйдет. А делать это насильно Джункю сегодня не хочет.
Он разворачивается полностью и нацепляет дружелюбную, немного смущённую улыбку.
– Привет.