fragile moments

[горган]

Название: fragile moments
Автор:  they all like Carmen
Коллажист:  горган
Фандом: Bangtan Boys (BTS)
Пэйринг: Юнги/Чимин, Тэхён/Юнги
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, романтика, повседневность
Предупреждения: ООС, АУ, нецензурная лексика
Размер: 10319 слов
Саммари: Это лето и на вкус, и на запах — сплошное подростковое разочарование, и Юнги думает, что рано или поздно это должно было его настигнуть. Все эти псевдодушевные травмы, разломы в отношениях и поиск самого себя, но как не вовремя, как не вовремя! И всё-таки, наверное, лучше сейчас, чем спустя ещё какую-то неизвестность. Нужный момент, тот самый, единственно правильный, сколько его не жди, всё равно не настанет.

i

Если честно, Юнги часто не понимает, почему не убил Чимина ещё в первую встречу за потрясающий идиотизм, гиперэнергичность и дурацкий смех. Более того, он не понимает, откуда у Чимина взялись его номер мобильного и наглость на то, чтобы начать строчить сообщения в девять часов безмятежного субботнего утра, которое Юнги с чистой совестью собирался провести в постели. Тогда, широко зевая и ругаясь, но всё-таки отвечая, он даже не подозревал, что так начинается крах его жизненного уклада, интервенция Пак Чимина в уютный мир Юнги, который тот вообще-то скрупулёзно создавал долгое время и точно не собирался никого туда впускать.
Чимину, кажется, абсолютно всё равно, что думает по этому поводу Юнги, до лампочки все его обзывательства и бесконечные ворчания по поводу и без (хотя Юнги никогда не признается, что в Чимина просто удобно бурчать, потому что он воспринимает всё очень просто и спокойно, разве что дуется по-детски). Он смеётся оттого, как Юнги бесится, улыбается широко, и его лицо расплывается, щёки растягиваются в бесконечность и, кажется, сияют.
Это раздражает.
Они сидят на газоне рядом с баскетбольной площадкой, тонкие травинки щекочут колени и ладони, Юнги щурится на солнце, пока Чимин водит пальцами по баскетбольному мячу, повторяя чёрные линии. Они молчат, и молчание натягивается между ними, словно тонкая невидимая нить, соединяет сомкнутые губы — стоит открыть рот, и эта нить наверняка лопнет, порвётся, как рвётся паутина от неосторожного движения. Юнги запрокидывает голову, подставляя лицо солнечным лучам, скользящим по лбу и щекам, словно свет прожекторов.
Чимин поворачивает голову и улыбается.
— Ещё разок?
Нитка между их ртами рвётся. Юнги пожимает плечами, но всё-таки поднимается на ноги и торопливо отряхивает налипшие на шорты травинки, Чимин вскакивает следом и вертит в руках мяч, ударяет им пару раз о землю и подскакивает к кольцу — мяч скользит в металлический круг и, задев сетку, вновь падает ему в руки.
Раз-два-три, считает Юнги, и мяч оказывается в его руках.
Чимин недовольно кривится, его тень вытянутым чёрным пятном ложится на землю; они играют, и Чимин как всегда проигрывает, но он на самом деле кое-чему научился с момента их знакомства.
Чимин обнимает его за шею, притягивая ближе, улыбается куда-то в ухо и говорит:
— Я люблю тебя, хён, — и это «хён» превращается во что-то тягучее, вливаясь Юнги в уши.
Он тычет Чимину локтем в живот, и тот недовольно ойкает и кривит губы.
Юнги улыбается.

Англия говорит «да» однополым бракам, когда Юнги лениво перещёлкивает каналы, время тянется унылой чередой вечерних новостей, развлекательных шоу, которые больше утомляют, серьёзно, и программой про шимпанзе по «энимал плэнет». Ему на самом деле нечем себя занять, а телефон просто подворачивается под руку, и нет никакой магии в том, что всего спустя полчаса Намджун оказывается в его квартире.
У Намджуна есть пиво, и Юнги искренне рад его видеть хотя бы поэтому; они падают на диван, и Намджун рассказывает о том, что хочет попробовать записать собственный трек, а ещё потом обязательно трек с Сокджином, и Юнги бросает ему в голову пустую банку из-под пива, мол, чувак, не дури. Юнги давно забросил все свои мечты про андеграундную тусовку, тексты, которые найдут отклик в чужих головах и сердцах, и бла-бла-бла. Намджун ещё чего-то барахтается, пытается пробиться в тот самый волшебный мир, и Юнги, в общем-то, всё равно, но тащить туда Сокджина, который пусть и по-своему неплохой парень, но настолько типичный «белый воротничок», что даже как-то неловко — это слишком.
Намджун отмахивается, говорит, что Юнги сам дурак, а потом даже вворачивает что-то про силу юности, и Юнги ржёт, проливая пиво на футболку.
Они перетирают за музыку, за баскетбол, за политику тоже немного, и Юнги злится, когда Намджун делает это снисходительное выражение лица и улыбается ещё так дружелюбно, что его хочется хорошенько побить и напомнить, кто кому здесь хён.
Разговоры заканчиваются, когда заканчивается пиво, Юнги очень хочет спать, а Намджун перед уходом зачем-то говорит про Англию, про однополые браки и обещает устроить мальчишник в Лас-Вегасе и не пригласить туда холостого и одинокого Юнги. Тот сонно кивает, называет Намджуна совершенно ужасным другом, а тот только гогочет — громко и пьяно — и уходит. Юнги заворачивается в плед и перекатывается на бок, хмель в голове мерцает золотой лёгкой дымкой, и единственное, о чём он жалеет — то, что не спросил Намджуна, с чего тот вообще решил, что женится раньше.

У Юнги в голове полная каша, и он почти готов поклясться, что больше никогда не будет пить, потому что что-то там, в мозгу, переклинило, и сейчас он опять в полной растерянности. Юнги думает, что думать-то надо бы поменьше и закрывает лицо руками.
Солнечный свет пробивается сквозь жалюзи, и тонкие тени чертят полосы на стене, словно пешеходный переход. Юнги ворочается под одеялом и, не открывая глаз, тянется рукой в сторону в попытке нащупать телефон.
Пак Чимин не изменяет своим привычкам, думает Юнги, лениво пролистывая сообщения. На часах одиннадцать утра, и, может, это не так уж и смертельно. Чимин желает доброго дня и ставит в конце предложения с десяток сердечек, от которых рябит в глазах и ощутимо подташнивает. Юнги посылает его на хрен, а потом предлагает зайти — день-то всё равно свободный, а прозябать в одиночестве как-то не хочется.
Чимин говорит «конечно, хён, да, я знаю, что ты по мне скучаешь» и присылает селфи — улыбчивое лицо расплывается по экрану, и Юнги замечает у Чимина за плечом стенд с минералкой.
«Возьми мне чипсов», — пишет он, в одной руке держа телефон, а другой пытаясь сложить одеяло.
Чимин ничего не отвечает, а через час заявляется с пакетом ярко-зелёных яблок, и Юнги жонглирует ими, а потом заряжает одним Чимину в голову, и тот притворно охает, падая на диван.
Чимин дурак, но с ним намного проще, и Юнги перестаёт чувствовать себя таким неожиданно потерянным. Это лето кажется каким-то совсем дурацким, едва начавшись, словно он провалился во временную яму или типа того.
Чимин топчется у Юнги за спиной и кладёт подбородок ему на плечо, пока тот возится у холодильника, пытаясь решить, что бы приготовить на ужин. Чимин тёплый, горячий почти, но Юнги позволяет ему виснуть на себе, позволяет цепляться за рукав ветровки и бездумно дуть куда-нибудь в затылок, так, что по коже табунами скачут мурашки. Чимин ведёт себя как большой ребёнок, и если раньше это раздражало, то сейчас Юнги совсем с этим свыкся и по-другому сам не может.
Готовить в четыре руки сложно и весело, Чимин опрокидывает солонку и ползает у Юнги под ногами с тряпкой, а тот пытается пнуть его под зад, пока грызёт найденную в холодильнике морковку и варит рис.
Чимин смотрит на часы, а потом на Юнги и бросает тряпку в раковину.
— Мне надо идти. Обещал Тэхёну посмотреть с ним «Стального алхимика». Ну, который по оригинальной манге, а не та хрень, которую сняли сначала, — Чимин склоняет голову к плечу и смотрит на Юнги, словно хочет что-то добавить или объяснять дальше, что, зачем и почему.
Он закусывает губу, взгляд внимательный, и Юнги думает, что он, наверное, чувствует себя виноватым за то, что должен уйти, за то, что у него, кроме Юнги, есть Тэхён, которому тоже надо уделить немного времени. Как будто у Юнги, кроме Чимина, никого и нет.
Юнги моргает и с громким хрустом откусывает половину моркови.
— Всё в порядке, — говорит он и провожает Чимина до дверей, а тот машет на прощание и тянет по губам привычную улыбку. — Удачи.

Юнги скучно, он смотрит «Бойцовский клуб» и чувствует себя неожиданно злым, читает пару страниц из «Ловца снов» Кинга, с которым он борется уже полгода, но строчки расплываются перед глазами, и слова разбегаются кто куда, утаскивая за собой по крупицам весь смысл прочитанного. Юнги злится ещё больше, проливает на себя кофе и заканчивает бессмысленный вечер тем, что играет до двух ночи в зуму. Кликанье по кнопке мыши немного разгоняет раздражение, после которого остаётся что-то вроде тоски, заполняющей всю комнату, словно дым.
Вдох-выдох, Юнги закрывает жалюзи, отрезая себя от тусклого света фонарей, и пишет Намджуну, что его вчерашние слова звучали как-то неправильно в контексте однополых браков, и спрашивает, не пытался ли Намджун донести до него что-то очень важное.
Намджун посылает его на хуй и говорит, что в следующий раз пиво точно будет за счёт Юнги.
Сон никак не идёт, Юнги лежит в темноте и залипает невидящими глазами в дверцу шкафа, у него болит голова, ему до отвратительного никак, и он почти чувствует остаточное тепло от чиминовых рук на своих плечах.
Ему на самом деле уснуть бы уже давно, а не таращиться в темноту — только в голове поднимаются гудящим осиным роем всякие мысли. Юнги думает про то, что в понедельник на работу, думает, что надо сходить в магазин за продуктами и разобрать старые диски, на которые он поглядывает изредка уже месяца три. Не слушает давно, а они всё пылятся, и выбросить как-то жалко, что ли.
Все его мечты в этот момент заканчиваются на том, чтобы просто вырубиться и выспаться — хотя он каждый раз говорит себе это, каждый раз обещает, а в итоге ходит чуть живой. Последние лет семь ходит, забыл уже, как можно жить без мешков под глазами и слипающихся век.
За окном шуршат по асфальту шины проезжающей мимо машины — у кого-то какие-то дела, встречи, свидания, а у Юнги темнота, словно он в яме какой-то или норе.
Юнги закрывает глаза и, кажется, почти готов заснуть.
Обрывки прошедших дней всплывают в голове, и он на самом деле уже не может это контролировать. Пока Англия говорит «да» однополым бракам, Намджун собирается жениться, а Чимин забирается к Тэхёну на кровать и смотрит двенадцатую серию «Стального алхимика», Юнги прижимается щекой к подушке и натягивает одеяло до подбородка.
Юнги бы на самом деле не обратил на это никакого внимания, правда, никакого, только всё так совпало, выложилось в цепочку, и хрен его знает, что теперь делать.
Всё это — от одиночества, прерывающегося лишь на редкие часы по вечерам, когда можно подшутить над Чимином или поспорить с Намджуном, от недостатка свежего воздуха и неумения управляться с собственной головой.
Уткнувшись носом в несвежую наволочку, Юнги — сонный и злой, заскучавший и потерявшийся в бесконечном потоке остаточных мыслей — представляет себя геем. Парнем, который любит других парней. Думает, как выглядел бы, обнимая сильную шею, а не тонкую талию. Целуясь, чувствовал бы щекой чужую щетину, а не запах вишнёвого блеска для губ. Позволил бы касаться себя грубым рукам, сильным вроде чиминовых. И чтобы на запястьях чётки или массивные часы вместо ярких браслетов. Короткие жёсткие волосы — длинным и мягким. Вместо лёгких платьев мятые футболки, пахнущие потом.
Юнги чувствует себя немного идиотом.
По крайней мере, он не чувствует себя геем.
Юнги знает разницу. Но ощущает смутное беспокойство: это не то, о чём ему бы хотелось думать. Сами мысли пробуждают в нём какое-то ленивое, непонятное раздражение. Юнги всё равно, гей кто-то или не гей. Кто-то, но не он сам.
Он забывает об этом быстрее, чем ожидал, и, в общем-то, ему не на что жаловаться.
Он отрубается, чтобы проснуться следующим утром от очередного дурацкого эсэмэс.

Чимин почти исчезает из его жизни на долгие две недели. Подготовка к бесчисленным зачётам отнимает у него всё свободное время, и в редкие встречи с Юнги вместо того, чтобы сыграть во что-нибудь или выбраться на прогулку, он валится мешком на диван и лежит пластом, изредка перекатываясь с живота на спину.
Он жалуется, что на него теперь с трудом налазит любимая бейсболка и «это стопудово из-за того, что голова забита всей этой мудрёной хренью». Юнги только хмыкает и пинком под задницу пытается согнать его с дивана. Чимин ойкает, хнычет неправдоподобно, называет Юнги бесчеловечным хёном, но всё-таки двигается, освобождая место.
Юнги думает, было бы круто, если бы его зачёты прошли уже побыстрей, чтобы без хвостов и прочей мути, и они с Чимином стали бы видеться привычные почти-каждый-день. Отсутствие Чимина под рукой неожиданно давит на Юнги: он целыми днями пытается убить скуку, до раннего утра шатается по сайтам или зависает на ютубе и почти перестаёт контактировать в внешним миром. Без Чимина — его идиотизма, гиперэнергичности и дурацкого смеха — становится как-то пусто. Юнги от отчаяния даже как-то раз пишет Тэхёну в каток «не хочешь куда-нибудь выбраться» и только после отправки вспоминает, что у того сейчас тоже напряжённые времена с учёбой.
В любом случае, Тэхён на его сообщение не отвечает. Это не то чтобы задевает Юнги, но неприятный осадок всё равно остаётся.
Чимин кладёт голову ему на плечо и устало закрывает глаза, кажется, ещё немного и он заснёт прямо так. Вид у него совсем хреновый, и Юнги едва сдерживается, чтобы не отпустить замечание о том, что раньше надо было учиться, а не сидеть сейчас над учебниками и конспектами, впопыхах пытаясь хоть что-нибудь запомнить, но вовремя вспоминает о том, что сам вызванивал Чимина по вечерам, когда нечем было заняться. Чимин бурчит что-то неразборчивое и потирает щеку ладонью, и где-то в этот момент Юнги вспоминает ночь с субботы на воскресенье, вспоминает вечерние новости и намджуново лицо с чуть поплывшим, пьяным взглядом.
Юнги чувствует себя немного идиотом, но всего на секунду ему хочется наклониться ближе и поцеловать Чимина.
Он заторможено моргает и поводит головой из стороны в сторону, словно грустный лохматый пони.
Опускает взгляд на свои ладони, а потом вновь внимательно смотрит на Чимина. И, может быть, ему всё-таки немного хочется.
Чимин делает вид, что уснул, а когда Юнги сбрасывает его голову с плеча, канючит, что слишком устал и хочет остаться у него ночевать. Он надувает губы и делает этот жалостливый взгляд, но у Юнги давно иммунитет к любым формам чиминового эгё — он берёт его голову в захват и ерошит волосы, пока Чимин повизгивает и пытается отбиться.
У Чимина красные щёки, и тёмные пряди топорщатся во все стороны, игнорируя все законы физики.
Юнги прикрывает глаза на пару секунд и возвращает себя в реальность.
Чимин зевает и говорит: «Пока».

Это не то, что Юнги хотел бы когда-нибудь узнать. Оборотная сторона самого себя, что-то, о чём и думать-то было странно, дико даже, оказывается неожиданно близко. Словно Юнги шёл, не глядя под ноги, и не заметил гадюку, свернувшуюся среди сухой травы. И сейчас он едва дышит, он замер, он ждёт нападения или первой же возможности двинуть куда-нибудь в сторону.
Юнги обещает себе быть внимательнее.
В следующий раз.
Летний тёплый ветер шевелит листья деревьев и треплет прохожих по волосам, Юнги возвращается домой по вечерним улицам, когда получает сообщение. Тэхён пишет «пожелай мне удачи», и Юнги почему-то останавливается посреди дороги, разглядывая экран, а потом забрасывает телефон обратно в карман джинсов, так ничего и не ответив.
Юнги двадцать два и последнее, чего он ожидает — проблем с собственной ориентацией. Проблем с головой. Проблем с лучшим другом.
Он потирает лицо ладонями и считает вдохи-выдохи. Наверное, у него просто слишком давно никого не было. Наверное, он слишком долгое время был один или вроде того. Наверное, Чимина вокруг стало слишком много — непозволительного много.
Юнги заходит в ближайший минимаркет и покупает бутылку колы и яблоко, ярко-зелёное, круглобокое яблоко. Он подбрасывает его в руке всю дорогу до дома и думает, что все проблемы от Англии и однополых браков. От вечерних новостей, пива и бессонницы.
Чимин пишет «эй, хён, нам очень нужна удача» и присылает очередную селку — на фото кроме него оказывается ещё и оттопыренное тэхёново ухо вместе с парой оранжевых прядей. Юнги кусает яблоко и набирает быстрый ответ.
«Удачи, придурки».
Удача, она им всем очень понадобится.
Юнги надеется, что всё это пройдёт в скором времени, что это лишь оттого, что Чимина в последние две недели катастрофически не хватает. Не хватает его откровенно идиотских шуток и смеха, не хватает вечных прикосновений и объятий, не хватает прогулок по вечерам и часов, проведённых за игрой в баскетбол в соседнем парке.
Все проблемы от Пак Чимина.
Юнги злится и не знает, на кого больше — на него или на себя. Кола заполняет рот и перетекает в горло сладковатой волной, но этого едва ли хватит на то, чтобы затушить разгорающееся внутри чувство.
Юнги чувствует себя смертельно обиженным.
И смертельно больным.

Юнги вспоминает о том, как раньше всё было просто и удобно, уютно даже. Вот они такие прекрасные друзья, со своими недостатками, конечно, но ведь на самом деле искренние друг с другом.
Потом он думает о том, в какой пиздец всё это вылилось за такой короткий срок. Чимин сдаёт все зачёты на «хорошо», Тэхён что-то там заваливает и бегает туда-сюда с пересдачей, они вновь вместе и все дела.
Юнги тащит Чимина на край города и выгуливает среди покосившихся от старости заброшенных домов; они перескакивают через прутья арматуры, бетон крошится в пыль под их кроссовками, и она , поднявшись в воздух, оседает на одежде. Чимин перескакивает с одной побитой бетонной плиты на другую и говорит о том, что здесь наверняка должны быть призраки. Жертвы маньяков, глядящие из провалов окон, или самоубийцы. Или неудачники-рабочие, напоровшиеся на какой-нибудь железный прут. Получившие кирпич в голову, стоило всего раз пренебречь правилами безопасности. Чимин говорит всё это, и его голос дрожит.
Юнги вот тоже пренебрёг правилами безопасности, и, честное слово, лучше бы кирпич.
Они бредут вдоль пустующей дороги, в выбоины асфальта редкие порывы ветра заносят мелкий песок. Юнги поворачивает голову и смотрит на Чимина. В какой-то момент он чувствует себя бесконечно уставшим. Он оглядывается мысленно назад и вспоминает последние дни, в которых каждая мысль жжётся, каждое прикосновение словно разъедает кожу. Юнги очень надеется на то, что всё это пройдёт, что это не навсегда и не смертельно, но у него на самом деле нет никакого желания ждать. И вот поэтому Юнги останавливается на обочине дороги, опускает голову, пряча глаза от солнца, и наступает на ползущего мимо муравья.
Юнги говорит:
— Эй, Пак Чимин, — и делает шаг назад.
Юнги говорит:
— Ты идиот, — Чимин кривится и надувает губы.
Юнги говорит:
— Ты мне нравишься.
Он радуется, что у Чимина получается понять всё неправильно, но как надо с первого раза, без лишних слов и расспросов. По взгляду, по плотно сжатым губам и нахмуренным бровям. По голосу и тому, как шелестят подошвы кроссовок по асфальту. У Чимина хватает мозгов или чутья, чтобы понять, что это не очередная идиотская шутка. Что это вообще не шутка.
Никаких подколов, насмешек и прочего.
Юнги, во всяком случае, ни хрена не смешно. Он делает ещё один шаг назад, подошвы шуршат по асфальту — звук чем-то неуловимо похож на змеиное шипение.
Чимин смотрит широко распахнутыми глазами, и это выглядит как-то странно. Юнги привык видеть щёлки-полумесяцы в обрамлении коротких жёстких ресниц — вечных спутников его улыбки. Только сейчас Чимин не улыбается — уголки его губ вздрагивают и опускаются, а на лице появляется совсем новое, невиданное прежде выражение.
Юнги хочет выть волком, собакой бродячей. Сколько он всего наговорить успел, бросался такими словами, которые и уколют, и порежут, а Чимин в ответ всё только смеялся да щурился, словно на солнце. А сейчас вот не смеётся. Концентрированное разочарование, острая боль, «я тебе верил» — всё мешается, всё отражается на его лице. Юнги считывает каждую эмоцию и мысль — в редких взмахах ресниц, вскинутых бровях и складке на лбу. Чимин ранен, Чимину больно, и Юнги — неожиданно — тоже.
Всё это очень не смешно.
Юнги чувствует, как в одно мгновение их миры сталкиваются. Никакого грохота — только пыль, бетон и стекло. Это ответ году дружбы, пяти тысячам сообщений в какаотоке и планам на будущее. Чимин забрался слишком далеко, Юнги был не готов. Не попрятал скелеты в шкафы, не прикрыл распахнутые настежь окна и дверь на балкон.
Единственное его оправдание — он совершенно искренен.
— И всё это время..? — Чимин вскидывает брови ещё выше, и они теряются за тёмной чёлкой.
Юнги не может сдержать смешок.
— Нет, без задней мысли.
Чимин кивает, взгляд растерянный, взгляд болезненный.
Юнги делает очередной шаг назад. Это вместо «извини» и «я не хотел, чтобы так вышло». Вместо «я плохой шутник» и «а друг ещё хуже». Вместо «мне должно было быть больнее» и ещё тысячи слов.
Молчание проглатывает их огромным океанским чудовищем, фразы, собирающиеся сорваться с языка, вымываются солёной гадкой водой.
Юнги салютует Чимину бейсболкой и улыбается. Ещё шаг, ну же.
Солнце печёт спину, взгляд Чимина — лицо.
Чимин кивает и уходит первым, чёрные волосы блестят на солнце как смола или вороньи перья, асфальт под кроссовками нашёптывает «ну и мудак», непонятно только кому.
Юнги смотрит ему в спину, Юнги ещё на что-то надеется, Юнги делает шаг назад, пересекая разделительную черту, чередой белых плоских змей вьющуюся по дороге. Вот тебе и шутки, и дружба, и август; Чимин уходит всё дальше, Чимин не оборачивается, Чимин достаёт из кармана спутанные наушники и останавливается, чтобы их распутать. Юнги всё смотрит — пустующая дорога становится зыбкой, и его качает, как на волнах. Чимин затыкает уши наушниками, тычет пальцем в экран телефона и идёт дальше.
Чимин не оборачивается.
И это не то чтобы обидно, но осадок — стотонная туша мёртвого кита — остаётся.
Юнги наступает на головы белым змеям, стелющимся по дороге, солнце жарит усталый саднящий затылок. Он прячется в городском парке и выкуривает первую за три года, сизый дым рваными облаками поднимается выше, а потом теряется у Юнги в волосах, подхваченный порывом ветра.
Юнги думает про карму, ошибки и неразделённую влюблённость.
Юнги бормочет:
— На хуй вашу искренность.

@темы: Strong Heart - 2014, band: bts

Comments

[горган]

ii

Тэхён хороший ребёнок, пусть и самую малость странный. Юнги знает о его чуть настороженном отношении и поражается тому, насколько легко он прячет это в себе — за широкой зубастой улыбкой, неловким (даже хуже, чем у Чимина) смехом и нелепыми разговорами. Юнги знает обо всём этом, но почему-то испытывает странное умиротворение, находясь рядом с Тэхёном. Он комфортный или вроде того, и Юнги просто не может ничего с собой поделать. Тэхён, кажется, всё-таки не против.
Три дня — и Юнги выкуривает первую за три года пачку. Это помогает заполнять пустоту квартиры — дым клубится под потолком комнаты, пока Юнги не начинает кашлять и не открывает окно. Комната проветривается, голова Юнги тоже, и её мгновенно заполняют мысли, от которых он так старательно бегает.
Юнги думает, кто же из них всё-таки больший мудак. Он — потому что пидор — или Чимин — потому что ушёл, так ничего и не сказав.
Вообще-то, оба варианта неверны.
Юнги заполняет голову музыкой, пока добирается до тэхёновой общаги — десять остановок, пятьдесят недослушанных до конца треков, чьи слова и биты шумно перекатываются внутри черепной коробки. Уже стоя на пороге и разглядывая безликую входную дверь, Юнги вспоминает, что комнату Тэхён делит именно с Чимином.
Впрочем, дома того не оказывается, и Юнги бродит по комнате, оглушённый смесью облегчения и разочарования. Каждая вещь здесь напоминает о Чимине — одежда, фото или плакаты на стенах — и Юнги рвёт на куски от противоречивых чувств. Он пьёт пиво — горькое и солёное, как молчание или морская вода — и разглядывает Тэхёна, усевшегося на полу с томом манги.
За время, прошедшее с их знакомства, изменился лишь его цвет волос и выработалась привычка всегда отвечать на сообщения, чтобы не получать потом выговоры от хёнов или Чимина, не взявшего с собой ключи в тэхёново отсутствие.
Тэхён, в конце концов, славный ребёнок.
— Чимин сегодня ночует у Чонгука, — говорит он. Непонятно, что ему известно, кроме того, что у них с Юнги сейчас сложные времена. Формулировка, конечно, размытая, но отражает. Да, точно отражает.
Что сказал ему Чимин, если говорил вообще хоть что-нибудь?
Знает ли он, что Юнги — опасный пидор и вообще хреновый друг?
Юнги смотрит на Тэхёна, вновь ушедшего в мир сёнена, и думает, что, наверное, знает.
Тэхён держится расслабленно и как всегда немного отстранённо. Юнги, если честно, счастлив, что он не задаёт вопросов. Практически никогда. Ну, может, кроме «что у нас на обед?», «почему титанам нужен солнечный свет?» и «зачем Пак Чимин такой дурак?». Последнее Юнги тоже очень интересно.
Слова Тэхёна задевают чего-то там у него внутри, ниточки или струны какие-нибудь. Он вдруг вспоминает, что у Чимина есть не один хороший друг. Его мир не вертится вокруг Мин Юнги и его проблем с самоидентификацией. Возможно, без Юнги будет самую малость не круто. Главное — не смертельно.
Юнги гипнотизирует свой телефон, изредка пытается набрать сообщение, но потом стирает слова одно за другим или кидает более-менее подходящий вариант в черновики. Черновиков какого-то хрена набралась почти сотня. В уведомлениях у Юнги только сообщение от Намджуна «давай выпьем на выходных, я один не справлюсь, слишком стар для этого дерьма» и твиттер, рекомендующий подписаться на чей-то инстаграм.
Юнги отвечает Намджуну «я весь твой», ставит умилительный до тошноты смайл и отбрасывает телефон на другой конец дивана.
Тэхён поднимает голову, смотрит внимательно снизу вверх и кладёт подбородок Юнги на колено, словно огромный ласковый пёс. Юнги хочет потрепать его по волосам и спросить «ну чего?», но они не так близки, правда. У них с Тэхёном общего — только Чимин, да и тот сейчас далеко-далеко, словно не у Чонгука ночует, а потерялся на другом конце Вселенной.
Тэхён смотрит прямо, открыто, его глаза — тёмный ореховый, теплота и ожидание.
— Кажется, проблема всё-таки во мне.
Юнги щипает его за гладкую тёплую щеку, и Тэхён кривится, хмурит густые брови.
— Кажется, я зря полез к нему со своими гейскими чувствами.
Тэхён как-то странно, заторможено моргает, пожёвывает ярко-розовую губу и после долгого молчания говорит:
— Да.
В конечном итоге Юнги всё равно понимает меньше всех. Будучи в центре бушующей стихии он понятия не имеет, что творится снаружи. Всё вокруг вертится и кружится — бесконечный ураган, словно поездка на адской карусели — а он не может сообразить, что попало под удар на этот раз. Он, как великий торнадо, смерч, пронёсшийся по трём штатам, почти четыреста пройденных километров, десятки убитых и сотни пострадавших. И он ни хрена не может сделать.
Тэхён разглядывает Юнги с задумчивым интересом, а потом вздрагивает всем телом, кусает губу до крови, и на его лице, словно цветные пятна на ткани, проявляются оттенки боли. Юнги понимает меньше всех, но знает, что это не из-за прокушенной губы. Капельки крови собираются на ней и исчезают после молниеносного движения языка.
У Юнги чувство дежавю.
Он почти чувствует, как печёт солнце в спину и затылок, почти видит плоских белых змей, ползущих по тэхёновым плечам, и почти слышит их тихое злое шипение.
Он думает: «Ну и что же ты хочешь мне сказать, не молчи».
Тэхён дерёт губу, касается языком крошечной кровоточащей ранки.
Бесконечная боль, впивающаяся в его лоб и щёки, словно осколки гранаты. Юнги видит, как она прошивает его тело.
Словно иголка тряпичную куклу.
Потрясающее сочетание — невыносимые муки и всё те же расслабленность и отстранённость.
Тэхён вытирает рот тыльной стороной ладони и вновь кладёт подбородок Юнги на колени.
А вот это уже почти весело.
У Юнги когда-то давно был щенок овчарки — полугодовалая жизнерадостная животина, любившая спать, руки Юнги и конфеты. Хороший ласковый друг, сорвавшийся как-то с поводка. Юнги как сейчас помнит: тогда был февраль, число так двадцатое, почти-тепло и серо, а дорога казалась непреодолимой преградой, чертой, за которой кончается его мир и начинается что-то неизведанное и жутко прекрасное. Юнги выгуливает пса у кромки леса, небо вверху мутно-серое, больше похожее на потолок у них в ванной. В нём нет ничего интересного и привлекательного, но в памяти чётко отпечатываются его холодность, абсолютное безразличие и чёрные птичьи силуэты вдалеке. Юнги одиннадцать, его чудесному щенку через неделю исполнится полгода, хотя на самом деле ни хрена уже не будет: время для него навсегда замрёт на отметке в 17:42, около-двадцатого февраля.
Юнги слышит звонкий собачий лай, слышит визг шин и где-то за ним тихое шипение.
Никакой боли, только переломы-перегибы, кости мнутся как бумага, абсолютный покой и расслабленность, мягкие чёрные уши и кожаный ошейник с подвеской — на ней кличка, адрес и телефон.
Юнги вспоминает изломанное собачье тело на чёрной конвейерной ленте дороги, а кличку вспомнить не может.
Щенок лежит на обочине три дня, а потом бесследно исчезает. Юнги говорит родителям, что он сбежал в лес, и просит приставку на следующий день рождения. О мёртвых, об ушедших — лучше забывать. Имена, лица, даты — чем меньше, тем лучше.
Щенок снится Юнги раз пять за следующие полтора года, смотрит грустно и ласково чёрными глазами, а потом кладёт подбородок на худые колени Юнги.
Юнги гладит Тэхёна по выжженным краской волосам — сухим и жёстким, как собачья шерсть.
— Да, — говорит Тэхён ещё раз и закрывает глаза, дыхание глубокое и ровное.
Пальцы Юнги в его волосах.

[горган]

Юнги мог бы думать что угодно, но Чимин не нависает над ними кривой чёрной тенью, не разделяет их неуютным молчанием. Они на самом деле молчат, потому что каждый по большей части занят собой, своими мыслями, устранением последствием внутренних торнадо и извержений вулканов, но это просто, уютно и почти приятно. Это не мешает. С Тэхёном вообще всё как-то неожиданно просто и не в тягость. Может, потому что они и не связаны толком.
Стоя на крыльце, Юнги видит Чимина, выходящего из общежития. Смотрит пристально, как он придерживает дверь, пропуская нагруженных какими-то пакетами парней, надвигает на глаза бейсболку, переключает в плеере трек. Проходит мимо Юнги, бросив один единственный, ничего толком не выражающий взгляд. Юнги смотрит в ответ и не чувствует ни-че-го. Он топчется на месте, переминается с пятки на носок, люди снуют туда-сюда, в кармане худи едва ощущается тяжесть от пачки сигарет, её острый бок, впивающийся под рёбра, руки чешутся жутко — так хочется курить.
Даже не верится, что прошло — внимание! — две чертовых недели.
Тэхён вываливается на крыльцо — сонный ещё, помятый и взлохмаченный.
Юнги стучит пальцем по запястью, вскидывает брови и одними губами шепчет:
— Четыре часа дня.
Тэхён закидывает рюкзак за плечо и спускается по ступенькам на мощённую кирпичом дорожку.
— Привет, — говорит он и улыбается. У Юнги от этой улыбки сводит живот, такая она зубастая и непонятная. Мышцы и кожа тэхёнового лица растягиваются, и Юнги не понимает, как это может вызывать такие странные эмоции. Просто движение губ, розовые дёсны и слабый блеск белых крепких зубов.
Они прогуливаются по обочине дороги, идущей вдоль кромки леса. Тэхён высоко задирает подбородок, солнце красит его щёки и лоб в жёлтый и оранжевый цвета, Юнги плетётся на полшага позади и больше смотрит на носки своих кед.
Песок мягко шуршит под ногами, убивая тишину, Юнги пытается справиться с молчанием, перебирая в голове возможные реплики. Ничего подходящего не находится, поэтому он лишь ниже опускает голову и сутулит плечи.
Тэхён мычит что-то себе под нос, идёт, задрав голову к небу и громко шаркая подошвами по земле. Останавливается резко, оборачивается к Юнги и замирает, только моргает изредка. Юнги останавливается рядом, долго смотрит себе под ноги, колупает кедом какой-то камушек. Поднимает взгляд — Тэхён смотрит внимательно и устало как-то. Открывает рот — мягкое движение ярко-розовых губ — но молчит, напрягши шею и плечи, словно слова, какие-то важные и серьёзные слова, застряли в глотке.
Рожденные в животе или за сердцем, скрывавшиеся в бесконечности кровеносных сосудов или под рёбрами, поднимающиеся по трахее вверх слова отказываются выйти наружу.
Тэхён говорит:
— Проведёшь меня домой, хён.
Юнги думает, что на хрен им чиминова тень, у них тут своё черное мягкое облако. Тэхён профессионально замалчивает что-то чертовски важное, Юнги профессионально играет в проебол. Фишка в том, что он понятия не имеет, что собирался, собирается или уже проебал.
Они встречают Чонгука по дороге домой. Немного не так. Они встречают Чимина, Чонгука и ещё нескольких ребят. Юнги смотрит на зажатый у Чонгука под мышкой баскетбольный мяч, а краем глаза разглядывает Чимина. За три часа прошедшие после их последней встречи в нём изменилось ничего, разве что волосы растрепались.
Чонгук улыбается — маленький, красивый и так похожий на вомбата засранец — и говорит:
— Тэхён-хён, пойдёшь с нами?
У него тёмные блестящие глаза, наивные такие, но Юнги передёргивает. Он засовывает руку в карман в поисках телефона и сосредоточенно проверяет сообщения, оставленные Намджуном.
«и всё-таки как на счёт того чтобы встретиться в пятницу? только ты, я и пиво»
Юнги успевает набрать «отлично, ты угоща», когда Тэхён качает головой, хватает его за локоть и, бросив через плечо тихое «пока», тащит за собой дальше по улице.
Они шагают быстро, Юнги чувствует крепкую тэхёнову хватку на рукаве, чувствует тепло его пальцев, чувствует его какую-то странную мягкую злость.
Юнги провожает его до общаги, пока вечер обнимает город за широкие плечи домов, а их прямоугольные глаза-окна загораются оранжевым тусклым светом. В голове крутятся-вертятся шестерёнки. Тэхён пошёл зачем-то с Юнги. Или повёл его за собой. Выбрал молчание, а не Пак Чимина. Юнги бы сказал, что это очаровательно. Потрясающая верность, искренняя дружба и прочее. Юнги почему-то молчит.
Они не друзья толком. Их отношения завязаны на постоянном присутствии Чимина.
И сейчас получается как-то вот так.
Если честно, Юнги бы хотел сказать, что благодарен, что ему этот вечер, эти руки и этот Тэхён очень нужны. Но, кажется, это слишком личная правда. А врать Юнги не любит и не очень хочет. В конце концов, они вновь обойдутся молчанием, которое как запах сигарет въедается в волосы и одежду.
У Тэхёна, в общем-то, даже кожа пахнет молчанием.
Они топчутся на крыльце, пока Юнги выкуривает две сигареты, а Тэхён оглядывается по сторонам и обнимает себя руками. Поперёк груди и за плечи — и «нет», и «крест», и «холод».
— В пятницу Чимин опять остаётся у Чонгука, — говорит Тэхён. — Зайдёшь?
У Тэхёна грустный и ласковый взгляд, от него у Юнги дрожат пальцы и подкашиваются колени. Славный ребёнок, так мастерски умеющий выбить из колеи, сдвинуть чаши весов, лишить самообладания и прочее, прочее, прочее.
Юнги кивает и пишет Намджуну «хён угостит тебя пивом в воскресенье».
Тэхён склоняет голову к плечу и улыбается, его зрачки блестят и пульсируют жидким чёрным.
Он говорит «удачи, хён», поправляет лямки рюкзака на плечах и исчезает за дверями общежития.
Юнги запоздало кивает, неторопливо докуривает и бредёт домой, пока в горле смешиваются сигаретный дым, полузабытый чиминов смех и вот это самое «удачи».
Уже дома, сидя на дне пустой, ещё чуть тёплой ванны, Юнги понимает, что это было за чувство.
Юнги чувствует себя виноватым, и кисловатая на вкус вина плещется в нём, как вино в бокале — красным по тонким вибрирующим стенкам.

[горган]

Намджун обнимает его за плечи и говорит, что «life sucks, но не грузись так, хён», а потом улыбается и рассказывает о том, что Сокджин согласился записываться с ним и вообще он почти чувствует, как сбываются все его мечты, как манит его сцена и как открываются чужие умы и сердца его словам.
Юнги всё это кажется смутно знакомым. Намджун предлагает как-нибудь зайти в студию, послушать и подсказать чего — он признаёт вкус Юнги и на самом деле не отказался бы от пары советов. Юнги пожимает плечами, потом говорит «нет», а потом «да».
— Я пьян.
Намджун хлопает его по спине и снимает с шеи наушники, цепляя их на Юнги.
— Послушай тему, — говорит он, и в его голосе что-то смутно похожее на благоговение.
Юнги делает музыку громче, пока басы не сдавливают голову, словно сильные руки спелый арбуз. Пока Юнги не чувствует себя этим самым арбузом в чьих-то руках — ещё чуть-чуть и лопнет. Музыка вливается в уши, заполняя черепную коробку и вытесняя мысли.
В этот момент у Юнги нет проблем, Юнги — музыка, которую он даже не слышит.
Намджун смотрит на него выжидающе, мол, как тебе, классно ведь, правда? Юнги наматывает белый гладкий провод на кулак, моток за мотком вокруг пальцев, в голове гудит и пульсирует, он не слышит ничего, кроме бесконечного бита — биения собственного сердца и гула крови в ушах. У него есть потрясающая возможность не думать ни о чём бесконечно долгие три минуты, быть не живым и не мёртвым, а ещё чувствовать неожиданно сильно и громко, и это пугает и вдохновляет одновременно. Юнги, словно сквозь вату, различает под конец трека чужой грубый голос — он низкий и глубокий, зарывающийся с каждым словом всё глубже под кожу. Юнги слушает и кивает в ритм, подбородок поднимается и опускается — и весь Юнги превращается в бесконечное движение, вверх-вниз, вверх-вниз. Трек обрывается, и Юнги медленно моргает, словно выйдя из транса, он снимает наушники — они тяжёлым обухом виснут на шее — смотрит на Намджуна и говорит:
— Да, отличная штука.
Он медленно разматывает провод — белые гладкие кольца повисают в воздухе и ложатся ему на колени. Это почти как постигнуть дзен — во всяком случае, так кажется Юнги. Он больше не чувствует себя пьяным, не чувствует себя виноватым или раздражённым — спокойствие, вязкое тяжёлое спокойствие накатывает на него и настойчиво давит на плечи. Весь мир замедляется, весь мир красится в тусклый оранжевый — под свет настольной лампы, Намджун всё кивает и повторяет «да, классный, классный трек», Юнги опускает голову и давит внутри какой-то неуместный порыв обнять себя за плечи. Ему кажется, если он сейчас уснёт, если он не начнёт двигаться, то ничего хорошего не случится. Это лето и на вкус, и на запах — сплошное подростковое разочарование, и Юнги думает, что рано или поздно это должно было его настигнуть. Все эти псевдодушевные травмы, разломы в отношениях и поиск самого себя, но как не вовремя, как не вовремя! И всё-таки, наверное, лучше сейчас, чем спустя ещё какую-то неизвестность. Нужный момент, тот самый, единственно правильный, сколько его не жди, всё равно не настанет.
Юнги снова цепляет наушники, откидывается на подлокотник дивана и вытягивает ноги, забросив их Намджуну на колени. Он жмёт на плэй, ставит трек на повтор и замирает — и время замирает тоже, а вместе с ним ночной город, его шумные широкие улицы; замирают сообщения, потерявшиеся где-то в интернет-сети, обрываются на полуслове дикторы на телевидении; остаётся только движение музыки по проводу к динамику и в уши Юнги, остаётся движение намджуновых губ и грудной клетки на вдохах-выдохах. Юнги теряется в своей тесной, неуютной квартире, теряется в самом себе, смываемый в океан диких незнакомых чувств волной музыки. Грубый сильный голос пытается что-то ему сказать, что-то донести, Юнги кажется, что его голова натурально плавится, а потом среди этого хаоса шорохов, чувств и мимолетных движений, он слышит собственный голос:
— Нельзя останавливаться.
Намджун поворачивается к нему, смотрит сверху вниз и кивает, и Юнги почему-то уверен, что он понял, всё правильно понял. Намджун треплет Юнги по колену и, улыбнувшись широко и грустно, говорит:
— Жаль, что ты больше не пишешь.
Юнги качает головой: ему совсем не жаль, это ему бы сейчас ничем не помогло. То, что он подумал и почувствовал за последние недели, слишком огромно и горячо для того, чтобы вместиться в слова. От этого не избавишься, выплеснув лишнее на бумагу, чтобы одно за другим оно сплеталось между собой, рождая что-то новое и сильное. Юнги не может расплескать себя по капле, не может вынуть этот тугой раскалённый ком из головы и описать в десятке предложений, которые потом лягут на музыку и дальше — тяжёлыми гирями — на сердце.
Нет, Юнги на самом деле не жаль.
Он поворачивается на бок, вжимаясь лицом в спинку дивана, Намджун сбрасывает его ноги с колен, а когда собирается уходить, замирает в дверях гостиной и говорит:
— После затяжных дождей всегда появляется солнце. И кажется, что оно светит ярче или типа того.
Юнги сдавленно ржёт в ладонь.

Юнги топчется в коридоре, пытаясь натянуть кеды, когда раздаётся звонок мобильного. Юнги вздрагивает, ругается, едва не роняя телефон на ногу, и отвечает, прижав его плечом к уху.
Голос Чимина — звонкий, смешливый и дурацкий какой-то — звучит непривычно и почти режет слух. Почти три недели — это, мать его, слишком долго. Юнги кидает так и не надетый кед на пол и прислоняется спиной к стене, перехватывая телефон поудобней.
Чимин говорит «привет», и Юнги забывает, какой сегодня год, месяц и тем более день недели.
Голос Чимина — совершенно тупой и раздражающий — кажется безумно родным.
Юнги вспоминает, что они, вообще-то, лучшие друзья.
Он закусывает губу, удерживая за зубами отчаянное «я скучал, идиот».
Чимин говорит, расставляя неуместные, неловкие паузы через слово, и, кажется, сильно нервничает. На заднем фоне слышится шум проезжающих мимо машин, приглушающий его голос, словно прослойка ваты. Юнги вцепляется пальцами в корпус телефона и закрывает глаза, внимательно вслушиваясь в слова.
Чимин говорит — стопроцентная искренность, как стовольтный разряд:
— Мне плохо, хён.
Чимин там, на другом конце города, наверняка кусает губы, когда говорит:
— Без тебя плохо. Совсем.
Юнги тут, в тесной пыльной квартире, прислоняется лбом к прохладному дверному косяку.
Чимин говорит тихо-тихо и с такой надеждой в голосе, что Юнги хочется наорать на него:
— Давай, как раньше, а?
У Юнги в руках полколоды. У Юнги в руках игральные кости. У Юнги в руках призрачная удача и собственная жизнь. В любом случае, у Юнги есть выбор. Да, нет, молчание или что-нибудь ещё. Он имеет право на всё, весь мир у его ног в этот конкретный момент времени, когда в динамике — далёкий шум машин и где-то за ним дыхание Чимина.
Юнги смеётся неловко, фейспалмит и выдыхает с облегчением.
— Да. Конечно да.
В общем-то, по-другому быть просто не могло.
Юнги чувствует острую необходимость пошутить. Назвать Чимина дураком последним, мелким, идиотом и ещё тысячей тупых, но ласковых. И чтобы Чимин в ответ смеялся — смех рождался в его горле, мягкий и звонкий — и отвечал что-то такое же нелепое, но необходимое.
Расслабить плечи, расслабить челюсть и пальцы.
— Прогуляешься со мной сейчас?
Юнги цепляет кед за длинный белый шнурок и улыбается в трубку:
— Так скучал по мне, мелкий?

[горган]

Юнги ощущает вибрацию во всём теле — смех, волнение и шаги. Он неторопливо пересекает улицы, чувствуя себя неоднородной кучей чего-то, по большей части состоящего из противоречивых чувств, засунутых кое-как в мешок из кожи и костей на слишком слабых для такой тяжести ногах.
Город движется ему навстречу, словно речное течение, и несущиеся в его потоках машины кажутся разноцветными мутноглазыми рыбинами.
У Юнги в запасе полчаса времени и пара подколов — и может, этого хватит, чтобы всё пришло в норму, как приходит в движение маятник. Главное здесь — первый шаг, толчок, но сойдёт и нечаянно задетый бедром угол стола.
Уверенность Юнги измеряется в пятнадцати этажах многоквартирного дома — он подымается в лифте всё выше и выше, и от того, какие кульбиты выворачивает в животе желудок, складывается впечатление, что это не лифт, а какая-то очень любительская версия ракеты. Юнги почти чувствует невесомость — но эта какая-то совсем другая, зависимая лишь от него одного.
Дверь на крышу распахнута настежь, и по пятнадцатому этажу разгуливает кусачий сквозняк, похожий на бродячего пса, скалящего зубы на все попытки коснуться холодного носа; Юнги топчется неловко на лестничной площадке, кидая неуверенные взгляды на виднеющиеся в дверном проёме очертания многоэтажек на фоне ярко-голубого сентябрьского неба.
Чимин — какая-то совсем новая, нахлобученная задом наперёд бейсболка, майка без рукавов и кожаный тонкий ремешок на запястье — сидит, прислонившись спиной к какой-то надстройке на крыше.
Чимин — сдвинутые на переносице брови, коричневый старый синяк на колене и тусклая серёжка в ухе — сосредоточенно играет в «angry birds». В общем-то, мало что изменилось, но Юнги — если отбросить все «я слишком крут для всей этой сентиментальной чуши» — чертовски рад его видеть.
Чимин подымает взгляд — светлый и напряжённый, подымает лицо — щекастое и смуглое, подымает голову — тёмные пряди выбиваются из-под козырька. Смотрит на Юнги снизу вверх, пожимает условно-одетыми, красивыми плечами и говорит:
— Привет.
В конце концов, требуется всего одно — даже случайное — движение, а там уже и маятник придёт в движение, и полетят костяшки домино, и будут драмы, катастрофы и та самая дружба.
— Ну привет.
Юнги кусает до боли щеку, чтобы сдержать улыбку, и задирает голову, делая вид, что щурится на солнце.
Закат красит небо в мягкий оранжевый и розовый, и Юнги фотографирует линию горизонта с распростёртыми внизу серыми остовами зданий, но краски на фото блекнут, и жизнь уходит с него, как испаряется с кожи вода.
Солнце, кажущееся огромным и невероятно близким, отливает золотым и малиновым цветом, исчезает медленно за бетонным скелетом случайной высотки, и Юнги почти чувствует, как уходит его — их — время, сыпется, как тот самый песок сквозь пальцы. Юнги почти видит, как тают золотые песчинки в сложенных ладонях.
— И что дальше? — в голосе Чимина мешаются надежда и неуверенность.
Юнги пожимает плечами. Сейчас всё в любом случае будет немного по-другому. Надо было держать свой рот на замке, переждать, пока не улягутся потревоженные штормом волны внутри, но сейчас — только так.
— Всё будет, Пак Чиминни.
И, в общем-то, это чистая правда.
На крыше становится совсем холодно — Юнги передёргивает плечами и обнимает себя руками. Он поворачивается к Чимину, чтобы предложить спуститься на улицы и заскочить куда-нибудь перекусить, но тот уже стоит на ногах и как-то испуганно таращится на дверь, ведущую в подъезд. Юнги непонимающе хмурится, а потом вздрагивает и не сдерживает душевного «блять».
Кирпич, которым обычно подпирали дверь, лежит в стороне, а сама дверь закрыта. Юнги думает, что вся жизнь у него через задницу. Почему-то из всего необозримого множества возможностей и вероятностей всё случилось именно так: они с Чимином заперты на холодном ветру, разгуливающему по крыше пятнадцатиэтажки в центре города. На крыше той самой пятнадцатиэтажки, дверь которой открывается только изнутри. Они забирались сюда не один десяток раз в самое разное время года и суток, но ещё ни разу не забывали подпереть дверь.
Юнги тянет дверь на себя — на пробу — но это очевидно бесполезно. В груди подымается волна раздражения; переминающийся рядом с ноги на ногу Чимин выглядит растерянным. Юнги топчется у ограждения на краю крыши — ветер бьётся между лопаток, город в объятиях раннего вечера загорается неоновыми огнями, словно просыпается внизу огромный многоглазый монстр — и думает, как же так. Как же это глупо.
Будь он немного отчаяннее, он бы решил, что это плохой знак и существуют всего два выхода: либо никуда, либо летать. Но у него на самом деле слишком хорошее настроение. Юнги роется в списке контактов, размышляя над тем, кто бы мог оказаться поблизости и помочь: оставаться на продуваемой крыше ещё хоть сколько-нибудь совсем не хочется.
Чимин за его спиной сдавленно кашляет.
— Я написал Тэхёну, — говорит он и улыбается. Юнги кивает, улыбаясь в ответ краем рта.
Тэхён, да, конечно.
Это как удар битой по голове — недостаточно сильный, чтобы вырубить, но весьма ощутимый. Юнги вспоминает — год, месяц и день недели. Умерших и ушедших. Имена и клички.
Пятница, Ким Тэхён, грустное лицо.
Юнги смутно помнит, когда Тэхён в последний раз улыбался так, чтобы на языке не горчило и в груди не ломалось бы что-то с тихим хрустом, не крошилось, как пеперо на зубах.
Тэхён обещал пиво для Юнги и горячий шоколад для себя, «Тихоокеанский рубеж» и «Холодное сердце».
Юнги начинает колотить, и он думать не хочет о том, каково сейчас Чимину.
— Эй.
С другой стороны, будет плохо, если он умрёт от переохлаждения, когда они едва помирились.
Юнги тянет Чимина за руку на безветренную сторону крыши и, расстегнув куртку, обнимает его за плечи. Чимин ёрзает немного, прижавшись спиной к животу Юнги, сопит серьёзно, и тот шипит недовольно:
— Только попробуй сейчас выдать какую-нибудь гейскую шуточку.
Чимин смеётся — хрипло и очень искренне.
Тэхён появляется минут через двадцать, растрёпанный и запыхавшийся, Чимин выбирается из кутки Юнги и, улыбнувшись, летит к Тэхёну обниматься, радостно подвывая что-то про «ты мой герой». Юнги топчется в стороне, не зная, куда себя деть — неожиданно оказывается, что он не готов воспринимать Чимина и Тэхёна вместе: это странно, словно вдруг сошлись две на первый взгляд параллельные прямые или соприкоснулись совершенно чуждые миры.
Они на пятнадцатом этаже, молодые и глупые, под ними — не спящий яркий Сеул с его километрами подземки, пробками и городскими легендами. А они наверху, может, даже немного выше неба, и это круче, чем любые фильмы с тонной спецэффектов.
Тэхён позволяет Чимину виснуть на себе и бросает через его плечо один единственный взгляд.
— Привет, хён.
Юнги кивает и думает, с каких пор научился так здорово читать эмоции на лицах других людей. Тэхён самую малость разочарован — Юнги знает, кто этому причина, и ему в кои-то веки по-настоящему стыдно.
А ещё Юнги чувствует, что упустил, просмотрел что-то до хрена важное.
Пока они идут к общаге — молчание натягивает между ними тонкие прочные нити — Юнги складывает в уме дважды два и начинает понимать одну очень простую вещь. Поэтому он почти не удивляется, когда уже у дверей Тэхён тянет его за рукав и шепчет одними губам «эй».
Они стоят на крыльце, оранжевый свет ложится на красивое тэхёново лицо, делая его в тысячу раз более усталым. Глаза Тэхёна мягко поблёскивают жидким чёрным.
Он говорит не совсем то, чего ожидал Юнги:
— Знаешь, проблема всё-таки в тебе, хён, — он потирает озябшие пальцы с разноцветными полосками пластырей. — Ты слишком дорожишь своим комфортом. Тебе было неудобно, тебя это раздражало. Поэтому ты признался Чимину. Только поэтому.
Тэхён говорит совсем не то, чего ожидал Юнги.
Вечер, пронизанный шуршанием автомобильных шин и шумом крыльев мотыльков, вливается ему в уши в одно мгновение, оглушая и дезориентируя.
Тэхён смотрит сверху вниз и в его глазах уже ничего, кроме всё той же усталости.
Юнги говорит:
— Да.
Тэхён разглядывает свои ладони, а потом подымает глаза.
— Ты же понимаешь, что давно нравишься мне?
Юнги кивает. Юнги отлично понимает.
— И, кажется, я зря полез к тебе со своими гейскими чувствами?
Это всё на самом деле просто и кристально ясно. Тэхён делает шаг вперёд и опускает голову — на секунду Юнги кажется, что он собирается его поцеловать. Слабый запах корицы и апельсинов идёт Тэхёну, и на секунду — всего на крохотную секунду, в которой нет ни какой-то силы, ни особого смысла — Юнги хочет, чтобы Тэхён его поцеловал.
Тэхён поправляет воротник его куртки каким-то почти отеческим жестом.
Юнги повторяет:
— Да.

[горган]

Вместо ответов на любой из тэхёновых вопросов. Вместо вопросов, которые стоило бы задать. Тэхён кажется выше и старше — и так не должно быть, правда.
Юнги долгое время думал, каково это, когда твоё тело сминает несущаяся на огромной скорости коробка железа, начиненная человеком, — наверняка мгновенно и ослепительно больно. Сейчас он немного сомневается. Сейчас он хочет, чтобы это было похоже на сегодняшний вечер — замедленная съёмка, частые стоп-кадры, мягкий тёплый свет, шелест шин и удар в грудь, словно тебя валит на кровать кто-то родной и игривый.
Тэхён улыбается на прощание и тянет на себя входную дверь — рыжая макушка исчезает за ней, словно затухает мерцающее пламя — а Юнги ещё долго стоит на крыльце, разглядывая дверную ручку, теряющую тепло тэхёновых израненных пальцев. Над головой, у самого козырька подъезда, бьётся о горячее стекло приманенный светом мотылёк.
Юнги ищет по карманам зажигалку и думает, что это почти символично.

Намджун ловит его на улице дня через три — за его плечом маячит красивый, не выспавшийся Сокджин, нацепивший дурацкие солнечные очки — смотрит внимательно на Юнги, хмурится, а потом говорит убийственно серьёзно:
— Хён, да у тебя на лице написано, что ты мудак.
Юнги вопит, лезет к нему с кулаками, мол, сейчас тебе хён тебе покажет, кто здесь мудак, и отчаянно давит из себя улыбку.
Юнги ни смешно, ни обидно.
Он лупит Намджуна в плечо, пока Сокджин на заднем плане возмущается их ребячествами, хотя уголки его губ предательски тянутся вверх.
Намджун иногда бывает слишком проницательным.

Так или иначе, но Тэхён никуда не исчезает.
Когда Юнги приходит к Чимину, Тэхён валяется в обнимку с ноутбуком на кровати, перекатывается лениво и бурчит сонное «привет». Когда они выбираются на прогулку в парк или решают заскочить в пиццерию, Тэхён рядом — щурит глаза, округляет рот в удивлении и цепляет Чимина за локоть. Просит Юнги купить ему шоколадное мороженное, а потом клубничное и ещё большой «твикс». Иногда заваливается к Юнги домой, падает на пол в позе морской звезды и лежит часами, почитывая мангу или проглядывая что-нибудь в интернете. И всё это — такое правильное и привычное, что Юнги не может отделаться от мысли, что здесь какой-то подвох. Яма со змеями. Край Гранд-Каньона. И падать будет очень больно.
Тэхён не делает вид, что всё в порядке. В его поведении, в общем-то, вообще ничего не меняется. Он всё так же ровно к Юнги — иногда дует губы, иногда обнимает за шею и басит дурацкое «хён-хён-хён».
И только по его взгляду Юнги понимает, что нет — не сон. Не показалось, что он тут вляпался в окрашенную нежно-голубым цветом историю. Что у него к Чимину было что-то чуть покруче, чем «ты мой лучший друг». А сейчас — хрен знает, что у него сейчас, когда их как будто бы плюс один человек.
Вся проблема кроется в этом «как будто».
Просто знать, что Тэхён к нему тоже не просто так — слишком странно. Что, может быть, какое-то из прикосновений несёт немного другой смысл, а Юнги не может поймать посыл. Мысли о Тэхёне занимают непозволительно много места — Юнги злится, но сделать с этим ничего не может.
Тэхён добавляет Юнги в диалог с Чимином и посылает пачками кривые селки — он заспанный, волосы растрёпанные и падают на глаза — а потом шлёт ещё кучу смайлов и предлагает как-нибудь посмотреть вместе режиссёрскую версию всех трёх фильмов «Властелина колец».
Юнги думает, как же всё забавно завернулось.
Юнги думает, что всё не так.
Они расползаются по кровати, на полу валяется пустая коробка из-под пиццы, в Юнги мешаются пережёванные тысячу раз мысли, ветчина и кола. Тэхён обнимает его подушку руками-ногами, как огромная человекообразная коала, прижимается к ней щекой и смотрит в экран, изредка моргая. Чимин подползает к нему со спины, кладёт подбородок на худое острое плечо и таращится Тэхёну в лицо, растягивая губы в широченной улыбке. Они ёрзают чего-то на месте, вертятся, укладываясь поудобней, а потом засыпают — Тэхён приоткрывает губы и сладко сопит, а Чимин закидывает ноги Юнги на колени, и тот даже не пытается свредничать и растолкать его. Юнги тянет за край плед, забытый на другом конце кровати, и укрывает сонных тихих детей, свернувшихся рядом, как пара котят.
Сейчас он почти чувствует, как собираются в голове буквы, образуя слова, и стекаются ко рту и кончикам пальцев. Он почти готов броситься к письменному столу в поисках записной книжки и ручки, почти готов дать этому выйти, выплеснуться наружу вместе с чернилами или крошкой грифеля. Слова пузырятся под кожей — тёплые и живые; переработанные эмоции, ищущие выхода. Юнги замирает, замедляет дыхание, боится — то ли спугнуть, то ли дать этому почти забытому ощущению волю. Девять месяцев — это достаточно долгий срок, достаточно долгий для того, чтобы разучиться управлять этими словами, править их — особенно, если ты замыкаешься в себе, в своих четырёх стенах, а буквы и звуки теряют свою изначальную привлекательность.
Юнги помнит: он забирает документы из универа, а на выходе отдаёт — и это кажется ему безумно несправедливым и бесчестным — все свои слова и рифмы, словно кто-то невидимый заклеивает ему скотчем рот. Он выходит из здания университета, оборачивается, глядя на широкое крыльцо, и кто-то безжалостный на долю секунды перекрывает ему кислород и ток крови в теле. Юнги возвращается домой, а все его желания и мечты, все песни и едкие строки остаются где-то позади. На этом заканчивается его учёба и его андеграунд — и, может быть, это на самом деле очень грустно.
Девять месяцев — молчание и незаконченное высшее нависают над Юнги, словно самая чёрная туча, дамоклов меч, что-то совершенно неотвратимое. За девять месяцев можно выносить в себе что-то глубокое и классное, а он не справляется — топится в бессмысленном и каком-то ленивом ожидании.
И топился бы, гнил себе дальше, только Чимин и Тэхён — эти придурки — они заставляют, на самом деле вынуждают его жить.
Юнги запрокидывает голову к потолку и прикрывает глаза, задним фоном в ушах звучат чей-то звонкий вскрик «Фродо!» и мысли о том, какой же сегодня хороший, слишком хороший вечер. Под ладонями Юнги — горячие, неожиданно маленькие чиминовы ступни, он забавно поджимает пальцы, когда Юнги обнимает его за ноги и заваливается на бок, утыкаясь лбом ему куда-то в колено. Это неудобно, но так правильно и необходимо, а Чимин и Тэхён — два неисчерпаемых источника тепла, поэтому Юнги забивает на всё, прижимается ближе, ноги путаются в пледе, а потом в тэхёновых ногах.
Сон накатывает мягкой, отливающей искусственным голубым цветом волной, тянет под воду, туда, где темно и тихо, а главное — не слышно чувства вины.

Это пятница, конец сентября, Юнги с Тэхёном провожают Чимина до танцевальной студии, где на них налетают гиперэнергичные Хосок и Чонгук. Юнги корчит рожи и недовольно мычит, когда его пытаются обнять и потрепать по голове, а от яркости чонгуковой улыбки ему совсем неиллюзорно режет глаза.
Все радостно скачут по танцзалу, вполне успешно изображая идиотов под «what does the fox say», только Юнги обтирает стену и задумчиво дожёвывает вечно иссушенные губы. На чонгуково «хён, ну я не верю, что ты настоооолько ленивый», он только пожимает плечами, а потом всё-таки отвешивает обнаглевшей мелочи хороший такой подзатыльник.
Хосок и Чимин пытаются показать какой-то кусок из танца — по их мнению, чертовски крутой — но путаются в конечностях, гогочут, а в итоге заваливаются на пол и перекатываются от стены к стене, а Чонгук с довольным гыгыканьем перескакивает через них, высоко задирая ноги.

[горган]

Тэхён не перестаёт улыбаться, и Юнги честно не знает, как он вообще после такого рот закрыть сможет, не говоря уже о том, чтобы стереть с лица это выражение совершенно счастливого идиотизма. Тэхён носится за Чонгуком, дёргает его за капюшон ветровки и то ли бодается, то ли пытается цапануть зубами за щеку, а тот прыгает ему на спину, обхватывает руками за шею и сдавленно хохочет на ухо.
У Юнги от всего этого щемит сердце — какие они все классные и радостные дети, а он как будто даже чужой на этом празднике жизни. Юнги смотрит на это и не понимает, почему у него так не получается, что с ним не так, где какой вирус, какой сбой. Почему нельзя перестать на минуту думать, а тем более думать задницей и просто побыть неплохим парнем Мин Юнги, который, вообще-то, безумно счастлив иметь таких друзей.
Чонгук обнимает Тэхёна так просто и естественно, и Юнги почти вспоминает, как это — касаться без задней мысли, не пытаться прочесть во взгляде очередное «мы ведь друзья, да?» и «мы ведь просто друзья?». Идиотизм и собственные непонятные загоны бесят до зубного скрежета, но Юнги плохо представляет, что делать, когда все эти мысли стали настолько навязчивыми, что ничего уже не может быть просто. Не в его голове, не в его жизни, не в этой реальности.
Тэхён подымает голову — их взгляды на долгие пару секунд пересекаются — и мягко отцепляет от себя Чонгука, подходит к Юнги и тянет его за рукав.
— Мы пойдём, — говорит Тэхён и улыбается одними губами — почти застенчиво.
Юнги послушно шагает за ним и оборачивается в дверях, махая на прощание ребятам.
На улице уже темно, и они скользят от фонаря к фонарю размытыми тенями. Тэхён зябко ёжится и втягивает голову в плечи, становясь похожим на большую лохматую птицу.
Молчание, привычное глухое молчание, кажется глубже, чем обычно.
Тэхён выглядит совсем серьёзным, смотрит строго перед собой и обгоняет Юнги ровно на шаг. Можно подумать, что он делает вид, что не вместе.
Не вместе, ага.
Юнги замедляет шаг и неожиданно для самого себя говорит:
— Вы отличная команда придурков.
Выходит немного грубее и горше, чем следовало бы.
Тэхён останавливается в пятне ярко-оранжевого света и вскидывает брови.
— Но ты тоже в нашей команде, хён.
Юнги пару раз тупо моргает.
Тэхён опять всё понимает слишком просто, хорошо и правильно. Читает Юнги так неоправданно легко.
Тэхён выглядит совершенно довольным и даже насмешливым. И это немного не то, что Юнги привык видеть. Не то, что он привык видеть по отношению к себе.
Юнги прикусывает язык и думает: «Оу».
А потом Тэхён делает очень странную и невероятно тупую вещь, которую в любой другой момент Юнги бы ему так просто с рук не спустил. Тэхён подходит ближе и, положив ладонь Юнги на макушку, легко ерошит ему волосы. И это немного другой уровень, чем просто хён-донсэн, — это то, что заставляет Юнги впервые за долгое время по-настоящему смутиться.
Кажется, кто-то здесь ведёт себя как малолетний пацан, чувствующий себя недостаточно крутым и нужным. Кажется, у кого-то здесь бушуют подростковые комплексы и слишком много дури в голове. Так много «кажется» и ничего конкретного, ничего, за что можно было бы ухватиться, чтобы переждать очередную бурю, очередной великий ураган, после которого придётся судорожно приводить себя в порядок. Собирать разбросанные по закоулкам памяти мысли и воспоминания, раскладывать их по полочкам. Рассортировывать все чувства и эмоции, выбрасывать всё дерьмо вроде неуверенности и упрямства. Никому ненужный шлак — чувство вины, обрывки совести и искорёженную гордость.
Тепло тэхёновой ладони касается щеки всего на секунду, но этого хватает.
Юнги отмирает, и дальше они идут плечом к плечу, Тэхён кажется ещё выше из-за толстой подошвы ботинок.
Они совершают путешествие длинной в восемь лестничных пролётов до квартиры Юнги, заваливаются в тесную прихожую и замирают в почти полной темноте. Юнги прикидывает, как бы это дотянуться до выключателя, не задев ничего, а ещё лучше — не задев Тэхёна.
У Юнги весь день совершенно безумное и дурное предчувствие, которому он в кои-то веки верит, хотя очень не хочется. Что-то сейчас будет, что-то изменится, потому что такие вечера либо остаются безнадёжно пустыми, либо наполняются до краёв. И вот Юнги ждёт, между ними только взявшийся не пойми откуда одинокий кроссовок, и, кажется, надо всё-таки что-то сказать или сделать, но Юнги молчит, только слушает ровное тэхёново дыхание.
У Тэхёна на лице написано «хоть ты идиот, но всё-таки нравишься мне», и Юнги плохо понимает, что чувствует по этому поводу.
У Тэхёна серьёзно лицо — у Юнги несерьёзные намерения.
Тэхён тоже молчит и вообще не шевелится — Юнги только ловит короткий взмах ресниц.
Да, наверное, надо что-то сделать.
Они дёргаются навстречу друг другу почти одновременно — Юнги задирает подбородок, а Тэхён опускает голову — кончики носов сталкиваются, и Юнги шипит, отшатываясь на шаг назад. Нос у Тэхёна совсем холодный.
— Хён, — зовёт Тэхён Юнги, и в его голосе столько нежности и вины, что хочется бежать без оглядки, словно от злобного подкроватного монстра. Тэхён цепляет его за запястье, тянет ближе, и Юнги понимает, что момент безнадёжно упущен, стой и трясись от необъяснимого страха.
Это как ментальный блок — Юнги замирает, таращится на него снизу вверх, но в тэхёновых глазах не различить ничего, кроме тёмного блеска. Думать о том, чтобы целовать парня — это одно, но делать это на самом деле — совсем другое.
Непонятный рыжий Ким Тэхён наклоняется ещё раз и мажет губами по губам Юнги.
Кладёт тёплую узкую ладонь ему на затылок.
Пять секунд — сухие тэхёновы губы, его горячий влажный рот и мягкое прикосновение к затылку.
Юнги учится проводить параллели.
Тэхён за эти пять секунд раскаляется и едва не загорается, обнимает Юнги чуть выше талии и, разорвав поцелуй всего на мгновение, целует снова.
Юнги учится проводить параллели: губы сталкиваются — миры сталкиваются, губы сминаются — миры крушатся. Он неосознанно тянется к тэхёновой шее, обнимает, зарывается пальцами в короткие рыжие пряди и чувствует себя какой-то влюблённой девочкой-школьницей, и это точно не то, что ему хотелось бы чувствовать. Ни с кем и никогда, и тем более с Ким Тэхёном, который вообще хрен пойми зачем появился в его жизни.
Юнги задыхается.
Тэхён прижимается губами к его щеке и замирает, обнимает за плечи нежно. У Юнги в голове одна мысль: каков пиздец.
Тэхён расстёгивает его куртку — израненные костяшки пальцев легко касаются подбородка Юнги, когда он тянет молнию вниз — и ведёт в гостиную.
Диван, кажется, идеально подходит для двоих — или для одного многорукого и многоногого существа — как посмотреть; они распивают одну банку пива на двоих, у Тэхёна блестят губы, и Юнги чувствует себя неловко, когда слизывает с них золотистые горьковатые капли. Они смотрят вечерние новости, и где-то на середине выпуска, Юнги проливает пиво на обивку дивана, а потом у него совсем ведёт голову от выпитого и, наверное, пережитого — он прижимается лбом к тэхёновому плечу и засыпает.
(впервые за долгое время он чувствует себя настолько расслабленным и напряжённым одновременно, слабым и защищённым — и всё это чувство слишком огромно для того, чтобы вместиться в один бесконечно длинный и узкий вечер)

И, может, когда-нибудь потом всё станет проще и понятнее — во всяком случае, Юнги смеет на это надеяться — а пока стоит довольствоваться тем, что есть. В конце концов, ему на самом деле не на что жаловаться.
Тэхён прижимается плечом к его плечу, опускает голову, сосредоточенно набирая текст на экране телефона — выцветающие рыжие пряди падают ему на глаза, и Юнги кое-как давит в себе порыв заправить их за ухо — а потом подымает взгляд на Юнги и зубоскалит, пытаясь изобразить самую нежную свою улыбку.
Юнги тычет локтем ему под рёбра — в ответ слышится недовольное «ауч» — и лезет в карман за телефоном, чтобы выяснить, как сильно опоздал Чимин и как сильно стоит его избить за то, что заставил хёна морозиться на улице.
Юнги скашивает взгляд на Тэхёна — тот лыбится ещё шире и нахальнее, а потом вешается на Юнги, молотит по спине кулаками и вообще ведёт себя как идиот.
— И почему всё теперь кажется таким гейским? — и это немного не то, что хотел спросить — сказать — Юнги, но Тэхён радостно гогочет в ответ и кусает его за ухо — у Юнги от этого мурашки по всему телу и ноги подкашиваются, но Тэхёну об этом знать совсем не обязательно.
— Добро пожаловать в новый мир.
Юнги поворачивает голову — холодный и красный тэхёнов нос упирается ему в щеку, и это как-то совсем интимно — и улыбается.
В дверях появляется Чимин, который корчит страшную рожу и закрывает лицо руками в притворном отвращении, но в итоге спотыкается и цепляется за Тэхёна, пытаясь сохранить равновесие.
Юнги начинает своё «эй, Пак Чимин!..», Тэхён носится вокруг них, заливаясь совершенно безумным и счастливым хохотом — и всё это, наверное, просто слишком здорово, чтобы быть правдой.
Юнги идёт на шаг позади и думает, что наверняка будет гореть в Аду за то, что был настолько незаслуженно счастлив в этой жизни, но сейчас — сейчас ему на самом деле стоит думать о другом.

[idoubleknot]

очень грустный лохматый пони Юнги. хочется надеяться, что он все же напишет. и без сигарет обязательно.
и Тэхён, который стал самим собой под конец.
и Чимин, который котенок - вначале слишком важный, после - мимо, а совсем в конце не лишний. дополняющий.
намджины мимокрокодилы, очень важный намджун, потому что все люди иногда мудаки, да.
кажется, юнги на шел свое место, себя и не упал, не скатился.
и это хорошо.

спасибо, да. и за текст, и за зрительную атмосферу.
вы молодцы.

[Susumi Shin]

Какая красивая картинка получилась! Очень понравилось оформление, спасибо, коллажи - чудо. И фон тоже приглянулся. В целом получилось очень приятно глазу. ))
Текст тоже прочту чуть позже (автор, я ваш блог читаю приятно видеть хоть косвенно, но знакомые ники), как только сами выложимся хд
Спасибо за выкладку, потом отпишусь по поводу текста :з

[atmospherical.]

У меня нет другой реакции, кроме огромных и бесконечных лучей любви. Спасибоб за них, таких живых, настоящих и тёплых дураков

[blow it like flute]

увидеть париж и умереть, как сказал кто-то когда-то
если бы это было правдой, то население планеты было бы меньше раза в полтора. врать нехорошо, уважаемый кто-то, сказавший когда-то.
а теперь скажу я - прочитать этот текст и умереть. не думаю, что я буду сильно не прав. примерно так же, как этот самый кто-то.
я буду вечность повторять, что это клевые парни - клевые, даже очень, они вообще невероятные, но как-то не мои. ну и тексты я не могу по ним читать, хотя бы потому, что не визуализирую почти никого - ну, кроме рыжего тэхёна и дурацкого намджуна ;;
но когда это вы, вы обе, я не могу пройти мимо, я не могу не прочесть, я не могу не —
не могу не умереть под всем этим.
разочаровавшийся и потерявшийся в себе юнги, запутавшийся в своих мыслях, в своих чувствах, оставшийся без слов - почему это так знакомо, это так по-родному больно. и дни напролет впустую, и ночи за компьютером, все это - слишком знакомо.
но такой дурацкий чимин, так ярко улыбающийся, солнце-чимин, который вроде очень нужен, но пока не понимает этого. чимин, у которого множество друзей помимо юнги, но ведь важен именно юнги.
кимтэхён, рыжий, молчаливый придурок, который на самом деле взрослее и умнее всяких погрязших в мыслях юнги, - тэхён много видит и много понимает, тэхён умеет пользоваться своими знаниями. тэхён - он умный, наблюдательный и такой яркий и светлый, у меня глаза закрываются от него.
НАМДЖУН, ГЕРОЙ МОЕГО РОМАНА, почему он такой охренительный с его музыкой, сокджином и пивом, не говоря уже о намеках об англии и ее однополых браках - англия виновата во всем, если подумать.
остальные ребята, промелькнувшие, но лишь привнесшие свою изюминку в текст - ослепительны.
весь текст - ослепительный, сияющий, душещипательный, разрывающий, у меня слов не хватает, чтобы описать, насколько прекрасен этот текст.
в нем все идеально, и я хочу цитировать и цитировать, но увы, я слишком ленив для этого.

АНЕЧКА.
это прекрасное оформление с прекрасным фоном, переходящими цветами от серого - наверное, юнги, - до рассветно-розового - я бы сказал, что тэхёна, и этот чудесно-изящный шрифт в заглушке, и боже, КОЛЛАЖИ, они богичны ;;

ваша общая работа такая подростково-щемящая, до скрежета где-то между ребер.
на сегодняшний день это лучшая работа этого феста, этого фандома
вы две прекрасные богини и я вас ненавижу ;;;;;;
любовь и восхищение вам, девочки

[maru gin]

Обрыдать кусок текста - могу, умею, практикую.
Хорошие они такие, и вот просто КИМ ТЭХЁН Т_Т
влажные от пива и поцелуев губы Т_Т
АУЧ

[maru gin]

Так, выдохнули.
оформление очень меланхоличное, но очень тёплое *_*
коллаж с Чимином просто огонь

мне так много хочется сказать, чтобы передать своё впечатление от текста, но все слова... неправильные, что ли, слишком неполные для этого всего.
изначально показалось, будто это перевод (шапки вышибает из головы, когда история затягивает) - строение предложений отличается от того, как пишет большинство. но местами словосочетания были такими, что иностранцы так не завернут)
согласна с Light Dragonix - цитировать, и цитировать. это желание возникало слишком часто во время чтения. да и сам текст, действительно, в какой-то степени родной и близкий (в общем-то, лично я нашла для себя крупицы отражения из своего заэкранного). это, правда, не для каждого. но это подкупает.
у меня сложилось впечатление, что история состоит из кучи скоротечных и невозвратимых мелких моментов, мозаикой складывающихся в жизнь. всё так последовательно и насыщенно даже когда внешне кажется, что ничего не происходит. хочется самому остановиться, затихнуть и прислушаться к себе и окружающему миру, чтобы поймать похожие моменты.

автор, Вы красиво и точно подбираете слова. это завораживает.

а коллажи оформление так прекрасно дополняют историю, что сложно представить на их месте что-нибудь другое.

спасибо большое ~~

[горган]

спасибо всем за теплые слова про оформление я очень волновалась за визуальную часть и рада, что нравится

[Kwon]

Яблоко... Катенька... ты космос. Вот просто космос и все!
Я распустил сопли на этом втором "да" от Юнги на вопросы Тэхёна. Потому что просто так нельзя и неправильно. Потому что именно Тэхён - это то, что нужно этому маленькому и глупому Мин Юнги.
И в конце я улыбался как дурак. Потому что так и только так правильно.
И они все такие родные, такие дурацкие и настоящие.
У меня нет внятных слов, только часто-часто бьющееся сердце и море эмоций.


И очень-очень классные коллажи!

[yablochkey]

Iris_Noer,

и Чимин, который котенок - вначале слишком важный, после - мимо, а совсем в конце не лишний. дополняющий.

я хочу обнять тебя, но вот за это особенно ;;;;;

котик сехунни, мряу, теперь у нас есть миди по отп! xDD

Light Dragonix, дорогой драг, я перечитал твой комменто раз пятнадцать за последние несколько дней и каждый раз начинал тихонько всхлипывать, потому что вот он комменто моей мечты!.. спасибо /ревёт

maru gin, я наслаждался временем с кимтэхёном в фичке и хочу ещё
и не реветь! всё могло закончиться куда трагичнее. чем-то вроде свадьбы намджуна и юнги, который взялся за ум : D

koreliza, я просто в соплищи здорово, когда в тексте каждый находит что-то своё; я не умею писать захватывающие и сюжетные вещи, но хотелось верить, что у меня получается как-то тронуть или вроде того

горган, /молниеносные обнимашки коллажисту

Kwon, /ревёт
мне так хотелось чего-то доброго и грустного, и я решил, что замучу лето и светлую грусть и обязательно сделаю всех счастливыми
спасибо, что читал

[atmospherical.]

they all like Carmen, хоть одно! хд Ты же знаешь, что я хочу ещё ouo

[Rikarda J]

Автор, нет таких слов, чтобы передать мою признательность за этот чудесный, тёплый, грустный, мягкий текст. Меня затянуло, пристукнуло, защемило, а потом просто-напросто порвало к чертям. За стиль изложения, конечно, хочется расцеловать отдельно и много-много, потому что о-бо-жа-ю.
Юнги такой олицетворяющий; молчаливый, но басовитый (клянусь, я слышала его, когда читала прямую речь); в своей комфорт-зоне. Чимин такой яркий, дружелюбный, а потом вдруг потерянный и отстранённый. Тэхён... Я просто оставлю ещё сердца здесь, много-много.
Намджун, ты был как нельзя кстати — этакая встряска среди общего солнца и тлена
В общем, автор, извините, я не умею писать нормальные отзывы, но вы прекрасны как рассвет!

Большое спасибо артеру за то, что довершил текст графической гармонией и теплом-теплом-теплом.

[varnish]

Это моя первая прочитанная работа по BTS,я в общем-то знакома с ребятами и очень даже фанатею от них, но фики еще не читала. Сегодня я поняла почему, я ждала этого дня, чтобы прочитать Вашу работу, серьезно.
И я готова рыдать от них. А еще мне безумно стыдно, что я не могу написать отзыв достойный этой работе.
Я влюбилась в сравнения, в каждую строчку, в невероятного Тэхёна, который крадет чужие сердца, в Юнги, в Намджуна с его типичным басом сказанным "life sucks". В СокДжина с очками, такого крутого. В "я крутой парень" и, просите за выражение, личные заебы.


Огромное спасибо, аввв
@-@
Т-Т
*-*
<3

[varnish]

И еще знаете, тут я уже от лица фикрайтера, Вы меня вдохновили
ТТ
Теперь я не чувствую себя неспособным писать фикрайтером, уж не знаю почему ХД

[yablochkey]

Rikarda J, вы просто погладили меня по всем пунктам /ревёт
спасибо, что читали

Saikooo, блинблинблин т___т то, что это первый фик для вас в бантан фандоме, — просто бесценно

в невероятного Тэхёна, который крадет чужие сердца

просто, да, вот оно xDD
спасибо за комментарий, я просто горю

И еще знаете, тут я уже от лица фикрайтера, Вы меня вдохновили

пишите! полыхайте! любите! xDD
я была влюблена в персонажей, когда писала, и, может, немного магии именно в этом ~

[Iron Queen]

аыыыы такой грустновато-теплый текст. легко читается, но глубоко западает в душу. спасибо за такую прелесть) очень понравился и фик, и оформление)

[varnish]

просто бесценно

о да! особенно такой шикарный тт с потрясными героями, которых нельзя не любить *_*

я просто горю

кекеке

[Reiters]

Такой затягивающий текст. Переживала за идиота Юнги весь текст, как за себя. ТТ
Тэхен здесь у вас такой хороший, просто пальцы чешутся погладить его за ушком и сказать спасибо за Мин Юнги. **