Название: Полынь
Автор: bazarova
Иллюстратор: bazarova
Количество слов: ~16к
Фэндом: GOT7
Пэйринг: Джексон\Джебом, неожиданныйДжинён\Югём
Рейтинг: PG
Жанры: драма
Предупреждения: у меня нет беты, извините
Playlist: вк и spotify
Иллюстрация: 1
Саммари:
Джебом хмурится, закусывает губу и решает, что нет смысла колупать гноящуюся рану понемногу.
Он просто вскроет её одним движением. Резко и больно.
— Давай прекратим.
Джексон замирает на полу вздохе и давится словами.
Джебом отходит в тень, пряча лицо, и делает контрольный выстрел, чтобы Джексон точно уж всё понял:
— Вообще всё прекратим, Джексон.
Примечания автора: 1написано в подарок для Фуджи-сан и Гали. Спасибо за Булшит, билеты, альбомы и Москву. Вы замечательные! 2Вы не ждали нас, а мы припёрлися (с)
I’d been holding on to you for so long
But now I must let go
There’s nothing I can do for you
It’s the only way to make you happy
So I let go, let go, let go
DAY6 - Letting Go
But now I must let go
There’s nothing I can do for you
It’s the only way to make you happy
So I let go, let go, let go
DAY6 - Letting Go
1 глава
Джебом просыпается среди ночи от того, что слышит как по коридору тяжело шуршат колесики чемодана. Потом что-то звякает и, судя по глухому удару, кто-то опять роняет вечно пустую стойку для зонтов.
Кошки, проснувшиеся от шума, уже скребут дверь, но Джебом, всё еще надеющийся проспать хотя бы пару часов до рассвета, поглубже зарывается в подушку, накрыв голову одеялом.
За дверью бубнят и топчутся.
За дверью суетятся и шумят.
За дверью стойка падает еще раз, а потом падает тот, кто уронил стойку.
Джебом понимает, что готов совершить убийство и, сонно впихнувшись в тапки с птичками, уныло плетется вершить правосудие. Он аккуратно вытекает из темной комнаты, придерживая кошек ногой и заталкивая их обратно.
В прихожей, под приглушенным светом лампы, Джексон пытается одновременно причесаться и затолкать толстовку в рюкзак. Ни то, ни другое у него не выходит: толстовка не лезет, а челка продолжает торчать под ненормальным углом.
Джебом подходит ближе, молча отбирает у него сумку и, свернув толстовку упругим роллом, утрамбовывает её поверх небрежно собранного очень нужного в аэропорту хлама.
— Я разбудил, да? — Джексон, отчаявшись сделать что-то приличное с волосами, по самые глаза натягивает одну из своих кепок, — это всё стойка.
Он смачно её пинает, а потом, бросив рюкзак в кучу из раздолбанного чемодана и пары пакетов, уныло виснет у Джебома на плечах.
— Ты сам её притащил с барахолки, — Джебом неуклюже обнимает его одной рукой и, едва улыбаясь, сдвигает мешающую кепку Джексона козырьком назад.
Тот, явно надув губы, бубнит Джебому в плечо:
— Она красивая, — он отстраняется, смотрит на него нездоровыми невыспавшимися глазами и добавляет невпопад, — и ты красивый.
Джебом фыркает и отворачивается, лишь бы не смотреть на него:
— Она чудовищная и бесполезная.
“Тоже как я”, — добавляет про себя.
Джексон зарывается пальцами в его волосы на затылке, приподнимается, а потом тепло целует Джебома в висок.
Сегодня Джексон улетает в Гонконг. Джебом рад, что тот, наконец, по-человечески побудет с родителями, рад, что Джексон еще на шаг стал ближе к исполнению своей мечты, рад, что он светло и счастливо улыбается, глядя на свой забитый график.
Но радость эта с привкусом горечи, с мерзким запахом полыни и с тянущей болью в сердце.
Входная дверь пищит, и этот звук раскидывает их по разным сторонам прихожей.
— О, Джебом, провожаешь? — менеджер Джексонаа, Убин-хён, машет ему рукой и, пыхтя, волочит чемодан.
Джебом молча кивает и не знает куда деть руки, чтобы выглядеть естественно, а не как человек, которого практически поймали на месте преступления. Он разглядывает свои глупые тапки, пока хён таскает тяжелые пакеты. Джексон что-то щебечет и тихо сконфуженно смеется, рассказывая, кажется, про свой конфликт с мебелью. Ему тоже неловко, понимает Джебом.
Они переглядываются из разных углов комнаты, тянут время, но Убин-хён копается с документами и не уходит. Складывает всё в сумку и специально держит дверь, чтобы Джексон быстрее шёл в машину.
Джебом кусает губы, мнётся и невнятно просит Джексона обнять маму от него и желает хорошо долететь. Говорит ему ничего не бояться, говорит, что верит в него.
— Пути назад нет, — отвечает Джексон, — Я покажу, на что способен, расправлю крылья и взлечу высоко-высоко.
А потом поворачивается спиной и уходит не обернувшись, оставив Джебома без возможности хоть что-то для него сделать.
“Чудовищно бесполезный” — думает о себе Джебом. Перед глазами стоит широкая спина Джексона, залитая теплым светом лампы, а во рту полынно.
Джебом топчется перед закрытой дверью, не зная куда себя деть, а потом берет курс на кухню. Всё равно сегодня больше не уснёт. Он запивает горечь клубничным молоком и быстро рифмует строчки прямо на тонкой салфетке, забытым кем-то карандашом. С первыми лучами утреннего солнца экран телефона загорается, оповещая о новом входящем.
“Я добрался, в Гонконге жарко, маму обнял. А ты еще успеешь выспаться”.
Джебом улыбается и трёт зудящие глаза. Он слышит звук открывающейся двери и шаркающие шаги Джинёна. Тот входит на кухню широко зевая, наливает в стакан воды из стеклянного кувшина и только потом замечает Джебома. Пугается, захлебывается, ругается, обзывает его полуночником и кое-кем похуже в духе пусанских мачо. Он видит кучу исписанных салфеток на столе и садится напротив. Хмурится, чешет колючий подбородок, а потом идёт в комнату за ноутбуком. Они сидят плечо к плечу, переписывая и дополняя строчки, спорят на всю кухню о словах, упрямятся и не хотят уступить друг другу.
Неожиданно и совсем не к месту Джинён спрашивает:
— Джексон улетел?
Джебом смотрит в окно, где разгорается новый день, и молчит, нервно комкая свои салфетки.
Джинён быстро щелкает по клавишам ноутбука, снова что-то переписывая в тексте.
— Я всё вернул как было, — он поворачивает экран к Джебому, — только вот тут добавил немного солнца, ладно?
Джинён внимательно всматривается в лицо Джебома и добавляет:
— А то слишком много драмы, не находишь?
Джебом прячется за кружкой кофе и согласно кивает. Он подписывает файл “Don't Wanna Know” и копирует его в их с Джинёном старый архив. К полудню они оформляют все документы как положено и отправляют письмо руководству с пометкой “JJ Project’s comeback”.
Остаток месяца Джебом с Джексоном перекидываются сообщениями и пару раз звонят друг друг по видеосвязи. Джексон, широко улыбаясь, машет ему с экрана и просит сказать “Привет, Бразилия”. Из-за его спины Джебом слышит звонкий смех Софии: она стоит за плитой и что-то готовит к ужину. Джексон обвивается вокруг неё и шумно целует в щеку, а Джебом безумно хочет оказаться на её месте. От их вида становится так уютно и тепло, что, завершив звонок, он быстро набирает номер матери. Она делится с ним последними новостями из дома: рассказывает о цветущих помидорах и о том, как отец неаккуратно опалил брови, готовя курочку на на углях. Джебом улыбается, ноет словно ребёнок, что хочет домой и очень скучает, и старается не думать о тёмных кругах под глазами Джексона.
2 глава
Встречаются лицом к лицу они уже в июне, когда начинается их тур по Тайланду. Джексон прилетает из Китая среди ночи, и Джебом видит его только за завтраком в отеле.
Точнее, видит то, что он него осталось: впалые щеки, неровно отросшая щетина и сонный пустой взгляд, направленный скорее куда-то вглубь себя, чем во вне. Джексон без аппетита копается в своей тарелке, пытаясь поесть. Джебом привычно проводит ладонью ему по затылку и получает в ответ вымученную улыбку.
Джексон смертельно устал, понимает Джебом. И садится за соседний стол, чтобы ему не мешать.
Они едут на прогон в одной машине, и Джексон тихо спит на заднем сидении, ритмично бумкаясь макушкой о стекло, когда колесо попадает в очередную яму. Джебом смотрит на него в зеркало с переднего сидения, и просит водителя ехать аккуратнее, а Джинён укладывает Джексона к себе на колени. Тот просыпается, сипит что-то благодарное и моментально вырубается.
За окном льет как из ведра, в салоне душно и влажно, а Джебом задыхается от нахлынувшего чувства беспомощности.
На концерте Джексона тошнит за сценой. Его отпаивают тайской ярко-зеленой настойкой из полыни, и, с горем пополам, они заканчивают выступление. Персонал собирает оборудование, а Джебом стоит за спиной врача, пока тот затягивает рукав тонометра на руке бледного Джексона. Джексон брыкается и утверждает, что всё нормально. И тут же совсем неубедительно пачкает пол под ногами изумрудным цветом.
Вечером Джебом меняется с Джексоном комнатами, оставляя того в тишине номера с менеджером, надеясь, что он сможет выспаться, пока они проводят ночную трансляцию.
Их мотает между Таиландом, Японией и Кореей весь месяц. Они бесконечно снимаются, выступают и что-то подписывают. Джебом чувствует себя так же, как в год их дебюта, когда умудрялся засыпать посреди интервью.
Джексон летает частным самолетом, пользуется личным водителем и, кажется, вообще выпадает из жизни группы. У него свои контракты, свои съемки, своя команда, которую он собирает, похоже, по всем уголкам бескрайнего Китая.
Они видятся урывками, касаются друг друга кратко и жадно, пытаясь выжать из момента максимум. Джебом тщательно читает каждую статью о чужом успехе и пытается искренне радоваться за него.
Но горький вкус на языке никуда не девается.
Перед самым началом их промо в Японии, они с Джинёном получают “Добро” на выпуск второй пластинки практически без коррекции материала. Ребята поздравляют их: все вместе они славно гудят в стильном ресторанчике на райском Пхукете, запивая куриные ножки шипучим пивом. В тот вечер закат над океаном выглядит особенно красиво.
Но всё, что видит Джебом, это сгорбленную спину Джексона, когда тот уходит, не попрощавшись.
После японских концертов они разъезжаются кто куда, и Джебом чувствует себя смертельно одиноким в их, теперь слишком большой, общаге. Ёнджэ шлёт в общий чат фотки из Нью-Йорка, Бэм снимает на видео орущих фанатов в аэропорту Таилада, а Марк делает селфи с комично-грустным лицом, демонстрируя неудачно завитые в очередной раз волосы. Джинён в перерыве между дублями, многозначительно молча, присылает кусок видео, где Марк клянётся, что больше никогда не будет делать кудри, и получает в ответ смайлик с неприличным жестом, Югём ржёт и делится отрывками своей новой хореографии из студии около дома родителей.
Контакт Джексона остаётся неактивным всё время, что он в Китае.
И Джебом не может заставить себя позвонить. Он смотрит на иконку вызова и медлит. Он листает видео в интернете и смотрит-смотрит-смотрит.
Джексон улыбается, Джексон обнимает кого-то, Джексон сияет.
Джексон устал так, как не уставал никогда, видит Джебом.
Джебом страшно скучает. Скучает и не звонит. Скучает и боится. Боится, что помешает, разбудит, сорвет съемки. Боится, что всё испортит.
И мучается от того, что ничем не может ему помочь.
Чудовищно беспомощный Им Джебом.
В голове крутится куча “если” и “вдруг”, и Джебом совсем перестаёт спать. Он мается полночи на своей кровати, путается в пододеяльнике и раскидывает подушки, пугая кошек. Ноги сводит судорогой из-за дневной практики, а спина снова ноет так невыносимо, что он идет к врачу в перерыве, чтобы услышать длинную лекцию о психосоматике и совет обратиться к их психологу.
Вместо этого Джебом запирается в своей студии и пишет-пишет-пишет. Он склеивает биты, спаивает строчки, сливает дорожки, пытаясь игнорировать трещащую по швам свою привычную реальность.
Где все они как один.
Он доводит себя до полного истощения и спит там, где сон, наконец, валит его с ног. В одну из ночей, его, спящего в углу их небольшого танцзала, будит Джинён. Долго смотрит на него, а потом, садясь на пол, говорит:
— Ты слишком много работаешь. Нельзя так.
Джебом хмыкает и растирает лицо ладонями:
— Но мне это нравится.
— По-моему, ты просто убеждаешь себя в этом. Когда человек с головой уходит в работу, он делает это, чтобы отвлечься от чего-то, — он поворачивается к нему всем телом, смотрит, не моргая, и спрашивает низким голосом:
— Что тебя тревожит?
Джебом вытягивает ноги и откидывается на стену. Он сонный и голодный, он не хочет ничего обсуждать.
— Ничего такого, просто... — треплет волосы и, стараясь казаться бодрым, пружинисто поднимается на ноги, — волнуюсь, как всё у нас пройдёт, как люди примут нас новых. Столько времени прошло…
Он потягивается и поглядывает на Джинёна. Они знают друг друга бесконечно долго, знают все жесты и взгляды, знают, когда врут друг другу. Джинён приподнимает брови и приоткрывает рот, поднимается следом и смотрит на него молча упрямым ослом.
Они играют в гляделки немного, и Джинён отводит взгляд, сдаваясь:
— Всё уже сделано. Волноваться не имеет смысла, хён
Джебом знает, что Джинён разрешил ему соврать.
Джинён знает, что Джебом ему за это благодарен.
Он снова идёт к врачу. Тот силком втискивает ему в руки полынный настой и выписывает рецепт на снотворные. Джебом запивает таблетки горькой зеленью и спит крепко, смотря едкие сны.
Весь мир тонет в изумрудном свете: сон удушливо пахнет полынью и болью. Ему раз за разом снится, как Джексон уходит. Джебом бежит за ним, глядя в чужую спину, и не может догнать: ноги вязнут в зеленой жиже, он тонет и захлебывается в своих чувствах. А Джексон уходит туда, где встает палящее солнце, расправляет журавлиные крылья и сгорает в огне снова и снова, оставляя Джебома одного.
Утром во рту горько, а голова дурная и тяжелая — неприятное побочное действие таблеток. Он листает ленту в телефоне и читает каждый пост о Джексоне, изучает каждую статью и снова страшно тревожится.
Джексон выглядит уставшим и невозможно занятым.
Ему точно не до меня, решает Джебом и снова не звонит.
О том, что Джексон прилетел в Сеул, Джебом узнает ровно в тот момент, когда после практики устало вваливается в комнату и находит спящего Джексона поперёк своей кровати. Кошки мурчат у него на спине, а сам Джексон явно видит седьмой сон и пускает слюни на его, Джебома, подушку.
Джебом встает как вкопанный, оставив дверь нараспашку. Пальцы зудят от желания дотронуться, но он только сжимает ладони в кулаки и пятится к выходу, не отводя взгляд от растрепанной макушки.
Джебом отворачивается и почти успевает сбежать, но слышит хриплое:
— Ну и куда ты?
Джебом отлавливает кошек, рвущихся на выход, и молчит, тиская мявкующую кучу.
— Что происходит? — лицо Джексона расчерчено светом из коридора ровно наискосок, так что видно только один прищуренный глаз.
Замученный и, похоже, злой как чёрт.
Джебому горько. От чёртовой полыни, не иначе.
— Ты устал, Джексон, — говорит Джебом, нервно сглатывает и повторяет попытку побега, — поспи, ладно?
Джексон резко приподнимается на кровати, собираясь встать, но шипит от боли и хватается за спину: пару дней назад в его машину влетели какие-то психи.
И Джебом совсем-совсем ничем не может ему помочь.
— Что не так?! — Джексон всё-таки встает и подходит совсем близко.
У него полопавшиеся капилляры в глазах, невозможно заостренные скулы и жуткие воспаленные прыщи вдоль подбородка от постоянных перелетов и отсутствия хоть какого-то режима.
Джебом хмурится, закусывает губу и решает, что нет смысла колупать гноящуюся рану понемногу.
Он просто вскроет её одним движением. Резко и больно.
— Давай прекратим.
Джексон замирает на полу вздохе и давится словами.
Джебом отходит в тень, пряча лицо, и делает контрольный выстрел, чтобы Джексон точно уж всё понял:
— Вообще всё прекратим, Джексон.
Джексон тянется к нему, но Джебом нарочно делает шаг назад.
— Тебе так будет лучше, да? — Джексон скованно обнимает сам себя, а голос вибрирует от едва сдерживаемых эмоций: тоски, злости, возможно, вины и разочарования. Джебом прекрасно это слышит в тишине.
— Так будет лучше тебе, — сипит Джебом, опускает кошек на пол и выходит, плотно закрыв за собой дверь, ставя точку в разговоре.
Он стоит посреди коридора оглушенный тем, что только что сделал. Горло сжимают невысказанные слова, а руки нервно трясутся от перенапряжения. Джебом думает, что должен продержаться немного, а потом еще чуть-чуть. Он поделит время на куски, и пережить это точно станет легче.
“Я всё сделал правильно“, — думает Джебом и спокойно идёт к двери Джинёна.
Он считает шаги — их ровно семь — потом концентрируется на том, чтобы ударить в дверь три раза, и ждёт, пока внутри Джинён знакомо прошлёпает по паркету босыми ногами, чтобы впустить его.
Но система даёт сбой: за стеной тяжело топают, шуршат тапками и, кажется, натыкаются на прикроватную тумбочку.
Дверь Джебому открывает Югём. Он стоит в одном тапке и желтых трусах и трёт отбитую коленку. Вид у него ошалелый.
Джебом тупо рассматривает ярко-зеленых попугаев на его боксерах и зачем-то пытается сосчитать их.
Югём щурится от света и говорит:
— Джинён в душе. Хён. Джинён-хён в душе, — поправляет сам себя и пытается пригладить волосы.
— Ладно, — говорит Джебом и, как лунатик, идёт дальше. Ровно девять попугаев. Интересно, с обратной стороны столько же?
Он слышит, как Югём спрашивает его, что случилось, но Джебом только неопределенно машет ему рукой, мол, не парься, и старается контролировать каждый свой шаг, лишь бы ни о чём этом вот не думать.
Марк пропускает его в комнату, бросает на кровать вторую подушку и сдвигает ноутбук с заставкой Овервотча на свою половину.
Джебом снимает носки, машинально аккуратно скручивает их и кладёт рядом, потом падает в объятия кровати и сворачивается так, чтобы занимать минимум места.
Он чувствует взгляд Марка в спину и ждёт, что тот начнёт задавать ему вопросы: удобные и не очень. Но тот отворачивается и продолжает молча играть, быстро щелкая по клавишам. Стены озаряются
цветными вспышками от монитора, и Джебом видит их даже сквозь плотно закрытые веки. А потом засыпает без сновидений впервые за долгое время.
Растрепанный опухший ото сна Марк будит его ближе к обеду, аккуратно тормоша за плечо. Джебом осоловело хлопает глазами и понимает, что проспал всё на свете и везде опоздал. Телефон остался вчера в сумке, а сумка в комнате, так что даже если кто-то и пытался его вызвонить, то у него ничего не вышло.
Джебом босиком летит по коридору, с пинка открывает дверь и только потом вспоминает, что еще оставил тут вечером накануне кроме сумки.
Комната встречает его тишиной и пустотой. В воздухе всё ещё можно учуять едва уловимый запах мужского гуччевского парфюма. Конечно, Джексон не может себе позволить столько спать. Скорее всего, умотал куда-то по делам еще засветло, не успев толком отдохнуть.
Кошки с душераздирающим мявом несутся к нему навстречу, цепляя шнур от зарядки ноутбука и роняя его с кресла. Джебом торопится их накормить, заправить перевернутую постель и найти среди всего этого хаоса телефон.
Сумка с телефоном находится под валяющейся на полу простынёй. На экране высвечивается всего два пропущенных и сообщение от Джинёна — “Всё уладил”.
Джебом садится на пол и облокачивается на кровать, глядя на кошек. Они сыто зевают и идут лениво ласкаться. Он кидает уже ненужный телефон на кровать и бессовестно подтаскивает Кунту к себе за заднюю лапу. Тот смешно падает на брюхо и мигом оборачивается вокруг руки Джебома, выпуская когти и раздирая запястье. Они шуточно борются друг с другом до тех пор, пока Кунта не прокусывает ему ладонь до крови.
Джебом ругается от неожиданности и хочет надавать обидчику по ушам, но тот уже унёсся куда-то за дверь, петляя и сшибая углы на своем пути.
В комнате тихо, в голове пусто, а за окном серо и дождливо. Джебому как-то совсем никак. Он валится на пол спиной и смотрит в глянцевую поверхность потолка. Он совсем ничего не хочет и, наверное, не может, потому что внезапно накатившее осознание свободы размазывает его по ковру и сдавливает до боли грудь, не давая вдохнуть.
Джебом подносит укушенную руку к глазам и думает — “Заслужил”.
Нора, чувствуя его настроение, мягко ступает ему на живот и сворачивается клубком прямо над сердцем, будто лечит. Джебом легко треплет её по загривку и чешет за ушами, пока она не начинает мурчать и благодарно щуриться.
Так их и находит Марк. Он встает в дверном проходе и говорит:
— Джебома, там Кунта в гостиной разодрал обивку дивана, уронил фикус и, — тут раздаётся знакомый грохот из прихожей, — снёс стойку для зонтиков.
Вместе они ловят нарушителя спокойствия и запирают его в комнате. Пока Джебом умывается, Марк убирает все следы преступления и неожиданно для себя сжигает их потенциальный завтрак-обед. Он предлагает сходить куда-нибудь поесть, но Джебому настолько всё равно, что он мог бы вообще ничего не есть.
На улице всё еще льёт, и Марк шутит на тему того, что стойка для зонтов у них есть, а самих зонтов — нет. Он ведет его сквозь дождь, и Джебом замечает, что молча подчиняется умиротворяющему ритму чужих шагов. Марк ненавязчиво, но крепко держит его за предплечье, проводит мимо луж и придерживает перед проезжающими мимо машинами. Джебом ни о чем не спрашивает, подчинившись его воле. Он чувствует облегчение, что за него кто-то всё решает и берет на себя ответственность. Кажется, будто он, наконец, перестал плыть против течения и просто отдался волнам, которые несут его вперед. Вид
Марка, уверенно идущего впереди, даёт Джебому давно забытое чувство лёгкости. Даже если Марк просто решил, каким будет их поздний завтрак, Джебом всё равно был рад.
Марк придирчиво делает заказ и светло улыбается девушке у стойки: она хихикает и боится смотреть на него, постоянно отводя взгляд куда-то в сторону. Мило. Джебом пытается понять, что хочет, но в итоге, чтобы никого не тормозить, слепо тычет в меню, выбирая что попало.
Они идут в самый дальний угол и ждут заказ. Марк что-то рассказывает, но, видя, что Джебом его не слушает, озадаченно замолкает и начинает копаться в телефоне.
Джебом весь в себе. Он раскладывает каждую свою эмоцию на составляющие. Джебому… пусто? Ему кажется, что он своими собственными руками выпотрошил себя, а теперь пытается собрать всё обратно в том же порядке. Но место внутри остаётся. Чего-то не хватает, пазл не складывается, он больше не цельный. Поэтому он разбирает и собирает себя снова и снова, глядя в стену напротив стеклянными глазами.
Им приносят заказ, и он фокусируется на подносе, тупо разглядывая огромную чашку американо и тарелку чачжанмена. “Хорошо, что сегодня не 14 апреля”, — думает он и высыпает чуть ли не половину сахарницы в кофе.
Марк смотрит на него круглыми глазами и говорит:
— Джебома, может, хочешь кусочек?
Он подталкивает ему тарелку с курицей, но Джебом мотает головой. Пачкая всё вокруг в темном соусе, он стоически съедает лапшу и запивает её самым мерзотным кофе в своей жизни.
Так ему и надо.
— Не хочешь юнит?
— Что? — Джебом не сразу понимает, о чем его спрашивают.
— Японский альбом, — уточняет Марк, — Югём и Бэм уже готовят “Young and Rich” , а с Джинёном мы уже работали вместе и, я подумал, было бы интереснее предложить что-то новое. Попробуем?
Джебом кивает. Он совсем забыл об их японском проекте со всеми этими делами. Джексона теперь с ними не будет. Нужно чем-то заполнить пустоту.
Джебому горько. От кофе, конечно. Он катает по языку эту горечь и, не выдержав, заказывает себе молочный коктейль.
Марк роется в телефоне и показывает ему бесконечное количество строчек на английском.
— Я тут кое-что уже написал, но это нужно доработать, и, мне кажется, что ты сможешь, — он смущенно улыбается и добавляет, — никто из нас не сможет сделать лучше.
Джебом собирает себя еще раз. Последний. Он нужен своей группе целым. Недостающий кусок себя он заменит работой. Работы всегда хватает.
Он возится с текстом прямо на чужом телефоне, постоянно уточняя у Марка то одну, то другую строчку, спрашивает его, о чем он думал, к кому обращался и что хотел рассказать. Работа идёт туго, Джебом бы сказал, что она не идёт совсем, и к концу часа сдаётся. Подписывает файл “Why”, пересылает его себе почтой, обещая Марку, что обязательно допишет.
Марк с шумом допивает через трубочку свой мандариновый фрэш и начинает собираться в общежитие. Джебому обратно нельзя. Джебом категорически не может. Джебом иррационально боится. Он знает, что
Джексон не из тех, кто сдаётся, не из тех, кто может позволить с собой так обращаться. А ко второму раунду Джебом не готов.
Он натягивает всё еще сырую толстовку и прячет лицо за маской, они выходят с Марком вместе, практически доплывают до перекрёстка и расходятся в разные стороны. Джебом идёт отрабатывать то, что проспал.
***
В первый миг после того, как он открывает глаза, Джебом не может понять где находится. Он щурится от луча солнца, светящего ему в левый глаз, и старается отодвинуться в сторону. Всё тело ноет, и Джебом кряхтит как старый дед, пытаясь размяться. Он неаккуратно разворачивается на узком кожаном диване, путается в перекрученной мокрой от пота майке и неуклюже и пребольно падает на пол. Лежа на полу, до него, наконец, доходит, что он в студии. Перед глазами валяются скомканные листы — неудачные результаты ночных мук творчества.
Часы показывают четверть седьмого. Джебом вспоминает, что свалился на диван в начале четвёртого, собираясь передохнуть минут десять. За окном было еще темно: комната освещалась только неоновым светом яркой вывески на здании напротив и экраном компьютера.
И всё. Отдохнул.
Он с трудом отскребает себя от пола, чувствуя усталость и тяжесть во всех мышцах сразу. На столе его ждет кипа исписанных листов, которые так и не сложились за ночь в текст.
Джебом злится сам на себя за впустую потраченное время. Он идёт к окну и, стараясь не думать о работе, выглядывает наружу. Улицы всё еще пустые и влажные: дождь вчера шёл почти весь день, и за ночь дороги так и не успели просохнуть, обещая ужасно душное утро.
Джебом тянется и идёт умываться. Лениться и отдыхать некогда, решает он.
Когда спустя полутора суток они с Джинёном, наконец, вваливаются в общагу, то Джебому уже всё равно и не страшно. Он готов упасть у порога и проспать здесь остаток жизни.
Джебом быстро купается, кормит кошек и снова идёт спать к Марку. Кровать у него что надо, и никто бесцеремонно не кусает за ноги среди ночи, так что он действительно надеется отоспаться. А утром, уже после первой чашки чая, он понимает, что чего-то не хватает. Джебом пытается наложить картинку, которую видел каждый день на ту, что видит сейчас, но голова отказывается работать нормально, и он никак не может сообразить, что поменялось.
У двери, небрежно завязывая шнурки на новых кроссовках, Джебом тупо смотрит на пустое место рядом с обувницей — стойка для зонтов пропала. Марк, держащий на руках расслабленную Одд, прослеживает его взгляд и произносит:
— Джексон забрал.
Джебом смотрит на него непонимающими глазами и корчит страдальческое лицо, прищемив подбородок молнией от тонкой ветровки. Марк смеётся над ним, пугая кошку. А потом улыбка сползает с его лица, и
Джебом слышит:
— Он вчера съехал.