Название: My derailment
Автор: Sharem.
Иллюстратор: Даллас
Рейтинг: R.
Жанр: Очень приблизительно стимпанк!AU, детектив, драма.
Пейринг-персонажи: Чжунэ/Чжинхван; Чживон/Ханбин; Донхек.
Предупреждения: ООС.
Аннотация: Эти моменты были вспышками. После приятно темного коридора солнечный свет дико резал глаза, и это было похоже на глоток воздуха после выхода из дымного помещения. Каждый раз, когда было солнечно, Чжунэ будто рождался заново, через боль и множество неприятных ощущений.
В сегодняшней вспышке в памяти Чжунэ навсегда отпечатался женский силуэт в сером платье.
Примечания: коллажи в большом размере открываются по клику
- Еще немного потерпи, – хрипло прошептал на ухо Чживон. – Еще полсантиметра.
Чжинхван уперся в стол и попытался вспомнить все самое светлое, что происходило с ним в жизни. Но увидеть получалось только Ханбина, который сложил руки в сочувствующем жесте. Еще полчаса назад эти двое сказали ему ни за что не вмешиваться, и поэтому он просто сидел на старом автомобильном сидении и сопереживал Чжинхвану изо всех сил.
Сегодня на Ханбине был голубой комбинезон, белая футболка в синюю полоску и синий берет, как обычно сдвинутый набок. В таком образе он, пожалуй, и вправду тянул на все светлое, что случилось с Чжинхваном в жизни. Особенно с такой мягкой улыбкой.
- Выдохни, – попросил Чживон.
- Куда? – огрызнулся Чжинхван. Его живот и так уже был максимально втянут, а ребра грозили сломаться под стальными костями корсета.
Выбирать вещи Чживон, конечно, умел. Особенно если хотел кого-нибудь ими убить.
Чжинхван знал, что в тот момент, когда кожаный шнурок на его спине будет туго завязан, никакого облегчения не последует. Дышать будет так же невозможно, ходить и жить – тоже.
"Держись", – жестами показал ему Ханбин. – "Немного осталось".
Держаться не хотелось. Хотелось упасть в обморок. Чжинхван впервые в жизни позволил напялить на себя платье, но даже чулки и бархотку надевать было не так унизительно, как затягивать корсет. Пот со лба Чживона капал на плечо, и он дышал так, будто только что перетаскал всю мебель на второй этаж и обратно.
- Теперь у тебя есть талия, – оптимистично заявил он, отступив на шаг назад и протерев лицо измазанным в масле полотенцем. Чжинхван осторожно выпрямился и понял, что теперь его спина останется в таком неестественном положении навсегда.
- Теперь у меня нет гордости, – сипло выговорил Чжинхван, взяв со стола парик. Он не представлял, как в таком состоянии будет кого-то очаровывать и развернулся к Чживону, чтобы в очередной раз отказать ему, но тот, почувствовав опасность, улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок и выхватил парик из его рук.
- Наш Чжинани самый красивый.
Когда Чживон оказывался так близко, дышать и без корсета получалось тяжело. Чжинхван думал, что у него вот-вот потемнеет в глазах, и рисковал совсем отключиться, когда Чживон одел парик на его голову и нежно взял его лицо в свои руки.
- Ханбин тоже красивый, – прохрипел Чжинхван. – Давай его переоденем?
На долю секунды Чживон резко изменился в лице, но после этого снова заулыбался как последний идиот.
- Ханбин никого не сможет соблазнить, – серьезно сказал он, чмокнув старшего в нос.
Чжинхван саркастически хмыкнул и в очередной раз сдержал едкий комментарий, что скрип Чживоновой кровати прекрасно слышен на втором этаже каждый раз, когда Ханбин остается на ночь. Может быть, Ханбин и не тянул на Казанову, но одно сердце держал в руках нежно, бережно и очень крепко.
И платье пошло бы ему больше.
- Ну, как тебе? – просиял Чживон, развернув Чжинхвана к Ханбину.
«Наша фея самая красивая», – подтвердил тот и улыбнулся. Если бы сердце Чжинхвана не сдавливал этот ад из кожи и стали, оно бы обязательно растаяло. Он был против всех этих дурацких прозвищ, но Ханбину легче было называть их так, феей и кроликом, чем постоянно показывать имена. Устоять перед его обаянием тоже было невозможно.
Когда Ханбин и Чживон улыбались одновременно, концентрация очарования превышала все допустимые нормы.
Чжинхван оглянулся на разобранный автомобиль, занимавший большую часть первого этажа. Именно из-за этого монстра начались все их проблемы, потому что таких в городе было всего два. За третий можно было бы заломить любую цену, хотя Чживона больше интересовала творческая сторона вопроса.
И добытые не очень честным путем запчасти.
Последние два месяца Чживону приходилось сидеть дома и никуда не выходить, потому что каждый прохожий знал его лицо. Почему полиция раздула поиски мелкого мошенника до такого масштаба, никто из них не понимал.
Чживон был бы не против сдаться полиции, потому что его постоянные клиенты не раз обещали свое покровительство в таких вопросах – до тех пор, пока не получил письмо, о содержании которого наотрез отказался рассказывать.
Чжинхван сделал несколько шагов и едва не повалился на неровную кровать, состоявшую из кусков сидений. Только ее неудобный вид заставил Чжинхвана устоять на ногах и даже попробовать нагнуться, чтобы подобрать юбку и пристегнуть к ноге мелкокалиберный револьвер. Он положил в набедренную сумку несколько пуль, но все равно чувствовал себя голым и беззащитным в такой неудобной одежде.
- Ханбин спрашивает, ты что, собираешься его пристрелить? – осторожно спросил Чживон.
- Если кого-то и нужно пристрелить, то только тебя, – мрачно произнес Чжинхван. От его привычной мягкости не осталось и следа. – Нет человека – нет проблемы.
Он посмотрел на стоящую у кровати обувь и застонал. Мягкие женские сапожки смотрелись бы очень мило, если бы не их гигантский размер. Ханбин сегодня утром уже в красках и жестах описал, как обошел весь торговый квартал с эскизами Чживона, и последняя деталь была самой большой проблемой. В этом городе, похоже, жили только Золушки.
- Я все сделаю, – быстро нашелся Чживон и все-таки толкнул старшего на злополучную кровать. От него пахло машинным маслом, и если запах останется на одежде, это могло вызвать лишние подозрения, но вместе со способностью дышать Чжинхван, похоже, утратил способность волноваться. Он флегматично смотрел на красивые плечи Чживона, совсем неприкрытые растянутой черной майкой, и его непослушные кудрявые волосы, подобранные завязанной на лбу банданой. Любить этого человека было чертовски тяжело, но иначе Чжинхван ни за что не позволил бы запаковать себя в образ невинной девушки.
Закончив с обувью, он осторожно натянул мягкие перчатки на грубые руки Чжинхвана, прикрыв тем самым и довольно глубокий порез на предплечье, затянутый белоснежным бинтом, и помог ему встать. Предложил взглянуть в зеркало, но старший раздраженно отмахнулся и зашагал к выходу из их странного дома-гаража, даже не попрощавшись.
Он вышел из своего тихого района на оживленную улицу и, внутренне усмехаясь, поймал экипаж. Чживон со своей страстью к автомобилям вряд ли когда-нибудь узнает о такой личной мести, а стук копыт по брусчатке действительно успокаивал. Старенькая механическая лошадь была больше данью традициям, но пока что многие люди наотрез отказывались менять привычные экипажи на более совершенные машины.
Ехать до полицейского управления было совсем недолго. Оглянувшись по сторонам и по максимуму отодвинувшись от маленьких окон, Чжинхван извернулся и немного ослабил шнуровку на корсете. Он не знал, почему полсантиметра для Чживона были такими принципиальными. Возможно, в силу профессии он был слишком зациклен на размерах.
Дышать сразу стало легче. Подумав о своей отсутствующей талии, Чжинхван пожал плечами. В этом мире никто не запрещает девушкам заниматься, к примеру, вольной борьбой. Это, конечно, ни капли не соблазняюще звучало, но неженственную фигуру объясняло вполне себе сносно.
И вообще, Чживон сам говорил, что главное в человеке – это глаза и улыбка. Задачей Чжинхвана было постараться, чтобы и то, и другое, компенсировало отсутствие груди.
И нежелание впускать в свою жизнь еще кого-то.
Донхек достал из кармана часы на цепочке и, посмотрев на время, покачал головой. Он уже пятнадцать минут как должен был сидеть за огромным столом в родительском доме и рассказывать многочисленным родственникам о своих достижениях в полиции. В отличие от родителей Чжунэ, которые сопровождали уничижительными комментариями любой его – пока что маленький – успех, родители Донхека радовались любой мелочи так заразительно, что к этому мгновенно подключались тетушки, дядюшки и орава кузин и кузенов.
Возможно, поэтому налаживанием связей с другими людьми в отделе занимался Донхек, а Чжунэ идеально справлялся с ролью редкостного засранца.
И, конечно, именно поэтому Донхек ни разу за много лет знакомства не назвал Чжунэ своим другом (это слово даже не вертелось на языке, когда он рассказывал о нем семье, совсем нет, ни разу, ну разве что на мгновение, нет, даже на половину мгновения, да и то в минуты усталости).
- Скажи мне, что мой перерыв на обед не пройдет так, – попросил Донхек, сложив руки на груди. Они сбежали от бумажной работы час назад под предлогом собрать улики для своего расследования, но в итоге влезли в чужое, которое им не доверили бы ни за что на свете.
- Здесь должна быть кровь, – донеслось из-под высокой кровати королевских размеров.
Раздался щелчок фотоаппарата, и краем глаза Донхек уловил вспышку, на мгновение озарившую озадаченного Чжунэ, покрытого слоем пыли.
У Чжунэ был почти паранормальный талант делать глобальные выводы из самых незначительных деталей, и если он взялся искать тут кровь, то найдет ее, пусть даже это будет маленькая бурая капля на одном из сотен хрустальных квадратов, из которых состояла огромная люстра.
Вопрос времени был больной темой. Донхек не ел ничего со вчерашнего обеда, потому что просидел в компании сезонной отчетности до середины ночи, а утром предпочел поспать лишние полчаса вместо завтрака. Они с Чжунэ распределяли обязанности посредством шахматных партий, и выигравший в последний раз Донхек предпочел документы обязательному ночному патрулированию.
Чжунэ, который не спал, похоже, уже трое суток, вылез из-под кровати и, выпрямившись в полный рост, смахнул с себя пыль небрежным жестом.
Его синяки под глазами были практически черными, но при всем этом он не выглядел как человек, который остро нуждался в отпуске. Возможно, все их коллеги изрядно ненавидели его еще и за это.
Возможно, отвратительный характер давал какой-то бонус к выносливости, но Чжунэ не уставал, сколько бы ни работал, а даже если и уставал, то держался на каком-то неискоренимом энтузиазме. В свои редкие выходные он просто спал мертвым сном и оживал только тогда, когда приходил на работу.
Полицейские из других отделов сочувствовали Донхеку почти искренне, когда дело касалось Чжунэ.
Почти – потому что ни с кем не работалось настолько… Интересно. И это делало его лучшим напарником.
У Донхека совершенно не было амбиций – вершину мира собирался занять Чжунэ, и вдвоем они там бы точно не поместились – но зато он обладал таким количеством любопытства и авантюризма, что их хватило бы на маленькую деревню.
- Найди, – коротко сказал Чжунэ, сложив руки на груди. Время, когда они были яростными соперниками, началось в старших классах и закончилось в тот момент, когда Донхек оказался единственным человеком, у которого хватило смелости пройти вперед и встать рядом с Чжунэ перед лицами сотен людей. В тот день был создан их экспериментальный отдел невнятного назначения, и после общего собрания они попали в свой кабинет – маленькую тесную комнатку на самом последнем этаже, с окном во всю стену и с каморкой уборщика по соседству.
С того момента исчезли все вопросы гордости, поэтому, когда Чжунэ нужна была помощь, он просил о ней – уже даже не с тем видом, как будто ему вот-вот придется удалить все зубы ржавыми щипцами.
Донхек окинул взглядом пустой темный коридор, прислушался к тишине в доме и со вздохом натянул перчатки. Вряд ли, конечно, кто-то из детективов, которые вели это дело, еще вернется сюда – у тех в последнее время было слишком много работы – но в любом случае было бы трудно объяснить, что они здесь делают.
Донхек не строил воздушные замки и не тешил себя иллюзиями. Он сохранял со всеми хорошие отношения, но прекрасно слышал все злые комментарии в адрес своего отдела. Самым громким делом, которое они с Чжунэ раскрыли за два месяца, была кража любимого кота губернатора. Оставался еще месяц испытательного срока, за который им нужно было раскрыть одно довольно серьезное дело, но Чжунэ не особо верил в то, что их начнут воспринимать всерьез в ближайшее время, поэтому так носился со своим тайным расследованием и так рисковал ради него.
Донхек не верил в успех, но почему-то верил в Чжунэ, поэтому взялся за оконную ручку двумя пальцами и потянул ее на себя, чтобы молча ткнуть пальцем в короткую полоску засохшей крови.
Донхек не был подлым и способным идти по головам ради своего дела. Он просто любил подмечать детали и подсматривать в отчеты старшего детектива, когда приносил ему кофе по утрам. Он верил в Чжунэ, и этого было достаточно, чтобы заглушить голос совести.
В конце концов, найти маленького кота в огромном городе было чертовски тяжело, и Чжунэ оказался единственным, кто смог это сделать, потому что никогда не пренебрегал деталями.
Чжунэ щелкнул фотоаппаратом еще раз и нахмурился, увидев, что пленка закончится уже через два кадра, но ничего не сказал. Можно было даже не спрашивать, что ему дала эта находка.
Он все равно не стал бы объяснять.
- А теперь пошли есть, – сказал Донхек, потянувшись.
- Если ты знал, мог бы не тратить свое время, – заметил Чжунэ, убрав фотоаппарат в карман плаща.
Донхек пожал плечами и мягко улыбнулся, посмотрев в окно. Отсюда было прекрасно видно, как его многочисленное семейство радостно галдит в столовой на втором этаже их семейного особняка. За столом пустовало только два места ближе к краю.
До конца обеденного перерыва оставалось тридцать пять минут.
Им вполне хватит.
Здание главного полицейского управления было красивым, узким, высоким и очень мрачным. Оно выделялось на пестрой центральной улице за счет острой черной крыши, темных стен и больших окон, как огромная грозовая туча посреди ярко-голубого летнего неба. Чжунэ нравилось здесь в детстве, потому что это был островок тишины и спокойствия. Даже плотная толпа людей огибала вход по широкой дуге, и все старались вести себя тише, когда из-за широких дверей появлялся патруль. Чжунэ закончил полицейскую академию с самым блестящим результатом за последние десять лет, долго и очень настойчиво проталкивал свой проект и, наконец, получил свой отдел, свой кабинет именно здесь.
И сразу же после этого управление потеряло свое очарование.
Самым большим минусом были люди. Шестьдесят процентов работавших здесь людей были заносчивыми тупицами, тридцать – заносчивыми трудоголиками, пять – заносчивыми занудами, знавшими наизусть все правила и законы, четыре целых и девяносто девять сотых процента – заносчивыми гениями. Одной сотой процента был Донхек, который не был заносчивым, и, наверное, из-за этого ему пришлось подключить связи, чтобы попасть сюда, но даже он иногда слишком увлекался.
Человек, которому еще до рождения жизнь дала вечный приз зрительских симпатий, просто не мог не обладать хоть толикой такого таланта.
Он был слишком уверен в своих знаниях и способностях, и иногда это его подводило.
Вторым, что Чжунэ ненавидел в своей работе, была винтовая лестница. Очень красивая, черная, широкая, она располагалась в самом центре, и другого способа подняться в свой кабинет просто не было. Обычно Чжунэ шел наверх ровно две с половиной минуты – размеренно быстро, с гордо поднятой головой, делая вид, что не слышит одинаковые насмешки проходивших по этажу людей. Он поднимался через двенадцать одинаковых этажей на свой тринадцатый, наполовину занятый пыльным архивом, на одну четверть – подсобкой уборщика и, наконец, их с Донхеком кабинетом.
Кабинет Чжунэ нравился. Из-за неудобства к ним не приходил почти никто из работников полиции, только свидетели по делу, которые, по большей части, не задерживались надолго. Здесь почти всегда было тихо, потому что на двенадцатом этаже тоже мало кто работал, и почти не доносилось никакого шума, а Донхек разделял его любовь к тишине и они почти не разговаривали за работой. Разве что когда играли в шахматы – но исключительно для того, чтобы отвлечь внимание и сбить друг друга с толку.
И здесь было одно из тех красивых окон, на которые он засматривался в детстве, представляя, как будет смотреть вниз на людей.
Теперь на людей Чжунэ не смотрел. По вечерам, перед уходом с работы, они с Донхеком садились на стол и молча смотрели на закат. Когда Чжунэ нужно было подумать, он смотрел на крыши домов и верхушки деревьев. На праздники отсюда был отлично виден салют, благодаря чему весь кабинет окрашивался в разные цвета, и это завораживало.
Но особенно Чжунэ нравился момент возвращения в кабинет в середине дня, когда солнце светило так ярко, что на окно невозможно было смотреть, а все вокруг принимало темные очертания. Зачем-то Чжунэ хранил эти моменты у себя в сердце, как вспышки, и это были единственные воспоминания, которыми он пользовался, когда настроение падало куда-то ниже первого этажа.
Чжунэ распахнул пояс плаща, засунул перчатки в карман и приготовился к тому, что снова придется писать отчеты целую вечность, но так и застыл на пороге, как только приоткрыл дверь.
Эти моменты были вспышками. После приятно темного коридора солнечный свет дико резал глаза, и это было похоже на глоток воздуха после выхода из дымного помещения. Каждый раз, когда было солнечно, Чжунэ будто рождался заново, через боль и множество неприятных ощущений.
Это было своеобразным допингом – он начинал думать ярко, резво и четко, несмотря на несколько суток без сна.
В кабинете уже кто-то был, и Чжунэ бы не удивился, если бы не оставил Донхека на первом этаже, флиртовать с новенькой девушкой за окошком приемной. Девушка поначалу что-то очень хотела уано потом сдалась и заулыбалась в ответ, совершенно забыв про свои обязанности. Сейчас Чжунэ понял, что стоило все-таки отодвинуть напарника в сторону и послушать ее.
Если бы это был тот человек, которого Чжунэ ждал уже два месяца, то у него было бы целых десять секунд на тихое убийство.
В сегодняшней вспышке в памяти Чжунэ навсегда отпечатался женский силуэт в сером платье.
Старый будильник в мягком свете свечного фонаря – Ханбин боялся темноты, а Чживон ненавидел спать со светом от лампы, поэтому Чжинхвану пришлось постараться, чтобы найти выход – показывал половину третьего ночи. Где-то пару минут назад Чживон проснулся от жуткого скрипа и уже привычным движением положил руку Ханбину на лоб, чтобы тот успокоился и прекратил метаться.
У Ханбина был особый талант – сам Чживон на своей кровати спал совершенно бесшумно, но замирал от ужаса, когда представлял, что мог думать про них Чжинхван, когда их безмолвный друг устраивал такой шум ночью из-за того, что ему снились кошмары.
Чживон никогда не спрашивал, что именно ему снилось, каким-то внутренним чутьем понимал, что не стоит. Было бы цинично сказать, что Ханбин в таком случае замолчит совсем – учитывая, что они не слышали даже мычания с его стороны – но никакой другой мысли в голове Чживона не возникало.
Липкие от холодного пота пальцы прикоснулись к запястью Чживона, и тот с некоторым сожалением убрал руку. Не прикасаться к нему порой было так же мучительно, как и прикасаться, и Чживон не знал, что будет делать, когда Ханбин, ограничивший встречи до двух раз в неделю, перестанет приходить к ним совсем. Он уйдет рано утром – выберет время, когда Чживон, вымотанный бессонной ночью, ненадолго уснет – и придет в лучшем случае дней через пять, когда родители и сестра снова будут слишком заняты, чтобы следить за ним. Как ему удавалось так ловко убегать из дома с таким повышенным вниманием, до сих пор оставалось для Чживона загадкой.
Ханбин приходил в себя долго. Ему требовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание и начать осознавать себя. Чживон никогда не относился к своим ночным кошмарам с таким ужасом, даже не запоминал их надолго, но все равно лежал неподвижно и почти не дышал, боясь напугать его еще больше.
Чживон не смог бы заснуть в такие моменты – так же, как не заснул бы человек, знающий, что у него под кроватью спрятана кнопка, способная уничтожить целый мир. Он отсчитывал секунды до момента, пока ледяная рука не дотрагивалась до его запястья снова – но уже не с просьбой отодвинуться. В такие моменты Ханбин осознавал, как сильно замерз, и прижимался к нему всем телом.
Кошмары снились ему каждую ночь, и как он справлялся, когда рядом никого не было, Чживон тоже не знал. Он отбрасывал одеяло, зарывался пальцами во влажные от пота волосы, прижимал Ханбина к себе – всего такого липкого, холодного и мокрого, и в этом не было ничего противного. Совершенно ничего. В свою очередь, Ханбин не находил отталкивающими запахи топлива и машинного масла, которыми был пропитан Чживон и пространство вокруг него.
Хотя все, что связано с Чживоном, вообще очень сложно было назвать отталкивающим.
Все остальное время Ханбин был другим. Чживон очень сильно сомневался, что кто-то вообще знал о такой его слабой и до невыносимого хрупкой стороне, и хранил эту тайну в себе. У него уже была одна такая тайна – тайна Чжинхвана, которую он тоже никому не открывал.
И это были две самые неприятные тайны в жизни Чживона.
Чжинхван вернулся несколько часов назад, уставший, злой и почти задохнувшийся. Он с порога швырнул в Чживона корсетом и ушел в свою комнату, так ничего и не сказав.
Девушка из Чжинхвана получилась потрясающая. До неестественного красивая. Когда Чживон натянул на него парик, то ощутил, как постепенно исчезла аура смертельной опасности, которая наполняла пространство каждый раз, когда Чжинхван оказывался рядом. С этой аурой вполне себе комфортно жилось всем. Чживон видел вещи и похуже, Ханбин не обращал внимания на такие вещи, а Чжинхван просто радовался, что к нему не лезет никто лишний. Он принимал Ханбина долго, с огромным трудом, но в итоге просто сдался и впустил его в свое пространство.
Под свою защиту.
Чживон не надеялся на успех с самого начала – это была идея Ханбина, и она показалась очень, очень странной, безумной настолько, что въелась в мысли намертво.
У Чжинхвана было свое очарование. Холодное и даже немного жуткое, но невыносимо цепляющее, и Чживон точно знал, что в этом мире не было человека, который смог бы устоять перед чем-то подобным.
Сваливать на него это дело было просто чудовищно.
Но все муки совести пропадали чудесным образом, когда Ханбин вот так легко и открыто прижимался, обнимал руку и утыкался лицом в шею, прекрасно зная, что прямо сейчас его никто не оттолкнет.
У Чживона был план Б на случай, если ничего не получится, и он очень не хотел, чтобы пришлось к нему прибегать.
Ханбин засыпал мгновенно, как только согревался, а Чживон в эти моменты только-только просыпался в полной мере. Таким бодрым и способным на поступки он не чувствовал себя больше ни разу за день.
Он чувствовал себя как человек, который держал в руке кнопку, которая могла уничтожить весь мир, и был готов вот-вот ее нажать.
Хорошенькая горничная, несшая в руках стопку высохшей одежды, едва не вскрикнула, когда Донхек незаметно возник у нее на пути. Ему оставалось только очаровательно улыбнуться, приложить пальцы к губам, а свободной рукой чуть приподнять шляпу, приветствуя ее. Горничная только фыркнула и отмахнулась – этот жест значил, что она сделает превеликое одолжение и никому не скажет о его приходе.
Донхек проскользнул через черный вход, кивками здороваясь с проходившими мимо слугами. Он был единственным гостем здешних хозяев, который мог себе это позволить. В конце концов, они с Чжунэ перестали забегать сюда каждый день только несколько лет назад.
Вернее, это Чжунэ перестал по каким-то своим причинам, а Донхек заходил каждый раз, когда у него было хоть немного свободного времени.
Хотя бы для того, чтобы, выскользнув из темного коридора в просторный холл, услышать громкое:
- Братец!
И мгновенно почувствовать, как заработанная за два месяца работы усталость отступает.
Ханбель сбежала по лестнице за считаные секунды, и ей ни капли не помешало пышное платье. В этом году ей уже исполнялось двенадцать, а это значило, что с каждым новым месяцем она будет становиться все очаровательнее.
Конечно же, Донхек бы все на свете отдал за то, чтобы этот сгусток невероятной энергии, затянутый в дорогие ткани и ленточки, на самом деле был его сестрой.
В растрепанных волосах Ханбель проглядывали листики и веточки, а на светло-голубом платье виднелись следы земли и травы. Не будь она такой очаровательной, те, кто отвечал в этом доме за стирку, уже давно бы ее возненавидели.
Когда она улыбалась, то становилась копией Ханбина – и их безумно красивой мамы, чей портрет украшал площадку над холлом. Донхек чувствовал внутренний трепет каждый раз, когда смотрел на него.
- Ку Чжунэ не собирается прийти к нам на ужин? – спросила Ханбель, подхватив Донхека под локоть и потянув вверх по лестнице.
Она не уставала задавать этот вопрос на протяжении нескольких месяцев, даже несмотря на то, что всегда получала отрицательный ответ. Ханбель считала Донхека и Чжунэ своими братьями, потому что бегала за ними с того момента, как научилась ходить, и чтобы она не попадала в неприятности, им приходилось всегда брать ее с собой.
Донхек привык к ее обществу и ему не хватало этого неиссякаемого оптимизма каждый раз, когда он почти засыпал над отчетами.
- Он работает, – мягко ответил Донхек. – Если он не раскроет свое таинственное дело за месяц, то мы лишимся работы.
Ханбель фыркнула – как и большинство их с Чжунэ родственников и знакомых, она считала эту работу бесполезной.
Временами, задерживая очередного мелкого карманника, Донхек был готов с ней согласиться.
То есть, существование их отдела потихоньку признают полезным – в паре с Донхеком Чжунэ обладает невероятной способностью быстро закрывать мелкие дела. Их отдел был первым по количеству пойманных кошек, то есть, раскрытых преступлений, и Донхек кривил душой, сказав, что они останутся без работы. Скорее всего, их окончательно перестанут воспринимать всерьез, но право быть отдельной ячейкой в огромном полицейском здании они уже отстояли.
Как и право остаться без повышения в следующие лет сто.
Донхек не нуждается в деньгах так сильно, как Чжунэ, который с каждым днем все ближе к тому, чтобы остаться без наследства, и поначалу ему и правда было интересно гоняться за мелкими ворами – потому что он неожиданно для себя рухнул в подпольную преступную сеть и очень осторожно раскапывал ее, так же скрывая это дело от напарника, как и он судорожно прятал от него свое.
Они не были жадными до славы, прекрасно понимая, что в случае успеха слава останется обоим. Донхек не чувствовал обиды – понимал, что скорее всего Чжунэ влез во что-то очень опасное, как и он сам, поэтому собирался до конца барахтаться в этом болоте в одиночестве.
- Брату нездоровится, – мрачно сообщила Ханбель, когда они свернули в западное крыло – коридор здесь был очень светлым и уютным, в отличие от восточного, и в самом конце, напротив гигантской библиотеки, находилась спальня Ханбина. Все остальные жилые комнаты были в восточном крыле, но он наотрез отказался заходить туда много лет назад, еще в детстве, и в итоге его переселили сюда.
И отсюда, конечно же, было намного легче сбегать по ночам незамеченным.
- Останься на ужин, – потребовала Ханбель, как только они дошли до конца коридора. Донхек понимал, что это была своеобразная плата за то, что она не будет влезать в их разговоры.
И он был не в силах ей отказать.
В комнате Ханбина было прохладно – он открыл оба окна, но при этом задернул шторы, чтобы не пропускать солнечный свет. Поэтому даже в такое раннее время здесь горели все настенные лампы.
Электричество стало доступным для всех двенадцать лет назад, и Ханбин оказался одним из многих, кто бесконечно радовался такому прогрессу. С тех пор в его комнате постоянно горел свет, и он был слишком любимым ребенком для своих родителей, чтобы они пытались ему что-то запретить.
Ханбин не доставлял проблем – по крайней мере, все его немногочисленные родственники были в этом уверены, хотя и пристально следили за ним из-за своего беспокойства.
Только не немногочисленные друзья, к сожалению, ставшие детективами.
Донхек валится на кровать рядом с огромным гнездом из одеял и подушек – Ханбин спал днем тогда, когда не высыпался по ночам.
Донхек подозревал, что дело в этом, однако не думал о проблеме до тех пор, пока не проследил за Ханбином во время ночного патрулирования. В первый раз он пошел за ним из страха за его жизнь, второй раз – из чистого любопытства.
А в третий раз Чжунэ неожиданно возник на его пути и сказал, что личная жизнь Ханбина – это не их ума дело и попросил ни в коем случае в это не лезть.
Тогда его слова казались отрезвляющими, но чем больше Донхек думал об этом, тем больше ему казалось, что стоит копнуть глубже.
Потому что Ханбин очень редко скрывал что-либо от своей семьи. Никто не ограничивал его в свободе до тех пор, пока он не начинал пропадать вне дома сутками, и, судя по всему, со временем он нашел золотую середину, чтобы успеть пожить в свое удовольствие и не попасть под гипер-опеку своей матери.
То есть, уходил из дома тогда, когда она об этом не знала.
- Ханбель беспокоится, – беззаботно начал Донхек, – что тебе нездоровится.
Копошение под одеялом началось только спустя какое-то время. Донхек заподозрил, что Ханбин не замечал его присутствия вплоть до того момента, пока не услышал его голос.
Совсем скоро, отпихнув несколько подушек, из-под груды одеял высунулись руки. Донхек с фырканьем раскопал еще и сонное лицо Ханбина, которое не выражало особенную радость от встречи.
«Все в порядке, я просто плохо спал».
Ханбин всегда плохо спал. По его словам, он начинал видеть кошмары уже в тот момент, когда только-только засыпал, но никогда не рассказывал, что именно видел.
Но Ханбин проводил свои дни в постели только тогда, когда чувствовал, что вот-вот сломается от недостатка сна. Видеть кошмары днем для него было не так страшно.
Но иногда по ночам он все равно вставал и шел пешком в один из самых жутких районов города, и, казалось, его это ни капли не волновало.
Донхек гадал, насколько страшными были его сны, если он совсем не боялся того, что с ним может случиться на ночных улицах.
«Ты пришел с новостями?»
- С новостями? – переспросил Донхек и перевернулся на спину, закинув руки за голову. – Наверное, да. С нашим другом происходит что-то странное.
Он повернул голову, но, увидев только любопытный взгляд, пояснил:
- Ты когда-нибудь думал, что он может влюбиться?
- Поговорим? – раздалось из-за двери.
Чжинхван придирчиво осмотрел барабан револьвера и, не обнаружив ни единой пылинки, еще раз прочистил шомполом дуло и отложил его в сторону. После этого, задумчиво осмотрев свою коллекцию, с нежностью взял любимую винтовку. Она была старой, возможно, даже принадлежала к самому первому поколению, и он не пользовался ею уже больше пятнадцати лет.
С тех пор, как застрелил смотрителя своего приюта.
Чживон постучал еще раз и, не дождавшись ответа, осторожно и максимально деликатно зашел внутрь. Он застыл на пороге сразу же, как только увидел, что по узкой кровати разложен весь арсенал Чжинхвана, и явно подумал, что хорошо бы зайти сюда лет через сто.
- Что? – недружелюбно спросил Чжинхван, и контраст с нежностью в его взгляде, которым он смотрел на свою винтовку, был поразительным.
- Как дела? – непринужденно спросил Чживон. За те несколько лет, что они были знакомы, он привык к тому, что Чжинхван готов яростно защищать все, что ему дорого, но к такой защите прилагается не самый сладкий характер.
И время, когда от его убийственной ауры все внутри сжималось, уже давно прошло.
- Ребра целы, – процедил Чжинхван и придирчиво осмотрел винтовку на наличие пыли и грязи. Он очень педантично чистил свой арсенал, но иногда из-за количества заказов не успевал делать это вовремя.
А в последние дни было как-то не до этого. Да и вообще – с того момента, как они с Чживоном познакомились и, тем более, начали жить вместе в небольшом старом ангаре, кое-как оборудованном для жизни, привычному распорядку существования как-то незаметно пришел конец.
И, если бы инспектор Ку Чжунэ подождал со своим расследованием еще хотя бы месяц – по мнению Чжинхвана, все нормальные инспекторы так и делают – если бы Чживон продал машину покупателю, и можно было спокойно завершить свое последнее дело, то они бы смогли надолго уехать в какое-нибудь кругосветное путешествие, во время которого о делах Чживона забыли бы даже самые дотошные полицейские.
Чжинхван отложил винтовку, собрав ее привычными движениями, и меланхолично подумал о том, что, к сожалению, убить Чжунэ сейчас означало бы привлечь к делу Чживона внимание всей полиции города.
- Скоро фестиваль, – зачем-то сказал Чживон, уперевшись плечом в стену и с какой-то неописуемой грустью посмотрев в тот кусок голубого неба, который виднелся из небольшого окна под потолком.
Они не спорили, когда Чжинхван захотел выбрать себе эту комнату из двух соображений: через такое окно его никто не смог бы застрелить и, в случае чего, с площадки перед комнатой было бы удобно обороняться. В тот момент Чживон только фыркнул, прекрасно понимая, что в большинстве своем будет ночевать рядом с разобранными автомобилями, и, кроме того, Чжинхван не будет стрелять в непрошенных гостей, зная, что его друг тоже находится внизу.
Если бы Чжинхван вырос в любящей семье, к примеру, такой, какая была у Ханбина, он был бы самым мягким и добрым человеком на свете.
- Да, – отозвался Чжинхван, зная, что друг все равно не уйдет, пока не добьется удовлетворительного результата от разговора. – Скоро.
Фестиваль должен состояться в конце августа, уже через две недели, когда летняя жара окончательно спадет, а ночи станут достаточно темными для того, чтобы каждый в городе сумел увидеть в небе фейерверк.
Другие дети из приюта ждали конца лета именно из-за этого – хотели посмотреть на ночь, которая окрашивалась разными цветами, и провести день спокойно и свободно, пока пившие всю ночь смотрители отсыпались и отходили от похмелья.
Чжинхван ждал фестиваль по другой причине.
Самым любимым его моментом была та часть фестиваля, когда над городом, один за другим, начинали проплывать расписанные в честь праздника дирижабли.
По традиции считалось, что конец лета был идеальным днем для того, чтобы начать долгое путешествие.
И каждый год находились люди, которые садились в дирижабли и улетали туда, где давно хотели побывать.
- Мне жаль, что я не смогу с тобой пойти, – выдохнул Чживон через какое-то время. Чжинхван покосился на его виноватое лицо и вздохнул – Чживону было жаль, что он не сможет пойти с ним на фестиваль, но он считал совершенно правильным заковывать его в корсет и отправлять строить глазки инспектору.
- Ничего, – мстительно усмехнулся Чжинхван. – Мой новый лучший друг – инспектор Ку Чжунэ – с радостью составит мне компанию.
- Он тебя пригласил?
От сожаления Чживона не осталось и следа – он снова стал собой, на редкость бестактным, донельзя красивым и страшно теплым человеком, одно существование которого постоянно сбивало Чжинхвана с толку.
- Нет, – честно ответил Чжинхван. – Но, если он этого не сделает, я позову его сам.
Чживон тихо фыркнул и расслабленно рухнул на пол рядом с кроватью, всем своим видом показывая, что как никто другой готов слушать подробности. Чжинхван три дня практически не выходил из комнаты и игнорировал Чживона с таким упорством, будто тот выбросил весь его арсенал, но, проснувшись сегодня утром, понял, что все было не так уж и плохо.
И, вздохнув, начал рассказывать.
- Госпожа Ким… – начал Донхек, но оборвал фразу на середине. Он произносил это имя не для того, чтобы выпытать у Чжунэ информацию, а для того, чтобы снова увидеть на его кислом лице гамму плохо скрываемых эмоций.
- Шах, – предупредил Чжунэ, и, бросив взгляд на доску, Донхек понял, что этот раунд ему не выиграть. Пока он расслабленно плел свои интриги, думая, что Чжунэ слишком погружен в себя, белых фигур на доске стало на порядок меньше.
Спохватываться было поздно.
- Госпожа Ким, – продолжил Донхек мстительно, двигая своего короля на клетку назад. – Согласилась встретиться с тобой еще раз?
Три дня назад, поднявшись в их кабинет на несколько минут позже, он впервые в жизни увидел Чжунэ в замешательстве.
При ближайшем рассмотрении их посетительница оказалась довольно милой, хоть и болезненно-бледной. Она спокойно улыбалась, даже не смутившись того, что ей не предложили присесть, и ждала, пока инспектор, искавший свидетелей по делу ее брата, вернет самообладание на место и задаст ей хотя бы несколько вопросов.
Старая лампа над ними опасно замигала.
- Шах, – вместо ответа сказал Чжунэ, небрежно смахнув с доски белую королеву и водрузив на ее место своего слона.
Донхек тоскливо посмотрел на красивое закатное небо, в которое многочисленные заводы в западной части города беспощадно выталкивали клубы дыма, и подумал, что уже час как мог быть дома. Он закончил с отчетами, и заслужил целую неделю нормального сна – до тех пор, пока им с Чжунэ не предстоит снова разыгрывать ночное патрулирование.
В этот раз они играли на право провести посмотреть на фейерверки из окна кабинета – места в буквальном смысле в первом ряду на фестивале были единственным преимуществом этого кабинета. О том, чтобы сделать это вдвоем, и речи быть не могло. Донхек видел лицо Чжунэ каждый день с того момента как они начали работать вместе, и не горел желанием провести в его обществе единственные выходные.
- Я не знал, что у него есть сестра, – негромко сказал Донхек, безнадежно отодвигая своего короля влево. Он собирался не сдаваться до последнего, пусть даже игру придется растянуть еще на полчаса.
- Если бы я собирался совершать преступления, даже мелкие, то оборвал бы все связи с семьей с самого начала, чтобы никто не мог меня шантажировать, – произнес Чжунэ, в первый раз за это время оторвав взгляд от доски и посмотрев на напарника.
Донхек едва сдержался, чтобы не сказать, что Чжунэ наверняка думал о криминальной карьере – как раз для того, чтобы никогда в жизни не общаться со своей семьей.
Но он и так был в шаге от этого.
- Вряд ли кто-то смог бы шантажировать тебя твоей матушкой, – осторожно сказал Донхек, чтобы разрядить напряженную атмосферу, которая появлялась каждый раз, когда Чжунэ думал о родителях.
Чжунэ был стихийным. Он вел себя как профессионал, когда это требовалось, но все остальное время позволял своим эмоциям создавать атмосферу. Он не прятал их, но никогда не старался объяснить.
Ханбин привык к этому гораздо раньше, чем Донхек. Он научил всех людей в их окружении понимать Чжунэ, даже притом, что у него было не так много возможностей объяснить все тонкости словами.
У Донхека в жизни было двое людей, которым он верил и доверял.
- Хотел бы я на это посмотреть, – криво улыбнулся Чжунэ и, посмотрев на доску, объявил:
- Шах и мат.
Донхек пожал плечами. У него с самого начала не было планов на кабинет. В конце концов, вся его семья сюда бы просто не поместилась.
Но отдавать эту возможность Чжунэ без боя он не собирался.
- Завтра, – сказал Чжунэ, сталкивая с доски фигуры вслед за Донхеком, чтобы сложить их в коробку. Они всегда собирали шахматы почти синхронно, не сговариваясь, независимо от того, кто победил.
Когда Чжунэ наклонял голову, синяки под его глазами виднелись пугающе отчетливо. Донхек ощутил укол жалости и почти предложил свою помощь с патрулированием, но потом одернул себя.
Начало карьеры в полиции подарило ему способность делать правильный выбор между сном и сопереживанием людям, которые в этом не нуждаются.
- Надеюсь, завтра ты будешь готов чуть лучше, – хмыкнул Донхек, захлопнув коробку с шахматами.
Он с наслаждением потянулся на стуле, думая о том, как сладко проспит до утра.
Чжунэ ничего не ответил – уже крепко задумался о чем-то, сложив руки перед собой. На его лице все еще отображалось то самое замешательство, которое Донхек увидел в день появления госпожи Ким. И он был бы готов даже отдать весь сон на этой неделе за возможность узнать, что в этот момент творилось в голове у Чжунэ.
- Пригласишь ее сюда? На фестиваль.
Еще неделю назад Донхек был уверен, что Чжунэ планирует провести свои выходные или на работе, или дома, желательно, не отходя от кровати дальше, чем в уборную. Но теперь у него были все основания полагать, что Чжунэ согласился на игру не ради спортивного интереса.
- Могу убрать бумаги на случай, если ты захочешь зажечь свечи, – продолжил Донхек, не дождавшись никакой реакции.
Но вместо ответа Чжунэ только откинулся на спинку стула и, посмотрев куда-то в потолок, загадочно улыбнулся.
Как это часто случалось, от такой улыбки Донхеку стало не по себе.
«Доброе утро».
Хмуриться в ответ на яркую улыбку Ханбина было невозможно, и Чжинхван уже через несколько секунд почувствовал, как отступило то дурное настроение, которое преследовало его с момента пробуждения.
- Ты рано, – заметил он, про себя подумав, насколько неуместно Ханбин в своей дорогой и очень чистой одежде выглядел на их импровизированной кухне – в ничем не огороженном углу ангара, мебель в котором в основном состояла из автомобильных частей. Но, в то же время, когда он не приходил неделями, как в этот раз, было немного… Пусто.
И Чживон, которому нельзя было высовываться наружу, ходил с мрачным лицом и практически лез на стену от тоски и неизвестности.
«Не спалось».
Чжинхван плюхнулся на старое сидение – других стульев в их доме попросту не было – и взял со стола свою кружку с чаем. Ханбин позаботился о нем заранее, даже не зная наверняка, спустится ли он к завтраку, и каждый раз Чжинхван чувствовал себя примерно одинаково – как старя злобная собака, всю жизнь прожившая в одиночестве на заднем дворе и внезапно переехавшая жить в огромную теплую и дико комфортную комнату, полную любящих людей.
Привязываться к Ханбину было глупо, и эта привязанность была чужеродной, теплой, человеческой, такой же сокровенной, как необъяснимая и хаотичная влюбленность в Чживона.
Однако ревновать этих двоих друг к другу было бессмысленно.
«Я принес вам завтрак».
Завтрак состоял из свежего белого хлеба, который Ханбин наверняка утащил с кухни, как только его испекли, здорового куска домашнего сыра, которого им с Чживоном в давние голодные времена хватило бы на неделю, и запеченной до золотистой корочки куриной тушки.
Ханбин приносил им еду чуть ли не с первого дня знакомства и называл это своей личной благодарности за дружбу.
Чжинхван подозревал, что он тоже видел в нем старую злобную собаку, путь к сердцу которой мог лежать только через еду, улыбки и внимание.
- Спасибо, – кивнул Чжинхван, выдавив из себя улыбку. Его настроение стремительно улучшалось, но падало каждый раз, когда он думал, что сегодня ему снова предстоит быть затянутым в корсет.
Убить инспектора Ку Чжунэ было бы так легко и просто по сравнению с этим, и можно было бы даже убедить Чживона сбежать и скрываться до конца жизни где-нибудь на краю мира, но Ханбин был первым, кто высказал все аргументы против убийства, и в этот момент он выглядел таким взволнованным, что Чжинхван невольно согласился на дурацкий план.
Лишь бы не прибавить ему еще несколько ночных кошмаров.
- Почти закончил, – объявил Чживон, бесцеремонно увалившись на сидение рядом с Ханбином. При этом от Чжинхвана не ускользнуло, что он почти дотронулся до Ханбиновых волос, но в последний момент обнаружил на пальцах пятна масла, поэтому сразу же небрежно одернул руку. Ханбин в этот момент смотрел в другую сторону и совсем ничего не заметил, хотя внутренне все равно сжался от внезапной близости.
Чжинхван поблагодарил небо за то, что из-за плохого настроения проторчал под одеялом немного дольше, чем обычно позволял себе по утрам, и не увидел сцену воссоединения. Чживон горячо отрицал, что между ним с Ханбином что-то было, но его слова настолько расходились с действиями, что вообще не имели никакого значения.
Они настолько привыкли к тому, что Ханбин часто сбегал к ним из дома, что невольно начали тосковать, когда тот стал выбираться сюда намного реже.
Чживон тосковал так, как тосковали все трудоголики – яростно зарывался в работу, которую забросил в тот момент, когда внезапно обнаружил себя в числе разыскиваемых преступников и еле-еле ушел от полицейского патруля, и поэтому машина рисковала быть готовой гораздо раньше, чем появилась бы возможность отдать ее покупателю. Чживону не было смысла высовываться сейчас, к тому же, он не нуждался в деньгах. Последние шесть раз у него были очень щедрые заказчики.
И, кроме того, в тайнике, среди его инструментов, лежал их с Чжинхваном мини-банк на случай если придется экстренно сматываться из города. Они вложились туда поровну, когда только перебрались в этот ангар, потому что не ожидали, что получится осесть здесь надолго.
Этих денег хватит на три-четыре года спокойной жизни. Если, конечно, недоброжелатели после побега не доберутся до них раньше.
- Она будет самой быстрой в этой стране, – чуть ли не с нежностью сказал Чживон, и в этот момент Чжинхван очень сильно засомневался, что автомобиль вообще когда-нибудь доедет до заказчика. Сидеть за рулем Чживону нравилось не так сильно, как собирать все детали воедино, но свою долю удовольствия от этого он тоже получал.
Чжинхван потянулся за хлебом, и от этого движения порез на руке снова противно заныл. Он всеми силами попытался не поморщиться, но от Ханбина все равно не укрылось выражение на его лице.
Прошло уже больше трех недель, а рана так и не думала затягиваться, несмотря на то, что Чжинхван своевременно обрабатывал ее и менял повязки.
«Если хочешь, я могу спросить у нашего врача, что можно сделать».
Чжинхван покачал головой, едва удержавшись от резкого ответа. Ханбин и так принес едва ли не половину домашней аптечки, когда встретил перед их домом Чжинхвана, обмотавшего руку курткой, чтобы не оставлять за собой кровавых следов.
- Заживет.
Чжинхван не был суеверным. Сколько бы ему ни говорили, что раны, оставленные людьми, которые не хотят умирать, заживают намного дольше, он никогда не придавал этому значения.
Несмотря на то, что спустя такое долгое время порез все еще выглядел так, будто он получил его только вчера.