К чёрту статистику

Название: К чёрту статистику
Автор: Ыцу-Ыцу
Бета: wakeupinlondon
Иллюстратор: Vikara
Количество слов: 27792
Фэндом: GOT7
Пейринг: Джексон/Марк, Югём/Марк, Марк/Джессика (подростки), Чжебом/Ёнчже, Чжинён/Джессика, Югём/БэмБэм
Рейтинг: NC-17
Жанры: Soulmate! AU, hurt/comfort, ER (отдельные персонажи)
Примечание: начиная писать этот текст, я не представляла, насколько всё плохо с американской системой обучения медиков. В связи с её особенностями три части повествования разделены большими временными промежутками:
— часть 段: предпоследний год учебы в школе, Марку 16 лет;
— часть 道: второй год обучения в медицинской школе, Марку 22 года;
— часть 王: работа спортивным врачом, Марку 28 лет.

Аннотация: Марк Туан до шестнадцати лет считал, что у него не может быть соулмейта, потому что оба его родителя не имели предназначенных, а статистика гласит, что только в 20% случаев у таких людей появляются дети с предназначением. Из четверых детей у одной из сестёр уже есть соулмейт. Каковы шансы Марка? Правильно — близятся к нулю. Но, возможно, статистику пора обновлять. Хотя, кажется, Марку рано радоваться.
Джексон Ван точно знает, что на том конце эфира его ждёт милая девочка, только до ужаса неловкая — то коленку ушибёт обо что-то, то и вовсе упадёт, судя по ощущениям. Но главное — у него есть соулмейт. И когда-нибудь он точно найдёт её, вот только закончит спортивную карьеру. А пока в планах Джексона только тренировки и бои, бои и тренировки.

— Интересно, а ты веришь в предназначение? — задумчиво говорит Джессика. Её голос приглушён снэпбэком, закрывающим лицо от палящего солнца.
— Ты о чём? — Марк поднимает голову, едва уткнувшись в сгиб локтя, и недоумённо смотрит на цветные зигзаги на широком козырьке, под которым предполагаются глаза подруги.

Они лежат на песке мокрые и солёные, утомлённые очередным заплывом на бордах в океанских волнах. Джессике сегодня исполняется шестнадцать, и провести этот день вдвоём на пляже Хантингтон-Бич — её пожелание к подарку.

— Мама утром сказала, что если у меня есть соулмейт, то с сегодняшнего дня я в любой момент могу начать его чувствовать: ощущать то же, что и тот человек. Если он ударится — мне будет больно, если заболеет — у меня тоже будет температура.
— М-м, — разочарованно тянет Марк и снова утыкается лбом в сложенные руки, закрывая глаза и концентрируясь на щекотке от высыхающих на спине капель.
— Это сейчас что за «м-м»? — Джессика приподнимается на локте, второй рукой стаскивая с себя снэпбэк и легонько щёлкая им друга по затылку. — Тебе не интересно? Или это типа ревность?

В голосе нет обычного для такого вопроса кокетства, только искреннее удивление. Они с Марком дружат с детства, а сейчас вроде как встречаются, но скорее из спортивного интереса, чем от внезапно осознанной влюблённости. Просто легко вместе, доверие почти безграничное и понимание едва не с полуслова — идеальный вариант, чтобы попробовать свидания и поцелуи, а потом обсудить всё, не краснея и не стесняясь. Инициатива принадлежала, конечно, Джессике — Марк слишком тихий, чтобы придумать такое или тормозить безумные идеи подруги. Он с детства не умел противостоять её уговорам и отказывать в реализации даже самых рискованных проектов.

— Ну, наверное, мне стоит париться — не я ли твой предназначенный — и ждать, что вот-вот между нами возникнет связь и мы начнём чувствовать друг друга, — бубнит Марк, не поднимая головы. — Но я в эту чудесную хрень не особо верю. Нельзя чувствовать боль, не ударившись. Если можно — объясните, как работает этот механизм.
— То есть, если что-то не расписано каким-нибудь очкариком, как, зачем и почему, то для тебя это не существует? Но есть куча вещей, которые до сих пор не объяснить физикой, медициной и прочим научным говном! — Джессика всегда заводится с пол-оборота в спорах, но, спасибо, так же быстро остывает к их предмету.
— Я в курсе. Но у них хотя бы есть намёки на логичный обоснуй: те же фантомные боли в ампутированных конечностях — плюс-минус понятно, как это работает. — Марк со вздохом садится по-турецки и пытается погладить по руке закипающую подругу. — А здесь вообще неясно, с хрена ли тебе чувствовать боль в рандомном месте на теле какого-то чувака, не зная о причине этой боли и вообще о его существовании еще секунду назад.
— А если сам почувствуешь своего соулмейта — тоже не поверишь и будешь говорить, что просто траванулся или не заметил, как ударился? — Джессика запускает в Марка снэпбэком и вскакивает на ноги, сложив руки на груди.

Она сейчас выглядит довольно воинственно со светлыми песчинками, налипшими на загорелую кожу, крохотным паучком, поблёскивающим в ямке проколотого пупка, и мокрыми волнистыми прядями, бросаемыми ветром на шею и в лицо. Марку нравится. Он привычным жестом надевает кепку на затылок, забыв про влажные волосы, и солнечно улыбается, глядя на подругу снизу вверх.

— Я скорее реально траванусь, чем буду страдать от чужих тактильных ощущений. Мои родители не предназначенные и никогда не чувствовали ничего и никого. Одна из старших сестёр давно уже ощущает что-то чужое, так что это вопрос времени — встреча с её соулмейтом. — Марк только виновато разводит руками. — По статистике, у таких, как мои родители, только в двадцати процентах случаев рождаются дети, имеющие соулмейта. А теперь прикинь, сколько людей на земле, сколько среди них непредназначенных, — вероятность, что у такой пары из четверых детей двое…
— Ой, да ну тебя, зануда занудная. — Джессика раздражённо ударяет по козырьку кепки, сбрасывая ту на песок. — Опять ты всё портишь своими сраными логическими выводами. Вот через месяц самому будет шестнадцать — тогда и поговорим!

Это она так съезжает с темы. И хорошо, что сегодня быстро. Последний раз они целый уикенд спорили, что круче обжигает — свежий халапеньо или высушенный чипотле, пока оба не сожгли к чертям языки и губы, добавляя перец во всё подряд: «Что-то мне не остро».

Они в этот день ещё долго остаются на пляже: то бегают и топят друг друга в попытке взять реванш, то катаются на досках или просто сидят на них на глубине, то выбираются из воды обсохнуть и перекусить. Наверное, будь подругой Марка любая другая девушка, они не проводили бы столько времени у океана, а ему пришлось бы стать более внимательным и ломать голову над местами для свиданий или подарками. Но с Джессикой всегда просто: раньше она почти не уступала его друзьям-мальчишкам в детских играх, до сих пор не боится синяков и ссадин, редко обижается, а сёрфинг и адреналин любит не меньше самого Марка.
Когда закат удлиняет их тени и красит волны и набережную оранжевым, говоря, что пора бы домой, Марк тянет Джессику за руку, а та стоит, зарывшись пальцами в песок, и не хочет уходить. Он обнимает её со спины и вместе с ней следит взглядом за последними лучами тонущего в океане солнца, за тёмными фигурками сёрфингистов, сидящих на своих досках в отсутствие волн, за двумя катерами, скользящими чуть поодаль, за неумолчно кричащей белой птицей, реющий высоко надо всем.
Это так ярко, цельно и наполняет душу ощущением свободы и полёта — самое то в шестнадцать. Вообще, вместо подросткового бунта Марк чувствует, что его всё устраивает: родители, друзья, место, в котором он живёт — пока у него нет и не было поводов сетовать на несправедливости. Пожалуй, ему больше ничего и не нужно, тем более, неизвестный человек в случайной точке планеты, пробивающийся в его упорядоченный мир с болью и прочими нейронными реакциями.

Очередной учебный год пролетает как-то уж слишком быстро, почти не отпечатываясь в памяти. Вроде бы только начался - а вот уже и рождественские каникулы. Учителя часто говорят, что в одиннадцатом классе пора начать задумываться о выборе будущей профессии, чтобы за два года к выпуску набрать количество баллов, необходимое для поступления в университет, а заодно и определиться со списком учебных заведений, куда отправлять свои заявления и резюме. Большинство ребят в параллели Марка разочарованно стонут и закатывают глаза на каждое такое напоминание, потому что уже задолбались думать об этом или пока не могут найти себя и дело по душе. Гораздо интереснее гонять по волнам, играть в футбол, сидеть в кафе, обжиматься на заднем сидении тачек, взятых у родителей или уже собственных, рубиться в приставку с друзьями - да мало ли ещё вариантов для шестнадцатилетних подростков.
Марк и сам не знает, чем он хотел бы заниматься по жизни. Ему нравится спорт, вода и все, что с ней связано, но и мозгами тоже вроде природа не обделила: ломать голову над заковыристой задачкой по физике или математике, пока не найдётся решение, так же круто, как и покорять сложную волну. Марк немного завидует, когда слышит от кого-либо уверенное “хочу писать музыку” или “пойду на ветеринара”, - люди уже определились, а у него всё не получается. И разговоры с отцом не помогают: тот не стремится выбирать за своих детей жизненный путь или лезть с советами - это и хорошо, и плохо одновременно. Возможно, если бы он подтолкнул в какую-то сторону, было бы проще исключить что-то, взвесить за и против и примерить на себя. Но нет, старшие сёстры определялись каждая со своим будущим самостоятельно, родители ни в чём им не противились, и Марку предстоит то же самое. Но пока есть ещё время на раздумья - учителя только достают немного, то и дело капая на мозг.

Рождество и Новый год вся семья Туан встречает в Бостоне. Они уезжают к родственникам, снегу и настоящему духу этого зимнего праздника, который никак не почувствовать в Лос-Анджелесе, где отсутствует как таковая смена сезонов. А здесь, среди сугробов, венки из остролиста на дверях и мерцающие гирлянды на голых деревьях смотрятся не так нелепо, как у них на пальмах, красно-белые колпаки и костюмы более уместны, когда ты сам кутаешься в шарф и шерстяные перчатки, чем когда из рукавов и шортов Санты торчат загорелые руки и ноги.
Это самое крутое Рождество на памяти Марка. Он шлёт кучу фоток друзьям и Джессике, слыша в ответ, что дразниться не честно и что надо поехать всем вместе куда-нибудь в снега и горы в следующем году. Идея хороша: Марк бы с удовольствием научился кататься на сноуборде - туда, до кучи к скейту и сёрфингу.
Когда он возвращается, вся его компания всерьёз начинает разрабатывать план: идёт обсуждение места, пожеланий и деталей, друзья думают, как уговорить родителей, как оплатить поездку. Марк решает, что весной надо получить права и устроиться на подработку курьером, чтобы скопить если не всю сумму, то большую часть. Джессика хочет сделать то же самое, хотя на самом деле не очень любит машины, - один из немногих случаев, когда она следует за ним, а не наоборот. Вот за это Марк ей благодарен: он всегда чувствует себя увереннее, когда рядом есть кто-то близкий и родной.
Правда, буквально через пять минут от этого чувства не остаётся и следа, стоит только одному из его друзей сказать, что почувствовал своего соулмейта на Рождество.

- С утра проснулся от того, что по пальцам словно ножом провели, выдёргиваю руку из-под одеяла - ни крови, ни пореза, а боль есть. Наверное, готовила что-то, - последние слова Эндрю произносит с нежностью, мечтательно улыбаясь.
- Чувак, это очень круто! - искренне радуется Марк, видя, как для него это важно.
- Эй, да в смысле? Ты же типа не веришь в эту связь! - возмущается Джессика. - Мы когда с тобой говорили…
- Не совсем, - перебивает её Марк, чувствуя, что та вот-вот снова заведётся, как летом. - Я сказал, что не верю в такое для себя. Забей, пожалуйста, - мы проспорим до вечера.

Он солнечно улыбается, стараясь подкупить Джессику и закончить на этом. Потому что она всё время пытается убедить его в существовании собственного соулмейта, а он только укрепляется в своём неверии – они никогда в этом вопросе не договорятся. Чем обижать или врать, Марку проще не поднимать какие-то темы. Их немного, но они есть - вещи, которые Марк скрывает от Джессики. Потому что не хочет расстроить или потому что не знает, какая может последовать реакция.
Например, он никогда не расскажет, что виноват в её худшем дне рождения, когда на шестилетие вместо куклы, на которую Джессика засматривалась каждый раз, когда по телевизору шла реклама, она получила велосипед. Марк тогда специально соврал её родителям, потому что в куклы не играл - для этого существовали Вэнди и Холли, которые ему не очень нравились, потому что “слишком девчонки”. Джессика разревелась, ещё пару дней подулась, а потом попросила научить её кататься. Куклу в итоге она больше не просила, но кто знает – вдруг детская обида ещё жива.

Рождественская поездка в Бостон неожиданно пополнила копилку того, о чём не хочется говорить Джессике.
На обратном пути самолёту, которым летела семья Туан, пришлось совершить вынужденную посадку из-за погодных условий. Самолёт начало отчаянно трясти из-за порывов шквального ветра, и, пока стюардессы проверяли, у всех ли пристегнуты ремни, от туалета к своему месту двигалась девушка. В какой-то момент она не удержалась на ногах и упала, инстинктивно выставив вперёд руки и болезненно ойкнув от удара.
Грейс, сидевшая от Марка через проход, почти одновременно издала тот же звук и схватилась за своё запястье. Она сидела с выражением вселенского удивления на лице, глядя на упавшую широко раскрытыми глазами. Та тоже выглядела немного обескураженной, но по лицу уже ползла слабая улыбка, слишком восторженная, чтобы принимать её за гримасу боли. Марку стало неловко, словно он подсматривал за чем-то интимным. Грейс, покраснев, протянула руку, а девушка в проходе приняла её, поднимаясь.
Они потом долго разговаривали, отойдя ото всех к окну в маленьком погребённом в метели аэропорту, пока все ожидали разрешения на вылет, а Марк, украдкой поглядывающий на них, не понимал, что чувствует по этому поводу. Нежная Патрисия в женственном платье, с длинными локонами и тёплой улыбкой и пацанка Грейс в одежде мужского кроя, с короткой стрижкой и светящимся взглядом - они здорово дополняли друг друга, будто даже внешний вид соулмейтов должен был кричать об обретённой целостности, идеальном сочетании и всём прочем, что люди привыкли вкладывать в это понятие. Тогда Марк впервые ощутил лёгкую зависть. Его мнение если не кардинально изменилось, то определённо пошатнулось.

Марк всё ещё скептически относится к связи между соулмейтами и вообще к самой идее предназначения, но пример собственной сестры и её найденной пары со всей остротой заставляет ощущать какую-то особую химию, недоступную обычным людям, какой бы сильной ни была любовь последних. Он сравнивает своих родителей, чьи размеренные взаимоотношения всегда казались идеалом, и Грейс с Патрисией, осознавая, что теперь тоже хочет так – безусловно и с химией.
Только он не готов признаться Джессике, что та права и действительно стоит верить и ждать своего соулмейта, но у него теперь точно нет шансов найти такого для себя. Лучше пока замять эту тему вовсе.

Весна в Лос-Анджелесе почти неотличима от зимы. Но не в этом году и не для Марка. Он думает, что отхватил кусок, который не сможет прожевать. Они с Джессикой получили права, и Марк уже вторую неделю мотается по городу курьером — доставляет после уроков цветы и подарки. Пока дают мало заказов, да и знания города не хватает, чтобы выполнять всё быстро, но дальше будет лучше, надо лишь привыкнуть.
А ещё у него в самом разгаре усиленный цикл тренировок перед ответственными матчами; ничего необычного, но в этом году усталость после них наваливается такая, словно Марк не в волейбол играет, а в регби. Тренер лишь пожимает плечами и советует пить витамины — больше в команде никто не жалуется.

В один из дней Марк смотрит на себя в зеркало и хмурится, не понимая, откуда у него синяки. Несколько мелких точек на левом плече и гораздо больше на груди и животе. Он поначалу принимает их за родинки, но потом сравнивает и думает, что здесь что-то не так. Смуглая, зацелованная солнцем кожа искажает оттенки, но всё равно видна разница. Одна из отметин находится как раз рядом с настоящей родинкой на груди — небо и земля. Чёрно-коричневая аккуратная точка и лиловое пятнышко с нечётким контуром. Марк нажимает пальцами на кожу, которую украшает крапинка отметин — почему-то ощущение, как если бы был ушиб, но уже сходил. Эдакая сильно притуплённая болезненность.
Марк теряется, пытаясь вспомнить, как выглядела кожа прошлым утром. С этими мыслями он встаёт под душ, и только когда из рук выскальзывает бутылочка с шампунем, его осеняет: кое-кто недавно неплохо навернулся со скейтборда, плашмя вперёд, проехав немного на руке и животе. Наверное, там были мелкие камушки, оставившие следы во время удара. Просто сразу не почувствовал, потому что охренел — давно так жёстко не падал.
Удовлетворившись логичным объяснением, Марк забывает о синяках — сами пройдут. Ему и без того есть, о чём сейчас думать: он помогает Джессике с проектом по физике, в которой она ничего не смыслит. Проект даёт баллы в личное дело для поступления в университет, где учились её родители, и это цена за машину, если она хочет подрабатывать курьером, а не подавать бургеры и блинчики в ближайшем кафе.

Марк только смеётся, когда она в очередной раз говорит, что пошлёт к чертям эти электролиты и катушки напряжения и пойдёт мыть тачки на заправке:
— У курьера чаевые лучше. Но я всегда помогу: всей семьёй будем только к тебе ездить.
— Не в должности дело, просто у кого-то мордашка смазливая. Тебе женщины или мужчины на чай дают? — строго спрашивает Джессика, тут же ломая эффект от интонации и показывая язык.
— В основном женщинам дарят цветы, так что да — женщины.
— Что и требовалось доказать. Если будешь мыть машины, то тебе и тут перепадёт неплохой чай.
— Я бы поставил эксперимент, но меня пока моя работа устраивает, — отвечает Марк, не отрываясь от схемы электрической цепи. — Осталось узнать, с какого перепуга моё лицо вдруг стало смазливым. Только недавно ты сравнивала его с…
— Не отвлекайся! — перебивает Джессика и, покраснев, утыкается в расчёты.

Марк старается не смеяться и делает вид, что ничего не заметил. Он с удвоенной силой берётся за дело: осталось совсем чуть-чуть, и проект будет готов, а значит у него станет чуточку больше свободного времени, которое можно потратить на сон, как советует тренер. Марку пока тяжело даётся график, когда и учёба, и работа, и спорт, а ещё домашние обязанности — никто их за него делать не будет, а если забить, то ещё и от родителей достанется. Зато он вдруг оценивает, сколько те делают и делали, воспитывая четверых детей, и его почти перестаёт напрягать стрижка газонов и чистка бассейна. Марк привыкнет, даже если иной раз просыпается разбитый и с ноющими мышцами, словно до этого таскал мешки с песком, хотя на деле не поднял за весь предыдущий день ничего тяжелее букета цветов или скейта.

Все игры школьной волейбольной лиги остаются позади — школа Аркадия не занимает первое место, но натягивает Колледж Эйркрафт, как котят, взяв реванш за прошлый год, и на пьедестал всё же попадает. И неважно, что состав ненавистной команды в этом году сменился, потому что часть старых игроков уже выпустились, главное, что долг чести отдан. Почти одновременно с этим Джессика сдаёт свой проект по физике, что радует почему-то несказанно больше.
Марк только собирается порадоваться освободившемуся времени, да и вообще — конец учёбы и летние каникулы не за горами, — как все его планы рушатся. Грейс с Патрисией хотят жить вместе и отдельно от родителей. Это здорово, конечно, но надо помогать с переездом и немного с ремонтом квартирки, которую они нашли для аренды. Марк с отцом и младшим братом уже осмотрели её и оценили «немного» Грейс. Хорошо, что переезд планируется только в июне.

— Я не смогу поехать с вами, — говорит Марк друзьям, когда те обсуждают двухдневную поездку в Сан-Франциско сразу после церемонии окончания учебного года. — У меня не будет столько времени.
— А если куда-то поближе одним днём? — Эндрю по-своему оценивает причины отказа Марка от поездки. — Можно тогда в Сан-Диего и Ла Хойя. Я на морских котиков не смотрел с детства!
— Не, чуваки, я совсем не могу никуда пока поехать, — Марк устало стонет. Он бы с удовольствием рванул и в Сан-Франциско, и в Ла Хойя, да даже просто вдоль побережья с остановками, где приспичит. — Сестра собирается жить отдельно, надо помочь ей с перевозкой вещей и мелким ремонтом на новом месте. Первую неделю каникул я точно никуда не смогу поехать.
— А что это она от вас съезжает? Личная жизнь наладилась? — спрашивает Джессика по дороге домой, когда они остаются вдвоём.
— А я тебе не рассказывал? — Марк деланно удивляется, пытаясь изобразить на лице намёки на забывчивость. — Она встретила своего соулмейта. Помнишь, я говорил, что она давно уже чувствует что-то чужое. Ну вот, этой зимой они с Патрисией встретились.
— Патрисией?! — удивлённо переспрашивает Джессика. — То есть это…
— Ага.

Марк рад, что за удивлением тому, что соулмейтом его сестры оказалась девушка, Джессика забывает обидеться, что он так долго молчал, и не пытается снова завести свою шарманку о предназначении. Спасибо!

— И как они друг друга приняли?
— Нормально. — Марк улыбается, вспоминая сестру с Патрисией у окна в маленьком аэропорту посреди нигде. — Первые пару часов после встречи они говорили, не умолкая, словно старые друзья, которые увиделись после долгой разлуки и пытаются наверстать упущенные годы, рассказывая обо всём, что у них произошло за это время.
— Так здорово! — Джессика искренне радуется за Грейс, почему-то она всегда тянулась к ней больше, чем к старшей Тамми.

Какое-то время они идут молча, разглядывая соседние дома от нечего делать. Марк машинально поглаживает большим пальцем запястье Джессики — они почти всегда ходят за руку, это уже сродни привычки, без которой неуютно. Даже пытались так ездить на скейтах, но было неудобно и эксперимент пришлось прекратить. Марк думает, что ему будет не хватать её руки в собственной, если появится её соулмейт. Но пока Джессика ничего не говорила о внезапно посетивших её чужих тактильных ощущениях, хотя, конечно, это вообще не показатель, что у неё нет предназначения.
Марк хочет предложить зайти в кофейню и взять что-нибудь с собой, но не успевает и рта раскрыть.

— Знаешь, я от тебя кое-что скрыла.

Голос Джессики звучит так виновато, а вздох такой тяжёлый, словно она сейчас будет признаваться, как минимум, в убийстве Кеннеди. Марк удивлённо смотрит на неё — впервые он видит подругу такой понурой.

— Я не знала, как тебе сказать, чтобы не расстроить. — Джессика смотрит куда-то вбок, в сумерках не понятно. — Я почувствовала своего соулмейта. И уже не один раз.
— Давно? — Марк задаёт вопрос больше на автомате, чем от реального интереса. Он пока не знает, что думать по этому поводу.
— Ещё когда готовили проект. Сначала я не поняла, что это оно. Мне просто прострелило локоть, словно я ударилась о спинку стула. Знаешь, когда попадаешь точно в нерв, — я даже подумала, что это я сама ушиблась. А потом боль повторилась, когда я зубы перед сном чистила, и тут я поняла, что это не моё, — чем больше Джессика говорит, тем больше воодушевления слышится в её голосе. — Понимаешь, это какое-то другое ощущение, не такое, как обычно, когда ты сам чувствуешь боль. Ты почти сразу начинаешь отличать, что это не твоё. Я даже не знаю, как объяснить — по-другому всё, хотя и похоже. И такое тепло остаётся, когда боль проходит.

Марк понимает, насколько для неё это важно, слышит, сколько радости в её голосе, но, оказывается, не может принять и порадоваться вместе с ней. Ему неприятно. И он совсем не уверен, что это ревность или что-то похожее. Скорее, обиду напоминает. Вот Джессика есть у него, есть всегда, рядом, и круто было бы, если бы и дальше так продолжалось. Потому что Марка всё устраивает, всё привычно и комфортно: это его человек, его девушка, на других он пока даже не смотрел. Точнее, смотрел, но как-то не вызывали те его интереса. А сейчас ему говорят, что так не будет всегда, что вот эта рука в его, вот эти их прогулки, катания на досках, её смех над его шутками — это всё скоро закончится. Марк против!

— Ну, ты ведь этого так хотела, да? — Он честно пытается порадоваться за Джессику, потому что для неё это важно, а значит, и для него должно быть важно. — Это же здорово!

Она внезапно останавливается и дёргает на себя их сцепленные руки. По инерции Марка, ушедшего на шаг вперёд, разворачивает, и он едва не заваливается на Джессику.

— Врёшь, — она говорит это без единой нотки укора в голосе.

А потом привстаёт на носочки и целует. Нежно, легко, словно пытается успокоить. Джессика всегда читает его, как раскрытую книгу. Именно поэтому Марк не говорит о чём-то, что хочет скрыть, вместо того, чтобы врать и переворачивать факты. Она поймёт всё, что он на самом деле чувствует или думает. Марк обнимает её за талию и притягивает к себе, перехватывая инициативу в поцелуе. Губы Джессики такие нежные, без дурацкого блеска, который едкой химией чувствуется на языке, у них вкус фруктовой жвачки, которую они оба совсем недавно жевали. Марку нравится целовать её, а может и вообще целоваться — пока не знает, больше ни с кем не пробовал.

— Я правда буду рад за тебя, — он смотрит ей в глаза, такие виноватые сейчас, хотя Джессика не сделала ничего плохого. — Мне просто нужно привыкнуть. Это как новый человек в компании — я же тяжело привыкаю к людям. И отпускаю тоже тяжело.
— Я знаю. Прости. — Она пытается улыбнуться, но заметно, что сейчас это ей нелегко даётся. — Я никуда не денусь. Я всегда буду рядом. Ну, и… Пока мы с соулмейтом не нашли друг друга, мы можем дальше встречаться.
— Можем, наверное. Хотя, это уже будут отношения втроём, не находишь? — Марк пытается шутить, чтобы напряжение отпустило, но получается как-то не очень.
— У тебя странное чувство юмора, — Джессика улыбается уже почти нормально. — Если ты хочешь, чтобы я пошла с тобой на бал в этом году, подбери пару-тройку шуток поприличнее.
— Хорошо, только ради этого возьму пару уроков у Эдди Мёрфи.
— О, нет! Лучше оставайся со странным юмором, чем с пошлым, — Джессика тихо смеётся, и Марка немного отпускает.

Он действительно привыкнет и будет рад за неё. После того, как Патрисия стала частым гостем у них дома и на семейных праздниках, Марк много наблюдал за ними с Грейс, их общением и счастливыми лицами. Его отношение к соулмейтам всё время меняется, благодаря им, поэтому сейчас он искренне желает, чтобы Джессика скорее встретила своего соулмейта.

Марк смотрит на испорченный букет у себя под ногами. Кто-то очень ждёт эти белые хризантемы, ковром рассыпавшие тонкие лепестки по лестнице. А ему ещё и штраф вкатают за недоставленный заказ. Вот просто блять! Марк не любит выражаться, но цензурных слов на эту ситуацию у него нет. Он вообще не понимает, как такое произошло.
Пару минут назад Марк приехал по адресу, указанному в его маршрутном листе, взял нужный букет из багажника и подошёл к дому. Оставалось только подняться на несколько ступеней и позвонить. Он был уже на середине лестнице, когда закружилась голова. Чудом удержавшись на ногах, Марк всё же пожертвовал букетом. И сейчас, когда от непонятного состояния, накатившего на него так внезапно, чувствуется лишь небольшая слабость и холодный пот по спине, он смотрит на ковёр из лепестков и злится от бессилия. Понятно, что уже ничего не поделать и надо звонить в фирму, объяснять свой косяк и просить новый букет, потому что заказ должен быть выполнен. Но какого хрена?
Марк не понимает, что с ним происходит в последнее время. Он всё чаще ощущает боли в мышцах, по всему телу, иногда с утра их так сводит, что он не может какое-то время после пробуждения встать. Мелкие точки синяков продолжают периодически появляться, в основном, на плечах, торсе и реже на бедрах. Их уже не получается списать на падение со скейтборда, потому что они возникают как будто сами по себе. Иногда на Марка накатывает слабость, словно он пробежал марафон, вот как сейчас на лестнице. Правда, обычно такое бывает поздно вечером, чтобы днём на работе - это впервые. Хорошо ещё, не за рулём.
Марк не дурак, и ему происходящее не нравится. Он уже погуглил и не нашёл ничего хорошего - закрыл браузер после третьей же ссылки. Понятно, что это могут быть симптомы какого-нибудь заболевания и что надо сходить к врачу, но сделать это без ведома родителей не получится. А если говорить маме, что с ним что-то не так, то она успеет переволноваться ещё до того, как они запишутся на приём. Да и стрёмно, если честно. Стрёмно идти сдавать анализы и потом получить подтверждение, что у тебя серьёзные проблемы и какой-нибудь ужасный диагноз, с которым либо живут и мучаются, либо вообще не живут. Вот просто блять!
Марк трясёт головой, резво сбегает с лестницы, не забыв подобрать огрызок букета и памятную открытку, и с видом смертника набирает номер менеджера, садясь в машину. Ему сейчас влетит, как пить дать. Его ещё ни разу не штрафовали, но кто-то из курьеров уже жаловался, что его лишили половины дневного заработка за потерянную открытку. Марк решает, что ему надо немного отдохнуть. Кажется, он переоценил свои силы, разъезжая курьером почти каждый день. Нет, закон не нарушен - у него и до сорока часов в неделю не дотягивает, - но, видимо, ему всё ещё непривычно и сложно.

На выходные они с друзьями наконец-то едут в Сан-Франциско. Пусть и с родителями Эндрю, но всё же это почти взрослое самостоятельное путешествие: те только помогают заселиться в гостиницу, но больше никак не контролируют перемещения школьников и их времяпрепровождение. Алькатрас, Ломбард-стрит, Пирс-39 — они не теряют времени даром, гуляя и обследуя всё, о чём слышали. Катаются на знаменитых канатных трамваях и любуются мостом Золотые ворота на закате, гуляют по Чайна-тауну — почти все из них имеют китайские корни, либо их родители, либо бабушки и дедушки переехали когда-то в Штаты в поисках своего места или лучшей жизни.

Марк долго сидит на пляже перед отъездом. Здесь совсем другие оттенки песка и воды, другой воздух и атмосфера. Он не может сказать, меньше ему нравится или больше, просто по-другому. Ему кажется, что рядом с любой водой он будет чувствовать себя комфортно и найдёт плюсы в том месте, где окажется. Она дарит ему умиротворение и уверенность, как это ни парадоксально звучит. Марк возвращается домой с чувством полной расслабленности, словно провёл не два дня в почти что соседнем городе, а, как минимум, побывал на другом конце света.
Он думает, что подождёт ещё немного, прежде чем говорить родителям о том, что у него что-то не так с организмом. Пока же не слишком часто всё это проявляется, да и где гарантия, что он не накрутил себя, а на самом деле виноват растущий организм и слишком большие нагрузки. Они ведь только разобрались с переездом Грейс, как мама решила устроить на этой волне и у них дома небольшой ремонт. А ещё так не хочется просирать лето в больницах и кабинетах докторов. Вдруг после возвращения из Сан-Франциско всё пройдёт.

Но, кажется, Марк переоценил свою удачу — ничего не проходит. На улице удушающая жара, даже вечный океанский бриз как будто решил уйти в отпуск, а он носит огромные безразмерные кофты, тогда как раньше летом всегда ходил в майках-борцовках. Мама скоро начнёт что-то подозревать.

— Дорогой, тебе не жарко? — в очередной раз спрашивает она, когда тот спускается к завтраку в черной, закрывающей руки ниже локтя футболке. — Сегодня обещают плюс тридцать пять.
— Нет, всё хорошо. Я понял, что не очень прилично работать полуголым. На прошлой неделе доставлял корзину фруктов пожилой леди, так она мне сделала замечание, что в таком виде надо не курьером, а на пляже спасателем работать, — смеётся Марк.
— Да ты что? А мне кажется, какая разница, во что одет курьер, — Дорин смеётся в ответ. Кажется, поверила.

Марку жутко неловко врать родителям, но что поделать. Как он объяснит, откуда на его теле крапинки синяков? Да и про замечание совсем не неправда. Пожилая леди была, слова про спасателя были, только в основном в их солнечном городе всем действительно плевать, как одето большинство персонала. И если ты не официант в фешенебельном ресторане или не продавец в Walmart, то можно смело разгуливать с открытыми руками, в шортах и сандалиях.
Марк быстро доедает яичницу с тостами, целует маму и едет развозить очередные букеты и подарочные корзины. Ему нравится эта работа, всяко лучше, чем стоять у горячей плиты или бегать официантом. В последнем случае надо ещё и с незнакомыми людьми трепаться, а Марк не то чтобы боится этого, просто не любит много говорить. У курьера обмен репликами с клиентом гораздо меньше — это огромный плюс.

После пяти часов разъездов по городу Марк обычно встречается с Джессикой, которая развозит китайскую еду, в ресторанчике, где она работает. Им владеет её тётя, поэтому они всегда могут спокойно поесть, несмотря на количество занятых столов. Чаще всего Марк берёт суп с уткой, из-за чего Джессика периодически смеётся над ним: «Маминого мало». А тот пожимает плечами и продолжает пить бульон. Он просто любит этот суп и не видит причин, почему не есть его, если вкусно.
Проведя с Джессикой пару часов, Марк едет домой, где помогает маме с ремонтом. Она решила обновить комнаты Тамми и Грейс, чтобы можно было использовать их как гостевые спальни, и комнату Джо, потому что из своих детских обоев он уже вырос, надо что-то соответствующее возрасту. Собственную спальню с плакатами музыкантов и сёрфингистов, со складом журналов и спортивного инвентаря Марк с боем отстоял — мама обещала взяться за неё, как только он поступит в университет. Отец тогда пошутил, что она искоренит в парне любое желание учиться дальше. А Джо только что не прыгал до потолка от восторга: он уже какое-то время стеснялся водить к себе друзей, потому что слишком детской казалась ему его комната.

Примерно по такому расписанию проходила уже третья неделя. Правда, в него ещё добавлялись вечерние катания на сёрфах или скейтах — куда же без этого, какое лето без скорости и доски! — или встречи с друзьями в кино, боулинге, простые прогулки. Тысячи фотографий, шуток, воспоминаний — типичное подростковое лето, но и абсолютно уникальное, потому что никогда больше не будет шестнадцать. Кажется, всё же Марк любит каждое его мгновение.

Марк просыпается не просто от боли в сведённых мышцах, ему кажется, что всё тело переехало катком, причём не один раз. Так плохо ни разу не было, чтобы до тошноты и желания застонать от любого действия. Он пытается лечь на спину и расслабиться, чтобы переждать немного, — потом должно стать легче, всегда становится. Но ни через пять минут, ни через пятнадцать ничего не меняется. Надо вставать, иначе мама забеспокоится и поднимется будить его, но какой там: болит всё постоянным фоном, не давая абстрагироваться. Попытки улечься удобнее не приносят результата.
Каким-то неимоверным усилием Марк отдирает себя от кровати и ползёт в ванную. Он надеется, что хотя бы горячая вода расслабит мышцы, и ему немного полегчает. Из зеркала смотрит его бледная копия — точнее сказать, серая — мама точно будет задавать вопросы. Ещё немного подумав, Марк решает, что нет смысла скрывать дальше, надо уже разобраться, что с ним происходит. Он быстро, насколько позволяет состояние, принимает душ, одевается, звонит на работу, чтобы предупредить о болезни, и спускается вниз.

— Ты не опоздаешь на работу? — спрашивает Дорин, едва заслышав его шаги, и смотрит не на него, а на часы на холодильнике. — Ты сегодня что-то заспался.
— Ма-ам, — осторожно тянет Марк, заставляя её встревоженно обернуться. — Кажется, я не иду сегодня на работу. Мне надо к врачу.
— О, господи! — Судя по тому, как перебегают её глаза, Дорин замечает и бледность, и синяки на голых плечах. — Что случилось?
— Я не знаю. Ты только не нервничай, пожалуйста! — Марк видит, как бледнеет уже она. — Это ещё во время учёбы началось. Сначала появились синяки точками, но быстро прошли — я тогда подумал, что просто со скейта упал, и забыл про них. Но позже у меня стали болеть по утрам мышцы, не особо часто, и я решил, что это всё из-за подготовки к соревнованиям. Сказал тренеру — он дал мазь и витамины. Мам, прости, я не хотел тебя беспокоить, думал — всё само пройдёт. Но что-то только хуже становится.
— Марк, как же… Ох, что же делать…

Марк в два шага подходит к матери, видя, как та стремительно бледнеет, и берёт её под локоть. Вот именно этого он и боялся — что ей от его слов будет хуже, чем ему.

— Мам, ты в порядке? — он обеспокоенно смотрит, пока та не кивает. — Поехали к врачу. Я не знаю, что происходит, но не хочу больше тянуть.
— Д-да, конечно. Сейчас, только отцу позвоню и переоденусь. Ох, господи.

Она, всё ещё бледная, берёт Марка за плечи и разворачивает к свету, льющемуся в огромные окна, чтобы ещё раз посмотреть на него. А потом просто обнимает, судорожно вздыхая. Марк обнимает её в ответ и прикрывает глаза, наклоняя голову и утыкаясь матери в плечо. Кажется, последний раз они стояли так же, когда ему было лет одиннадцать и он ободрал колени и локти, первый раз осваивая скейтборд. Марк отстраняется, когда Дорин гладит его по голове и целует.

— Всё будет хорошо, малыш, — ободряюще улыбается она, взяв себя в руки.
— Кого это ты называешь малышом? — Марк корчит рожицу.
— Ты всегда будешь нашим малышом, все вы. Я сейчас.

Марк следит за матерью, поднимающейся по лестнице. Он очень хочет, чтобы она оказалась права и всё действительно было хорошо. Но как же страшно услышать другой вердикт. Марк сжимает кулаки до побелевших костяшек и кривится: пусть это будет что-то неопасное, а лучше — всё, что угодно, кроме болезни. Он, конечно, ещё всерьёз не задумывался о своём будущем, но осознать, что его может вообще не быть, — это пиздец, простите.
Когда через полчаса они оказываются в приёмной их семейного врача, там кроме них уже сидит мужчина с маленькой девочкой, которая ревёт горькими слезами, уткнувшись ему в колени.

— Па-ап, я не хо-очу! — отчаянно всхлипывает она, пытаясь умилостивить родителя.
— Конфетка, так не пойдёт. Тебе нужно сделать прививку, это совсем не больно! — Мужчина отрывает от своих брючин кулачки дочки и опускается перед ней на колени, пытаясь заглянуть ей в глаза. — Ну, посмотри на меня.

Девочка робко поднимает заплаканное лицо, в которых отражается вся вселенская скорбь.

— Конфетка, а если папа сделает прививку вместе с тобой? Давай сделаем её вместе, мм? — кажется, это последняя попытка уговорить ребёнка добровольно сделать укол.
— У на-ас б-буд-дут оди-инаков-вые? — девочка уже доревелась до икоты.
— Ага, парные.
— Ка-ак у Лю-уси?
— Да, как татуировки твоих тёти и дяди, — смеётся мужчина. — Хочешь парную с папой? Только татушку тебе рано ещё, а вот прививку мама разрешит, я уверен.
— Х-хочу! — девочка ещё судорожно вздыхает, но заметно воодушевляется.

Медсестра выглядывает из кабинета с вопросительным выражением лица — явно ситуация с уговорами малышки происходит либо не первый раз, либо не первый час.

— Мы готовы, — отвечает ей мужчина. — Только вы уж извините нас, можно и мне сделать укол? Нам нужна парная прививка, вы такие делаете?

Медсестра понимающе кивает на кавычки, которые показывает пальцами мужчина:
— Конечно! Специально для юных леди с их папами у нас есть такая услуга. Проходите.

Мужчина и всё ещё напуганная, но уже не ревущая в три ручья девчушка скрываются за дверью кабинета, а медсестра обращает внимание на Марка с матерью.
— Доброе утро, миссис Туан. Подождите пять минут, доктор Харрис сделает малышке прививку и сразу же примет вас.
— Да, спасибо, — кивает ей Дорин. Когда дверь в кабинет закрывается, она продолжает, но уже обращаясь к Марку: — Какие они милые, правда? Я про девочку и её папу.
— Ага. Папа клёвый! Нашего напоминает, — не может сдержать улыбки тот.

Он понимает, что мама пытается отвлечь его и отвлечься сама. У него вообще самые замечательные на свете родители: понимающие, дающие достаточно свободы и общающиеся с детьми на равных, позволяющие выбирать и думать своей головой, смешные и постоянно придумывающие что-то крутое. Тем больнее огорчать их и доставлять неудобства.

— Всегда хотел быть таким взрослым, как папа: умным и дурным одновременно, но безумно крутым!
— Это пока вы дети, вам кажется, что он крутой. А потом он будет вас позорить, — насупливается Дорин. Марк смотрит на неё удивлённо-вопросительно, а она только отмахивается: — Ничего, ещё подрастёшь — расскажу.
— Я теперь от тебя не отстану. — Удивление на его лице сменяется хитрой улыбкой. — Против папиных подколов работает только его же оружие, так что мне нужна эта информация!
— Иногда ты гораздо больше похож на отца, чем кажется на первый взгляд.

Дорин опасливо отодвигается от сына, поддерживая игру. Они ведут себя так, словно не сидят перед кабинетом врача, а попивают чаёк в кругу семьи на летней веранде. Эдакий негласный вариант взаимной поддержки. Этим всегда была сильна их семья: они друг другу в любой ситуации оставались первейшей опорой и защитой.

— Миссис Туан, Марк, проходите, пожалуйста. — Медсестра приглашает их жестом в кабинет, а потом лезет в верхний ящик своего стола и вытаскивает оттуда яркий леденец. — А это для маленькой смелой мисс!
— Спасибо! — застенчиво отвечает малышка, но не решается взять угощение.

На щеках уже ни следа от слёз, а когда отец подхватывает её на руки и сажает на плечи, то она и вовсе заливисто хохочет. Марк улыбается этой картине, но уже немного нервно, вытирает вмиг вспотевшие ладони о шорты и встаёт со своего стула. Мать следует за ним, положив руку ему на плечо в ободряющем жесте.

— Здравствуйте, здравствуйте! Давно не виделись с вами, — басит доктор Харрис и белозубо улыбается.

За столом не так бросается в глаза, но Марк помнит, какого внушительного роста этот человек, и как в детстве считал, что он играет в баскетбол, а отец над ними просто подшутил, приведя ненастоящего врача. Дорин неуютно ёжится на стуле и осторожно начинает:
— Добрый день, доктор Харрис. Извините, что так внезапно позвонила. У нас…
— Мам, можно я сам? — Марк не выдерживает. Глядеть на то, как ей тяжело здесь находиться и подбирать слова, — ножом по сердцу. — Доктор Харрис, можете меня осмотреть и, может быть, взять какие-то анализы, чтобы сказать, что происходит с моим организмом?
— Хм, что-то интереснее пубертатного периода? — Иногда он так бесит. Словно отец подбирал семейного доктора не по знаниям в медицине, а по чувству юмора, меряя по собственному. — А если серьёзно — выкладывай.
— В общем, примерно с марта или апреля у меня периодически появляются эти синяки, — Марк показывает на грудь и плечи, те их участки, которые не скрыты борцовкой, — иногда по утрам я просыпаюсь от мышечных болей или спазмов, а ещё слабость накатывает — последнее редко и по вечерам происходит, но вот один раз было на работе недавно. Я списывал всё на усиленные тренировки в разгар соревнований по волейболу, или на падения со скейта, а в какой-то момент тупо на переутомление. Но вот сейчас каникулы, у меня нагрузки в разы меньше, чем весной, а всё, кажется, только хуже становится.

Марк выкладывает это почти на едином дыхании. Ему кажется, что стоит только сделать паузу — доктор влезет со своими шуточками, чтобы разрядить обстановку, и потом будет ещё сложнее говорить. Марк чувствует, как мама не сводит с него взгляда: он рассказал сейчас гораздо больше, чем ей дома на кухне, и она, кажется, снова бледнее полотна.

— Так, если вы сюда пришли за чётким ответом, то я пока не могу вам ничего сказать. Мне действительно надо провести детальный осмотр и взять кое-какие анализы, прежде чем мы будем разговаривать о чём-то конкретном, — доктор Харрис говорит серьёзно, но по-доброму. Это чувствуется по голосу, хотя выражение его лица сейчас довольно сурово. — Миссис Туан, вам надо выйти, пока я буду осматривать вашего сына. Только, бога ради, не нервничайте так и попейте водички или, ещё лучше, чаю. Нэнси заваривает замечательный травяной чай по рецепту своей бабушки. Всё, что сейчас перечислил ваш ребёнок, может быть как симптомами чего-то серьёзного — не буду вам врать и раздавать розовые очки, — так и каким-нибудь следствием снижения иммунитета и нервной истощённости, переутомления, как справедливо поначалу решил Марк. Это же подросток — организм может выкинуть чёрт те что и сбоку бантик.
— Спасибо. Нам можно без бантика, но будет здорово, если и правда ничего серьёзного.

Марк отмечает, что его мама немного расслабилась от манеры разговора их доктора, и выдыхает. Может папа был и не так неправ, выбирая именно этого болтливого афроамериканца им в семейные врачи. Когда мама выходит, Марк встаёт и без напоминаний снимает майку и шорты, чтобы дать осмотреть свои синяки. Он всегда считал себя довольно смуглым, но в контрасте с тёмными пальцами доктора Харриса кажется себе едва ли не белокожим.

— Ты в курсе, что ты мелкий засранец, а? — спрашивает тот, начиная осмотр. — Какие у тебя причины были почти полгода молчать обо всём?
— Я действительно не сразу придал значение всем этим штукам. — Марк вздрагивает, когда его кожи касаются холодные пальцы доктора. — А потом не хотелось волновать маму. Вы видели её реакцию — я боялся, что она хлопнется в обморок, что на кухне утром, что сейчас здесь.
— А по-твоему, она легче бы реагировала, если бы ты сам вдруг при ней хлопнулся в обморок? Не смотри на меня так. Судя по тому, что ты рассказываешь, я могу предполагать у тебя до десятка довольно серьёзных заболеваний. Но все разговоры о диагнозе только после анализов. Тут больно, когда нажимаю? — доктор слегка надавил в местах скопления синяков-точек.
— Уже нет, но когда только появятся, ощущения, как при ушибе, но когда он уже рассасывается и проходит. Не говорите только ничего маме, пока не будете уверены в диагнозе, — Марк пронзительно смотрит в глаза доктору, надеясь, что тот выполнит его просьбу, а не как обычно принято — сначала всё рассказать родителям больного подростка, а самому ему только после того, как они дадут добро. — Пожалуйста.
— Я подумаю. Но это зависит от твоего диагноза. А сейчас ш-ш! — Доктор замеряет пульс и сразу следом суёт Марку градусник в рот.
— Значит, звоните папе, а не маме, если мне пиздец, — отвечает Марк некоторое время спустя, когда возвращает градусник.
— Одевайся и не матерись — всё маме расскажу! — улыбается доктор Харрис и садится за свой стол. — Я выпишу тебе несколько направлений: в первую очередь, сдай кровь на биохимию — мне не нравятся эти твои синяки, и ещё несколько анализов, затем тебе нужен осмотр эндокринолога и дерматолога, и только после этого тебя снова ждёт свидание со мной.
— Вы меня услышали? Пожалуйста, не пугайте маму, — Марк стоит на своём и ждёт ответа от доктора.
— Да слышал я тебя, слышал. Иди уже отсюда и маму позови, — тот шутливо замахивается на него его же больничной картой.

Марк исправно после работы таскается по больницам: сдаёт все необходимые доктору Харрису анализы, посещает эндокринолога и сдаёт ещё для чего-то море крови, а после визита ко второму врачу остаётся, кажется, вообще без кожи и без тайны своей личной жизни. Его выматывает этот процесс скитания по медицинским учреждениям, не столько физически, сколько морально: ему хочется развеять мамины опасения, когда он ловит на себе встревоженный взгляд, а еще Марк примеряет на себя все ужасы с картинок в больничных коридорах, и порой его подташнивает от представленного. У людей, которые выбирают своей профессией медицину, должны быть железные нервы — он бы точно не смог в этом всём работать.

Отец узнаёт всё после второй сдачи крови: во время её забора Марку неудачно вводят иглу, после чего несколько дней он щеголяет вполне наркоманским кровоподтёком на сгибе локтя. В отличие от мамы, второй родитель не паникует и на обморочного не сильно походит, только в своей обычной манере интересуется, не пора ли ему уже гуглить варианты производства того, на что подсел его сын, чтобы последний употреблял исключительно натурпродукт.

— То есть, с этим никаких проблем? А можно тогда я позову в гости моего дилера Рамона? Он как раз мастер-класс проведёт по производству, — отбивает подачу Марк.
— У меня свободны вечер среды и суббота. А видео мастер-класса можно делать? — заинтересовано продолжает отец.

Он неподражаем — с ним бесполезно тягаться в словесных перепалках. Марк поднимает руки в знак того, что признаёт своё поражение, и, пользуясь моментом, пока Джо помогает матери с сервировкой, предлагает отцу посидеть на веранде, где всё ему рассказывает: про визит к доктору Харрису, анализы и прочее. Оба какое-то время молча сидят и смотрят на закатное небо. Наконец, Реймонд снимает очки, потирает переносицу и кладёт руку на плечо сына, сжимая его несколько раз. Марк только ссутуливается сильнее от этого безмолвного жеста. Почему-то хочется плакать, наверное, с отцом можно побыть ребёнком, чего он не позволил себе с матерью.

— Не удивляйся, если тебе позвонит доктор Харрис и попросит прийти со мной. Я заставил его пообещать, что он не будет пугать маму сразу, если у меня всё плохо.
— Спасибо, что предупредил. Я бы наверное, поседел, если бы ничего не знал и мне позвонили бы. Хотя, не жалко — я и так наполовину седой, так бы хоть цвет сравнялся.
— Спасибо, пап! Без твоей поддержки — никуда, — шипит Марк, хотя, на самом деле, благодарен отцу за такую реакцию и то, что он пытается его смешить в любой ситуации. — Вы с мамой лучшие!
— Послушаю тебя, когда мы будем отбраковывать претенденток на роль твоей жены.
— Я тогда вообще домой никого приводить не буду — позвоню только, когда определюсь.
— Так я и поверил.
— Спорим?!

Марк с отцом просят Джо разбить их сцепленные руки, когда тот зовёт их ужинать. Он пытается узнать причину спора, но те молчат, как рыбы, только посмеиваясь с его предположений.

Когда доктор Харрис назначает Марку приём, то зовёт его почему-то в сопровождении обоих родителей. Это не просто пугает, это пиздец как пугает. Марк думает, что не хочет вообще знать ничего, что лучше бы он и дальше молчал, а потом неожиданно тихо умер, чем вот так. Он смотрит на родителей и понимает, что не один такой: отец нервно щёлкает пальцами и почти не шутит, мать ласково улыбается и гладит его по голове по поводу и без, но Джо сдаёт её перед сном — видел, как та из-за чего-то плакала, а потом папа её обнимал. Марк в итоге вообще не может уснуть в эту ночь и, как дурак, играет до утра в LOL.
В приёмной доктора Харриса он сидит «полный» энтузиазма, сияющий красным взором из-под опухших век. Когда медсестра Нэнси просит их всех пройти в кабинет, Марк готов убивать всё живое, только бы уже знать свой диагноз и перестать трястись от страха и неизвестности.

— Доброе утро! — до омерзения жизнерадостно приветствует их доктор. — А что вы такие весёлые — как на праздник?
— Доброе! Именно на него — прямо отсюда поедем отмечать. Знаете… — Рэймонд не успевает договорить, когда Марк вскакивает со стула.
— Пожалуйста, давайте по делу. Я очень люблю ваше чувство юмора, но сейчас есть вещи поинтереснее. Простите.
— Марк, если бы было интересно, я бы с тебя и начал, — снова пытается шутить доктор. Но, кажется, Марк сейчас выглядит на редкость кровожадно и достаточно убедительно, потому что тот поднимает руки, показывая открытые ладони. — Спокойно. Сейчас всё будет.

Марк садится на место, как только видит, что доктор достаёт из его больничной карты распечатки с результатами анализов и заключения двух других специалистов.

— В общем, тут всё в норме, тут неинтересно, тут скучно. — Доктор Харрис мог бы взять приз в номинации «Спровоцировать на убийство за несколько секунд». — А если серьёзно: все твои анализы говорят, что ты в окончательной и почти беспросветной норме. Если, конечно, не увлечёшься вдруг запрещёнными препаратами.
— Что? — Марку кажется, что он ослышался. — В каком это смысле?
— Да в самом прямом. Твои анализы в порядке. Эндокринолог и дерматолог, со своей стороны, тоже не нашла каких-либо отклонений, учитывая твой возраст. В принципе, ты вполне здоров, — смеётся доктор Харрис, глядя на недоумевающие лица всех троих.

Марк переваривает услышанное довольно долго, отказываясь верить. То есть всё-таки он просто сам себя накрутил, а на самом деле всё в полном порядке? Тогда какого хрена вообще происходит? Что это за говно с ним, что он со всем своим здоровьем, чувствует себя порой так, словно вот-вот закончится?

— А что тогда с ним, если предположить, что всё в порядке? Я никогда не слышал о подобном — чтобы здоровые люди страдали от болей или беспричинно едва не теряли сознание, — на этот раз не выдерживает Рэймонд.
— Готов спорить, что слышали. И сами были свидетелями, насколько я понимаю.

Марк и его родители снова непонимающе смотрят на доктора.

— Пожалуйста, давайте серьёзно. Я уже устала от ваших шуточек, — нарушает немую сцену Дорин.
— Хорошо, простите. Есть только один вариант, как у здорового человека могут проявляться подобные и многие другие симптомы. Марк, ты никогда не задумывался, а твои ли это вообще синяки и боль?
— Что, простите?
— Так, зайдём с другой стороны. Ваша вторая дочь, Грейс, имеет предназначение, не так ли?
— Да, но она тут при чём? — всё ещё не понимает логики доктора Харриса Рэймонд.
— Связь абсолютно прямая и прозрачная. Марк, что ты знаешь о соулмейтах? — Кажется, рот афроамериканца скоро порвётся от того, насколько широко он улыбается. И эта улыбка становится с каждым вопросом всё шире. — Ну, помимо того, что они существуют.
— Что у кого-то они есть, а кто-то не имеет предназначения, как мои родители, например. Что, начиная с шестнадцати, можно начать чувствовать своего соулмейта, его боль или прочие яркие и сильные ощущения. Что соулмейты — это другой уровень отношений, нежели дружба или любовь. И что у меня такого точно не будет, как бы мне ни хотелось.
— Это ещё почему? — Настала очередь доктора Харриса удивляться.
— Потому что по статистике, лишь у двадцати процентов людей, рождённых в парах непредназначенных, возможно наличие соулмейта. И в нашей семье эту возможность уже отхватила Грейс, — занудным тоном тянет Марк, испытывая чувство дежавю, словно опять спорит с Джессикой.
— Ну, значит пора обновлять статистические данные! Поздравляю, судя по всему, ты тоже «отхватил»!

Доктор Харрис встаёт из-за стола и подходит к Марку, протягивая ему руку. Это похоже на дурацкий розыгрыш, когда стоит поверить в реальность происходящего, как отовсюду выскакивает съёмочная команда и смеётся над тобой. Марк тянет руку в ответ, но вообще не удивится, если сейчас где-то за пальмой стоит Джессика и изо всех сил сдерживает хохот. Но чем дольше он смотрит на доктора, тем больше убеждается, что тот не шутит, ну вот ни капельки.

— Что? ЧТО?!! — Марк, повышает голос и отдёргивает руку. — Вы серьёзно?!

К чёрту статистику

Смотрите также