Гейская феечка

[Zincum]

Название: Гейская феечка
Команда авторов: Zincum & Dad, I am in space
Иллюстраторы: ~Фортунатто~ & Rikarda J
Фандом: BTS + DaeNamHyup
Основной пейринг: Мин Юнги/Пак Чимин
Дополнительные: Шин Донхёк/Мин Юнги
Категория: слэш
Жанр: повседневность, ангст, романтика
Рейтинг: R (нецензурная лексика)
Размер: ~ 29000
Предупреждение: ДОНХЁК, вызывающийся кликом по трём рандомным разделителям.
Краткое содержание: Пак-Чимин-пожалуйста-позаботьтесь-обо-мне разгибается, осматривает всех и улыбается снова. А Юнги понимает, что, кажется, лезть к новенькому будет он сам, потому что хороший, славный даже на вид Пак Чимин в одно мгновение становится его маленьким личным пиздецом. Пиздецом из того разряда, когда привычная лирика сменяется в голове глупыми песенками о любви. И это надолго.
От авторов: авторы предупреждают, что на самом деле это не фик, а конструктор лего под названием "собери пейринг", а так же передают лучей любви артеру и коллажисту, которых любят так же сильно, как и Донхёка, любовь к которому в некоторых сценах выходит за пределы разумного.

Юнги просыпается внезапно для самого себя и, резко дернувшись, случайно ударяется ногой о спинку кровати. В сознании все еще плавают обрывочные и смазанные картинки отступающего сна − тяжелое месиво из событий последней недели, и Юнги шумно выдыхает и трет глаза кончиками пальцев. В ушах противно звенит, не то от усталости, не то от непривычной тишины, и он хмурится, вглядываясь в темноту комнаты.
Юнги всей душой не любит сны и предпочел бы не видеть их вовсе, потому что почти каждую ночь он просыпается и не понимает, когда наступит конец и где находится кнопка выхода. Реальность подступает к нему мягко и почти неслышно, а опускается тяжелой усталостью и пониманием, что пытаться уснуть снова просто бессмысленно. Потому что последние месяц-полтора жизни укладываются в четыре песни в плеере телефона, потому что то, что казалось правильным и привлекательным до, становится двухмерным и блеклым, потому что прежняя уверенность постепенно растворяется, а всё идет совершенно не так, как все они думали.
Юнги кажется, что еще немного, и он заведет себе специальный календарь, в котором будет вычеркивать цифры-даты, ставя поверх маленького квадратика большой ровный крестик, и считать, сколько дней останется до того или иного важного события. Но вот того, чего можно так трепетно ждать, не предвидится, потому что никогда и ничего не идет по четкому плану. Найдя среди кучи вещей, сваленных на стуле, толстовку, он просовывает руки в рукава и натягивает на голову капюшон. Глаза постепенно привыкают к темноте, и она отступает и рассеивается, вырисовывая острые углы мебели, тёмную кучу дисков на полу и коробку с вещами Икчже в углу комнаты. После сна тело пробивает мелкой дрожью, и Юнги морщится, переминаясь с ноги на ногу, шарит рукой под подушкой, а затем кладет блокнот, ручку и пачку сигарет в карман толстовки, которая, кажется, принадлежит даже не ему, а Икчже, который обещал заехать за вещами через пару дней. Странное чувство незавершенности важных дел и какой-то неопределенности подступает со всех сторон, и Юнги снова кажется, что вот-вот что-то случится снова.
Дверь на кухню прикрыта неплотно, и из-под нее тянет сквозняком и сигаретным дымом, и Юнги останавливает руку в нескольких сантиметрах от дверной ручки, прислушиваясь. Предчувствие Юнги подводит редко.
− Носить все эти странные шмотки, постоянно ограничивать себя, придерживаться рамок и правил − это не моё, Намджуни. Ты понимаешь?

Через неделю после того, как агентство утверждает решение о смене концепта группы, уходит Хончоль. Уходит, коротко попрощавшись со всеми и напоследок сделав пару фото, закинутых в папку с теми, что уже есть. Уходит, собрав вещи, и, кажется, совсем ни о чем не жалея.
Намджун же постоянно улыбается, пытаясь поддержать остальных, и делает вид, что всё в порядке, что он всё понимает и считается с мнением Хончоля. Юнги же понимать принципиально не желает, потому что улыбка Намджуна насквозь фальшивая, а Хончоль ведет себя пусть и не как последний друг, но как последний засранец, потому что Юнги знает, что тот уходит не просто так. Уходит не только к полуподвальным клубам, к андеграундной сцене, потому что та роднее и ближе, но и к чёртовому Polaris. Последнее, что Юнги делает перед тем, как за Хончолем закрывается дверь − желает ему удачи и успешного дебюта в какой-нибудь такой же группе, как и они, и начинает медленно жалеть о сказанном, потому что и без того грустная улыбка Хончоля стирается окончательно, когда он коротко кивает и натягивает на глаза козырёк кепки.
В этот момент Юнги думает, что с Хёсаном всё было намного проще, а тот словно чувствует, что про него вспоминают, и ближе к полуночи Юнги приходит сообщение с вопросом, куда пропал Намджун, а ещё какое-то грустное «слышал, что Хончоль ушёл». Юнги не хочется вдаваться в подробности, но Хёсан, кажется, всё сам прекрасно знает, и они просто переписываются на отвлеченные темы до глубокой ночи, отправляя друг другу короткие сообщения без смайликов. Юнги думает, что это странно, потому что они не такие уж и близкие друзья, но Хёсан рассказывает про трек, который хочет спродюсировать, и Юнги понимает, что на него не получается злиться. Хёсан пишет, что забежал бы как-нибудь, если появится свободное время, и что хотел бы познакомиться с новыми − для него новыми − ребятами, а Юнги не может вспомнить, кого именно Хёсан не знает, Сокджина или Тэхёна. С момента его ухода проходит почти год, и это иногда кажется Юнги немного грустным, но выбор между дебютом в качестве айдола и продюсированием был сделан, кажется, ещё тогда, когда Хёсан переступил порог их агентства, и Юнги знает, что тот ни о чём не жалеет.
На следующий день Намджун говорит, что если новый концепт не устраивает еще кого-то, то он лично поможет собрать вещи. Говорит серьезно и тихо, и Хосок пытается обратить все в не очень удачную шутку, но к концу недели небольшая коробка с вещами Икчже уже стоит на его пустой кровати. И когда Икчже начинает обнимать всех по очереди, прощаясь, Юнги плюёт на уважение и делает музыку в наушниках громче, потому что совершенно не хочет слушать, что ему говорят.

Толстовка Икчже на пару размеров больше всей одежды Юнги, и рукава достают почти до кончиков пальцев, но он решает оставить её себе, потому что до сих пор зол и сбит с толку. А там, в темноте и за закрытой дверью всё ещё говорит Донхёк.
− Я не хочу быть айдолом.
− Понимаю, бывает.
− Это мой выбор.
− Это твоё право. Наверное, это была не очень хорошая идея – после очередной пьянки притащить половину состава Дэнамхёпа на прослушивание. Я так и знал, что ничего путного из этого не выйдет, − Намджун усмехается на выдохе, а Юнги за дверью сминает в кармане пачку сигарет.
− Намджуни. Просто продолжай делать то, что хочешь делать. Удачи тебе.
− И тебе тоже.
− Ты все еще часть нашей крю, помнишь об этом?
Дальше Юнги не слушает, а медленно отступает назад, заходя за угол, и прижимается спиной к стене в тот момент, когда дверь открывается и Намджун проходит мимо, шаркая ногами по полу. Когда в прихожей тихо щелкает дверной замок, Юнги слышит приближающиеся шаги и понимает – Донхёк знает, что он все слышал.
− Юнги? − голос у него сипловатый и тихий, и зовет он неуверенно, словно проверяет, не ошибся ли. Донхёк тяжело вздыхает совсем рядом, в каком-то полуметре, и Юнги чувствует, что еще совсем немного, и он не выдержит.
− Можно я попрошу тебя кое о чем?
− Юнги.
− Не осуждай Намджуна, когда мы станем теми, кем станем. Это его выбор.
− Юнги.
− Просто заткнись сейчас, Донхёк.
− Ты тоже часть Дэнамхёпа, знаешь?
− Что-то не помню, чтобы меня туда приглашали.
− Я говорю это к тому, что мы все почти как семья, понимаешь?
− Донхёк, давай поговорим потом?
Донхёк мнётся рядом совсем недолго, а затем на взлохмаченную макушку Юнги опускается его цветастая панамка, а в руки вкладывается потертая бензиновая зажигалка. От этого Юнги становится настолько паршиво, что он готов отключиться прямо на полу в углу между ванной и кухней, потому что Донхёк говорит, что у них все обязательно получится, и дверь за ним закрывается так же тихо, как и за Намджуном.

Донхёк спускается по лестнице медленно, останавливается у подъезда, запрокидывает голову и смотрит в небо. Звезды тускло светят ему в ответ, Донхёк вздыхает, шарит по карманам в поисках сигарет и зажигалки. Твердый картонный уголок уже упирается в ладонь, когда он вспоминает, что несколько минут назад лично отдал зажигалку Юнги. Курить хочется уже почти невыносимо, но Донхёк упрямо садится на скамейку, комкая пачку в кулаке.
В голове крутится их с Икчже разговор недельной давности. Тогда они стояли, кажется, здесь же, Икчже, натянувший капюшон толстовки на глаза, был непривычно хмур, но на Донхёка смотрел уверенно. Тема была все та же – грёбаный концепт стал, кажется, самой обсуждаемой темой, особенно после ухода Хончоля.

– Ты себе это вообще как представляешь? – спросил тогда Донхёк, бесцельно щелкая зажигалкой.
– Да никак. – Икчже помолчал. – И вообще, ебал я эти их штучки.
– Не ругайся при младших! – машинально прикрикнул Донхёк.
Шутливая ругань на тему того, какой пример хён должен подавать младшим, всегда была одним из их развлечений – даже сейчас.
– Где тут младший вообще?
– Напротив тебя. – Донхёк даже покивал для убедительности. Огонёк зажигалки в его руках вспыхнул в последний раз и погас, и следующие щелчки шли уже вхолостую. – Хотя, знаешь, после того, как у тебя попросили паспорт при покупке сигарет…
– Ты напоминаешь мне об этом пятый раз за неделю.
– Зато с накрашенными глазами ты точно будешь выглядеть старше.
– Да нахуй это дерьмо! – взорвался Икчже, но тут же, впрочем, успокоился, добавив уже тише: – Я сваливаю.
– Шутишь?
– Нет.
Икчже смотрел на него из-под капюшона, щурясь так, будто успел ненароком заснуть посреди разговора. Но Донхёк знал, что он сейчас и злится, и растерян, и, может быть, даже боится – не кого-то, а того, что будет дальше.
Донхёк знал, потому что сейчас сам был таким.
– А Намджун? – после очередной тяжелой паузы спросил он.
– Хончоль сказал, что скинни будут ему жать. Мне, я думаю, тоже.
– Что. – Это прозвучало даже не вопросительно.
– Намджун не маленький, он должен решать сам. Как и ты.
– А я решил.

Вынырнув из воспоминаний, Донхёк выкидывает смятую пачку в урну рядом со скамейкой, вытаскивает из кармана телефон и быстро-быстро, промахиваясь мимо кнопок, набирает невнятное «Третьим примете?», отсылая сообщение одновременно Хончолю и Икчже.
В ответном сообщении Хончоля чередуются одобрительные и недоумевающие смайлики – он всегда так разговаривает, если занят очередным треком.
Икчже перезванивает через минуту.

Юнги упускает момент, когда они втроем с Намджуном и Сокджином оказываются на очередной тусовке-пьянке Дэнамхёпа, и осознает свое присутствие на ней только тогда, когда Хёсан над ухом шумно заявляет, что «этот парень такой милый!» и тычет пальцем в Сокджина, которого видит впервые. Сокджин молча смотрит в ответ, явно не зная, как реагировать, Намджун ржет и хлопает себя ладонями, словно тюлень. Юнги хмыкает и сливается со стенкой, пробираясь к диванчику в углу комнаты, потому что понимает, что в этой шумихе до него вряд ли кому-то есть дело.
Впрочем, он ошибается.
− Все же они делают такие крутые вещи, − Намджун забирается на диван с ногами, смотрит на Юнги и улыбается как-то гордо и совсем немного − грустно.
− Ты так говоришь, будто когда-то в этом сомневался, − бурчит в ответ Юнги и без энтузиазма рассматривает противоположный угол комнаты, оборудованный под маленькую сцену-подиум.
Диванчик маленький и со всех сторон завален каким-то хламом, а вокруг слишком весело, шумно и пьяно, чтобы кто-то решил подойти к ним. Икчже настраивает микрофон, Мину под всеобщий галдеж отбирает у Донхёка пиво, а Юнги сегодня особенно ворчливый и раздраженный, поэтому компанию ему составляет только Намджун – Сокджин все еще говорит о чем-то с Хёсаном.
− Нет, я всегда это знал, − Намджун переводит взгляд в сторону гудящего шума − Икчже постукивает по микрофону, проверяя, а потом машет Донхёку рукой − и продолжает уже громче: − вышло реально круто.
− Но без нас, да? − Юнги хмурится от собственных слов, но сдержаться не может. − Я говорил тебе, что тащить меня сюда − не очень хорошая идея.
Юнги действительно говорил. Всю прошлую неделю, одно и то же раз за разом, потому что это не его крю, а Намджуна, и друзья, скорее, тоже Намджуна, а сам Юнги все еще не может перестать думать своё «значит, они нам не нужны», понимая, что на деле это они больше не нужны им. Он говорил, что не стоит тащить его – их – на тусовку по поводу выхода этого несчастного, но, как назло, очень удачного и крутого коллаба Донхёка и Икчже, потому что его не приглашали лично, потому что ни с кем он за эти два месяца так и не заговорил, потому что ему до сих пор стыдно.
Намджун как-то резко грустнеет, глядя на Юнги всё время, пока Икчже в другом углу читает в микрофон первый куплет, а потом пихает того локтем в бок. Юнги кривится и отодвигается к самому краю.
− Скучаешь?
− По кому?
Юнги коротко кивает на сцену.
− Немного. Когда мы с Донхёком были дуэтом, было круто. Даже это место воспоминания навевает.
Юнги не знает, где Сонкём − и Сонкём ли − нашел этот подвал, обустроенный под комнату для репетиций и пьянок, и единственное, что навевает ему это место − сигаретный дым, и это очень раздражает, потому что рука сама тянется к зажигалке, но рядом с Намджуном нельзя, Намджуну он обещал бросить. А еще раздражает то, что Хончоль при встрече приветственно хлопнул его по плечу, как будто бы ничего не случилось.
− Но я не жалею. Разве что было бы неплохо пару раз выступить с Донхёком. Или написать песню. Что-нибудь серьезное, про мечты и свой путь.
Юнги фыркает, осознавая актуальность темы, и чувствует себя крайне неуютно, но Намджун продолжает, сбивая с толку странным вопросом совершенно не к месту:
− Вот о чём ты мечтаешь?
− I wanna big house, big cars and big rings, − тянет он на ломаном английском, немного подумав. − Отстань от меня, я понятия не имею. Это как-то по-детски, эти мечты. Нет у меня её, закончились все.
− А я хочу так, чтобы не «по-детски». Обратная сторона вопроса и все такое. Я не знаю пока, так, просто абстрактная мысль.
− Сделаем, − зачем-то обещает Юнги и кивает в подтверждение своим словам. − И иди уже к ним, я никуда не денусь.
Намджун мнётся, но кивает и уходит, а Юнги ложится на диван, сунув под голову чью-то свёрнутую куртку и надвигая на глаза кепку. Он хочет домой, хочет разобраться во всем, хочет перестать вести себя, как десятилетний ребенок, потому что подобные протесты против всего − это не так круто, как казалось года три назад.
− Эй, − Юнги легко пихают в ногу. − Какого хрена ты тут разлегся? − Донхёк снова толкает его, но уже настойчивее, а затем спихивает ноги Юнги с дивана и садится на освободившееся место. В руках Донхёка две банки с пивом, а за ухо заложена сигарета, и весь он раскрасневшийся и взмокший, но откровенно довольный. А еще он закидывает ноги Юнги к себе на колени и протягивает одну из банок. − Бери, пока даю.
Лишний раз Юнги не думает.
− Настолько не хочешь носить скинни? − Юнги снова кривится, отхлёбывает пиво и хочет отсюда уйти в два раза сильнее, чем минутой раньше.
− Я написал о наболевшем. А тебе обязательно вести себя, как последнее говно? − голос у Донхёка не укоряющий и не злобный, будто бы он просто интересуется. − Нет бы, что толковое сказал. Все поздравили, только ты остался. Настолько не нравится трек?
− Трек классный, − Юнги действительно нравится, но признаваться в том, что последние пару дней в плеере только «Pornstar» он не спешит. − Только текст местами странноватый.
Донхёк давится пивом, а потом несильно бьёт Юнги по колену и смеется.
− Намджун то же самое сказал. Но это круто, что нравится. Мнение друзей всегда важно. Юнги, ты как?
− А почему ты спрашиваешь?
− Ты какой-то помятый и забитый совсем, что ли. Расслабься. Может, тебе девушку найти? Я могу познакомить с кем-нибудь.
− Сомневаюсь, что мне это поможет.
− Сам смотри. А ребята как?
− Намджун не рассказывал разве?
Донхёк снова бьёт его по колену так, что нога дергается, но на этот раз уже без улыбки.
− Рассказывал. Он, в отличие от тебя, не ведет себя настолько по-идиотски и дальше собственного носа смотреть умеет.
− Донхёк?
− Заткнись уже, пока опять чего не ляпнул, − Донхёк подносит к губам Юнги подкуренную сигарету. − Расслабься, Намджун не смотрит.
− Донхёк.
− Ну что?
− Извини.
Извиняться Юнги не умеет, и слова получаются сдавленными и из-за гула музыки почти неслышными, но Донхёк все равно понимает и улыбается одними уголками губ.
− Не передо мной бы лучше извинялся. Я не скажу, что наши две крутые единички сильно на тебя обижены, но это его тоже расстраивает не меньше твоего, знаешь ли. И говнись поменьше.
Юнги улыбается и позволяет споить себе еще две банки пива, потому что Донхёк умеет убеждать, потому что Донхёк снова говорит, что Юнги все равно часть крю, потому что в этот раз Донхёку легко верить. Юнги считает, что Донхёк хороший, но ненавидит его − совсем немного − когда тот сперва тащит его покурить на улицу, а потом хватает за руку выше локтя и ведет в эпицентр пьянки, потому что ему случайно прилетает локтем в бок от повеселевшего и любящего всех Хёсана, и потому что Донхёк останавливается возле Икчже.
− Тут тебе что-то сказать хотят, − говорит Донхёк и отходит в сторону, а Юнги не знает, куда себя деть, потому что ему снова неуютно и стыдно, а он все еще не умеет извиняться.
− Тоже поздравить пришел?
− А ты меня не видел разве?
− Видел, конечно, ты целых три сидячих места на диване занимал, − Икчже наклоняет голову вбок, а Юнги опускает взгляд, рассматривая носы своих кед. − Ждал, когда подойдешь. Чего хотел-то?
− Извиниться.
− Ну так извиняйся.
Сидящий неподалёку Тэгюн притихает и смотрит с интересом, а Юнги все еще хочет сбежать отсюда, потому что извинения − совсем не его, но отступать уже поздно.
− Мне жаль, что я так себя повел. Сперва было особенно паршиво, но, видимо, это был единственный вариант для всех нас, и мы старались держать лицо. Вобщеммнежаль, Икчже-хён. А трек удачный, я рад за вас.
− На тебе моя толстовка, знаешь?
− Я её не отдам.
Икчже молчит несколько секунд, а затем хмыкает и сдавленно смеется.
− Эй, Шуга. Я не жалею, что был с вами. И тебе восемнадцать уже, повзрослей наконец и прекрати быть таким долбоёбом. Прощён.
Юнги закрывает глаза и глубоко вдыхает. Ему хочется смеяться, но это совсем не к месту; хочется сказать, что он действительно скучал, но это уже не в его стиле.
− Хён, а когда ты покупал пиво, у тебя спросили паспорт?
− Не твоего ума дело, маленький еще, − Икчже картинно кривится, пихает Юнги кулаком в бок и смеется. − И вообще, кто тут мелких спаивает?
− Я спаиваю, − Хончоль появляется из ниоткуда, всовывает Юнги еще одну банку с пивом и закидывает руку ему на плечо.
− Хончоль.
− Ой, брось, я и так все знаю. Только не выкинь снова ничего подобного, за такое и получить можешь.
Дэнамхёп не его крю, а Намджуна, и друзья, скорее, тоже Намджуна, но Юнги их всё равно любит. Где-то рядом хохочет Донхёк, который потом читает с Намджуном в микрофон что-то из старого, и хоть неприятный осадок и остается, Юнги чувствует себя уже не так паршиво.
Наверное, только благодаря этому разговору Юнги с трудом, но все же свыкается с мыслью о том, что состав у группы будет все же другой. А Намджун, который как всегда знает больше, чем рассказывает, говорит однажды, что скоро к ним присоединятся ещё вокалисты или вокалист – словно Сокджина и Тэхёна им мало. Юнги тогда лишь неопределенно хмыкает вместо ответа, методично вычеркивая с исписанного листка ненужные и кажущиеся ему глупыми строчки. Пока что из всего текста его устраивает только «I wanna big house, big cars and big rings», которое определяет смысл будущего трека. Правда, какой это будет смысл, не знает даже сам Юнги.
Намджун задумчиво чешет бровь, вглядываясь во вторую часть листка, до которой Юнги ещё не дошел, а потом показывает на строчки в самом низу.
– Оставь их, – говорит он.
«А вообще, у меня нет мечты», «я ни о чем не мечтаю, но никому до этого нет дела» – читает Юнги и скептично хмыкает, но кивает и переписывает их в блокнот, прежде чем скомкать листок и выкинуть в кучу других.
– О чем она будет? – неожиданно спрашивает Намджун, все ещё рассматривая мелкие строчки.
Юнги молчит, но Намджун не торопит его, без разрешения забирает ещё не исчирканные листы и устраивается на диване рядом, вчитываясь в не всегда понятный почерк. Что-то оборвано на половине и оттого бессмысленно, что-то он прочитывает одними губами, пытаясь понять, ляжет ли оно на бит, а что-то даже не дочитывает – настолько оно беспомощно. Разбирать чужую лирику всегда увлекательно, и поэтому Намджун не сразу чувствует, как Юнги толкает его в бок.
– О мечтах – говорит Юнги задумчиво. – О потраченной впустую жизни. О том, что надо шевелиться, а не стоять на месте.
– Ну, хотя бы не о любви, – хмыкает Намджун, и Юнги снова толкает его, но уже не так сильно. Это что-то вроде «круто, чувак» – «спасибо», только на понятном им языке.
– Я слишком стар для этого дерьма, – добавляет Юнги затем.
– Не зарекайся, – говорит Намджун тоном пожившего на свете старика.
И если бы Юнги знал, что ждёт его вскоре, он бы действительно не зарекался, а кроме этого собрал бы вещи и уехал куда-нибудь на отдаленные рисовые плантации. Но Юнги не знает – и именно поэтому он сейчас хмуро косится на Намджуна, пока тот рассматривает очередной листок.
В попытках перенести на бумагу все то, что плавает в его голове обрывками фраз-образов проходит неделя, и наступает очередной понедельник, который не нравится Юнги даже больше, чем все остальные, хотя принципиально не отличается от них ничем: ранний подъем, обжигающий кофе вместо завтрака и тренировки вместо обеда. Ладно, возможно, Юнги и преувеличивает насчет «вместо обеда» – при агентстве можно и поесть, во время короткого перерыва в расписании. При желании, во время него можно еще и покурить – главное, не попадаться на глаза Намджуну, которому он всё ещё обещал бросить.
Однако Юнги отточил эту технику до совершенства – вот и сейчас он быстро запихивает в себя еду и, в очередной раз чувствуя себя школьником, торопливо выходит на улицу, заворачивает за угол тренировочного центра и уже оттуда сворачивает к соседнему дому. В тамошнем дворике почему-то редко бывает многолюдно, и на тощего подростка с сигаретой внимания никто не обращает. Эта самая сигарета и возвращает Юнги подобие хорошего настроения, и на занятие танцами он возвращается почти благодушным.
– У нас новенький, – сообщает Намджун в тот момент, когда Юнги появляется на пороге.
– Кто? Где?
– Пока нигде, но должен вот-вот подойти, – Намджун звучно зевает и потягивается.
– Ну-ну.
На самом деле, Юнги не слишком интересно, кого сейчас добавят к ним в группу, он надеется только, что новенький не будет лезть именно к нему. Из Юнги очень, очень хреновый приятель, и уж тем более друг.
Преподаватель входит внутрь, подталкивая перед собой мальчишку лет пятнадцати. Мальчишка круглощек, у него невероятно, на удивление темные даже для азиата глаза и солнечно широкая улыбка.

– Блядь, – шепчет Юнги, глядя, как мальчишка кланяется и говорит стандартное «Пак Чимин, пожалуйста, позаботьтесь обо мне». – Блядь-блядь-блядь.

Пак-Чимин-пожалуйста-позаботьтесь-обо-мне разгибается, осматривает всех и улыбается снова. А Юнги понимает, что, кажется, лезть к новенькому будет он сам, потому что хороший, славный даже на вид Пак Чимин в одно мгновение становится его маленьким личным пиздецом. Пиздецом из того разряда, когда привычная лирика сменяется в голове глупыми песенками о любви. И это надолго.
– Блядь, – повторяет Юнги снова и отворачивается в другую сторону, не замечая, как удивленно смотрит на него Намджун.

Когда Намджун ловит выпавшую из кармана Юнги пачку сигарет возле самого пола, он не говорит ничего, только кивает молча на водителя, хмурит брови и смотрит с явным осуждением, незаметно убирая её обратно. Юнги думает, что должен поблагодарить или же оправдаться, но ему иррационально хочется, чтобы эти сигареты увидел кто-нибудь из взрослых и отчитал по-настоящему, но Намджун лишь смотрит молча в спину и тяжело вздыхает. Юнги чувствует, как мысли в его голове всплывают мелкими пузырьками к поверхности и лопаются, бурлят, как вода в закипающем чайнике. То, что его все почему-то жалеют, облегчения не приносит.
У Юнги движения не выходят ровными, и он совершенно сбивается с ритма − как думает он сам, но учитель говорит, что за последний месяц его навыки улучшились в разы, и даже Хосок кивает одобрительно, подтверждая. Юнги хмыкает и отворачивается, потому что прекрасно видит в зеркале, что далёк от идеала настолько, что с того берега, где он находится, этот идеал даже не видно.
Лирика не получается тоже, слова ложатся на бумагу ломано и обрывочно, и это скорее похоже на отдельные строчки из множества песен, которые он никогда не закончит, чем на что-то цельное и действительно стоящее. Очередной лист выдирается из блокнота, сминается и откладывается в сторону, потому что мусорная корзина уже давно полная. Юнги локтем сдвигает по столу такие же смятые комки бумаги, делает глоток кофе и заново включает трек, подбирает раз за разом бит, переключая дорожки одну за одной, снова царапает карандашом на бумаге, вытягивая из себя слово за словом. Мысли в голове такие же беспорядочные и спутанные, и все тексты в последнее время выходят лишь о непонимании, отсутствии возможности и сил и совсем немного − о зависти. Юнги ерошит на затылке волосы и вздыхает, вспоминая своё самоуверенное «мой рэп заставляет Superstar K Huh Gak задыхаться», потому что единственный, кто сейчас задыхается от своих текстов − это сам Юнги.
Время далеко за полночь, новый лист выдирается и сминается в неаккуратный комок, и Юнги стаскивает с себя наушники, откидывается на спинку кресла, потягивается, раскидывая руки в стороны и привычно пытаясь достать кончиками пальцев до стен, и улыбается, когда не дотягивается на привычные несколько сантиметров с каждой стороны. Юнги любит эту комнату, приспособленную под свою личную студию, комнату, которая по размерам больше напоминает кладовку, и куда вмещаются только захламлённый стол, компьютер и пара полок. И Юнги больше ничего не нужно – здесь он чувствует себя комфортно, уверенно и защищённо.
В щель под дверью проскальзывает тонкая полоска света. Юнги хмурится, прислушиваясь, осторожно встаёт, бесшумно подходит к двери, приоткрывает ее неслышно и выглядывает было, но тут же отшатывается назад, в темноту своей маленькой почти что студии.
В противоположном углу тренировочного зала стоит спортивная сумка с накинутой поверх курткой, валяются пустые бутылки воды, но Юнги прячется не от этого.
− Мам, не беспокойся и ложись спать, − голос Чимина приглушённый и сдавленный, и у Юнги возникает странное чувство, что тот плачет и улыбается одновременно. − Мне надо тренироваться, мам.
Под веками Юнги время отпечатывается зелеными цифрами электронных часов, и он хочет спросить, какого чёрта Чимин тут делает в почти что два часа ночи, если встал вместе со всеми рано утром. Но он не спрашивает, а прижимает ухо к маленькой щели между дверью и косяком и вслушивается в каждое слово. Не то, чтобы ему действительно любопытно − за все полторы недели, что Чимин живёт и тренируется с ними, повода нормально поговорить и познакомиться ближе, а не просто перекинуться дежурными фразами, так и не нашлось. Дело не в том, что Чимин необщительный − скорее из Юнги очень паршивый друг, а тем более хён. В то время как Чимин находит общий язык с Хосоком, Чонгуком, а особенно − с Тэхёном, Юнги зависает с Намджуном в студии, всё ещё бегает курить в соседний двор и сближаться с ним не думает.
− Со мной всё будет хорошо, правда, − Чимин, кажется, сдавленно всхлипывает и зажимает рот ладонью. − Я обещаю. Только ложись сейчас спать, хорошо? Тебе завтра на работу нужно идти.
Мин закусывает изнутри губу, закрывает глаза и думает о том, что ему подошла бы роль человека, который крадёт чужие жизни. Потому что Чимин даже в разговорах с матерью заботливый и будто солнечный, а Юнги никогда таким не был и вряд ли научится. Он впитывает в себя каждую эмоцию и где-то на краю сознания хочет вернуться в то время, когда ему было пять, и перевоспитаться как-нибудь совершенно по-другому, чтобы сейчас, в свои девятнадцать, быть хорошим сыном, другом и хёном.
Чимин сбрасывает звонок, подходит к сумке и закидывает телефон во внутренний карман, вздыхает устало и трёт лицо ладонями, а затем легко толкает носом кроссовка стоящую рядом на полу потрепанную магнитолу и включает музыку. Юнги думает, что если ему действительно стоит измениться в своём отношении к близким людям, то сейчас самое время.
− Чимин? – вполголоса зовёт Юнги, высунувшись из-за двери, смотрит озадаченно и делает вид, что телефонного разговора не слышал вовсе. Чимин подпрыгивает на месте, поднимает на Юнги растерянный взгляд и отворачивается, когда тот выходит к нему, проходит через весь зал и садится возле его сумки.
− Хён?
− Прости, я, наверное, тебе помешал, − Юнги улыбается одними уголками губ и протягивает Чимину бутылку с водой. Тот мнётся неуверенно, но подходит, берёт бутылку, садится неподалёку и обнимает руками колени, подтягивая их к себе.
− Ничего, всё в порядке. А ты чего тут делаешь? Все уже давно ушли.
Чимин смотрит куда-то в сторону, незаметно трет глаза пальцами и надеется, что Юнги ничего не поймёт.
− Я работал немного, − Юнги пожимает плечами и прислоняется к зеркальной поверхности стены.
− Хосоки-хён говорил, что ты ночами в студии просиживаешь.
Когда Чимин против воли шмыгает носом и судорожно вздыхает, он закрывает рот ладонями и отворачивается смущённо, упираясь щекой в колено. Юнги как никогда отчётливо понимает, что не знает, как успокаивать расстроенных людей. Чимин всхлипывает снова, бормочет себе под нос что-то извиняющееся и собирается уже встать, но не успевает, потому что ладонь Юнги опускается на его макушку и ласково ерошит влажные волосы. Он поворачивает голову, смотрит неотрывно, и в его взгляде читаются нотки неловкости и крайнего удивления, но Юнги руку не убирает, проводит по волосам снова, будто гладит, и улыбается всё так же.
Пропуская между пальцев тёмные волосы Юнги думает, что сам вряд ли бы позволил такое почти что незнакомому человеку, но Чимин делает глубокий вдох и закрывает глаза. Его внезапное доверие становится таким весомым и осязаемым, что Юнги буквально чувствует его кожей, убирает руку растерянно, скользнув по плечу пальцами и не знает, что делать дальше. Он с самого начала не хотел с этим связываться, но спокойно смотреть на расстроенного Чимина у него, оказывается, не выходит тоже. Когда Чимин коротко всхлипывает в последний раз, почти уже успокоившись, Юнги понимает, что отступать ему уже, кажется, некуда.
− Чимини? Хочешь шоколадку?
− Хочу, Шуга-хён.
Юнги коротко отписывается Намджуну, что Чимин с ним в студии, чтобы тот не волновался, слушает, как шелестит фольга в руках Пака, а затем снова ерошит его волосы, и Чимин ему улыбается.

Чимин простой и открытый, но где-то глубоко внутри такой же запутанный и сложный, как сам Юнги, и именно эти черты его обычно и привлекают в людях. Юнги чувствует, что обожжётся о Чимина обязательно, но тянется, сам себя не контролируя, слушает и узнаёт о нём за полчаса в разы больше, чем за последние полторы недели. Чимин улыбается ему неуверенно, но продолжает рассказывать всё подряд, хоть Юнги и не спрашивает, а затем замолкает на минуту, тихо смеётся и говорит, что с самого начала считал Юнги самым хорошим хёном.
− Ты классный такой и крутой, − губы Чимина снова растягиваются в улыбке. − Мне хотелось подойти и поговорить, но ты почему-то не хотел со мной общаться.
«Классный и крутой»
«Хотелось поговорить»
Юнги прикрывает глаза ладонью и смеётся беззвучно, потому что Чимин действительно открытый, хороший и добрый, а ещё говорит, что думает. Потому что Чимин считает его самым классным хёном. Потому что Юнги не чувствует − знает, что обожжётся.
− Я не не хотел. Ты хороший, Чимини.
Тот улыбается смущённо в собственные колени, молчит, а потом тянется и зевает.
− Поехали домой?
Чимин коротко кивает, но Юнги, не дожидаясь ответа, уже достаёт бумажник из кармана, пересчитывает деньги и набирает номер такси.
− Ты только не рассказывай никому, ладно? − Чимин ловит Юнги за рукав возле самого выхода и смотрит не на Юнги − себе под ноги. А тот расплывается в дурацкой улыбке и втайне радуется, что Чимин сейчас на него не смотрит.
− Конечно. И если будет сложно, я всегда тебе помогу, запомни это, ладно?

@темы: band: bangtan boys, Strong Heart - 2015

Comments

[Zincum]

Чимин заходит в зал, кидает на скамейку рюкзак, а затем устраивается на ней сам, улыбаясь и расслабленно потягиваясь. К ранним подъёмам и бесконечным занятиям он привыкает быстро, а в том, как болят мышцы после двух часов в тренажерном зале три раза в неделю, тоже можно найти определённое удовольствие.
Чимин берёт в руки телефон и пишет короткое сообщение родителям, хотя хочется рассказать о многом: о том, что танцевать очень здорово и что петь ему нравится тоже, что японский, который Чимин изначально учить не собирался, непривычный и даже сложный, о хороших хёнах, которые помогают и поддерживают, о двух донсэнах, которые тоже хорошие, но хёном его звать почему-то отказываются. Когда сообщение исчезает в папке с другими отправленными, а подсветка выключается, Чимин тянется к своему рюкзаку, вжикает молнией и ищет свой плеер, но вместо него находит только горстку монет на дне, блокнот с ручкой, майку, которую он тщетно пытался отыскать сегодня утром, и скомканную шоколадную обёртку.
Устроившийся рядом на полу Тэхён поднимает взгляд, когда Чимин откладывает рюкзак, поддаётся внезапному порыву и шуршит фольгой, разглаживая обёртку на колене. Такими шоколадками его угощает только Юнги, когда никто никого из взрослых нет поблизости, и Чимин это ценит не только потому, что любит всё сладкое.
Чимин думает, но никак не может понять, что в Юнги и его отношении к нему такого особенного, но на вопрос матери о том, подружился ли он с кем-нибудь, в одном из телефонных звонков, не задумываясь рассказывает о Юнги, который иногда очень ворчливый и вредный, но помогает и всегда поддерживает.
Обёртка в руках Чимина осторожно складывается сперва в два, потом в четыре раза, снова бережно разглаживается и убирается обратно в рюкзак, как что-то очень ценное. Чимин застегивает молнию и пристраивает рюкзак на самом краю скамейки, не обращая внимания на то, что совершенно беспричинно улыбается.
– Странно, – говорит Тэхён внезапно, словно продолжая начатый недавно разговор, и Чимин лениво переводит на него взгляд. – Я думал, что ты умнее.
Чимин со смешком толкает его в бедро, но Тэхён не улыбается, рассматривает задумчиво потолок, словно бы там нарисовано что-то.
– Серьезно, Чимин, неужели ты ничего не замечаешь?
Чимин непонимающе смотрит на Тэхёна и, не выдержав, садится и подтягивает колени к груди, обхватывая их руками.
– Ты о чём?
Тэхён молчит, глаза его беспокойно скользят туда-сюда по потолку, и когда Чимин уже всерьез подумывает о том, чтобы побрызгать на него водой, наконец говорит:
– Да о хёне я твоём.
– Об Юнги-хёне? – зачем-то уточняет Чимин, хотя ему уже всё ясно только по той интонации, с которой это прозвучало.
Тэхён хихикает.
– Именно, – говорит он словно бы с удовольствием, а потом садится тоже и смотрит на Чимина так серьезно, словно они тут судьбы мира решают.
– Влюбился в тебя твой хён. Ну или любит.
Чимин думает мимоходом, что изменчивость настроения Тэхёна порой почти пугает, а потом до него доходит смысл только что сказанного.
– Погоди-ка… что?
Тэхён энергично кивает несколько раз.
– Влюбился. Втюрился. Вляпался.
Чимин коротко смеется.
– Дурацкие у тебя иногда шутки, – говорит он. – Хён вообще не такой, да и мы оба парни…
Тэхён выразительно выгибает бровь.
– Мои-то шутки, может, и дурацкие, – фыркает он самую чуточку уязвлённо, – а вот тебе точно нужны очки посильнее. Он на тебя смотрит всё время так странно, что… Ай, я лучше изобразить попробую!
Тэхён с силой жмурится, а когда открывает глаза, то в его взгляде – почти осязаемое тепло вперемешку с грустью. Чимин невольно сглатывает.
– Вот так и смотрит, – подытоживает Тэхён, моргая. – Даже неуютно как-то, сразу хочется предложить вам найти какое-нибудь тихое местечко...
Не договорив, он ойкает – Чимин всё-таки снова толкает его ногой, и следующие несколько минут проходят в дурацкой бессмысленной возне, в которую радостно вмешивается незаметно вернувшийся в зал Хосок. И когда они со смехом расползаются в стороны, Тэхён успевает только шепнуть нечто, похожее на «Подумай об этом».

[Zincum]

И Чимин думает. Думает, когда в зал возвращаются остальные хёны; когда все они в очередной раз заучивают одну и ту же связку; и даже когда ложится спать, накрываясь одеялом чуть ли не с головой.
А потом, уже наутро, понимает, что единственное, что он может сейчас сделать, чтобы перестать сомневаться – поговорить с Юнги.
А тот, словно бы нарочно, остается вечером один в зале, и из-за закрытой двери слышится только одна и та же песня, перемежаемая периодически какой-то невнятной руганью. Чимин мнется перед дверью, покачивается с пятки на носок, а потом подгадывает очередную паузу перед очередным повтором трека и открывает дверь.
Юнги разминает напряженные плечи, смахивает со лба прилипшую чёлку и думает, что его чертовы наклонности к перфекционизму его когда-нибудь убьют, но вряд ли это случится именно сейчас.
Зеркало в репетиционном зале мутное, запотевшее и заляпанное, и вместо своего отражения Юнги видит сплошную неуверенность в завтрашнем дне. До прослушивания все было гораздо проще, была твердая убеждённость в своем таланте и навыках, в своём потенциале. Тогда Юнги знал, что лучше всего у него получается читать рэп, и его это полностью устраивало. Быть успешным в одной области гораздо лучше, чем попробовать многое, но не преуспеть нигде.
Хореография не получается раз за разом − это даже хореография не на их песню − и это раздражает настолько, что хочется всё бросить, но Юнги раз за разом включает кнопку «Play» на потрепанной магнитоле в углу и пытается повторить все движения снова и снова. Продиктованные агентством правила медленно въедаются под кожу, а перфекционист внутри Юнги подталкивает его к цели быть лучшим во всём. Или хотя бы не отставать от остальных, и то, что сейчас видит Юнги в зеркале, совсем не соответствует его ожиданиям.
− Ты опять тренируешься, когда все уходят, хён?
В дверях стоит Чимин, переминается с ноги на ногу, не проходит внутрь и не закрывает дверь. Чимин какой-то растрепанный, обеспокоенный и совсем немного сонный. Юнги молча смотрит на него через плечо, пока не закачивается песня, поднимает с пола кепку и прячет взмокшую челку под козырёк.
− Я знаю, что ты тренируешься постоянно, пока никто не видит, а по ночам пишешь тексты. Я не читал, правда, просто видел кучу смятых листов среди мусора. Но я не читал, − Чимин как-то виновато улыбается, и Юнги отворачивается, пряча странную улыбку, и заваливается прямо на пол в углу зала.
− Всё-то ты знаешь, Чимини. Следишь за мной?
Чимин, всегда отзывчивый, добрый и будто солнечный, рядом с Юнги почему-то становится смелее, и это очень и очень плохо. Потому что он подходит, притягивает Юнги ближе к себе, усаживает между своих колен и начинает разминать ему плечи. Юнги нервно дергается, но не отстраняется.
− Я знаю, как потом всё болит, не упрямься, − улыбается Чимин, и Юнги сдаётся. − Все ушли полтора часа назад. И если у тебя не получается что-то…
− Нет.
− То я могу…
− Нет.
Чимин вздыхает и сжимает плечи Юнги сильнее, а самому Юнги очень хочется, чтобы его никто не видел. Особенно понимающий и волнующийся Чимин.
− Чимини?
− М?
− Шоколадку хочешь? − Юнги говорит тихо, будто их кто-то может услышать, говорит заговорщическим шепотом и уже тянется к валяющемуся рядом рюкзаку. Чимин за его спиной нервно сглатывает.
− Мне нельзя, хён, ты же знаешь, − Чимин на пару секунд убирает руки, и Юнги знает, что тот прикладывает ладони к своим щекам.
− Я никому не расскажу, обещаю.
И теперь сдается уже Чимин. Юнги надвигает на глаза кепку, облокачивается о Чимина и слышит шелест разворачиваемой обертки. Чимин приобнимает Юнги одной рукой, хрустит шоколадом над его ухом, и Юнги думает, что он играет с огнем.
− Юнги-хён, а почему ты вечно это делаешь?
Юнги дергается, но Чимин легко поглаживает его по плечу и руку не убирает, а Юнги впервые за девятнадцать лет не знает, что ответить на такой простой вопрос.
«Потому что ты мне нравишься?»
«Потому что ты хороший такой?»
«Потому что я в край ёбнулся? На тебе, мелкий, ёбнулся»
Юнги умеет врать, Юнги умеет скрывать правду, говоря об этом как бы невзначай и в шутку, Юнги надеется, что в этот раз все получится тоже, потому что получалось сотни раз до этого. И Чимин сейчас улыбнется, скажет «да ну тебя, хён», и на этом тема закроется.
− Да нравишься ты мне больно, − говорит Юнги с тихим смешком.
Чимин снова шуршит оберткой, прячет её в карман и молчит так долго, что Юнги должен начать беспокоиться, однако он этого не делает.
− Значит, Тэхён говорил правду?
Голос Чимина становится вдруг серьезным, и это непривычно и странно настолько, что Юнги выбирается из-под его руки, садится, но не поворачивается к нему лицом.
− Тэхён?
− Тэхён сказал, но я думал, он прикалывается так... Сказал, что ты на меня смотришь все время. И как-то... ненормально. Хён?
− Что я делаю, простите?
− Хён, это правда?
− Что?
− Ну, что ты…
− О, так тебе же Тэхён все сказал. Или я ошибаюсь? Почему бы не пойти и снова спросить у него?
Юнги поднимается, накидывает толстовку на плечи, берет с пола рюкзак и смотрит на Чимина нечитаемым взглядом.
− Просто, ну…
− Говори.
− Хён.
− Говори, сказал.
По Чимину видно, что он не знает, куда себя деть, что ему стеснительно и неловко, но все это волнует Юнги в самую последнюю очередь. Даже несмотря на то, что это Чимин.
− Я не очень хотел, чтобы это было…
Юнги не слушает, Юнги хлопает дверью так, что зеркало во всю стену наверняка должно задрожать, Юнги на ходу всовывает наушники в уши, а на выходе его не слушаются руки, и сигарета дрожит в пальцах.
Тэхён сказал.
Не хотел бы.
Отлично, Мин Юнги. Отлично.

[Zincum]

Юнги понятия не имеет, сколько денег на его транспортной карте, когда проводит ей по панели и обозначает наугад конечную станцию шестой ветки. Двери вагона закрываются за его спиной, и Юнги через наушники слышит электронный голос, сообщающий, что это последний состав, который идет до станции Понхвасан. Юнги забирается на сиденье, пристраивает рядом рюкзак, и ему нет никакого дела до времени закрытия метро и направления состава, ему просто нужно подумать, потому что за последние полчаса произошло слишком много всего, Юнги чувствует, что совершенно к этому не готов. Ему странно, странно настолько, что он абсолютно не хочет в это лезть, потому что неизвестно, чем это может закончиться.
Вагон почти пустой, как и голова Юнги, и он просто едет из ниоткуда в никуда, перелистывая в плеере трек за треком.
Мин почти чувствует себя ненормальным, когда ловит себя на мысли, что ему интересны чужие жизни. Что он изредка наблюдает за окнами соседнего дома, которые видны с балкона их общежития, что ему любопытно, о чем думает сидящая напротив девушка, чем она увлекается и во сколько возвращается из клуба в пятницу вечером. Когда наблюдаешь за кем-то, проще разобраться в себе, понять, насколько смешные у людей проблемы и насколько они смешны у тебя. Только вот вряд ли сидящая напротив школьница, уткнувшаяся в книжку, страдает из-за влюбленности в свою одноклассницу, в то время как у самого Юнги на его глазах рушится его же маленький привычный мир.
Сначала идет осознание проблемы, далее − её принятие, и Юнги на пару месяцев застревает где-то в начале второй стадии, не в силах продвинуться дальше, и всё было бы неплохо, если бы Мин умел врать сам себе. Но «я бы никогда» в его голове плавно превращается в «ладно, может и когда», а затем перетекает в череду бесконечных вопросов «почему малолетка, почему парень, почему Пак Чимин».
Когда Юнги выходит на конечной станции и направляется в сторону первой попавшейся открытой забегаловки, он очень хочет быть уверенным в том, что всё ещё может наладиться, потому что никто не поймёт. Потому что он сам вряд ли примет. Потому что последнее, что ему хочется − видеть пусть и скрытое, но осуждение в глазах Намджуна. Потому что, в конце концов, ему нужно строить карьеру, но никак не отношения с малолеткой, пусть таким хорошим и милым, с малолеткой из его агентства, который еще и парень, и тем более Пак Чимин. Который, кажется, догадался обо всём тогда, когда Юнги сам ещё не понял себя до конца.
Напротив имени Чимина можно проставить с десяток минусов, объясняющих, почему Юнги не стоит с этим связываться, но Юнги до сих пор мелко потряхивает − он надеется, что от холода − а Чимин пишет в сообщении «я не хотел», и чёрт знает, что именно он имеет в виду.
Отлично, Мин Юнги. Лучше просто не придумаешь.
Натянув на глаза кепку, Юнги заказывает оденг и чай, заранее благодарит хозяйку и мысленно шлёт Пак Чимина к чёрту. Потому что даже под тентом холодно, оденг не приносят слишком долго, а от Чимина снова приходит сообщение с коротким «правда», и Юнги всё еще не имеет ни малейшего понятия, чего именно тот не хотел.
В забегаловке слишком многолюдно для полуночи среды, и Юнги косится на шумную компанию чуть поодаль, стаскивая зубами со шпажки рыбную котлету, как чувствует на себе чей-то взгляд.
− Извините?..
− М?
− Все столики заняты, а те люди меня немного пугают. Можно я присяду рядом? Это буквально на пять минут, пока не будет готов мой заказ.
Юнги из-под кепки рассматривает девушку снизу вверх, ловит её взгляд, хмыкает, когда та едва улыбается одними уголками губ, немного отворачивается и наклоняет голову, рассматривая угол стола, а затем снова переводит взгляд на Юнги, и ему кажется, что он видит на её щеках смущенный румянец. Она поправляет волосы и теребит края пальто, и Юнги думает, что она чем-то похожа на его соседку по парте из старшей школы, что она очень симпатичная и ему ничего стоит спросить её имя и разрешить сесть рядом. Потом прозвучит фраза «я не так часто бываю здесь», они разговорятся, а потом обменяются номерами телефонов. И, может быть, Юнги проводит её до дома, а утром Хосок будет выпрашивать её фотографию, подробную историю знакомства, и хлопать по плечу со словами «ну ты даешь».
Юнги думает об этом, когда поправляет козырек кепки, улыбается и говорит «нет».
Девушка всё еще стоит рядом, переминается с ноги на ногу и делает вид, что не расслышала, а улыбка Юнги становится ещё шире, когда он понимает, что просчитался окончательно и бесповоротно и больше не может от этого бегать и прятаться. Проблема Юнги заключается в совершенно неконтролируемой и далеко недружественной симпатии к этой чертовой малолетке Пак Чимину. Юнги принимает это и чувствует, как внутри что-то ломается, как снимаются все установленные им же ограничения, и он понятия не имеет, как с этим жить. Юнги понимает это и повторяет сказанное снова.
− Нет.

[Zincum]

Сообщение от Намджуна приходит в половину второго, когда у Юнги заканчивается чай, и содержит в себе короткое «ты, блядь, где», а Юнги почему-то грустно улыбается и нажимает на кнопку вызова.
− Наверное, я все же хреновый друг, − Юнги уставший и зачем-то растягивает слова.
− Ты идиот, а не хреновый друг, − Намджун явно злится, но старается держаться спокойно. − Если тебя к утру не будет в общаге, с нас всех снимут головы. С меня особенно. Тебя где носит?
− Не знаю. Я тут в первый раз. Намджун?
− Что?
− Я только что девушку отшил, − Юнги делает паузу, прикусывает кончик ногтя и продолжает: − Станция Понхвасан и денег на такси у меня нет.
− Ты точно идиот, − Намджун умолкает, выдыхает длинно и хмуро добавляет:
– Сиди на месте, я сейчас что-нибудь придумаю.
– Что? – без особого интереса спрашивает Юнги.
– Пойду позвоню хёнам, что. Не менеджеру же.
Едва договорив, он отключается, оставляя Юнги наедине со своими мыслями. Эти самые мысли уходить никак не желают, и Юнги выныривает из них только тогда, когда телефон звонит вновь.
– Иди к остановке, там тебя подберут, – все так же хмуро говорит Намджун. – Утром вернись к общаге пораньше, чтобы не спалили.
– Спасибо, – отзывается Юнги, вставая.
Судя по доносящимся звукам, Намджун ругается себе под нос, отключаясь.
Расплатившись – к счастью, на это его денег хватает – Юнги застегивает куртку доверху и бредет к остановке, на ходу пиная подвернувшуюся под ноги пробку. Пробка послушно летит вперед и, увлекшись, он не замечает, как быстро оказывается на месте.
У остановки в этот час пусто, только чуть в стороне от неё стоит кто-то в надвинутом едва ли не до носа капюшоне – Юнги щурится, пытаясь понять, кто его ждет.
– Привет, – говорит человек и ловко пасует перехваченную пробку обратно. – Потерялся?
Донхёк.
– Потерялся, – с непроницаемым выражением лица говорит Юнги.
– Пойдем, Красная шапочка, добрый дровосек доведет тебя до домика бабушки. – На видимой части лица Донхёка красуется привычная ухмылка.
– Сам не потеряйся, «дровосек». – Юнги толкает его локтем в бок, заставляя охнуть – «Эй, ты есть вообще пробовал, как только кости кожу не прорывают?».
Дальше они идут молча, только Донхёк, все еще периодически потирающий бок, насвистывает прилипчивую, словно жвачка, Pornstar, и Юнги невольно сам не замечает, как начитывает про себя недостающие строки – зря, что ли, в свое время заслушал её едва ли не до тошноты?
Квартира Донхёка встречает их беспорядком в комнате и валяющимися около включенного ноутбука наушниками, почти скрытыми под небрежно разбросанными бумажными листами. При виде них Юнги чувствует что-то вроде угрызений совести. Сам Донхёк тем временем стаскивает куртку, шапку, и по его виду сразу становится ясно, что прошлая ночь была бессонной.
– Ты похож на потенциальный труп, – заявляет Юнги, красноречиво тыкая пальцем в мешки под его глазами.
Донхёк ржет и уходит в кухню – судя по звукам, чтобы смешать себе кофе.
– Сам не лучше, – говорит он уже оттуда, звучно отхлебывая из кружки. – Намджун когда позвонил, я уж думал, ты там ввязался во что-то, а…
– Ввязался, ага, – бормочет Юнги, не слушая его. – Именно.
– Чего-чего? – Донхёк возникает на пороге кухни, сжимая кружку в руках. На плече у него висит небрежно скомканная толстовка, которую Донхёк ловко перебрасывает на кресло в комнате.
– Ничего. – Юнги отмирает, снимает наконец куртку и долго возится, прилаживая её на вешалку. Донхёк ничего не говорит, дожидаясь, пока он повернется обратно. И ведь дожидается, смотрит на Юнги поверх кружки и всем своим видом выражает что-то вроде «ну мне-то не пизди, а».
– Ты выёбываешься, как девочка, – спокойно заявляет он в перерывах между глотками. – Не то чтобы я буду приставлять тебе нож к горлу, выпытывая, что не так, но если хочешь поговорить – я все еще тут. Если не хочешь – ложись на диван, одеяло валяется там же.
И под этим взглядом Юнги ломается.
– Да, я хочу поговорить.
Его монолог укладывается в банку пива, которую ему вручает Донхёк, и за то время, когда Юнги выворачивает себя наизнанку, Шин не произносит ни слова.
Юнги умеет врать и сопоставлять факты.
Юнги надеется, что Донхёк не в курсе, что происходит в агентстве после его ухода.
Юнги рассказывает, что у них в агентстве новая девочка–трейни, на три года младше, чем он сам. Мысленно кривится, рассказывая о Чимине в женском роде, но так будет проще, как кажется Юнги, а Донхёк только молча слушает и пьёт свой кофе. Мин говорит, что она хорошая, милая и славная, рассказывает, как он таскает ей шоколадки, пока никто не видит, как она иногда зачем-то ждет его по несколько часов в репетиционном зале, и что она, кажется, совсем не понимает, что Юнги нравится.
− Вот примерно в это дерьмо я и ввязался, − Юнги грустно улыбается, сминает опустевшую банку и метко бросает её в корзину для мусора возле стола.
− Ага. И девочку твою зовут Пак Чимини.
− Что?
− Дебилом-то меня не выставляй, а?
− Откуда ты знаешь?
− Намджун рассказывал. И фотки я видел, милый этот твой Чимини, на лицо еще вообще как ребенок. И бесишься ты не потому, что у тебя вроде как карьера намечается, и тебе нельзя в отношения, а потому, что любовь твоя − малолетка, да еще и парень.
− Донхёк, заткнись.
− И ты понятия не имеешь, что вообще дальше делать и что о тебе подумают друзья.
− Заткнись.
− Но судя по тому, что ты мне тут втирал, чисто для себя ты вполне во всем уверен.
− Пару часов назад я отшил милую девчонку, Донхёк. Это ни черта не нормально. Мне надо до конца определиться, и желательно в правильную сторону.
Донхёк перекладывает наушники с одной стороны стола на другую, потом поднимается шумно и подходит к дивану. Юнги смотрит на него непонимающе, а Донхёк сгребает его за ворот толстовки и подтягивает к себе.
Чужие сухие губы на своих собственных оказываются слишком внезапным ощущением, и Юнги шарахается – пытается, точнее, – в сторону, смутно подозревая, что как минимум один из двоих здесь малость ебанулся. Донхёк отпускает его и садится рядом – спокойный, как и раньше.
– Ты же хотел определиться, – отвечает он на невысказанный вопрос.
– Я имел в виду какую-нибудь свободную девочку, – собственный хриплый голос кажется Юнги чужим.
Донхёк молчит, а потом смотрит на него, выгнув бровь.
– А ты уверен, что тебе нужно именно это?
И Юнги отчетливо понимает, что нет.

[Zincum]

Юнги не помнит, когда именно он успел уснуть, но из вязкого, душного сна его выдергивает до отвращения бодрый голос Донхёка:
– Просыпайся, сладенький! – командует тот, с шумом отпивая что-то из кружки.
С неохотой разлепив глаза, Юнги осознает, что лежит на диване, укрытый пледом, а Донхёк, словно в противовес своим словам выглядящий отвратно, внимательно его рассматривает.
– Ну и паршивый же у тебя видок, – говорит Юнги вместо «доброе утро». – Спать пробовал?
Донхёк, впрочем, не обижается.
– Вот освободишь мой диван, тогда и посплю, – ржёт он в промежутке между глотками. – Так что вали уже к своим, не лишай меня счастья!
Юнги трёт глаза, приглаживает растрепавшиеся волосы и решает, что можно обойтись и без завтрака.
– Я сунул тебе в карман немного денег, так что доедешь с комфортом. Впрочем, можешь и прогуляться, но тогда Намджун тебя точно убьёт. – К счастью, тему ночного разговора Донхёк не поднимает, дожидается, пока Юнги сползет с дивана и тут же ныряет на его место, даже не раздеваясь.
– Захлопни дверь, ага?
– Я позвоню потом, – невпопад отвечает Юнги.
Донхёк приподнимает взъерошенную макушку и смотрит на него.
– Позвони, – кивает неожиданно серьезно, закрывая глаза, и следующее, что он слышит – хлопок входной двери и щёлчок закрывающегося замка.
Ранним утром в автобусах не так уж и много людей, и никому нет дела до прижавшегося виском к прохладному стеклу Юнги. Постоянная тряска словно сбивает его мозги в большой молочный коктейль, и краем сознания он думает, что герои фильмов, постоянно страдающие в таких позах, редкостные идиоты. Впрочем, сам Юнги не лучше.
Намджун ждёт его на пороге, на удивление похожий на сварливую жёнушку, и взгляд его выражает нечто явно нецензурное.
– Врезать бы тебе, идиоту, пару раз, – с тоской тянет он, – да ведь отчитываться придется…
– Я…
Договорить Юнги не успевает – слышится дверной звонок.
– Менеджер пришел, – предупреждает вышедший из кухни Сокджин, что-то очень быстро жующий.
– Мать твою, – низко рычит Намджун и без особых церемоний впихивает Юнги в ванную, поворачивая кран. – Сиди тут, сейчас кто-нибудь принесет тебе шмотки.
– Намджун…
– Потом, – коротко отзывается тот, не оборачиваясь, и выходит в коридор, где уже разливается соловьем Сокджин – из-за шума воды не слышно, что именно он говорит, но менеджер явно всё ещё пребывает в счастливом неведении по поводу ночного отсутствия одного из подопечных. Намджун подключается к разговору, и голоса потихоньку удаляются куда-то вглубь квартиры.
Юнги облегченно выдыхает – кажется, пронесло. Возможно, у Сокджина и есть свои недостатки, но хён он понимающий.
Тихо щёлкает замок и в ванную проскальзывает Чимин, сжимающий в руках стопку вещей. Пальцы Юнги замирают на молнии джинсов. Повезло, как же. Последний в этом мире человек, которого ему хотелось бы видеть, сейчас сгружает вещи на стиральную машинку и переводит на него недоумевающий и как будто обиженный взгляд. Юнги отгоняет от себя неуместную ассоциацию с щеночком и молча продолжает раздеваться – в конце концов, утренний душ ему действительно необходим.
– Хён… – осторожно начинает Чимин.
– Что?
– Я хотел поговорить о… вчерашнем.
– Мы уже всё выяснили, я сделал выводы, так что не волнуйся, – Юнги выдавливает из себя кривую улыбку, – я все ещё твой хён. И точка.
Чимин молчит, Юнги стаскивает с себя мятую, словно ею полы мыли, футболку и снова смотрит на него.
– Что?
– Я волновался. Ты не пришел домой ночевать и даже не предупредил…
Сердце на мгновение заходится аритмичным стуком, Юнги коротко выдыхает раз, другой.
«Не предупредил», надо же.
– Намджун был в курсе, где я, спросил бы у него. – Его голос звучит почти скрипуче, словно у старой ведьмы из сказки.
– Я спрашивал, – тихо говорит Чимин в ответ. – Он сказал, что ты был у друга.
– Был. – Юнги кое-как стаскивает джинсы и тянется к трусам. – А теперь вернулся. Все хорошо, Чимин, иди, пока менеджер не вытащил отсюда нас обоих.
Судя по взгляду Чимина, тот хочет сказать что-то ещё, но молчит – в конце концов, терпение менеджера и время до выхода действительно не резиновое. Дверь за собой он закрывает бесшумно, Юнги поворачивает защёлку и, наконец раздевшись, лезет под душ.
И уже там коротко, сухо смеется.
«Волновался.
Чимини, Чимини… Что ж ты делаешь, а?»
Когда Хосок без особой вежливости барабанит в дверь, крича что-то про пять минут до выхода, Юнги как раз накидывает на мокрые волосы капюшон толстовки, а в голове у него крутится только одно слово.
«Волновался»

[Zincum]

Когда Донхёк допивает черт знает какую по счёту чашку кофе и вновь лезет в пустой холодильник, он понимает, что день совершенно точно прожит зря: ужинать все еще нечем, от кофе натощак уже начинает подташнивать, а в голове нет ни одной более-менее достойной рифмы. Он раздосадованно вздыхает и пинает баскетбольный мяч, валяющийся в прихожей среди кучи обуви. Мяч отскакивает от стены и подкатывается обратно к ногам, и Донхёк, поддаваясь внезапному желанию, подхватывает и прокручивает его на пальце, вспоминая, как они с Икчже, Юнги и Намджуном играли в баскетбол на площадке за общежитием.
Когда телефон в кармане домашних штанов вибрирует, оповещая о входящем сообщении, Донхёк вспоминает сказанное не к месту «я позвоню» от Юнги, но Мин уже несколько дней звонить не думает, и, наверное, к лучшему, потому что Шин чувствует, что тот обязательно потребует убедительных и связных объяснений. Донхёк накидывает на плечи куртку, хлопает по карманам, проверяя мелочь, берет мяч и выходит на улицу.
Денег хватает на два хот-дога и бутылку воды − не самый выгодный вариант для ужина, но все же лучше, чем ничего. Мяч в руке быстро пылится и пачкается − Донхёк неторопливо ведет его всю дорогу от магазина до баскетбольной площадки возле соседской школы − но его мерный стук об асфальт успокаивает и помогает расслабиться. Шин думает, что было бы неплохо, согласись кто сейчас с ним сыграть в баскетбол один на один, но желающие выйти под вечер на улицу ради такой ерунды вряд ли найдутся.
Телефон снова звонит, и Донхёк улыбается себе под нос.
Решился, значит.
− Да?
Сперва Донхёк слышит, как Юнги на другом конце линии прикрывает динамик ладонью и что-то кому-то говорит, затем хлопает дверь, и Шин вслушивается в быстрые шаги, эхом раздающиеся в трубке.
− Я обещал позвонить, − голос у Юнги неопределенный, уставший и едва уловимо потерянный, словно тот не знает, зачем звонит, и делает это только потому, что обещал.
− Ага, я помню, − Донхёк щурится, прицеливаясь, и запускает мяч в кольцо.
− Привет?
− Привет, − Шин подхватывает бьющийся об асфальт мяч и снова прокручивает его на пальце. От неуверенного Юнги Донхёку становится весело. − Тогда всё нормально прошло?
− Да, спасибо ребятам.
− Хорошо, что мы с Икчже и Хончолем не в составе − Намджун бы сошёл с ума, − Донхёк сдавленно смеётся, чем здорово разряжает атмосферу, но Юнги всё еще молчит. − Сладенький, ты в курсе, что похож на малолетку, которая в первый раз в жизни пытается с кем-то познакомиться? Я понимаю, что ты себе любишь мозг трахать, но вот мне-то не надо. Говори уже, не тяни.
Юнги тяжело выдыхает, и Донхёк, кажется, даже слышит какое-то сдавленное ругательство в свой адрес.
− Нужно кое-что обсудить.
− Ты о том самом? Да, пожалуй.
Донхёк снова целится в кольцо, легко приседает и бросает мяч, но не попадает даже в щиток.
− Намджун хочет написать с тобой песню. Но и о... − Юнги запинается. − О том самом тоже поговорить не мешало бы.
− Хочешь сыграть в баскетбол? − наугад спрашивает Донхёк.
− В такую холодину? Ты ненормальный, точно.
− Так хочешь или нет?
− Я буду через полчаса.

[Zincum]

− Намджун, мне нужно уехать, часа через два вернусь, − Юнги берет из тарелки Намджуна бутерброд, откусывает почти половину и кладет обратно.
− Как в прошлый раз вернешься? − Намджун отрывает взгляд от монитора и косится на собирающегося Юнги, но злится скорее за свой ужин, чем за тот утренний спектакль перед менеджером.
− Нет, нормально. До закрытия общаги успею. Если менеджер позвонит и будет искать, скажи, что я занят чем-нибудь, бегаю там, например.
− Ты-то? Бегаешь? − Намджун хмыкает и лениво наблюдает за ищущим свою шапку Юнги.
− Ну или в баскетбол играю. Не знаю, придумай что-нибудь.
− Друг, я не буду тебя выгораживать вечно, ты знаешь?
− Всё будет нормально.

Автобус доезжает до нужной остановки на удивление быстро, и как только двери открываются, в Юнги прилетает баскетбольным мячом, который тот ловит возле самой груди скорее машинально, чем осознанно.
− Молодец, хватку не теряешь, − Донхёк вскидывает руку в приветственном жесте и ловит мяч обратно.
− А если бы возле дверей не я стоял, а какая-нибудь девушка хрупкая?
− Познакомились бы.
− После того, как сломал бы ей нос?
− Я тебя просто видел, успокойся. Пойдем уже.
Юнги пожимает плечами, прячет руки в карманы куртки и идёт следом, не особо задумываясь, куда именно. Играть в баскетбол почти в полночь − странно и даже немного глупо, потому что от ветра мёрзнут руки, а площадка освещается только одиноким тусклым фонарём в углу. Они не бегают − ходят по площадке, бросают в кольцо по очереди, и играют скорее в «вопрос-ответ».
− Что там с песней?
− Пока еще ничего. Есть пара мыслей, но все абстрактно. Намджун пока тоже ничего конкретного не говорит, но хочет, чтобы и ты в этом поучаствовал.
− А ты хочешь?
Юнги перехватывает мяч, подпрыгивает и отправляет его в кольцо.
− Два очка, имею право не отвечать, − Юнги улыбается и поправляет сползшую шапку. Донхёк в ответ только хмыкает и попадает тоже.
− И всё же?
− Почему нет. Это будет круто. Но песня должна быть идеальной.
− Я скорее удавлюсь, чем напишу какую-нибудь посредственную хрень. Конечно, идеальной. Юнги, а Юнги?
Голос Донхёка меняется, и Юнги чувствует, что Донхёк, обладающий весьма своеобразным чувством такта, сейчас спросит о том, о чём ему знать не положено.
− Что?
− Ты разобрался со своим Чимином?
− Донхёк, иди к чёрту, а, − Мин отмахивается, хотя понимает, что в данном случае это вряд ли поможет.
− Забросишь трёхочковый, можешь не отвечать.
Юнги понимает, что это обыкновенная провокация, и это раздражает особенно сильно, потому что отказать он не может, особенно под любопытным и снисходительным взглядом Донхёка, которому очень хочется съездить мячом в лицо.
Донхёк знает, что Юнги почти всегда ведется на подобное − успел понять за два года − и знает, что Юнги мажет, когда нервничает или злится.
− Нет, не разобрался. Твоя очередь, я тоже хочу честный ответ на свой вопрос.
− Твой вопрос?
− Какого хрена тогда вообще произошло, Донхёк?
Мяч ударяется о щиток, кружит по кольцу и соскальзывает вниз в самый последний момент.

[Zincum]

− Ты сейчас на такси или утром на метро? − Донхёк скидывает кроссовки, проходит на кухню и включает свет. Юнги кажется, что он взвешивает все «за» и «против» и пересчитывает деньги, припрятанные во внутреннем кармане куртки, но на самом деле просто разглаживает между ладоней смятые купюры, стаскивает шапку и совершенно ни о чём не думает.
− На метро.
− Диван всё еще один, и сегодня я собираюсь на нём спать, − Донхёк ставит чайник и гремит дверцами настенного шкафчика. − И ужин я съел, пока ждал тебя на остановке.
− Ничего.
Юнги устраивается на стуле в углу кухни, поджимает под себя ноги и молча смотрит, как Донхёк открывает форточку и закуривает.
− Намджуну напиши хоть. Он хоть и делает вид иногда, что ему пофиг, но всё же волнуется.
Юнги кивает и всё так же молча смотрит по сторонам, пока закипает чайник, наблюдает, как Донхёк разливает кипяток по кружкам − себе кофе, Юнги − чай, и думает, готов ли он в действительности узнать ответ на свой вопрос. С другой стороны − дальше путаться в себе ему просто некуда.
− Так всё же, Донхёк, что за хрень?
Донхёк сдвигает стопку журналов и исписанных листов в сторону и забирается на подоконник.
− Тебе честно? Понятия не имею. Тебе было плохо.
− Если ты сейчас скажешь, что мама учила тебя не бросать в беде собачек, кошечек и Мин Юнги, я выкину тебя в окно.
Донхёк хрипло смеется и отхлёбывает свой кофе.
− Все было немного не так. Я сидел, допивал своё пиво и пытался доцарапать лирику, как мне звонит Намджун и говорит, что ты черт знает где, и что тебя нужно подобрать, потому что ты придурок. И по возможности поговорить, потому что ты всё ещё придурок. Я подбираю тебя на остановке, побитого жизнью и потерянного…
− Я сказал, что выкину тебя в окно, − раздражённо цедит Юнги, отворачивается и нервно покусывает и без того сгрызенные ногти.
− Ладно, ладно.
У Юнги круги под глазами, словно он спит по паре часов в сутки, а Донхёк думает, что его мотивация, вряд ли окажется правдоподобной и убедительной для Юнги.
«Мне было скучно, немного весело и любопытно, что будет, если я поцелую тебя, когда у тебя вот-вот сломается привычное мировоззрение» − первое, что приходит в голову, но эти слова кажутся не лучшим вариантом. Говорить о том, о чём сам ещё не думал толком, сложно, но Донхёк решает попробовать.
− Понимаешь. Мы же друзья, так? Прежде всего.
− И?
− А ты так мило пытался спрятать суть проблемы.
− Донхёк.
− Я подумал, что тебе это нужно. Ну, чтобы разобраться в себе, а то ты так не только себя доведешь, но и окружающих.
− Подумал он, как же.
− Я был не прав?
− Я и так ни черта не понимаю, Донхёк. А тут еще ты со своими добрыми намерениями, − Юнги тяжело вздыхает, утыкается лбом в колени и запускает пальцы в волосы.
− Прекрати страдать хернёй, Юнги. Почему ты так ломаешься? Ну подумаешь, мальчик понравился…
− Заткнись сейчас же, я умоляю тебя. Сам бы себя как чувствовал?
− Ну когда я тебя поцеловал, ничего страшного не ощутил. Ты, вроде бы, тоже, Мин-заложник-общественного-мнения-Юнги. Разберись в себе уже, а?
− Ты не понимаешь, Донхёк.
Донхёк снова закуривает, и на кухне так тихо, что Юнги слышит шелест тлеющего табака на каждом вдохе Шина.
− Если ты боишься осуждения Намджуна, то зря, он поймёт.
− Тебе-то откуда знать?
− Поверь мне.
Юнги тянется за сигаретой, и ему очень хочется Донхёку поверить, но он и себе в последнее время верит с трудом − собирать себя заново страшно, и Юнги боится оступиться еще сильнее, чем раньше.
− Эй, сладенький.
− Что?
Донхёк медлит, пристально рассматривая макушку Юнги, затем шумно вздыхает и выкидывает недокуренную сигарету в форточку.
− Запомни, что прежде всего мы друзья. Но если тебе нужно, я могу побыть с тобой какое-то время.
Он выглядит непривычно серьезным; Юнги думает, что это странно и слишком киношно – уже после того, как кивает в ответ.
– Это что-то вроде «да»?
– Это что-то вроде «дай закурить».
Донхёк ржёт и кидает ему зажигалку.
– Ты переживёшь, если я не буду совать руки в задние карманы твоих джинсов?
– Я попробую, но ничего не обещаю, – с непроницаемым выражением лица говорит Юнги, чувствуя, как его потихоньку отпускает.
Донхёка, конечно, нормальным назвать сложно – иначе бы он не был в Дэнамхёп, но всё-таки друг из него хороший.
Правда, самым весёлым в предложении Донхёка является то, что оба они не слишком хорошо представляют значение слов «побыть с тобой». Юнги как и прежде приходит к Донхёку домой, как и прежде они говорят о будущем альбоме, который просто обязан быть лучшим, как и прежде Юнги таскает из холодильника Донхёка пиво и занимает его диван.
Не меняется почти ничего – кроме того, что Донхёк начинает иногда приобнимать его за плечи, и это ощущается странно только в первые несколько раз. И когда однажды спящий рядом Донхёк приобнимает его, сгребая в охапку, словно большую игрушку, Юнги только вздыхает и закрывает глаза.
И когда ему начинает казаться, что Донхёк действительно помогает, происходит то, что снова переворачивает жизнь Юнги обратно с ног на голову.

[Zincum]

Часы показывают начало двенадцатого, когда Донхёк понимает, что им нужен какой-нибудь фильм на вечер. Мерно клацает мышка, Донхёк бормочет вполголоса себе под нос, и только-только поднимает голову, чтобы сказать что-то, как его телефон звонит.
– Кто это? – без особого любопытства спрашивает Юнги, глядя на то, как медлит Донхёк, не отвечая, но и не сбрасывая.
– Намджун.
– Не бери, – слова вырываются прежде, чем Юнги успевает понять, что именно говорит.
Донхёк смотрит на него, выразительно подняв бровь.
– Не бери. Если что-то срочное, он перезвонит.
– Тебе не кажется, что это глупо? – спрашивает Донхёк, но протягивает руку, выключая звук.
Юнги молча плюхается на диван и утыкается взглядом в потолок, и это выглядит многозначительнее, чем любой ответ, что Донхёк и сообщает, не преминув при этом на мгновение приложить ладонь к лицу. Юнги хмуро кидает в него подушкой, не попадает и удостаивается очередной порции подколок на эту тему. Прерывает их беззлобную ругань только звонок телефона где-то в куртке Юнги.
– Тоже Намджун?
– Ага.
– Возьмешь трубку?
– Нет.
– Идиот.
– Наверное.
Донхёк швыряет в него подушкой – гораздо метче, надо признать – и возвращается к перекапыванию содержимого папок в ноутбуке. Подсветка дисплея на его телефоне беззвучно вспыхивает, горит с минуту, а потом гаснет.
– Сообщение?
– Оно самое. – Донхёк ведет пальцем по дисплею, снимая блокировку, и парой движений выводит сообщение на экран. Читает он быстро, а потом переводит взгляд на Юнги.
– Эй, сладенький.
Юнги всем своим видом выражает внимание – насколько может быть внимательным рассматривающий потолок человек, обнимающий подушку.
– Цитирую Намджуна: «Передай Шуге, что Чимин упал с лестницы, споткнулся о шнурки. Жить будет, но мы подозреваем вывих и сотрясение. Если хочет, пусть приезжает к «нашей» больнице, адрес он знает». Конец сообщения.
– Что? – очень медленно переспрашивает Юнги, приподнимается на локте и смотрит на Донхёка. Тот вопреки привычке не улыбается и выглядит совершенно серьезным, даже показывает ему телефон с сообщением – впрочем, с дивана Юнги все равно ничего не видит.
– То, что я сейчас прочел. Поедешь?
– Зачем? – спокойно – по крайней мере, ему так кажется – отвечает Юнги и падает обратно на диван. – Я не врач, да и в больнице Чимин точно не один. Мне там делать нечего.
Донхёк хмыкает.
– У тебя взгляд бешеный, Мин Юнги, да и крутишься от волнения так, что через пару часов протрешь мне диван вместе с полом и окажешься у соседей. Меня-то хоть не обманывай, ну.
Юнги молчит, а потом отбрасывает от себя подушку и уходит в коридор. Вжикает молния куртки, Донхёк набирает ответное сообщение Намджуну и выходит следом тогда, когда Юнги заканчивает завязывать шнурки на кедах.
– Будешь спускаться, не споткнись, – комментирует его действия Донхёк. – Намджуну хватит и одного увечного.
Юнги не отвечает, хлопает себя по карманам, проверяя, все ли на месте, и вылетает за дверь – судя по звукам, перепрыгивает чуть ли не через ступеньку.
– Сладенький, ты идиот, – громко говорит ему вслед Донхёк, прежде чем щелкнуть закрываемым замком.
До больницы Юнги добирается быстро, больше всего боясь, что опоздает. Его опасения не сбываются – на стоянке он обнаруживает знакомый фургон, в котором никого нет. Значит, парни ещё в больнице.
Он останавливается у одной из дверей, смотрит на освещенные окна и понимает, что идти сейчас наверх – выше его сил. Да и на лице у него совершенно точно написано, что волнение – вовсе не то, какое может испытать хён по отношению к донсэну, и неважно, что он там говорил тогда Чимину.
«Слишком, блядь, палевно» – думает Юнги, хлопает себя по карманам, радуясь, что не оставил нигде сигареты, и торопливо закуривает, забывая о том, что может попасться менеджеру.
Он почти в мясо сгрызает ногти на левой руке и докуривает третью сигарету, когда видит в дверях знакомые фигуры. Первым на улицу с хохотом вылетает Тэхён, за которым гонится Хосок, следом – непривычно бледный Чонгук, а за ним идут Намджун и Сокджин, придерживающие Чимина. Повязкой на голове тот не щеголяет, но прихрамывает ощутимо и замирает неловко, когда видит, как Юнги у фургона отбрасывает сигарету в сторону.
– Ну, чего ты встал? – спрашивает Сокджин и тянет Чимина за рукав. – Больно?
– А?.. Да, немного, – отзывается тот чуть растерянно, но тут же улыбается. – Всё хорошо, мамочка.
Сокджин щурится и делает вид, будто собирается Чимина придушить. Добежавший до фургона Тэхён хлопает Юнги по плечу и звенит ключами, открывая дверь. Хосок тоже хлопает Юнги по плечу, уже другому, и зовёт застывшего столбом Чонгука, который, кажется, решил пустить корни прямо здесь.
– Переволновался сильно, – мимоходом говорит он Юнги. – Чимин мимо него с лестницы летел.
Они скрываются внутри фургона, но Юнги следом не торопится.
– Я сомневался, что ты приедешь, – говорит ему подошедший незаметно Намджун. – Но подумал, что ты о Чимине знать должен.
Юнги хмурится – слова Намджуна будто и с намеком на что-то, а будто и нет, но сейчас это значения не имеет, потому что Чимин, придерживаемый Сокджином, лезет мимо него в салон и кривится от боли, когда, забывшись, слишком припадает на больную ногу. Намджун тем временем терпеливо ждет конца образовавшейся внезапно паузы, рассматривая освещенные больничные окна, и не говорит больше ничего.
– Ну да, должен, – наконец говорит Юнги. – Он же мой донсэн.
Намджун смеется, отчего его глаза становятся похожи на щёлочки.
– Ага, именно так.
– Так, – скорее из чистого упрямства говорит Юнги, прекрасно понимая, что так он старого друга, который иногда знает его слишком хорошо, все равно не обманет.
– Ладно, иди уже в машину, я ещё постою тут. – Намджун отворачивается и трёт лицо, жмурясь, и видно, что руки его слегка подрагивают. Юнги на мгновение сжимает его плечо, прежде чем подняться по ступенькам в салон.
Отошедший от шока Чонгук, которого все это время наверняка тормошили в четыре руки Хосок и Тэхён, смотрит на него с искренним удивлением, явно пропустив его появление. Юнги коротко здоровается с ним и быстро осматривается в поисках свободных мест. Два, рядом с устроившимся у окошка Чимином, рассматривающим свои пальцы, и сосредоточенным на своем телефоне Сокджином. Конечно, можно влезть ещё куда-то между Чонгуком и Тэхёном, но косые взгляды последнего – не то, что ему сейчас нужно.
Именно поэтому Юнги проходит мимо Чимина и почти падает на свободное сиденье. Взгляд мельком скользит по экрану телефона Сокджина, и Юнги может поклясться, что увиденная мельком аватарка отправителя сообщения ему смутно знакома, но понять, чья она, он не успевает.
– Юнги, сядь к Чимину, хорошо? – Сокджин безмятежно улыбается. – Я хотел поговорить с Намджуном, пока будем ехать.
В голове проносится не то что поток, вихрь ругательств, но отказывать мамочке Джину – нечто из разряда «пнуть котёнка», и поэтому Юнги молча пересаживается вперед.
– Привет, – вполголоса говорит Чимин.
– Ага.
Они молчат, Сокджин за их спинами молчит тоже, но шума с задних сидений достаточно, чтобы в машине не повисла неловкая тишина. Откинув голову назад, Юнги прикрывает глаза и старательно дышит носом – беспокойство, раздражение и накопившаяся усталость смешиваются в нём в единый бурлящий коктейль, который грозиться вырваться наружу поверх тонких стенок-рамок приличия.
– Решил открыть в себе внутреннего пилота? – не выдержав, спрашивает Юнги и приоткрывает глаза, ловя взгляд Чимина.
– Не-а, – помолчав, отвечает Чимин. – Наверное, я просто плохо завязал шнурки и споткнулся о них. Хорошо, что на Чонгуки не налетел, он и так переволновался.
– Зачем вы вообще приехали такой толпой? – тон у Юнги резкий, происходящее смутно напоминает допрос, и Сокджин якобы случайно и ненавязчиво покашливает, намекая, что они тут не одни.
– Ну… Вообще, мы с Тэхёном и Чонгуки задержались в зале, разучивали связку. А когда я упал, Чонгуки вообще в ступор впал, наверное, он там стоял столбом, и Тэхён позвонил Хоупи-хёну, а он вместе с остальными хёнами уехал тогда в студию по делам, – на мгновение перестав тараторить, Чимин переводит дыхание, облизывая губы. – И когда Тэхён позвонил, они как раз были неподалеку, и поэтому мы поехали в больницу все вместе. Вот.
Он умолкает и смотрит на Юнги тем самым взглядом, каким, наверное, смотрят щенята на хозяев – с той только разницей, что хозяева любят своих щенят по-другому.
– Хён… Мы поговорим?
– А нужно?
– Да.
– Ты ведь сказал всё ещё тогда. Неужели не договорил?
– Не договорил. Обещай, что мы поговорим.
Юнги думает, что ещё пожалеет об этом.
Юнги говорит:
– Обещаю.

[Zincum]

Чимин кивает и улыбается облегченно, кажется, даже сползая расслабленно вниз по сиденью, и по легкому покачиванию его головы Юнги понимает, что они во время разговора успели выехать со стоянки, и теперь машина с легкостью влилась в поток других. Надо же, а он и не заметил.
Чимин рядом выглядит все более расслабленным, и Юнги осознает наконец, что это не их разговор так на него подействовал – видимо, в больнице ему дали какое-то легкое успокоительное и теперь Чимина банально рубит так, что глаза его закрываются с каждой минутой.
– Спи уже, я разбужу, когда приедем, – говорит Юнги так, как раньше, и Чимин кивает.
Негромкие переговоры Намджуна и Сокджина – надо же, они и впрямь обсуждают что-то, а Юнги уж думал, что Сокджин решил поиграть в миротворца – усыпляют его практически моментально. Юнги разглядывает улицу, но однотипные дома надоедают ему быстро, да и сонное дыхание рядом действует не хуже колыбельной на ночь. Дрёма наползает на него, словно мягкое одеяло, и Юнги знает, что стандартно проснется, словно его толкнет кто, минут за пять до приезда.
Какое-то время спустя он открывает глаза вновь, моментально выныривая из сна, осматривается по сторонам и понимает, что внутренние часы не подвели. Но они не могли предупредить Юнги о том, что Чимин решит прижаться во сне к его предплечью, вцепившись пальцами в рукав. Внутри разливается было что-то теплое, похоже на глупое слово на букву «л», но Юнги не поддается подобной глупости и осторожно вытягивает рукав своей худи из чужой хватки.
Машина сворачивает в последний раз и притормаживает у обочины. Мотор затихает.
– Просыпайся, – зовёт Юнги тихо. – Приехали.
Когда они переступают порог общежития, время близится к полуночи, а сонный Чимин едва ощутимо держится кончиками пальцев за рукав толстовки Юнги. Совсем рядом смеётся Хосок, подхватывает Пака под руку и уводит вглубь квартиры. Юнги чувствует себя идиотом, когда медленно провожает взглядом пальцы Чимина, словно нехотя отпускающие его рукав, но Чимин не оборачивается, послушно облокачивается о Хосока и скрывается за поворотом на кухню. Юнги заторможенно наблюдает за ними, за вешающим куртку на вешалку Чонгуком, вполуха слушает Намджуна, разговаривающего о чём-то с менеджером на лестничной площадке, и приходит в себя только тогда, когда замок входной двери негромко щёлкает, и Намджун начинает стаскивать с себя кроссовки.
− Ты еще даже не разделся, знаешь?
Юнги оборачивается и смотрит на макушку Намджуна, а затем на собственные потёртые кроссовки.
− Устал просто, − Юнги спешно стаскивает обувь, заталкивает кроссовки куда-то под тумбочку и почему-то чувствует себя пойманным с поличным. Намджун за спиной понимающе молчит, и Юнги втайне ему за это благодарен.
Когда Сокджин настаивает на позднем ужине и уже, кажется, разогревает что-то из того, что оставалось в холодильнике с прошлого раза, Юнги понимает, что жутко голоден, но высидеть со всеми, ни на кого не сорвавшись, у него вряд ли получится.
«Ну и какого черта ты бесишься, а?» − сам у себя спрашивает Юнги, забираясь с ногами на диван в гостиной. Бессмысленное сидение в тёмной комнате − не лучший вариант не привлекать к себе внимание, но сейчас все слишком заняты Чимином. Необходимость поговорить с Чимином ощущается почти физически, но не невысказанными или так и не услышанными словами, а данным вскользь обещанием. Юнги прикусывает кончик языка и ковыряет пальцем дырку в обивке дивана, молча злясь на Хосока, на Тэхёна, которые не отходят от Чимина ни на шаг, на иногда слишком понимающего и будто знающего абсолютно всё Намджуна, на Чимина, потому что тот всё еще бестолковый ребёнок и заставляет всех волноваться, на самого себя, потому что мог приехать раньше или же суметь перешагнуть через себя и не приезжать вовсе, потому что это не его, Юнги, дело.
Юнги закрывает глаза, и слова Намджуна из сообщения голосом Донхёка звучат в голове, и это хочется забыть или же не слышать никогда больше, потому что отдельные слова, складывающиеся в пару предложений, не должны влиять на него так сильно. Юнги выдыхает и успокаивает себя тем, что ему просто нужно было убедиться, что с Чимином всё в порядке.
− Ты какого черта тут сидишь? − Намджун, немного ссутулившись, стоит в дверях, затем вздыхает глубоко и шумно и проходит в комнату, так и не включая свет. Противоположный край дивана прогибается под его весом, и Юнги едва уловимо напрягается.
− Есть не хочется.
Разговор заканчивается, толком и не начавшись, но Юнги знает, что с Намджуном никогда не бывает так просто.
− Какого хрена вообще происходит? Может, хоть ты мне объяснишь?
Юнги слышит звон посуды на кухне, скрип отодвигаемых стульев по полу и громкие шаги, но в гостиную никто не заходит − Хосок наверняка идет в ванную, Сокджин остаётся мыть посуду, остальные контролируют, чтобы накачанный обезболивающим Чимин добрался своей кровати.
− В каком смысле?
Намджун вздыхает устало, поднимает руку к лицу и трёт виски пальцами, а его силуэт словно становится меньше.
− Ты поругался с кем-то? Дело в Чимине?
− При чём тут вообще Чимин?
− А в чём тогда? Раньше ты с ним носился, словно он тебе младший брат, − Ким мнётся, словно чувствуя на себе убийственный по силе взгляд Юнги. − А сейчас между вами будто чёрная кошка пробежала. Думаешь, я не вижу, как ты от него шарахаешься, чуть что?
− Значит, ты не то видишь.
− Тогда что за хуйня происходит, Юнги? Ты думаешь, что я не понимаю, что с тобой явно творится какая-то хрень? Зависаешь в студии − ладно, работаешь, буду думать об этом так, − Намджун делает длинную паузу, но по голосу Юнги чувствует, что на ответ он не особенно рассчитывает. − Зависаешь где-то в себе, зависаешь у Донхёка.
Следующая за словами тишина ощущается в воздухе тяжёлой пеленой, но Юнги отвечать не торопится, потому что в этом весь Намджун. Таким его знает только Донхёк, Хосок и сам Юнги. Только они втроём знают, что совсем иногда Намджуну требуется чуть больше времени, чтобы закончить, довести мысль до конца, сказать так, как оно должно звучать на самом деле. Юнги такие моменты чувствует практически на интуитивном уровне, и иногда сам себя за это ненавидит, потому что такой Намджун не умеет говорить правильно всё равно, потому что иногда лучше не знать, что он скажет, потому что за такого Намджуна он несет своего рода ответственность. Потому что именно этот Намджун − лучший друг Юнги.
Намджун тоже злится − это чувствуется по голосу, но Юнги не понимает, почему, и понимать, кажется, не хочет.
− В Дэнамхёп уже нет мест, ты знаешь? Это окончательный состав.
Юнги забывает сделать вдох и сжимает кулаки, но старается сохранить спокойствие. Намджуну очень хочется врезать посильнее, а еще хочется сказать что-нибудь, о чем после можно пожалеть, и Юнги пытается сдержаться изо всех сил.
− Не думал, что твои друзья могут быть и моими тоже? Эгоистичное ты мудло. И мне плевать, что, может быть, ты хотел сказать совсем не это.
− Ты не понимаешь. Ты ни черта, мать твою, не понимаешь, − Намджун закрывает лицо ладонями и глухо смеётся, и от обрывочного, похожего на лай смеха Юнги становится не по себе. − Я за всех вас ответственность несу. Но в моей группе происходит какая-то необъяснимая хрень, и клянусь, я убью тебя, если ты уйдёшь тоже.
Юнги очень хочется спросить, не ударился ли Намджун головой, но не спрашивает, он хочет толкнуть его кулаком в плечо в знак странной, но поддержки, но ничего не делает, хочет сказать, что знает, где Сокджин прячет пиво, но молчит об этом, только бросает короткое «иди спать», но Намджун начинает подниматься, даже не дождавшись этих слов.
− Кто тебе сказал, что я хочу уходить?
Вопрос застаёт Намджуна возле самой двери, он тихо прокашливается, постучав себя кулаком по груди, и переводит тяжелый на Юнги тяжелый взгляд.
− А тебе не кажется, что всё к этому и идет? Я же не такой слепой, серьёзно. Юнги, мне всё равно, какие у кого отношения вне группы, так что если у тебя что-то там где-то не ладится, то постарайся не сливать всё это на нас, окей?
Юнги хочется возразить, но не успевает − Намджун поднимает руку, показывая, что еще не закончил.
− Я просто хочу, чтобы в моей группе всё было хорошо, потому что она не только моя, но и ваша − тоже. Не хочу, чтобы каждый здесь думал только о себе и терпел остальных только из-за карьеры. Мы же как семья все, понимаешь?
В коридоре щелкает выключатель, и полоса мягкого желтого света выхватывает Юнги из темноты, тот щурится с непривычки, отворачивается и чувствует себя почти беззащитным, потому что теперь Намджун ясно видит его лицо. Ким наверняка хмурится − Юнги видит только его очертания − наклоняет голову вбок и добавляет уже тише.
− А еще я хочу, чтобы с моими друзьями всё было в порядке. Ты попробуй с Чимином поговорить, хорошо? − он смотрит на Юнги вскользь и будто бы случайно, но перед тем, как уйти, успевает заметить, как Юнги поджимает губы, скрещивает на груди руки и отворачивается к окну.

[Zincum]

Ким на ходу достаёт из кармана телефон, набирает сообщение, практически не глядя, и отправляет его Донхёку, но вопросительное «Намджуни?» на его «Наверное, из меня паршивый лидер. Друг, может быть, тоже» так и остаётся без ответа.
Намджун Юнги не врёт ни по поводу отношений, ни про собственные желания, но тихое «да иди ты к чёрту», брошенное ему вслед, в очередной раз наводит на мысль, что дело действительно в Чимине. Ким не знает, что именно произошло, и не уверен, что хочет знать, но чувство, что его насильно ставят перед выбором между другом и благополучием группы, исчезать, кажется, никуда не собирается, и это раздражает гораздо сильнее того, что сам Намджун ничего с этим сделать не может, как бы ни хотел.

Сон наваливается на Чимина тяжелым покрывалом, и он ворочается то и дело, пытаясь скинуть с себя тяжёлую усталость. Чимин улыбается в край одеяла, но улыбка выходит совсем грустной и вымученной, ироничной даже, потому что это так странно − специально не давать себе уснуть. Подкладывать руку под спину, лежать в неудобной позе, рассматривать потолок из-за призрачной надежды на разговор с Юнги, обещание которого кажется не менее нереальным.
В комнату заходит Намджун, ерошит на затылке волосы и переводит взгляд на Чимина, который даже дышать старается ровнее и тише, чтобы себя не выдать, но Ким лишь проходит к своей кровати, заваливается поверх одеяла прямо в одежде и отворачивается к стене.
У Чимина ноет нога − обезболивающее понемногу перестаёт действовать, ноет в груди из-за липкого и неприятного предчувствия. Намджун шумно ворочается в своей постели и включает плеер − Чимин слышит какие-то злые и агрессивные биты даже со своей кровати.
Когда Чимин появляется тёмным силуэтом в дверях гостиной, Юнги не пугается − угадывает Пака по шагам, тяжело вздыхает и думает, что разговоров на сегодня с него определённо хватит.
− Тебе нужно спать.
− Я шёл попить, в горле пересохло, − Чимин врёт, но в горле пересыхает уже по-настоящему − из-за нервозности, из-за тяжелого настроения Юнги, которое окатывает Пака тяжелой волной, как только он видит уткнувшегося в телефон Юнги, из-за собственного почти беспочвенного ощущения, что случилось что-то вроде и не особенно важное, но от этого не менее неприятное.
− Ну так иди?
− Иду. Хён?
− Иди.
Чимин коротко кивает, понимая, что сейчас, наверное, действительно не очень подходящий момент для разговора, отталкивается рукой от дверного косяка и медленно идет на кухню. На кухне темно и холодно, будто кто-то курил в форточку и забыл закрыть окно, и Чимин вдыхает глубже, но запаха сигарет не чувствуется.
Чимин тянется к стакану, стоящему возле фильтра с водой, и думает, зачем ему этот разговор, за который он так цепляется, вообще нужен. Думает, но ответ найти всё равно не может, потому что даже после него неопределенность всё равно останется, отношения вряд ли станут прежними, а половину вопросов Юнги обойдёт стороной.
− Ты воду на стол льёшь, − Чимин дёргается от голоса за своей спиной, ставит фильтр обратно на стол, отодвигает стакан подальше от края и тянется было за полотенцем, но не успевает, замирая с вытянутой над столом рукой, потому что Юнги медленно, шаг за шагом, подходит к нему ближе. Чимин не волнуется и не боится − у него нет причин опасаться Юнги − но обернуться всё равно не может.
− Правда? − Чимин едва заметно улыбается на выдохе и медленно вытирает полотенцем неровную лужу, расползающуюся по столешнице, пока Юнги стоит у него за спиной в каком-то шаге. Чимин шумно глотает из стакана воду, а Юнги присаживается на край стола и молчит, и его молчание кажется спокойным и расслабленным.
Юнги складывает руки на груди в замок, наклоняет голову вбок и бездумно рассматривает плечо Чимина, думая, что под собственным внешним спокойствием его похоронят однажды, и что эпитафия для него будет состоять из сплошных слов на букву «с» − спокойный, сильный, сдержанный − и ещё чего-нибудь особенно пафосного. Он прижимает локти ближе к себе и ровным голосом зовёт Чимина по имени, тот медлит, но оборачивается, и в это время что-то внутри Юнги умирает медленно-медленно, разбирая себя по кирпичикам.
Юнги улыбается, но эта улыбка кажется Чимину грустной, Юнги тянет к нему руку плавно, словно в замедленной съёмке, и внимательно на Чимина смотрит, будто пытается найти ответы на какие-то свои вопросы. Руки Юнги пахнут горьким сигаретным дымом, и когда его ладонь опускается на встрёпанные волосы на макушке Чимина, тот едва заметно напрягается и делает вдох на секунду позже, чем нужно. Юнги почти что ласково треплет его по волосам, а потом убирает руку и отходит к самой двери. Чимин думает, что он сейчас уйдет, но Мин разворачивается, опирается плечом о стену и прячет руки в карманах домашней толстовки. Чимин понимает, что Юнги узнал то, что хотел.
− Чимини, ты действительно думал, что я могу что-то с тобой сделать?
Чимин осторожно ставит стакан обратно на стол и не знает, что ответить, потому что хочется спрятаться, потому что у него нет подходящих для ответа слов, потому что Юнги всё ещё смотрит на него. Потому что нет, он не думал об этом − его хён ведь самый лучший и хороший − но собственная реакция выдаёт его с потрохами.
− Ты такой ребёнок ещё, Чимини, − Юнги едва заметно выделяет имя голосом, а тому отчего-то начинает казаться, что это обращение к себе от Юнги от слышит в последний раз.
− Хён?
А потом Юнги начинает говорить сплошным потоком, но говорить медленно и задумчиво, так, как только он и умеет, а Чимин боится вставить даже слово в паузы между словами, потому что знает, что Юнги еще не закончил.
Мин говорит, что они должны волноваться не только о себе, но и о будущем группы тоже, а Чимин где-то внутри улыбается грустно, потому что знает, что Юнги иногда курит в окно по ночам, и благополучию имиджа это тоже не способствует.
Юнги скомкано рассказывает, что сам себя до конца еще не понял, и что Чимину и не сказал бы никогда, потому что так проще и правильней, а Чимину ничего не остается, кроме как слушать и теребить край собственной футболки.
− Я даже не думал, Чимин, − Юнги говорит серьёзно, потому что он действительно не думал, говорит, и чувствует себя тем еще неудачником − в случае влюблённости в ту же Джессику из SNSD у него было бы меньше проблем и больше шансов, даже несмотря на то, что с шансами всё крайне сомнительно.
− Я знаю, хён. Просто понимаешь... − Чимин знает, что в действительности Юнги понимает гораздо больше, чем он сам. − Это было слишком неожиданно.
− Наверное, − Юнги тянет ладонь к лицу и прикусывает сгиб указательного пальца, но потом одёргивает себя и убирает руку обратно в карман. − Но это немного грустно, что ты веришь Тэхёну больше, чем мне.
Чимин снова не находит слов, потому что в действительности Тэхён просто сказал присмотреться, намекнул, а остальное Пак додумал себе сам, и то, что в своих догадках он не ошибся − это уже скорее проблема самого Чимина, с которой он сам должен справиться.
Чимин делает неуверенный шаг навстречу, но Юнги отталкивается от стены и становится ближе к двери, а самому Чимину от этого хочется осесть в углу между холодильником и батареей, закрыть голову руками и просить высшую сущность мира о том, чтобы того самого разговора в тренировочном зале никогда не было. Пережить влюблённость Юнги он как-нибудь сможет, потерять самого хорошего для него и понимающего хёна − вряд ли. Чимин не знает, когда всё вдруг стало таким сложным, он пропускает этот момент целиком и полностью, и теперь захлёбывается в последствиях, потому что тот Юнги, к которому он привык и которому открылся, к нему не подойдет больше − Чимин это чувствует.
− Юнги-хён? Прости, за то, что так сказал тогда, я не хотел, правда.
− Всё в порядке.
− Мы же будем, как раньше?
− Ага, будем. Только сперва ты пойдешь спать, хорошо?
Чимин кивает и закусывает губу с внутренней стороны, когда проходит мимо Юнги в коридор, потому что знает даже лучше Юнги, что ничего не в порядке, и что так, как было раньше, уже никогда не будет. Но если того хочет Юнги, он попробует.

[Zincum]

Когда Юнги раз за разом прокручивает в голове их с Чимином диалог на кухне, он понимает, что тогда свою уверенность в собственных силах немного преувеличил, потому что не обращать на Чимина внимание совсем оказывается сложно, и дело вовсе не в чувствах − Чимин будто сам к себе взгляд притягивает.
Юнги по привычке просит Чимина передать ему тост с тарелки, до которой он сам не дотягивается, а потом вспоминает о своих же словах про «как раньше» и мысленно считает до пяти, успокаиваясь, потому что Чимин едва заметно дёргается и роняет вилку обратно в тарелку. Его быстрые извинения и напряжённый смех над совершенно несмешной шуткой Тэхёна объясняют происходящее даже больше, чем того самому Юнги хочется. Тост Чимин все же передает, но под тяжелым взглядом сидящего напротив Намджуна аппетит пропадает совершенно.
Юнги понимает, что сам бы не отказался того ненавязчивого тепла в их общении, к которому уже успел привыкнуть, только вот контролировать собственные эмоции всегда гораздо проще чужих. Чимин не игнорирует его показательно, но ближе, чем на расстояние вытянутой руки, не подходит, и когда Юнги снова натыкается на Чимина на кухне поздней ночью, то смотрит куда-то сквозь него, с легкой усмешкой говорит, что Чимин слишком палится, и уходит обратно в комнату, потому что лучше не смотреть на Чимина вовсе, чем наблюдать за этим нелепым цирком. Ещё немного усилий, и у Юнги обязательно получится.

− Юнги? − Намджун трет глаза и поворачивается в кресле. − Юнги! Ты меня слышишь вообще?
Юнги переводит взгляд на Намджуна, хмурится и показывает ему средний палец, не снимая наушников, и Намджун приглушенно смеется и прицельно бросает в Юнги карандашом.
− Ты точно нормальный? Я тоже работать пытаюсь.
− Пройдись немного, ты с утра отсюда не вылезаешь, − Ким потягивается, разминает плечи, тянется к стаканчикам из-под кофе, занимающим половину стола, и поднимает каждый по очереди, пытаясь отыскать нужный. Юнги швыряет карандаш обратно, попадая Намджуну в макушку, и цокает языком.
− Нет, я не пойду за кофе. Тем более, за ним ушел Хосок. Полчаса назад.
− Дело не в кофе, − Намджун сползает по спинке ниже и закидывает ноги на угол стола. − Мелких домой отвезти надо. Мы-то привыкли здесь ночевать, а вот им я бы такого не советовал. Да и мамочка беспокоится за уставших детишек и говорит, что ужин уже давно остыл.
− Если ты скажешь такое при Сокджине, он оторвет тебе голову.
− Хён не такой, − Намджун улыбается и бездумно передвигает по столу пустые картонные стаканы.
− Но соли в тарелку он тебе точно подсыплет. Он звонил?
− Полчаса назад. Просил доставить ребят домой и ещё сказал, что волнуется за Чимина.
− Почему? − Юнги уже убирает ноутбук с колен и тянется за курткой.
− Потому. Переживает, что тот умрёт во время одной из своих тренировок. Сам же прекрасно знаешь, что он по три часа спит.
Юнги знает об этом даже лучше Намджуна, и совсем не потому, что сам спит и того меньше. И знает, что Намджун в курсе, что Юнги не иначе как на правах старшего и заботливого хёна, ходит следом за Чимином, таскает ему шоколадки и печенье втайне от менеджеров и Сокджина и отправляет спать при любом удобном случае.
− Стремление к самосовершенствованию − это похвально, − огрызается Юнги тоном «не лезь не в свое дело», и Намджун за его спиной хмыкает. − Такси вызовешь? На метро уже вряд ли уедем, − и Юнги закрывает за собой дверь.
Чимин, раскрасневшийся и взмокший, выключает магнитофон и вытирает с лица пот краем майки, когда Юнги заходит внутрь.
− Ты чего, хён? − Чонгук, который выглядит не лучше Чимина, растягивается на полу и лениво пытается пнуть стоящего рядом Тэхёна кроссовком.
− Мамочка волнуется, − Юнги фыркает, глядя на расплывшегося в улыбке Чонгука, повторяющего за ним одними губами «мамочка». − Собирайтесь, домой пора.
− Но, Юнги-хён, мы еще не закончили, − голос у Чимина немного обиженный, и смотрит он наверняка укоризненно, только вот Юнги об этом только догадывается.
− Завтра приедем пораньше, и отработаешь, что не успел. Загнешься же и ребят угробишь. Я на улице жду, собирайтесь.
− Вообще-то, нам не по десять лет, − бурчит Тэхён и показывает уходящему Юнги язык. − Можем и сами добраться.
Чимину внезапно становится стыдно перед Юнги за то, что он такой бестолковый, стыдно перед Чонгуком, потому что учитель танцев из него всё ещё не очень, и что просто для него, сложно для остальных, стыдно перед Тэхёном, потому что он все ещё помнит разговор между ними и предупреждающее «я бы на твоём месте присмотрелся и был осторожнее». Чимин смотрит на закрывшуюся дверь до тех пор, пока Тэхён не бросает в него полотенцем.
− Дырку просмотришь, − тянет он лениво и поднимает вопросительно бровь, когда Чимин переводит на него взгляд, мнется с ноги на ногу, подхватывает с пола рюкзак и говорит, что подождет снаружи тоже.
Юнги ёжится от холода, одергивает куртку и, оглянувшись, хлопает по карманам в поисках пачки сигарет. Асфальт под кроссовками приятно шуршит, и Юнги расслабляется, на ходу вытаскивая сигарету из пачки и зажимая её между губ.
− Ребята скоро выйдут, − раздается за спиной голос Чимина, и Мин поворачивается. Куртка на Чимине расстегнута, шапка наползает на глаза, а рюкзак висит на одном плече, и выглядит сам Чимин так, будто все шесть лестничных пролетов бежал бегом, боясь опоздать куда-то. Юнги с трудом давит в себе желание улыбнуться, впрочем, как и желание отвесить Чимину подзатыльник, а потом застегнуть на нём куртку. Чимин тяжело дышит и смотрит на Юнги непонимающе, а затем будто обиженно поджимает нижнюю губу, потому что Юнги отворачивается и идет дальше к углу здания, куда не достаёт свет фонарей. Потому что Юнги больше на Чимина не смотрит.
Юнги совершенно не понимает логику Чимина, но чувствует на подсознательном уровне, что все начинает меняться с того самого разговора и меняется до сих пор. Что улыбки Чимина, когда они у всех на виду, неуверенные, вымученные и неловкие, что Чимин старается держаться подальше, насколько это возможно. Юнги думает, что и от прикосновений тот тоже бы уходил или же напрягался всем телом. Думает, но не знает наверняка, потому что подобного себе больше не позволяет. А Чимин иногда смотрит искоса, и непонятно, как к нему относится. Юнги больше не хочет в это лезть. По крайней мере, он старается думать именно так.
Выскочивший за ним на улицу Чимин, который делает вид, что не пытался догнать Юнги, просто так случайно получилось, вызывает какое-то глухое раздражение. Так же как и его распахнутая куртка.
− Юнги-хён. Ты же хороший, − невпопад говорит Чимин и мысленно бьет себя по лицу, потому что совершенно не знает, что говорить.
− Застегнись, − коротко бросает Юнги, вспоминает про зажатую в губах сигарету и шарит по карманам в поисках зажигалки. Чимин смотрит на сигарету с явным неодобрением, но куртку застёгивает молча.
− Я серьезно, хён.
− Брось всё это, Чимин, − Юнги кривится, потому что зажигалка наверняка выпала из кармана и осталась на чёрном диванчике в студии. − Тут нет лишних глаз, так что обойдемся без этого.
Чимин мнётся неуверенно и теребит лямку рюкзака, пока Юнги сдавленно чертыхается себе под нос и закладывает сигарету за ухо.
− Скажи мне сразу, что тебе нужно?
Чимин мрачнеет, но кивает и начинает рыться в рюкзаке, чувствуя на себе взгляд Юнги. Когда Пак протягивает Юнги помятую по углам тетрадь, ему очень хочется развернуться и убежать, и он надеется, что показавшаяся из-за угла машина − это их такси. Но машина проезжает мимо, даже не притормозив, а Юнги смотрит сосредоточенно на перечерканные страницы, вчитывается и теребит уголок листа холодными пальцами.
− Я написал стихи. Хотел, чтобы ты посмотрел.
Юнги хмыкает, надрывает уголок страницы и закрывает тетрадь.
− Серьезно?
− Да.
− Ты называешь это лирикой? − тон Юнги холодный и язвительный. − Твои стихи подойдут только для детской песенки, а я не помню, чтобы подписывался выступать на утренниках.
Чимин, кажется, на похвалу хоть и не рассчитывает, но всё равно расстраивается − такие вещи можно было сказать и помягче. Юнги словно читает его мысли.
− Я сужу объективно. Если ты хотел услышать, какой ты молодец, раз пробуешь новое − тебе к Сокджину.
− Все равно спасибо, хён.
− Сладенький! − От голоса Донхёка Чимин почему-то вздрагивает и неловко прячет тетрадь за спиной. − О, привет, малой, − Донхёк перепрыгивает через бордюр и в два шага оказывается рядом. − А что это тут у вас?
− Детская песенка, − хмыкает Юнги, пока Донхёк сочувственно хлопает Чимина по плечу. − Принеси текст, который мы действительно сможем использовать в песне.
Чимин кивает, бездумно смотрит, как Донхёк растирает друг о друга замерзшие пальцы и не понимает, от чего именно ему так гадко − от слов Юнги или от внезапно появившегося Донхёка, видеть которого Чимин почему-то совсем не хочет.

[Zincum]

Донхёк перекидывается с Юнги парой фраз, замечает за его ухом сигарету, забирает её и подносит к губам Юнги, а тот, не отстраняясь даже, снова обхватывает губами фильтр из серой бумаги. Чимин делает шаг назад и смотрит, как Шин, порывшись в карманах, достаёт зажигалку и сам прикуривает Юнги сигарету, прикрывая от ветра язычок пламени ладонью, и Чимина накрывает ощущением, что он видит то, о чём знать вообще не должен, будто это что-то личное и интимное.
− Я шёл к Намджуну, но ты мне тоже нужен, − Донхёк сжимает пальцы на локте Юнги и делает шаг ко входу в здание, улыбается Чимину и смотрит на него, не отрываясь, до тех пор, пока не проходит мимо. Юнги же смотрит куда-то перед собой, выдыхая дым тонкой струйкой, идет рядом с Донхёком, ничего не спрашивает и с Чимином даже не прощается. − О, это ваше такси подъехало?
Чимин слышит автомобильный гудок, голоса Тэхёна и Чонгука где-то сзади, но поворачиваться не спешит, потому что перед глазами все ещё стоит странная улыбочка Донхёка. Чимин понимает поведение Юнги, но в то же время всё это остаётся для него чёртовой загадкой, которую он совсем не хочет разгадывать, но начинает чувствовать, что ему это нужно, что рано или поздно придется. Чимин озлобленно пинает носом ботинка валяющийся на земле камешек и понимает, что гадко ему не от слов Юнги, а от улыбки Донхёка, и у него есть минут двадцать, чтобы попробовать подумать об этом.

– Кто-нибудь хочет прогуляться? – спрашивает Сокджин, заходя в комнату, где Чонгук, Чимин и Тэхён находятся в самом разгаре борьбы за приставку.
– Не-а, – довольно тянет Тэхён, поднимая вверх руку с джойстиком. – Я победитель!
– Как же, – почти обиженно фыркает Чимин, выворачиваясь из общей кучи-малы – ему второй джойстик не достался. – Ты просто спрятал его за спиной!
– Именно поэтому и победитель, – Тэхён смеется и толкает плечом такого же довольного Чонгука. Чимин показывает им язык, поднимается и переводит взгляд на терпеливо ждущего Сокджина.
– А что случилось-то, хён?
– Эти придурки в студии недавно написали, что остаются там ночевать и попросили привезти им еды, – Сокджин коротко кашляет. – Я простыл, поэтому не могу сам. Съездишь?
«Почему нет?» – спрашивает Чимин сам у себя и кивает – все равно в ближайшие несколько часов он Тэхёна не победит.
– Спасибо, Чимини. – Сокджин улыбается, треплет его по волосам и Чимин думает, что он делает это совсем иначе, чем Юнги – не так… мягко? Хотя уж чего-чего, а мягкости «мамочке Джину» порой не занимать.
Выслушав все наставления и сунув в карман наушники, Чимин сует ноги в старые кроссовки и выходит из дома. Уже темнеет, но он все равно надвигает на голову капюшон толстовки, потому что… ну, всякое может случиться, а лишнее внимание ему точно сейчас не нужно
До любимого всеми в группе ресторанчика он добирается без происшествий и, следуя наставлениям Сокджина, берет еду на вынос; телефон коротко вибрирует как раз в тот момент, когда он сгребает в кошелек сдачу, попутно кланяясь аджумме за стойкой.
«Если что, мы с Хоуп-хёном вышли пока» – пишет Намджун. И следом приходит короткое: «но Шуга в студии».
Чимин смотрит на экран до тех пор, пока тот не гаснет, а потом, словно опомнившись, прячет телефон в карман, понимая, что надо бы поторопиться. Дорогу до студии он не запоминает и осознает, что пришел, только едва не уткнувшись носом в дверь. Торопливо стащив с головы капюшон, он зачем-то стучит, перед тем, как зайти внутрь – и тут же останавливается на пороге, словно с размаху налетев на невидимую стену.
– Привет, – вполголоса говорит Донхёк, отрываясь от стопки бумажек в своих руках. Именно он – тот самый последний во всем мире человек, которого Чимин хочет видеть здесь и сейчас, особенно когда голова спящего Юнги лежит на донхёковых коленях, и смотрится это, словно сцена из наивной розовой мелодрамы. Наверное, именно поэтому Чимин чувствует себя исключительно паршиво, не зная, чего ему сейчас хочется больше – сгрести Донхёка за шиворот и выкинуть куда-нибудь в окно, или же с чувством приложиться лбом о столешницу.
– Привет? – повторяет Донхёк уже вопросительно, и Чимин осознает, что уже долго молча пялится на него, не двигаясь с места.
– Привет, – хрипло отзывается он, проходя внутрь и водружая шелестящий пакет в одно из кресел у стола. – Я тут… принёс.
– Отлично, а то мы все и даже этот, – Донхёк кивает вниз, – сидим голодные уже пару часов как…
Юнги, словно понимая, что говорят о нём, на мгновение приоткрывает сонные глаза, обводит взглядом комнату, останавливаясь на Чимине, коротко улыбается ему и снова засыпает. Чимин ловит себя на том, что по-глупому улыбается в ответ, но взгляд Донхёка – любопытный и будто бы насмешливый – эту улыбку стирает моментально.
– Что?
Донхёк не успевает ответить – Юнги на его коленях дергается во сне и что-то беспокойно бормочет. Донхёк осторожно гладит его по голове, дожидаясь, пока бормотание утихнёт, а сам Юнги успокоится, а потом поднимает голову, глядя Чимину прямо в глаза.
– Эй, парень, – зовёт он. – Тебе это не нравится? Тогда сделай уже что-нибудь, пора.
– Не понимаю, о чем ты, хён. Я пошел, скажи Хоупи-хёну и Намджуни-хёну, что я заходил.
Ответа Чимин не дожидается, вылетает в коридор так, будто за ним гонятся, и быстро-быстро спускается по лестнице, пытаясь не думать о том, что таким Донхёка, – который обычно двадцать пять часов в сутки дурашливый Супримбой, – не видел никогда.
«Тогда сделай уже что-нибудь, пора»
Что Донхёк имел в виду? Он вообще не должен говорить что-то такое, они же с Юнги вместе! Или нет?
Чимин не понимает ровным счетом ничего.
Чимину очень нужно с кем-нибудь поговорить.
Он не думает, куда идёт, и даже не смотрит на сигнал светофора перед переходом, когда перебегает дорогу. В наушниках громкая музыка, а в голове текст песни вперемешку с глупыми какими-то мыслями − их так много, что Чимин не может сконцентрироваться на чём-то конкретном − и осознание, что Донхёк, который для всех надежный хён и хороший друг, вызывает у него только глухое и кажущееся беспочвенным раздражение. Чимин понимает, что это странно, но его отношение к Шину отчего-то становится всё более предвзятым, и дело совершенно не в Юнги, который у Донхёка проводит больше времени, чем в общежитии, не в Юнги, который разрешает себя гладить по волосам, хотя раньше к любым прикосновениям относился весьма напряженно, не в Юнги, который лежит головой у Донхёка на коленях и впускает того в своё личное пространство так легко, как даже его, Чимина, никогда не пускал. Дело совсем не в этом.
Чимин снова думает, что ему нужно поговорить с кем-нибудь, чтобы разобраться в ситуации, но кто его поймёт, если он сам себя понять не в силах? В мыслях снова всплывает Юнги, который сегодня снова не придёт ночевать домой, и Пак уверен, что дело не только в работе.
Он не понимает, как добирается до общежития − специально старается поворачивать только направо, чтобы посмотреть, куда его в конечном итоге приведут ноги − но всё равно обнаруживает себя перед самым входом, когда на улице уже совсем темно, а в телефоне в углу экрана отображается с десяток пропущенных вызовов от Сокджина.
Ключ в замке проворачивается почти неслышно, а свет горит только на кухне, и Чимин чувствует себя непослушным ребёнком, который приходит домой позже обозначенного родителями времени, но старается это скрыть. Вместо ожидаемого Сокджина на ему навстречу выходит Тэхён, осматривает с ног до головы, вдумчиво жуя бутерброд, а затем машет рукой, зовя за собой на кухню.
− Ты где так долго шатался? Сокджин-хён хотел всех на уши поднять уже и рвануться тебя искать, но я сказал ему, что ты предупредил меня, что задерживаешься.
− Зачем? − Чимин прикрывает за собой дверь на кухню, но всё равно почему-то говорит полушёпотом. Тэхён заглядывает в холодильник и делает еще два бутерброда, протягивает один Паку и поднимает взгляд к потолку.
− Ну ты же в студию к ребятам ходил.
− И что?
Чимин на самом деле не понимает. Не понимает и надеется на то, что Тэхён в действительности ничего не понимает тоже.
− И то. Там же Юнги-хён сейчас.
− И?..
− Чимин. Юнги-хён. Мин Юнги, от которого ты в последнее время шарахаешься, будто он тебя съесть хочет. Идиота из меня не делай, ладно?
Чимин усмехается и неловко ерошит волосы на макушке, забирается на табурет с ногами и притягивает колени к себе ближе.
− Они работают там.
− И поэтому наш Пак Чимини вернулся домой за полночь и с таким лицом, будто по дороге домой пару лимонов съел.

[Zincum]

Чимин прикусывает кончик языка и сдерживает в себе желание попробовать всё объяснить Тэхёну, но атмосфера не располагает к откровениям, а Тэхён и так, кажется, знает больше, чем нужно.
− Тэхён, почему ты тогда меня не остановил? − голос Чимина звучит непривычно грустно, а Тэхён, выныривая из своего внутреннего космоса, действительно понимает абсолютно всё − откуда только такой наблюдательный взялся.
− А откуда мне было знать, что ты с разговорами полезешь?
− Тогда зачем ты мне это сказал?
− Ну если ты не замечал совсем, то кто-то должен был, разве нет?
Чимин вздыхает и трет глаза пальцами − к чувству потерянности и раздражения постепенно прибавляется ещё и головная боль, а диалог, состоящий из одних вопросов, совершенно точно ни к чему не приведет. Отвечать Тэхёну совсем не хочется − только прибавится очередное количество вопросов, которые совсем не нужны сейчас. Ким цокает языком и снова переводит на Чимина взгляд.
− Я же не знал, что ты потом будешь жалеть.
− А я разве жалею? − Пак спрашивает больше у себя, чем у Тэхёна.
− Тебе виднее. Но если тебе станет от этого легче, то сейчас твой Юнги-хён на тебя почти не смотрит.
Тэхён опускает на плечо Чимина ладонь, слегка сжимает на рубашке пальцы и уходит в комнату, дожёвывая свой бутерброд. Чимин закусывает губу и притягивает колени к себе ближе, опускает на них подбородок и думает, что жесты Тэхёна иногда такие же непонятные, как и его взгляды, но даже во всём этом разобраться в разы проще, чем в собственных настроениях и их причине. Сказанное Кимом прокручивается в голове снова и снова, и Чимин слишком устал, чтобы думать об этом, но остановиться всё равно выходит, потому что слова «твой» и «не смотрит» не как не могут выстроиться в логическую цепочку, доступную для понимания и принятия. Пак думает, что если «твой», то должен и смотреть, и быть всё время рядом, должен делиться чем-то ценным, не переживать трудности в одиночку и не давать это делать и Чимину тоже. А Юнги, который почти всем им хён, никогда только его хёном не был.
Чимин шумно выдыхает и легко мотает головой в разные стороны. Если слова Тэхёна должны были сделать ему легче, то Ким, наверное, просто ошибся в нужных.
«Твой Юнги-хён на тебя почти не смотрит»
Чимин резко вскидывает голову, цепляясь за это «почти», как за спасательный круг, и тянется к лежащему на столе мобильнику.
В его телефоне много фотографий: городские пейзажи, селки из тренировочного зала, много совместных снимков с Тэхёном и Чонгуком, смазанных лиц и неудавшихся кадров, которые так и остаются в папке с остальными напоминанием о чём-то веселом и радостном. Чимин обещает себе в тысячный раз не думать о том, что тогда сказал Тэхён, и о словах и поведении Юнги не думать тоже, когда открывает самую первую папку и начинает методично пролистывать изображения. Пак действительно не думает, потому что это совсем, совсем лишнее, но знает, что хочет увидеть хотя бы на нескольких фотографиях, хоть это и странно − выискивать подтверждение уже известному.
Чимин глухо усмехается, когда заканчивается первая папка, и ерошит волосы на затылке. Идея высматривать Юнги на случайных кадрах уже не кажется ему такой хорошей. Пак очень хочет надеяться, что Тэхён ошибся не только в нужных словах, но и во взглядах Юнги, которых Чимин никогда напрямую на себе не ловил.
Палец зависает над экраном, а потом дотрагивается до превью одной из фотографий, и Чимин безучастно скользит по ней взглядом, затем начинает листать снова, но едва не роняет телефон из рук, когда понимает, что кажется, всё же нашёл то, что искал. Пак ведет кончиком указательного пальца по экрану слева направо, медленно возвращая предыдущее изображение.
С дисплея улыбается Хосок, Тэхён и сам Чимин, который показывает в камеру большой палец, а на заднем плане в самом углу фотографии − половинка лица Юнги, который будто на снимок попасть не рассчитывает, но почему-то улыбается тоже.
Чимин рассматривает фотографию до тех пор, пока подсветка не гаснет, и не понимает, что глупо улыбается сам. Если есть одна, то должны быть ещё − одного снимка Чимину становится мало.
Юнги, смотрящий в его сторону, на одной из селок из тренировочного зала.
Юнги, тянущий Чимину шоколадку в тот момент, когда Пак его снимает.
Неудавшаяся совместная фотография, превратившаяся в целую серию, потому что Юнги косится на Чимина, начинает смеяться, а потом уже они смеются оба, и на последнем кадре Мин тянется взъерошить Чимину волосы.
Даже на одной из совместных фотографий с Чонгуком Чимин видит рядом со своей головой руку Юнги, тянущуюся поставить ему рожки.
Чимин не знает, что именно хочет для себя понять, а по снимкам ничего нельзя сказать точно, они скорее наводят на мысли, чем объясняют, но когда он крадётся в спальню за телефоном Хосока, понимает, что просто не готов признать, что хочет ещё фотографий Юнги, фотографий с Юнги, фотографий, где он на него смотрит.
Хосок спит крепко, но Чимин все равно боится его потревожить, когда осторожно вытягивает из-под его подушки телефон, выключает музыку и отсоединяет наушники. Хосок что-то бормочет во сне, тянется и переворачивается на другой бок, накрываясь одеялом почти с головой, а Чимин начинает дышать только тогда, когда запирается в ванной, прижимая телефон к груди.
Хосок хороший, доверчивый и открытый, но Чимин все равно боится наткнуться на пароль при включении телефона, когда нажимает кнопку на боковой панели, но блокировка охотно снимается и без него. Чимин втайне рад, что не такой наглый и любопытный, как тот же Чонгук, который вместо нужного перерыл бы еще весь архив сообщений и журнал вызовов.
Фотогалерея Хосока через пять минут просмотра вызывает либо раздражение, либо желание скопировать половину себе, потому что задолго до прихода Пака в агентство здесь было весело и не так напряжённо, судя по количеству снимков, но здесь так же был и Донхёк. Телефон в руках коротко вибрирует и высвечивает уведомление о низком уровне заряда батареи, и Чимин боится, что не успеет найти то, что ищет. Почему он полез за этим абстрактным даже для самого себя чем-то именно в телефон Хосока − вопрос на миллион вон, но когда на экране отображается смазанный и засвеченный салон их фургона, Чимин понимает, что интуиция его не подвела и в этот раз, и лезет в карман за собственным телефоном, чтобы успеть передать файл.
Когда Пак наконец забирается под одеяло и выдыхает расслабленно, ему почти наплевать, что он поступает неправильно и берёт чужие вещи, потому что для него это было почти вопросом жизни и смерти. Чимин засыпает с надеждой на то, что Тэхёну не придёт в голову взять его телефон − объяснить, почему Юнги выглядит умиротворённым и, кажется, счастливым, когда Чимин спит, устроив голову у него на плече, будет проще чем то, почему эта фотография оказывается выбранной в качестве заставки.

[Zincum]

Чимин чувствует себя неловко, когда пишет с утра по сообщению преподавателю и менеджеру, а затем упорно притворяется спящим и прогуливает занятие по вокалу, а затем ещё и привычные уже два часа японского, ссылаясь на то, что приболел, и у него сел голос. Враньё всё ещё не является его коньком − тот же Юнги раскусил бы его в два счёта − но Юнги не ночует в общежитии третий день, а Намджун с утра слишком сонный, первые полтора часа после подъема существует на автомате и способен поверить в любую чушь, если преподнести её с убедительным видом. Намджун советует отлежаться денёк дома, обещает всё уладить и даже накрывает Чимина вторым одеялом, которое стаскивает со своей кровати. Тэхён, который обычно просыпается на полчаса позже, в такую наглую ложь не верит, но собирается и уходит молча, с минуту посверлив взглядом макушку Чимина, выглядывающую из-под двух одеял.
С голосом Чимина всё в порядке, чего нельзя сказать о мыслях, и Чимин не считает, что тишина ему как-то поможет, просто продолжает надеяться на то, что происходящее окажется обычным сном, пусть и немного странным. Он сдавленно стонет в подушку и накрывается одеялом с головой, подтягивая колени к груди − вчерашние желания никуда не исчезают, и фотография на заставке не меняется тоже, и Чимин смутно догадывается о том, что это всё значит, но понятия не имеет, почему всё происходит именно с ним, так же как и не знает, когда это началось. Он вспоминает рассказы своей школьной подруги о её первой любви, о замирающем сердце и бабочках в животе, и с тем состоянием у него нет совершенно ничего общего − даже имя Юнги не вызывает у него глупых улыбок, просто странное чувство умиротворения.
Из постели Чимин выбирается ближе к обеду и первое, что он делает − меняет фотографию, переданную с телефона Хосока, на привычный снимок любимого серого кота, потому что так проще, и ни у кого не возникнет никаких вопросов. Кот смотрит на Чимина с экрана телефона, чуть жмурясь, и сейчас этот прищур почему-то кажется укоризненным, а самому Чимину ни черта не становится легче.

Тэхён в тренировочном зале вместе с Чонгуком, и Чимин рад, что не останется с ним наедине. Лишних вопросов избежать всё равно не получится, но отсрочка на пару часов − это всё же лучше, чем ничего.
− Тебе уже легче? − тянет Тэхён, как только Чимин заходит внутрь, но говорит таким тоном, что даже Чонгук вопросительно выгибает бровь и смотрит на них недоумённо. Чимин в вопросе безошибочно читает другой − «ну что, обо всём подумал?»
− Сейчас я хотя бы могу нормально говорить. Да и для танца разве нужен голос? − Чимин стаскивает с себя толстовку и разминает плечи. Тэхён понимающе хмыкает, но молчит.
Чимин выбивается из ритма раз за разом, и на этот раз в качестве тренера выступает Чонгук. Чимин чувствует себя неловко и никак не может сосредоточиться. Они разучивают какую-то женскую хореографию, и Чонгук только пожимает плечами, отмахиваясь от всех вопросов − целую неделю за ними всё равно никто не следит, а это вполне сгодится для разминки и тренировки. Тэхён закалывает чёлку странными заколками с цветочками и за Чимином неотрывно следит через зеркало − Пак не поднимает взгляд, но и без этого прекрасно чувствует.
− Что это с тобой сегодня? − Чонгук вытирает пот со лба висящим на шее полотенцем и протягивает Чимину бутылку с водой, к которой тот жадно прикладывается. − Ты же обычно мне всё объясняешь и учишь правильно двигаться, так почему сейчас так ошибаешься? Это же просто. Ты точно в порядке?
− Конечно, мне уже лучше.
Тэхён потягивается и повязывает свою рубашку на пояс, а затем тянется к лицу Чимина и прижимает свою ладонь к его лбу, а потом раздраженно цокает языком.
− Свали-ка отсюда? Только поднимись к ребятам и спроси, вернутся ли они хотя бы сегодня. Сокджин-хён задолбался передавать им еду в контейнерах.
− Я тебе хён, вообще-то, − Чимин шутливо отмахивается, но то, к чему Тэхён клонит, понимает прекрасно, и от этого послать его к чёрту хочется ещё больше, но Чимин молчит и собирается молча.
− Что это с ним сегодня? − интересуется Чонгук, как только за Чимином закрывается дверь.
− Запомни хорошенько, Чонгукки, этот хён тот ещё пиздабол. Просто кроме меня об этом никто не знает, так что это тайна, хорошо? − Тэхён прикладывает к губам указательный палец, и Чонгук сдавленно смеётся. − Но сейчас ему действительно немного паршиво, так что пусть пойдет отлежится.
Чонгук только лишь кивает и лениво разваливается на полу, а Тэхён иногда хоть и может сказать лишнее, но чужие секреты хранить умеет.
Четыре лестничных пролёта Чимин пробегает почти на одном дыхании, но возле двери в студию всё равно бестолково замирает, пытается успокоиться и только затем стучит. Ответа не следует, и Чимин осторожно заглядывает внутрь.
Юнги сидит к нему спиной, а в комнате полнейший бардак, и всё завалено пустыми банками из-под энергетиков, кофейными стаканчиками и коробками из любимого всеми ресторанчика. Юнги сосредоточенно смотрит в монитор и что-то исправляет , Чимин не смыслит ровным счётом ничего в процессе создания музыки, но то, что Юнги прогоняет фрагмент звуковой дорожки раз за разом, понять может, но всё равно дотрагивается до его плеча раньше, чем осознаёт, что вообще делает. Юнги под его ладонью едва заметно дергается и оборачивается заторможенно, стягивая с себя наушники.
− О, привет, − Юнги не улыбается даже, просто смотрит на Чимина устало и трёт глаза, кликом мыши сворачивая программу. − Ты чего?
− Хён, я..., − Чимин теряется, понятия не имея, что именно хочет сказать, но зная, что хочет сделать. − Сокджини-хён волнуется и ругается, что вы здесь уже прописались. Вам отдыхать тоже надо ведь. Намджуни-хён и Хосоки-хён хотя бы иногда дома появляются.
− Хосок с Намджуном уже должны быть в общежитии, так что всё в порядке, скажи мамочке, чтобы не волновалась.
− Глупый хён, − полушёпотом говорит Чимин и руку не убирает, а Юнги хмурит брови, прислушиваясь. − Если ты придёшь тоже, Сокджин обещал приготовить что-нибудь вкусное. Ты что хочешь?
− Я хочу тёплое одеяло, а ещё хочу, чтобы эта чёртова песня была идеальной. И курочку.
− Так ты придёшь сегодня?
− Посмотрим, − Юнги отворачивается и снова тянется к наушникам.
− Хён, дай телефон? Я свой забыл дома, а Сокджини-хён у надо сказать про курочку.
Юнги смотрит на Чимина подозрительно и всё ещё хмурится, но к лежащему в кармане мобильнику всё же тянется.
− Я тогда выйду, чтобы тебе не мешать, хорошо?
Юнги пожимает плечами и снова включает трек, отворачиваясь обратно к компьютеру.
На телефоне Юнги нет паролей, а номера всех мемберов находятся в быстром наборе. Это кажется Чимину не странным, но непривычным − у него на первых трёх цифрах номера родителей и лучшего школьного друга. На номер Сокджина приходится четверка, а на пятёрке почему-то Донхёк; Чимин непроизвольно хмурится, но ни тому, ни другому звонить не собирается.
На заставке какие-то абстрактные синие разводы, а в папке с фотографиями сплошные снимки расписаний занятий, фото текстов, написанных на обратной стороне чеков и пара дурацких селок с Донхёком и Намджуном.
Чимин знает, что лезть в чужие жизни не стоит даже тогда, когда очень хочется, но остановиться всё равно не может, и листает снимок за снимком, уже ни на что не надеясь, просто из желания узнать, что именно связывает Юнги с Донхёком и что связывает Юнги с ним самим. Он хочет послать всё к чёрту − в очередной раз за день − но видит ту же фотографию, которая только с утра стояла на заставке собственного телефона, задерживает дыхание и листает назад, к предыдущим. Чимин думает, что всё это ему кажется, потому что кроме этого снимка в смартфоне Юнги нет ни единого о нём напоминания, кроме номера, а в какао-токе − бесконечный диалог с Донхёком, в который Чимин даже не лезет − хватает и количества непрочитанных входящих, а так же странного чувства ревности и лёгкого презрения к самому себе. Чимин хочет найти причины, но не находит, а в те, которые лежат на поверхности, верить иррационально не хочет. Мессенджер высвечивает новое сообщение от Донхёка, и Чимин, сам того не желая, читает текст во всплывающем окне.
«Тут нет ничего, что тебя касается»
Чимин вздрагивает и оглядывается по сторонам − Донхёк стоит в конце коридора, прижимаясь плечом к стене, и прокручивает телефон в руках, а у Чимина даже нет времени запаниковать и спрятаться − его поймали. Он поспешно выключает подсветку и сжимает телефон в руке.
− Давно не виделись, малой, − Донхёк подходит медленно, будто даёт время на отступление, но Чимин только сжимает крепче в руке телефон. − Ты чего тут делаешь? − ладонь Донхёка ласково треплет волосы Чимина на макушке. Чимин вжимает голову в плечи и отступает на полшага в сторону, стараясь думать о том, что Донхёк на самом деле хороший − он же тоже знает Супримбоя.
− Звонил Сокджин-хён у, − Чимин натянуто улыбается и выскальзывает из-под руки Донхёка. − Он волнуется и ждёт Юнги-хён а домой, а то вы тут без отдыха и слечь можете.
− Да ладно?
Донхёк улыбается, и в его улыбке нет ничего неприятного или отталкивающего, но Чимину всё равно становится не по себе.
− Отдай телефон Юнги-хён у, пожалуйста? И скажи, что вечером будет курочка, − Чимин всовывает смартфон в руки Донхёку и почти успевает скрыться за поворотом, прежде чем слышит с усмешкой произнесённое «хорошо, что ты начал делать хоть что-то».

[Zincum]

Мысли о Юнги не выходят у Чимина из головы вплоть до того самого момента, пока не материализуются ближе к вечеру, и уставший Юнги действительно стоит на пороге их квартиры, медленно расстегивает куртку, снимает кроссовки, не развязывая шнурки, и уходит в сторону кухни, так и не сняв с головы снэпбэк. Чимин бестолково смотрит Юнги в спину и следует за ним, думая, что гораздо легче себя контролировать, когда Юнги находится рядом исключительно мыслями в голове, похожей одеждой на случайных прохожих и одним из его старых треков в плеере.
Юнги притормаживает, заглядывая в комнату, скребет по шее ногтями и на Чимина позади себя внимания не обращает до тех пор, пока он не тянется к его кепке, хватается за повёрнутый назад козырёк и снимает её прежде, чем успевает подумать о том, что вообще делает.
− Ты снять забыл, хён, − сдавленно объясняет Чимин под странным взглядом Юнги, разворачивается и уносится обратно в прихожую. Юнги только хмыкает, прячет ладони в карманы толстовки и сдерживает крутящееся на кончике языка «спасибо».
Чимин забрасывает снэпбэк на полку, зажмуривается, утыкаясь лицом в висящие на крючках куртки, и неожиданно для себя понимает, что то, что Юнги скорее всего не видит разницы между мальчиками и девочками, когда дело касается отношений, изначально его не пугало и никаких негативных эмоций не вызывало тоже. И проблема совершенно не в том, что он сам когда-то Юнги нравился, а в том, что сейчас Юнги нравится Донхёк.
− Пак-что-ты-твою-мать-вообще-делаешь-Чимин, − обречённо тянет он и закапывается в куртки ещё глубже, когда воображение подкидывает альтернативное развитие всех последних разговоров с Юнги и мысли о том, заметь он свою собственную симпатию раньше. С тем, что Юнги ему нравится не совсем так, как должен нравиться хён, Чимин почти смирился − иначе собственные эмоции попросту не объяснить.
− Что бы ты там не делал, − Чимин слышит настороженный голос Чонгука совсем рядом. − Я надеюсь, ты не пускаешь слюни на мою ветровку. Хотя выглядит это на самом деле странно. Там Сокджин-хён на ужин зовёт, так что отлепляйся и пойдем.
Чимин протестующе мычит, когда Чонгук тянет его за рукав, но игнорировать общество Юнги вечно он всё равно не сможет.
− А что ты, кстати, делал?
− Любопытство твоё искал.
Чонгук удивлённо округляет глаза и даже тихо присвистывает, а Чимин только прижимает ладонь к лицу − теперь он даже огрызается так, как это обычно делает Юнги.
***
Юнги дергается, когда музыка в наушниках куда-то пропадает, а потом открывает глаза и видит перед собой нависшего над его телефоном Чимина, только что убавившего громкость в плеере.
– Решил умереть раньше времени? – нарочито грубо интересуется Юнги, медленно стаскивая наушники.
Чимин шутке улыбается, но как-то уж слишком натянуто, и Юнги, смутно ощущая неладное, выпрямляется на стуле. Затекшая спина отзывается слабым хрустом, Юнги с чувством потягивается и снова переводит взгляд на Чимина.
– Что-то случилось?
– Ну, – Чимин пожимает плечами и снова натянуто улыбается. – Как сказать. В общем, хён, тут такое дело…
– Какое?
– Я тут очень долго думал…
– А говоришь ещё дольше, – не удержавшись, обрывает его Юнги. – Не тяни уже, выкладывай.
– Прости меня, ладно?
– За что?
– За это, – скороговоркой выпаливает Чимин, сгребает в кулак воротник толстовки Юнги, тянет к себе и целует. Ну, не целует даже – просто прижимается губами к губам, в самых лучших традициях дорам, где герои замирают в позах картонных манекенов, пока камера красиво облетает их со всех сторон. Когда он отстраняется, Юнги давит в себе глупое желание побиться головой о стену.
– Что это сейчас было вообще? – хрипло говорит он, умудрившись задать, наверное, самый глупый в данной ситуации вопрос, и сглатывает, чувствуя, как пересохло во рту.
– Ладно, не отвечай. И никогда больше так не делай. Пожалуйста, – он сам не осознает, но последнее слово звучит едва ли не жалобно. Зато Чимин это слышит и следит за Юнги почти с отчаянием.
– Хён…
– Не заставляй меня повторять, – выйдя из легкого ступора говорит Юнги, резко сгребая со стола телефон. Наушники волочатся следом, Юнги запихивает их в карман и несколько долгих секунд утрамбовывает так, чтобы провода не торчали. – Вернусь утром.
Дверь за ним захлопывается так, что, кажется, содрогаются стены, и Юнги прекрасно понимает, что со стороны это очень уж похоже на побег. Впрочем, это именно он и есть, потому что чертов Пак Чимин одним движением разнес на кусочки все те стены из «только-одногруппники-хён-и-донсэн», что Юнги всё это время строил внутри себя.
Плохо строил, как выяснилось.
«Я сейчас приеду» – уже на улице пишет он Донхёку.
«Ну рискни» – через несколько минут отвечает тот. «Пожрать себе сам купишь».
Впрочем, еда – это то, что Юнги сейчас интересует в последнюю очередь.
Дверь Донхёк открывать не торопится, но Юнги терпеливо ждёт, не убирая, впрочем, руки от кнопки дверного звонка.
– Да прекрати ты, – немного невнятно говорит Донхёк, наконец появляясь на пороге. Над скрывающей половину лица маской виднеются покрасневшие воспаленные глаза.
– Ты там сдох и разлагаешься, что ли? – от неожиданности ляпает Юнги, забывая обо всем.
– Не надейся даже, – ржёт Донхёк, пока Юнги возится с замком. – Я тебя везде достану… хотя скорее это ты меня достанешь. Что на этот раз?
– Пиздец, – коротко говорит Юнги. – Давай не сейчас, а?
– Ну не сейчас, – Донхёк пожимает плечами, – так не сейчас.
Потерев переносицу, он вяло машет рукой – мол, делай, что хочешь, – и убредает в кухню. Юнги вздыхает и идет следом, чувствуя себя кем-то вроде заботливой мамочки при больном ребенке – особенно когда сначала тратит едва ли не полчаса на поиски градусника, а потом, невзирая на вялую ругань Донхёка, заставляет того измерить температуру и выпить с трудом найденные таблетки.
– Надеюсь, они не слишком просроченные, – говорит Юнги, суёт в руки Донхёку стакан с водой и пихает в сторону комнаты.
Донхёк ржет на ходу, едва ли не давясь таблетками, и порывается назвать Юнги «матушка» и отвесить поклон в девяносто градусов. Юнги шлет новообретенного сынка куда подальше, даёт ему ласкового пинка по направлению и уходит обратно в кухню – курить.
Остатки сигарет у него заканчиваются ближе к ночи, а в голове все так же пусто, только непонимание – зачем Чимин, тот самый, который только-только перестал настороженно посматривать на него, теперь сам полез целоваться. И ладно был умел, так ведь… Впрочем, будь солнечный парень Пак Чимин опытнее, Юнги бы сейчас не отсиживался на кухне Донхёка, пытаясь осознать, что, черт возьми, происходит – он бы хотел кого-нибудь придушить.
«Совсем с катушек съехал, придурок» – проносится в голове почему-то голосом Намджуна. Юнги хмуро тушит в пепельнице последний окурок и уходит спать. Потому что только с подсознанием спорить и не хватало.

[Zincum]

Иногда Юнги раздражает комната Донхёка, маленькая, заставленная коробками и заваленная разбросанными везде вещами. Просыпаясь, он щурится и обводит взглядом царящий кругом бардак, отодвигает подальше свалившуюся на него со спинки дивана толстовку Донхёка, тихо стонет себе под нос от привычной уже головной боли и понимает, насколько остро его все раздражает. Эта маленькая квартирка, этот беспорядок, очередное пасмурное и холодное утро, сам Донхёк, который спит рядом, уткнувшись носом куда-то между лопаток Юнги − даже через майку он чувствует его дыхание. Раздражение Юнги глухое и болезненное, пульсирует где-то в голове и то и дело срывается с кончика языка, когда Мин не успевает притормозить и одёрнуть себя, и Юнги понимает, что ни квартира Донхёка, ни сам Шин, в принципе, совершенно не при чём, и злится он больше на самого себя, потому что раз за разом сбегает от проблем и почему-то именно к Донхёку.
Донхёк как-то сказал, что Чимин похож на вредную, но трепетно любимую привычку, от которой вроде и нужно отказаться, но не хочется. Сказал случайно и вскользь, где-то между своими странными рассуждениями о его, Юнги, жизни, но Юнги зачем-то запомнил.
Приходить к Донхёку каждый раз, когда нужно успокоиться или подумать становится тоже своего рода привычкой, и это кажется Юнги странным. «Прежде всего мы друзья». Юнги об этом помнит тоже, но ни он сам, ни Донхёк, поводов для чего-то большего не дает, и тема эта больше не поднимается. Если он снова начнёт задавать вопросы, почему вообще так получилось, Донхёк снова скажет, что ему было скучно, может быть, немного интересно, и что его методы моральной поддержки немного своеобразные. Если спросить у Юнги, почему он согласился, он снова ответит, что не знает, но вроде бы не жалеет, потому что это самое «прежде всего» − та точка отсчёта, с которой всё и началось, та точка, на которой все может и закончиться, стоит только поговорить. Закончатся разговоры с Донхёком ни о чем вечерами на кухне, гигабайты просмотренных ими фильмов и часы висящей между ними тишины, пока Донхёк пытается работать, а Юнги просто нечем заняться, и всё вернётся в прежние рамки, разве что их общение станет немного ближе и чаще.
Донхёк что-то бормочет сквозь сон, ёрзает, закидывает на Юнги руку и прижимается к нему со спины ближе, и Мин понимает, что совершенно ничего от этого не чувствует, кроме обычного и сонного тепла. Юнги ёрзает, пытаясь стряхнуть с себя не руку Донхёка − желание покурить. Очередная вредная привычка, с которой нужно обязательно расстаться до дебюта − обязывает положение − но Юнги срывается раз за разом, обнаруживая себя возле магазинчика с табачными изделиями уже протягивающим деньги за очередную пачку, хотя, вроде бы, и не собирался ничего покупать.
«Слабак», − говорит ему иногда Донхёк и улыбается как-то странно, но Юнги понимает, что именно тот имеет ввиду.
Курить Юнги бросить не может.
Перестать любить Чимина − тоже.
Юнги осторожно вылезает из-под одеяла, стараясь не разбудить Донхёка, шлепает босыми ногами по холодному полу до кухни и думает, какого черта он раз за разом продолжает сюда приходить. На кухонном столе − стакан воды и две таблетки от головной боли, на часах − половина седьмого утра, а у Юнги стойкое желание залезть обратно на диван и попробовать согреться.
− Таблетки на столе, − голос у Донхёка тихий и сиплый со сна, а сам он стоит в дверях, завернувшись в одеяло, и широко зевает.
− Я видел.
− Курить будешь, закрой потом окно.
Донхёк подходит ближе, упирается лбом в плечо Юнги и глубоко вздыхает, выпутываясь из одеяла и перевешивая его на самого Юнги. Тот хочет было повести плечами и огрызнуться, но ничего не делает и снова задается вопросом, какого черта этот Шин Донхёк такой понимающий.
Донхёк сдавленно гудит что-то Юнги на ухо, а потом тянется к сигарете в руках Юнги, который разглядывает его искоса. У Донхёка растрепанные волосы, синяки под глазами и потрескавшиеся от температуры губы, и сам он мелко дрожит и горячий, как печка.
− Уйди, ты страшный.
− Я хотя бы не буду года через полтора красить глаза и скакать по сцене в гейских скинни, − Донхёк хмыкает и обхватывает губами сигаретный фильтр, притянув к себе руку Юнги. − И я же не сдаю тебя Намджуну. Хотя ты в этих своих прятках похож на школьника, который боится, что мама узнает и будет ругать. Если ты решил бросить, то бросай уже наконец, или хотя бы себе обещаний не давай, которые выполнить не можешь.
Донхёк лезет под одеяло к Юнги и лениво жмется к его боку, тот устало вздыхает, разминает затекшую шею, и Донхёк морщится от звука похрустывающего позвоночника, а потом закрывает глаза, потому что Юнги прижимает свою ладонь к его лбу.
− Что-то ты слишком разговорчивый для болеющего. Вали спать.
− Вали в агентство.
Юнги улыбается одними уголками губ. Их разговоры всегда какие-то странные, обрывочные и скачут с темы на тему, и со стороны иногда выглядят так, словно и разговаривать-то им не о чем. Юнги снова думает о том, что у него нет никакой жизненной необходимости приходить сюда так часто, как он это делает, но с Донхёком почему-то спокойно и совсем иногда − не так паршиво.
− Вечером занесу тебе чего-нибудь от простуды.
− Да свали ты уже, − Донхёк лениво тянется, размышляет о чём-то своем, а потом мажет сухими горячими губами по щеке Юнги.
Юнги Донхёка слушается.

У Намджуна тяжелый взгляд, вторую неделю отсутствующее настроение, а залегшие под глазами тени с каждым днём становятся всё отчётливей. У Намджуна проблем больше, чем у всех них, взятых вместе, и они точно уж серьёзнее душевных терзаний Юнги, хотя сам Юнги считает, что это всё же разные категории. Намджун раз за разом переписывает текст партии Чонгука, но в лирику сплошным потоком выливается такая чернуха, до которой сам Намджун ещё не дорос, куда уж там Чонгуку.
Юнги всё ещё не альтруист, да и тактичность и понимание тоже не являются его коньком, но ближе к утру он собирает смятые листы с неудавшейся лирикой со стола Намджуна и пропускает через шредер поток его сознания, запечатлённый витиеватыми посылами на бумаге − лишние проблемы никому сейчас не нужны.
− Намджун? − осторожно зовёт Юнги и кладёт руку тому на плечо.
− Чего тебе? − Намджун под его ладонью едва заметно вздрагивает, раздраженно оборачивается и стаскивает с себя наушники. − Предупреждаю, если ты сейчас начнёшь...
− Собирайся.
− Что?
− Закончишь потом, собирайся. Всё равно то, что у тебя выходит, если только в микстейп можно, да и то лет через пять, − Юнги криво улыбается, когда слышит, что Намджун чертыхается себе под нос. − Не заставляй меня стаскивать тебя со стула за капюшон.
Юнги все ещё не альтруист, да и с тактичностью у него проблемы, однако Намджуна он знает не первый год, и то, что тому нужен не просто отдых − вечер в комфортной для него среде, где можно не следить за собой, знает тоже. И дело вовсе не в том, что идти к Донхёку одному ему впервые за последнее время неловко.
Когда Донхёк видит на пороге своей квартиры Юнги и хмурого Намджуна, топчущегося позади него и явно не до конца осознающего происходящее, Донхёк даже не удивляется, но осипшим голосом картинно интересуется у мироздания, за что ему такие придурки в окружении. Юнги тихо смеётся и заходит внутрь, не дожидаясь приглашения.
− Выглядишь паршиво, бро, − говорит Донхёк и хлопает Намджуна по плечу.
− Кто бы говорил вот, а? − Намджун всё ещё подавленный и раздражённый, но улыбается хотя бы не так вымученно. − Юнги вроде у тебя нередко зависает, так проконтролировал бы хоть.
− Эй, сладенький! − Донхёк прокашливается и орёт в сторону кухни. − Намджуни спрашивает, почему ты за мной не следишь?
Намджун смеётся в кулак, слыша раздражённое шипение Юнги, и заходит на кухню следом за Донхёком. Общее настроение потихоньку ползёт вверх, а Намджуну не нужно спрашивать, чтобы знать то, что рюкзак Юнги забит банками пива почти доверху.
− А вам менеджер разрешал вообще? − Донхёк сдвигает грязные чашки в угол стола, забирается на свой любимый стул с ногами и откровенно над Намджуном издевается, пока Юнги убирает лишние банки в холодильник. Намджун бурчит что-то нелестное в адрес агентства и постоянного контроля, а затем открывает пиво и заливает пеной джинсы и рукав рубашки.
− Да какого...
− Мгновенная карма, − ухмыляется Донхёк. − Юнги, а мне?
− А тебе вот, − в руки Донхёку летит сложенный в несколько раз бумажный пакет, но кроме таблеток и порошков от простуды в нём ничего не обнаруживается.
− И что это?
− Забота, которой тебе так не хватало, − Юнги улыбается самой доброй улыбкой, на которую только способен, однако взгляд не предвещает ничего хорошего.
Намджун уже откровенно хохочет, но от Юнги подальше всё же отодвигается.
− Мгновенная карма?
− Ой, да пошли вы все, а. Дайте хоть таблетки запить, − Донхёк хмыкает, но по-настоящему обиженным не выглядит.

[Zincum]

Алкоголь, обычно развязывающий язык и подталкивающий к откровениям, играет с Юнги злую шутку, принося вместо привычной расслабленности лёгкую головную боль и нежелание поддерживать разговор. Донхёк к пиву даже не притрагивается, но материт агентство и почему-то Икчже наравне с Намджуном, который впервые за долгое время позволяет себе говорить то, что действительно хочет, а Юнги просто любит разговоры, которые не обязывают его к непосредственному участию.
− Доверяю тебе единственный диван, а мы на полу на матрасе поспим, − Донхёк жестом отправляет зевающего Намджуна спать. − Утром свалите пораньше, и никто ничего не заметит. А мы ещё посидим немного.
Намджун, видимо, хочет что-то спросить по поводу того, что матрас тоже один, непонятно косится на Донхёка, но так и не спрашивает. Юнги лениво провожает его взглядом, морщится от грохота в прихожей и потягивается, когда ловит на себе странный взгляд Донхёка.
− Ну а теперь рассказывай, − Донхёк подпирает рукой подбородок и едва заметно выгибает бровь. − А то у тебя такое лицо, будто ты судьбы мира решаешь, но всё никак не решишь.
− Ой, да ладно тебе, − Юнги отмахивается и сползает по стулу ниже, вытягивая вперед ноги.
− Хотя я и так догадываюсь, что именно ты хочешь сказать, − Донхёк чиркает зажигалкой и прикуривает, по привычке прикрывая язычок пламени ладонью, выпускает струйку дыма в сторону Юнги и протягивает ему открытую пачку.
Юнги берёт сигарету, бестолково крутит в руках, а затем прячет её за ухо.
− Что, решил бросить всё сразу? − усмехается Донхёк на неуверенный кивок Юнги. − Говори уже, не тяни.
Юнги и сам не знает, почему медлит.
− Давай закончим всё вместе с песней?
Донхёк думает, что между ними ничего такого и не было, что можно просто взять и закончить, но для Юнги всё это, видимо, значит гораздо больше. Юнги зацикливается на символичности и цепляется к мелочам, а Донхёк всего лишь любопытный и любит странные эксперименты.
− Ты бросаешь меня? − посерьёзневший Донхёк выдерживает долгую паузу, а потом сдавленно смеётся в ответ на нечитаемый взгляд Юнги. − Расслабься, я должен был это сказать. Ты бы только своё лицо видел.
− Я тебя когда-нибудь убью. И даже не посмотрю на то, что вы с Намджуном лучшие друзья. Но вообще...
− Так, вот давай обойдемся без нежностей и благодарностей? Я и так всё знаю.
− Я и не собирался, − Юнги улыбается и зажимает между пальцев сигаретный фильтр, и Донхёк отчего-то чётко осознаёт, что это будет последней сигаретой, последним странным разговором на его кухне в четвертом часу утра. Донхёку хочется сказать что-то про то, что было бы круто, начни они нормально общаться раньше, но он этого не делает.
− Вот говнюк, − тихо хмыкает он, когда Юнги тушит сигарету. − И иди уже спать.
Юнги кивает и действительно уходит, а Донхёк, подумав, заваривает себе чай – пива всё ещё не хочется. Ему как-то странно и словно чуточку неуютно – хотя, казалось бы, Юнги ему почти друг и случайный типа парень, а не любовь всей жизни. Но у Донхёка есть один весомый недостаток – он слишком привязывается к людям, которые могли бы стать ему не почти, а хорошими друзьями. И именно поэтому он понимает, что без Юнги рядом ему будет неуютно. Но ему нужно разобраться в себе. Да и со своей принцессой, по случайности носящей имя Пак Чимин, тоже.
При мысли об этом Донхёк сдавленно смеется и делает глоток чая. Раньше за такую шутку бы он получил локтём куда-нибудь в бок, но теперь она останется только в голове Донхёка.
А жаль. Весёлая же.
Но всё-таки в глубине души Донхёк понимает, что Юнги окончательно исчезнет из жизни Донхёка, как только разберется с Чимином. Потому что милый и солнечный Пак Чимин на самом деле такой же собственник, как и сам Юнги.
«Эти двое точно нашли друг друга»
Донхёк думает о многом – кроме того, почему вообще согласился на всю эту авантюру в компании Юнги. И не потому, что не знает сам, а потому, что Рэп Монстр и его лидерство в будущей группе.
А лидеру лишние проблемы уж точно не нужны.

Чимин не понимает, когда именно начинает об этом думать − когда телефон высвечивает сообщение от Тэхёна, что Намджун с Донхёком, Хосок и Юнги собирают всех в студии, когда понимает, что опаздывает уже минут на двадцать, или же когда влетает в комнату и чуть не сбивает незнакомого парня, стоящего рядом с дверью.
− Только тебя и ждём, − тянет сидящий на подлокотнике дивана Донхёк и машет рукой в приглашающем жесте. Чимин хмурится едва заметно, разворачивается и быстро извиняется перед незнакомцем, который явно чей-то друг, и предельно чётко понимает, что в последнее время всё в его жизни становится с ног на голову.
− Чимин, познакомься, это Икчже-хён, − подаёт голос Намджун и вставляет флэшку в компьютер.
Чимин кивает и вместо того, чтобы поприветствовать нового хёна как положено, совершенно на автомате говорит первое, что приходит в голову.
− Две крутые единички?
Повисает неловкая пауза, но прежде чем Чимин успевает понять, что жизнь не просто меняется коренным образом − катится по наклонной, Донхёк заходится неконтролируемым смехом, закрывает лицо ладонью и лупит другой рукой сидящего рядом Юнги по колену. Чимин чувствует, как у него начинают гореть уши, и в сторону Донхёка старается не смотреть, но получается плохо, потому что Юнги начинает улыбаться тоже, а потом говорит то, что резко приводит Чимина в чувство.
− Он хороший, в общем-то, − тянет севшим от простуды голосом Юнги. − Так что не подумай неправильно, хён.
− Стоило только от вас уйти, вот как заговорили, − Икчже подхватывает общее настроение, хлопает Чимина по плечу и легко подталкивает к креслу. − Всё в порядке, парень. Ты не виноват, что твои хёны иногда ведут себя, как дети.
− Ой, да кто бы говорил про детей! − Донхёк не унимается и делает вид, что вытирает выступившие от смеха слёзы. − У тебя временами всё ещё спрашивают паспорт, когда ты покупаешь пиво.
− Захлопнись, − добродушно советует Икчже. − И мы тут вроде как по делу, разве нет?
− Ага, − Намджун расплывается в довольной улыбке, прокручивается на кресле и поворачивается лицом к присутствующим. − Мы наконец закончили.
Чимин молча устраивается на стуле, обнимает свой рюкзак и косится на Юнги, когда Чонгук просит не мучить уже и включить трек, над которым хёны так долго работали. Намджун регулирует громкость колонок и включает музыкальную дорожку, а Чимин всё ещё смотрит на Юнги, у которого растрепанные волосы и тёмные круги под глазами, и понимает, что именно Юнги и есть причина всех его проблем.
Чимин отбивает ритм трека пальцем по подлокотнику и кивает головой в такт, но сосредоточиться на музыке не может. Чимин думает, что Юнги сам во всём виноват, потому что он не хотел − Юнги первым начал − и все «забудем» и «как раньше» на Чимина больше почему-то не действуют.
Когда трек заканчивается, Намджун раздает листы с текстом, а потом говорит, что эта песня будет в их дебютном альбоме − он почти уже договорился с директором. Никто удивлённым не выглядит, но радость совершенно искренняя, и даже Икчже говорит что-то про то, что трек вышел достойным.
− Мы двадцать два раза переписывали текст, − невпопад вставляет Юнги, но почему-то это оказывается единственным, что Чимин вычленяет из общего радостного галдежа.
На распечатке в его руках все партии подписаны − тому же Чонгуку досталась добрая половина куплета, но Чимин перестаёт обижаться из-за того, что у него почти нет слов, когда начинает вчитываться в текст, и это один из тех моментов, когда ждал меньшее, но получил больше. Намджун прогоняет трек по второму кругу, а затем и по третьему, что-то объясняет Сокджину, а на четвертый раз предлагает попрактиковаться, чтобы понять, правильно ли распределены партии. Чимин дёргается, когда Донхёк зачитывает первую партию вместо Юнги, который только виновато пожимает плечами и сильнее заматывает на шее шарф − из-за простуды у него и разговаривать получается с трудом. Когда подключается Чонгук, проговаривая в полголоса не выученный пока текст, Чимин понимает, на что обижается по-настоящему.
Юнги подзывает к себе Намджуна, указывает пальцем на какую-то часть текста в своей распечатке, а затем почти без слов объясняет это же Донхёку, и Чимину всё ещё кажется, что Юнги смешивает работу и что-то личное. Дело не в том, что это запрещено установленными правилами, не в том, что у Юнги могут быть близкие друзья помимо Намджуна. Причина скорее в непонятных улыбках Донхёка, стоит только Чимину на него наткнуться, в Юнги, который пару раз в неделю стабильно не ночует в общежитии, в том, что колени Донхёка и Юнги соприкасаются, когда они сидят рядом, и сколько бы Чимин не пытался сам себе объяснить, что дела Юнги − это только его дела, подобные вещи выводят его из душевного равновесия. Чимин искренне уверен в том, что личные проблемы и отношения никак нельзя связывать с карьерой, но не уверен, что он сам этого не делает.

[Zincum]

Когда Намджун тянет своё «to all the youth without dreams», в дверь сперва заходят, а только потом стучат. Намджун выключает так и не закончившуюся музыку и жестом приветствует вошедшего.
− Всё самое интересное пропустил, − Сокджин подает голос первым, улыбается и хочет было подвинуться, чтобы освободить место рядом с собой, но не успевает даже привстать.
− Да я ненадолго забежал.
Икчже на человека, который вообще всем хёнам Чимина хён, не похож совершенно, когда подрывается с места, сгребает пришедшего в охапку, треплет его по волосам, и только затем решает опомниться и представляет его Чимину как Джин Хёсана.
− Просто Сокджин написал, что у вас тут что-то интересное, и я решил заглянуть на пять минут. Как раз проходил мимо, − Хёсан смеётся, тут же выхватывает у Намджуна листок с текстом, пробегается по нему взглядом и просит скинуть ему сам трек.
После прихода Хёсана обстановка в студии меняется с творческой на расслабленно-весёлую, и Чимин снова на миг жалеет, что не пришел в агентство двумя годами ранее, потому что этот Джин Хёсан и есть тот самый Кидо, о котором иногда говорит Намджун. Хёсан перекидывается парой слов с Икчже и Донхёком, показывает большой палец Намджуну, советует Юнги поменьше болеть и почти уже уходит, помахав всем рукой, но останавливается в дверном проёме и просит Сокджина выйти на пару минут.
Никто не обращает внимания на то, что Сокджин поднимается с места и выходит вслед за Хёсаном коридор, осторожно прикрывая за собой дверь, а Чимин почему-то начинает думать обо всех тех вечерах, которые Сокджин проводил, уткнувшись в телефон, вспоминает контейнер с обедом, никому из них не предназначавшийся и таинственно пропавший из холодильника к утру вместе с самим Сокджином, а затем мысленно складывает одно с другим, когда Сокджин возвращается и говорит, что уйдёт пораньше, чтобы успеть зайти в магазин и приготовить ужин. Хосок просит салат, а Чонгук − захватить ему в супермаркете чипсы, и их не смущает, что пятью минутами ранее Икчже говорит, что по случаю нового трека для дебютного альбома накормит всех в ближайшем ресторанчике. Чимин думает, что нельзя быть таким внимательным к тому, что происходит вокруг, но не замечать ничего рядом с собой, но сделать с собой ничего не может.
− Ну что, идём? − Икчже хлопает себя по коленям и поднимается с места. − Ты с нами?
Чимин смотрит, как Намджун выключает компьютер, как Хосок подхватывает свою толстовку и только потом понимает, что вопросительный взгляд Икчже направлен на него. Чимин теряется на пару секунд и почему-то переводит взгляд на уже стоящего в дверях Донхёка, который косится на него небрежно, хмыкает себе под нос и кладёт руку на плечо Юнги, а Чимин до сих пор не знает, что между ними двумя в действительности происходит, но почему-то все равно чувствует себя старшеклассницей, которой нравится тот же мальчик, что и самой популярной девочке в школе. Юнги же только поправляет шарф и не обращает на ладонь Донхёка никакого внимания − обычный дружеский жест − и выходит, на Чимина даже и не посмотрев.
− Извини, Икчже-хён, мы уже договорились поесть мороженку, − Тэхён возникает из ниоткуда, встает между Икчже и Чимином, улыбается и хватает последнего за рукав. − Пойдём?
Чимин заторможенно кивает, прощается с Икчже и послушно следует за Тэхёном.
− А за то, что я только что тебя спас, ты мне должен, − говорит Тэхён, когда они спускаются по лестнице. − Может, действительно по мороженке?
Чимин только лезет в карман, проверяя наличие денег, и надеется, что когда-нибудь всё встанет на прежние места. Думает, что совсем скоро их ждёт дебют, и тогда всё просто обязано измениться.

Менеджер и Намджун собирают их всех в тренировочном зале – как будто других мест в этом мире больше не существует – и Юнги думает, что сейчас, наверное, они снова будут рассказывать что-то про расписание, однако менеджер первым садится на пол, скрестив ноги, и вслед за ним медленно садятся все остальные.
– Вы же знаете про фансервис? – спрашивает менеджер осторожно. Юнги кажется почему-то, что дальнейшие слова ему не понравятся, однако он кивает – следом за Намджуном и Тэхёном. Хосок, сидящий напротив, начинает улыбаться особенно широко – его происходящее явно веселит.
– Сами понимаете, без него не обойтись… – менеджер очевидно тянет время, кажется, опасаясь их реакции, однако молчание вокруг мирное и выжидающее, и поэтому он продолжает, – и поэтому агентство приняло решение поделить вас на пары. Фанаты называют их пейрингами…
Намджун рядом тихо, но отчетливо хмыкает – ему эта сторона айдольской популярности явно знакома, и Юнги думает, что надо бы его об этом спросить, и отвлекается на голос менеджера только на фразе «Сокджин, ты и Чонгук…».
Чонгук косится на того с явным удивлением, Сокджин в ответ мягко толкает его плечом и подмигивает. Менеджер говорит что-то про обнимашки для фотографий и фансайнов, они оба кивают, и Чонгук выглядит при этом школьником, слушающим учителя, а не айдолом, будущим секс-символом и кем там ещё все они должны стать.
– Хосок, на тебе все, кто младше…
– Что, и Намджун тоже? – перебивает Хосок, делая большие глаза, и Намджун с каменным лицом пытается лягнуть его в голень. Тэхён вредно хихикает, подтягивает колени к груди, чтобы его не задели, и утыкается в них подбородком. Губы его подрагивают от сдерживаемого смеха.
– И он тоже, да, – кивает менеджер сдержанно, хотя ему тоже – по глазам видно – смешно. – И последние – Юнги и Чимин. У вас и без того явно отношения хорошие, так что ведите себя естественно, обнимайтесь побольше и…
На этом моменте Юнги снова смешно – только уже как-то и не весело. «Хорошие отношения»? Ага, как же, хорошие до невозможности – один до сих пор по-дурацки любит, второй вроде бы боится, а вроде бы и «не хотел» и «мы же будем как раньше?».
И впрямь, хорошие, прекрасные отношения, кивает сам себе Юнги. Чимин рядом придвигается ближе и тихо шепчет что-то непонятное. Юнги слышит только тихий шелест вместо слов и поэтому наклоняет голову поближе.
– Хён, ты странный какой-то сейчас. Всё хорошо?
– Замечательно, – шепотом отзывается Юнги. – Не отвлекайся.
Чимин смотрит недоверчиво – видно, что прозвучало это слишком неубедительно, и Юнги придвигается к нему почти вплотную, так, чтобы сидеть плечом к плечу. А Чимин наконец-то не дергается и не сжимается, а просто отводит взгляд и – наверное, показалось – коротко улыбается.
Менеджер говорит что-то ещё, а Юнги периодически кивает, показывая, что слушает, и думает, что лучше бы Джессика. Но, несмотря на то, что его ноги как у SNSD, в женскую группу Юнги точно не возьмут.
А жаль. Проблем бы точно было меньше. Ну… наверное.
Намджун ловит его за рукав уже в коридоре, заставляя остановиться, и говорит:
– Ты, случайно, к Донхёку не собираешься?
Звучит это странно, тем более что Юнги действительно собирается.
– Вместе пойдем, мне надо развеяться, наверное, – говорит Намджун и выглядит при этом настолько подавленно-усталым, что Юнги только сейчас в полной мере понимает всю ту ответственность, что сейчас висит на нем мертвым грузом и будет висеть и дальше. Дождавшись кивка, Намджун уходит вперед, а Юнги медленно идёт по коридору следом и думает, сколько у него сейчас наличности в кошельке.
Её оказывается не так уж и много, но Намджун добавляет из своего кармана, и на пороге квартиры Донхёка они оказываются с парой упаковок пива.
– Намджуни! – ликует Донхёк, открывая дверь, и лезет с по-тюленьи грациозными обнимашками, будто они все не виделись лет пять как. Такая же порция приветствий достается и Юнги, тот закатывает глаза, но хлопает Донхёка по спине.
– Ты рад нам или пиву? – со смешком спрашивает
Намджун, стаскивая кроссовки.
– Пиву, естественно, – кивает Донхёк якобы серьезно, – а вас годами бы не видел.
– Не дождёшься, – ухмыляется Юнги.
Донхёк, как приветливый хозяин, любезно предоставляет им самим раскапывать себе место на диване среди разбросанной одежды, сбитого в ком одеяла и почему-то учебника по физике для старшей школы. Пока Юнги привычно и без особенного напряга спихивает всё на пол, Намджун подцепляет учебник и быстро его листает, изредка останавливаясь, чтобы во что-то вчитаться. Отвлекается он только тогда, когда Донхёк суёт ему в руки уже открытую банку, а учебник забирает.
– На день рождения тебе подарю, – обещает он.
Намджун смеётся; пена стекает по стенкам банки на его пальцы.
– Я это уже проходил, – говорит он, встряхивая рукой.
– Вот и повторишь.
Донхёк плюхается на свой любимый стул, делает на нём пару оборотов и снова смотрит на Юнги и Намджун.
– Ну, дядюшка Донхёк готов выслушать вас, ребятки, – говорит он почти торжественно, но, не выдержав, тут же сбивается на привычный тон. – Чего хмурые такие?
Намджун неопределенно пожимает плечами и делает первый глоток пива.

[Zincum]

– Я только сейчас понял до конца, во что мы всё-таки ввязались, – говорит он. – Донхёк, понимаешь, кроме всего прочего, мы должны ещё и фансервис друг с другом устраивать, обниматься там и…
– Что-то про взгляды, – подсказывает Юнги в промежутке между двумя быстрыми глотками. – И про типа случайные двусмысленные прикосновения.
Донхёк смотрит на него с интересом. Намджун тоже.
– Я просто посмотрел пару видео на Ютубе, – торопливо добавляет Юнги, чувствуя, как у него начинают гореть уши. И ведь он действительно смотрел – надо же было оценить масштабы предстоящего «веселья», – однако сдался где-то на моменте с целующим кого-то из одногруппников на сцене Хичолем-сонбэ. Не то чтобы это вызвало у него отвращения, просто именно вот Юнги так не мог – и сомневался в том, что и другие ребята смогут.
– I kissed a boy, – напевает Донхёк вместо ответа на мотив какой-то полузабытой попсовой песенки, – and I liked it…
Намджун рядом дёргается и делает длинный глоток из банки.
– Эй, – Донхёк прерывает сам себя, – я тут представил, как мы с хёном, будь мы всё ещё трейни, дебютировали бы с вами, и кому-то из нас – может, даже и мне, – пришлось бы обжиматься с ним, изображая тесную дружбу…
Он делает паузу, и Намджун, не выдержав, наконец-то смеется.
– Вам бы пошло, – говорит он невнятно.
– Эй, что это значит вообще? – вскидывается Донхёк, но Юнги видит, что тот совершенно не злится – скорее даже рад тому, что Намджун ожил.
– Ладно Икчже-хён, – говорит Юнги неожиданно даже для самого себя, – угадай, с кем нужно обжиматься мне?
– Да ладно? – уточняет Донхёк, косится на Намджуна и тот кивает.
– Пак Чимин, – сам себе отвечает Юнги. – «Отношения хорошие», так что плодитесь и размножайтесь, точнее, обнимайтесь и переглядывайтесь, пока смерть или распад группы не разлучат вас.
Это звучит горько и едва ли не с пьяной обидой, и Юнги думает, когда это он начал так быстро набираться, да ещё и с половины банки. Та неприятно похрустывает под пальцами, когда он в несколько глотков допивает её до конца.
– Сочувствую, бро, – говорит Донхёк наконец, когда повисшая пауза слишком уж затягивается. Намджун рядом кивает.
Они оба остаются на ночь у Донхёка, и на сей раз за прикрытие, по словам Намджуна, отвечает Сокджин, как самый убедительный из всех. Донхёк показывает свои наработки, и что-то они даже подумывают оставить для группы, концепт которой, к счастью, утвержден уже окончательно. В спорах и мини-баттлах проходит часть ночи, пока наконец у них не заканчиваются пиво и силы. Юнги, не выдержав, засыпает первым, подтянув к себе ноги и надвинув на голову капюшон, и просыпается через несколько часов от того, что мочевой пузырь намекает на собственную нерезиновость. И когда Юнги бредет обратно в комнату, он слышит на кухне тихий голос Донхёка, полушепот Намджуна и тот особенный прерывистый вздох, который звучит, когда кто-то плачет и пытается это не показывать. Юнги переминается с ноги на ногу – к счастью, совершенно бесшумно, – а потом уходит спать дальше. Потому что Донхёк говорит что-то ещё, а Намджун шумно шмыгает носом, а потом тихо и неуверенно, но всё же смеется.
Наутро глаза у него красные, но Юнги с вопросами не лезет – не выспался, наверное.

Уже потом Юнги думает, что даже не знал, что будет так сложно – шоукейс, фансайны, шоу, съёмки сливались в длинную и нескончаемую вереницу, которую он, если честно, начал разделять на отдельные части только примерно через месяц после официального дебюта. Ладно, на самом деле это всё было не так уже и сложно, если бы не то самое «ведите себя естественно». Юнги не понимает, что и чем чертов Пак Чимин себе надумал, и как объяснить то, что он творит.
На самом деле, то, что Чимин делает, в общем и целом вписывается в данные менеджером инструкции – «обнимайтесь побольше» и что там ещё, но рамки, установленные лично Юнги, он сметает с такой легкостью, словно и не было ничего. Впрочем, сам Чимин даже не думает о том, что он что-то там сметает – он просто делает то, что хочет, хотя никогда не считал себя эгоистичным. Просто всё дело в том, что он хочет быть ближе к хёну, и неважно, что это звучит сопливо в его мыслях.
«Очень сопливо» – подтверждает воображаемый Тэхён внутри его головы, когда Чимин в очередной раз кладёт подбородок на плечо Юнги. Настоящий Тэхён рядом методично тыкает Чонгука в плечо, дожидаясь, пока тот повернется, с невинной улыбкой здоровается, а потом всё повторяется снова – и только Богу ясно, почему Чонгук все ещё ведется. Чимин тихо хихикает, Юнги под его рукой вздрагивает и дергает плечом – ему щекотно – и Чимин торопливо шепчет что-то вроде «прости, хён». Хён ворчит что-то невнятное, но его с себя не снимает, и, наверное, это можно считать маленькой, но победой.
Чимин делает многое – таскает для Юнги воду по поводу и без, делится редко получаемыми шоколадками (они теперь достаются ему от Сокджина и Тэхёна, и Юнги каждый раз отказывается, даже если перед этим снова терялся в студии на несколько часов), и постоянно держится за Юнги, кажется, упуская из виду тот момент, когда это становится таким же необходимым, как воздух. Иногда ему кажется, что это слишком эгоистично – так цепляться за человека, который все ещё смотрит на него с недоверием и всегда замирает, когда Чимин до него дотрагивается… но Чимин не может перестать.
Они с Тэхёном сидят на диванчике в маленькой студии, пока Юнги с Намджуном обсуждают что-то вполголоса, по очереди тыкая пальцами в экран компьютера. Тэхён рядом меланхолично водит пальцами по дисплею, соединяя цветные камешки в линии, и кажется погруженным в игру, поэтому Чимин просто разглядывает взъерошенные волосы на затылке Юнги. Юнги его совершенно точно не замечает, хотя и периодически наклоняет голову туда-сюда, словно пытаясь избавиться от взгляда. Но Чимин упрямый.
Вообще, они бы уже должны быть дома, доставать Сокджина просьбами приготовить курочку – и неважно, что они едят её каждый день уже больше недели, курочка вкусна всегда. Но Намджун веско сказал: «Ждите меня», а потом вспомнил, что ему нужно зачем-то в студию… и всё. Со своего места Чимину слышно, как урчит в тэхёновом желудке, а сам Тэхён пронзительно несчастно вздыхает.
– Сейчас пойдем, – моментально реагирует Намджун и в последний раз показывает на что-то – Чимину толком не видно, на что именно. Юнги кивает, надвигает наушники обратно и принимается отчаянно щёлкать мышкой.
– Ну, вот и всё, – Намджун улыбается.
– А хён? – спрашивает Чимин моментально.
– Хён остается работать, – громко отзывается Юнги, не оборачиваясь.
– Тогда я подожду его.
– Окей, я оставлю тебе пару косточек, – подытоживает Тэхён и хлопает Чимина по плечу. – Может быть, на них даже будет немного мяса.
Взгляд Чимина благодарности не выражает, но Тэхён на него уже не смотрит, а за рукав тащит Намджуна к двери, на ходу напевая что-то про еду.
– Тупой Тэхён, – бормочет Чимин и наконец-то в полный рост вытягивается на диване, глядя в потолок. Тишину не нарушает ничего, кроме щелчков мышки и смутно слышимых из наушников Юнги басов, и Чимин думает, что мог бы и не оставаться, наверное, ведь хёну он вряд ли чем-то поможет. Вздохнув, он скашивает глаза на пол и замечает валяющийся смятый ком бумаги. На нём сложно что-нибудь различить, настолько он исчиркан, и поэтому Чимин справедливо решает, что Юнги он больше не нужен. Разгладив, он старательно делает из него самолётик и запускает вверх. Тот описывает пару кругов в воздухе и приземляется обратно на чиминовы колени. Ещё раз с нажимом проведя ладонью по крыльям, Чимин запускает его снова.
Самолётик уверенно взмывает вверх, делает пару кругов над потолком, а потом кренится в сторону и падает – прямо на руку Юнги. Тот медлит, но всё же стаскивает наушники, опуская их на шею, и разворачивается.
– Я случайно, – неловко улыбается Чимин, поднимая руки вверх. Юнги молча смотрит на него, а потом вздыхает.
– Я понял, – самолетик отправляется на стол, а сам Юнги потягивается и вздыхает снова. – Ты мог бы и не сидеть здесь, Чимини…
Он осекается даже не на полуслове, а на полузвуке, и ожесточенно трёт щёку. Чимин следит за ним, но в глаза не смотрит. Юнги медленно отворачивается обратно к монитору, и Чимину кажется, что тот вот-вот засмеётся сухо, прокашляется в кулак, будто бы у него першит в горле, или же просто сменит тему на что-то нелепо-нейтральное, но он этого не делает. Юнги не то раздражается, не то нервничает, когда методичными резкими кликами мыши сворачивает каждую из работающих программ по очереди, хмурится ещё сильнее, а затем оглядывается на Чимина и смотрит рассеянно и вскользь.
Чимин теребит завязки на толстовке, дышать начинает медленнее и тише и понимает, что сейчас ему срочно нужно что-то сделать.
– Хочу сок! – восклицает Чимин, вскакивая с дивана. – Тебе кофе, да?
Юнги кивает, рассматривая собственные руки, и когда Чимин закрывает за собой дверь, он видит, как Юнги резким движением водружает наушники обратно. Идя по коридору и перебирая монетки в кармане, Чимин чувствует, как его переполняет глупая детская радость от одного простого «Чимини». Может быть, не всё ещё и потеряно, на самом-то деле.
И уже нажимая кнопки кофейного аппарата, Чимин ловит себя на том, что улыбается.

[Zincum]

Первые пару месяцев после дебюта Юнги чувствует себя не в своей тарелке, несмотря на то, что они смогли, справились, и дела идут даже лучше, чем изначально предполагалось. К напряжённому графику и промоушену привыкнуть, оказывается, не так уж и сложно − последний год стажировки не прошёл даром, но Юнги ловит себя на мысли, что начинает путаться между настоящим собой и тем Шугой, который всегда на виду у публики.
Коротенькие интервью становятся всё длиннее, а число проведённых фансайнов медленно подходит к десятке, когда Юнги начинает привыкать к тому, что перед камерой приходится всех тыкать, хватать за плечи и шутить. Юнги мысленно благодарит судьбу за то, что их дебютная песня на романтическую не похожа вовсе, и проклинает её же, потому что тот Чимин, который называет его на камеру любимым хёном и даже как-то тыкает его в щёку, смущённо улыбаясь, совершенно не отличается от того, который сидит напротив за ужином, играет в приставку с Чонгуком и желает доброй ночи.
Когда Чимин хватает Юнги за локоть и утыкается лбом ему в плечо, Юнги дёргается совсем не от резких кадров фильма ужасов, который они смотрят в один из свободных вечеров. Он думает о том, стоит ли напомнить Чимину о существовании личного пространства, но тот только жмётся ближе, тянет тихо «хён-хён-хён» и зажмуривается изо всех сил. Вокруг нет ни одной камеры − даже Тэхён не фотографирует их и не обещает выложить снимки в твиттер − и Чимину вовсе не обязательно жаться именно к Юнги, потому что тот же Тэхён сидит к нему ближе, но Чимин прижимает колени ближе к себе и прижимается к руке Юнги. Юнги переводит растерянный взгляд на трясущегося Чимина и все же сдаётся, опуская ладонь на его макушку и ероша волосы, и только потом понимает, что Чимин сейчас беззвучно смеётся.
На каждом из фансайнов Юнги улыбается фанатам, улыбается Чимину, строит из милых игрушек башенки на своей голове и держит себя в руках, воспринимая всё исключительно в рамках фансервиса. Каждый раз, когда Чимин отдаёт ему свою подушку для шеи, приносит во время тренировок бутылки с водой или хватается за его капюшон, когда они спускаются по лестнице, Юнги не может ни на чём сосредоточиться и думает, что не то Чимину так нравится фансервис, не то − «Мин Юнги, что за мысли такие вообще» − нравится сам Юнги.
− Ты сейчас о чём, хён? − по голосу Чимина совершенно нельзя ничего понять, так же как и по его спокойной улыбке, и Юнги остаётся только догадываться, действительно ли он произнёс вслух то, о чём сейчас думает.
− Я что-то не то сказал? − Юнги уточняет просто на всякий случай и хмурится, получив утвердительный кивок. − Просто задумался и не так понял, прости.
Чимин весело машет рукой, как бы показывая, что со всяким может случиться, и думает, что Юнги понимает всё правильно. Но вместо этого говорит:
− Пойдем, хён, − и снова цепляется за его капюшон.

Юнги понимает всё правильно. Чимину кажется, что это даже не знамение, а что-то вроде гигантской неоновой надписи «СДЕЛАЙ ЭТО» – он мысленно даже видит, как она мигает то желтым, то красным.
Юнги понимает всё правильно. Только вот Чимину не хватает решимости – слишком уж он боится опять всё испортить, хотя, казалось бы, он частенько лажал, мог бы и привыкнуть уже. И эта мысль грызет Чимина настолько, что он откровенно ошибается в танцах во время тренировки, не реагирует, когда к нему обращаются с вопросами, а наконец оказавшись под одеялом попросту не может уснуть.
Наверное, хён его всё ещё любит. Он хёна любит тоже. И вроде бы тут-то всё должно стать хорошо, но Чимину страшно.
В очередной раз перевернувшись с одного бока на другой, он, не выдержав, тихо поднимается и бредет на кухню. Может быть, удастся уснуть, если выпить чая? Но кухня, в которой, по идее, не должно быть никого, встречает его колдующим у плиты Сокджином.
– Хён?
– М? – Сокджин оборачивается, но удивленным не выглядит.
– А ты почему не спишь?
– Варю какао, – Сокджин пожимает плечами и доливает ещё молока. – На тебя тоже, кстати.
Какао у хёна вкусное, и Чимин расплывается в улыбке и лезет за кружками, не дожидаясь просьбы.
– А ты почему не спишь, Чимина? – спрашивает Сокджин, делая первый глоток
– Ну…
Сокджин не торопит, его молчание ненавязчиво-выжидающее, и Чимин пользуется им, чтобы торопливо придумать удачную отговорку. Впрочем, у него не получается, потому что…
– Дело в Юнги, да?
От неожиданности Чимин едва не давится какао.
– Что?
– Чимина, у меня с танцами проблемы, а не с глазами. – Сокджин не улыбается, смотрит серьезно, и Чимин мямлит в ответ что-то вроде «Хён, да я и не думал, ну…».
– Значит, я всё-таки прав.
– Угу.
– И что ты собираешься делать?
– Не знаю, – тихо говорит Чимин и смотрит в кружку. – Ничего?
– Тогда будет совсем как у меня…
– С Хёсаном? – перебивает Чимин, не успев подумать.
– Хёсаном-хёном, – машинально поправляет Сокджин, но потом смотрит на Чимина недоумевающе. – Подожди, откуда ты…
– Хён, у меня с рэпом проблемы, а не с глазами, – Чимин улыбается.
Сокджин легко пинает его в ногу.
– В общем, ты прав, – продолжает он, когда Чимин ойкает. – С Хёсаном. Мы с ним познакомились ещё до дебюта, когда Намджун зачем-то притащил меня с собой к Дэнамхёп. Хёсан ткнул в меня пальцем и заявил, что я милый. Правда, в этот момент он был в говно, и поэтому я подумал, что он шутит. А потом мы подружились, если это можно так назвать. Непонятно, нравлюсь я ему, но я был бы рад, если это так, потому что сейчас это какая-то дурацкая передружба-недолюбовь, которая стоит мне уже поперек горла.
Рассказ выходит суховатым и каким-то скомканным, но Чимин смотрит в сокджиновы глаза и чувствует в себе дурацкое желание погладить хёна по плечу. Впрочем, во взгляде Сокджина так же читается, что никакое сочувствие ему не нужно, поэтому Чимин просто допивает какао.
– В общем, как-то так, – после паузы подытоживает Сокджин. – Так что, будь я тобой, я бы уже всё-таки что-нибудь сделал.
– А будь ты собой? – зачем-то спрашивает Чимин.
– Пошел бы спать. Ну, вот как сейчас.
– Тогда я помою посуду, раз уж ты варил какао.
– Спасибо, Чимини, – Сокджин треплет его по плечу и выходит из кухни, но возвращается.
– И… с днем рождения.
– Что, уже? – Чимин растерянно моргает, мысленно прокручивая в памяти календарь, и в итоге понимает, что уже несколько часов как тринадцатое октября.
– Подарки завтра.
Чимин улыбается.
– Хорошо, хён.
Домывая последнюю кружку – свою, Чимин наконец понимает, что Сокджин всё же прав. Пора уже что-то делать, и день рождения – подходящий для этого повод.

Про день рождения Чимина Юнги не забывает: вручает ему подарок – новенькие конверсы из последней коллекции, терпеливо переносит все съёмки и фото с героем дня и даже умудряется ни разу не нахмуриться, всё время улыбаясь.
Но терпение у него совершенно точно не бесконечное, и поэтому уже вечером, в самый разгар маленькой праздничной вечеринки в честь Чимина, он тихо выскальзывает из комнаты в коридор – благо что остальные, увлеченные твистером, его ухода не замечают. Сунув ноги в кроссовки, он тихо открывает дверь и спускается по лестнице вниз, на крыльцо подъезда.
От ночной прохлады тут же начинают подмерзать пальцы, Юнги лениво трёт ладони друг о друга и суёт их в карманы джинсов. Нестерпимо хочется курить, но он терпит, потому что бросает – в очередной раз. Вздохнув, он вытаскивает из кармана очередной леденец, разворачивает громко хрустнувшую обертку и забрасывает его в рот. Приторный яблочный вкус оседает на языке, Юнги зачем-то складывает фантик вдвое, потом ещё раз и ещё, и останавливается только тогда, когда чувствует, как кто-то дотрагивается до его локтя. Скомкав обертку в кулаке, он оборачивается и почему-то совершенно не удивляется, когда видит Чимина.
«Значит, не так уж и незаметно вышел»
Тот накидывает на плечи Юнги забытую им куртку и останавливается рядом с ним.
– Я уже такой взрослый, хён, – помолчав, говорит Чимин задумчиво.
Юнги смеется и слегка толкает его плечом:
– Взрослый, как же.
– Взрослый, – повторяет Чимин упрямо. Юнги неопределенно хмыкает и не спорит больше – в конце концов, в день рождения можно и поблажек немного сделать.
– И, хён, я хотел спросить… – не договорив, Чимин умолкает и принимается с преувеличенным интересом рассматривать носки собственных кроссовок. Юнги молчит, не торопя, и не может отделаться от ощущения, что почти знает, что сейчас спросит Чимин.
– В общем, я не знаю, как сказать, но… А ты всё ещё?..
Недосказанный обрывок фразы словно повисает в воздухе. Юнги поздравил бы себя за излишнюю догадливость, но, чёрт возьми, неужели всё происходит снова? Юнги не готов проходить через всё это заново, он тысячу раз обещал себе даже не заикаться про что-то такое в присутствии Чимина, и только поэтому он говорит:
– Да.
И потом:
– Все ещё.
Чимин выдыхает облегченно и расплывается в улыбке, той самой солнечной и широкой улыбке, которая когда-то заставила Юнги понять, что его мир больше никогда не будет прежним. Юнги смотрит на него, а потом медленно и почти неуверенно протягивает руку, осторожно обнимая Чимина за плечи. И тот наконец-то не дергается и не отстраняется, как раньше, а вытягивает руки и обнимает Юнги в ответ.

[Zincum]

ЭПИЛОГ

Намджун звонит ему поздно ночью, когда, по мнению Донхёка, все добропорядочные айдолы должны спать и видеть добропорядочные айдольские сны. Но Намджун не был добропорядочным, да и сон иногда считал чем-то вроде статьи в словаре – как и все они иногда.
– Как дела? – спрашивает он вместо приветствия.
– Как у человека, который только что увидел ваш концепт.
Щелчком мышки Донхёк закрывает вкладку и жмурится, сделав пару оборотов в кресле.
– А что с ним не так? – даже по голосу чувствуется, что Намджун насторожился.
– Сколько очков ты уже сломал? – вопросом на вопрос отвечает Донхёк.
Пауза.
– Три пары. Одни были любимые.
– Подарю тебе новые на день рождения, – легко обещает Донхёк, но Намджун на шутку не реагирует.
– Эй, – зовёт он серьезно. – А что это было вообще?
– Что именно?
– Ты и хён.
Не выдержал, значит, думает Донхёк.
– Да если бы я сам понимал, – честно отвечает он. Звучит примерно так же убедительно, как утверждение о существовании расы разумных спагетти, и именно поэтому Намджун совершенно точно таким ответом не удовлетворяется – но дальше не расспрашивает.
– Ты же не по мальчикам, – говорит он вместо этого.
Донхёк молчит.
– Ему просто это было нужно. Да и я внёс долю адеквата в его жизнь.
Вместо ответа в трубке слышится тихий смех.
– Ты и адекват?
– Зато это было действенно, – хмыкает Донхёк и потягивается, придерживая телефон плечом.
– Действенно, ага, – копируя его, хмыкает Намджун, а потом смеется. – Гейская ты феечка, Шин Донхёк.
– Чего?! – Донхёк от неожиданности даже возмутиться забывает – ему почему-то тоже смешно. – Ким Намджун, ты там совсем с катушек съехал без хёнов? Лещей захотел?
– Ну так приди и дай.
– Ну так приду и дам.
Наступившая пауза – одна большая неловкость.
– И почему у меня такое чувство, будто речь о другом?
Намджун молчит, а потом на удивление серьезно отвечает:
– Может быть, может быть.
– Я так понимаю, – осторожно говорит Донхёк наконец, – мне не стоит расспрашивать?
– Да, – облегченно выдыхает Намджун. – Именно так.

ЭПИЛОГ ЭПИЛОГА

Чимин не торопится, когда переодевается и убирает вещи в рюкзак - метро закрывается через десять минут, ему всё равно не успеть. В здании агентства тихо, и Чимин привычно уже выключает на этаже свет, спускается к кофейному автомату в вестибюле и закидывает по очереди монетки в прорезь, когда телефон в кармане начинает вибрировать. Чимин выбирает капучино, нажимает на кнопку и только затем тянется к мобильнику.
В сообщении от Юнги нет ничего, кроме короткого «зайди в студию», но Чимину не нужно задумываться о причинах – в углу экрана отображается время, у Чимина уже как полминуты день рождения, и это уже становится своего рода традицией – забывать о нём в самый последний момент. Когда кофе-машина пищит, оповещая о том, что заказанный капучино можно забирать, Чимин бежит по коридору двумя этажами выше.
Чимин останавливается перед самой дверью, глубоко вдыхает несколько раз, успокаиваясь, и только затем стучит и заглядывает внутрь – Юнги всё равно поймёт, что он бежал.
– Хён? – Чимин не может сдержать улыбку, когда Юнги отворачивается от монитора, стаскивает наушники и первые пару секунд выглядит так, словно вообще Чимина не ждал, но потом манит к себе пальцем и едва заметно улыбается.
Чимин подходит ближе, с интересом заглядывает в приоткрытый ящик стола, словно что-то ищет, быстро осматривает всю студию и садится на подлокотник дивана, беспокойно ёрзая. Юнги наблюдает за ним с лёгкой улыбкой, а затем ловит заинтересованный взгляд Чимина и показывает ему сложенный пополам лист.
– Не это ищешь?
– А должен искать это?
– Может быть, – Юнги легко отталкивается ногой от стола и подъезжает на кресле ближе к Чимину. – Читай.
Юнги закидывает ногу на ногу, сцепляет ладони в замок на колене и лениво прокручивается в разные стороны, пока бумага тихо шуршит в руках Чимина. Текст письма плывёт в голове Юнги с такой же скоростью, с которой его читает сам Чимин, и на словах «если ты продолжишь в том же духе, я уверен, ты станешь крутым исполнителем», Юнги сползает в кресле ниже и начинает рассматривать потолок. Ему не нужно видеть Чимина, чтобы знать, что тот сейчас улыбается гораздо ярче обычного.
«Спасибо за твои старания»
Юнги снова крутится в кресле и поворачивается к Чимину лицом.
«Я люблю тебя», – читает Чимин и встречается с Юнги взглядом, но не может ничего сделать, кроме как начать счастливо улыбаться, потому что Юнги никогда не говорит того, в чём сам не уверен.
– С днём рождения, Чимини, – Юнги тянет к Чимину руку и ерошит его чёлку.
– Хён, – голос Чимина намного тише обычного, когда он перехватывает руку Юнги, прижимается к ней щекой, а затем прячет улыбку в его ладони. – Хён-хён-хён.
– М?
– Знаешь, что я хочу в подарок на день рождения?
– Что? – Юнги руку не убирает и гладит кончиками пальцев Чимина под ухом.
Чимин теряется на мгновение, словно ищет в себе решимость озвучить желание, а затем светится детским восторгом и тянет почти шёпотом:
– Хочу побить тебя, Шуга-хён.
– Не вырос ещё, – Юнги весело хмыкает и ласково треплет Чимина за щёку, который обиженно дуется, гудит что-то, отдалённо похожее на «ну ладно», но расстроенным не выглядит. – И это всё?
– Не-а, – Чимин приподнимается, перехватывая руку Юнги за локоть, и тянется ближе. – Я тоже тебя люблю, хён.
И уже потом, когда Юнги наконец находит в себе силы расстаться со своим любимым креслом, Чимин закрывает за ними дверь студии и говорит упрямо:
– Но однажды я тебя всё равно побью.
Юнги выразительно вздыхает, но потом всё-таки не выдерживает и улыбается.
– Обязательно побьёшь.

[Tone (R)]

Очень понравилась история! Не понимаю, почему все еще ни одного комментария... Я не спец их писать, но эта несправедливость убивает(
Мне ужасно понравился ваш Юнги, я безумно ему верила на протяжении всей истории и жутко за него переживала. Он, конечно, очень сильный, но все равно было страшно. Когда Чимин сказал свое это "я не очень хотел", у меня просто сердце хрустнуло. Очень ощутимо. Было понятно, что он не бросится к нему на шею и все такое, но где-то там краешком сознания все-таки верилось, что все будет хорошо. Здорово, что в итоге все-таки все хорошо, хоть и пришлось подождать и помучиться.
Чимин у вас тоже получился очень настоящим, как есть, дуралей нерешительный. Люблю его такого)) Очень хотелось все время подталкивать его, мол, давай, давай, чучело, смотри, какой Юнги клевый, он же тебе нравится, ну!
Вообще мне все ужасно понравились. За Намджуна жутко хотелось Юнги двинуть. С Намджуном так нельзя, ему и так тяжело... Глупый Юнги. Он слишком увлекся своими переживаниями, чтобы заметить, что друга тут вообще-то тоже колбасит. Тем более после того, как его бросили.
Мне понравился Тэхен, как всегда непонятный и биполярный, понравился Чонгук, понравились все-все-все. И Донхек (которого я, правда, вообще не знаю) тоже ужасно понравился. У него свои странные методы, но сработало как надо.
Спасибо вам большое за эту работу~ Зачитала ее разом, не могла оторваться от начала до самого конца.
Забыла упомянуть, что стиль повествования у вас очень яркий. В результате получилась настолько атмосферная история, что отойти от нее долго не могла. Безумно люблю такой стиль.

Еще хочу сказать, что оформление у вас просто потрясающее! Стилизация под комикс не пересказать как доставила. Потрясающие цвета +_+ Очень органично смотрится оформление, разделители, вообще все. Ваши артеры просто потрясающие!
На вызывающегося по клику Донхека периодически залипала, отвлекаясь хД

ДОНХЁК ПО КЛИКУ ЭТО ЛУЧШЕЕ ЧТО Я ВИДЕЛ В СВОЕЙ ЖИЗНИ СЕРЬЕЗНО Я ОРАЛ НА ВЕСЬ ПИТЕР И КАЖЕТСЯ НА ВСЮ РОССИЮ ТОЖЕ

если адекватно.... то не получится. первые абзацы были такие болючие, такие реальные, что внутри всё в комок свернулось и что-то всё еще ноет под ребрами. за хёсана и сокджина я вам лично отгружу грузовик сердец. больно, очень больно, но оно... приятно-больное? глупо, правда, но что поделать. и за намджуна больно. пусть больше не плачет.
безумно понравился ваш стиль; думал, что прочитаю описание и забью, а вот я уже и пишу отзыв, и умираю от любви, и хочу еще-еще-еще и ЕЩЕПЖАЛСТА. то, как вы собрали их всех в одном месте, в одном фике... короче, сейчас подъедет второй грузовик с сердцами.
внутри всё еще что-то непередаваемое, хорошее, немножко грустное, но теплое.
спасибо вам огромное.

и да, ИЛЛЮСТРАЦИИ!!1111
рисунки красотища просто, третий грузовик выехал! тт
и донхёк, донхёк!


чудо! тт

[Zincum]

~Ritsubaka~, Если вы про Донхёк/Намджун, то мы очень рады, что вы заметили наши шипперские вбросы. И ваш отзыв вообще очень клёвый и греет нам душу Q_Q
мы старались сделать эту историю правдоподобной и каждого раскрыть, и очень рады, что у нас это получилось. признаться честно, сами орали иногда, когда писали
Спасибо вам просто, мы рады, что вам понравилось

На вызывающегося по клику Донхека периодически залипала, отвлекаясь хД

это коварная магия коварного донхёка, которая на самом деле работает~

[Zincum]

ПРОСТО ЭТОТ МОМЕНТ КОГДА ТЫ ТОЛЬКО-ТОЛЬКО ПИШЕШЬ ОТВЕТ И СЫПЛЕШЬ СЕРДЕЦ ОДНОМУ ОТЗЫВУ А ТЕБЕ ДАЮТ ВТОРОЙ
кошачий принц, ЭТО МАГИЯ ДОНХЁКА
на самом деле, мы просто не могли не, потому что ну Донхёк же
который коварный, вылезает и смотрит в душу
Гспд, спасибо вам просто. Самое офигенное после выкладки - понимать, что у тебя действительно получилось так, как надо, и что в это верится и чувствуется.

за хёсана и сокджина я вам лично отгружу грузовик сердец.

когда один автор понял, что кимсокджинхёсанов очень круто шипперить, он рассказал другому. а потом получилось так, что мы решали, вбрасывать ли за них в фике как положено или же оставить совсем намёками. а потом так "почему бы и нет", и вышло то, что вышло.
но у них все будет хорошо, честно
Мы с соавтором получили грузовик с сердцами и уже выслали ответный, следом за которым подъедет такой же, только от артеров
Спасибо

Zincum, я не могу пройти мимо! тт
В ДУШУ ОН СМОТРИТ АГА ОСОБЕННО ПО КЛИКУ-ТО
как перестать орать гугл поиск
вчера минут десять курил, рассказывал соседке про фик, захлебывался эмоциями, снова курил и перечитывал. можно я просто тут свернусь комочком и обниму текст?
кто у вас там шипперит этих двух? возьмите меня к себе, пжалста, я даже их чуток в свой сх вписал :'D

вот вам контрольный, короче ♥

Если вы про Донхёк/Намджун, то мы очень рады, что вы заметили наши шипперские вбросы

и тут до меня дошло.
только сейчас.
ТОЛЬКО СЕЙЧАС, КАРЛ



ПУСТЬ ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО У ВСЕХ ТТТТ

[Zincum]

кошачий принц,

кто у вас там шипперит этих двух

изначально я, но потом вышел упс, и мы оба

я даже их чуток в свой сх вписал :'D

поцелуй и открытки из другого мира, спасибо, я орал просто

ПУСТЬ ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО У ВСЕХ ТТТТ

ВСЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО БУДЕТ ХОРОШО ПОТОМУ ЧТО НУ

Zincum, эхехех, сирца! ♥♥♥♥♥♥