Внимание!
воскресенье, 27 июля 2014
среда, 23 июля 2014
пятница, 18 июля 2014
Дорогие все, вот и закончился второй тур челленджа Strong Heart.
Мы очень надеемся, что все наши авторы, артеры, а, главное, читатели остались счастливы и довольны.
Несмотря на небольшие накладки в этот раз все наши команды сумели выложиться и порадовать нас всех своими работами.
Сначала мы хотели привести немного статистики, но потом подумали, что все наши участники герои и умочки вне зависимости от объема текста или количества арта.
Ведь самое важное - это любовь
Наш челлендж официально закрывается, но, пожалуйста, не забывайте читать и комментировать понравившиеся команды, они все старались для вас.
Мы вас всех саранхэ.
В комментариях к этой записи вы можете признаться в любви любому из участников челленджа или просто пообниматься с оргами и друг другом.
Мы очень надеемся, что все наши авторы, артеры, а, главное, читатели остались счастливы и довольны.
Несмотря на небольшие накладки в этот раз все наши команды сумели выложиться и порадовать нас всех своими работами.
Сначала мы хотели привести немного статистики, но потом подумали, что все наши участники герои и умочки вне зависимости от объема текста или количества арта.
Ведь самое важное - это любовь
Наш челлендж официально закрывается, но, пожалуйста, не забывайте читать и комментировать понравившиеся команды, они все старались для вас.
Мы вас всех саранхэ.
В комментариях к этой записи вы можете признаться в любви любому из участников челленджа или просто пообниматься с оргами и друг другом.
@темы: Strong Heart - 2014, модераторское
среда, 16 июля 2014
Не грусти пацан, что не поехал в пятницу на посёлок, пускай грустит тот, кого там не ждут.
Название: daybreak
Автор: горган
Бета: Schitz
Фэндом: Super Junior
Пэйринг: Канин/Хичоль
Рейтинг: NC-17
Жанр: повседневность, херт/комфорт
Размер: ~40K
Саммари: Хичоль сам не понял, в какой момент он умудрился в него влюбиться.
От автора: это был челлендж: "напиши такой фанфик, который ты сама бы хотела прочитать"
спасибо Лунный дождь за поддержку, Schitz за неоценимую помощь и Light Dragonix за все, потому что без нее ничего бы не получилось ♥
в день выкладки отп сфотографировалось в первый раз несколько месяцев УСПЕХ
doc.
Автор: горган
Бета: Schitz
Фэндом: Super Junior
Пэйринг: Канин/Хичоль
Рейтинг: NC-17
Жанр: повседневность, херт/комфорт
Размер: ~40K
Саммари: Хичоль сам не понял, в какой момент он умудрился в него влюбиться.
От автора: это был челлендж: "напиши такой фанфик, который ты сама бы хотела прочитать"
спасибо Лунный дождь за поддержку, Schitz за неоценимую помощь и Light Dragonix за все, потому что без нее ничего бы не получилось ♥
в день выкладки отп сфотографировалось в первый раз несколько месяцев УСПЕХ
doc.
— Вы уже закончили? — спросил Хичоль. Была половина второго ночи, и ему совершенно не хотелось спать; он играл до этого в Доту несколько часов подряд, и глаза разболелись так, что он даже смотреть не мог на экран.
— Да, хён, только что закончили с практикой по хореографии, — ответил ему тяжело дышащий Ёнун. — Что-то случилось?
— Приезжай ко мне. И поесть что-нибудь купи.
— Хён!
— Что «хён»? И Донхэ с собой не бери, уложи малыша спать и езжай, я надеюсь, что через полчаса ты уже будешь тут.
Хичоль не стал ждать его ответа и сбросил звонок.
В последнее время у него была бессонница, он переехал в свою квартиру около недели назад и не мог привык спать на новом месте. В общежитии было проще — обычно Хичоль так уставал от игр, что засыпал сразу же, как ложился. В общежитие все было проще. До тех пор, пока утром он все чаще и чаще не стал встречать девчонок с камерами возле подъезда, которые так и норовили сфотографировать его.
Чонсу пытался уговорить его остаться, но Хичоль не согласился. Чонсу надувал губы, когда Хичоль жаловался ему на излишнее внимание. Чонсу искренне не понимал, почему Хичоль волнуется, почему его что-то не устраивает.
Хичоль не заметил, в какой из тех моментов, когда они с Чонсу готовы были поругаться, появился Ёнун. Он забирал с собой Хичоля, и они пили, и Хичоль был молча благодарен, что Ёнун не лез к нему с расспросами.
В отличие от Хичоля, Ёнуну, наоборот, приходилось привыкать к вниманию, и иногда Хичолю казалось, что он единственный, кто замечает, насколько Ёнун выглядит уставшим и разбитым. Может быть, остальные видели, но не хотели замечать. Думали, что Ёнуну будет так легче влиться обратно в коллектив, что он быстрее привыкнет.
Но Хичоль не мог не замечать, как Ёнун закрылся, заосторожничал, перестал лишний раз говорить. Как он стал каким-то не таким.
Было уже без пятнадцати два ночи, и у Ёнуна еще явно продолжалась тренировка, так что Хичолю даже стало немного стыдно за то, что он его выдернул. Но хотелось увидеть Енуна и убедиться, что с ним все в порядке.
Заскучав, Хичоль включил телевизор, пощелкал по каналам и остановился на дораме, которую он ни разу не смотрел до этого. Его коты спали возле него и не проявляли особого интереса ни к поглаживаниям, ни к дерганью за хвост.
Звонок в квартиру раздался только через час. Хичоль открыл дверь, видя на пороге Ёнуна с пакетом из Макдональдса. Ёнун выглядел не лучшим образом — последний раз Хичоль видел его пару дней назад, и тогда Ёнун почти цвел: улыбался и щеки у него по-здоровому розовели. Теперь же он был небрит, под глазами залегли синяки, а губы потрескались.
У Хичоля больно потянуло в груди. Но он не показал, насколько отвык видеть Ёнуна таким.
— На, — Ёнун без приветствия впихнул ему пакет в руки, отодвинул Хичоля, прошел в квартиру и разулся.
— Какого черта ты принес еду из Макдональдса?
— Мы его заказывали, я захватил, что осталось, — пожал плечами Ёнун.
Хичоль только вздохнул и пошел в гостиную. Он уселся на диван и вытряхнул все содержимое пакета на стол. Там были чизбургеры, курица, маленький пакет с картошкой и коробка с салатом, который уже явно кто-то ел — осталось больше половины.
— Ты бессовестный, Ёнуна-а, я вообще не должен с тобой разговаривать после такого, — сказал Хичоль, когда Ёнун зашел в гостиную.
— Прости, но что было. Я бы еще минут на сорок задержался, если бы поехал на Макдрайв. А возле дома у тебя все закрыто.
— Тут забегаловка круглосуточная есть. Прямо через дорогу.
Ёнун виновато посмотрел на Хичоля и сел рядом с ним.
— У меня не было сил, такой ответ тебя устроит? Я с трех хореографию отрабатывал, и если бы не ты, то сейчас был бы в тренажерном зале.
— Заставляют тебя тренироваться, пирожочек? — Хичоль развернул упаковку чизбургера, смачно откусил большой кусок и довольно посмотрел на Ёнуна. Тот был все еще полный, и Хичолю это нравилось — что Ёнуна можно раздразнить, ущипнув за мягкий бок или щеку.
— Да иди ты к черту, — Ёнун не притронулся к еде, подобрал ногу под себя и сцепил руки на колене.
— Ты же салат ел, да? — Хичоль кивнул в сторону коробки. Ёнун ничего не ответил, но по его понурому взгляду все было и так понятно. — Бестолочь, — Хичоль отломал кусок от бургера и ткнул Ёнуну в губы. Тот покорно открыл рот, без особого энтузиазма принимаясь жевать.
— Скоро будет фотосессия для альбома, мне нужно похудеть. Ты видел комментарии под статьями? Жирный Канин-уголовник слабо вписывается в новый концепт. Да и вообще в любой концепт.
Хичоль поджал губы.
— Зачем ты читаешь это?
— Потому что я должен знать, что обо мне пишут. Разве нет?
Хичоль нахмурился, дожевывая чизбургер: он не слишком-то расстраивался, когда читал что-то про себя, но когда негативно говорили про остальных, а тем более про чувствительного Ёнуна, а тем более сейчас, ему становилось гадко.
— И поэтому ты собрался изводить себя, — сказал Хичоль утвердительно.
— И что из этого? — пожал плечами Ёнун. — Мне же лучше будет, разве нет?
Хичоль покачал головой и доел чизбургер. У него загорчило во рту — он совершенно не знал, что говорить, нужно ли вообще что-то говорить, и, не придумав ничего лучше, спросил:
— А как там наши?
— Спрашивают, как ты. Донхэ по тебе скучает, Чонсу говорит, чтобы ты хорошо ел. Все как обычно. Сегодня рассказывали о концепте для фотосессии.
— Я сейчас вернусь, подожди, — прервал его Хичоль и встал с дивана. Горечь во рту стала невыносимой, и он взял им две банки пива на кухне. Вернувшись, он сел на диван совсем близко к Ёнуну и отдал ему одну банку.
— Я думал, какой бы образ для тебя подобрали, — продолжил Ёнун, отпив немного пива. Он повернулся к Хичолю и хотел было коснуться его волос, но пальцы дрогнули, и он отвел руку, положив ее на спинку дивана. — Я же видел фотографии с Мистер Симпла, думаю, они бы тебе такие волосы и оставили. И одели бы тебя во что-нибудь яркое.
Хичоль откинул голову на диван и, полуприкрыв глаза, смотрел на выглядевшего сонным Ёнуна.
— Я не хочу волосы длиннее, и так удобно сейчас.
Волосы у него закрывали уши, а челка доставала до бровей. Хичоль просил Гонхи только филировать их, но отращивать, как пару лет назад, он точно не собирался, потому что возвращаться к прошлому не хотелось совершенно.
Ёнун слабо улыбнулся, и Хичоль устало привалился к его боку, положив голову на плечо. Они сидели в молчании, нарушаемом только бормотанием телевизора, пока Ёнун не зевнул.
— Во сколько тебе завтра? — спросил Хичоль.
— Около семи. Мне нужно все-таки пойти в тренажерный зал.
Хичоль залез Ёнуну в карман брюк, нашарив там телефон. Часы на экране показывали половину четвертого.
— Езжай домой, Ёнуна-а, уже поздно.
— Хён, можно только один вопрос?
— М?
— Зачем ты позвонил мне? — Ёнун наклонился ближе к Хичолю.
— Я не мог заснуть, и мне было скучно, — Хичоль потянулся. — И от тебя никакого толку, потому что я все равно не хочу спать.
Хичоль соврал ему. Он почти заснул на его плече, но не позволил себе в этом признаться.
— Я хочу, чтобы ты вернулся в общежитие. Там не так без тебя, и ребята скучают, и со сном у тебя не было никаких проблем.
— Не думаю, что я вернусь в ближайшее время, — Хичоль покачал головой и встал с дивана. — Я же все равно служу. Вот и прекрасный повод отстранить себя от внешнего мира. Может быть, я отдохнуть немного хочу.
— Ты сложный, хён. И не такой, как раньше.
— Ты тоже не такой, Ёнун-а.
Ёнун молча поднялся с дивана, и Хичоль проводил его до двери.
— Спокойной ночи, — сказал Ёнун, уходя.
— Спокойной.
Хичоль закрыл за ним дверь и привалился к стене. Он устал, словно бы впитал всю усталость Ёнуна в себя. Перед глазами стояло его грустное, виноватое лицо, и Хичоль чувствовал себя разбитым. Его раздражало, что с Ёнуном не получалось найти общего языка.
Он убрал еду со стола в холодильник и завалился на кровать к своим так и не проснувшимся котам.
— Может быть, мне начать с кем-нибудь встречаться? — спросил Хичоль, уткнувшись носом в теплый живот Хибома.
Но встречаться на самом деле ни с кем не хотелось.
До конца мая по пятницам Хичоль вел «Кафе Сондона» в двенадцать вечера, а в остальные дни сидел в аппаратной. С началом лета эфиры на радио закончились, и он занимался только дневными ротациями.
Еще раньше в сентябре фанатки его преследовали до работы, пытались пройти с ним в офис и постоянно фотографировали. И он неоднократно пытался прогнать их, потому что на эти два года он не айдол, а государственный служащий.
Все было тихо вплоть до июня.
Но фанатки прекрасно знали, во сколько Хичоль приезжает и уезжает с работы, и в одно время он вообще не хотел выходить из здания, только чтобы снова не заметить чужие взгляды, направленные на него.
И Хичоль надеялся, что сегодня ему показалось, когда он увидел в зеркале заднего вида такси, неотрывно едущее за его собственным.
Он ушел с работы минут на двадцать раньше, чем обычно: его рабочий день длился до шести. Хичолю было почти страшно, что его будут преследовать, но на этот раз все обошлось.
Вставив ключ в дверной замок квартиры, Хичоль с удивлением и ноткой страха понял, что дверь открыта. Он тихо вошел внутрь, и его страх тут же испарился, когда он увидел в прихожей кроссовки Ёнуна.
— Какого черта, Ёнун-а?! — воскликнул Хичоль. Он сбросил свои мокасины, так что те глухо ударились о стену.
Пара тяжелых шагов — и из кухни показался Ёнун с Бенсин на руках. Они оба взволнованно смотрели на Хичоля.
— С тобой все в порядке? — Ёнун подошел к нему ближе, за ним с кухни поплелись Хибом и Шампань.
— Почему со мной должно быть что-то не в порядке? — Хичоль раздраженно расстегнул куртку и повесил ее на настенный крючок.
— Ты со вчерашнего дня не отвечаешь на звонки, если ты не в курсе.
— А? — Хичоль удивленно приподнял брови. — А, да. Телефон разрядился, и я решил, что хочу отдохнуть пару дней. Я не думал, что вы будете мне названивать.
Он забрал Бенсин из рук Ёнуна. Ему действительно хотелось отдохнуть эти дни, и он был настолько подавлен, что не хотел слышать даже Чонсу.
— Донхэ чуть не разревелся. Он уже собирался обзванивать больницы — мы его еле отговорили.
Хичоль ненавидел, когда Донхэ грустил из-за него. Он скривил губы, почувствовав неприятный укол вины.
— Вы обычно не звоните мне каждый день, так что я не думал, что вы будете волноваться.
Ёнун тяжело вздохнул.
— Есть будешь? Я заказал удон в черном соусе.
— Буду.
Хичоль посадил Бенсин на пол, а сам пошел переодеваться. Он работал всю неделю, ему не звонили уже три дня, и Хичоль даже привык. Он возвращался домой, варил рамён и играл в Доту, пока глаза, как обычно, не начинало больно жечь, и ложился спать. И если бы не сасены, то все было бы даже в порядке. А в группе волновались, прислали Ёнуна и будто пытаются напомнить о жизни, к которой он пока не имеет никакого отношения.
— Я в спальне! — крикнул Хичоль.
Ёнун принес ему удон и немного мяса — Хичоль поставил тарелки рядом с собой на постель, — а потом бросил ему на застеленные одеялом колени свой телефон.
— Звони Донхэ и скажи ему, что ты жив.
Хичоль недовольно надул губы, но набрал номер и включил громкую связь. Тарелка с лапшой была горячей и сладко пахла. На запах прибежал Хибом, которого подхватил Ёнун и сел на край кровати.
— А, хён, ты уже нашел Хичоля? — раздался взволнованный голос Донхэ.
— Это Хичоль, Хэ, со мной все в порядке.
— Хён! Ты не отвечал, мы тебе со вчерашнего дня звоним.
— А позвонить консьержу вы не додумались? — Хичоль перевел укоризненный взгляд на Ёнуна, который как ни в чем не бывало уделял все внимание Хибому, поглаживая его за ухом.
— Хён… — голос Донхэ тут же стал расстроенным. — И правда, не додумались.
— Ладно, не расстраивайся. Ёнун принес мне поесть, так что я на вас не злюсь.
— У тебя и нет причины на нас злиться, — сказал Ёнун, не отводя глаз от Хибома.
Хичоль шикнул на него.
— Хорошо, хён. Постарайся больше не пропадать. И береги себя.
— И ты себя береги, — Хичоль сбросил вызов и повернулся к Ёнуну. — Все, ты доволен?
— Доволен. И Хибом доволен, — Ёнун взял Хибома за лапку и помахал ею Хичолю.
Хичоль закатил глаза и принялся есть удон, пока тот не остыл. Он включил телевизор, остановившись на музыкальной программе, и подозвал Хибома к себе, который лег у бедра Хичоля, положив на него голову.
— Ты можешь лечь на кровать, если переоденешься, — сказал Хичоль. — Штаны и майка есть в левом шкафу наверху, и не смей мне там хоть что-то перепутать.
Хичоль краем глаза смотрел, как Ёнун открыл шкаф и доставал одежду: та была слишком большая для Хичоля, — он изредка надевал ее дома, в основном зимой. Почему-то было немного неловко наблюдать за тем, как Ёнун стянул с себя кофту и надел оказавшуюся немного узковатой в груди и плечах майку.
Ёнун улегся рядом с ним, и Хичоль отчетливо почувствовал, как прогнулся под ним матрас, и как Ёнун потянул на себя одеяло.
Он ел, а Ёнун молчал и даже не двигался, и у Хичоля получилось полностью расслабиться. Он доел, поставил тарелку на пол и, недолго думая, устроился на плече Ёнуна. Тот вздрогнул, но больше никак не отреагировал. Хичоль опустился чуть пониже, укладывая голову ему на грудь, обнимая самого себя ёнуновой рукой, и перетащил задремавшего Хибома к себе на живот.
Через какое-то время Ёнун нерешительно коснулся волос Хичоля, аккуратно перебирая их, и Хичоль медленно заснул.
— Мне кажется, тебе уже хватит, — Ёнун попытался отнять у Хичоля стакан с соджу, но Хичоль только отодвинулся от Ёнуна.
Был день рождения Чонсу, и Хичоль пришел без особых споров и разговоров. Все-таки это Чонсу, а Чонсу — это почти святое, несмотря на все размолвки между ними.
Так как завтра у них была практика, то сошлись на том, что много пить не будут. Когда время подобралось к трем часам ночи, все уже разбрелись спать, даже счастливый Чонсу, который никак не мог наобниматься со всеми. Так Хичоль и остался наедине с Ёнуном, ни в какую не хотевшего оставлять его одного.
— Мне кажется, что тебе пора спать, — парировал Хичоль. — Разве у тебя завтра нет работы?
— А у тебя? — Ёнун тихо хмыкнул.
— Только не надо говорить мне про мою работу.
Щеки у Хичоля горели, а в голове было пусто. Они сидели на полу, Хичоль привалился к плечу Ёнуна и пил, не закусывая. Обычно Хичоль медленно пьянел и быстро трезвел, поэтому сегодня он пил много, пока голова не начала кружиться и не стало тяжело даже сидеть.
— Пошли спать, — Ёнун приобнял его за плечи, подталкивая, чтобы встать.
— У меня нет сил, — сказал Хичоль. В животе у него заурчало — все-таки пить без закуски было не лучшей идеей, он почти ничего не ел днем. — И с чего ты так обо мне заботишься, Ёнун-а?
Хичоль повернул голову к Ёнуну и оказался к нему вплотную — так, что можно было четко увидеть веснушки у того на носу.
— А кто еще будет о тебе заботиться? Я могу разбудить Чонсу, если ты так хочешь, — Ёнун дернулся, чтобы встать, но Хичоль схватил его за руку, усаживая обратно. — Ну и чего ты хочешь тогда?
— Массаж хочу. И поесть. И домой хочу.
У Хичоля немного заслезились глаза. Может быть, от последней слишком горькой рюмки или потому, что в него уже не влезало, или просто от сонливости. Он и сам не знал. Хичоль потер глаза, пока в них не запекло.
— Ты и так дома, — тихо сказал Ёнун, погрустнев.
— Да ни черта я не дома, — он со злостью поставил стакан на столик, громко стукнув, и сам поднялся, опираясь на плечо Ёнуна и пошатываясь. — Дай мне бутылку, — Ёнун захватил бутылку, сам встал, подхватывая Хичоля под руку. — Ты же отвезешь меня?
— Останься лучше тут. Они все будут рады тебя видеть. Или ты думаешь, что мы не скучаем?
Хичоль скривил губы и потянул Ёнуна к выходу. Ему было тошно. Он не дома сейчас, он вроде как служит, и он приехал в гости, и Ёнун только давил на больное место. Чертов Ёнун. На все согласный Ёнун. Он довел Хичоля до машины и посадил на заднее сидение.
В машине у Ёнуна пахло чем-то свежим — морозом и хвоей, и Хичоль подумал, что тот наверняка купил себе наконец-то нормальный вентилятор и сменил ту пыльную коробку, которая стояла тут раньше.
Хичоль забрал бутылку у Ёнуна и откинулся на сидении. Голова была слишком тяжелой, чтобы держать ее прямо. Ёнун включил радио, и они ехали под тихое инди, так ни разу и не заговорив.
— Заедь в магазин, — сказал Хичоль, когда они почти доехали до дома. Магазин был всего через дорогу. — Надо купить котам корма.
Пока Хичоль рылся в карманах, пытаясь найти кошелек, Ёнун успел припарковать машину и выйти из салона. Хичоль вздохнул — сильно билось сердце, и он в целом чувствовал себя неспокойно. Он нервно поерзал на сидении и переключил с заунывной песни на другую радиостанцию, попав на повтор вечерних новостей. Но особо легче не стало.
К запаху свежести машины примешался запах самого Ёнуна, который Хичоль не сразу заметил, — пряно-сладкий аромат его одеколона. Хичоль вдохнул его полной грудью и прикрыл глаза. Захотелось спать, еще и ноги немного болели.
Ёнун вернулся через несколько минут, и еще через целую вечность, как показалось Хичолю, они доехали до квартиры. Ёнун выглядел уставшим, и Хичолю на одно мгновение стало стыдно, что он сам не остался в общежитии и потащил Ёнуна за собой. Ёнун выглядел плохо — Хичоль только сейчас обратил внимание на пробивающуюся щетину, на темные синяки под глазами и маленькие красные пятна на щеках.
— У тебя аллергия? — спросил Хичоль. Они пришли домой, и Хичолю было лень раздеваться. Он привалился к стене возле входной двери и смотрел на разувающегося Ёнуна.
— А?
— Пятна на щеках — это же аллергия какая-то? — Хичоль протянул руку и коснулся его щеки. Ёнун стоял, не двигаясь, удивленно смотря на Хичоля. — Я тебе говорил есть по нормальному? — пыхтя, он скинул мокасины, надел тапочки и пошаркал на кухню, потому что коты голодно мяукали. — Как ты меня бесишь сейчас.
Голова у Хичоля все еще кружилась, и он не сразу смог открыть банки с консервами, но они все равно раздражали не так, как глупый Ёнун.
Хичоль пошел в душ потом, и, только закрывшись в нем, он привалился к двери, прикрыв глаза. Ёнун почти незаметно влился в его жизнь снова, и если раньше они просто вместе пили по вечерам или зажимали девок, или играли в консоль, то теперь Ёнун только помогал ему заснуть, потому что в одиночестве Хичоля мучили бессонницы. И Ёнун словно бы сам напрашивался прийти. По крайней мере, Хичолю нравилось так думать.
Он пришел в гостиную в белом халате, освежившийся и благоухающий сладким гелем для душа. Ёнун сидел на диване и смотрел телевизор. Хибом топтался у него на коленях и, судя по тому, как он постоянно вертел головой, высматривал Хичоля. Хичоль потрепал его по голове, взял на руки и плюхнулся рядом с Ёнуном.
— Сделаешь мне массаж? — Хичоль повел вытянутыми ногами. — Кажется, у меня распухли ноги.
— Нечего было столько пить, — сказал Ёнун, но опустился перед ним на колени.
Хичоль крепко обнял Хибома и практически вцепился в него, когда Ёнун взял его стопу в руку и стал медленно ее разминать. Он прикусил губу, чтобы случайно не застонать, потому что ноги действительно затекли и опухли, и потому что руки у Ёнуна слишком приятные — теплые и немного шершавые.
— Так нормально? — Ёнун перешел со стоп на икры и растирал их круговыми движениями.
Хичоль кивнул, не находя в себе сил ответить. Ёнун тер его ноги, и его лицо было слишком близко, и он словно бы делал это специально — так смотрел на Хичоля, так мягко его касался, так…
Хичоль глянул мельком на него, чтобы Ёнун этого не заметил, и подумал, что Ёнун красивый. И что-то в этой мысли было неправильное и успокаивающее.
Хичоль протянул ногу и прижал ее к шее Ёнуна.
— Хичоль?
— Иди ко мне, — сказал Хичоль и ссадил недовольно мяукнувшего Хибома. Ёнун замер и вперился в него взглядом, не моргая. Хичоль никогда не понимал, как в глазах можно что-то рассмотреть, он не видел в них никаких эмоций, но видел напрягшиеся на скулах желваки и раздувшийся нос, и сжатые в плотную линию губы. — Пожалуйста, — тихо добавил Хичоль.
Ёнун нерешительно потянулся к нему, опираясь локтями в диван по обе стороны от ног Хичоля. Его лицо было совсем рядом с Хичолем, и он чувствовал его теплое сладкое дыхание, и веснушки на носу сливались с красными пятнышками.
Хичоль наклонился к нему ниже и едва уловимо прикоснулся губами к губам Ёнуна. Они у него теплые и обветренные.
Волнительные.
Он лизнул его за нижнюю губу и прикрыл глаза, потому что Ёнун был слишком близко, и это было слишком странно.
Хичоль выдохнул ему в рот, когда Ёнун наконец-то нерешительно обнял его за поясницу и поцеловал в ответ, прикусывая Хичоля за пухлые губы.
Они целовались, едва прикасаясь друг к другу, не решаясь открыть рот и превратить это во что-то большее, пока Ёнун не обхватил Хичоля за голову и мягко не скользнул языком ему в рот. Хичоль тихо простонал и зажмурился — было страшно.
Ёнун зарылся пальцами ему в волосы и успокаивающе гладил его по спине. У Хичоля потеплело в животе, и он отстранился от Ёнуна, положив ладонь ему на грудь, не позволяя приблизиться к себе.
— Почему ты делаешь это, Ёнун-а? — спросил Хичоль, заглядывая ему в глаза. Теперь они увлажнились и блестели, и Хичоль почти видел свое отражение в них.
У него были собственные ответы на свой вопрос. Потому что я тебя хочу. Или потому что мне интересно. Или какой-нибудь еще.
— Потому что этого хочешь ты, — ответил Ёнун. — И я тоже.
— Давно?
— Не знаю. Нет. Не давно.
Хичоль шире развел ноги, позволяя Ёнун улечься между них. Член медленно твердел под халатом, прижатый к бедру.
Ёнун немного развел полы халата у Хичоля на груди, оголяя его соски. Он притронулся к одному пальцем, перекатывая его, и поцеловал другой. Хичоль выгнул грудь навстречу ласке, и Ёнун присосался к его соску — в груди у Хичоля приятно потянуло.
— У тебя были раньше мужчины? — Хичоль опустил ладонь ему на голову и перебирал мягкие волосы.
Ёнун выпустил его сосок изо рта с влажным звуком и положил голову на грудь.
— Были.
Хичоль удивленно поднял бровь.
— Как?
— Не думаю, что ты хочешь это знать.
Ёнун ущипнул его за торчащий сосок и стал целовать живот. Хичоль прикусил губу, мышцы живота сокращались от поцелуев. Ёнун развязал его халат, полностью обнажая Хичоля.
Хичоль опустил глаза: на бедре были мокрые следы от смазки, член набух и побагровел.
— Разденься, Ёнун-а.
Ёнун чуть отодвинулся от него, выпрямившись на коленях. Он, немного повременив, стянул поло через голову и тут же закрыл им грудь и живот.
— Ты… правда этого хочешь? — Ёнун смотрел на него щенячьими глазами, и костяшки его пальцев побелели от того, как он вцепился в поло.
Хичоль потянул ткань из его рук, Ёнун покорно отпустил ее и сгорбился.
Он не был толстым и не был мускулистым — над пряжкой ремня немного выступал живот, но Ёнун не казался от этого полнее, скорее, он был плотным, упитанным. Хичолю захотелось укусить его за мягкую складку на боку и целовать его всего, чтобы Ёнуну и в голову больше не пришло стесняться.
— Ты красивый, — сказал Хичоль и расстегнул ему ремень. Ёнун перехватил его руки, снимая с себя джинсы с бельем самостоятельно. Член Ёнуна тоже стоял и почти прижимался к животу, а головка полностью открылась и блестела от выступившей смазки.
Хичоль с легкой улыбкой увидел, что щеки Ёнуна покраснели, и он упрямо смотрел в пол.
— Перестань стесняться, — Хичоль ущипнул Ёнуна за живот, отчего Ёнун вздрогнул и недовольно на него глянул. — Давай, иди сюда, сладкий пирожок.
Ёнун тихо зарычал, схватил Хичоля за руки, прижав их к дивану, и впился поцелуями-укусами в шею. Хичоль сдавленно застонал и подставил шею под болезненные поцелуи. У него проскользнула мысль, что Ёнун наставит ему кучу некрасивых засосов, но он даже не успел за нее зацепиться, когда Ёнун сильно укусил его над ключицей.
— Ох, Ёнун-а, — выдохнул Хичоль. Он вцепился ему ногтями в плечи, они соскальзывали, потому что Ёнун вспотел, и спина стала влажной.
Ёнун навалился на него, и Хичоль задохнулся от жаркой тяжести его тела. Их члены соприкоснулись, Хичоль приподнял бедра, пытаясь потереться о него. Ёнун умудрился обхватить их обоих и задвигал рукой.
Хичоль дышал открытым ртом — было горячо, еще и от Ёнуна жарило, как от печки, и волосы прилипли Хичолю ко лбу, а капли пота текли по шее. Он откинул волосы, выгибаясь, член ныл, и дико хотелось кончить.
Хичоль потянулся к Ёнуну за поцелуем, и тот впился ему в губы, а потом перебрался на подбородок и щеки, оставляя мокрые следы.
— Подожди, — прошептал Хичоль. Его губы распухли и немного болели, а в горле пересохло. — У меня есть смазка в ванной.
— Хичоль…
— Просто принеси ее.
Ёнун слез с него, и Хичолю тут же стало холодно. Он подобрал ноги под себя, член стоял, пачкая теплой смазкой живот, и мешался. Хичоль, недолго думая, развернулся лицом к спинке дивана и улегся на нее грудью, выпятив задницу.
Хичоль услышал тихий стон Ёнуна, когда тот вернулся. Он забрался к Хичолю на диван, подтолкнув его вперед, чтобы было где встать, и его член терся о ноги Хичоля.
— Там была только кокосовая. Ты не скажешь мне, откуда она?
Хичоль повернул к нему голову.
— Ты же не стал мне рассказывать свои секреты. Я тоже не хочу, — он завел руку и оттянул свою ягодицу. — Растяни меня, Ёнун-а.
Ёнун коснулся смазанными пальцами его дырки, аккуратно покружил по краям, разминая не сильно-то и сжатые мышцы. Он скользнул одним пальцем вовнутрь, и тот вошел совсем легко.
Хичоль захныкал и повел бедрами, член дернулся от вторжения, и по телу разлилось приятное покалывание. Одного пальца было чертовски мало. Ёнун медленно водил им туда и обратно, и Хичоль почувствовал, как из члена течет тугая ниточка смазки.
— Еще, Ёнун-а.
Ёнун схватил его за ягодицу, вытащил из него палец, надавил на раскрытую дырку и вставил уже два, вводя их до конца, пока подушечками не нащупал простату.
Хичоль вскрикнул и выгнулся.
— Добавь туда смазки, — хрипло простонал он.
Ёнун беспрекословно его послушался, выдавливая смазку прямо на промежность. По комнате разнесся густой сладкий запах кокоса, от которого у Хичоля закружилась голова.
Он просунул собственный палец в себя и двигал им асинхронно с ёнуновыми, растягивая края собственной дырки, пропихнув еще несколько пальцев.
— Хватит. Трахни меня теперь. Ты же чистый, правда Ёнун-а?
Хичоль тяжело дышал, срываясь на хрип. Трахаться с Ёнуном в презервативе не хотелось совершенно, хотя Хичоль и понимал, что рискует, но Ёнун не может быть больным, просто не может.
— Я бы на твоем месте так себе не доверял, — сказал Ёнун ему в затылок, наклонившись и прижимаясь животом к взмокшей спине Хичоля.
— Заткнись и трахни меня.
Ёнун ткнулся в него вслепую несколько раз, пока Хичоль сам не схватил его за член и не направил в себя. Ёнун толкнулся, вставляя член до конца и раздвигая нежные стенки. Хичоль закусил пальцы — несмотря на все, ему было немного больно.
Ёнун подхватил его под живот, натягивая на себя.
— Ты узкий, — Ёнун прикусил кожу у Хичоля на плече и стал коротко, но резко толкаться в него.
— А ты думал, что у меня там жерло будет? — Хичоль запинался в словах от толчков.
— Замолчи, — взрыкнул Ёнун и задвигался резче.
Ёнун приподнялся над ним, опираясь руками на поясницу Хичоля и начал трахать его так, что Хичоль мог только стонать. В заднице начало хлюпать, и у Хичоля пронеслась мысль, что блядь, в нем хлюпало сильнее, чем во всех девках, которые у него были.
Хичоль обхватил себя за член, захныкав от собственного прикосновения. Ёнун ударил его по заднице, и для Хичоля это стало последней каплей — он крупно задрожал и кончил на спинку дивана, прикусив губу, чтобы не закричать.
Хичоль обессилено повалился на диван, а Ёнун схватил его за волосы, заставляя встать и привалиться к нему спиной. Хичоль откинул голову ему на плечо, прикрыв глаза, позволяя трахать себя дальше. Ёнун укусил его за основание шеи, схватил за бедра, удерживая на месте, и Хичоль почувствовал в себе разливающуюся горячую сперму.
Они оба громко дышали, а Хичоль едва ли находил в себе силы стоять, и если бы не крепкие объятия Ёнуна, то он точно бы упал. Ёнун аккуратно вытащил из него член, и Хичоль вздрогнул, когда по бедрам сразу же потекла струйка спермы.
— Тебя в душ? — спросил Ёнун, поглаживая его по животу.
Хичоль покачал головой.
— Отнеси меня в спальню.
Ёнун подхватил его на руки, перенес в спальню и уложил под одеяло. Хичоль тут же закутался в него по голову. Сперма на ногах высыхала и неприятно приклеивалась к коже, и Хичоль в жизни бы не остался в таком виде, если бы не был настолько уставшим.
— Ты останешься, Ёнун-а?
— Только если ты хочешь.
Хичоль откинул для него край одеяла, сжавшись от холода. Ёнун вздохнул и лег рядом с ним — слишком далеко, на взгляд Хичоля, если учесть, что они только что потрахались. Он сам придвинулся к Ёнуну и положил голову на его горячую грудь, тут же проваливаясь в сон.
Хичоль проснулся абсолютно выспавшийся. В комнате, несмотря на закрытые шторы, было светло, через зазоры пробивались косые солнечные лучи. Хичоль повернулся, но вместо спящего Ёнуна увидел взбитую подушку и заправленный край одеяла. Правда, запах Ёнуна и кокоса никуда не делся — ими пропахла вся спальня.
Хичоль с недовольным стоном сел в постели — поясница и задница немного болели, а голова буквально раскалывалась.
И чертов Ёнун сбежал. Просто взял и сбежал, оставил Хичоля одного, как девку из клуба.
Хичоль потянулся, встал с кровати и вздрогнул, когда по бедру потекло. Он сморщил нос от отвращения, взял из шкафа домашние цветастые штаны и просторную майку.
Выйдя из спальни, Хичоль замер. По квартире разнесся запах рамёна с кальмаром, из кухни доносился шепот, и кроссовки Ёнуна стояли возле входной двери.
Хичоль вздохнул и решил пойти сначала в душ. Пахнущий прошедшей ночью и еще не видевший себя в зеркало, Хичоль не хотел появляться на глаза Ёнуну, не хотел быть перед ним настолько голым и слабым.
Он закрылся в ванной и подошел к зеркалу, рассматривая несколько багровых засосов у основания шеи и на ключице. Губы были красные и припухшие, а на ягодицах темнело несколько синяков.
Хичоль по-быстрому помылся, краснея и кривясь, пропихивая пальцы в так до конца и не закрывшуюся дырку, вымывая клейкую сперму.
Одевшись, он тихо зашел к Ёнуну на кухню, который не сразу обратил на него внимание. Он сидел за столом и что-то быстро-быстро печатал на телефоне. На полу под столом развалились Шампань и Бенсин, а на коленях у Ёнуна сидел Хибом и смотрел зелеными блестящими глазами на Хичоля. Ёнун гладил его одной рукой, и Хибом довольно жмурился.
— Хибома-а, ты изменщик, — сказал Хичоль, надув губы.
Ёнун удивленно поднял взгляд от телефона и уставился на Хичоля.
Хичоль же открыл крышку с огромной кастрюли на плите — его обдало паром и густым запахом острых специй и кальмаров.
— Ты ходил в магазин? — спросил Хичоль, взяв палочки и съев немного лапши.
— Да, туда же, куда и утром заходил. У тебя совсем ничего не было.
Хичоль чувствовал себя странно. Он ел, не поворачиваясь лицом, в животе урчало от голода.
— Я могу уйти, если тебе некомфортно, — сказал Ёнун.
Хичоль перетащил кастрюлю на стол и сел напротив Ёнуна.
— Заткнись, а.
— Мне нужно в тренажерный, и потом у нас запись шоу, и потом выступление.
Хичоль закатил глаза, вздохнул и уставился на Ёнуна.
— Ты мог уйти раньше, Ёнун-а. Не раздражай меня сейчас, — Хичоль вытянул бульонницу из шкафа, вылил немного бульона и пил его прямо оттуда. — Ты поел же, правда?
— Поел. Я думал купить что-нибудь в твоем бистро, но не сложилось.
— Потому что рамёна тебе хотелось больше? — хмыкнул Хичоль.
Ёнун кивнул, и его щеки немного покраснели.
— Хичоль?
— М?
— У нас же все еще как обычно, правда?
Ёнун смотрел на него невыносимо виноватым и грустным взглядом, хотя Хичолю по-прежнему казалось, что он ничего не может понять по глазам.
— Не знаю, — Хичоль пожал плечами. — Для тебя что-то сильно изменилось? — Хичоль оперся щекой на кулак, вытянув шею так, чтобы было видно засосы. — Я не хочу с кем-то встречаться, Ёнун-а. И с тобой тоже не хочу, — Хичоль ковырнул палочками в лапше, но есть уже совсем не хотелось. — Мне просто хорошо с тобой. И у тебя же нет сейчас подружки?
— Только если ты не захочешь быть моей подружкой, — Ёнун криво улыбнулся, и Хичоль ударил его по плечу.
— Все, вали отсюда. Иди, работай.
— А тебе не надо? — Ёнун, кажется, повеселел, и Хичолю самому стало легче.
Хичоль взял телефон Ёнуна и глянул на время — была половина одиннадцатого.
— Блядь, какого хрена ты меня не разбудил?!
От крика Хичоля Хибом спрыгнул с Ёнуна и трусцой выбежал из кухни.
— Я думал, что ты отпросился. Честно. И ты спал крепко. Отдыхай побольше, Хичоль-а, — Ёнун встал из-за стола. — Проводишь меня?
— Пошли.
Хичоль смотрел, как Ёнун обувался, и как в коридор зашел Хибом. Он уселся недалеко от Хичоля и вылизывал лапу.
— Ты же не придешь сегодня? — Хичоль сложил руки на груди.
— Нет, сегодня не смогу. Не знаю, когда будет время. Звони мне, если что, ладно?
Хичоль только кивнул, и Ёнун поцеловал его в лоб и ушел.
Хичоль резко почувствовал, что он остался один. Он подхватил Хибома на руки, не зная, чем заняться. На работу ни звонить, ни идти не хотелось.
— Вот и все как обычно, да, Хибом-а?
Ночь выдалась прохладной.
Хичоль успел замерзнуть — тонкую майку и брюки сильно продувало, — пока к нему наконец-то не подъехала машина Ёнуна. Он забрался в нее, громко захлопнув дверь, и наконец-то почувствовал себя в безопасности. По радио играл незнакомый Хичолю хип-хоп, и пахло цветочным кондиционером для одежды.
Хичоль откинул голову на мягкое сидение и прикрыл глаза — Ёнуна почти до дрожи хотелось обнять, вцепиться в него, не отпускать никогда. Хичоль зажал ладони между ногами, пытаясь успокоиться. Uубы защекотало от желания поцеловаться. Хичоль глубоко вдохнул и почувствовал, что сладковатым ароматом кондиционера пропах весь салон.
— Что произошло, хён? — тихо спросил Ёнун.
— Скажи коорди-нуне, чтобы она больше не обрабатывала этим кошмаром вашу одежду, — зло выплюнул Хичоль, не найдя лучшего способа отвлечься.
— Я не в концертном. И кондиционер я дома нашел, не знаю, кто его купил.
— Вот и выкинь его, от тебя воняет, как от дешевой девки.
Ёнун завел машину — мотор тихо заурчал — и сделал радио чуть громче.
— Тебя на квартиру?
— Да.
Хичоль обхватил себя руками — он никак не мог согреться с улицы. Он мельком глянул на Ёнуна: под глазами у того, как обычно, залегли темные синяки, а волосы были зачесаны наперед, и он выглядел младше и домашнее.
— Ты не замерз? — спросил Ёнун.
— Замерз. Я простоял почти пятнадцать минут на улице, потому что офис уже закрыли! К тому же, такую погоду нигде не передавали, даже у нас в новостях ничего такого не было. Так что ты мог бы и поторопиться.
— Я уехал сразу, как смог, репетиция была длинной. Прости.
— В задницу свое «прости» засунь.
Хичоль слышал, как Ёнун вздохнул, но ничего не ответил. Хичоль отвернулся, стало противно от самого себя.
Перед глазами мельтешила желтоватая дорога, иногда мигали разноцветные вывески магазинов и кафешек, раздражая Хичоля. Он поморщился и закрыл глаза, отчего голова закружилась, и его тут же стало подташнивать.
Может быть, если бы сам Ёнун набрасывался на него с объятиями и поцелуями, все было бы не так сложно. Хичолю не хотелось показывать свою привязанность, не хотелось быть перед ним слабым.
Хичоль раздраженно выдохнул. Злило все. Злил Ёнун, молча ведущий машину, злил гадкий запах кондиционера, злили яркие огни. Злило, что завтра его чертовый день рождения, и ему хочется выбежать из машины на ходу.
— Ты меня бесишь, — сказал Хичоль.
Бит хип-хопа бил по ушам, и Хичоль выключил звук полностью. В образовавшейся тишине слышались тихое гудение мотора и шорохи одежды.
— Ты не сказал мне, что случилось.
— Ты случился. И бесишь меня.
Хичоль сжал зубы. Иной раз Ёнуна можно было завести с пол-оборота, и они начинали ругаться, и Хичолю становилось легче. Их ругань редко бывала действительно серьезной, потому что Ёнуну можно было сказать что угодно.
— Ты стал скучным.
— А ты как был тупицей, так и остался, — хмыкнул Ёнун. Хичоль шлепнул его по ноге, и Ёнун, вместо того чтобы возмутиться, притянул его к себе за плечи. — Надейся, чтобы нас не остановили в таком виде.
Ёнун держал так крепко, что вырваться не было никакой возможности. Хичоль пару раз подергался, но это было бесполезно, и он, бросив попытки, положил голову на крепкое плечо Ёнуна. Запах кондиционера только усилился, но еще, как обычно, пахло одеколоном и терпким запахом самого Ёнуна.
Его рука грела сквозь тонкую ткань майки, и Хичолю почти сразу же стало жарко. Он положил Ёнуну ладонь на грудь и едва нашел в себе силы, чтобы не сжать его рубашку и не впиться поцелуями в шею.
— Все будет нормально, — сказал Ёнун, потрепав Хичоля по голове.
— Да ни хера не будет нормально. Я сегодня чуть не попал в аварию из-за идиоток на такси. Они хотели еще и в офис со мной зайти, но охрана не пропустила.
Ёнун глянул на него и тут же перевел взгляд на дорогу. Его плечи отчетливо напряглись.
— Почему ты не сказал мне сразу?
— А что ты? Приехал бы меня защищать?
— Может быть, и приехал бы. Откуда ты знаешь?
— Перестань мне врать.
— Ты правда тупица, Хичоль-а, — Ёнун сжал его волосы, отчего Хичоль раздраженно вскрикнул. — Все будет нормально, слышишь? И ты можешь звонить мне всегда, если что-то случилось. И Чонсу, и Донхэ, и Донхи, будто бы мы все не поддержим тебя.
Хичоль промолчал. Дневное раздражение сливалось с неудовлетворенностью, и Хичоль больше не знал, что говорить.
Они доехали до дома в полной тишине. Хичоль пытался вздремнуть и находился где-то между сном и явью. Внутреннее напряжение так никуда и не ушло.
— В магазин заехать? — тихо спросил Ёнун, перебирая его волосы. Хичоль совсем не заметил, когда болезненная хватка превратилась в мягкие поглаживания. По шее пошли мурашки, и Хичоль подался навстречу прикосновению.
— Не надо. Дома есть еда.
Ёнун остановился на стоянке под домом у самой дальней стены, и Хичоль первым вышел из машины. Он потянулся, разминая затекшую спину. На стоянке сильно дуло, и Хичоль, решив не дожидаться Ёнуна, пошел вперед.
Он слышал шорох собственных кроссовок по бетонному полу — кроме него с Ёнуном на стоянке не было никого.
Ёнун нагнал его, когда Хичоль уже открывал дверь в квартиру. Он подтолкнул его в спину и захлопнул за собой дверь. В коридоре было темно — Хичоль не успел включить свет, — и он не видел даже очертаний Ёнуна.
Хичоль прикусил губу и решил, что больше терпеть нет никакого смысла.
Он схватил Ёнуна за грудки, прижимая его к стене, и впился ему поцелуем в сухие губы. Он подумал, что обычно он засел бы сейчас играть или просто выпил бы за телевизором, но рядом был Ёнун — живой и горячий, тяжело дышащий ему в рот и мокро целующий, которого ему хотелось всю чертову дорогу.
Руки Ёнуна скользнули под майку Хичоля, больно пройдясь по бокам, отчего Хичоль возмущенно вскрикнул, отстраняясь от Ёнуна и разрывая поцелуй. Слюна потекла по подбородку, а кожу покалывало от прикосновений.
— Сними с себя кофту, я не могу больше дышать этим запахом, — прохрипел Хичоль, облизывая губы — они тут же распухали от поцелуев и приятно ныли. Хичолю захотелось, чтобы Ёнун прикоснулся к его губам пальцами, чтобы снова целовал его, чтобы он не оставлял его губы в покое.
Ёнун стянул с себя кофту, и Хичоль коснулся его голого мягкого живота, провел руками до груди, поглаживая по гладкой коже. Он сжал его за торчащий сосок, и дыхание Ёнуна участилось.
— Почему мне так этого не хватало, Ёнун-а? — спросил Хичоль, прислонившись своим лбом к его. — Что в тебе такого особенного?
Ёнун наклонил голову и мягко поцеловал его, едва ли касаясь губ Хичоля, а потом вдруг смял их и прикусил, и провел языком, отчего по спине у Хичоля шла дрожь.
— У тебя самые классные губы на свете, — тихо сказал Ёнун. — И самые вкусные.
Хичоль хотел сказать ему заткнуться и послать к черту, потому что Ёнун бестолочь и говорит глупости, и никогда не отвечает на вопросы, и целует его в шею, отчего у Хичоля дрожат и подкашиваются ноги.
Хичоль схватился за него и укусил за шею в ответ. Ёнун громко простонал ему прямо на ухо, и у Хичоля по телу пошли мурашки.
— Только засосы не ставь, у нас кофты открытые.
— Замажут, — рыкнул Хичоль, несильно кусая его над ключицей, и в ответ Ёнун больно укусил его возле кадыка. — Ай! — Хичоль шлепнул его по плечу. — Больно же!
— Чтобы ты не кусался больше, — Ёнун схватился за края майки Хичоля и потянул ее вверх, снимая. — Я бы ее порвал, если бы ты не был такой занозой в заднице. Ты ведь несколько дней меня не будешь в квартиру пускать, если я ее порву, да?
— Перестань бред нести, — Хичоль обнял его за шею и прислонился голой грудью к Ёнуну, возбуждаясь от жара его кожи.
Он схватил его за ремень и быстро расстегнул — Ёнун не остался в долгу, стягивая с Хичоля хлопковые бриджи.
— Отнеси меня в ванную, — прошептал Хичоль, переступая через штаны.
Ёнун подхватил его на руки — Хичоль крепче вцепился ему в шею и обхватил ногами за талию — и аккуратно понес в темноте.
— Свет включи, — сказал Ёнун.
Хичоль потянулся к выключателю на стене и вздрогнул, когда Ёнун быстро укусил его за сосок.
— Ёнун!
Хичоль зажмурился от света, неприятно резанувшего по глазам, и посмотрел на Ёнуна.
— У тебя щеки красные, — улыбнулся Ёнун. Хичоль почувствовал, что к щекам прилил жар, и они явно покраснели еще сильнее.
— Дурак, — Хичоль положил руку ему на глаза, отвернул его голову, а Ёнун поцеловал его в ладонь. — С чего тебя так пробило на нежности?
— Потому что ты злая неженка.
Ёнун занес его под душ, прислонил спиной к холодному кафелю. Хичоль зашипел и прикусил губу.
— Мне холодно.
— Сейчас будет нормально.
Ёнун открыл горячую воду, и Хичоль подставил голову под теплые струи. Ёнун зачарованно смотрел на него, крепко поддерживая под зад и не позволяя встать на ноги.
— Ты красивый, Хичоль-а, — Ёнун коснулся его волос, откидывая назад прилипшие ко лбу мокрые пряди. Он провел пальцами по щеке, а потом надавил на губы.
Хичоль тихо выдохнул и приоткрыл рот, легонько целуя его пальцы. Ёнун нажал ему на нижнюю губу и провел по ней подушечкой пальца, задевая края зубов.
— Ёнун-а, — пробормотал Хичоль, и Ёнун просунул два пальца ему в рот, касаясь языка и щеки. Хичоль запрокинул голову под льющуюся воду, сомкнул губы и всосал пальцы вовнутрь.
Он смотрел, почти не моргая, на Ёнуна, посасывая его пальцы и чувствуя, как собственный член затвердел и упирается Ёнуну в живот.
Хичоль выпустил его пальцы изо рта. Щеки горели огнем, и он чувствовал себя вспотевшим, несмотря на льющуюся воду.
— Пусти меня, — попросил Хичоль. У него затекли ноги, и Ёнун опустил его на пол, придерживая за талию. Хичоль привалился спиной к стенке, пытаясь справиться с судорожным дыханием.
— Что все-таки с тобой происходит, Хичоль-а? До этого ты не заявлял о своих желаниях так открыто.
Ёнун хитро смотрел на него, и Хичоль скривил губы.
— Заткнись, Ёнун-а, — передразнил его Хичоль, — пока я тебя не выгнал.
Он взял с полочки смазку и всунул ее в руки Ёнуну.
Ёнун повернул Хичоля к себе спиной и надавил рукой на спину, заставляя прогнуться. Хичоль выгнулся, чуть шире разводя ноги. Вода приятно била по разгоряченной спине.
Они не трахались с того самого пьяного первого раза, и Хичолю было немного стыдно и неловко. А представить, в каких они сейчас отношениях, и вовсе не получалось.
Теплые ладони Ёнуна прошлись по его ягодицам, отчего кожа покрылась мурашками, а потом пара пальцев скользнула между них, надавливая на дырку.
— Я в первый раз вижу тебя на свету, — прошептал Ёнун, поцеловав его в спину.
У Хичоля вспыхнули даже уши. Он не был стеснительным, ему всегда нравилось собственное тело, и он не стеснялся своих партнеров, но это был Ёнун, которого он знал почти всю жизнь, Ёнун, который вечно говорил то, что думает.
— И как тебе? — хрипло спросил Хичоль.
Ёнун без предупреждения вставил в него до конца сразу два пальца, и Хичоль весь сжался от жалящей боли. Чертов Ёнун, неужели он думал, что Хичоль останется растянутым с их прошлого раза?
— Мне нравится, — сказал Ёнун и развел пальцы, растягивая Хичоля сильнее. — У тебя отличная задница, Ким Черри, — он погладил его по ягодице и шлепнул.
— Ёнун!
— Ты хочешь сказать, что у тебя не отличная задница? — хохотнул Ёнун.
— Я ненавижу, когда ты меня так называешь.
— Как?
— Не заставляй меня это повторять.
У Хичоля не поворачивался язык сказать, что ему нравится эта дурацкая кличка. В ней было что-то игривое, и ляпнуть такое был способен только Ёнун.
— Признайся, что ты обожаешь, когда я так говорю.
Ёнун с трудом просунул в него еще два пальца, и Хичоль не смог сдержать приглушенного болезненного вскрика. В дырке жгло, и Хичоль чувствовал себя переполненным, но потом Ёнун медленно задвигал пальцами, и боль стала постепенно уходить. Хичоль задышал ртом от разливающегося ощущения тепла. Член заныл от возбуждения.
— Я тебя ненавижу, Ёнун-а, — выдохнул Хичоль.
Ему хотелось, чтобы Ёнун в конце концов вставил в него член и трахал быстрее, хотелось вертеть бедрами, а еще лучше — залезть на Ёнуна сверху, не давая ему никакой свободы.
— Да? — Ёнун больно укусил его под лопаткой и вытащил из него пальцы.
— Ёнун-а!
— Хочешь, чтобы я тебя трахнул, Ким Черри?
— Хочу, — у Хичоля сорвался голос, и он едва смог это произнести.
Хичоль облегченно выдохнул и затаил дыхание, почувствовав толстую горячую головку чужого члена, проталкивающуюся в него.
Ёнун не стал церемониться и вставил член в него до конца, схватил за бедра, натягивая на себя, и задвигался медленными сильными толчками.
Хичоль привалился к стенке, с трудом держась на дрожащих ногах. По ванной эхом разносились шлепки их тел и тяжелое дыхание обоих.
— Ёнун, подожди, — Хичоль оперся рукой о стену и обернулся к нему.
— Да ты издеваешься, — Ёнун замер.
— Я хочу лицом к тебе.
Хичоль снял себя с члена и развернулся к Ёнуну. Он привалился спиной к нагревшемуся влажному кафелю и посмотрел на него через прикрытые глаза. Член Ёнуна стоял почти ровно, немного загнувшись вверх к животу, — влажный, ярко-красный, со вздувшимися венами. Хичоль взял его за член, несколько раз проведя по горячему стволу.
— Тебе так нравится меня дразнить? — прошипел Ёнун, сжав кулаки.
— Ты не представляешь как.
Хичоль отпустил его, забросил одну ногу ему на талию, и Ёнун подхватил его за вторую, снова поднимая вверх и прислоняя к стене. Ёнун придвинулся к нему ближе, член уперся Хичолю между ног, а вода лилась прямо Ёнуну на голову.
— Тебе же было так неудобно, — сказал Ёнун ему в губы, только прикасаясь, но не целуя.
— Мне и сейчас неудобно. Но я хочу тебя видеть.
«И чтобы ты смотрел на меня и не думал о ком-то другом», — хотел сказать Хичоль, но вовремя прикусил себе язык. Он обнял Ёнуна за шею, зарылся пальцами в мягкие влажные волосы на затылке и мокро поцеловал его.
Он взял Ёнуна за член и направил его в себя, тихо простонав, когда Ёнун вставил ему до конца.
Хичоль запрокинул голову, подставляя шею под жалящие поцелуи и несильные укусы. Ёнун больно схватил его за ягодицы, вбиваясь в него сильными размеренными толчками.
Дышать было тяжело, воздух был влажный и горячий, от их с Ёнуном кожи шел пар, и Хичоль задыхался. Он вцепился Ёнуну в волосы, дышал открытым ртом и срывался на тихие стоны и вскрики, от которых становилось стыдно.
— Быстрее, Ёнун-а.
Ёнун передвинул ему руки на спину, уткнулся лицом в мокрую шею — он не кусал уже, только тяжело дышал, щекоча чувствительную кожу.
От толчков задница Хичоля горела огнем, дыхание сбилось, а каменно-твердый член терся о мягкий живот Ёнуна. Хичоль вымученно застонал. Невыносимо хотелось кончить, но никак не получалось.
Хичоль захныкал и завертел бедрами, пытаясь привлечь внимание Ёнуна. В горле так пересохло, что говорить почти не осталось сил.
— Ёнун-а, — прохрипел Хичоль, обессилено положив голову ему на плечо. — Потрогай меня.
Ёнун обхватил его член, и Хичоль крупно вздрогнул. Его бедра затряслись, и он кончил, прикусив Ёнуна за плечо. Он почти тут же обмяк и только чувствовал, как Ёнун методично вбивается в него, как в дырке снова гадко хлюпает, как Ёнун громко сопит. Хичоль мягко прикоснулся губами к его шее и сжал дырку настолько сильно, насколько получилось.
Ёнун простонал, крепко прижал Хичоля к себе и замер, кончая в него. Хичоль поджался от ощущения того, что из него вытекает, даже несмотря заполняющий его член.
Дырка Хичоля произвольно сжималась, и Ёнун вцепился в него, не двигаясь. Он пытался отдышаться, а у Хичоля слипались глаза. Он был совершенно вымотанным, и в голове было пусто. Ему было тепло и спокойно, и безопасно в объятиях Ёнуна. Затекшие ноги болели, но двигаться не было никаких сил.
Ёнун вытащил член из него и помог Хичолю стать на ноги. Ноги тряслись и подкашивались, и Хичолю пришлось опереться о его плечо. По бедру текла теплая густая струя спермы, и у Хичоля по спине пробежали мурашки.
— Ты снова в меня спустил, — запричитал Хичоль, пока Ёнун намыливал ему грудь.
— Боишься залететь?
— Ёнун-а! — Хичоль шлепнул его по рукам. — Где ты понабрался этих идиотских шуток? Это все, чему тебя армия научила?
— Но ты сам согласился трахаться без презерватива, к чему претензии?
Ёнун снова скользнул ему руками по груди, намыливая, очерчивая красные следы от своих укусов и быстро ополаскивая его, сняв душ с фиксатора.
Хичоль позволил ему вертеть себя как угодно. Сил не осталось никаких, и в голове все было как в тумане — даже про себя было страшно произнести, что они трахаются. Непривычно. Дико.
Страшно подумать, что Ёнун его метит, как может, что шея у Хичоля в засосах, что на заднице синяки, что ощущения его спермы в заду не проходит несколько дней, и ему кажется, что от него всегда пахнет Ёнуном, и каждый может это почувствовать.
— Я хочу есть, — сказал Хичоль, когда Ёнун вывел его из душа и закутал в махровый халат. Сам Ёнун повязал вокруг бедер полотенце и даже толком не вытерся.
Они устроились на кухне, не включив основной свет, небольшие светильники горели только над плитой и раковиной. Шторы были не задернуты, и Хичоль сел возле окна, выглядывая на улицу. Машин на дорогах почти не было, но город продолжал светиться яркими огнями.
Хичоль привалился головой к стене, от послеоргазменной неги клонило в сон. Он наблюдал за Ёнуном, на которого падал косой свет с раковины, остро очерчивая его лицо.
Ёнун заглянул в холодильник, но в нем были только пара бутылок пива и сырые яйца.
— Я покупал рамён пару дней назад, но не помню, остался ли, — бросил Хичоль. В животе у него громко заурчало, и он сильнее закутался в халат, смутившись.
— У тебя даже кимчи нет. А говорил еще, что еда есть.
Ёнун поставил кастрюлю с водой кипятиться на печку, подошел к Хичолю и обнял его за плечи. Хичоль откинул голову ему на теплый живот, вдыхая запах геля для душа и терпкого мускуса.
— Ты же не голодаешь? — тихо спросил Ёнун, чуть сжав его плечи.
— Я в основном покупал еду на улице. Не было времени готовить или чем-то запасаться.
— Ты так заработаешь себе кучу болячек.
— Будто бы до службы я питался лучше, — хмыкнул Хичоль.
К его плечу и шее прижимался мягкий член Ёнуна, скрытый только тонким полотенцем. Хичолю казалось, что кожа в месте прикосновения у него нагрелась и почти полыхала, а к щекам снова прилил жар.
Хичоль сам был противником обсуждать того, что происходило между ними, но чем больше проходило времени, тем больше это казалось необходимым.
Его так и подмывало спросить Ёнуна, когда тот успел распробовать парней, и не кувыркался ли он с Тукки, и кто для него теперь Хичоль.
— Какой рамён ты будешь? — прервал его мысли Ёнун.
Он отошел от Хичоля и ковырялся в верхнем шкафу, выуживая одну пачку рамёна за другой. Хичоль глянул на настенные часы — был час ночи, а значит, уже десятое число, и у Хичоля наступил день рождения.
— Обычный мне сделай, — недолго думая, Хичоль встал и обхватил Ёнуна за талию. Тот вздрогнул сначала, удивленно зыркнул на Хичоля.
— Ты чего?
— На часы посмотри.
Хичоль положил голову ему на плечо — на какой-то миг он подумал, что ему в жизни не было так спокойно, как сейчас с Ёнуном.
— Ох, хён, — Ёнун обескуражено выпятил нижнюю губу, и Хичолю захотелось улыбнуться и по-дурацки захихикать. — Я совсем забыл.
— Как можно забыть про день рождения собственного хёна? — возмутился Хичоль и ткнул его под ребра.
— Ты затрахал меня до смерти, чему ты удивляешься?
Улыбка Хичоль погасла, он забыл на мгновение, о чем хотел поговорить с ним, и теперь это снова навалилось. Он не подал виду и погладил Ёнуна по мягкому животу, пытаясь успокоить самого себя.
Хичоль наблюдал, как Ёнун распаковывает рамён, бросает его в кастрюлю и перемешивает. Запахло специями, и Хичоля замутило — ему в жизни не становилось плохо от рамёна, а тем более от его запаха.
— Я не буду есть, — сказал Хичоль. Настроение резко испортилось, и на еду не хотелось даже смотреть.
— Ты издеваешься, хён? — Ёнун выключил плиту и развернулся к Хичолю. — Эй, тебе плохо? — он погладил Хичоля по щеке, но тот отмахнулся.
— Мне перехотелось, — пожал плечами Хичоль.
— Что я опять не так сказал? — Ёнун вздохнул, и глаза у него погрустнели. Хичоль отвел взгляд и выпалил, не успев одернуть себя:
— Зачем ты со мной трахаешься? Зачем возишься? Я тебя не узнаю, Канин.
Ёнун замер на мгновение, криво улыбнулся и нервно провел по собственным волосам.
— Разве мы уже не говорили об этом? Или тебе все надо разжевывать?
— Да мало ли, что ты говорил, когда мы собирались трахаться. Может, тебе острых ощущений захотелось, Ёнун-а?
Ёнун смотрел на него настолько неверяще, что Хичоль успел пожалеть о своих словах, но не нашел в себе сил остановиться. Хичоль не группиз, не фанатка, черт дери, он даже не просто друг, и если Ёнун его посмеет сравнить хоть с кем-то, то Хичоль больше никогда не пустит его в свой дом.
— А по мне видно, что я соскучился по скандалам? Или что мне нечего делать? У нас завтра концерт в Каннаме, и с самого утра у нас репетиция, а я какого-то хера торчу здесь с тобой.
— Зачем ты приезжаешь? — Хичоль смотрел ему прямо в глаза. Ёнун загораживал собой свет от светильников над раковиной, и его глаза были почти черные, колючие от злости.
— Потому что ты мне не безразличен. И тебе достаточно сказать один раз, если ты хочешь, чтобы я больше не приезжал.
— А Чонсу тебе тоже был не безразличен?
— А при чем тут Чонсу? — Ёнун выглядел искренне удивленным.
— Разве ты не увивался за ним точно так же? Не трахал нашего милого Тукки?
Хичоль охнул, когда щеку обожгла несильная пощечина — кожу все равно тут же болезненно запекло. Ёнун грузно дышал и смотрел на него так зло, что Хичоля окатило холодом.
— Пошел вон! — выкрикнул Хичоль и хотел уйти с кухни, но Ёнун схватил его руки и притянул вплотную к себе. Хичоль завертелся, пытаясь вырваться, попытался ударить его, но Ёнун сжал обе его руки и повел в спальню.
— Ты такая тупица иногда. Что ты себе навыдумывал? Какой к чертям Тукки?
Хичоль тяжело пыхтел, все еще норовя вырваться. Ёнун довел его до кровати и бросил на нее, тут же придавив собой сверху и заведя Хичолю руки за голову.
— Какого хера, Хи?
— А что тогда? Или ягодка вдруг созрела, ты увидел во мне скрытый потенциал и решил, что со мной можно взять и потрахаться?
— Ты первый предложил, — просто сказал Ёнун.
Хичоль тяжело задышал, закрыл глаза, чувствуя, что сейчас разревется.
Он всегда предлагал первым. Если не считать девчонок из клубов, но они точно не те, с кем бы Ким Хичолю хотелось заводить хоть какие-нибудь отношения.
Он предлагал первым, и это ни разу не вылилось ни во что хорошее. Хичоль был готов цепляться за любой вариант, его дурное сердце умудрялось влюбляться быстрее, чем он успевал осознать.
Ёнун всегда был рядом. Ёнун был из тех, о ком обычно думаешь, что в него ты мог бы влюбиться, но не влюбляешься. Хичоль мог бы влюбиться в Ёнуна еще до дебюта, может быть, он и влюбился в него тогда и не осознал этого, не нашел сил себе признаться. А может быть, он тогда и не думал об этом, и не чувствовал себя так — рядом были другие, рядом был Хангён, и влюбляться в Ёнуна не было никакой необходимости.
Хичоль пошевелил руками, дотянулся кончиками пальцев до ладоней Ёнуна и погладил. Хватка разжалась, и Хичоль сцепил свои руки с Ёнуном в замок.
Черт его знает, когда он поменял свое отношение к Ёнуну, менял ли он его вообще. Мысли о чувствах только еще больше путали.
— А еще хён называется, — прошептал Ёнун, и у Хичоля пошли мурашки по спине от его сиплого голоса. Он отпустил ладони Хичоля, тяжело повалился рядом с ним и притянул к себе в горячие объятия. — Слушай, я не знаю, как это все назвать. Я не знаю, что с нами будет. Ты же сам не любишь загадывать, разве нет?
— Не люблю, — Хичоль говорил в нос от подступивших слез.
— Какая разница, кто у меня был когда-то? Я сейчас с тобой, хён, и я не собираюсь никуда деваться.
Они лежали в полной темноте. На кровать запрыгнул кто-то из кошек — Хичоль был почти полностью уверен, что это Хибом, который упал у них в ногах и принялся вылизываться.
— Или ты боишься? — спросил Ёнун тихо-тихо, мягко гладя Хичоля по голове.
— Ничего я не боюсь, — процедил Хичоль сквозь зубы.
Он боялся, боялся до дрожи.
Не того, что о них кто-то узнает — хотя и этого тоже, — а того, что Ёнуну он может разонравиться. Им по тридцать лет, и вдруг Ёнуну захочется завести семью? Хичоль уже прекрасно знал, как меняются друзья, когда заводят любовников, а потом — семьи.
Он не собирался спрашивать с Ёнуна обещаний, не хотел клятв в вечной любви, потому что не верил в них, потому что сам не знал, чего он впоследствии хочет. Хичолю только хотелось, чтобы Ёнун так же приезжал к нему по вечерам, чтобы они вместе ели, дурачились и трахались, и, может быть, через какое-то время Хичоль сможет понять все, что не может понять сейчас.
— Я буду с тобой, пока ты меня сам не прогонишь, — сказал Ёнун, не переставая гладить его.
— Я уже тебя прогнал.
Ёнун тяжело вздохнул и хмыкнул:
— Ты понял, о чем я говорил, перестань придуриваться. Когда ты скажешь мне, что я тебе не нужен…
— Ты мне не нужен, — Хичоль прикусил щеку и замер в ожидании.
— Сложный ты, хён, — Хичоль слышал, что Ёнун улыбается.
— А если это правда? Почему ты не хочешь верить мне на слово? Ты мне не нужен, Ёнун.
— Ты такой вредный, — выдохнул Ёнун и перестал его гладить. — Только веревки из меня и вьешь.
— Я не буду просить тебя остаться, — сказал Хичоль. — Делай, как хочешь.
— Да, хён, только что закончили с практикой по хореографии, — ответил ему тяжело дышащий Ёнун. — Что-то случилось?
— Приезжай ко мне. И поесть что-нибудь купи.
— Хён!
— Что «хён»? И Донхэ с собой не бери, уложи малыша спать и езжай, я надеюсь, что через полчаса ты уже будешь тут.
Хичоль не стал ждать его ответа и сбросил звонок.
В последнее время у него была бессонница, он переехал в свою квартиру около недели назад и не мог привык спать на новом месте. В общежитии было проще — обычно Хичоль так уставал от игр, что засыпал сразу же, как ложился. В общежитие все было проще. До тех пор, пока утром он все чаще и чаще не стал встречать девчонок с камерами возле подъезда, которые так и норовили сфотографировать его.
Чонсу пытался уговорить его остаться, но Хичоль не согласился. Чонсу надувал губы, когда Хичоль жаловался ему на излишнее внимание. Чонсу искренне не понимал, почему Хичоль волнуется, почему его что-то не устраивает.
Хичоль не заметил, в какой из тех моментов, когда они с Чонсу готовы были поругаться, появился Ёнун. Он забирал с собой Хичоля, и они пили, и Хичоль был молча благодарен, что Ёнун не лез к нему с расспросами.
В отличие от Хичоля, Ёнуну, наоборот, приходилось привыкать к вниманию, и иногда Хичолю казалось, что он единственный, кто замечает, насколько Ёнун выглядит уставшим и разбитым. Может быть, остальные видели, но не хотели замечать. Думали, что Ёнуну будет так легче влиться обратно в коллектив, что он быстрее привыкнет.
Но Хичоль не мог не замечать, как Ёнун закрылся, заосторожничал, перестал лишний раз говорить. Как он стал каким-то не таким.
Было уже без пятнадцати два ночи, и у Ёнуна еще явно продолжалась тренировка, так что Хичолю даже стало немного стыдно за то, что он его выдернул. Но хотелось увидеть Енуна и убедиться, что с ним все в порядке.
Заскучав, Хичоль включил телевизор, пощелкал по каналам и остановился на дораме, которую он ни разу не смотрел до этого. Его коты спали возле него и не проявляли особого интереса ни к поглаживаниям, ни к дерганью за хвост.
Звонок в квартиру раздался только через час. Хичоль открыл дверь, видя на пороге Ёнуна с пакетом из Макдональдса. Ёнун выглядел не лучшим образом — последний раз Хичоль видел его пару дней назад, и тогда Ёнун почти цвел: улыбался и щеки у него по-здоровому розовели. Теперь же он был небрит, под глазами залегли синяки, а губы потрескались.
У Хичоля больно потянуло в груди. Но он не показал, насколько отвык видеть Ёнуна таким.
— На, — Ёнун без приветствия впихнул ему пакет в руки, отодвинул Хичоля, прошел в квартиру и разулся.
— Какого черта ты принес еду из Макдональдса?
— Мы его заказывали, я захватил, что осталось, — пожал плечами Ёнун.
Хичоль только вздохнул и пошел в гостиную. Он уселся на диван и вытряхнул все содержимое пакета на стол. Там были чизбургеры, курица, маленький пакет с картошкой и коробка с салатом, который уже явно кто-то ел — осталось больше половины.
— Ты бессовестный, Ёнуна-а, я вообще не должен с тобой разговаривать после такого, — сказал Хичоль, когда Ёнун зашел в гостиную.
— Прости, но что было. Я бы еще минут на сорок задержался, если бы поехал на Макдрайв. А возле дома у тебя все закрыто.
— Тут забегаловка круглосуточная есть. Прямо через дорогу.
Ёнун виновато посмотрел на Хичоля и сел рядом с ним.
— У меня не было сил, такой ответ тебя устроит? Я с трех хореографию отрабатывал, и если бы не ты, то сейчас был бы в тренажерном зале.
— Заставляют тебя тренироваться, пирожочек? — Хичоль развернул упаковку чизбургера, смачно откусил большой кусок и довольно посмотрел на Ёнуна. Тот был все еще полный, и Хичолю это нравилось — что Ёнуна можно раздразнить, ущипнув за мягкий бок или щеку.
— Да иди ты к черту, — Ёнун не притронулся к еде, подобрал ногу под себя и сцепил руки на колене.
— Ты же салат ел, да? — Хичоль кивнул в сторону коробки. Ёнун ничего не ответил, но по его понурому взгляду все было и так понятно. — Бестолочь, — Хичоль отломал кусок от бургера и ткнул Ёнуну в губы. Тот покорно открыл рот, без особого энтузиазма принимаясь жевать.
— Скоро будет фотосессия для альбома, мне нужно похудеть. Ты видел комментарии под статьями? Жирный Канин-уголовник слабо вписывается в новый концепт. Да и вообще в любой концепт.
Хичоль поджал губы.
— Зачем ты читаешь это?
— Потому что я должен знать, что обо мне пишут. Разве нет?
Хичоль нахмурился, дожевывая чизбургер: он не слишком-то расстраивался, когда читал что-то про себя, но когда негативно говорили про остальных, а тем более про чувствительного Ёнуна, а тем более сейчас, ему становилось гадко.
— И поэтому ты собрался изводить себя, — сказал Хичоль утвердительно.
— И что из этого? — пожал плечами Ёнун. — Мне же лучше будет, разве нет?
Хичоль покачал головой и доел чизбургер. У него загорчило во рту — он совершенно не знал, что говорить, нужно ли вообще что-то говорить, и, не придумав ничего лучше, спросил:
— А как там наши?
— Спрашивают, как ты. Донхэ по тебе скучает, Чонсу говорит, чтобы ты хорошо ел. Все как обычно. Сегодня рассказывали о концепте для фотосессии.
— Я сейчас вернусь, подожди, — прервал его Хичоль и встал с дивана. Горечь во рту стала невыносимой, и он взял им две банки пива на кухне. Вернувшись, он сел на диван совсем близко к Ёнуну и отдал ему одну банку.
— Я думал, какой бы образ для тебя подобрали, — продолжил Ёнун, отпив немного пива. Он повернулся к Хичолю и хотел было коснуться его волос, но пальцы дрогнули, и он отвел руку, положив ее на спинку дивана. — Я же видел фотографии с Мистер Симпла, думаю, они бы тебе такие волосы и оставили. И одели бы тебя во что-нибудь яркое.
Хичоль откинул голову на диван и, полуприкрыв глаза, смотрел на выглядевшего сонным Ёнуна.
— Я не хочу волосы длиннее, и так удобно сейчас.
Волосы у него закрывали уши, а челка доставала до бровей. Хичоль просил Гонхи только филировать их, но отращивать, как пару лет назад, он точно не собирался, потому что возвращаться к прошлому не хотелось совершенно.
Ёнун слабо улыбнулся, и Хичоль устало привалился к его боку, положив голову на плечо. Они сидели в молчании, нарушаемом только бормотанием телевизора, пока Ёнун не зевнул.
— Во сколько тебе завтра? — спросил Хичоль.
— Около семи. Мне нужно все-таки пойти в тренажерный зал.
Хичоль залез Ёнуну в карман брюк, нашарив там телефон. Часы на экране показывали половину четвертого.
— Езжай домой, Ёнуна-а, уже поздно.
— Хён, можно только один вопрос?
— М?
— Зачем ты позвонил мне? — Ёнун наклонился ближе к Хичолю.
— Я не мог заснуть, и мне было скучно, — Хичоль потянулся. — И от тебя никакого толку, потому что я все равно не хочу спать.
Хичоль соврал ему. Он почти заснул на его плече, но не позволил себе в этом признаться.
— Я хочу, чтобы ты вернулся в общежитие. Там не так без тебя, и ребята скучают, и со сном у тебя не было никаких проблем.
— Не думаю, что я вернусь в ближайшее время, — Хичоль покачал головой и встал с дивана. — Я же все равно служу. Вот и прекрасный повод отстранить себя от внешнего мира. Может быть, я отдохнуть немного хочу.
— Ты сложный, хён. И не такой, как раньше.
— Ты тоже не такой, Ёнун-а.
Ёнун молча поднялся с дивана, и Хичоль проводил его до двери.
— Спокойной ночи, — сказал Ёнун, уходя.
— Спокойной.
Хичоль закрыл за ним дверь и привалился к стене. Он устал, словно бы впитал всю усталость Ёнуна в себя. Перед глазами стояло его грустное, виноватое лицо, и Хичоль чувствовал себя разбитым. Его раздражало, что с Ёнуном не получалось найти общего языка.
Он убрал еду со стола в холодильник и завалился на кровать к своим так и не проснувшимся котам.
— Может быть, мне начать с кем-нибудь встречаться? — спросил Хичоль, уткнувшись носом в теплый живот Хибома.
Но встречаться на самом деле ни с кем не хотелось.
● ● ●
До конца мая по пятницам Хичоль вел «Кафе Сондона» в двенадцать вечера, а в остальные дни сидел в аппаратной. С началом лета эфиры на радио закончились, и он занимался только дневными ротациями.
Еще раньше в сентябре фанатки его преследовали до работы, пытались пройти с ним в офис и постоянно фотографировали. И он неоднократно пытался прогнать их, потому что на эти два года он не айдол, а государственный служащий.
Все было тихо вплоть до июня.
Но фанатки прекрасно знали, во сколько Хичоль приезжает и уезжает с работы, и в одно время он вообще не хотел выходить из здания, только чтобы снова не заметить чужие взгляды, направленные на него.
И Хичоль надеялся, что сегодня ему показалось, когда он увидел в зеркале заднего вида такси, неотрывно едущее за его собственным.
Он ушел с работы минут на двадцать раньше, чем обычно: его рабочий день длился до шести. Хичолю было почти страшно, что его будут преследовать, но на этот раз все обошлось.
Вставив ключ в дверной замок квартиры, Хичоль с удивлением и ноткой страха понял, что дверь открыта. Он тихо вошел внутрь, и его страх тут же испарился, когда он увидел в прихожей кроссовки Ёнуна.
— Какого черта, Ёнун-а?! — воскликнул Хичоль. Он сбросил свои мокасины, так что те глухо ударились о стену.
Пара тяжелых шагов — и из кухни показался Ёнун с Бенсин на руках. Они оба взволнованно смотрели на Хичоля.
— С тобой все в порядке? — Ёнун подошел к нему ближе, за ним с кухни поплелись Хибом и Шампань.
— Почему со мной должно быть что-то не в порядке? — Хичоль раздраженно расстегнул куртку и повесил ее на настенный крючок.
— Ты со вчерашнего дня не отвечаешь на звонки, если ты не в курсе.
— А? — Хичоль удивленно приподнял брови. — А, да. Телефон разрядился, и я решил, что хочу отдохнуть пару дней. Я не думал, что вы будете мне названивать.
Он забрал Бенсин из рук Ёнуна. Ему действительно хотелось отдохнуть эти дни, и он был настолько подавлен, что не хотел слышать даже Чонсу.
— Донхэ чуть не разревелся. Он уже собирался обзванивать больницы — мы его еле отговорили.
Хичоль ненавидел, когда Донхэ грустил из-за него. Он скривил губы, почувствовав неприятный укол вины.
— Вы обычно не звоните мне каждый день, так что я не думал, что вы будете волноваться.
Ёнун тяжело вздохнул.
— Есть будешь? Я заказал удон в черном соусе.
— Буду.
Хичоль посадил Бенсин на пол, а сам пошел переодеваться. Он работал всю неделю, ему не звонили уже три дня, и Хичоль даже привык. Он возвращался домой, варил рамён и играл в Доту, пока глаза, как обычно, не начинало больно жечь, и ложился спать. И если бы не сасены, то все было бы даже в порядке. А в группе волновались, прислали Ёнуна и будто пытаются напомнить о жизни, к которой он пока не имеет никакого отношения.
— Я в спальне! — крикнул Хичоль.
Ёнун принес ему удон и немного мяса — Хичоль поставил тарелки рядом с собой на постель, — а потом бросил ему на застеленные одеялом колени свой телефон.
— Звони Донхэ и скажи ему, что ты жив.
Хичоль недовольно надул губы, но набрал номер и включил громкую связь. Тарелка с лапшой была горячей и сладко пахла. На запах прибежал Хибом, которого подхватил Ёнун и сел на край кровати.
— А, хён, ты уже нашел Хичоля? — раздался взволнованный голос Донхэ.
— Это Хичоль, Хэ, со мной все в порядке.
— Хён! Ты не отвечал, мы тебе со вчерашнего дня звоним.
— А позвонить консьержу вы не додумались? — Хичоль перевел укоризненный взгляд на Ёнуна, который как ни в чем не бывало уделял все внимание Хибому, поглаживая его за ухом.
— Хён… — голос Донхэ тут же стал расстроенным. — И правда, не додумались.
— Ладно, не расстраивайся. Ёнун принес мне поесть, так что я на вас не злюсь.
— У тебя и нет причины на нас злиться, — сказал Ёнун, не отводя глаз от Хибома.
Хичоль шикнул на него.
— Хорошо, хён. Постарайся больше не пропадать. И береги себя.
— И ты себя береги, — Хичоль сбросил вызов и повернулся к Ёнуну. — Все, ты доволен?
— Доволен. И Хибом доволен, — Ёнун взял Хибома за лапку и помахал ею Хичолю.
Хичоль закатил глаза и принялся есть удон, пока тот не остыл. Он включил телевизор, остановившись на музыкальной программе, и подозвал Хибома к себе, который лег у бедра Хичоля, положив на него голову.
— Ты можешь лечь на кровать, если переоденешься, — сказал Хичоль. — Штаны и майка есть в левом шкафу наверху, и не смей мне там хоть что-то перепутать.
Хичоль краем глаза смотрел, как Ёнун открыл шкаф и доставал одежду: та была слишком большая для Хичоля, — он изредка надевал ее дома, в основном зимой. Почему-то было немного неловко наблюдать за тем, как Ёнун стянул с себя кофту и надел оказавшуюся немного узковатой в груди и плечах майку.
Ёнун улегся рядом с ним, и Хичоль отчетливо почувствовал, как прогнулся под ним матрас, и как Ёнун потянул на себя одеяло.
Он ел, а Ёнун молчал и даже не двигался, и у Хичоля получилось полностью расслабиться. Он доел, поставил тарелку на пол и, недолго думая, устроился на плече Ёнуна. Тот вздрогнул, но больше никак не отреагировал. Хичоль опустился чуть пониже, укладывая голову ему на грудь, обнимая самого себя ёнуновой рукой, и перетащил задремавшего Хибома к себе на живот.
Через какое-то время Ёнун нерешительно коснулся волос Хичоля, аккуратно перебирая их, и Хичоль медленно заснул.
● ● ●
— Мне кажется, тебе уже хватит, — Ёнун попытался отнять у Хичоля стакан с соджу, но Хичоль только отодвинулся от Ёнуна.
Был день рождения Чонсу, и Хичоль пришел без особых споров и разговоров. Все-таки это Чонсу, а Чонсу — это почти святое, несмотря на все размолвки между ними.
Так как завтра у них была практика, то сошлись на том, что много пить не будут. Когда время подобралось к трем часам ночи, все уже разбрелись спать, даже счастливый Чонсу, который никак не мог наобниматься со всеми. Так Хичоль и остался наедине с Ёнуном, ни в какую не хотевшего оставлять его одного.
— Мне кажется, что тебе пора спать, — парировал Хичоль. — Разве у тебя завтра нет работы?
— А у тебя? — Ёнун тихо хмыкнул.
— Только не надо говорить мне про мою работу.
Щеки у Хичоля горели, а в голове было пусто. Они сидели на полу, Хичоль привалился к плечу Ёнуна и пил, не закусывая. Обычно Хичоль медленно пьянел и быстро трезвел, поэтому сегодня он пил много, пока голова не начала кружиться и не стало тяжело даже сидеть.
— Пошли спать, — Ёнун приобнял его за плечи, подталкивая, чтобы встать.
— У меня нет сил, — сказал Хичоль. В животе у него заурчало — все-таки пить без закуски было не лучшей идеей, он почти ничего не ел днем. — И с чего ты так обо мне заботишься, Ёнун-а?
Хичоль повернул голову к Ёнуну и оказался к нему вплотную — так, что можно было четко увидеть веснушки у того на носу.
— А кто еще будет о тебе заботиться? Я могу разбудить Чонсу, если ты так хочешь, — Ёнун дернулся, чтобы встать, но Хичоль схватил его за руку, усаживая обратно. — Ну и чего ты хочешь тогда?
— Массаж хочу. И поесть. И домой хочу.
У Хичоля немного заслезились глаза. Может быть, от последней слишком горькой рюмки или потому, что в него уже не влезало, или просто от сонливости. Он и сам не знал. Хичоль потер глаза, пока в них не запекло.
— Ты и так дома, — тихо сказал Ёнун, погрустнев.
— Да ни черта я не дома, — он со злостью поставил стакан на столик, громко стукнув, и сам поднялся, опираясь на плечо Ёнуна и пошатываясь. — Дай мне бутылку, — Ёнун захватил бутылку, сам встал, подхватывая Хичоля под руку. — Ты же отвезешь меня?
— Останься лучше тут. Они все будут рады тебя видеть. Или ты думаешь, что мы не скучаем?
Хичоль скривил губы и потянул Ёнуна к выходу. Ему было тошно. Он не дома сейчас, он вроде как служит, и он приехал в гости, и Ёнун только давил на больное место. Чертов Ёнун. На все согласный Ёнун. Он довел Хичоля до машины и посадил на заднее сидение.
В машине у Ёнуна пахло чем-то свежим — морозом и хвоей, и Хичоль подумал, что тот наверняка купил себе наконец-то нормальный вентилятор и сменил ту пыльную коробку, которая стояла тут раньше.
Хичоль забрал бутылку у Ёнуна и откинулся на сидении. Голова была слишком тяжелой, чтобы держать ее прямо. Ёнун включил радио, и они ехали под тихое инди, так ни разу и не заговорив.
— Заедь в магазин, — сказал Хичоль, когда они почти доехали до дома. Магазин был всего через дорогу. — Надо купить котам корма.
Пока Хичоль рылся в карманах, пытаясь найти кошелек, Ёнун успел припарковать машину и выйти из салона. Хичоль вздохнул — сильно билось сердце, и он в целом чувствовал себя неспокойно. Он нервно поерзал на сидении и переключил с заунывной песни на другую радиостанцию, попав на повтор вечерних новостей. Но особо легче не стало.
К запаху свежести машины примешался запах самого Ёнуна, который Хичоль не сразу заметил, — пряно-сладкий аромат его одеколона. Хичоль вдохнул его полной грудью и прикрыл глаза. Захотелось спать, еще и ноги немного болели.
Ёнун вернулся через несколько минут, и еще через целую вечность, как показалось Хичолю, они доехали до квартиры. Ёнун выглядел уставшим, и Хичолю на одно мгновение стало стыдно, что он сам не остался в общежитии и потащил Ёнуна за собой. Ёнун выглядел плохо — Хичоль только сейчас обратил внимание на пробивающуюся щетину, на темные синяки под глазами и маленькие красные пятна на щеках.
— У тебя аллергия? — спросил Хичоль. Они пришли домой, и Хичолю было лень раздеваться. Он привалился к стене возле входной двери и смотрел на разувающегося Ёнуна.
— А?
— Пятна на щеках — это же аллергия какая-то? — Хичоль протянул руку и коснулся его щеки. Ёнун стоял, не двигаясь, удивленно смотря на Хичоля. — Я тебе говорил есть по нормальному? — пыхтя, он скинул мокасины, надел тапочки и пошаркал на кухню, потому что коты голодно мяукали. — Как ты меня бесишь сейчас.
Голова у Хичоля все еще кружилась, и он не сразу смог открыть банки с консервами, но они все равно раздражали не так, как глупый Ёнун.
Хичоль пошел в душ потом, и, только закрывшись в нем, он привалился к двери, прикрыв глаза. Ёнун почти незаметно влился в его жизнь снова, и если раньше они просто вместе пили по вечерам или зажимали девок, или играли в консоль, то теперь Ёнун только помогал ему заснуть, потому что в одиночестве Хичоля мучили бессонницы. И Ёнун словно бы сам напрашивался прийти. По крайней мере, Хичолю нравилось так думать.
Он пришел в гостиную в белом халате, освежившийся и благоухающий сладким гелем для душа. Ёнун сидел на диване и смотрел телевизор. Хибом топтался у него на коленях и, судя по тому, как он постоянно вертел головой, высматривал Хичоля. Хичоль потрепал его по голове, взял на руки и плюхнулся рядом с Ёнуном.
— Сделаешь мне массаж? — Хичоль повел вытянутыми ногами. — Кажется, у меня распухли ноги.
— Нечего было столько пить, — сказал Ёнун, но опустился перед ним на колени.
Хичоль крепко обнял Хибома и практически вцепился в него, когда Ёнун взял его стопу в руку и стал медленно ее разминать. Он прикусил губу, чтобы случайно не застонать, потому что ноги действительно затекли и опухли, и потому что руки у Ёнуна слишком приятные — теплые и немного шершавые.
— Так нормально? — Ёнун перешел со стоп на икры и растирал их круговыми движениями.
Хичоль кивнул, не находя в себе сил ответить. Ёнун тер его ноги, и его лицо было слишком близко, и он словно бы делал это специально — так смотрел на Хичоля, так мягко его касался, так…
Хичоль глянул мельком на него, чтобы Ёнун этого не заметил, и подумал, что Ёнун красивый. И что-то в этой мысли было неправильное и успокаивающее.
Хичоль протянул ногу и прижал ее к шее Ёнуна.
— Хичоль?
— Иди ко мне, — сказал Хичоль и ссадил недовольно мяукнувшего Хибома. Ёнун замер и вперился в него взглядом, не моргая. Хичоль никогда не понимал, как в глазах можно что-то рассмотреть, он не видел в них никаких эмоций, но видел напрягшиеся на скулах желваки и раздувшийся нос, и сжатые в плотную линию губы. — Пожалуйста, — тихо добавил Хичоль.
Ёнун нерешительно потянулся к нему, опираясь локтями в диван по обе стороны от ног Хичоля. Его лицо было совсем рядом с Хичолем, и он чувствовал его теплое сладкое дыхание, и веснушки на носу сливались с красными пятнышками.
Хичоль наклонился к нему ниже и едва уловимо прикоснулся губами к губам Ёнуна. Они у него теплые и обветренные.
Волнительные.
Он лизнул его за нижнюю губу и прикрыл глаза, потому что Ёнун был слишком близко, и это было слишком странно.
Хичоль выдохнул ему в рот, когда Ёнун наконец-то нерешительно обнял его за поясницу и поцеловал в ответ, прикусывая Хичоля за пухлые губы.
Они целовались, едва прикасаясь друг к другу, не решаясь открыть рот и превратить это во что-то большее, пока Ёнун не обхватил Хичоля за голову и мягко не скользнул языком ему в рот. Хичоль тихо простонал и зажмурился — было страшно.
Ёнун зарылся пальцами ему в волосы и успокаивающе гладил его по спине. У Хичоля потеплело в животе, и он отстранился от Ёнуна, положив ладонь ему на грудь, не позволяя приблизиться к себе.
— Почему ты делаешь это, Ёнун-а? — спросил Хичоль, заглядывая ему в глаза. Теперь они увлажнились и блестели, и Хичоль почти видел свое отражение в них.
У него были собственные ответы на свой вопрос. Потому что я тебя хочу. Или потому что мне интересно. Или какой-нибудь еще.
— Потому что этого хочешь ты, — ответил Ёнун. — И я тоже.
— Давно?
— Не знаю. Нет. Не давно.
Хичоль шире развел ноги, позволяя Ёнун улечься между них. Член медленно твердел под халатом, прижатый к бедру.
Ёнун немного развел полы халата у Хичоля на груди, оголяя его соски. Он притронулся к одному пальцем, перекатывая его, и поцеловал другой. Хичоль выгнул грудь навстречу ласке, и Ёнун присосался к его соску — в груди у Хичоля приятно потянуло.
— У тебя были раньше мужчины? — Хичоль опустил ладонь ему на голову и перебирал мягкие волосы.
Ёнун выпустил его сосок изо рта с влажным звуком и положил голову на грудь.
— Были.
Хичоль удивленно поднял бровь.
— Как?
— Не думаю, что ты хочешь это знать.
Ёнун ущипнул его за торчащий сосок и стал целовать живот. Хичоль прикусил губу, мышцы живота сокращались от поцелуев. Ёнун развязал его халат, полностью обнажая Хичоля.
Хичоль опустил глаза: на бедре были мокрые следы от смазки, член набух и побагровел.
— Разденься, Ёнун-а.
Ёнун чуть отодвинулся от него, выпрямившись на коленях. Он, немного повременив, стянул поло через голову и тут же закрыл им грудь и живот.
— Ты… правда этого хочешь? — Ёнун смотрел на него щенячьими глазами, и костяшки его пальцев побелели от того, как он вцепился в поло.
Хичоль потянул ткань из его рук, Ёнун покорно отпустил ее и сгорбился.
Он не был толстым и не был мускулистым — над пряжкой ремня немного выступал живот, но Ёнун не казался от этого полнее, скорее, он был плотным, упитанным. Хичолю захотелось укусить его за мягкую складку на боку и целовать его всего, чтобы Ёнуну и в голову больше не пришло стесняться.
— Ты красивый, — сказал Хичоль и расстегнул ему ремень. Ёнун перехватил его руки, снимая с себя джинсы с бельем самостоятельно. Член Ёнуна тоже стоял и почти прижимался к животу, а головка полностью открылась и блестела от выступившей смазки.
Хичоль с легкой улыбкой увидел, что щеки Ёнуна покраснели, и он упрямо смотрел в пол.
— Перестань стесняться, — Хичоль ущипнул Ёнуна за живот, отчего Ёнун вздрогнул и недовольно на него глянул. — Давай, иди сюда, сладкий пирожок.
Ёнун тихо зарычал, схватил Хичоля за руки, прижав их к дивану, и впился поцелуями-укусами в шею. Хичоль сдавленно застонал и подставил шею под болезненные поцелуи. У него проскользнула мысль, что Ёнун наставит ему кучу некрасивых засосов, но он даже не успел за нее зацепиться, когда Ёнун сильно укусил его над ключицей.
— Ох, Ёнун-а, — выдохнул Хичоль. Он вцепился ему ногтями в плечи, они соскальзывали, потому что Ёнун вспотел, и спина стала влажной.
Ёнун навалился на него, и Хичоль задохнулся от жаркой тяжести его тела. Их члены соприкоснулись, Хичоль приподнял бедра, пытаясь потереться о него. Ёнун умудрился обхватить их обоих и задвигал рукой.
Хичоль дышал открытым ртом — было горячо, еще и от Ёнуна жарило, как от печки, и волосы прилипли Хичолю ко лбу, а капли пота текли по шее. Он откинул волосы, выгибаясь, член ныл, и дико хотелось кончить.
Хичоль потянулся к Ёнуну за поцелуем, и тот впился ему в губы, а потом перебрался на подбородок и щеки, оставляя мокрые следы.
— Подожди, — прошептал Хичоль. Его губы распухли и немного болели, а в горле пересохло. — У меня есть смазка в ванной.
— Хичоль…
— Просто принеси ее.
Ёнун слез с него, и Хичолю тут же стало холодно. Он подобрал ноги под себя, член стоял, пачкая теплой смазкой живот, и мешался. Хичоль, недолго думая, развернулся лицом к спинке дивана и улегся на нее грудью, выпятив задницу.
Хичоль услышал тихий стон Ёнуна, когда тот вернулся. Он забрался к Хичолю на диван, подтолкнув его вперед, чтобы было где встать, и его член терся о ноги Хичоля.
— Там была только кокосовая. Ты не скажешь мне, откуда она?
Хичоль повернул к нему голову.
— Ты же не стал мне рассказывать свои секреты. Я тоже не хочу, — он завел руку и оттянул свою ягодицу. — Растяни меня, Ёнун-а.
Ёнун коснулся смазанными пальцами его дырки, аккуратно покружил по краям, разминая не сильно-то и сжатые мышцы. Он скользнул одним пальцем вовнутрь, и тот вошел совсем легко.
Хичоль захныкал и повел бедрами, член дернулся от вторжения, и по телу разлилось приятное покалывание. Одного пальца было чертовски мало. Ёнун медленно водил им туда и обратно, и Хичоль почувствовал, как из члена течет тугая ниточка смазки.
— Еще, Ёнун-а.
Ёнун схватил его за ягодицу, вытащил из него палец, надавил на раскрытую дырку и вставил уже два, вводя их до конца, пока подушечками не нащупал простату.
Хичоль вскрикнул и выгнулся.
— Добавь туда смазки, — хрипло простонал он.
Ёнун беспрекословно его послушался, выдавливая смазку прямо на промежность. По комнате разнесся густой сладкий запах кокоса, от которого у Хичоля закружилась голова.
Он просунул собственный палец в себя и двигал им асинхронно с ёнуновыми, растягивая края собственной дырки, пропихнув еще несколько пальцев.
— Хватит. Трахни меня теперь. Ты же чистый, правда Ёнун-а?
Хичоль тяжело дышал, срываясь на хрип. Трахаться с Ёнуном в презервативе не хотелось совершенно, хотя Хичоль и понимал, что рискует, но Ёнун не может быть больным, просто не может.
— Я бы на твоем месте так себе не доверял, — сказал Ёнун ему в затылок, наклонившись и прижимаясь животом к взмокшей спине Хичоля.
— Заткнись и трахни меня.
Ёнун ткнулся в него вслепую несколько раз, пока Хичоль сам не схватил его за член и не направил в себя. Ёнун толкнулся, вставляя член до конца и раздвигая нежные стенки. Хичоль закусил пальцы — несмотря на все, ему было немного больно.
Ёнун подхватил его под живот, натягивая на себя.
— Ты узкий, — Ёнун прикусил кожу у Хичоля на плече и стал коротко, но резко толкаться в него.
— А ты думал, что у меня там жерло будет? — Хичоль запинался в словах от толчков.
— Замолчи, — взрыкнул Ёнун и задвигался резче.
Ёнун приподнялся над ним, опираясь руками на поясницу Хичоля и начал трахать его так, что Хичоль мог только стонать. В заднице начало хлюпать, и у Хичоля пронеслась мысль, что блядь, в нем хлюпало сильнее, чем во всех девках, которые у него были.
Хичоль обхватил себя за член, захныкав от собственного прикосновения. Ёнун ударил его по заднице, и для Хичоля это стало последней каплей — он крупно задрожал и кончил на спинку дивана, прикусив губу, чтобы не закричать.
Хичоль обессилено повалился на диван, а Ёнун схватил его за волосы, заставляя встать и привалиться к нему спиной. Хичоль откинул голову ему на плечо, прикрыв глаза, позволяя трахать себя дальше. Ёнун укусил его за основание шеи, схватил за бедра, удерживая на месте, и Хичоль почувствовал в себе разливающуюся горячую сперму.
Они оба громко дышали, а Хичоль едва ли находил в себе силы стоять, и если бы не крепкие объятия Ёнуна, то он точно бы упал. Ёнун аккуратно вытащил из него член, и Хичоль вздрогнул, когда по бедрам сразу же потекла струйка спермы.
— Тебя в душ? — спросил Ёнун, поглаживая его по животу.
Хичоль покачал головой.
— Отнеси меня в спальню.
Ёнун подхватил его на руки, перенес в спальню и уложил под одеяло. Хичоль тут же закутался в него по голову. Сперма на ногах высыхала и неприятно приклеивалась к коже, и Хичоль в жизни бы не остался в таком виде, если бы не был настолько уставшим.
— Ты останешься, Ёнун-а?
— Только если ты хочешь.
Хичоль откинул для него край одеяла, сжавшись от холода. Ёнун вздохнул и лег рядом с ним — слишком далеко, на взгляд Хичоля, если учесть, что они только что потрахались. Он сам придвинулся к Ёнуну и положил голову на его горячую грудь, тут же проваливаясь в сон.
● ● ●
Хичоль проснулся абсолютно выспавшийся. В комнате, несмотря на закрытые шторы, было светло, через зазоры пробивались косые солнечные лучи. Хичоль повернулся, но вместо спящего Ёнуна увидел взбитую подушку и заправленный край одеяла. Правда, запах Ёнуна и кокоса никуда не делся — ими пропахла вся спальня.
Хичоль с недовольным стоном сел в постели — поясница и задница немного болели, а голова буквально раскалывалась.
И чертов Ёнун сбежал. Просто взял и сбежал, оставил Хичоля одного, как девку из клуба.
Хичоль потянулся, встал с кровати и вздрогнул, когда по бедру потекло. Он сморщил нос от отвращения, взял из шкафа домашние цветастые штаны и просторную майку.
Выйдя из спальни, Хичоль замер. По квартире разнесся запах рамёна с кальмаром, из кухни доносился шепот, и кроссовки Ёнуна стояли возле входной двери.
Хичоль вздохнул и решил пойти сначала в душ. Пахнущий прошедшей ночью и еще не видевший себя в зеркало, Хичоль не хотел появляться на глаза Ёнуну, не хотел быть перед ним настолько голым и слабым.
Он закрылся в ванной и подошел к зеркалу, рассматривая несколько багровых засосов у основания шеи и на ключице. Губы были красные и припухшие, а на ягодицах темнело несколько синяков.
Хичоль по-быстрому помылся, краснея и кривясь, пропихивая пальцы в так до конца и не закрывшуюся дырку, вымывая клейкую сперму.
Одевшись, он тихо зашел к Ёнуну на кухню, который не сразу обратил на него внимание. Он сидел за столом и что-то быстро-быстро печатал на телефоне. На полу под столом развалились Шампань и Бенсин, а на коленях у Ёнуна сидел Хибом и смотрел зелеными блестящими глазами на Хичоля. Ёнун гладил его одной рукой, и Хибом довольно жмурился.
— Хибома-а, ты изменщик, — сказал Хичоль, надув губы.
Ёнун удивленно поднял взгляд от телефона и уставился на Хичоля.
Хичоль же открыл крышку с огромной кастрюли на плите — его обдало паром и густым запахом острых специй и кальмаров.
— Ты ходил в магазин? — спросил Хичоль, взяв палочки и съев немного лапши.
— Да, туда же, куда и утром заходил. У тебя совсем ничего не было.
Хичоль чувствовал себя странно. Он ел, не поворачиваясь лицом, в животе урчало от голода.
— Я могу уйти, если тебе некомфортно, — сказал Ёнун.
Хичоль перетащил кастрюлю на стол и сел напротив Ёнуна.
— Заткнись, а.
— Мне нужно в тренажерный, и потом у нас запись шоу, и потом выступление.
Хичоль закатил глаза, вздохнул и уставился на Ёнуна.
— Ты мог уйти раньше, Ёнун-а. Не раздражай меня сейчас, — Хичоль вытянул бульонницу из шкафа, вылил немного бульона и пил его прямо оттуда. — Ты поел же, правда?
— Поел. Я думал купить что-нибудь в твоем бистро, но не сложилось.
— Потому что рамёна тебе хотелось больше? — хмыкнул Хичоль.
Ёнун кивнул, и его щеки немного покраснели.
— Хичоль?
— М?
— У нас же все еще как обычно, правда?
Ёнун смотрел на него невыносимо виноватым и грустным взглядом, хотя Хичолю по-прежнему казалось, что он ничего не может понять по глазам.
— Не знаю, — Хичоль пожал плечами. — Для тебя что-то сильно изменилось? — Хичоль оперся щекой на кулак, вытянув шею так, чтобы было видно засосы. — Я не хочу с кем-то встречаться, Ёнун-а. И с тобой тоже не хочу, — Хичоль ковырнул палочками в лапше, но есть уже совсем не хотелось. — Мне просто хорошо с тобой. И у тебя же нет сейчас подружки?
— Только если ты не захочешь быть моей подружкой, — Ёнун криво улыбнулся, и Хичоль ударил его по плечу.
— Все, вали отсюда. Иди, работай.
— А тебе не надо? — Ёнун, кажется, повеселел, и Хичолю самому стало легче.
Хичоль взял телефон Ёнуна и глянул на время — была половина одиннадцатого.
— Блядь, какого хрена ты меня не разбудил?!
От крика Хичоля Хибом спрыгнул с Ёнуна и трусцой выбежал из кухни.
— Я думал, что ты отпросился. Честно. И ты спал крепко. Отдыхай побольше, Хичоль-а, — Ёнун встал из-за стола. — Проводишь меня?
— Пошли.
Хичоль смотрел, как Ёнун обувался, и как в коридор зашел Хибом. Он уселся недалеко от Хичоля и вылизывал лапу.
— Ты же не придешь сегодня? — Хичоль сложил руки на груди.
— Нет, сегодня не смогу. Не знаю, когда будет время. Звони мне, если что, ладно?
Хичоль только кивнул, и Ёнун поцеловал его в лоб и ушел.
Хичоль резко почувствовал, что он остался один. Он подхватил Хибома на руки, не зная, чем заняться. На работу ни звонить, ни идти не хотелось.
— Вот и все как обычно, да, Хибом-а?
● ● ●
Ночь выдалась прохладной.
Хичоль успел замерзнуть — тонкую майку и брюки сильно продувало, — пока к нему наконец-то не подъехала машина Ёнуна. Он забрался в нее, громко захлопнув дверь, и наконец-то почувствовал себя в безопасности. По радио играл незнакомый Хичолю хип-хоп, и пахло цветочным кондиционером для одежды.
Хичоль откинул голову на мягкое сидение и прикрыл глаза — Ёнуна почти до дрожи хотелось обнять, вцепиться в него, не отпускать никогда. Хичоль зажал ладони между ногами, пытаясь успокоиться. Uубы защекотало от желания поцеловаться. Хичоль глубоко вдохнул и почувствовал, что сладковатым ароматом кондиционера пропах весь салон.
— Что произошло, хён? — тихо спросил Ёнун.
— Скажи коорди-нуне, чтобы она больше не обрабатывала этим кошмаром вашу одежду, — зло выплюнул Хичоль, не найдя лучшего способа отвлечься.
— Я не в концертном. И кондиционер я дома нашел, не знаю, кто его купил.
— Вот и выкинь его, от тебя воняет, как от дешевой девки.
Ёнун завел машину — мотор тихо заурчал — и сделал радио чуть громче.
— Тебя на квартиру?
— Да.
Хичоль обхватил себя руками — он никак не мог согреться с улицы. Он мельком глянул на Ёнуна: под глазами у того, как обычно, залегли темные синяки, а волосы были зачесаны наперед, и он выглядел младше и домашнее.
— Ты не замерз? — спросил Ёнун.
— Замерз. Я простоял почти пятнадцать минут на улице, потому что офис уже закрыли! К тому же, такую погоду нигде не передавали, даже у нас в новостях ничего такого не было. Так что ты мог бы и поторопиться.
— Я уехал сразу, как смог, репетиция была длинной. Прости.
— В задницу свое «прости» засунь.
Хичоль слышал, как Ёнун вздохнул, но ничего не ответил. Хичоль отвернулся, стало противно от самого себя.
Перед глазами мельтешила желтоватая дорога, иногда мигали разноцветные вывески магазинов и кафешек, раздражая Хичоля. Он поморщился и закрыл глаза, отчего голова закружилась, и его тут же стало подташнивать.
Может быть, если бы сам Ёнун набрасывался на него с объятиями и поцелуями, все было бы не так сложно. Хичолю не хотелось показывать свою привязанность, не хотелось быть перед ним слабым.
Хичоль раздраженно выдохнул. Злило все. Злил Ёнун, молча ведущий машину, злил гадкий запах кондиционера, злили яркие огни. Злило, что завтра его чертовый день рождения, и ему хочется выбежать из машины на ходу.
— Ты меня бесишь, — сказал Хичоль.
Бит хип-хопа бил по ушам, и Хичоль выключил звук полностью. В образовавшейся тишине слышались тихое гудение мотора и шорохи одежды.
— Ты не сказал мне, что случилось.
— Ты случился. И бесишь меня.
Хичоль сжал зубы. Иной раз Ёнуна можно было завести с пол-оборота, и они начинали ругаться, и Хичолю становилось легче. Их ругань редко бывала действительно серьезной, потому что Ёнуну можно было сказать что угодно.
— Ты стал скучным.
— А ты как был тупицей, так и остался, — хмыкнул Ёнун. Хичоль шлепнул его по ноге, и Ёнун, вместо того чтобы возмутиться, притянул его к себе за плечи. — Надейся, чтобы нас не остановили в таком виде.
Ёнун держал так крепко, что вырваться не было никакой возможности. Хичоль пару раз подергался, но это было бесполезно, и он, бросив попытки, положил голову на крепкое плечо Ёнуна. Запах кондиционера только усилился, но еще, как обычно, пахло одеколоном и терпким запахом самого Ёнуна.
Его рука грела сквозь тонкую ткань майки, и Хичолю почти сразу же стало жарко. Он положил Ёнуну ладонь на грудь и едва нашел в себе силы, чтобы не сжать его рубашку и не впиться поцелуями в шею.
— Все будет нормально, — сказал Ёнун, потрепав Хичоля по голове.
— Да ни хера не будет нормально. Я сегодня чуть не попал в аварию из-за идиоток на такси. Они хотели еще и в офис со мной зайти, но охрана не пропустила.
Ёнун глянул на него и тут же перевел взгляд на дорогу. Его плечи отчетливо напряглись.
— Почему ты не сказал мне сразу?
— А что ты? Приехал бы меня защищать?
— Может быть, и приехал бы. Откуда ты знаешь?
— Перестань мне врать.
— Ты правда тупица, Хичоль-а, — Ёнун сжал его волосы, отчего Хичоль раздраженно вскрикнул. — Все будет нормально, слышишь? И ты можешь звонить мне всегда, если что-то случилось. И Чонсу, и Донхэ, и Донхи, будто бы мы все не поддержим тебя.
Хичоль промолчал. Дневное раздражение сливалось с неудовлетворенностью, и Хичоль больше не знал, что говорить.
Они доехали до дома в полной тишине. Хичоль пытался вздремнуть и находился где-то между сном и явью. Внутреннее напряжение так никуда и не ушло.
— В магазин заехать? — тихо спросил Ёнун, перебирая его волосы. Хичоль совсем не заметил, когда болезненная хватка превратилась в мягкие поглаживания. По шее пошли мурашки, и Хичоль подался навстречу прикосновению.
— Не надо. Дома есть еда.
Ёнун остановился на стоянке под домом у самой дальней стены, и Хичоль первым вышел из машины. Он потянулся, разминая затекшую спину. На стоянке сильно дуло, и Хичоль, решив не дожидаться Ёнуна, пошел вперед.
Он слышал шорох собственных кроссовок по бетонному полу — кроме него с Ёнуном на стоянке не было никого.
Ёнун нагнал его, когда Хичоль уже открывал дверь в квартиру. Он подтолкнул его в спину и захлопнул за собой дверь. В коридоре было темно — Хичоль не успел включить свет, — и он не видел даже очертаний Ёнуна.
Хичоль прикусил губу и решил, что больше терпеть нет никакого смысла.
Он схватил Ёнуна за грудки, прижимая его к стене, и впился ему поцелуем в сухие губы. Он подумал, что обычно он засел бы сейчас играть или просто выпил бы за телевизором, но рядом был Ёнун — живой и горячий, тяжело дышащий ему в рот и мокро целующий, которого ему хотелось всю чертову дорогу.
Руки Ёнуна скользнули под майку Хичоля, больно пройдясь по бокам, отчего Хичоль возмущенно вскрикнул, отстраняясь от Ёнуна и разрывая поцелуй. Слюна потекла по подбородку, а кожу покалывало от прикосновений.
— Сними с себя кофту, я не могу больше дышать этим запахом, — прохрипел Хичоль, облизывая губы — они тут же распухали от поцелуев и приятно ныли. Хичолю захотелось, чтобы Ёнун прикоснулся к его губам пальцами, чтобы снова целовал его, чтобы он не оставлял его губы в покое.
Ёнун стянул с себя кофту, и Хичоль коснулся его голого мягкого живота, провел руками до груди, поглаживая по гладкой коже. Он сжал его за торчащий сосок, и дыхание Ёнуна участилось.
— Почему мне так этого не хватало, Ёнун-а? — спросил Хичоль, прислонившись своим лбом к его. — Что в тебе такого особенного?
Ёнун наклонил голову и мягко поцеловал его, едва ли касаясь губ Хичоля, а потом вдруг смял их и прикусил, и провел языком, отчего по спине у Хичоля шла дрожь.
— У тебя самые классные губы на свете, — тихо сказал Ёнун. — И самые вкусные.
Хичоль хотел сказать ему заткнуться и послать к черту, потому что Ёнун бестолочь и говорит глупости, и никогда не отвечает на вопросы, и целует его в шею, отчего у Хичоля дрожат и подкашиваются ноги.
Хичоль схватился за него и укусил за шею в ответ. Ёнун громко простонал ему прямо на ухо, и у Хичоля по телу пошли мурашки.
— Только засосы не ставь, у нас кофты открытые.
— Замажут, — рыкнул Хичоль, несильно кусая его над ключицей, и в ответ Ёнун больно укусил его возле кадыка. — Ай! — Хичоль шлепнул его по плечу. — Больно же!
— Чтобы ты не кусался больше, — Ёнун схватился за края майки Хичоля и потянул ее вверх, снимая. — Я бы ее порвал, если бы ты не был такой занозой в заднице. Ты ведь несколько дней меня не будешь в квартиру пускать, если я ее порву, да?
— Перестань бред нести, — Хичоль обнял его за шею и прислонился голой грудью к Ёнуну, возбуждаясь от жара его кожи.
Он схватил его за ремень и быстро расстегнул — Ёнун не остался в долгу, стягивая с Хичоля хлопковые бриджи.
— Отнеси меня в ванную, — прошептал Хичоль, переступая через штаны.
Ёнун подхватил его на руки — Хичоль крепче вцепился ему в шею и обхватил ногами за талию — и аккуратно понес в темноте.
— Свет включи, — сказал Ёнун.
Хичоль потянулся к выключателю на стене и вздрогнул, когда Ёнун быстро укусил его за сосок.
— Ёнун!
Хичоль зажмурился от света, неприятно резанувшего по глазам, и посмотрел на Ёнуна.
— У тебя щеки красные, — улыбнулся Ёнун. Хичоль почувствовал, что к щекам прилил жар, и они явно покраснели еще сильнее.
— Дурак, — Хичоль положил руку ему на глаза, отвернул его голову, а Ёнун поцеловал его в ладонь. — С чего тебя так пробило на нежности?
— Потому что ты злая неженка.
Ёнун занес его под душ, прислонил спиной к холодному кафелю. Хичоль зашипел и прикусил губу.
— Мне холодно.
— Сейчас будет нормально.
Ёнун открыл горячую воду, и Хичоль подставил голову под теплые струи. Ёнун зачарованно смотрел на него, крепко поддерживая под зад и не позволяя встать на ноги.
— Ты красивый, Хичоль-а, — Ёнун коснулся его волос, откидывая назад прилипшие ко лбу мокрые пряди. Он провел пальцами по щеке, а потом надавил на губы.
Хичоль тихо выдохнул и приоткрыл рот, легонько целуя его пальцы. Ёнун нажал ему на нижнюю губу и провел по ней подушечкой пальца, задевая края зубов.
— Ёнун-а, — пробормотал Хичоль, и Ёнун просунул два пальца ему в рот, касаясь языка и щеки. Хичоль запрокинул голову под льющуюся воду, сомкнул губы и всосал пальцы вовнутрь.
Он смотрел, почти не моргая, на Ёнуна, посасывая его пальцы и чувствуя, как собственный член затвердел и упирается Ёнуну в живот.
Хичоль выпустил его пальцы изо рта. Щеки горели огнем, и он чувствовал себя вспотевшим, несмотря на льющуюся воду.
— Пусти меня, — попросил Хичоль. У него затекли ноги, и Ёнун опустил его на пол, придерживая за талию. Хичоль привалился спиной к стенке, пытаясь справиться с судорожным дыханием.
— Что все-таки с тобой происходит, Хичоль-а? До этого ты не заявлял о своих желаниях так открыто.
Ёнун хитро смотрел на него, и Хичоль скривил губы.
— Заткнись, Ёнун-а, — передразнил его Хичоль, — пока я тебя не выгнал.
Он взял с полочки смазку и всунул ее в руки Ёнуну.
Ёнун повернул Хичоля к себе спиной и надавил рукой на спину, заставляя прогнуться. Хичоль выгнулся, чуть шире разводя ноги. Вода приятно била по разгоряченной спине.
Они не трахались с того самого пьяного первого раза, и Хичолю было немного стыдно и неловко. А представить, в каких они сейчас отношениях, и вовсе не получалось.
Теплые ладони Ёнуна прошлись по его ягодицам, отчего кожа покрылась мурашками, а потом пара пальцев скользнула между них, надавливая на дырку.
— Я в первый раз вижу тебя на свету, — прошептал Ёнун, поцеловав его в спину.
У Хичоля вспыхнули даже уши. Он не был стеснительным, ему всегда нравилось собственное тело, и он не стеснялся своих партнеров, но это был Ёнун, которого он знал почти всю жизнь, Ёнун, который вечно говорил то, что думает.
— И как тебе? — хрипло спросил Хичоль.
Ёнун без предупреждения вставил в него до конца сразу два пальца, и Хичоль весь сжался от жалящей боли. Чертов Ёнун, неужели он думал, что Хичоль останется растянутым с их прошлого раза?
— Мне нравится, — сказал Ёнун и развел пальцы, растягивая Хичоля сильнее. — У тебя отличная задница, Ким Черри, — он погладил его по ягодице и шлепнул.
— Ёнун!
— Ты хочешь сказать, что у тебя не отличная задница? — хохотнул Ёнун.
— Я ненавижу, когда ты меня так называешь.
— Как?
— Не заставляй меня это повторять.
У Хичоля не поворачивался язык сказать, что ему нравится эта дурацкая кличка. В ней было что-то игривое, и ляпнуть такое был способен только Ёнун.
— Признайся, что ты обожаешь, когда я так говорю.
Ёнун с трудом просунул в него еще два пальца, и Хичоль не смог сдержать приглушенного болезненного вскрика. В дырке жгло, и Хичоль чувствовал себя переполненным, но потом Ёнун медленно задвигал пальцами, и боль стала постепенно уходить. Хичоль задышал ртом от разливающегося ощущения тепла. Член заныл от возбуждения.
— Я тебя ненавижу, Ёнун-а, — выдохнул Хичоль.
Ему хотелось, чтобы Ёнун в конце концов вставил в него член и трахал быстрее, хотелось вертеть бедрами, а еще лучше — залезть на Ёнуна сверху, не давая ему никакой свободы.
— Да? — Ёнун больно укусил его под лопаткой и вытащил из него пальцы.
— Ёнун-а!
— Хочешь, чтобы я тебя трахнул, Ким Черри?
— Хочу, — у Хичоля сорвался голос, и он едва смог это произнести.
Хичоль облегченно выдохнул и затаил дыхание, почувствовав толстую горячую головку чужого члена, проталкивающуюся в него.
Ёнун не стал церемониться и вставил член в него до конца, схватил за бедра, натягивая на себя, и задвигался медленными сильными толчками.
Хичоль привалился к стенке, с трудом держась на дрожащих ногах. По ванной эхом разносились шлепки их тел и тяжелое дыхание обоих.
— Ёнун, подожди, — Хичоль оперся рукой о стену и обернулся к нему.
— Да ты издеваешься, — Ёнун замер.
— Я хочу лицом к тебе.
Хичоль снял себя с члена и развернулся к Ёнуну. Он привалился спиной к нагревшемуся влажному кафелю и посмотрел на него через прикрытые глаза. Член Ёнуна стоял почти ровно, немного загнувшись вверх к животу, — влажный, ярко-красный, со вздувшимися венами. Хичоль взял его за член, несколько раз проведя по горячему стволу.
— Тебе так нравится меня дразнить? — прошипел Ёнун, сжав кулаки.
— Ты не представляешь как.
Хичоль отпустил его, забросил одну ногу ему на талию, и Ёнун подхватил его за вторую, снова поднимая вверх и прислоняя к стене. Ёнун придвинулся к нему ближе, член уперся Хичолю между ног, а вода лилась прямо Ёнуну на голову.
— Тебе же было так неудобно, — сказал Ёнун ему в губы, только прикасаясь, но не целуя.
— Мне и сейчас неудобно. Но я хочу тебя видеть.
«И чтобы ты смотрел на меня и не думал о ком-то другом», — хотел сказать Хичоль, но вовремя прикусил себе язык. Он обнял Ёнуна за шею, зарылся пальцами в мягкие влажные волосы на затылке и мокро поцеловал его.
Он взял Ёнуна за член и направил его в себя, тихо простонав, когда Ёнун вставил ему до конца.
Хичоль запрокинул голову, подставляя шею под жалящие поцелуи и несильные укусы. Ёнун больно схватил его за ягодицы, вбиваясь в него сильными размеренными толчками.
Дышать было тяжело, воздух был влажный и горячий, от их с Ёнуном кожи шел пар, и Хичоль задыхался. Он вцепился Ёнуну в волосы, дышал открытым ртом и срывался на тихие стоны и вскрики, от которых становилось стыдно.
— Быстрее, Ёнун-а.
Ёнун передвинул ему руки на спину, уткнулся лицом в мокрую шею — он не кусал уже, только тяжело дышал, щекоча чувствительную кожу.
От толчков задница Хичоля горела огнем, дыхание сбилось, а каменно-твердый член терся о мягкий живот Ёнуна. Хичоль вымученно застонал. Невыносимо хотелось кончить, но никак не получалось.
Хичоль захныкал и завертел бедрами, пытаясь привлечь внимание Ёнуна. В горле так пересохло, что говорить почти не осталось сил.
— Ёнун-а, — прохрипел Хичоль, обессилено положив голову ему на плечо. — Потрогай меня.
Ёнун обхватил его член, и Хичоль крупно вздрогнул. Его бедра затряслись, и он кончил, прикусив Ёнуна за плечо. Он почти тут же обмяк и только чувствовал, как Ёнун методично вбивается в него, как в дырке снова гадко хлюпает, как Ёнун громко сопит. Хичоль мягко прикоснулся губами к его шее и сжал дырку настолько сильно, насколько получилось.
Ёнун простонал, крепко прижал Хичоля к себе и замер, кончая в него. Хичоль поджался от ощущения того, что из него вытекает, даже несмотря заполняющий его член.
Дырка Хичоля произвольно сжималась, и Ёнун вцепился в него, не двигаясь. Он пытался отдышаться, а у Хичоля слипались глаза. Он был совершенно вымотанным, и в голове было пусто. Ему было тепло и спокойно, и безопасно в объятиях Ёнуна. Затекшие ноги болели, но двигаться не было никаких сил.
Ёнун вытащил член из него и помог Хичолю стать на ноги. Ноги тряслись и подкашивались, и Хичолю пришлось опереться о его плечо. По бедру текла теплая густая струя спермы, и у Хичоля по спине пробежали мурашки.
— Ты снова в меня спустил, — запричитал Хичоль, пока Ёнун намыливал ему грудь.
— Боишься залететь?
— Ёнун-а! — Хичоль шлепнул его по рукам. — Где ты понабрался этих идиотских шуток? Это все, чему тебя армия научила?
— Но ты сам согласился трахаться без презерватива, к чему претензии?
Ёнун снова скользнул ему руками по груди, намыливая, очерчивая красные следы от своих укусов и быстро ополаскивая его, сняв душ с фиксатора.
Хичоль позволил ему вертеть себя как угодно. Сил не осталось никаких, и в голове все было как в тумане — даже про себя было страшно произнести, что они трахаются. Непривычно. Дико.
Страшно подумать, что Ёнун его метит, как может, что шея у Хичоля в засосах, что на заднице синяки, что ощущения его спермы в заду не проходит несколько дней, и ему кажется, что от него всегда пахнет Ёнуном, и каждый может это почувствовать.
— Я хочу есть, — сказал Хичоль, когда Ёнун вывел его из душа и закутал в махровый халат. Сам Ёнун повязал вокруг бедер полотенце и даже толком не вытерся.
Они устроились на кухне, не включив основной свет, небольшие светильники горели только над плитой и раковиной. Шторы были не задернуты, и Хичоль сел возле окна, выглядывая на улицу. Машин на дорогах почти не было, но город продолжал светиться яркими огнями.
Хичоль привалился головой к стене, от послеоргазменной неги клонило в сон. Он наблюдал за Ёнуном, на которого падал косой свет с раковины, остро очерчивая его лицо.
Ёнун заглянул в холодильник, но в нем были только пара бутылок пива и сырые яйца.
— Я покупал рамён пару дней назад, но не помню, остался ли, — бросил Хичоль. В животе у него громко заурчало, и он сильнее закутался в халат, смутившись.
— У тебя даже кимчи нет. А говорил еще, что еда есть.
Ёнун поставил кастрюлю с водой кипятиться на печку, подошел к Хичолю и обнял его за плечи. Хичоль откинул голову ему на теплый живот, вдыхая запах геля для душа и терпкого мускуса.
— Ты же не голодаешь? — тихо спросил Ёнун, чуть сжав его плечи.
— Я в основном покупал еду на улице. Не было времени готовить или чем-то запасаться.
— Ты так заработаешь себе кучу болячек.
— Будто бы до службы я питался лучше, — хмыкнул Хичоль.
К его плечу и шее прижимался мягкий член Ёнуна, скрытый только тонким полотенцем. Хичолю казалось, что кожа в месте прикосновения у него нагрелась и почти полыхала, а к щекам снова прилил жар.
Хичоль сам был противником обсуждать того, что происходило между ними, но чем больше проходило времени, тем больше это казалось необходимым.
Его так и подмывало спросить Ёнуна, когда тот успел распробовать парней, и не кувыркался ли он с Тукки, и кто для него теперь Хичоль.
— Какой рамён ты будешь? — прервал его мысли Ёнун.
Он отошел от Хичоля и ковырялся в верхнем шкафу, выуживая одну пачку рамёна за другой. Хичоль глянул на настенные часы — был час ночи, а значит, уже десятое число, и у Хичоля наступил день рождения.
— Обычный мне сделай, — недолго думая, Хичоль встал и обхватил Ёнуна за талию. Тот вздрогнул сначала, удивленно зыркнул на Хичоля.
— Ты чего?
— На часы посмотри.
Хичоль положил голову ему на плечо — на какой-то миг он подумал, что ему в жизни не было так спокойно, как сейчас с Ёнуном.
— Ох, хён, — Ёнун обескуражено выпятил нижнюю губу, и Хичолю захотелось улыбнуться и по-дурацки захихикать. — Я совсем забыл.
— Как можно забыть про день рождения собственного хёна? — возмутился Хичоль и ткнул его под ребра.
— Ты затрахал меня до смерти, чему ты удивляешься?
Улыбка Хичоль погасла, он забыл на мгновение, о чем хотел поговорить с ним, и теперь это снова навалилось. Он не подал виду и погладил Ёнуна по мягкому животу, пытаясь успокоить самого себя.
Хичоль наблюдал, как Ёнун распаковывает рамён, бросает его в кастрюлю и перемешивает. Запахло специями, и Хичоля замутило — ему в жизни не становилось плохо от рамёна, а тем более от его запаха.
— Я не буду есть, — сказал Хичоль. Настроение резко испортилось, и на еду не хотелось даже смотреть.
— Ты издеваешься, хён? — Ёнун выключил плиту и развернулся к Хичолю. — Эй, тебе плохо? — он погладил Хичоля по щеке, но тот отмахнулся.
— Мне перехотелось, — пожал плечами Хичоль.
— Что я опять не так сказал? — Ёнун вздохнул, и глаза у него погрустнели. Хичоль отвел взгляд и выпалил, не успев одернуть себя:
— Зачем ты со мной трахаешься? Зачем возишься? Я тебя не узнаю, Канин.
Ёнун замер на мгновение, криво улыбнулся и нервно провел по собственным волосам.
— Разве мы уже не говорили об этом? Или тебе все надо разжевывать?
— Да мало ли, что ты говорил, когда мы собирались трахаться. Может, тебе острых ощущений захотелось, Ёнун-а?
Ёнун смотрел на него настолько неверяще, что Хичоль успел пожалеть о своих словах, но не нашел в себе сил остановиться. Хичоль не группиз, не фанатка, черт дери, он даже не просто друг, и если Ёнун его посмеет сравнить хоть с кем-то, то Хичоль больше никогда не пустит его в свой дом.
— А по мне видно, что я соскучился по скандалам? Или что мне нечего делать? У нас завтра концерт в Каннаме, и с самого утра у нас репетиция, а я какого-то хера торчу здесь с тобой.
— Зачем ты приезжаешь? — Хичоль смотрел ему прямо в глаза. Ёнун загораживал собой свет от светильников над раковиной, и его глаза были почти черные, колючие от злости.
— Потому что ты мне не безразличен. И тебе достаточно сказать один раз, если ты хочешь, чтобы я больше не приезжал.
— А Чонсу тебе тоже был не безразличен?
— А при чем тут Чонсу? — Ёнун выглядел искренне удивленным.
— Разве ты не увивался за ним точно так же? Не трахал нашего милого Тукки?
Хичоль охнул, когда щеку обожгла несильная пощечина — кожу все равно тут же болезненно запекло. Ёнун грузно дышал и смотрел на него так зло, что Хичоля окатило холодом.
— Пошел вон! — выкрикнул Хичоль и хотел уйти с кухни, но Ёнун схватил его руки и притянул вплотную к себе. Хичоль завертелся, пытаясь вырваться, попытался ударить его, но Ёнун сжал обе его руки и повел в спальню.
— Ты такая тупица иногда. Что ты себе навыдумывал? Какой к чертям Тукки?
Хичоль тяжело пыхтел, все еще норовя вырваться. Ёнун довел его до кровати и бросил на нее, тут же придавив собой сверху и заведя Хичолю руки за голову.
— Какого хера, Хи?
— А что тогда? Или ягодка вдруг созрела, ты увидел во мне скрытый потенциал и решил, что со мной можно взять и потрахаться?
— Ты первый предложил, — просто сказал Ёнун.
Хичоль тяжело задышал, закрыл глаза, чувствуя, что сейчас разревется.
Он всегда предлагал первым. Если не считать девчонок из клубов, но они точно не те, с кем бы Ким Хичолю хотелось заводить хоть какие-нибудь отношения.
Он предлагал первым, и это ни разу не вылилось ни во что хорошее. Хичоль был готов цепляться за любой вариант, его дурное сердце умудрялось влюбляться быстрее, чем он успевал осознать.
Ёнун всегда был рядом. Ёнун был из тех, о ком обычно думаешь, что в него ты мог бы влюбиться, но не влюбляешься. Хичоль мог бы влюбиться в Ёнуна еще до дебюта, может быть, он и влюбился в него тогда и не осознал этого, не нашел сил себе признаться. А может быть, он тогда и не думал об этом, и не чувствовал себя так — рядом были другие, рядом был Хангён, и влюбляться в Ёнуна не было никакой необходимости.
Хичоль пошевелил руками, дотянулся кончиками пальцев до ладоней Ёнуна и погладил. Хватка разжалась, и Хичоль сцепил свои руки с Ёнуном в замок.
Черт его знает, когда он поменял свое отношение к Ёнуну, менял ли он его вообще. Мысли о чувствах только еще больше путали.
— А еще хён называется, — прошептал Ёнун, и у Хичоля пошли мурашки по спине от его сиплого голоса. Он отпустил ладони Хичоля, тяжело повалился рядом с ним и притянул к себе в горячие объятия. — Слушай, я не знаю, как это все назвать. Я не знаю, что с нами будет. Ты же сам не любишь загадывать, разве нет?
— Не люблю, — Хичоль говорил в нос от подступивших слез.
— Какая разница, кто у меня был когда-то? Я сейчас с тобой, хён, и я не собираюсь никуда деваться.
Они лежали в полной темноте. На кровать запрыгнул кто-то из кошек — Хичоль был почти полностью уверен, что это Хибом, который упал у них в ногах и принялся вылизываться.
— Или ты боишься? — спросил Ёнун тихо-тихо, мягко гладя Хичоля по голове.
— Ничего я не боюсь, — процедил Хичоль сквозь зубы.
Он боялся, боялся до дрожи.
Не того, что о них кто-то узнает — хотя и этого тоже, — а того, что Ёнуну он может разонравиться. Им по тридцать лет, и вдруг Ёнуну захочется завести семью? Хичоль уже прекрасно знал, как меняются друзья, когда заводят любовников, а потом — семьи.
Он не собирался спрашивать с Ёнуна обещаний, не хотел клятв в вечной любви, потому что не верил в них, потому что сам не знал, чего он впоследствии хочет. Хичолю только хотелось, чтобы Ёнун так же приезжал к нему по вечерам, чтобы они вместе ели, дурачились и трахались, и, может быть, через какое-то время Хичоль сможет понять все, что не может понять сейчас.
— Я буду с тобой, пока ты меня сам не прогонишь, — сказал Ёнун, не переставая гладить его.
— Я уже тебя прогнал.
Ёнун тяжело вздохнул и хмыкнул:
— Ты понял, о чем я говорил, перестань придуриваться. Когда ты скажешь мне, что я тебе не нужен…
— Ты мне не нужен, — Хичоль прикусил щеку и замер в ожидании.
— Сложный ты, хён, — Хичоль слышал, что Ёнун улыбается.
— А если это правда? Почему ты не хочешь верить мне на слово? Ты мне не нужен, Ёнун.
— Ты такой вредный, — выдохнул Ёнун и перестал его гладить. — Только веревки из меня и вьешь.
— Я не буду просить тебя остаться, — сказал Хичоль. — Делай, как хочешь.
● ● ●
вторник, 15 июля 2014
Realy-realy-good-song-choise©Francisco Gomez
Название: Космический корабль «Юность»
Оригинальное название:Teenage spaceship
Автор: roebling
Переводчик: Susumi Shin
Артеры: Merle: ), KonaYuki
Разрешение на перевод: получено
Фэндом: B.A.P
Пейринг: Чунхон/Чоноп
Рейтинг: PG
Жанр: AU – Science fiction, Robots
Предупреждения от автора: Романтические отношения между роботом и живым существом
От переводчика:Огромное спасибо моим артерам Merle: ) и KonaYuki, было здорово <3 Отдельное спасибо KonaYuki за то, что помогала вообще во всем, благодаря ей это было и весело и интересно.
Автор этого текста - чудесный человек, сам текст - такой же чудесный. Очень надеюсь, что не испортила. Всем приятного^^
Саммари:Его имя Чунхон, и он — андроид класса Zero-G Emotional Load Optimizer, модель 1015XCIV. Андроиды класса ZELO спроектированы для обеспечения эмоциональной стабильности среди экипажа, находящегося в состоянии биостаза на протяжении длительного межгалактического космического путешествия. Чунхон присвоен космическому кораблю Капитана Бан Ёнгука по курсу с Мато (планета 01TU77A#, классификации 13532) на Землю (планета B12AP224, классификации 98939).
Он открывает глаза и первое, что он видит — первое, что он видит вообще — громадный золотой шар планеты Мато, удаляющийся в беспросветное полотно космоса. Он закрывает глаза и открывает их снова.
Его имя Чунхон, и он — андроид класса Zero-G Emotional Load Optimizer, модель 1015XCIV. Андроиды класса ZELO спроектированы для обеспечения эмоциональной стабильности среди экипажа, находящегося в состоянии биостаза на протяжении длительного межгалактического путешествия. Чунхон присвоен космическому кораблю Капитана Бан Ёнгука по курсу с Мато (планета 01TU77A#, классификации 13532) на Землю (планета B12AP224, классификации 98939).
Он знает это все, не понимая как. Знания длиною в жизни погружены в его гудящую операционную систему.
Каждый андроид класса ZELO поставляется со стандартной базой данных практических знаний в 15,3 терабайта, содержащей комплект самой необходимой информации непосредственно для его или ее миссии. Дополнительные комплекты информации доступны для загрузки по запросу.
О. Его руководство пользователя. Он тянется — не понимая как, просто делает это — и дотрагивается до вибрирующего мерцающего потока информации, по сравнению с которым то, что он ощущал в своей голове раньше, кажется совсем незначительным. Если он впитает это, вся вселенная будет внутри него. Там столько всего...
~ Не так быстро, малыш ~
Голос рокочет и он повсюду. Чунхон садится (так это тело!) и оглядывается по сторонам. ZELO модели XCVI стандартно поставляются с улучшенными и более реалистичными рефлексами.
На его жестком диске каталог из тысяч потоков, и там нет ничего, что походило бы на эту маленькую стерильную комнату. Он один.
— Капитан... капитан Бан Ёнгук? — он уже знает, как разговаривать, но звук собственного голоса пугает его.
~ Не-а. Попробуй снова ~
Этот голос совсем не похож на его собственный (естественного тембра, пусть он и способен к вокализации на громкости и скорости, невозможных для существ из плоти и крови). Этот голос в его голове.
— Ты... ты Мато, так ведь?
~ Воу, вас выпускают смышлеными нынче. Верно, я главный компьютер космического корабля Мато. Обычно меня называют программа-администратор Кан, но ты можешь звать меня хен. Мы ведь семья, ты и я. ~
Чунхон кивает.
— Приятно познакомиться с тобой, хен. Я уверен, мы станем очень хорошими друзьями, - его программа поясняет, что знакомство важный первый шаг в создании эмоциональной близости.
~ Конечно, станем, но только если ты не поджаришь себя в попытке снести всю базу данных через пять минут после загрузки. ~
Чунхон кусает губы. Его программа указывает, что это подходящая реакция на легкий упрек. У этого темного водоема в его сознании есть границы. Теперь он чувствует их. В нем еще достаточно много свободной памяти — биты информации рикошетят в глубокой нише открытого пространства — но границы есть. Вытянуть всю информацию из базы данных... это как поместить океан в наперсток.
— Мне жаль, хен. Я больше так не буду.
~ Я знаю, что не будешь. Ты умный, Чунхон. А теперь, почему бы тебе не взглянуть на планировку моего прекрасного корабля? Ты уже знаешь, что где находится, но все выглядит иначе, когда видишь собственными глазами. По крайней мере, мне так говорили. ~
Мато совсем не такой, как остальные космические корабли. Так думает Чунхон. У него есть базовая информация о большинстве космических кораблей высшего класса, и хотя Мато не такой быстрый и не такой большой, как некоторые, он элегантен. Он разработан, чтобы вместить в себя команду из восьми человек, но для этой миссии он дает приют только пятерым. Его коридоры обшиты панелями из приятных керамических композиций, ярко выкрашены в розовый, красный, голубой, зеленый, желтый и белый. Общие помещения и каюты хорошо оборудованы и совпадают со всеми стандартами, описанными в руководстве по каютам установленного образца для межгалактических путешествий. В кабине экипажа над приборной доской огромные окна, через которые можно увидеть тысячи звезд. Это забавно. Чунхон знает название и историю каждой из них, но все равно любит сидеть там и смотреть.
В конце коридора — герметизированная дверь с маленьким окошком, которое блестит холодным синим светом. За этой дверью глубоко в биостазе спит команда корабля.
Путешествие с Мато на Землю длится предположительно 4,6 стандартных галактических лет, на скорости 0,6 от скорости света. Что приравнивается к 437 земным годам.
Народ Мато – долгожители, но все равно, как считает Чунхон, это длинный срок.
Большинство этого времени команда спит. Они просыпаются поочередно и проводят 0,5 галактических лет вне биостаза. Затем возвращаются обратно на оставшуюся продолжительность путешествия. Капитан Бан Ёнгук бодрствует два цикла: первый и последний. Вся суть назначения Чунхона – предоставить команде эмоциональное товарищество уровня разумного существа во время их бодрствования. Это важная задача. Много хороших ребят лишилось рассудка до внедрения андроидов класса ZELO.
Идет четвертый земной год после загрузки Чунхона, они только пролетели рукава родной галактики Мато в холодную пустоту глубины космоса. Сидя в кресле капитана у приборной доски, Чунхон смотрит на исчезающие в дали спиральные рукава и сверкающее сердце галактики. Они достигают максимальной скорости.
Он слышит что-то, чего не слышал никогда раньше: что-то вроде свистящего «бип-бип», разлетающегося громким эхом.
— Хен, что это?
~ Хмм, я разве не говорил? Сегодня просыпается Гукки. ~
— Гукки? — Чунхон просматривает имеющиеся у него био-демо файлы на команду. — Капитан Бан Ёнгук.
Информация о стандартах речи указывает, что Гукки – уменьшительно-ласкательное обращение, оно не уместное для употребления подчиненными.
~ Верно, мелкий. Гукки достаточно поспал. Будильник сработал. ~
Чунхон не нервничает, но резервный процессор приходит в действие, и ему не по себе. Это то, ради чего он здесь: быть другом капитану Бан Ёнгуку и его команде. Его программирование устойчиво к ошибкам, и он не сомневается, что будет способен предоставить им положенное товарищество, но... но. В его руководстве пользователя есть целый раздел «Отказ, Обида и Опасение: Ответы и Подходы по Улучшению Отношений Андроид-Человек», в который он даже не заглядывал. Он надеется, что ему никогда не придется им воспользоваться.
Но ему любопытно — он никогда не видел настоящего человека.
Дверь в холл со свистом отъезжает. В проходе стоит мужчина роста выше среднего, он вытягивает руки над головой и произносит:
— О, Кан, я смотрю, ты не затащил нас в черную дыру, пока я был в отключке. Спасибо.
~ На здоровье. ~
Капитан Бан Ёнгук подходит к одной из консолей и с наработанной легкостью увеличивает карту звездного неба. Он наклоняется ближе, чтобы изучить ее, бормоча что-то себе под нос.
Чунхон сидит совсем неподвижно. Уместно подождать, пока субъект попытается инициировать контакт.
~ Не хочешь поздороваться с нашим новым другом? ~
— Хмм? — Ёнгук поднимает глаза. Программа распознавания лиц Чунхона выдает ему самую разную информацию, в которой раньше он никогда не нуждался. Ёнгук удивлен — расширенные глаза и приоткрытый рот означают именно это. — А! Ты, наверное, ZELO.
Он улыбается Чунхону, очень широко, выставляя напоказ зубы и десна. Программа говорит, что это хороший показатель искренности.
Чунхон встает.
— Здравствуй, капитан Бан Ёнгук. Очень приятно познакомиться с тобой. Меня зовут Чунхон. Я андроид класса ZELO, модель 1015XCVI. Мне не терпится обеспечить тебя и твою команду реалистичным эмоциональным товариществом. Я функционально улучшен по сравнению с предыдущей моделью андроидов класса ZELO. Моя библиотека человеческих характерностей полностью обновлена...
Енгук смеется:
— Воу, — произносит он, — приостановись-ка, мелкий, — он качает головой. — Кан, ты его чему учил, а?
~ Я учил его? Чему я могу его научить? Я просто большой мозг в коробке...он практически один из вас. ~
Возможно, Чунхон сделал что-то неправильно, он только не уверен что. Его представление было слово в слово из руководства пользователя.
Енгук поворачивается к нему и протягивает руку. Чунхон смотрит на нее и начинает шестерить свою библиотеку. Точно. Рукопожатие — общепринятый способ приветствия при новых и случайных знакомствах. Он протягивает собственную.
Они пожимают руки. Ладонь Енгука прохладная и мягкая, она совсем не отличается от ладони Чунхона, хотя он знает, что его кожа — всего лишь силиконовый полимер.
— Приятно познакомиться, Чунхон, — говорит Енгук. — Кан когда-нибудь упоминал о такой штуке как дыхание?
Енгук (хен считает, что «капитан Бан Енгук» звучит слишком напыщенно), наверное, самый приятный человек, которого Чунхон когда-либо встречал, даже если он больше никого и не знает. Енгук очень умный и хороший капитан, и Чунхон не первый ZELO, с которым он знаком.
— Ты очень хорошо справляешься, — говорит он. — Дышать во время разговора... откуда ты мог это узнать? Всем нужно немного практики.
Они находятся в общей комнате. Енгук-хен закончил тренировки (он объясняет, что люди не рождаются с титановыми мышцами: они должны тренировать их, чтобы сделать крепкими) и сейчас отдыхает.
— Я знаю, — отвечает Чунхон. — Я уверен, что об этом сказано где-то в руководстве. Я должен был заметить это.
Енгук пожимает плечами.
— Быть человеком действительно тяжело, Чунхон. Поверь мне. Я уже довольно долго занимаюсь этим и до сих пор не очень-то хорош.
Чунхон не понимает, как это может быть правдой. У него есть полная информация о физиологических и психологических заболеваниях, и Енгук не демонстрирует никаких симптомов. Кажется, что он очень здорово справляется с задачей быть человеком.
— Ты кажешься полностью здоровым, хен, — говорит Чунхон. Это комплимент. В руководстве пользователя сказано, что людям нравятся комплименты.
Но улыбка Енгука сдержана.
Чунхон хмурится.
— Извини, я что-то не то сказал?
Енгук качает головой.
— Нет, Чунхон, все хорошо. Немного странно, но хорошо. Спасибо.
Чунхон смотрит на свои колени. Он не пытался показаться странным. Он не хочет, чтобы команда испытывала стресс, потому что его попытки взаимодействия не соответствуют их ожиданиям. Но, все же, Енгук — капитан, и он сказал, что все в порядке.
- Мне кажется, взаимодействовать с людьми должно быть гораздо тяжелее, чем взаимодействовать с чем-то, как я или Кан-хен, - говорит он.
Енгук кладет свою руку на руку Чунхона.
- Ты тоже человек, понимаешь? Просто немного другого вида, вот и все.
Чунхон улыбается. Он знает, что это неправда, но ничего страшного, если Енгук-хен хочет в это верить.
Чунхон столько всего узнает от Енгука.
Он учится управлению Мато. Кан-хен олицетворяет вершину совершенства и умудренности, он способен на обработку таких объемов информации, что центральный процессор Чунхона нагревается при одной мысли об этом. Но все равно есть много вещей, которые он не в состоянии сделать самостоятельно.
~ Руки, мелкий. В мире множество всего, что наличие тела сделало бы возможным. Я всего лишь сижу здесь в матрице из проводов и микросхем. Ты можешь выбраться и потрогать вещи. ~
Чунхон смотрит на свои руки. Он запрограммирован воспринимать человекоподобную физиологию как само собой разумеющееся, но, сфокусировавшись на них, он, наконец, осознает, на что он благодаря им способен. Он может поднимать огромные и крошечные вещи и передвигать их, даже не задумываясь об этом. Встроенные в кожу микросхемы передают сведения о температуре и текстуре предмета. Он достаточно сильный, чтобы погнуть большинство легких металлов, но он также способен контролировать силу — быть нежным, чтобы держать Енгука за руку.
Енгук хлопает его по плечу.
— Они классные, да? А теперь давай я покажу, что ты будешь делать этими руками.
Чунхон рад, что у него есть руки, чтобы помочь сменить фильтры из водорослей, которые помогают перерабатывать воздух для команды, но если быть совсем уж честным, ему не сильно нравится это занятие. Ему не нравится запах водорослей.
Еще Енгук рассказывает ему о миссии.
— Когда умерла первая птица Ыак, никто не заподозрил неладного, — он смотрит в пол, пока говорит, и тон его голоса низкий. Чунхон понимает, — это значит, что тема болезненна и неприятна для Енгука. — Но потом погибли еще, и никто не мог понять, почему. Энергию стали выдавать посуточно, как паек. Маленькие города остались совсем без света.
Чунхон кивает, хоть и не до конца понимает, о чем Енгук толкует.
— Наместник короля дал распоряжение создать отряды — ученые и воины, капитаны космических кораблей и люди, которые работали над заботой и охраной птиц. Некоторые были отправлены на поиски других источников топлива на орбиты планет, об обитателях которых были хоть какие-то сведения. А некоторые все еще на Мато — работают над разведением и сохранением птиц, — он качает головой. — Были там... по крайней мере, когда мы улетали.
— Вы уже очень давно не были дома, — говорит Чунхон. Его программа утешения рассчитана на работу от ответной реакции. Енгуку не нужно, чтобы его утешали, так что у Чунхона нет информации, будет ли этот подход удачным. — Ты, должно быть очень скучаешь по дому и семье, но я знаю, что они гордятся тобой, гордятся тем, что ты делаешь для своего народа.
Енгук улыбается ему и качает головой.
— Моя семья здесь, — говорит он, стукнув одну из консолей.
~ Следи за руками, Гукки. ~
— Извини, хен, — он похлопывает то место, по которому только что ударил.
Чунхон кивает. Ничего из его информации о рядовых семейных структурах на планете Мато не объясняет родство с космическим кораблем.
— Машина в семье — это нормально?
Енгук усмехается.
— Нет. Но в том, чем мы занимаемся, вообще нет ничего нормального. Я уже давно с Каном и с большинством команды, так что даже если они мне не семья по крови, они моя семья по выбору.
— О.
Чунхон не знал, что с семьями такое работает. Он задается вопросом — кто-нибудь когда-нибудь выберет его быть чьей-то семьей?
Еще Енгук-хен учит его сну. Это случается почти сразу.
Они сидят в общей комнате. Енгук не спеша ест свой паек. Играет музыка, которую он так любит слушать. Руководство пользователя советует это времяпрепровождение как средство релаксации и наслаждения. Чунхон запрограммирован на самые разные формы выражения музыкальности.
Енгук отодвигает от себя тарелку и откидывается назад. Он закрывает глаза, открывает рот и произносит странный звук.
Зевок - объясняет Чунхону библиотека человеческих характерностей. Это означает, что Енгук устал.
— Ты устал, — говорит Чунхон. — Тебе нужно отдохнуть.
Енгук кивает:
— Да, ты прав, спасибо.
Он кладет недоеденную еду в машину переработки и нажимает что-то на панели управления рядом с одной из дверей, которые Чунхону еще не приходилось открывать. Он не может входить в каюты экипажа без явного приглашения.
Он не встает из-за стола.
Енгук останавливается в дверном проеме и оглядывается через плечо.
— Ты остаешься?
У Чунхона нет подходящего ответа на этот вопрос.
— Куда бы ты хотел, чтобы я пошел, Енгук-хен?
Енгук улыбается своей излюбленной широкой улыбкой, выставляя десны напоказ.
— Извини, Чунхон, я иногда забываю, как ты молод. Мы не полностью укомплектованы, но есть свободные каюты. Если хочешь, ты можешь занять одну.
У Чунхона совсем немного вещей. У него есть одежда – руководство пользователя советует оставаться одетым, чтобы не подчеркивать некоторые анатомические отличия андроидов класса ZELO от людей из крови и плоти. У него никогда не было ничего другого.
— Я хотел бы.
Енгук предложил — было бы невежливо отказаться.
И... Чунхону кажется, что он действительно этого хочет.
Он встает и подходит к дверному проему. Енгук дает ему пройти первым. Пять дверей закрыты, три — открыты. Енгук останавливается возле первой открытой двери.
— Это твоя каюта, идет? Никто из нас не зайдет в нее, если ты не захочешь.
Чунхон кивает и заглядывает внутрь. Комната не больше четырех метров на четыре. У стены — контейнер для отходов с несколькими отделениями, и полки у другой. Около дальней стены — платформа, укрытая тканью.
— Хен, — спрашивает Чунхон, — а это зачем?
Енгук кладет руку ему на плечо.
— Это кровать.
— Оооо, — у Чунхона есть представление о кроватях, но вещи на корабле выглядят не так, как на Мато. Иногда тяжело сообразить, что он видит. — Кровать. Мне полагается спать на ней?
Енгук кивает.
- Ты же знаешь, как спать?
Чунхон качает головой. Он знает, что написано в руководстве пользователя, но еще ни разу не делал этого. Это кажется таким странным — просто выключить себя? Куда же он пойдет? А что если он не вернется?
— Это приятно, — отвечает Енгук. — Мне нужно спать. Думаю, тебе тоже понравится.
Чунхон кивает. Хорошо. Енгук хочет, чтобы он спал.
— Мне сделать это сейчас?
— Можешь сделать это сейчас, — говорит Енгук. Чунхон чувствует облегчение. Он знает, что делать по отношению к людям, о которых он заботится, но совсем не знает, что нужно ему самому. Он андроид. Ему не особо то и нужно делать что-то для себя.
Чунхон входит в комнату и садится на кровать. Она не сильно мягкая, но немного пружинит. Ткань сверху приятная на ощупь. Одеяла. Вот что это. Одеяла и подушка.
— Все правильно? — он знает, что нет — он не привел в действие программу сна, но это страшно.
Енгук качает головой.
— Давай я помогу?
Чунхон кивает. Енгук заходит в комнату. Он поднимает Чунхона, а потом откидывает одеяла.
— Теперь ложись.
Чунхон ложится. Он провел совсем немного времени в горизонтальном положении с момента загрузки. Это странно, но не неприятно. Подушка баюкает его голову.
Енгук кивает.
— Я сплю так, — говорит он. — Я не знаю, как удобно тебе, но мне подходит.
Чунхон смотрит на белый потолок. Маленькие вспышки света так приятно мерцают.
— Если я засну, — говорит он, — как я узнаю, когда просыпаться обратно?
Енгук улыбается ему.
— Ты просто откроешь глаза и снова окажешься здесь.
— О, — огоньки продолжают мигать. Енгук отходит к двери. — Хен, как думаешь, ты мог бы остаться, пока я не усну, чтобы убедиться, что я никуда не уйду?
Енгук снова улыбается.
— Да, могу, — говорит он и садится на пол рядом с кроватью. Он берет руку Чунхона в свою. — Я держу тебя за руку. Ты никуда не уйдешь.
— Спасибо, хен. Теперь я буду спать.
Чунхон приводит программу сна в действие. Несколько секунд он чувствует, как все замедляется: программы закрываются, гудящие винты внутри его тела останавливаются, датчики осязания остаются включенными. Рука Енгука все еще в его руке. Программа завершается. После — пустота.
Он просыпается через шесть часов. Глаза открыты. Он вернулся.
— О, — вслух произносит Чунхон, — вот что значит сон.
Он замечает, что рука Енгука все еще в его собственной. Он поворачивается. Енгук сидит на полу, но голова лежит на кровати. Он, должно быть, спит: его глаза закрыты, пульс и частота дыхания очень низкие.
Чунхон улыбается. Ему больше не нужно спать, но он не хочет тревожить Енгука. Поэтому он остается в кровати — он не раздумывает ни над чем и не просматривает руководство пользователя, просто лежит, чувствуя себя так необычно хорошо.
Они проводят очень много времени вместе, хотя и не кажется, что слишком много — не для Чунхона, который понимает время только как изменение цифр на часах, и, ему кажется, не для Енгука тоже. Они проводят много времени вместе, но их путешествие еще длиннее, и однажды время Енгука истекает.
~ Завтра важный день. Приготовься, Гукки ~
— А что завтра? — Чунхон хмурится. Только четыреста двадцать девятый стандартный галактический день с их отбытия от Мато.
~ Гукки уходит ~
Енгук кивает.
— Завтра заканчивается мой цикл, Чунхон.
Чунхон понимает.
— Ты возвращаешься в биостаз.
— Да, ненадолго.
— О.
Пока Енгук тренируется, Чунхон уходит в свою каюту. Он не спит, но остается там ненадолго.
Когда приходит время, он следует за Енгуком к двери в комнату биостаза. Енгук улыбается.
— Пройдет немало времени, перед тем, как ты снова увидишь меня. Не давай остальным обижать тебя, хорошо?
Глаза Чунхона расширяются в реалистичном выражении тревоги.
— Они меня перепрограммируют? Очень не рекомендуется проводить какие-либо изменения...
— Нет-нет, — говорит Енгук. — Извини, я не это имел в виду, Чунхон.
— О.
Над дверью мигает красный огонек.
— Мне будет не хватать тебя, Чунхон.
Чунхон не полностью понимает использование слова «не хватать» в таком контексте.
— Мне тоже будет не хватать тебя, хен, — но знает, что в данный момент это правильный ответ. И он не врет. Он просто не понимает.
Енгук улыбается и машет рукой, и дверь закрывается за ним.
@темы: band: b.a.p., Strong Heart - 2014
понедельник, 14 июля 2014
Ecco qui che l'ha trovata, tutta bella incipriata con le scarpe di cioccolata, Colombina vuol ballar / Chinaline
Название: Мы словно перекати-поле (удержи нас на месте)
Автор: Shun
Бета: miss right
Артер: Енот со странностями
Артер: KiRin661
Коллажист и оформитель: Kara
Коллажист: neks
Фэндом: EXO
Пэйринг: Лу Хань / О Сехун, Лу Хань / Ким Минсок, fem! Бён Бэкхён (Бэкри) / fem! Чжан Исин (Син), Пак Чанёль / fem! Бён Бэкхён (Бэкри)
Рейтинг: NC-17 (только за слэш)
Жанр: real life AU, ангст
Количество слов: ~ 20000
Предупреждения: гендерсвитч (Бэкхён и Исин в тексте девочки, девочками и останутся, так что если вас такое смущает, пожалуйста, не читайте), сомнительный авторский хэппи энд.
Описание: Они ехали так долго, что давным-давно сбились с пути, пересаживаясь из дешевых машин в дорогие, из изящных кабриолетов – в высокие фуры. Номера в мотелях, случайные вписки, тысячи новых знакомых смешались для них в безумный калейдоскоп. Поначалу они думали, что сбежали от привычной жизни, где все было расписано за них. Но где-то посередине пути бегство от рутины превратилось в бегство от самих себя.
Никто из них этого не заметил.
От автора: Есть истории, которые придумываешь ты, есть истории, которые придумали себя сами, и тебе осталось только их записать. Вероятно, потому что грустные сказки тоже нужны и важны.
Благодарности: Я не могу выразить словами свою благодарность miss right, моей бете и альфаридеру, которая возникла буквально из ниоткуда и фактически держала меня за ручку, пока я писала фик. Не факт, что без ее участия и поддержки, я бы осилила эту дорогу. Огромное спасибо Енот со странностями и Kara, которые не послали меня, когда внезапно фэнтэзи кайсины превратились в совсем другую историю. Я крайне ценю то, что вы остались со мной. Опять же бесконечное спасибо KiRin661, к которой я вчера ворвалась с воплем "нарисуй мне арт, мимими". Она не только меня не послала, она действительно нарисовала именно то, что я просила. Спасибо котику neks, всегда готовой помочь и подстраховать. Отдельная благодарность уходит Tinker Bell, go! за фразу "что ты ломаешься, пиши уже НЦ", а так же за ценные замечания по ходу текста и помпоны, которыми она периодически махала.
Разумеется, я не могу не сказать спасибо компании SM Entertainment и группе EXO, потому что без них не было бы вообще ничего. Прости меня, фотография Лу Ханя, я больше не буду тебя грызть.
Скачать текст: docx, FB2
Они не были братьями.
Даже кузенами.
Один из них родился в Пекине, второй в Сеуле, но их так часто путали, что порой они сами забывали, как кого зовут. Для большинства европейцев все азиаты на одно лицо.
Они ехали так долго, что давным-давно сбились с пути, пересаживаясь из дешевых машин в дорогие, из изящных кабриолетов – в высокие фуры. Номера в мотелях, случайные вписки, тысячи новых знакомых смешались для них в безумный калейдоскоп.
У них все было общим: одежда, косметика, деньги, сигареты, даже секс. Если едешь далеко-далеко, однажды все равно окажешься в одной постели.
Лу Хань не возражал, он с ранней юности предпочитал трахаться с парнями, а Сехуна никто не спрашивал.
Поначалу они думали, что сбежали от привычной жизни, где все было расписано за них: хорошая школа, престижный университет, работа с большой зарплатой, идеальная жена, послушные дети… Все как у их родителей, за вычетом послушных детей.
Но где-то посередине пути бегство от рутины превратилось в бегство от самих себя.
Никто из них этого не заметил.
Лу Хань проснулся в четыре утра в очередном из безликих мотелей. Он нехотя выбрался из постели, побрился разовой бритвой из приветственного набора, почистил зубы такой же разовой щеткой и подумал, что пора двигаться дальше. Они и так задержались в городке на целых два дня. Лу Хань стащил с Сехуна одеяло, пощекотал грязную пятку, а потом грубо дернул за отросшие темные пряди. По долгому опыту, он знал, что это единственный способ его разбудить – нежные поцелуи, уговоры, даже холодная вода не помогали.
– Хань, какого черта, – недовольно сказал Сехун и потянулся за упавшим одеялом. Утренний стояк оттягивал ткань трусов, и Лу Хань решил, что это неплохой способ провести несколько минут, прежде чем они отправятся ловить попутку.
Не спрашивая разрешения, он толкнул Сехуна на спину, сдернул трусы и раздвинул коленом тощие ноги. Тот громко выругался, больше от удивления, чем от злости, но послушно обхватил бедрами талию Лу Ханя. Это был не то чтобы “настоящий секс”. Настоящим сексом насмотревшийся порнухи Лу Хань называл исключительно процесс, когда его член оказывался в чужой заднице, необязательно Сехуна. Петтинг, дрочка, минет и прочие милые шалости к сексу не относились и служили только для того, чтобы снять напряжение, если под рукой не оказывалось смазки и презервативов. Сейчас это был точно не секс, так, потерлись членами друг о друга, немного подрочили, путаясь в пальцах и ритме.
Капли спермы осели на животе Сехуна, и Лу Хань размазал их по бледной коже, пытаясь нарисовать то ли солнце, то ли чей-то портрет.
– Придурок, – пробормотал Сехун, морщась и выбираясь из постели.
Он терпеть не мог эти забавные игры, после которых почему-то именно он всегда оказывался перепачканным спермой с ног до головы. Лу Хань прекрасно знал о его нелюбви к таким развлечениям и всегда старался извозить его побольше.
Сехун смешно выглядел, когда злился.
Им повезло. Машину они поймали почти сразу, и водитель сказал, что добросит их до Бернау, а оттуда они могут даже пешком до Берлина добраться.
Лу Хань не стал уточнять, что ходить пешком он разлюбил еще до того, как открыл для себя автостоп. Сехун устроился на его плече, по радио играли какие-то старинные немецкие хиты, кондиционер в старой фуре сломался еще до рождества христова, и это было, наверное, одно из худших путешествий в его жизни. Впрочем, Лу Хань давно перестал обращать внимание на такие мелочи.
Водитель пытался рассказать о своей жене, которая то ли изменяла, то ли не изменяла ему с соседом, но скудный запас немецких слов не позволял окончательно разобраться в этой истории. Лу Хань изо всех сил делал вид, что понимает и сочувствует горю рассказчика, кивал головой, горько улыбался, вставлял “о да” и “какой кошмар” и больше всего на свете мечтал съездить по голове Сехуну, чтобы он тоже принял хоть какое-то участие в беседе немого с глухим.
Обычно за автостоп приходилось расплачиваться именно вниманием. За время путешествия Лу Хань научился говорить “ну надо же” и “вот она сука” на пяти или семи европейских языках, этого вполне хватало, чтобы поддержать беседу – большей части водителей совсем не требовался вдумчивый разговор, им просто нужно было поболтать о чем угодно, чтобы не заснуть за рулем, а автостопщики служили чем-то вроде будильника с функцией “да-да, чувак, ты не спишь, твоя бывшая такая сука”.
Бернау оказался на редкость тоскливым и серым, поэтому они, молча переглянувшись, поймали очередную тачку, теперь уже до Берлина. На электричке добраться было проще, но денег оставалось совсем немного. Те два дня ничегонеделания в мотеле пробили значительную брешь в их бюджете. То есть им требовалась работа и срочно, а еще место, где можно вписаться на какое-то время, потому что ночевать под мостом было совсем неромантично, а еще адски неудобно.
– Есть хочу, – уныло пробормотал Сехун, принюхиваясь к запахам из многочисленных уличных ресторанчиков.
– Денег нет, – автоматически ответил Лу Хань.
Деньги-то были, но только на номер в хостеле, и если потратить их на еду, то мост или вокзал оставались единственным вариантом на ночь. Иногда приходилось затягивать пояса потуже и терпеть.
Берлин был красивым городом – с его тяжеловесной готической архитектурой, с современными небоскребами, переливающейся неоном рекламой. Таким же красивым, как большинство европейских городов, особенно по ночам. Проблема была в том, что Лу Ханю, как, впрочем, и Сехуну, было наплевать на эту красоту. Слишком хотелось жрать и спать. Оба понятия не имели, почему их понесло именно в Берлин, а не в Барселону или, скажем, Вену. “Мы в Германии еще не были. – А какая там столица? – Кажется, Берлин. Или Кельн, я точно не помню. – Ну, поехали в Берлин”.
Карты, планы, путеводители – все это придумали для других, для настоящих туристов, а не для перелетных птиц.
– Я сейчас умру от голода, – еще раз вздохнул Сехун.
– Не умрешь, человек без еды может почти месяц продержаться.
– И это будет очень хуевый месяц. Лучше я умру прямо сейчас.
– Прекрати ныть, – Лу Хань с силой шлепнул Сехуна по заднице, но по сторонам оглянулся.
Если им очень повезет, и они найдут очень дешевую забегаловку, то, возможно, им хватит на тарелку какого-нибудь мерзкого супа и хостел.
– Эй, нехорошо детей обижать, – сказал кто-то рядом. Сказал, причем, на чистом корейском, и Лу Хань на секунду испытал желание прочистить себе уши.
Не то чтобы в Европе было мало азиатов – наоборот. Просто они предпочитали либо держаться своими тесными компаниями, либо заговаривать с незнакомцами на английском, если уж решались заговорить. Мало ли, их случайный собеседник мог оказаться из Бангладеша или Индонезии, сами азиаты иногда тоже путались в том, кто и откуда.
– Он уже не ребенок, ему только на пользу пойдет, – ответил Лу Хань. С одной стороны, ему очень хотелось посоветовать навязчивому незнакомцу отвалить, с другой – тот мог помочь с едой и впиской.
– Телесные наказания никому не идут на пользу, – случайный собеседник уже откровенно развлекался за их счет.
Он был немного навеселе, наверное, отсюда взялась его неожиданная разговорчивость. Выкрашенные в рыжий волосы торчали смешными иглами, небрежно подведенные глаза казались еще более раскосыми, и это ему удивительно шло. Незнакомец был чем-то похож на изящного, красивого кота, которого хотелось взять на колени и погладить. Ну, это если не обращать внимание на его тело – в качалке случайный собеседник явно провел не один час.
Лу Хань громко сглотнул, и теперь уже Сехун больно ударил его по спине. Он хорошо знал этот взгляд “хочу-хочу, прямо здесь и сейчас”, и, понятное дело, этот взгляд ему не нравился.
– Минсо-о-ок, Минсок-оппа, куда ты… Ах, какая прелесть.
Из-за угла в буквальном смысле выпала еще одна кореянка. Выпила она явно гораздо больше Минсока-оппы, поэтому передвигалась странными зигзагами. Для того, чтобы пройти несколько метров до их маленькой компании, ей потребовалось больше двух минут.
– Ах, какая прелесть, – повторила она и тут же вцепилась в руку Сехуну. – Какие милые мальчики, оппа, где ты их нашел?
– На улице, – пожал плечами уже не совсем незнакомец по имени Минсок. – Они стояли и обменивались ударами.
– Ударами… Боже, какая прелесть. – Кореянка громко засмеялась, продолжая держаться за Сехуна. Видимо, тоже понимала, что если его отпустит, то упадет.
– Бэкри, тебе уже хватит. Давай я отведу тебя домой. – Минсок попытался отодрать ее от Сехуна, но та явно не собиралась выпускать свою добычу.
– Домо-ой. Ох, Син будет ругаться. Син будет сильно ругаться. Зачем ты позволил мне столько выпить, оппа?
– Потому что тебя невозможно остановить. Ты же у нас “бесстрашная”. Не боишься ни пауков, ни темноты, ни соджу.
– Я только Син боюсь. Син может напугать, – Бэкри надула губы. – А давай возьмем их с собой? Тогда Син не будет ругаться.
“Домой” – это слово прозвучало торжественным гимном в ушах Лу Ханя. У них появился шанс не просто бесплатно переночевать, но, возможно, выпросить еду у слишком гостеприимной Бэкри.
– Син и так не будет ругаться. Ни разу не слышал, чтобы она повышала на тебя голос, – хмыкнул Минсок. – Ты просто придумываешь повод.
“Отличный повод, – мысленно взмолился Лу Хань. – Я готов соорудить алтарь этой Син и приносить туда трупы бабочек, только пустите нас переночевать”.
– А вот ты кореец, да? – Бэкри ткнула пальцем в грудь Сехуна. – Скажи, что кореец, а то тут так мало корейцев, сплошные вьетнамцы, поговорить не с кем.
Бэкри была бы хорошенькой, даже красивой, если бы столько не выпила. Короткие черные волоса, слишком много подводки, белая кожа и точеная фигурка, разве что грудь была маловата на вкус Лу Ханя, зато задница отличная. Но пьяные женщины всегда мистическим образом в его глазах превращались в чудовищ, пусть даже чудовищ, готовых пустить их под крышу своего дома.
– Я кореец, – буркнул Сехун, глядя на Лу Ханя в немом крике о помощи. С новыми знакомствами у него всегда не ладилось. Пришлось брать дело в свои руки, если они оба не хотели остаться на улице.
– Да, он кореец, и его зовут О Сехун, а я китаец, и меня зовут Лу Хань, – как можно вежливее улыбнулся он и легко поклонился.
– Китаец… Боже, какая прелесть, – Бэкри определенно заклинило на одной фразе. – Син будет в восторге, она обожает китайцев. Вы точно идете с нами.
Минсок развел руками и улыбнулся:
– Не бойтесь, она вас не съест, хотя если вам нужно в другое место…
– Нет-нет, нам никуда не нужно, мы пару часов назад приехали в Берлин и не успели даже хостел подыскать.
– Тогда вы удачно попали, ребята. Или неудачно, это как посмотреть.
Лу Ханю уже нравился этот Минсок-оппа, и не только из-за отличной фигуры. Хотя в основном из-за нее.
"
До дома Бэкри они шли больше часа. Та категорически отказалась вызвать такси, утверждая, что пока еще крепко стоит на ногах. Тут она погорячилась, потому что к концу пути Сехуну пришлось нести Бэкри практически на руках.
Жила она в одном из старых немецких домов, построенных еще в девятнадцатом веке. Со стороны смотрелись они прекрасно, но Лу Хань представлял какая там холодина, как хлопают от ветра окна, а уж про канализацию лучше было не вспоминать. Впрочем, Бэкри очень шло это место – строгое и одновременно богемное, дом, где любят селиться художники и поэты, утверждая, что здесь лучше чувствуют старину. А владельцы таких домов очень любят эту старину продавать, так что все остаются счастливы.
– Си-и-ин, – Бэкри забарабанила кулаками по деревянной двери с потускневшей табличкой. – Си-и-ин, я дома.
Лу Хань сам не знал почему, но всю дорогу он представлял себе Син бучеподобной короткостриженной немкой с толстыми ляжками и татуировками по всему телу. Наверное, из-за слов Бэкри, что Син страшная и она ее боится.
Он почти растерялся, когда вместо огромного буча дверь им открыла хрупкая азиатка с длинными темными волосами, в цветастой юбке и майке с таким вырезом, что Лу Ханю и Сехуну срочно пришлось отвести взгляд. Просто во избежание. Видимо, кроме Син и Бэкри в этом доме жил еще кто-то, что совершенно не удивляло.
– Любовь моя, – Бэкри тут же повисла у азиатки на шее. – Любовь моя, я так соскучилась. Все время думала только о тебе.
– Скорее, о том, что я скажу, когда ты вновь вернешься пьяной, – поджала губы азиатка. Ей это не шло, такими губами надо было делать другие вещи – ну, например, облизывать рожок с мороженым.
Лу Хань в очередной раз мысленно ударился головой об стену. То Минсок-оппа с его накачанными руками, то незнакомая азиатка с пухлыми губами – и ведь нельзя сказать, что ему не хватало секса.
– Син, любимая, ты плохо думаешь обо мне. – Бэкри устроила голову на груди азиатки, и Лу Хань услышал как рядом прерывисто вздохнул Сехун.
Можно сколько угодно трахаться с парнями, но хорошее лесбийское порно – это хорошее лесбийское порно.
– Син, я знаю, что ты добрая и хорошая девочка, поэтому не выгонишь нас на улицу, – Минсок решил прервать нежное воссоединение. Наверное, он это шоу не раз видел, но мог бы подумать и о других.
– Тебя не выгоню, гэ, а эти двое кто? – Син осторожно отодвинулась, и Бэкри тут же покачнулась и чуть было не упала.
– Мы подобрали их на улице, как двух бедных голодных котят. Ты же любишь котят?
– Котят я люблю, только они больше похожи на двух голодных автостопщиков.
В чем в чем, а в наблюдательности Син нельзя было отказать. Видимо, потому что, в отличие от Минсока и Бэкри, она не пила.
– Ты любишь голодных автостопщиков, – пробормотала Бэкри. – Я верю, что ты их любишь, ты всех любишь.
– Не всех, – пожала плечами Син. – Но раз вы их притащили, пусть остаются. Только спать они будут с Чонином.
– А этот что опять у нас делает? – возмутилась Бэкри. – У него своя общага есть и своя девушка.
– Нет у него больше девушки, поэтому он ночует у нас. Мы репетировали.
– Репети-и-ировали, – протянула Бэкри.
Вся эта комедийная сцена слишком затянулась, а Лу Хань очень хотел спать и есть. Есть гораздо больше, поэтому он бочком протиснулся в квартиру, потянув Сехуна за собой.
Мало ли, вдруг эти две юные и прекрасные девы собирались отношения на пороге до утра выяснять, не толпиться же на лестнице.
Зато квартира оказалась именно такой, какой ее себе представлял Лу Хань: разрисованные стены, скрипящие полы с разноцветными циновками, мебель, отреставрированная – и не не везде удачно – своими руками, яркие шторы и гора непонятного хлама повсюду. В общем, типичная квартира не-таких-как-все. Он немало повидал подобных за время своего путешествия.
Единственное, что его действительно удивило, – огромный, явно дорогой рояль в центре гостиной. Чаще всего музыкальные инструменты в богемных домах оказывались завалены салфетками, статуэтками и статуэточками и покрывались слоем вековой пыли, а этот выглядел так, словно на нем играли каждый день.
В общем, обычно с роялями и пианино Лу Хань сталкивался только в качестве бесполезного предмета интерьера – выкинуть жаль, похвастаться можно, опять же статуэтки на нем хорошо смотрятся.
Он осторожно провел ладонью по крышке. Когда-то Лу Хань учился играть на пианино, у него, говорят, даже неплохо получалось, но футбол ему нравился больше, а потом он встретил Сехуна, потом решил немного посмотреть мир – наверное, он теперь даже простую гамму не вспомнит. От этой мысли ему почему-то стало немного грустно, впрочем, как всегда, когда он думал об упущенных возможностях.
Порой даже перелетные листы жалеют о ветке, от которой они оторвались.
– Еда на кухне. – В гостиную вошла Син. – К сожалению, ничего серьезнее сэндвичей с ветчиной я приготовить не успела.
Говорила она, как и все в компании, на корейском, но с заметным акцентом.
– Ты китаянка? – с любопытством спросил Лу Хань. Он был уверен в ответе на сто процентов, но всегда предпочитал уточнить информацию.
– Из Чанши, – ответила она. – Хотя в Берлине уже больше десяти лет. А ты откуда?
– Из Пекина.
– О, столичный мальчик. – На щеке у Син появлялась милая ямочка, когда она улыбалась, и Лу Хань подумал, что, наверное, все ее друзья стараются сделать так, чтобы Син улыбалась почаще. Это была действительно очень милая ямочка.
– Еще немного, и ужинать тебе придется крошками со стола, – Сехун неожиданно обнял его за талию и положил подбородок на плечо. Лу Хань аж вздрогнул от – эта привычка бесшумно подкрадываться и тут же обнимать, ерошить волосы или просто дергать за руку страшно его бесила.
Сейчас она его бесила еще и потому, что вслед за Сехуном пришел Минсок, и теперь внимательно смотрел на их объятия, слишком внимательно для человека, которому наплевать.
Вряд ли его смущали геи, иначе бы он не общался с Син и Бэкри – хотя кто знает. Лу Хань встречал парней, которые дружили с лесби и терпеть не могли пидорасов. Во избежание проблем он быстро отодвинулся от Сехуна, приторно улыбаясь.
– Он очень тактильный мальчик, – пояснил Лу Хань непонятно кому.
К счастью, неловкая пауза надолго не затянулась.
– Почему вы все тут собрались? Жрать хочу умираю, – Бэкри с недовольным видом возникла в дверях. – А Чонин где? Ты же говорила, что он у нас ночует?
– Чонин устал сегодня и уже спит, поэтому давайте не шуметь. Ужин и тоже спать. – Син подхватила за руку Минсока, потом Бэкри и повела их в сторону кухни.
Лу Ханю и Сехуну оставалось только последовать за ними.
Сэндвичи Син не были вершиной кулинарного искусства, но, судя по скорости, с которой все ели, это мало кого волновало. Лу Ханя тем более, он в своей жизни пробовал куда более отвратительные вещи.
Бэкри упорно пыталась завести разговор, начинала громко расспрашивать, откуда они приехали и зачем, но Син каждый раз так на нее смотрела, что та немедленно замолкала. Видимо, сон Чонина в этом доме крайне ценили.
В итоге Лу Ханя и Сехуна отправили спать в бывшую комнату прислуги на фальшивом втором этаже. Там помещались только старый диван и шкаф, которым почти не пользовались – ручки у него оказались стянуты большим желтым бантом – явно, чтобы внезапно не открывались.
С таинственным Чонином они так и не познакомились, потому что с ним уложили Минсока. Может, Бэкри боялась, что Лу Хань или Сехун сделают что-то не то, или Чонин сделает что-то совсем не то. В общем, Лу Ханя это мало интересовало. Спать на диване оказалось вполне удобно, и это было главным. Скорее всего, завтра им придется уйти, так что не было смысла задавать глупые вопросы, ответы на которые забудутся через пять минут.
Утром Лу Хань проснулся от звуков рояля. Кто-то в гостиной играл незнакомую мелодию, причем играл хорошо, хотя Лу Хань слышал композицию впервые.
Осторожно он спустился по крутым ступенькам, добрался до гостиной и замер.
За роялем сидела Син, длинная челка, которая вчера была заколота, падала ей на лицо, но ей это, кажется, совершенно не мешало. Белые пальцы легко порхали по клавишам, она даже в ноты не смотрела – видимо, знала мелодию наизусть.
Но замер Лу Хань не из-за нее. В залитой светом гостиной, из которой убрали почти всю мебель, танцевал незнакомый парень. Лу Хань плохо разбирался в балете, все, что он слышал, – это слова типа “фуэте” или “гран батман”, но то, что он видел перед собой, было не просто круто, это было охуенно.
За долю секунды балет стал любимым видом искусства для Лу Ханя. Если все танцоры двигались на сцене так, как этот парень в небольшой берлинской комнате, он явно многое упустил в своей жизни.
– Ой, прости, кажется, мы тебя разбудили. – Син убрала пальцы с клавиш. Танцор остановился в полупрыжке и хмуро улыбнулся.
Конечно, он тоже оказался корейцем. Эту квартиру немцы, видимо, избегали, или обитатели квартиры избегали немцев – в общем, какая разница. Смуглая кожа и черные выразительные глаза контрастировали с выкрашенными в белый волосами, и от этого контраста у Лу Ханя сердце почему-то начало биться чуть быстрее. Он всегда ценил красоту, а в этом мире она так редко встречалась.
– Чонин, это Лу Хань, один из ребят, подобранных вчера Бэкри. Лу Хань, это Чонин, наш друг. Прости, у нас скоро выступление, вот и приходится репетировать в неподходящих местах в неподходящее время.
– Ничего страшного. Я же у вас в гостях.
– Конечно, ничего страшного, просто мы пока еще чувствуем себя неловко, когда на нас смотрят, – смущенно улыбнулась Син. – Бэкри спит, ее раньше трех часов не добудишься. Минсок убежал на работу, но обещал вечером заглянуть. На кухне блинчики, наверное, еще теплые. Если вы с Сехуном решите прогуляться, просто захлопните дверь за спиной. Адрес написан на листочке около зеркала в коридоре – вдруг вы решите вернуться.
Из всей торопливой речи Лу Хань уловил главное: лучше ему свалить сейчас из гостиной, на кухне есть еда и их не выгоняют из квартиры.
В гостиной он бы с радостью остался, ему действительно очень хотелось посмотреть как танцует этот Чонин, но две другие новости его бесконечно порадовали. Бесплатная пища и крыша над головой – о чем еще может мечтать автостопщик.
Блинчики оказались на порядок лучше сэндвичей. Видимо, это было коронное блюдо Син, или просто вчера ей не хотелось готовить.
После пятого Лу Хань понял две вещи: он больше не может и надо оставить хоть что-нибудь Сехуну, иначе тот его сам съест с кленовым сиропом и взбитыми сливками. Большого стола на кухне не было, вместо него стоял низкий корейский столик, от которых Лу Хань успел почти отвыкнуть. Он уютно устроился на подушках, налил себе чай, потому что не нашел кофе, и вслушался в тихую музыку из гостиной – видимо,ту неплохо звукоизолировали, потому что вряд ли Син специально старалась играть потише. Ему было настолько хорошо и спокойно, что Лу Хань сам не заметил, как вновь заснул.
– Просто сонное царство какое-то, я чувствую себя обиженной пчелкой, – насмешливо прозвучал смутно знакомый голос.
Лу Хань с неохотой разлепил глаза. Над ним стоял Минсок, широко расставив ноги, и солнечно улыбался. Так солнечно, что захотелось его ударить – люди не должны радоваться после рабочего дня, особенно, если другие ничего в это время не делали.
– Син сказала, что ты на работе.
– Утренняя смена закончилась, и я вернулся, чтобы вас проверить. Сюрприз, вы даже глаза не разлепили.
– Разлепили, – мрачно ответил Лу Хань. – И перебрались с дивана на кухню.
– Еда – величайший мотиватор. Хотя, судя по всему, у твоего приятеля другие интересы.
– Сехун? Где он? – Лу Хань моментально запаниковал. С того бы сталось в одиночестве отправиться в город и угодить в какие-нибудь неприятности, например, подраться. Такое уже пару раз случалось. Сехун только на первый взгляд казался милым, беззащитным мальчиком, и многие слишком часто ошибались на его счет.
– Сидит в гостиной, наслаждается искусством. Я только не понял, каким больше – длинными ногами Чонина или вырезом на платье Син. В любом случае ему ничего не светит, но смотрится забавно.
Лу Хань чуть было не надул губы, как Бэкри вчера. Его-то из гостиной выставили, а Сехуну, значит, разрешили остаться. Мир, как обычно, оказался подлым и несправедливым местом.
– А Син и Чонин, они вообще чем занимаются?
Выглядела эта парочка очень профессионально, но вполне могла выступать в каком-нибудь любительском театре по вечерам, а по утрам, скажем, мыть посуду в китайской забегаловке. Таких историй Лу Хань знал гораздо больше, чем Шахразада своих сказок.
– Учатся в Университете Искусств, только на разных отделениях. Син – пианистка, Чонин – танцор. Кажется, именно там они и познакомились. Поначалу терпеть друг друга не могли, но затем случилось чудо – первый совместный проект, второй, и вот уже Бэкри мечтает, чтобы Чонин со своим балетом свалил учиться куда подальше и попрестижнее, а то вдруг еще какое-нибудь чудо произойдет.
– Бэкри ревнивая?
– Ты даже не представляешь, – Минсок засмеялся и протянул ему руку. – Вставай, тебе повезло, что монстр не проснулся. Я покажу тебе немного Берлина, пока Бэкри откусывает голову твоему приятелю. Тот действительно слишком уж увлечен искусством.
Поначалу Лу Хань все же решил позвать Сехуна с ними, все-таки чаще всего они знакомились с новым городом вместе, но потом небольшая, но мерзкая обида взяла верх. Если ему настолько интересно торчать в гостиной, что он даже о Лу Хане не вспомнил, пусть там и остается.
На удивление вместо Берлинского собора или Бранденбургских ворот Минсок привел Лу Ханя к Гумбольдт-боксу. Футуристическое здание из стекла совершенно не вписывалось в традиционные европейские улицы вокруг, и от этого захватывало дух еще больше.
– Там есть всякие обзорные экскурсии, – сказал Минсок. – Типа тебе расскажут про музей азиатского искусства.
– Всю жизнь мечтал послушать про династию Хань, я прям чувствую недостаток знаний в этой части своей истории.
Минсок засмеялся:
– Гораздо интереснее площадка наверху, двадцать два метра, это не так уж высоко, но смотрится потрясающе.
Лу Хань хотел сказать про свой страх высоты, посмотрел на сияющее лицо Минсока и заткнулся. В конце концов, тот не знал, хотел показать ему что-то действительно уникальное, а не очередной скучный собор. Можно было немного потерпеть.
Правда, актером Лу Хань оказался так себе, особенно когда вцепился в руку Минсока и уткнулся лицом ему в плечо. Каждый раз ему казалось, что он побороол этот глупый страх, летал же он спокойно на самолетах, и каждый раз при взгляде на маленькие игрушечные здания внизу и еще более игрушечных людей, внутренности у него завязывались тугим холодным узлом и становилось сложно дышать.
– Мог бы предупредить, – укоризненно сказал Минсок, успокаивающе поглаживая его по спине.
– Сейчас пройдет, – сквозь зубы ответил Лу Хань. – Первые пять минут самые страшные.
В итоге он смог даже подойти к перилам, продолжая крепко сжимать ладонь Минсока, словно якорь, который не позволял ему рухнуть на землю. Берлин не был самым красивым городом, из всех, что он видел: в нем не оказалось изящества Милана, ярких цветов Амстердама или элегантности Парижа, не говоря уже о миксе из прошлого и будущего Токио, – но он выглядел приземленным, настоящим. Тем самым местом, где хочется просто жить, а не путаться в слишком узких улицах или задыхаться от жаркого воздуха.
– В Берлин тяжело влюбиться, – Минсок будто прочитал его мысли. – Я его до сих пор не люблю, но он может сильно понравиться. Настолько сильно, что потом сложно представить себя в другом городе.
Лу Хань только слабо улыбнулся в ответ.
Он еще не встречал места, где ему действительно хотелось бы остаться. Быть может, проблема была не в месте, а в людях.
Он познакомился много с кем за время своего путешествия, но мало кто остался в его памяти. В конце концов, та была не безразмерна. Порой Лу Ханю становилось интересно – что стало с теми, кого он называл друзьями, вместе пил, вместе танцевал, трахался с некоторыми из них, но эти мысли исчезали так же легко. как и появлялись. В его старом мобильнике хранились сотни номеров и ссылок на чужие твиттеры или инстаграмы, сейчас так просто было подглядеть в замочную скважину, чтобы узнать – практически что угодно. Вот только искушения у Лу Ханя не возникало.
Все, что было, то прошло. Движение вперед гораздо увлекательнее любых воспоминаний.
Минсок неожиданно посмотрел на часы и поморщился:
– Слушай, мне страшно неудобно, что я вытащил тебя на прогулку, а сам сливаюсь, но я опаздываю на работу.
– На еще одну?
– Что поделать, жить в Европе – дороговато. Я тебя немного провожу, надеюсь, не потеряешься.
– А где ты работаешь?
Лу Хань понял, что ему смертельно не хочется возвращаться в квартиру Бэкри, объясняться с Сехуном, вежливо улыбаться Син: с Минсоком сейчас было намного проще и приятнее, – а сложности ему никогда не нравились.
– В баре. Хочешь составить компанию?
– Хочу, – кивнул головой Лу Хань.
– Но никакой халявной выпивки за счет заведения.
– Без проблем.
Бар, где работал Минсок, оказался маленьким и уютным – в основном, туда приходили сложившиеся компании, чтобы немного расслабиться после работы или отпраздновать встречу за парой кружечек пива. Очень быстро Лу Хань потерялся в звуках немецкой речи, запахе сосисок и взрывах смеха. Большую часть времени Минсок просто разливал пиво, изредка смешивал коктейли и болтал с завсегдатаями, почти не обращая внимания на сгорбленную фигуру, притулившуюся на одном из стульев возле барной стойки. Лу Ханю было скучно – вероятно, ему стоило пойти в свой временный дом, а не тратить минуты и часы рядом с человеком, который на него даже не смотрел.
Скорее всего, он бы просто ушел, но тут в бар ввалилась действительно большая компания, обе официантки заметались, не успевая выполнять заказы, и неожиданно Лу Хань оказался с подносом, полным пивных кружек. Он не особо любил эту работу, но знал, что и как делать, порой им с Сехуном приходилось добывать деньги и таким способом. Хозяева маленьких заведений никогда не отказывались от лишних рук в напряженные дни.
Когда все немного успокоилось и выдохшийся Лу Хань вновь вернулся на облюбованный стул возле стойки, Минсок с улыбкой поставил перед ним огромную кружку с виски и колой.
– Я подумал, что ты один из тех парней, которые любят виски, – пояснил он.
Лу Хань был из тех парней, которые пьют все, что горит, а то, что не горит, – поджигают и пьют, но не стал уточнять этот факт.
– А как же “никакой выпивки за счет заведения”?
– Я думаю, ты заслужил. Заведение очень тебе благодарно.
В квартиру Бэкри они вернулись уже под утро, хотя смена Минсока закончилась в два ночи. На улице было тепло, и, несмотря на усталость, Лу Ханю захотелось немного пройтись, потом еще немного, а затем небо окрасилось рассветными лучами, быстро посветлело, и на часах оказалось уже шесть.
Расставаться не хотелось. Ему нравилось болтать с Минсоком, несмотря на то, что они постоянно путались в трех языках, корейском, китайском и немецком, но это выглядело забавно. Минсок был словно старый друг, потерянный в далеком детстве и неожиданно встреченный в кафе за углом. Пожалуй, впервые Лу Хань чувствовал что-то подобное, даже с Сехуном было совсем не так – скорее, там хотелось защищать и оберегать, а не обсуждать сборную Германии по футболу полтора часа без перерыва, не обращая внимания на то, куда ведут ноги.
– Хорошо, что этим утром я не работаю, – зевнул Минсок, обнимая Лу Ханя за плечи. – Иначе бы и кофе меня не спас.
– Упс. Хорошо, что ты не работаешь.
Обычно ему не нравилось, когда его трогали, особенно малознакомые люди, но прикосновения Минсока ощущались – правильными, что ли. Нужное слово никак не находилось, и Лу Хань решил, что не будет его искать. Ни к чему усложнять и без того сложную жизнь.
– Надеюсь, Бэкри меня не выгонит, – Минсок зевнул еще раз. – Нет сил добираться до своей конуры.
– А Бэкри кого-то выгоняет? Правда?
– Ты плохо ее знаешь. Она еще и вещи вслед выкинет, если что-то ее не устроит. Рядом с Син она стала поспокойней, а до этого была настоящая хулиганка. – Минсок поморщился, подбирая слово. – Из тех, с кем не хочешь встречаться в темном переулке, потому что можешь уйти без штанов и кошелька.
Лу Хань громко фыркнул. Бэкри казалась такой хрупкой и женственной, что мысль о грабежах в переулках совсем с ней не вязалась.
– В общем, если она притащила с собой Чанёля, а Чонин, как обычно, завис рядом с Син, то придется мне вас покинуть.
– А Чанёль кто такой?
Минсок задумался.
– Чанёль – барабанщик в будущей самой крутой немецкой рок-группе. Только не спрашивай про их отношения с Бэкри. Я в это не лезу и тебе не советую. Официально они лучшие друзья, бро навсегда и заодно ударник с вокалисткой.
– Так Бэкри поет?
– Бэкри делает все. Просто что-то у нее получается хуже, например, быть хорошей девочкой, – хмыкнул Минсок. – Хватит сплетничать, мы уже почти пришли.
– Веселая у вас тут корейская компания подобралась, просто “маленький Сеул”.
– Эй, ну вы-то с Син китайцы.
– Я и говорю, маленький Сеул.
Дверь им открыл заспанный Чонин, который молча мотнул головой, приглашая войти. Устраиваясь на футоне рядом с Минсоком, Лу Хань с удивлением сообразил, что, кажется, впервые за два года провел день, ни словом не обменявшись с Сехуном. Он тут же пообещал себе, что такого больше не повторится, и забыл о собственном обещании на следующее утро.
Квартира Бэкри, точнее, Бэкри и Син, потому что они снимали ее вместе, была похожа на мини-театр и сумасшедший дом одновременно. Здесь постоянно пели, танцевали, весело ругались, еще веселее мирились, постоянно встречали и провожали кучу разных людей, говорили на трех или четырех языках одновременно и жили в доме так, словно постоянно ехали куда-то.
По крайней мере, от этой квартиры у Лу Ханя все время возникало чувство путешествия, когда ты не знаешь, с кем и где проведешь следующий день. Разве что Минсок вносил нотку стабильности в этот разноголосый хор. Он не был ни танцором, ни музыкантом, ни актером, рисовал из рук вон плохо и работал курьером и барменом, где ему стабильно платили деньги. Лу Хань понятия не имел, что связывало его с этой странной компанией, а на прямой вопрос Минсок ответил, что ему с ними весело.
Слово “весело” объясняло все и одновременно ничего не объясняло. Впрочем, Лу Хань догадывался, что Минсока рядом с Бэкри и Син удерживало то же самое ощущение, что давным-давно выгнало его из дома: страх стать обычным, утонуть в рутине, окончательно вырасти. Здесь это не грозило никому.
Как ни странно, лучше всего в обстановку постоянного дурдома вписался Сехун. Он то гулял где-то вместе с Чонином, то ходил на репетиции к Бэкри и таинственному Чанёлю, о котором Лу Хань столько слышал, но еще ни разу не видел, а еще очень много времени проводил рядом с Син. Со стороны это выглядело так, словно он решил стать второй тенью девушки. Бэкри подобное поведение немного напрягало, поэтому она постоянно отпускала язвительные комментарии, но, видимо, всерьез Сехуна не воспринимала, так что из дома не выгоняла и разборок не устраивала.
Гораздо больше ее волновал Чонин.
В свой первый скандал в квартире Лу Хань как раз влетел по неосторожности на второй или третий день, потому что
потому что Бэкри встала не с той ноги, Син не оказалось дома, а Чонин не вовремя вышел на кухню попить воды.
– Решил сюда переехать?
– Мы репетируем.
– Надеюсь, исключительно в вертикальной позиции. Впрочем, о чем это я, в вертикальной позиции тоже много можно интересного нарепетировать.
– Я передам Син, что ты думаешь о ее верности.
– Сделай это, и я сломанным карандашом выпущу тебе кишки, а потом пилочкой для ногтей вырежу голосовые связки, – тихо сообщила Бэкри.
Лу Хань вжался в стену – угрозы выглядели не то чтобы серьезными, скорее, пугало то, каким тоном они были сказаны. Чонин всего лишь пожал плечами. Судя по всему, он привык к подобному поведению.
– Что молчишь, ответить нечего? – постепенно начала заводиться Бэкри.
– Предпочитаю не разговаривать с идиотами, – ответил Чонин. – Опустят на свой уровень и победят за счет опыта.
– Ты назвал меня идиоткой, я правильно расслышала?
– Думай в силу собственной сообразительности, как именно я тебя назвал и почему.
– Ты охуел, Чонин-а? Если ты репетируешь, – последнее слово Бэкри произнесла с явной издевкой,– с Син, это не значит, что ты можешь разевать на меня свою грязную пасть.
– Я с Син действительно репетирую, а вот что ты делаешь по вечерам с Чанёлем, я понятия не имею. Говорят, что больше всего подозревают те, кто сами в чем-то виноваты.
– Ах ты сука, – Бэкри вскочила с места и фурией вылетела из кухни.
Чонин еще раз пожал плечами – в этот раз виновато.
– Не обращай внимания, у нее случается.
– Такое случается со всеми женщинами, поэтому я предпочитаю мужчин, – пробормотал Лу Хань больше сам себе.
Он не скрывался, просто каминг-аут таким образом устраивать не планировал. Но Чонин только понимающе улыбнулся в ответ. Больше они это не обсуждали.
Время тянулось – одновременно слишком медленно и слишком быстро. Быстро в те моменты, когда Лу Хань гулял с Минсоком, или торчал в его баре, или играл в компьютерные игры с Чонином. Медленно, когда все или почти все уходили из квартиры или репетировали. В такие моменты хотелось завыть от скуки или начать бегать по стенам, нетерпеливо глядя на часы. Лу Хань предпочитал читать. Книги на корейском, китайском, немецком, английском и даже итальянском валялись повсюду, и среди них можно было отыскать путеводитель по Южной Африке, – кстати, вот где они никогда не бывали с Сехуном, – Лао Цзы, Цай Цзюнь и Кон Сонок с ее “Приходите на поле гаоляна”. Лу Хань понятия не имел, кто подбирал эту странную библиотеку, но книги позволяли не мучиться от неясной тоски.
Иногда к нему приходил Сехун, усаживался рядом или клал голову на колени – Лу Хань запускал пальцы в отросшие и теперь всегда чистые пряди, бессмысленно их перебирал, пока кому-то из них это не надоедало.
Пару раз Сехун хотел о чем-то поговорить, даже открывал рот, но замолкал и быстро уходил. Лу Хань догадывался о чем тот хотел сказать: “Не слишком ли мы задержались на месте, хён?” Но, кажется, прощание с квартирой, точнее, с Син или Чонином, Лу Хань пока не разобрался, пугало его так же сильно.
Они продолжали плыть в мутной воде жизни в квартире – порой убирались, порой готовили завтрак, чтобы не казаться совсем уж нахлебниками. Ни Син, ни Бэкри ничего им не говорили, словно молча приняли в свою семью, где не было ни одного кровного родственника, но отношения казались лучше, чем в иных кланах.
Минсок косвенно это подтвердил, случайно обмолвившись, что впервые видит, как Бэкри не злится из-за того, что кто-то так надолго завис. Лу Хань хотел спросить, не пора ли им съезжать, но, как и Сехун, быстро закрыл рот.
Порой лучше молчать, чтобы потом не разбираться с последствиями неосторожно сказанных слов.
Есть такое понятие – точка невозврата. По крайней мере, Лу Хань не сомневался, что у него эти точки были. Момент, когда он отказался дополнительно заниматься математикой из-за футбола, когда тайком накопил деньги и улетел в Корею, когда познакомился с Сехуном и почувствовал, как внутри что-то громко щелкнуло: “Вот же он, лови”, – когда они вдвоем уехали в Европу, когда Лу Хань поднял руку, останавливая свою первую машину.
Если посчитать, таких моментов накопилось немало, и что могла изменить еще одна “точка”? В конце концов, это были просто слова – изменить можно все, кроме смерти. По крайней мере, Лу Хань думал именно так.
“Точкой невозврата” в Берлине стала постоянная работа. Не то чтобы ему было стыдно перед Син и Бэкри, скорее, слишком скучно сидеть в одиночестве дома, и после того, как милая китаянка из забегаловки по соседству предложила ему немного помочь, Лу Хань не отказался.
Теперь он тоже вставал рано утром, торопливо принимал душ, а потом перебегал через дорогу, чтобы полдня улыбаться клиентам, накладывать в контейнеры и разогревать еду, подавать бутылки и вновь улыбаться клиентам. Чаще всего в забегаловку заходили китайцы из округи: неразговорчивые рабочие, торопливо съедавшие порцию лапши со свининой, и наоборот слишком разговорчивые молодые мамы с детьми, которым надоедало сидеть в парке. Еще часто заходили немцы, любившие поесть быстро и недорого, но при этом постоянно морщившиеся, словно в подсобном помещении умерла крыса, – Лу Хань проверил, в забегаловке не то что крыс, даже подсобного помещения не оказалось.
Но больше всего ему нравились туристы – их было легко отличить по любопытству в глазах, вопросам “А что это? А это вкусно?” с жутким французским или английским акцентом и просьбам показать, как добраться до собора или Бранденбургских ворот. Он не знал немецкого, но быстро запомнил несколько расхожих фраз, чтобы не молчать в ответ или не звать на помощь напарницу. Лу Хань постоянно ловил себя на мысли, что немного завидует этим туристам. У них впереди достопримечательности, незнакомые улицы, случайные встречи, а ему с утра вновь придется надеть униформу и подавать, разогревать, отвечать, улыбаться – все ради того, чтобы заработать несколько евро и отдать их Син за еду и аренду.
Через неделю он перестал врать себе, что дело в чувстве неловкости. Во-первых, они с Сехуном могли уехать в любой момент, во-вторых, их никто не выгонял.
И это осознание, эта “точка невозврата” напугала его гораздо сильнее, чем китайская забегаловка. Настолько, что он начал складывать вещи в рюкзак, поражаясь, когда успел обрасти таким количеством ненужной, но милой фигни.
Вечером в баре Лу Хань не пытался помогать, не обращал внимания на окружающих – просто сидел за стойкой, положив голову на скрещенные руки. Даже большой бокал любимого виски, который поставил перед ним Минсок, не вывел Лу Ханя из состояния полутранса.
– Дело серьезное, я гляжу. Что-то случилось?
Впервые за вечер Лу Хань соизволил нормально сесть, но теперь он слепо уставился в пустоту. Он понятия не имел, что ответить на вопрос.
“Да, случилось, и тебе это вряд ли понравится?”. До него наконец дошло, почему он никак не может найти в себе силы, чтобы уехать.
Все дело было в Минсоке. Людей, с которыми легко общаться, можно найти повсюду, даже среди индийских отшельников в Непале, и если бы все сводилось к общению, Лу Хань бы не торчал уже третий месяц в Берлине, делая вид, что ему просто очень нравится город, да и компания хорошая подобралась.
Наверное, если бы у него, как у нормальных людей, в животе появлялись бабочки, а в глазах сердечки, он бы раньше сообразил, что происходит, и раньше бы сбежал, пока боль от расставания казалась бы терпимой. Вот только Лу Хань понятия не имел, что должны чувствовать нормальные люди, – сам он до этого никогда не влюблялся.
Конечно, был Сехун, но он всегда воспринимал его больше как брата с элементами “мы друзья, а еще иногда трахаемся”. Любовью, флиртом, романтикой – ни одним из этих пошлых и избитых слов Лу Хань бы даже под пытками не назвал бы их отношения.
Сехун для него являлся чем-то вроде константы в жизни: солнце встает на востоке, самгепсаль вкусный, Сехун рядом, все хорошо и правильно.
С Минсоком ничего не выглядело правильно с точки зрения Лу Ханя.
Именно поэтому он сейчас сидел в баре посередине Берлина, сжимал в руках бокал с виски и не знал, как предложить Минсоку пойти куда-нибудь в укромное (или не очень) место и заняться безудержным сексом. Раньше все казалось проще. Максимум, что мог получить в ответ Лу Хань, – это очередной шрам на лице, не такая уж большая потеря, а теперь цена выглядела слишком серьезной.
Он не знал, как отреагирует на отказ: заплачет, подерется с кем-то, поймает первую тачку до какого-нибудь Франкфурта, вернется домой, вытащит из постелей Сехуна и Чонина и заставит их с ним трахаться. Если раздобыть где-нибудь травки или кокса, то можно уговорить Син и Бэкри присоединиться – чем больше народу, тем веселее, апокалипсис должен быть крутым.
– Мы через пятнадцать минут закрываемся, я попрошу Ингрид снять за меня кассу, и мы поговорим, ладно? – Минсок потрепал Лу Ханя по плечу. Наверное, надеялся приободрить, вот только эффект получился обратный. Лу Хань еще больше сжался, мечтая оказаться невидимым и где-нибудь подальше отсюда, желательно на Марсе. Врать он никогда не любил и не умел, а Минсок всегда задавал прямые вопросы и терпеливо, словно клещами, вытаскивал ответы.
После того, как бар закрылся, еще час они молча бродили по улицам, благо погода выдалась теплая. Все внутри Лу Ханя кричало: “Просто спроси его, чувак, нет так нет”. Но он упорно стискивал зубы и упрямо шел вперед, не обращая внимания, следует ли за ним Минсок. Всю жизнь Лу Хань был сторонником теории, что лучше горькая правда, чем самая сладкая неопределенность – и вот он, финал всех теорий и иллюзий. Ненависть к себе у него сейчас просто зашкаливала.
– Слушай, – Минсок наконец не выдержал, – я не знаю, что случилось, но если ты решил кого-нибудь убить, то так и скажи, я помогу спрятать труп.
Против воли Лу Хань рассмеялся.
Чувство юмора – одна из тех вещей, которые ему так нравились в Минсоке. Впрочем, список этих вещей давно бы не поместился ни в одном, даже очень толстом, блокноте. Наверное, это правда, что нравиться люди начинают за что-то, продолжают нравиться вопреки, а заканчивается все тем, что ты гуляешь по улицам Берлина и не можешь признаться, словно тебе снова пятнадцать лет, и самая красивая девчонка в классе не смотрит в твою сторону.
– Слушай, – подхватил Лу Хань, – я понял, что у меня спермотоксикоз, поэтому я решил кого-нибудь убить, так что помощь с трупом будет как раз кстати.
– Если у тебя спермотоксикоз, не проще кого-нибудь изнасиловать?
– Но ты предложил спрятать труп, а не подержать жертву!
Минсок ухмыльнулся:
– И кто же жертва? Только не говори, что это наша прекрасная Бэкри.
– Не скажу, – Лу Хань аж остановился от такого предположения. – С чего ты вообще взял? Она вообще не в моем вкусе.
Если уж выбирать для изнасилования особу женского пола, причем знакомую, он бы выбрал Син – в конце концов, такие сиськи и волосы мало кого могли оставить равнодушным, плюс тихие китайские женщины – это всегда хорошо. Конечно, когда они действительно тихие.
– Чонин? – теперь уже удивился Минсок.
– Тебя изумляет, что это Чонин или что это парень? Хотя это точно не Чонин. – Лу Хань пристально посмотрел на Минсока, ожидая ответа, зачем-то даже пальцы за спиной скрестил.
– То, что парень как раз не удивляет, я думал, что у вас Сехуном что-то там такое… Просто вы с Чонином вроде особо не общаетесь, да и тот как раз больше по девочкам.
– У нас с Сехуном нет ничего такого, – Лу Хань продолжал держать за спиной скрещенные пальцы, мысленно добавив: “По крайней мере, сейчас”.
– В общем, нам нужен симпатичный мальчик лет примерно двадцати-двадцати пяти. Клуб? Я знаю парочку с подходящим контингентом.
– Окей, теперь удивился я, – честно признался Лу Хань. – Откуда ты знаешь такие клубы?
– Лу Хань. – Минсок почесал кончик носа. – Я думал, ты давно догадался.
– О чем догадался?
– О том, что я гей вообще-то. Это была одна из причин, почему я уехал из Кореи. Там таких не очень любят, здесь любят не сильнее, но хотя бы делают вид.
– Минсок, – Лу Хань вздохнул, – во-первых, мне кажется, нужно присесть, потому что мой гейдар еще никогда так не ошибался. Во-вторых, ты мне нравишься.
Если б можно было купить кнопочку с функцией “отменить последние слова”, Лу Хань бы не пожалел любых денег, особенно сейчас. Но что сказано, то сказано. Минсок никогда не жаловался на слух.
– А вот теперь, кажется, пора присесть мне, – надтреснуто рассмеялся Минсок. – Мой, не знаю как назвать, лавдар только что тоже дал огромный сбой.
Они стояли посреди какой-то незнакомой улицы и просто смотрели друг на друга, а потом начали смеяться, как идиоты, сгибаясь пополам, вытирая выступившие на глазах слезы.
– Это было самое оригинальное признание из всех, что я слышал, – отсмеявшись, признался Лу Хань.
– Твое еще оригинальнее. “Я хочу потрахаться, не знаю с кем, кстати, ты подойдешь, все забывал тебе об этом рассказать”.
– Я думал, что ты натурал!
– Я думал, что ты не натурал, но запал на Бэкри.
– Короче, – подытожил Лу Хань, – с интуицией у нас обоих хуево, можем перейти к чему-нибудь более интересному.
Первый поцелуй у них получился идеальным – не было никакой неловкости, стеснения, литров слюны, зубов в труднодоступных местах. Мягкое прикосновение губ к губам, пальцы Минсока на щеках Лу Ханя, ладони Лу Ханя на плечах Минсока, сбившееся дыхание и слегка закружившаяся голова.
– Я не уверен точно, что живу недалеко, но я знаю, как можно вызвать такси, – сообщил Минсок, когда минут через десять они оторвались друг от друга.
Лу Хань только кивнул в ответ.
Забавно, но Минсок действительно жил недалеко, и до его дома они дошли практически бегом, не разжимая руки и изредка быстро целуясь. Вот теперь действительно можно было почувствовать себя словно в пятнадцать, когда колени подкашиваются от одной мысли, что самая красивая девочка класса все-таки согласилась не просто пойти с тобой на свидание, но потом позвала к себе, чтобы “посмотреть телевизор”. Все дело в том, что в пятнадцать лет Лу Хань ничего подобного не испытывал, а “телевизор смотрел” с мальчиком на класс постарше, и колени тогда дрожали от мысли, что их застукают родители.
Квартира Минсока, во-первых, оказалась действительно крошечной, где вдвоем с трудом можно было развернуться, а, во-вторых, полной противоположностью квартире Бэкри и Син. Здесь, вместо творческого и не очень бардака, царствовала почти стерильная чистота. Никакой пыли, разбросанной повсюду одежды и обуви, валяющихся книг, проспектов и рекламных буклетов. Именно такую комнату можно сфотографировать и послать маме снимок, чтобы она в кои-то веки гордилась своим сыном: он наконец научился застилать за собой постель.
На пороге Минсок немного замялся:
– Может, кофе или вина?
Необходимый этикет, чтобы придать сегодняшнему вечеру хотя бы видимость романтики.
– Если ты нальешь мне вина после виски, то я смогу разве что заснуть на полу, – улыбнулся Лу Хань, прижимаясь губами к его виску, где билась тонкая ниточка пульса.
Они оба раздевались медленно, неторопливо, словно давая друг другу шанс передумать, сказать, что все было неудачной шуткой и, может, действительно лучше по бокалу вина и разойтись. Лу Хань видел, как дрожат пальцы Минсока, когда тот расстегивал рубашку, и чувствовал, что его собственные трясутся не меньше.
Черт его знает почему. Это был не первый и не последний секс у каждого, они явно оба прекрасно представляли, что делать, но все равно нервничали, словно те самые школьники после первого свидания.
Лу Хань, стянув футболку, протянул руку, погладил Минсока по щекам, взъерошил волосы на затылке, успокаивая то ли его, то ли себя.
Тот только закрыл глаза и потянулся за очередным поцелуем. В этот раз он получился жарким, страстным, с прикушенными губами и капелькой чьей-то крови, смешавшейся со слюной.
Лу Хань уронил Минсока на узкую, слишком узкую кровать, – вдвоем не развернуться – навалился сверху, провел языком по выступающим острым ключицам, скользнул ниже к соску. Это не было похоже на торопливый перепих, слова лучше в словаре не нашлось бы, с Сехуном. Лу Хань и Минсок так же медленно, как раздевались, изучали тела друг друга, касаясь пальцами и губами, отыскивая те самые точки, которые заставляют стонать и выгибаться.
Минсок подался вперед, потерся членом о бедро Лу Ханя и болезненно застонал.
– Смазка и презервативы под кроватью.
Вообще-то, для первого раза это было чересчур, минет или совместная дрочка – максимум на что Лу Хань надеялся, но спорить он не стал.
Кровать противно скрипела под ними, когда он постарался как можно шире развести ноги Минсока, когда пропихнул внутрь сначала один палец, затем второй.
– Надеюсь, соседи у тебя не злобные твари, – пробормотал Лу Хань, целуя лоб Минсока и осторожно толкаясь бедрами.
– Пе-ре-терпят, – выдохнул тот, кусая губы и цепляясь до побелевших костяшек за деревянное изголовье.
Ничего медленного и плавного больше не осталось, только хаотичные, рваные движения, шумные стоны, глаза Минсока с настолько расширившимися зрачками, что, казалось, они затопили всю радужку. Почему-то именно эти глаза и взгляд – безумный и одновременно растерянный – заставил Лу Хань окончательно растерять остатки самоконтроля.
Он начал двигаться еще быстрее, закинув на плечо ногу Минсока, и обхватил его член, двигая рукой в том же сумасшедшем темпе.
Пот катился по ним градом, и короткие рыжие волосы Минсока слиплись смешными колючками, словно у ежика, – Лу Хань не удержался, провел свободной рукой по влажным прядям, и этого простого жеста оказалось достаточно. Минсок выгнулся, сжимая в себе себе член Лу Ханя почти до боли, и тут же кончил, длинно и со стоном выдыхая. Лу Ханя накрыло почти сразу за ним, но он еще некоторое время не двигался, чувствуя как пульсирующее тепло от паха растекается по всему телу, превращает в его в какое-то малиновое желе.
С ним так бывало после отличного секса. Жаль, что тот случался нечасто.
– Ванная, – прошептал Минсок, отпихивая от себя Лу Ханя и осторожно выбираясь из-под него. – Сейчас вернусь.
Вернулся он вместе с влажными салфетками и мокрым полотенцем, которыми наспех обтер сначала себя, хотя они оба пользовались презервативами и следов от спермы не осталось, а затем Лу Ханя.
Уместиться вдвоем на кровати оказалось сложно, почти невозможно, если только не переплестись руками и ногами словно щупальцами. Засыпать слишком близко от кого-то Лу Хань не любил, он даже Сехуна всегда отпихивал, чтобы тот дал ему возможность дышать, но, как ни странно, в этот раз отрубился почти сразу, уткнувшись носом в теплую шею Минсока.
Утро для Лу Ханя началось с дребезжания старого механического будильника – оказалось, что такие еще существуют – и лихорадочно мечущегося по комнате Минсока.
– Мы проспали! – трагическим тоном сообщил тот, пытаясь одновременно натянуть джинсы и носки. Акробатический этюд выглядел настолько забавно, что Лу Хань практически сразу проснулся.
– А где мой утренний поцелуй? – капризно поинтересовался он, вылезая из кровати и чувствуя, что у него ноет каждая мышца. Думать о том, как ощущает себя Минсок, у которого явно еще и задница болела, думать не хотелось.
– Сначала зубы почисти, потом поцелуй.
На душ времени не осталось совершенно, поэтому пришлось ограничиться очередной порцией влажных салфеток и собственным пальцем, чтобы провести по зубам мятной пастой. Запасной щетки у Минсока, разумеется, не оказалось.
Утренний поцелуй вышел торопливым и смазанным, но Лу Хань все равно шагал по улицам Берлина со счастливой улыбкой. Он действительно был по-детски оглушающе счастлив, настолько, что не обращал внимания на тычки в плечи и спину торопящихся немцев. По дороге он решил, что ему так хорошо, что совершенно не хочется портить настроение в забегаловке, поэтому позвонил на работу и сказался больным. Хозяйка, судя по тону, ему не поверила, но все равно дала выходной. В конце концов, Лу Хань работал у нее незаконно, поэтому платила она ему гроши, а посетителям он нравился, так что искать очередного дарового работника ей явно не хотелось.
Именно поэтому Лу Хань пришел домой слишком рано – обычно в это время он уже торчал в забегаловке. Квартира встретила его непривычной тишиной: никто не играл на рояле, не топал в комнате, разучивая очередные движения, Бэкри громко не трепалась по скайпу. Лу Хань от неожиданности поначалу подумал, что оглох.
Он прошел на кухню, чтобы сварить кофе – у Минсока он даже стакан воды выпить не успел – и обнаружил там незнакомого парня с короткими черными волосами в халате на голое тело. Пояс у халата развязался, поэтому можно было рассмотреть все прелести, на которые смотреть после ночи отличного секса не хотелось совершенно. Но Лу Хань промолчал, он все еще не хотел портить чудесное утреннее настроение.
– Привет, – сказал он, – я Лу Хань. Не помешаю?
– Привет, – широко улыбнулся в ответ парень, словно только что встретил лучшего друга, потерянного пару лет назад. – Я Чанёль, Пак Чанёль, и мне ты точно не помешаешь.
– Я много о тебе слышал, – брякнул первое пришедшее в голову Лу Хань, поддерживая светскую беседу.
– Я о тебе тоже. Странно, что в первый раз встречаемся.
– Да ты как-то в гости не заходишь.
– Скорее, ты тут почти не появляешься.
Лу Хань сообразил, что Чанёль прав. Последнее время домой он возвращался поздно вечером и сразу ложился спать, потому что утром ему надо было в забегаловку, а вечера он проводил в баре с Минсоком. Свободные дни он тоже проводил с Минсоком – они то ходили по магазинам, то осматривали достопримечательности, то просто гуляли по городу, болтая обо всем и ни о чем и делая смешные фотографии друг друга.
– Упс. Я как-то не заметил.
– Да мне-то что, – ответил Чанёль. Голос у него оказался низкий, густой и совсем не вязался с его улыбающимся лицом и торчащими смешными ушами. Такой голос хотелось записать на диктофон и потом слушать в плеере, отгораживаясь от остальных людей. Странно, что в этой группе, о которой Лу Хань тоже много слышал, он был ударником, а не каким-нибудь бэк-вокалистом.
– Чанни, ты где? – на кухню вплыла Бэкри в короткой ночной сорочке, настолько короткой и кружевной, что Лу Хань по достоинству оценил не только грудь отличной формы, но и крепкие белые ляжки. – Ой, не ожидала тебя так рано увидеть.
Последняя фраза явно предназначалась Лу Ханю, и он смог только промямлить ту же неубедительную отмазку про болезнь.
Бэкри ему тоже не поверила, но расспрашивать не стала – она чувствовала себя откровенно неловко, словно ее только что поймали на краже в магазине или что-то типа того.
В общем, так оно и было. Лу Хань давно перестал быть наивным мальчиком и сложить один плюс один – распахнутый халат и откровенную сорочку – не представляло для него труда. Страшно хотелось спросить про Син, про то как Бэкри смотрит ей в глаза, но это было не его дело. По большому счету, он тут меньше всех имел права задавать свои вопросы. Конечно, Сехуну он изменял, как и Сехун ему, но это всегда было несерьезно, они оба знали, что это просто секс, но свести все к одной ночи с Минсоком Лу Хань не собирался.
Кофе закипел, и он осторожно перелил его из турки в чашку.
Чанёль продолжал с любопытством смотреть на него, все так же широко улыбаясь, Бэкри топталась на пороге, комкая подол сорочки и задирая ее все выше и выше. Настолько, что при желании Лу Хань мог бы рассмотреть ее трусики или отсутствие оных – вот только смотреть в ту сторону он не собирался.
Неожиданно он почувствовал, как остро ему не хватает Сехуна. За этот месяц они обменялись максимум десятком фраз, и все их общение сводилось к сну на одном диване. Это было неправильно – словно солнце вдруг начало вставать на западе, а трава из зеленой резко стала розовой или фиолетовой. Лу Хань даже на кактус посмотрел на холодильнике, чтобы убедиться – тот все еще не изменил цвет, мир не перевернулся, инопланетяне не прилетели.
– У тебя чисто случайно нет пары сигарет? – обратился он к Чанёлю.
– Чисто случайно есть. – Тот выложил на стол пачку “Кента” и зажигалку. – Хорошо, что я про запас несколько штук таскаю, вечно их теряю. – Он покрутил красный “Крикет” в пальцах и положил на место.
– Спасибо, – Лу Хань засунул в карман “Кент” и бочком выскользнул из кухни, плечом задев Бэкри. Та аж подпрыгнула от неожиданности.
– Ничего не говори Син, пожалуйста, – жарко прошептала она ему в ухо, схватив за руку.
Лу Хань молча кивнул в ответ. Он предпочитал не лезть в чужие дела и не разносить сплетни.
Это были проблемы Бэкри и Син, ну вот теперь и Чанёля. Как они собирались разруливать их между собой, Лу Ханя волновало мало. Тем более, сейчас. Он сам ухитрился запутаться в треугольнике, которой сложно было назвать любовным, но легче от этого не становилось. Лу Хань лучше других знал, что Сехун ненавидит выяснять отношения, терпит до последнего, но потом взрывается смертоноснее, чем ядерная бомба. Шансов отползти на безопасное расстояние и переждать ни у кого не остается.
Напоследок Лу Хань развернулся и еще раз внимательно посмотрел на Чанёля. Тот продолжал сидеть за столом, все так же улыбаясь, словно Бог или Ктулху таким его и задумал, с вечной улыбкой на лице. Но в глазах у него за напускной веселостью просматривалась почти звериная тоска.
Делиться всегда нелегко.
Автор: Shun
Бета: miss right
Артер: Енот со странностями
Артер: KiRin661
Коллажист и оформитель: Kara
Коллажист: neks
Фэндом: EXO
Пэйринг: Лу Хань / О Сехун, Лу Хань / Ким Минсок, fem! Бён Бэкхён (Бэкри) / fem! Чжан Исин (Син), Пак Чанёль / fem! Бён Бэкхён (Бэкри)
Рейтинг: NC-17 (только за слэш)
Жанр: real life AU, ангст
Количество слов: ~ 20000
Предупреждения: гендерсвитч (Бэкхён и Исин в тексте девочки, девочками и останутся, так что если вас такое смущает, пожалуйста, не читайте), сомнительный авторский хэппи энд.
Описание: Они ехали так долго, что давным-давно сбились с пути, пересаживаясь из дешевых машин в дорогие, из изящных кабриолетов – в высокие фуры. Номера в мотелях, случайные вписки, тысячи новых знакомых смешались для них в безумный калейдоскоп. Поначалу они думали, что сбежали от привычной жизни, где все было расписано за них. Но где-то посередине пути бегство от рутины превратилось в бегство от самих себя.
Никто из них этого не заметил.
От автора: Есть истории, которые придумываешь ты, есть истории, которые придумали себя сами, и тебе осталось только их записать. Вероятно, потому что грустные сказки тоже нужны и важны.
Благодарности: Я не могу выразить словами свою благодарность miss right, моей бете и альфаридеру, которая возникла буквально из ниоткуда и фактически держала меня за ручку, пока я писала фик. Не факт, что без ее участия и поддержки, я бы осилила эту дорогу. Огромное спасибо Енот со странностями и Kara, которые не послали меня, когда внезапно фэнтэзи кайсины превратились в совсем другую историю. Я крайне ценю то, что вы остались со мной. Опять же бесконечное спасибо KiRin661, к которой я вчера ворвалась с воплем "нарисуй мне арт, мимими". Она не только меня не послала, она действительно нарисовала именно то, что я просила. Спасибо котику neks, всегда готовой помочь и подстраховать. Отдельная благодарность уходит Tinker Bell, go! за фразу "что ты ломаешься, пиши уже НЦ", а так же за ценные замечания по ходу текста и помпоны, которыми она периодически махала.
Разумеется, я не могу не сказать спасибо компании SM Entertainment и группе EXO, потому что без них не было бы вообще ничего. Прости меня, фотография Лу Ханя, я больше не буду тебя грызть.
Скачать текст: docx, FB2
Они не были братьями.
Даже кузенами.
Один из них родился в Пекине, второй в Сеуле, но их так часто путали, что порой они сами забывали, как кого зовут. Для большинства европейцев все азиаты на одно лицо.
Они ехали так долго, что давным-давно сбились с пути, пересаживаясь из дешевых машин в дорогие, из изящных кабриолетов – в высокие фуры. Номера в мотелях, случайные вписки, тысячи новых знакомых смешались для них в безумный калейдоскоп.
У них все было общим: одежда, косметика, деньги, сигареты, даже секс. Если едешь далеко-далеко, однажды все равно окажешься в одной постели.
Лу Хань не возражал, он с ранней юности предпочитал трахаться с парнями, а Сехуна никто не спрашивал.
Поначалу они думали, что сбежали от привычной жизни, где все было расписано за них: хорошая школа, престижный университет, работа с большой зарплатой, идеальная жена, послушные дети… Все как у их родителей, за вычетом послушных детей.
Но где-то посередине пути бегство от рутины превратилось в бегство от самих себя.
Никто из них этого не заметил.
Лу Хань проснулся в четыре утра в очередном из безликих мотелей. Он нехотя выбрался из постели, побрился разовой бритвой из приветственного набора, почистил зубы такой же разовой щеткой и подумал, что пора двигаться дальше. Они и так задержались в городке на целых два дня. Лу Хань стащил с Сехуна одеяло, пощекотал грязную пятку, а потом грубо дернул за отросшие темные пряди. По долгому опыту, он знал, что это единственный способ его разбудить – нежные поцелуи, уговоры, даже холодная вода не помогали.
– Хань, какого черта, – недовольно сказал Сехун и потянулся за упавшим одеялом. Утренний стояк оттягивал ткань трусов, и Лу Хань решил, что это неплохой способ провести несколько минут, прежде чем они отправятся ловить попутку.
Не спрашивая разрешения, он толкнул Сехуна на спину, сдернул трусы и раздвинул коленом тощие ноги. Тот громко выругался, больше от удивления, чем от злости, но послушно обхватил бедрами талию Лу Ханя. Это был не то чтобы “настоящий секс”. Настоящим сексом насмотревшийся порнухи Лу Хань называл исключительно процесс, когда его член оказывался в чужой заднице, необязательно Сехуна. Петтинг, дрочка, минет и прочие милые шалости к сексу не относились и служили только для того, чтобы снять напряжение, если под рукой не оказывалось смазки и презервативов. Сейчас это был точно не секс, так, потерлись членами друг о друга, немного подрочили, путаясь в пальцах и ритме.
Капли спермы осели на животе Сехуна, и Лу Хань размазал их по бледной коже, пытаясь нарисовать то ли солнце, то ли чей-то портрет.
– Придурок, – пробормотал Сехун, морщась и выбираясь из постели.
Он терпеть не мог эти забавные игры, после которых почему-то именно он всегда оказывался перепачканным спермой с ног до головы. Лу Хань прекрасно знал о его нелюбви к таким развлечениям и всегда старался извозить его побольше.
Сехун смешно выглядел, когда злился.
Им повезло. Машину они поймали почти сразу, и водитель сказал, что добросит их до Бернау, а оттуда они могут даже пешком до Берлина добраться.
Лу Хань не стал уточнять, что ходить пешком он разлюбил еще до того, как открыл для себя автостоп. Сехун устроился на его плече, по радио играли какие-то старинные немецкие хиты, кондиционер в старой фуре сломался еще до рождества христова, и это было, наверное, одно из худших путешествий в его жизни. Впрочем, Лу Хань давно перестал обращать внимание на такие мелочи.
Водитель пытался рассказать о своей жене, которая то ли изменяла, то ли не изменяла ему с соседом, но скудный запас немецких слов не позволял окончательно разобраться в этой истории. Лу Хань изо всех сил делал вид, что понимает и сочувствует горю рассказчика, кивал головой, горько улыбался, вставлял “о да” и “какой кошмар” и больше всего на свете мечтал съездить по голове Сехуну, чтобы он тоже принял хоть какое-то участие в беседе немого с глухим.
Обычно за автостоп приходилось расплачиваться именно вниманием. За время путешествия Лу Хань научился говорить “ну надо же” и “вот она сука” на пяти или семи европейских языках, этого вполне хватало, чтобы поддержать беседу – большей части водителей совсем не требовался вдумчивый разговор, им просто нужно было поболтать о чем угодно, чтобы не заснуть за рулем, а автостопщики служили чем-то вроде будильника с функцией “да-да, чувак, ты не спишь, твоя бывшая такая сука”.
Бернау оказался на редкость тоскливым и серым, поэтому они, молча переглянувшись, поймали очередную тачку, теперь уже до Берлина. На электричке добраться было проще, но денег оставалось совсем немного. Те два дня ничегонеделания в мотеле пробили значительную брешь в их бюджете. То есть им требовалась работа и срочно, а еще место, где можно вписаться на какое-то время, потому что ночевать под мостом было совсем неромантично, а еще адски неудобно.
– Есть хочу, – уныло пробормотал Сехун, принюхиваясь к запахам из многочисленных уличных ресторанчиков.
– Денег нет, – автоматически ответил Лу Хань.
Деньги-то были, но только на номер в хостеле, и если потратить их на еду, то мост или вокзал оставались единственным вариантом на ночь. Иногда приходилось затягивать пояса потуже и терпеть.
Берлин был красивым городом – с его тяжеловесной готической архитектурой, с современными небоскребами, переливающейся неоном рекламой. Таким же красивым, как большинство европейских городов, особенно по ночам. Проблема была в том, что Лу Ханю, как, впрочем, и Сехуну, было наплевать на эту красоту. Слишком хотелось жрать и спать. Оба понятия не имели, почему их понесло именно в Берлин, а не в Барселону или, скажем, Вену. “Мы в Германии еще не были. – А какая там столица? – Кажется, Берлин. Или Кельн, я точно не помню. – Ну, поехали в Берлин”.
Карты, планы, путеводители – все это придумали для других, для настоящих туристов, а не для перелетных птиц.
– Я сейчас умру от голода, – еще раз вздохнул Сехун.
– Не умрешь, человек без еды может почти месяц продержаться.
– И это будет очень хуевый месяц. Лучше я умру прямо сейчас.
– Прекрати ныть, – Лу Хань с силой шлепнул Сехуна по заднице, но по сторонам оглянулся.
Если им очень повезет, и они найдут очень дешевую забегаловку, то, возможно, им хватит на тарелку какого-нибудь мерзкого супа и хостел.
– Эй, нехорошо детей обижать, – сказал кто-то рядом. Сказал, причем, на чистом корейском, и Лу Хань на секунду испытал желание прочистить себе уши.
Не то чтобы в Европе было мало азиатов – наоборот. Просто они предпочитали либо держаться своими тесными компаниями, либо заговаривать с незнакомцами на английском, если уж решались заговорить. Мало ли, их случайный собеседник мог оказаться из Бангладеша или Индонезии, сами азиаты иногда тоже путались в том, кто и откуда.
– Он уже не ребенок, ему только на пользу пойдет, – ответил Лу Хань. С одной стороны, ему очень хотелось посоветовать навязчивому незнакомцу отвалить, с другой – тот мог помочь с едой и впиской.
– Телесные наказания никому не идут на пользу, – случайный собеседник уже откровенно развлекался за их счет.
Он был немного навеселе, наверное, отсюда взялась его неожиданная разговорчивость. Выкрашенные в рыжий волосы торчали смешными иглами, небрежно подведенные глаза казались еще более раскосыми, и это ему удивительно шло. Незнакомец был чем-то похож на изящного, красивого кота, которого хотелось взять на колени и погладить. Ну, это если не обращать внимание на его тело – в качалке случайный собеседник явно провел не один час.
Лу Хань громко сглотнул, и теперь уже Сехун больно ударил его по спине. Он хорошо знал этот взгляд “хочу-хочу, прямо здесь и сейчас”, и, понятное дело, этот взгляд ему не нравился.
– Минсо-о-ок, Минсок-оппа, куда ты… Ах, какая прелесть.
Из-за угла в буквальном смысле выпала еще одна кореянка. Выпила она явно гораздо больше Минсока-оппы, поэтому передвигалась странными зигзагами. Для того, чтобы пройти несколько метров до их маленькой компании, ей потребовалось больше двух минут.
– Ах, какая прелесть, – повторила она и тут же вцепилась в руку Сехуну. – Какие милые мальчики, оппа, где ты их нашел?
– На улице, – пожал плечами уже не совсем незнакомец по имени Минсок. – Они стояли и обменивались ударами.
– Ударами… Боже, какая прелесть. – Кореянка громко засмеялась, продолжая держаться за Сехуна. Видимо, тоже понимала, что если его отпустит, то упадет.
– Бэкри, тебе уже хватит. Давай я отведу тебя домой. – Минсок попытался отодрать ее от Сехуна, но та явно не собиралась выпускать свою добычу.
– Домо-ой. Ох, Син будет ругаться. Син будет сильно ругаться. Зачем ты позволил мне столько выпить, оппа?
– Потому что тебя невозможно остановить. Ты же у нас “бесстрашная”. Не боишься ни пауков, ни темноты, ни соджу.
– Я только Син боюсь. Син может напугать, – Бэкри надула губы. – А давай возьмем их с собой? Тогда Син не будет ругаться.
“Домой” – это слово прозвучало торжественным гимном в ушах Лу Ханя. У них появился шанс не просто бесплатно переночевать, но, возможно, выпросить еду у слишком гостеприимной Бэкри.
– Син и так не будет ругаться. Ни разу не слышал, чтобы она повышала на тебя голос, – хмыкнул Минсок. – Ты просто придумываешь повод.
“Отличный повод, – мысленно взмолился Лу Хань. – Я готов соорудить алтарь этой Син и приносить туда трупы бабочек, только пустите нас переночевать”.
– А вот ты кореец, да? – Бэкри ткнула пальцем в грудь Сехуна. – Скажи, что кореец, а то тут так мало корейцев, сплошные вьетнамцы, поговорить не с кем.
Бэкри была бы хорошенькой, даже красивой, если бы столько не выпила. Короткие черные волоса, слишком много подводки, белая кожа и точеная фигурка, разве что грудь была маловата на вкус Лу Ханя, зато задница отличная. Но пьяные женщины всегда мистическим образом в его глазах превращались в чудовищ, пусть даже чудовищ, готовых пустить их под крышу своего дома.
– Я кореец, – буркнул Сехун, глядя на Лу Ханя в немом крике о помощи. С новыми знакомствами у него всегда не ладилось. Пришлось брать дело в свои руки, если они оба не хотели остаться на улице.
– Да, он кореец, и его зовут О Сехун, а я китаец, и меня зовут Лу Хань, – как можно вежливее улыбнулся он и легко поклонился.
– Китаец… Боже, какая прелесть, – Бэкри определенно заклинило на одной фразе. – Син будет в восторге, она обожает китайцев. Вы точно идете с нами.
Минсок развел руками и улыбнулся:
– Не бойтесь, она вас не съест, хотя если вам нужно в другое место…
– Нет-нет, нам никуда не нужно, мы пару часов назад приехали в Берлин и не успели даже хостел подыскать.
– Тогда вы удачно попали, ребята. Или неудачно, это как посмотреть.
Лу Ханю уже нравился этот Минсок-оппа, и не только из-за отличной фигуры. Хотя в основном из-за нее.
"До дома Бэкри они шли больше часа. Та категорически отказалась вызвать такси, утверждая, что пока еще крепко стоит на ногах. Тут она погорячилась, потому что к концу пути Сехуну пришлось нести Бэкри практически на руках.
Жила она в одном из старых немецких домов, построенных еще в девятнадцатом веке. Со стороны смотрелись они прекрасно, но Лу Хань представлял какая там холодина, как хлопают от ветра окна, а уж про канализацию лучше было не вспоминать. Впрочем, Бэкри очень шло это место – строгое и одновременно богемное, дом, где любят селиться художники и поэты, утверждая, что здесь лучше чувствуют старину. А владельцы таких домов очень любят эту старину продавать, так что все остаются счастливы.
– Си-и-ин, – Бэкри забарабанила кулаками по деревянной двери с потускневшей табличкой. – Си-и-ин, я дома.
Лу Хань сам не знал почему, но всю дорогу он представлял себе Син бучеподобной короткостриженной немкой с толстыми ляжками и татуировками по всему телу. Наверное, из-за слов Бэкри, что Син страшная и она ее боится.
Он почти растерялся, когда вместо огромного буча дверь им открыла хрупкая азиатка с длинными темными волосами, в цветастой юбке и майке с таким вырезом, что Лу Ханю и Сехуну срочно пришлось отвести взгляд. Просто во избежание. Видимо, кроме Син и Бэкри в этом доме жил еще кто-то, что совершенно не удивляло.
– Любовь моя, – Бэкри тут же повисла у азиатки на шее. – Любовь моя, я так соскучилась. Все время думала только о тебе.
– Скорее, о том, что я скажу, когда ты вновь вернешься пьяной, – поджала губы азиатка. Ей это не шло, такими губами надо было делать другие вещи – ну, например, облизывать рожок с мороженым.
Лу Хань в очередной раз мысленно ударился головой об стену. То Минсок-оппа с его накачанными руками, то незнакомая азиатка с пухлыми губами – и ведь нельзя сказать, что ему не хватало секса.
– Син, любимая, ты плохо думаешь обо мне. – Бэкри устроила голову на груди азиатки, и Лу Хань услышал как рядом прерывисто вздохнул Сехун.
Можно сколько угодно трахаться с парнями, но хорошее лесбийское порно – это хорошее лесбийское порно.
– Син, я знаю, что ты добрая и хорошая девочка, поэтому не выгонишь нас на улицу, – Минсок решил прервать нежное воссоединение. Наверное, он это шоу не раз видел, но мог бы подумать и о других.
– Тебя не выгоню, гэ, а эти двое кто? – Син осторожно отодвинулась, и Бэкри тут же покачнулась и чуть было не упала.
– Мы подобрали их на улице, как двух бедных голодных котят. Ты же любишь котят?
– Котят я люблю, только они больше похожи на двух голодных автостопщиков.
В чем в чем, а в наблюдательности Син нельзя было отказать. Видимо, потому что, в отличие от Минсока и Бэкри, она не пила.
– Ты любишь голодных автостопщиков, – пробормотала Бэкри. – Я верю, что ты их любишь, ты всех любишь.
– Не всех, – пожала плечами Син. – Но раз вы их притащили, пусть остаются. Только спать они будут с Чонином.
– А этот что опять у нас делает? – возмутилась Бэкри. – У него своя общага есть и своя девушка.
– Нет у него больше девушки, поэтому он ночует у нас. Мы репетировали.
– Репети-и-ировали, – протянула Бэкри.
Вся эта комедийная сцена слишком затянулась, а Лу Хань очень хотел спать и есть. Есть гораздо больше, поэтому он бочком протиснулся в квартиру, потянув Сехуна за собой.
Мало ли, вдруг эти две юные и прекрасные девы собирались отношения на пороге до утра выяснять, не толпиться же на лестнице.
Зато квартира оказалась именно такой, какой ее себе представлял Лу Хань: разрисованные стены, скрипящие полы с разноцветными циновками, мебель, отреставрированная – и не не везде удачно – своими руками, яркие шторы и гора непонятного хлама повсюду. В общем, типичная квартира не-таких-как-все. Он немало повидал подобных за время своего путешествия.
Единственное, что его действительно удивило, – огромный, явно дорогой рояль в центре гостиной. Чаще всего музыкальные инструменты в богемных домах оказывались завалены салфетками, статуэтками и статуэточками и покрывались слоем вековой пыли, а этот выглядел так, словно на нем играли каждый день.
В общем, обычно с роялями и пианино Лу Хань сталкивался только в качестве бесполезного предмета интерьера – выкинуть жаль, похвастаться можно, опять же статуэтки на нем хорошо смотрятся.
Он осторожно провел ладонью по крышке. Когда-то Лу Хань учился играть на пианино, у него, говорят, даже неплохо получалось, но футбол ему нравился больше, а потом он встретил Сехуна, потом решил немного посмотреть мир – наверное, он теперь даже простую гамму не вспомнит. От этой мысли ему почему-то стало немного грустно, впрочем, как всегда, когда он думал об упущенных возможностях.
Порой даже перелетные листы жалеют о ветке, от которой они оторвались.
– Еда на кухне. – В гостиную вошла Син. – К сожалению, ничего серьезнее сэндвичей с ветчиной я приготовить не успела.
Говорила она, как и все в компании, на корейском, но с заметным акцентом.
– Ты китаянка? – с любопытством спросил Лу Хань. Он был уверен в ответе на сто процентов, но всегда предпочитал уточнить информацию.
– Из Чанши, – ответила она. – Хотя в Берлине уже больше десяти лет. А ты откуда?
– Из Пекина.
– О, столичный мальчик. – На щеке у Син появлялась милая ямочка, когда она улыбалась, и Лу Хань подумал, что, наверное, все ее друзья стараются сделать так, чтобы Син улыбалась почаще. Это была действительно очень милая ямочка.
– Еще немного, и ужинать тебе придется крошками со стола, – Сехун неожиданно обнял его за талию и положил подбородок на плечо. Лу Хань аж вздрогнул от – эта привычка бесшумно подкрадываться и тут же обнимать, ерошить волосы или просто дергать за руку страшно его бесила.
Сейчас она его бесила еще и потому, что вслед за Сехуном пришел Минсок, и теперь внимательно смотрел на их объятия, слишком внимательно для человека, которому наплевать.
Вряд ли его смущали геи, иначе бы он не общался с Син и Бэкри – хотя кто знает. Лу Хань встречал парней, которые дружили с лесби и терпеть не могли пидорасов. Во избежание проблем он быстро отодвинулся от Сехуна, приторно улыбаясь.
– Он очень тактильный мальчик, – пояснил Лу Хань непонятно кому.
К счастью, неловкая пауза надолго не затянулась.
– Почему вы все тут собрались? Жрать хочу умираю, – Бэкри с недовольным видом возникла в дверях. – А Чонин где? Ты же говорила, что он у нас ночует?
– Чонин устал сегодня и уже спит, поэтому давайте не шуметь. Ужин и тоже спать. – Син подхватила за руку Минсока, потом Бэкри и повела их в сторону кухни.
Лу Ханю и Сехуну оставалось только последовать за ними.
Сэндвичи Син не были вершиной кулинарного искусства, но, судя по скорости, с которой все ели, это мало кого волновало. Лу Ханя тем более, он в своей жизни пробовал куда более отвратительные вещи.
Бэкри упорно пыталась завести разговор, начинала громко расспрашивать, откуда они приехали и зачем, но Син каждый раз так на нее смотрела, что та немедленно замолкала. Видимо, сон Чонина в этом доме крайне ценили.
В итоге Лу Ханя и Сехуна отправили спать в бывшую комнату прислуги на фальшивом втором этаже. Там помещались только старый диван и шкаф, которым почти не пользовались – ручки у него оказались стянуты большим желтым бантом – явно, чтобы внезапно не открывались.
С таинственным Чонином они так и не познакомились, потому что с ним уложили Минсока. Может, Бэкри боялась, что Лу Хань или Сехун сделают что-то не то, или Чонин сделает что-то совсем не то. В общем, Лу Ханя это мало интересовало. Спать на диване оказалось вполне удобно, и это было главным. Скорее всего, завтра им придется уйти, так что не было смысла задавать глупые вопросы, ответы на которые забудутся через пять минут.
Утром Лу Хань проснулся от звуков рояля. Кто-то в гостиной играл незнакомую мелодию, причем играл хорошо, хотя Лу Хань слышал композицию впервые.
Осторожно он спустился по крутым ступенькам, добрался до гостиной и замер.
За роялем сидела Син, длинная челка, которая вчера была заколота, падала ей на лицо, но ей это, кажется, совершенно не мешало. Белые пальцы легко порхали по клавишам, она даже в ноты не смотрела – видимо, знала мелодию наизусть.
Но замер Лу Хань не из-за нее. В залитой светом гостиной, из которой убрали почти всю мебель, танцевал незнакомый парень. Лу Хань плохо разбирался в балете, все, что он слышал, – это слова типа “фуэте” или “гран батман”, но то, что он видел перед собой, было не просто круто, это было охуенно.
За долю секунды балет стал любимым видом искусства для Лу Ханя. Если все танцоры двигались на сцене так, как этот парень в небольшой берлинской комнате, он явно многое упустил в своей жизни.
– Ой, прости, кажется, мы тебя разбудили. – Син убрала пальцы с клавиш. Танцор остановился в полупрыжке и хмуро улыбнулся.
Конечно, он тоже оказался корейцем. Эту квартиру немцы, видимо, избегали, или обитатели квартиры избегали немцев – в общем, какая разница. Смуглая кожа и черные выразительные глаза контрастировали с выкрашенными в белый волосами, и от этого контраста у Лу Ханя сердце почему-то начало биться чуть быстрее. Он всегда ценил красоту, а в этом мире она так редко встречалась.
– Чонин, это Лу Хань, один из ребят, подобранных вчера Бэкри. Лу Хань, это Чонин, наш друг. Прости, у нас скоро выступление, вот и приходится репетировать в неподходящих местах в неподходящее время.
– Ничего страшного. Я же у вас в гостях.
– Конечно, ничего страшного, просто мы пока еще чувствуем себя неловко, когда на нас смотрят, – смущенно улыбнулась Син. – Бэкри спит, ее раньше трех часов не добудишься. Минсок убежал на работу, но обещал вечером заглянуть. На кухне блинчики, наверное, еще теплые. Если вы с Сехуном решите прогуляться, просто захлопните дверь за спиной. Адрес написан на листочке около зеркала в коридоре – вдруг вы решите вернуться.
Из всей торопливой речи Лу Хань уловил главное: лучше ему свалить сейчас из гостиной, на кухне есть еда и их не выгоняют из квартиры.
В гостиной он бы с радостью остался, ему действительно очень хотелось посмотреть как танцует этот Чонин, но две другие новости его бесконечно порадовали. Бесплатная пища и крыша над головой – о чем еще может мечтать автостопщик.
Блинчики оказались на порядок лучше сэндвичей. Видимо, это было коронное блюдо Син, или просто вчера ей не хотелось готовить.
После пятого Лу Хань понял две вещи: он больше не может и надо оставить хоть что-нибудь Сехуну, иначе тот его сам съест с кленовым сиропом и взбитыми сливками. Большого стола на кухне не было, вместо него стоял низкий корейский столик, от которых Лу Хань успел почти отвыкнуть. Он уютно устроился на подушках, налил себе чай, потому что не нашел кофе, и вслушался в тихую музыку из гостиной – видимо,ту неплохо звукоизолировали, потому что вряд ли Син специально старалась играть потише. Ему было настолько хорошо и спокойно, что Лу Хань сам не заметил, как вновь заснул.
– Просто сонное царство какое-то, я чувствую себя обиженной пчелкой, – насмешливо прозвучал смутно знакомый голос.
Лу Хань с неохотой разлепил глаза. Над ним стоял Минсок, широко расставив ноги, и солнечно улыбался. Так солнечно, что захотелось его ударить – люди не должны радоваться после рабочего дня, особенно, если другие ничего в это время не делали.
– Син сказала, что ты на работе.
– Утренняя смена закончилась, и я вернулся, чтобы вас проверить. Сюрприз, вы даже глаза не разлепили.
– Разлепили, – мрачно ответил Лу Хань. – И перебрались с дивана на кухню.
– Еда – величайший мотиватор. Хотя, судя по всему, у твоего приятеля другие интересы.
– Сехун? Где он? – Лу Хань моментально запаниковал. С того бы сталось в одиночестве отправиться в город и угодить в какие-нибудь неприятности, например, подраться. Такое уже пару раз случалось. Сехун только на первый взгляд казался милым, беззащитным мальчиком, и многие слишком часто ошибались на его счет.
– Сидит в гостиной, наслаждается искусством. Я только не понял, каким больше – длинными ногами Чонина или вырезом на платье Син. В любом случае ему ничего не светит, но смотрится забавно.
Лу Хань чуть было не надул губы, как Бэкри вчера. Его-то из гостиной выставили, а Сехуну, значит, разрешили остаться. Мир, как обычно, оказался подлым и несправедливым местом.
– А Син и Чонин, они вообще чем занимаются?
Выглядела эта парочка очень профессионально, но вполне могла выступать в каком-нибудь любительском театре по вечерам, а по утрам, скажем, мыть посуду в китайской забегаловке. Таких историй Лу Хань знал гораздо больше, чем Шахразада своих сказок.
– Учатся в Университете Искусств, только на разных отделениях. Син – пианистка, Чонин – танцор. Кажется, именно там они и познакомились. Поначалу терпеть друг друга не могли, но затем случилось чудо – первый совместный проект, второй, и вот уже Бэкри мечтает, чтобы Чонин со своим балетом свалил учиться куда подальше и попрестижнее, а то вдруг еще какое-нибудь чудо произойдет.
– Бэкри ревнивая?
– Ты даже не представляешь, – Минсок засмеялся и протянул ему руку. – Вставай, тебе повезло, что монстр не проснулся. Я покажу тебе немного Берлина, пока Бэкри откусывает голову твоему приятелю. Тот действительно слишком уж увлечен искусством.
Поначалу Лу Хань все же решил позвать Сехуна с ними, все-таки чаще всего они знакомились с новым городом вместе, но потом небольшая, но мерзкая обида взяла верх. Если ему настолько интересно торчать в гостиной, что он даже о Лу Хане не вспомнил, пусть там и остается.
На удивление вместо Берлинского собора или Бранденбургских ворот Минсок привел Лу Ханя к Гумбольдт-боксу. Футуристическое здание из стекла совершенно не вписывалось в традиционные европейские улицы вокруг, и от этого захватывало дух еще больше.
– Там есть всякие обзорные экскурсии, – сказал Минсок. – Типа тебе расскажут про музей азиатского искусства.
– Всю жизнь мечтал послушать про династию Хань, я прям чувствую недостаток знаний в этой части своей истории.
Минсок засмеялся:
– Гораздо интереснее площадка наверху, двадцать два метра, это не так уж высоко, но смотрится потрясающе.
Лу Хань хотел сказать про свой страх высоты, посмотрел на сияющее лицо Минсока и заткнулся. В конце концов, тот не знал, хотел показать ему что-то действительно уникальное, а не очередной скучный собор. Можно было немного потерпеть.
Правда, актером Лу Хань оказался так себе, особенно когда вцепился в руку Минсока и уткнулся лицом ему в плечо. Каждый раз ему казалось, что он побороол этот глупый страх, летал же он спокойно на самолетах, и каждый раз при взгляде на маленькие игрушечные здания внизу и еще более игрушечных людей, внутренности у него завязывались тугим холодным узлом и становилось сложно дышать.
– Мог бы предупредить, – укоризненно сказал Минсок, успокаивающе поглаживая его по спине.
– Сейчас пройдет, – сквозь зубы ответил Лу Хань. – Первые пять минут самые страшные.
В итоге он смог даже подойти к перилам, продолжая крепко сжимать ладонь Минсока, словно якорь, который не позволял ему рухнуть на землю. Берлин не был самым красивым городом, из всех, что он видел: в нем не оказалось изящества Милана, ярких цветов Амстердама или элегантности Парижа, не говоря уже о миксе из прошлого и будущего Токио, – но он выглядел приземленным, настоящим. Тем самым местом, где хочется просто жить, а не путаться в слишком узких улицах или задыхаться от жаркого воздуха.
– В Берлин тяжело влюбиться, – Минсок будто прочитал его мысли. – Я его до сих пор не люблю, но он может сильно понравиться. Настолько сильно, что потом сложно представить себя в другом городе.
Лу Хань только слабо улыбнулся в ответ.
Он еще не встречал места, где ему действительно хотелось бы остаться. Быть может, проблема была не в месте, а в людях.
Он познакомился много с кем за время своего путешествия, но мало кто остался в его памяти. В конце концов, та была не безразмерна. Порой Лу Ханю становилось интересно – что стало с теми, кого он называл друзьями, вместе пил, вместе танцевал, трахался с некоторыми из них, но эти мысли исчезали так же легко. как и появлялись. В его старом мобильнике хранились сотни номеров и ссылок на чужие твиттеры или инстаграмы, сейчас так просто было подглядеть в замочную скважину, чтобы узнать – практически что угодно. Вот только искушения у Лу Ханя не возникало.
Все, что было, то прошло. Движение вперед гораздо увлекательнее любых воспоминаний.
Минсок неожиданно посмотрел на часы и поморщился:
– Слушай, мне страшно неудобно, что я вытащил тебя на прогулку, а сам сливаюсь, но я опаздываю на работу.
– На еще одну?
– Что поделать, жить в Европе – дороговато. Я тебя немного провожу, надеюсь, не потеряешься.
– А где ты работаешь?
Лу Хань понял, что ему смертельно не хочется возвращаться в квартиру Бэкри, объясняться с Сехуном, вежливо улыбаться Син: с Минсоком сейчас было намного проще и приятнее, – а сложности ему никогда не нравились.
– В баре. Хочешь составить компанию?
– Хочу, – кивнул головой Лу Хань.
– Но никакой халявной выпивки за счет заведения.
– Без проблем.
Бар, где работал Минсок, оказался маленьким и уютным – в основном, туда приходили сложившиеся компании, чтобы немного расслабиться после работы или отпраздновать встречу за парой кружечек пива. Очень быстро Лу Хань потерялся в звуках немецкой речи, запахе сосисок и взрывах смеха. Большую часть времени Минсок просто разливал пиво, изредка смешивал коктейли и болтал с завсегдатаями, почти не обращая внимания на сгорбленную фигуру, притулившуюся на одном из стульев возле барной стойки. Лу Ханю было скучно – вероятно, ему стоило пойти в свой временный дом, а не тратить минуты и часы рядом с человеком, который на него даже не смотрел.
Скорее всего, он бы просто ушел, но тут в бар ввалилась действительно большая компания, обе официантки заметались, не успевая выполнять заказы, и неожиданно Лу Хань оказался с подносом, полным пивных кружек. Он не особо любил эту работу, но знал, что и как делать, порой им с Сехуном приходилось добывать деньги и таким способом. Хозяева маленьких заведений никогда не отказывались от лишних рук в напряженные дни.
Когда все немного успокоилось и выдохшийся Лу Хань вновь вернулся на облюбованный стул возле стойки, Минсок с улыбкой поставил перед ним огромную кружку с виски и колой.
– Я подумал, что ты один из тех парней, которые любят виски, – пояснил он.
Лу Хань был из тех парней, которые пьют все, что горит, а то, что не горит, – поджигают и пьют, но не стал уточнять этот факт.
– А как же “никакой выпивки за счет заведения”?
– Я думаю, ты заслужил. Заведение очень тебе благодарно.
В квартиру Бэкри они вернулись уже под утро, хотя смена Минсока закончилась в два ночи. На улице было тепло, и, несмотря на усталость, Лу Ханю захотелось немного пройтись, потом еще немного, а затем небо окрасилось рассветными лучами, быстро посветлело, и на часах оказалось уже шесть.
Расставаться не хотелось. Ему нравилось болтать с Минсоком, несмотря на то, что они постоянно путались в трех языках, корейском, китайском и немецком, но это выглядело забавно. Минсок был словно старый друг, потерянный в далеком детстве и неожиданно встреченный в кафе за углом. Пожалуй, впервые Лу Хань чувствовал что-то подобное, даже с Сехуном было совсем не так – скорее, там хотелось защищать и оберегать, а не обсуждать сборную Германии по футболу полтора часа без перерыва, не обращая внимания на то, куда ведут ноги.
– Хорошо, что этим утром я не работаю, – зевнул Минсок, обнимая Лу Ханя за плечи. – Иначе бы и кофе меня не спас.
– Упс. Хорошо, что ты не работаешь.
Обычно ему не нравилось, когда его трогали, особенно малознакомые люди, но прикосновения Минсока ощущались – правильными, что ли. Нужное слово никак не находилось, и Лу Хань решил, что не будет его искать. Ни к чему усложнять и без того сложную жизнь.
– Надеюсь, Бэкри меня не выгонит, – Минсок зевнул еще раз. – Нет сил добираться до своей конуры.
– А Бэкри кого-то выгоняет? Правда?
– Ты плохо ее знаешь. Она еще и вещи вслед выкинет, если что-то ее не устроит. Рядом с Син она стала поспокойней, а до этого была настоящая хулиганка. – Минсок поморщился, подбирая слово. – Из тех, с кем не хочешь встречаться в темном переулке, потому что можешь уйти без штанов и кошелька.
Лу Хань громко фыркнул. Бэкри казалась такой хрупкой и женственной, что мысль о грабежах в переулках совсем с ней не вязалась.
– В общем, если она притащила с собой Чанёля, а Чонин, как обычно, завис рядом с Син, то придется мне вас покинуть.
– А Чанёль кто такой?
Минсок задумался.
– Чанёль – барабанщик в будущей самой крутой немецкой рок-группе. Только не спрашивай про их отношения с Бэкри. Я в это не лезу и тебе не советую. Официально они лучшие друзья, бро навсегда и заодно ударник с вокалисткой.
– Так Бэкри поет?
– Бэкри делает все. Просто что-то у нее получается хуже, например, быть хорошей девочкой, – хмыкнул Минсок. – Хватит сплетничать, мы уже почти пришли.
– Веселая у вас тут корейская компания подобралась, просто “маленький Сеул”.
– Эй, ну вы-то с Син китайцы.
– Я и говорю, маленький Сеул.
Дверь им открыл заспанный Чонин, который молча мотнул головой, приглашая войти. Устраиваясь на футоне рядом с Минсоком, Лу Хань с удивлением сообразил, что, кажется, впервые за два года провел день, ни словом не обменявшись с Сехуном. Он тут же пообещал себе, что такого больше не повторится, и забыл о собственном обещании на следующее утро.
Квартира Бэкри, точнее, Бэкри и Син, потому что они снимали ее вместе, была похожа на мини-театр и сумасшедший дом одновременно. Здесь постоянно пели, танцевали, весело ругались, еще веселее мирились, постоянно встречали и провожали кучу разных людей, говорили на трех или четырех языках одновременно и жили в доме так, словно постоянно ехали куда-то.
По крайней мере, от этой квартиры у Лу Ханя все время возникало чувство путешествия, когда ты не знаешь, с кем и где проведешь следующий день. Разве что Минсок вносил нотку стабильности в этот разноголосый хор. Он не был ни танцором, ни музыкантом, ни актером, рисовал из рук вон плохо и работал курьером и барменом, где ему стабильно платили деньги. Лу Хань понятия не имел, что связывало его с этой странной компанией, а на прямой вопрос Минсок ответил, что ему с ними весело.
Слово “весело” объясняло все и одновременно ничего не объясняло. Впрочем, Лу Хань догадывался, что Минсока рядом с Бэкри и Син удерживало то же самое ощущение, что давным-давно выгнало его из дома: страх стать обычным, утонуть в рутине, окончательно вырасти. Здесь это не грозило никому.
Как ни странно, лучше всего в обстановку постоянного дурдома вписался Сехун. Он то гулял где-то вместе с Чонином, то ходил на репетиции к Бэкри и таинственному Чанёлю, о котором Лу Хань столько слышал, но еще ни разу не видел, а еще очень много времени проводил рядом с Син. Со стороны это выглядело так, словно он решил стать второй тенью девушки. Бэкри подобное поведение немного напрягало, поэтому она постоянно отпускала язвительные комментарии, но, видимо, всерьез Сехуна не воспринимала, так что из дома не выгоняла и разборок не устраивала.
Гораздо больше ее волновал Чонин.
В свой первый скандал в квартире Лу Хань как раз влетел по неосторожности на второй или третий день, потому что
потому что Бэкри встала не с той ноги, Син не оказалось дома, а Чонин не вовремя вышел на кухню попить воды.
– Решил сюда переехать?
– Мы репетируем.
– Надеюсь, исключительно в вертикальной позиции. Впрочем, о чем это я, в вертикальной позиции тоже много можно интересного нарепетировать.
– Я передам Син, что ты думаешь о ее верности.
– Сделай это, и я сломанным карандашом выпущу тебе кишки, а потом пилочкой для ногтей вырежу голосовые связки, – тихо сообщила Бэкри.
Лу Хань вжался в стену – угрозы выглядели не то чтобы серьезными, скорее, пугало то, каким тоном они были сказаны. Чонин всего лишь пожал плечами. Судя по всему, он привык к подобному поведению.
– Что молчишь, ответить нечего? – постепенно начала заводиться Бэкри.
– Предпочитаю не разговаривать с идиотами, – ответил Чонин. – Опустят на свой уровень и победят за счет опыта.
– Ты назвал меня идиоткой, я правильно расслышала?
– Думай в силу собственной сообразительности, как именно я тебя назвал и почему.
– Ты охуел, Чонин-а? Если ты репетируешь, – последнее слово Бэкри произнесла с явной издевкой,– с Син, это не значит, что ты можешь разевать на меня свою грязную пасть.
– Я с Син действительно репетирую, а вот что ты делаешь по вечерам с Чанёлем, я понятия не имею. Говорят, что больше всего подозревают те, кто сами в чем-то виноваты.
– Ах ты сука, – Бэкри вскочила с места и фурией вылетела из кухни.
Чонин еще раз пожал плечами – в этот раз виновато.
– Не обращай внимания, у нее случается.
– Такое случается со всеми женщинами, поэтому я предпочитаю мужчин, – пробормотал Лу Хань больше сам себе.
Он не скрывался, просто каминг-аут таким образом устраивать не планировал. Но Чонин только понимающе улыбнулся в ответ. Больше они это не обсуждали.
Время тянулось – одновременно слишком медленно и слишком быстро. Быстро в те моменты, когда Лу Хань гулял с Минсоком, или торчал в его баре, или играл в компьютерные игры с Чонином. Медленно, когда все или почти все уходили из квартиры или репетировали. В такие моменты хотелось завыть от скуки или начать бегать по стенам, нетерпеливо глядя на часы. Лу Хань предпочитал читать. Книги на корейском, китайском, немецком, английском и даже итальянском валялись повсюду, и среди них можно было отыскать путеводитель по Южной Африке, – кстати, вот где они никогда не бывали с Сехуном, – Лао Цзы, Цай Цзюнь и Кон Сонок с ее “Приходите на поле гаоляна”. Лу Хань понятия не имел, кто подбирал эту странную библиотеку, но книги позволяли не мучиться от неясной тоски.
Иногда к нему приходил Сехун, усаживался рядом или клал голову на колени – Лу Хань запускал пальцы в отросшие и теперь всегда чистые пряди, бессмысленно их перебирал, пока кому-то из них это не надоедало.
Пару раз Сехун хотел о чем-то поговорить, даже открывал рот, но замолкал и быстро уходил. Лу Хань догадывался о чем тот хотел сказать: “Не слишком ли мы задержались на месте, хён?” Но, кажется, прощание с квартирой, точнее, с Син или Чонином, Лу Хань пока не разобрался, пугало его так же сильно.
Они продолжали плыть в мутной воде жизни в квартире – порой убирались, порой готовили завтрак, чтобы не казаться совсем уж нахлебниками. Ни Син, ни Бэкри ничего им не говорили, словно молча приняли в свою семью, где не было ни одного кровного родственника, но отношения казались лучше, чем в иных кланах.
Минсок косвенно это подтвердил, случайно обмолвившись, что впервые видит, как Бэкри не злится из-за того, что кто-то так надолго завис. Лу Хань хотел спросить, не пора ли им съезжать, но, как и Сехун, быстро закрыл рот.
Порой лучше молчать, чтобы потом не разбираться с последствиями неосторожно сказанных слов.
Есть такое понятие – точка невозврата. По крайней мере, Лу Хань не сомневался, что у него эти точки были. Момент, когда он отказался дополнительно заниматься математикой из-за футбола, когда тайком накопил деньги и улетел в Корею, когда познакомился с Сехуном и почувствовал, как внутри что-то громко щелкнуло: “Вот же он, лови”, – когда они вдвоем уехали в Европу, когда Лу Хань поднял руку, останавливая свою первую машину.
Если посчитать, таких моментов накопилось немало, и что могла изменить еще одна “точка”? В конце концов, это были просто слова – изменить можно все, кроме смерти. По крайней мере, Лу Хань думал именно так.
“Точкой невозврата” в Берлине стала постоянная работа. Не то чтобы ему было стыдно перед Син и Бэкри, скорее, слишком скучно сидеть в одиночестве дома, и после того, как милая китаянка из забегаловки по соседству предложила ему немного помочь, Лу Хань не отказался.
Теперь он тоже вставал рано утром, торопливо принимал душ, а потом перебегал через дорогу, чтобы полдня улыбаться клиентам, накладывать в контейнеры и разогревать еду, подавать бутылки и вновь улыбаться клиентам. Чаще всего в забегаловку заходили китайцы из округи: неразговорчивые рабочие, торопливо съедавшие порцию лапши со свининой, и наоборот слишком разговорчивые молодые мамы с детьми, которым надоедало сидеть в парке. Еще часто заходили немцы, любившие поесть быстро и недорого, но при этом постоянно морщившиеся, словно в подсобном помещении умерла крыса, – Лу Хань проверил, в забегаловке не то что крыс, даже подсобного помещения не оказалось.
Но больше всего ему нравились туристы – их было легко отличить по любопытству в глазах, вопросам “А что это? А это вкусно?” с жутким французским или английским акцентом и просьбам показать, как добраться до собора или Бранденбургских ворот. Он не знал немецкого, но быстро запомнил несколько расхожих фраз, чтобы не молчать в ответ или не звать на помощь напарницу. Лу Хань постоянно ловил себя на мысли, что немного завидует этим туристам. У них впереди достопримечательности, незнакомые улицы, случайные встречи, а ему с утра вновь придется надеть униформу и подавать, разогревать, отвечать, улыбаться – все ради того, чтобы заработать несколько евро и отдать их Син за еду и аренду.
Через неделю он перестал врать себе, что дело в чувстве неловкости. Во-первых, они с Сехуном могли уехать в любой момент, во-вторых, их никто не выгонял.
И это осознание, эта “точка невозврата” напугала его гораздо сильнее, чем китайская забегаловка. Настолько, что он начал складывать вещи в рюкзак, поражаясь, когда успел обрасти таким количеством ненужной, но милой фигни.
Вечером в баре Лу Хань не пытался помогать, не обращал внимания на окружающих – просто сидел за стойкой, положив голову на скрещенные руки. Даже большой бокал любимого виски, который поставил перед ним Минсок, не вывел Лу Ханя из состояния полутранса.
– Дело серьезное, я гляжу. Что-то случилось?
Впервые за вечер Лу Хань соизволил нормально сесть, но теперь он слепо уставился в пустоту. Он понятия не имел, что ответить на вопрос.
“Да, случилось, и тебе это вряд ли понравится?”. До него наконец дошло, почему он никак не может найти в себе силы, чтобы уехать.
Все дело было в Минсоке. Людей, с которыми легко общаться, можно найти повсюду, даже среди индийских отшельников в Непале, и если бы все сводилось к общению, Лу Хань бы не торчал уже третий месяц в Берлине, делая вид, что ему просто очень нравится город, да и компания хорошая подобралась.
Наверное, если бы у него, как у нормальных людей, в животе появлялись бабочки, а в глазах сердечки, он бы раньше сообразил, что происходит, и раньше бы сбежал, пока боль от расставания казалась бы терпимой. Вот только Лу Хань понятия не имел, что должны чувствовать нормальные люди, – сам он до этого никогда не влюблялся.
Конечно, был Сехун, но он всегда воспринимал его больше как брата с элементами “мы друзья, а еще иногда трахаемся”. Любовью, флиртом, романтикой – ни одним из этих пошлых и избитых слов Лу Хань бы даже под пытками не назвал бы их отношения.
Сехун для него являлся чем-то вроде константы в жизни: солнце встает на востоке, самгепсаль вкусный, Сехун рядом, все хорошо и правильно.
С Минсоком ничего не выглядело правильно с точки зрения Лу Ханя.
Именно поэтому он сейчас сидел в баре посередине Берлина, сжимал в руках бокал с виски и не знал, как предложить Минсоку пойти куда-нибудь в укромное (или не очень) место и заняться безудержным сексом. Раньше все казалось проще. Максимум, что мог получить в ответ Лу Хань, – это очередной шрам на лице, не такая уж большая потеря, а теперь цена выглядела слишком серьезной.
Он не знал, как отреагирует на отказ: заплачет, подерется с кем-то, поймает первую тачку до какого-нибудь Франкфурта, вернется домой, вытащит из постелей Сехуна и Чонина и заставит их с ним трахаться. Если раздобыть где-нибудь травки или кокса, то можно уговорить Син и Бэкри присоединиться – чем больше народу, тем веселее, апокалипсис должен быть крутым.
– Мы через пятнадцать минут закрываемся, я попрошу Ингрид снять за меня кассу, и мы поговорим, ладно? – Минсок потрепал Лу Ханя по плечу. Наверное, надеялся приободрить, вот только эффект получился обратный. Лу Хань еще больше сжался, мечтая оказаться невидимым и где-нибудь подальше отсюда, желательно на Марсе. Врать он никогда не любил и не умел, а Минсок всегда задавал прямые вопросы и терпеливо, словно клещами, вытаскивал ответы.
После того, как бар закрылся, еще час они молча бродили по улицам, благо погода выдалась теплая. Все внутри Лу Ханя кричало: “Просто спроси его, чувак, нет так нет”. Но он упорно стискивал зубы и упрямо шел вперед, не обращая внимания, следует ли за ним Минсок. Всю жизнь Лу Хань был сторонником теории, что лучше горькая правда, чем самая сладкая неопределенность – и вот он, финал всех теорий и иллюзий. Ненависть к себе у него сейчас просто зашкаливала.
– Слушай, – Минсок наконец не выдержал, – я не знаю, что случилось, но если ты решил кого-нибудь убить, то так и скажи, я помогу спрятать труп.
Против воли Лу Хань рассмеялся.
Чувство юмора – одна из тех вещей, которые ему так нравились в Минсоке. Впрочем, список этих вещей давно бы не поместился ни в одном, даже очень толстом, блокноте. Наверное, это правда, что нравиться люди начинают за что-то, продолжают нравиться вопреки, а заканчивается все тем, что ты гуляешь по улицам Берлина и не можешь признаться, словно тебе снова пятнадцать лет, и самая красивая девчонка в классе не смотрит в твою сторону.
– Слушай, – подхватил Лу Хань, – я понял, что у меня спермотоксикоз, поэтому я решил кого-нибудь убить, так что помощь с трупом будет как раз кстати.
– Если у тебя спермотоксикоз, не проще кого-нибудь изнасиловать?
– Но ты предложил спрятать труп, а не подержать жертву!
Минсок ухмыльнулся:
– И кто же жертва? Только не говори, что это наша прекрасная Бэкри.
– Не скажу, – Лу Хань аж остановился от такого предположения. – С чего ты вообще взял? Она вообще не в моем вкусе.
Если уж выбирать для изнасилования особу женского пола, причем знакомую, он бы выбрал Син – в конце концов, такие сиськи и волосы мало кого могли оставить равнодушным, плюс тихие китайские женщины – это всегда хорошо. Конечно, когда они действительно тихие.
– Чонин? – теперь уже удивился Минсок.
– Тебя изумляет, что это Чонин или что это парень? Хотя это точно не Чонин. – Лу Хань пристально посмотрел на Минсока, ожидая ответа, зачем-то даже пальцы за спиной скрестил.
– То, что парень как раз не удивляет, я думал, что у вас Сехуном что-то там такое… Просто вы с Чонином вроде особо не общаетесь, да и тот как раз больше по девочкам.
– У нас с Сехуном нет ничего такого, – Лу Хань продолжал держать за спиной скрещенные пальцы, мысленно добавив: “По крайней мере, сейчас”.
– В общем, нам нужен симпатичный мальчик лет примерно двадцати-двадцати пяти. Клуб? Я знаю парочку с подходящим контингентом.
– Окей, теперь удивился я, – честно признался Лу Хань. – Откуда ты знаешь такие клубы?
– Лу Хань. – Минсок почесал кончик носа. – Я думал, ты давно догадался.
– О чем догадался?
– О том, что я гей вообще-то. Это была одна из причин, почему я уехал из Кореи. Там таких не очень любят, здесь любят не сильнее, но хотя бы делают вид.
– Минсок, – Лу Хань вздохнул, – во-первых, мне кажется, нужно присесть, потому что мой гейдар еще никогда так не ошибался. Во-вторых, ты мне нравишься.
Если б можно было купить кнопочку с функцией “отменить последние слова”, Лу Хань бы не пожалел любых денег, особенно сейчас. Но что сказано, то сказано. Минсок никогда не жаловался на слух.
– А вот теперь, кажется, пора присесть мне, – надтреснуто рассмеялся Минсок. – Мой, не знаю как назвать, лавдар только что тоже дал огромный сбой.
Они стояли посреди какой-то незнакомой улицы и просто смотрели друг на друга, а потом начали смеяться, как идиоты, сгибаясь пополам, вытирая выступившие на глазах слезы.
– Это было самое оригинальное признание из всех, что я слышал, – отсмеявшись, признался Лу Хань.
– Твое еще оригинальнее. “Я хочу потрахаться, не знаю с кем, кстати, ты подойдешь, все забывал тебе об этом рассказать”.
– Я думал, что ты натурал!
– Я думал, что ты не натурал, но запал на Бэкри.
– Короче, – подытожил Лу Хань, – с интуицией у нас обоих хуево, можем перейти к чему-нибудь более интересному.
Первый поцелуй у них получился идеальным – не было никакой неловкости, стеснения, литров слюны, зубов в труднодоступных местах. Мягкое прикосновение губ к губам, пальцы Минсока на щеках Лу Ханя, ладони Лу Ханя на плечах Минсока, сбившееся дыхание и слегка закружившаяся голова.
– Я не уверен точно, что живу недалеко, но я знаю, как можно вызвать такси, – сообщил Минсок, когда минут через десять они оторвались друг от друга.
Лу Хань только кивнул в ответ.
Забавно, но Минсок действительно жил недалеко, и до его дома они дошли практически бегом, не разжимая руки и изредка быстро целуясь. Вот теперь действительно можно было почувствовать себя словно в пятнадцать, когда колени подкашиваются от одной мысли, что самая красивая девочка класса все-таки согласилась не просто пойти с тобой на свидание, но потом позвала к себе, чтобы “посмотреть телевизор”. Все дело в том, что в пятнадцать лет Лу Хань ничего подобного не испытывал, а “телевизор смотрел” с мальчиком на класс постарше, и колени тогда дрожали от мысли, что их застукают родители.
Квартира Минсока, во-первых, оказалась действительно крошечной, где вдвоем с трудом можно было развернуться, а, во-вторых, полной противоположностью квартире Бэкри и Син. Здесь, вместо творческого и не очень бардака, царствовала почти стерильная чистота. Никакой пыли, разбросанной повсюду одежды и обуви, валяющихся книг, проспектов и рекламных буклетов. Именно такую комнату можно сфотографировать и послать маме снимок, чтобы она в кои-то веки гордилась своим сыном: он наконец научился застилать за собой постель.
На пороге Минсок немного замялся:
– Может, кофе или вина?
Необходимый этикет, чтобы придать сегодняшнему вечеру хотя бы видимость романтики.
– Если ты нальешь мне вина после виски, то я смогу разве что заснуть на полу, – улыбнулся Лу Хань, прижимаясь губами к его виску, где билась тонкая ниточка пульса.
Они оба раздевались медленно, неторопливо, словно давая друг другу шанс передумать, сказать, что все было неудачной шуткой и, может, действительно лучше по бокалу вина и разойтись. Лу Хань видел, как дрожат пальцы Минсока, когда тот расстегивал рубашку, и чувствовал, что его собственные трясутся не меньше.
Черт его знает почему. Это был не первый и не последний секс у каждого, они явно оба прекрасно представляли, что делать, но все равно нервничали, словно те самые школьники после первого свидания.
Лу Хань, стянув футболку, протянул руку, погладил Минсока по щекам, взъерошил волосы на затылке, успокаивая то ли его, то ли себя.
Тот только закрыл глаза и потянулся за очередным поцелуем. В этот раз он получился жарким, страстным, с прикушенными губами и капелькой чьей-то крови, смешавшейся со слюной.
Лу Хань уронил Минсока на узкую, слишком узкую кровать, – вдвоем не развернуться – навалился сверху, провел языком по выступающим острым ключицам, скользнул ниже к соску. Это не было похоже на торопливый перепих, слова лучше в словаре не нашлось бы, с Сехуном. Лу Хань и Минсок так же медленно, как раздевались, изучали тела друг друга, касаясь пальцами и губами, отыскивая те самые точки, которые заставляют стонать и выгибаться.
Минсок подался вперед, потерся членом о бедро Лу Ханя и болезненно застонал.
– Смазка и презервативы под кроватью.
Вообще-то, для первого раза это было чересчур, минет или совместная дрочка – максимум на что Лу Хань надеялся, но спорить он не стал.
Кровать противно скрипела под ними, когда он постарался как можно шире развести ноги Минсока, когда пропихнул внутрь сначала один палец, затем второй.
– Надеюсь, соседи у тебя не злобные твари, – пробормотал Лу Хань, целуя лоб Минсока и осторожно толкаясь бедрами.
– Пе-ре-терпят, – выдохнул тот, кусая губы и цепляясь до побелевших костяшек за деревянное изголовье.
Ничего медленного и плавного больше не осталось, только хаотичные, рваные движения, шумные стоны, глаза Минсока с настолько расширившимися зрачками, что, казалось, они затопили всю радужку. Почему-то именно эти глаза и взгляд – безумный и одновременно растерянный – заставил Лу Хань окончательно растерять остатки самоконтроля.
Он начал двигаться еще быстрее, закинув на плечо ногу Минсока, и обхватил его член, двигая рукой в том же сумасшедшем темпе.
Пот катился по ним градом, и короткие рыжие волосы Минсока слиплись смешными колючками, словно у ежика, – Лу Хань не удержался, провел свободной рукой по влажным прядям, и этого простого жеста оказалось достаточно. Минсок выгнулся, сжимая в себе себе член Лу Ханя почти до боли, и тут же кончил, длинно и со стоном выдыхая. Лу Ханя накрыло почти сразу за ним, но он еще некоторое время не двигался, чувствуя как пульсирующее тепло от паха растекается по всему телу, превращает в его в какое-то малиновое желе.
С ним так бывало после отличного секса. Жаль, что тот случался нечасто.
– Ванная, – прошептал Минсок, отпихивая от себя Лу Ханя и осторожно выбираясь из-под него. – Сейчас вернусь.
Вернулся он вместе с влажными салфетками и мокрым полотенцем, которыми наспех обтер сначала себя, хотя они оба пользовались презервативами и следов от спермы не осталось, а затем Лу Ханя.
Уместиться вдвоем на кровати оказалось сложно, почти невозможно, если только не переплестись руками и ногами словно щупальцами. Засыпать слишком близко от кого-то Лу Хань не любил, он даже Сехуна всегда отпихивал, чтобы тот дал ему возможность дышать, но, как ни странно, в этот раз отрубился почти сразу, уткнувшись носом в теплую шею Минсока.
Утро для Лу Ханя началось с дребезжания старого механического будильника – оказалось, что такие еще существуют – и лихорадочно мечущегося по комнате Минсока.
– Мы проспали! – трагическим тоном сообщил тот, пытаясь одновременно натянуть джинсы и носки. Акробатический этюд выглядел настолько забавно, что Лу Хань практически сразу проснулся.
– А где мой утренний поцелуй? – капризно поинтересовался он, вылезая из кровати и чувствуя, что у него ноет каждая мышца. Думать о том, как ощущает себя Минсок, у которого явно еще и задница болела, думать не хотелось.
– Сначала зубы почисти, потом поцелуй.
На душ времени не осталось совершенно, поэтому пришлось ограничиться очередной порцией влажных салфеток и собственным пальцем, чтобы провести по зубам мятной пастой. Запасной щетки у Минсока, разумеется, не оказалось.
Утренний поцелуй вышел торопливым и смазанным, но Лу Хань все равно шагал по улицам Берлина со счастливой улыбкой. Он действительно был по-детски оглушающе счастлив, настолько, что не обращал внимания на тычки в плечи и спину торопящихся немцев. По дороге он решил, что ему так хорошо, что совершенно не хочется портить настроение в забегаловке, поэтому позвонил на работу и сказался больным. Хозяйка, судя по тону, ему не поверила, но все равно дала выходной. В конце концов, Лу Хань работал у нее незаконно, поэтому платила она ему гроши, а посетителям он нравился, так что искать очередного дарового работника ей явно не хотелось.
Именно поэтому Лу Хань пришел домой слишком рано – обычно в это время он уже торчал в забегаловке. Квартира встретила его непривычной тишиной: никто не играл на рояле, не топал в комнате, разучивая очередные движения, Бэкри громко не трепалась по скайпу. Лу Хань от неожиданности поначалу подумал, что оглох.
Он прошел на кухню, чтобы сварить кофе – у Минсока он даже стакан воды выпить не успел – и обнаружил там незнакомого парня с короткими черными волосами в халате на голое тело. Пояс у халата развязался, поэтому можно было рассмотреть все прелести, на которые смотреть после ночи отличного секса не хотелось совершенно. Но Лу Хань промолчал, он все еще не хотел портить чудесное утреннее настроение.
– Привет, – сказал он, – я Лу Хань. Не помешаю?
– Привет, – широко улыбнулся в ответ парень, словно только что встретил лучшего друга, потерянного пару лет назад. – Я Чанёль, Пак Чанёль, и мне ты точно не помешаешь.
– Я много о тебе слышал, – брякнул первое пришедшее в голову Лу Хань, поддерживая светскую беседу.
– Я о тебе тоже. Странно, что в первый раз встречаемся.
– Да ты как-то в гости не заходишь.
– Скорее, ты тут почти не появляешься.
Лу Хань сообразил, что Чанёль прав. Последнее время домой он возвращался поздно вечером и сразу ложился спать, потому что утром ему надо было в забегаловку, а вечера он проводил в баре с Минсоком. Свободные дни он тоже проводил с Минсоком – они то ходили по магазинам, то осматривали достопримечательности, то просто гуляли по городу, болтая обо всем и ни о чем и делая смешные фотографии друг друга.
– Упс. Я как-то не заметил.
– Да мне-то что, – ответил Чанёль. Голос у него оказался низкий, густой и совсем не вязался с его улыбающимся лицом и торчащими смешными ушами. Такой голос хотелось записать на диктофон и потом слушать в плеере, отгораживаясь от остальных людей. Странно, что в этой группе, о которой Лу Хань тоже много слышал, он был ударником, а не каким-нибудь бэк-вокалистом.
– Чанни, ты где? – на кухню вплыла Бэкри в короткой ночной сорочке, настолько короткой и кружевной, что Лу Хань по достоинству оценил не только грудь отличной формы, но и крепкие белые ляжки. – Ой, не ожидала тебя так рано увидеть.
Последняя фраза явно предназначалась Лу Ханю, и он смог только промямлить ту же неубедительную отмазку про болезнь.
Бэкри ему тоже не поверила, но расспрашивать не стала – она чувствовала себя откровенно неловко, словно ее только что поймали на краже в магазине или что-то типа того.
В общем, так оно и было. Лу Хань давно перестал быть наивным мальчиком и сложить один плюс один – распахнутый халат и откровенную сорочку – не представляло для него труда. Страшно хотелось спросить про Син, про то как Бэкри смотрит ей в глаза, но это было не его дело. По большому счету, он тут меньше всех имел права задавать свои вопросы. Конечно, Сехуну он изменял, как и Сехун ему, но это всегда было несерьезно, они оба знали, что это просто секс, но свести все к одной ночи с Минсоком Лу Хань не собирался.
Кофе закипел, и он осторожно перелил его из турки в чашку.
Чанёль продолжал с любопытством смотреть на него, все так же широко улыбаясь, Бэкри топталась на пороге, комкая подол сорочки и задирая ее все выше и выше. Настолько, что при желании Лу Хань мог бы рассмотреть ее трусики или отсутствие оных – вот только смотреть в ту сторону он не собирался.
Неожиданно он почувствовал, как остро ему не хватает Сехуна. За этот месяц они обменялись максимум десятком фраз, и все их общение сводилось к сну на одном диване. Это было неправильно – словно солнце вдруг начало вставать на западе, а трава из зеленой резко стала розовой или фиолетовой. Лу Хань даже на кактус посмотрел на холодильнике, чтобы убедиться – тот все еще не изменил цвет, мир не перевернулся, инопланетяне не прилетели.
– У тебя чисто случайно нет пары сигарет? – обратился он к Чанёлю.
– Чисто случайно есть. – Тот выложил на стол пачку “Кента” и зажигалку. – Хорошо, что я про запас несколько штук таскаю, вечно их теряю. – Он покрутил красный “Крикет” в пальцах и положил на место.
– Спасибо, – Лу Хань засунул в карман “Кент” и бочком выскользнул из кухни, плечом задев Бэкри. Та аж подпрыгнула от неожиданности.
– Ничего не говори Син, пожалуйста, – жарко прошептала она ему в ухо, схватив за руку.
Лу Хань молча кивнул в ответ. Он предпочитал не лезть в чужие дела и не разносить сплетни.
Это были проблемы Бэкри и Син, ну вот теперь и Чанёля. Как они собирались разруливать их между собой, Лу Ханя волновало мало. Тем более, сейчас. Он сам ухитрился запутаться в треугольнике, которой сложно было назвать любовным, но легче от этого не становилось. Лу Хань лучше других знал, что Сехун ненавидит выяснять отношения, терпит до последнего, но потом взрывается смертоноснее, чем ядерная бомба. Шансов отползти на безопасное расстояние и переждать ни у кого не остается.
Напоследок Лу Хань развернулся и еще раз внимательно посмотрел на Чанёля. Тот продолжал сидеть за столом, все так же улыбаясь, словно Бог или Ктулху таким его и задумал, с вечной улыбкой на лице. Но в глазах у него за напускной веселостью просматривалась почти звериная тоска.
Делиться всегда нелегко.
@темы: band: exo, Strong Heart - 2014
суббота, 12 июля 2014
Лучше всего в этом мире люди умеют лгать, и не важно делают они это ради выгоды или во благо.
Название: На краю синих гор
Автор: i_am_liar
Бета: life88
Артер: KiRin661
Артер: -joyce hartnett-
Фэндом: EXO
Пэйринг: Крис (У Ифань)/Сухо (Чунмён)
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, романс, фэнтези, мистика, юморок
Предупреждения: ООС, и вообще могут быть сквики местами у тех, кому сложно представить корейцев/китайцев в роли индейцев - оборотней (!!!).
Описание: «Меня зовут Ким Чунмён, и я единственный в своем роде. Я – колвил. Так назывался один из первых народов, живших в районе Скалистых гор. Сотню лет я скрывался, но меня нашли, и теперь я лежу на дне горящей деревянной лодки, плывущей по тихому озеру, и держу за руку своего злейшего врага. По крайней мере, раньше я так думал».
От автора: Это почему-то оказалось очень нелегко для каждого из нас, но мы сделали это! Спасибо большое моим замечательным, очень талантливым артерам, которые не пугались изменений постоянно внедрявшихся в историю. Отдельная бесконечная благодарность бете, которой приходится не только по несколько раз перечитывать это огромное многобукв, но и вносить конструктивные предложения. Ребятки, мы большие молодцы!
Несколько сложных терминовСводная табличка, которая объясняет кто есть кто, к какому племени принадлежит и прочее...
Остальные непонятные слова:
Амиши - христианское течение меннонитского происхождения. Основатель – Якоб Амман, священник из Швейцарии, эмигрировавший в Эльзас (Германию) во второй половине XVII века.
Румшпринга - это время (иногда так называют подростков), когда молодые амиши могут выйти из общины для познания окружающего мира (путешествия). После чего они могут остаться жить вне общины новой жизнью, либо вернуться домой, креститься и жить дальше в общине.
«Эдвард руки-ножницы», «Чарли и шоколадная фабрика», «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит», «Мрачные тени» - фильмы режиссера Тима Бёртона, в которых снялся Джонни Депп.
Присутствующие персонажи и их воплощения:
Стихия земля:
Тао - волк;
Лу Хань - белохвостый олень;
Чен - снежный козёл.
Стихия воздух:
Чанёль (Большой брат) - виргинский филин;
Бэкхён - черноголовая голубая сойка;
Исин - североамериканская ореховка.
Пояснения о мире в котором все происходит:
Перевоплощение индейцев в животное происходит не как мутация (по типу Джейкоба из "Сумерек", где он потом теряет одежду), а как трансфигурация (как это делают анимаги в "Гарри Поттере", с трансформацией одежды и применением магии для этого).
При этом между животными (не всеми, а индейцами-оборотнями) существует ментальная связь (как опять же в стае в "Сумерках"
, но она действует только между видами своей же стихии например "воздух" - между птицами, "земля" - животные передвигающиеся по земле. И связь между разными стихиями, считается невозможной.
Надеюсь эти объяснения помогут вам!
*POV Чунмён*
«Меня зовут Ким Чунмён, и я единственный в своем роде. Я – колвил. Так назывался один из первых народов, живших в районе Скалистых гор. Сотню лет я скрывался, но меня нашли, и теперь я лежу на дне горящей деревянной лодки, плывущей по тихому озеру, и держу за руку своего злейшего врага. По крайней мере, раньше я так думал».
*End of POV*
Чунмён смотрел в небо – все звезды словно бы наблюдали за этим своеобразным жертвоприношением, и именно в этот момент большая связка горящего сена, лежащего на носу лодки, вспыхнула ярким пламенем и отправила сноп ярких искр в небо. Тяжело вздохнув, он выпустил клубы пара изо рта и повернул голову в сторону, глядя на своего врага – У Ифаня. Сухо ободряюще улыбнулся, и его глаза стали похожи на растущую луну.
- Твои глаза похожи на молодые месяцы, - сказал кайна.
- Я подумал почти тоже самое о твоих, - ответил Чунмён. В этот момент он почувствовал, как парень сильнее сжал его ладонь в своей. – Готов умереть?
- Всегда.
Лодка вспыхнула ярким пламенем, и в следующее мгновенье вода озера поглотила обломки.
Но эта история должна быть рассказана с начала, а не с конца.
Северная Америка - огромный по своей территории континент, где хоть и можно скрыться на время, но спрятаться навсегда – нет. Где-то среди пустынных и цветущих равнин за полноводной рекой расположился крошечный городишко. Все знали друг друга, и скрыть что-то было почти невозможно. Но даже в этом маленьком селении амишей было место для секретов и возможно не одно. На самой окраине стоял маленький домик, прятавший в себе главную тайну этого селения, правда, никто об этом не знал, кроме ее хранителя. В этом доме жил пожилой человек, которого игнорировали многие жители городка, особо верующие мужчины откровенно недолюбливали его. Но им ничего не оставалось кроме как смириться с небольшими странностями старожила, ведь он был старше каждого живущего в этом месте.
Хозяина дома звали Ким Чунмён, но это имя было сокрыто годами, и каждый в городке знал его под именем Сухо. Также иногда, поминая старика недобрым словом в тихих разговорах, вспоминали и старые сплетни о его происхождении. Но эти пересуды оставались лишь слухами, ведь события, о которых шла речь, произошли около века назад, и не осталось ни одного живого свидетеля этой истории, кроме самого Сухо.
Около ста лет назад, будучи совсем юным, Чунмён бежал из родного дома, спасаясь от смерти, но спустя долгие дни погони, был пойман врагами. Те поступили хуже, чем если бы просто убили его. Мальчишку привязали к старому сухому дереву, среди сожженного поля, и обмазали кровью оленя, оставляя на растерзание хищным птицам и диким животным. В этот момент не больше дюжины семей амишей шли в поисках новой земли, где они могли бы обосноваться, без страха быть гонимыми из-за своей веры. Люди этого вероисповедания не имели оружия и никогда не держали его в руках, в их арсенале были лишь инструменты, что помогали им возделывать землю: грабли, вилы, лопаты и прочее. С помощью них им удалось отпугнуть койотов, окруживших дерево и спасти мальчика. Чунмён был изранен и обессилен. Амиши, которые не брали чужаков к себе, сделали на какое-то время исключение, надеясь помочь найденышу, а затем отправить его дальше идти своей дорогой. Но все случилось несколько иначе.
Двое стариков, у которых не было детей, взяли Чунмёна к себе и растили его как сына, пытаясь воспитать в соответствии со своей верой. Их возраст и авторитет сыграл свою роль, и Сухо не пришлось покидать этой селение, и, пусть нехотя, ему разрешили остаться. Со временем пара поняла, что все их труды напрасны, и Чунмён не станет приверженцем их религии - слишком сильна была его связь с предками, поэтому им ничего не оставалось кроме как научить скрывать себя настоящего, не только в душе, но и под одеждой. Не смотря на все странности пришельца, старики полюбили его, а Чунмён отвечал им взаимностью. Со временем он стал самым воспитанным юношей в деревне, знал все псалмы, много трудился на ферме, помогал в небольшой больнице и слыл на все селение своей благодетелью. Многие девушки, хотели выйти за него замуж, вот только Чунмён этого не хотел и всю жизнь прожил один. После смерти приемных родителей парень стал реже общаться с людьми, но продолжал соблюдать правила общины по привычке. Этот человек прожил удивительно долгую жизнь, ведь ему было давно больше ста лет. Многим казалось, что он сошел с ума: старик Сухо мог стоять часами у границы своей фермы с лесом, словно бы прислушиваясь к шуму деревьев и вглядываясь в чащу, но потом вновь, как ни в чем не бывало, разговаривал с соседями и посещал паству. Он был самым обычным жителем, но в то же время – самым необычным.
Пожилой мужчина устало потирал лоб, проводя морщинистыми, с крупными суставами, пальцами по лицу.
- Мне уже сто двадцать один год, я адски устал, - бормотал Сухо, шаркая ногами по лестнице, поднимаясь на второй этаж. – Когда ж я сдохну, наконец.
Открыв дверь на чердак, мужчина поднялся туда, кряхтя и стеная, не забывая при этом проклинать все живое. Захлопнув за собой дверь, он посмотрел в окно, проверяя, не наблюдают ли за ним, а затем быстро задернул занавеску. Поведя слегка плечами, старик внезапно рухнул лицом вперед на деревянный пол, не выставляя руки для страховки. Нос тут же хрустнул, пошла кровь. Чунмён перевернулся на спину и тяжело вздохнул, вытирая рукавом кровь с лица. В следующую секунду, нос снова щелкнул, вставая на место и мгновенно заживая.
- Что б тебя, все еще работает. Никакого срока годности что ли?
Так и жил Чунмён, день за днем проверяя свою сущность на наличие сверхсилы, которая, не смотря на годы, все еще крупицами струилась в его крови. Старик надеялся, что однажды последние частицы древнего волшебства исчезнут, и он, наконец, сможет закончить свою долгую-долгую жизнь.
Резво вскочив на ноги, старик одернул занавеску с единственного окошка и поспешил покинуть чердак, но тут услышал, как внизу кто-то нетерпеливо топчется. Немедленно сгорбившись и вновь зашаркав изношенными тапочками, Сухо спустился к своему нежданному гостю. Внизу его ждал взволнованный соседский мальчишка.
- Дедушка Сухо! Дедушка Сухо! Представляешь, к нам забрался волк! Он такой большой, и шкура такая необыкновенная, словно серебристая! Папа сказал, что к нам никогда не приходили волки! Они пытаются выгнать его, но у них ничего не получается. Они ведь не убьют его? – маленький Чендлер переживал и дергал старика за рукав.
- Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? Эти люди все равно не будут слушать меня, - сказал Сухо, стряхивая с себя детскую ладошку и переобуваясь. – Ладно, пойдем, посмотрим, что там за волк забрел. Ты хоть знаешь, как волки выглядят?
- Конечно, знаю, я же на картинках видел! – Чендлер держал старика за руку и вел его туда, где уже собралась небольшая толпа.
Удивительно крупное и невероятно красивое животное было загнано в угол людьми, что направили на него вилы и лопаты, как и сотни лет назад, словно бы технический прогресс совсем не затронул их, хотя на самом деле так оно и было. Волк скалился и рычал, его лапа кровоточила, а в глазах сверкало отчаяние.
- Дедушка, его ранили! – испуганно всхлипнул Чендлер, утыкаясь лицом в бок мужчины.
- Не бойся, сейчас мы все исправим. Мы же не хотим никого убивать, - сказал Сухо, подталкивая мальчика к матери, что стояла неподалеку. - Разойдитесь, разойдитесь, - проскрипел Сухо, пытаясь подойти ближе к тому месту, где четверо мужчин окружили волка. Ему пришлось пролезть меж деревянных брусьев забора и встать рядом с молодыми мужчинами, что зажимали животное в кольцо. – Шейксман, подвинься-подвинься.
- Старик, уйди отсюда! – крикнул один из них. Чунмён устало вздохнул и подошел ближе, вставая между людьми. В следующее мгновенье он выпрямил, сгорбленную колесом спину, и сложил руки на груди.
- Пошли прочь, - тихо и вкрадчиво сказал он.
- Ты это кому? – не поняли мужчины.
- Вам, олухи, прочь, и вилы свои заберите. Вы решили убить это гордое животное инструментом, которым в дерьме возюкаете? Вон! – старый скрипучий голос, сменился на звонкий. Амиши отошли за ограждение, оставляя Сухо один на один с волком.
- Ах, кажется, я забыл, как это, - Чунмён размял шею, а затем посмотрел волку прямо в глаза. – Кто ты? - Задал свой вопрос старик, не произнося его вслух. Но животное продолжало молчать. – Я позволю этим людям убить тебя, если ты не ответишь, - волк оскалил клыки и немного дернулся вперед. Люди позади Чунмёна испуганно охнули. Тот раздраженно цокнул. - Что за цирк? Я спрашиваю тебя, кто ты, и что забыл в этом месте? – Старик приподнял верхнюю губу, обнажая зубы.
Волк продолжал скалиться, но на призыв к ответу не реагировал. В следующее мгновенье, животное сделало шаг назад, а затем прыгнуло вперед, толкая старика и роняя на спину.
Чунмён попытался успокоить разогнавшуюся от адреналина кровь, надеясь, что ничего не случилось. Когда старик поднялся на ноги и обернулся, чтобы посмотреть, куда исчез волк, увидел лишь шокированные лица амишей. В этот момент раздался птичий крик. Посмотрев в небо, Сухо увидел белоголового орлана, с огромнейшим размахом крыльев.
- Они ведь ничего не слышали? – недоуменно пробормотал Чунмён, направляясь в свой дом, не обращая внимания на шепоток позади него. Он все так же горбился и шаркал ногами. – Что здесь делал этот орел? Он не живет в таких местах, – недоумевал старик.
Добравшись до коттеджа, Сухо устало опустился на деревянную скамью, размышляя о том, что произошло: «Как они могли найти меня? Прошло слишком много лет, от меня не осталось запаха и следов, я давно живу с людьми, и скорее от меня пахнет травой и навозом. Впрочем, у них должен был быть уже другой вождь, зачем им я? Может это паранойя? Волк вообще не отреагировал на зов, и я просто старый дурак». Слишком много вопросов, для того, кто почти ничего не знал о настоящем положении дел.
Неожиданно в дверь раздался громкий стук:
- Старик, покажись! Немедленно! – последовал грозный голос одного из амишей.
- Ну что там еще, - Чунмён был раздражен, он не любил, когда его беспокоили по пустякам.
Подходя к двери, он бросил взгляд на свое отражение в старом зеркале, с которого уже почти слетело серебро: на него смотрел мужчина лет сорока, волосы которого только начинали седеть, а от морщин остались лишь небольшие полосы на лбу и у глаз – кто-то словно бы отмотал время назад.
- Вот же ж, - Чунмён был немало раздосадован, бегом направляясь на чердак, где хранился старый амулет на кожаном шнурке, что был с ним в тот день, когда его нашли в лесу.
- Открывай, иначе мы выломаем дверь, дьявольское отродье! – за дверью уже слышались голоса несколько мужчин.
- Да-да, все так, - ухмыльнулся Сухо. - Все-таки не удержал силу в узде. Как приятно больше не быть трухлей, - сказал он, ощущая, что его мышцы наливались силой после многолетнего застоя. Выглянув в окно второго этажа, он увидел шестерых мужчин, стоявших у дверей все с теми же вилами. – Опять они с этими омерзительными вилами пришли. Я что, похож на коровьи какашки, чтобы тыкать ими в меня?
- Вон он! Выламывай дверь, на второй этаж! – пара мгновений и тяжелые сапоги застучали по лестнице. Чунмён вздохнул:
- Проклятый волк, - и вцепившись пальцами в оконную раму, хорошенько оттолкнулся, выпрыгивая на улицу.
На землю опустился небольшой рыжий койот. Оглянувшись на дом, он устремился вглубь леса, навсегда покидая пристанище амишей, где прожил человеком больше ста лет. Впереди его ждали опасность и неизвестность, от которой он был тщательно спрятан среди людей.
Немного бледный юноша невысокого роста стоял на обочине шоссе номер семьдесят три, в ожидании, пока кто-нибудь его подберет. Холодный ветер продувал сквозь флисовую рубаху на завязках и старую поношенную шерстяную жилетку.
- Молодец, Чунмён, хоть бы что-то прихватил с собой, а то гол как сокол, - вокруг парня был один лишь лес и ничего кроме, – Эх, было бы проще, если бы волки не следили за мной, койотом быстрее бы до ближайшего города добрался. – Приложив руку к груди, где за слоями ткани был спрятан старинный амулет, Чунмён вздохнул и пошел вдоль дороги, все дальше уходя от деревни амишей.
Кровь, бегущая по венам Сухо, не давала ему замерзнуть даже в минусовой температуре, но, спустя несколько часов пешего путешествия вдоль трассы, усталость тяжким грузом навалилась на него. На небе загорались первые звезды, и парню не оставалось ничего, кроме как остановиться на обочине. Подойдя к большой сосне у дороги, Чунмён облокотился спиной о ствол, притянул колени поближе к груди и задремал, скрестив руки, надеясь хоть немного восстановить силы и продолжить путь.
Тихий шелест веток и стрекотания насекомых, царивших в ночном лесу, сменился на негромко звучащую музыку из радиоприемника где-то очень близко. Чунмён чуть-чуть приоткрыл глаза, но его окружала лишь густая темнота ночи. Вытянув руки вверх, чтобы размять затекшую спину, он ощутил мягкую подстилку под собой, а сам запутался в покрывале. Стянув с головы плед, парень смог оглядеть очертания окружавшей его обстановки: он находился в небольшой узкой комнате. Выглянув в одно из многочисленных окон, ему удалось заметить лишь лунный свет и лес, который сливался в одну единую массу, как если бы… они двигались на огромной скорости. В этом помещение стояло множество сидений по сторонам, а между ними узкая дорожка вперед, где сидел человек.
- Всем привет, вас приветствует Риал Олдиз Рейдио, и я неподражаемый Джоуи буду с вами всю ночь. Как насчет порции хорошенького кантри? Я за! Предлагаю начать с песни Lonely Blue Boy Конвея Твитти. Цинциннати не спи! – а после заиграла песня. Чунмён внимательно вслушивался, ведь он никогда не слышал современной музыки. Лишь несколько классических композиций и то, что он сочинил сам за множество лет, проведенных в одиночестве.
- Цинциннати заснет, слушая такое старье, - неожиданно раздался голос, от которого Чунмён вздрогнул. Водитель на мгновенье обернулся, оглядываясь на своего единственного пассажира. – Мальчишка, ты обезумел? Спать зимой на земле? Конечно, снега нет, но ведь можно к чертям все застудить, потом писать кровью будешь, оно тебе надо?
- Спасибо вам, что подобрали меня. А вы кто? И что это за штуковина такая? - поблагодарил Сухо, садясь на сидение рядом с мужчиной.
- Что это? Шутишь? Это автобус, водителем которого я являюсь слишком долго, чтобы это было правдой, - хохотнул мужчина, с густой лохматой шевелюрой, что закрывала глаза.
- Вы сказали Цинциннати? Мы за пределами Огайо? А как же Кливленд? – удивленно спросил Чунмён, а затем пробормотал себе под нос – Автобус? Как будто я тут же понял.
- Кливленд проехали час назад, пока ты дрых, - сказал водитель.
- Дрых? – не понял Чунмён.
- Спал. Ты откуда такой? Кстати, я – Кевин, тебе куда вообще? – протянул ладонь для рукопожатия мужчина.
- Меня зовут… - Чунмён задумался, стоит ли называть свое настоящее имя. – Сухо. Я…
- Дай-дай угадаю, - мужчина оглядел паренька, - никаких пуговиц, сплошные завязки, даже на брюках, одежда такая, словно ты ее носишь не меньше двух десятков лет, и современного слэнга не знаешь. Сектант какой-нибудь? Что-нибудь типа мормона или не знаю, кто там еще существует?
- Да, вы почти угадали, я – амиш. Был им. Хотя нет, никогда им не был, просто жил с ними, - ответил Сухо.
- Так не бывает, - со знанием дела, сказал Крис. - Амиши не берут к себе людей. Они живут закрытой общиной. Амишем можно родиться, но стать – невозможно.
- Бывают и исключения, - пожал плечами парень.
- А сейчас что? Румшпринга? Тебе ведь с виду, лет семнадцать, не больше. Выпустили на волю? – усмехнулся водитель.
- Типа того. Мне нужно в Монтану к парку Утертон. С ним ведь все в порядке? – внезапно уточнил Чунмён.
- Разве это не Канада?
- Канада? Границы подвинулись? – недоумевал Чунмён.
- Больше сотни лет назад, ты откуда вылез такой, - Кевин нахмурился, оглядываясь на пассажира.
- Ладно, с ним хоть все в порядке?
- А что с ним станет? Такой же, как и на картинках, - сказал мужчина, несильной тряхнув головой, поправляя челку. - Сухо, странное у тебя имя. Разве это не…страж или что-то вроде того? – этот водитель продолжал удивлять юношу.
- Откуда вы знаете? - Чунмён испуганно вздрогнул.
- Индейцы, сейчас каждый пятый Сухо. Я сам знаю не меньше четырех чероки, и двое из них Сухо. Велика награда иметь такое имечко, - расслабленно пожал печами Кевин. Не смотря на показушное безразличие водителя, парень не мог не напрячься, конечно, на языке его народа, это имело немного иное значение, а у чероки вообще не существовало подобных звуков в наречии, но он решил это пока проигнорировать – мало ли что произошло за последние годы. Когда Чунмён расслабился, водитель оглядел его с ног до головы и, довольно улыбнувшись самому себе, уставился на дорогу.
- Индейцев сейчас везде много? – спросил парень, замечая на шее водителя кожаный шнурок с мудреными узлами, и красные толстые и тонкие полосы на манер колец на длинных пальцах рук. Этот мужчина не был так прост, каким пытался показаться со стороны.
- Да вообще, куда ни плюнь. Сплошные индейцы: в кино, в музыке, в литературе, да просто в жизни их везде. Куча резерваций.
- А это что за музыка? – спросил парень, указывая на горящую панель.
- Кантри. Музыка фермеров и ковбоев. Скука смертная. Есть и поинтереснее, - фыркнул Кевин.
- Можно я еще чуть-чуть посплю, и в ближайшем крупном городе я сойду. К сожалению, мне вам нечем заплатить.
- Да ладно, деньги не самое важное в этом мире. Хочешь, поехали со мной до Дэвенпорта, а там дальше каждый своим путем? – предложил Кевин, но, несмотря на внешнюю расслабленность, Чунмён ощущал опасность идущую от этого мужчины, поэтому предпочел бы передвигаться самостоятельно.
- Мне нужно еще встретиться с друзьями, - сказал Чунмён, скрещивая руки на груди, устраиваясь поудобнее на сидении.
Предрассветное небо окрасилось в светло-розовый, а на горизонте появились очертания города и больших конструкций. Чунмён сидел, прислонившись головой к окну, делая вид, что спит. Прошедшие семь часов он так и не сомкнул глаз, ожидая, когда он избавится от компании этого мужчины, который, впрочем, вел себя как ни в чем не бывало.
- Сухо проснись, - позвал парня Кевин – мы в Индианаполисе.
- Индианаполис? Вы серьезно? – Чунмён уткнулся носом в окно, разглядывая город, который он помнил совсем другим. - А что это за здания такие большие?
- Боже, ты как будто из среднего века. Это небоскребы, обычно это либо гостиницы, либо офисно-торговые здания. Ничего особенного. Ты, наверное, и про «09/11» не в курсе, да?
- «09/11»? Это дата какая-то?
- О, ужас. Ты уверен, что не хочешь со мной поехать? Я успею сделать для тебя краткий курс введения в современную историю, – с улыбкой вновь предложил Кевин.
- Нет, - резко ответил Чунмён, но быстро исправился, улыбнувшись мужчине. - Спасибо за предложение.
- Ладно, где тебя высадить? – автобус уже ехал по улицам еще спящего города.
- Давайте здесь, - сказал Сухо, стараясь побыстрее избавиться от компании водителя. Мужчина тут же послушно остановился, и двери сами открылись, отчего парень удивленно подскочил.
- Ух ты! – сто лет прожитые с амишами действительно не дали Чунмёну ничего, кроме защиты. Хотя это было самым главным. – Спасибо большое! До свидания!
- Может, куртку хоть возьмешь? – предложил напоследок Кевин.
- Спасибо, - еще раз поблагодарил парень, надевая предложенную одежду.
Оказавшись на улице, он немного поежился от утренней свежести. Оглядевшись по сторонам, Чунмён двинулся в ближайший проулок, скрываясь в тени зданий.
Чунмён сидел на картонке в пустом переулке, раздумывая, что делать дальше. Он находился в Индианаполисе, а до Монтаны ему добираться еще много-много километров. Чунмёну было даже сложно предположить сколько.
- Хорошо хоть люди неплохие дороги успели выстроить за эту сотню лет, - пробормотал парень, поднимаясь на ноги. – Вот черт, надо где-то денег взять. У меня ничего нет, даже на обмен, эта старая куртка и то не моя, - Чунмён взлохматил волосы, и почесал грудь, сквозь ткань, в которой что-то покалывало. Проведя ладонью по рубашке, Сухо ощутил старинный амулет, висящий на шее. – Прости дедушка, мне придется с ним расстаться. Где-нибудь должно быть что-то вроде ломбарда?
Чунмён вышел из проулка, осматриваясь по сторонам. Заприметив вывеску одного из ювелирных магазинов, парень направился к нему. Впереди Сухо гордо вышагивал мужчина в черном пальто. Нервно дернув головой, он поднял воротник пальто и несколько длинных перьев полетели по ветру. Незнакомец на мгновенье обернулся, солнце отразилось в его солнечных очках и золотых часах, которые сверкнули на запястье, когда он поднял руку, чтобы остановить такси. Желтый автомобиль тут же затормозил, и мужчина поспешил сесть в него. Чунмён заметил, что когда мужчина вытащил руку из кармана, чтобы провести по коротким волосам, сложенная купюра выпала на тротуар. Парень поспешил подобрать деньги и вернуть их незнакомцу, но тот уже исчез с улицы. Сухо растерянно посмотрел ему вслед, а затем на купюры, зажатые в руке: оказалось, что в его ладони было не меньше десятка зеленых купюр, которые стали тоньше, зеленее и в принципе выглядели совсем иначе.
- Все стодолларовые? – быстро посчитал деньги парень. - Итого тысяча триста, немного. Сейчас можно вообще на это что-либо купить? Интересно, а тысячные, десятитысячные еще существуют? Раньше только такие в ходу и были.
- Не город, а помойка, сплошные бродяги, - фыркнула мимо проходящая женщина, взглянув на Чунмёна. Сухо тяжело вздохнул и огляделся: люди сейчас одевались совсем иначе. Пуговицы-пуговицы-пуговицы. А еще ему было не очень понятно, почему они так презрительно смотрят, разве сейчас человечество доросло до социального равенства и нищета искоренена? А если нет, то почему они обращают на него внимание, его одежда целая и почти чистая, пусть, если и отстала от моды.
- Не буду тратить деньги на тряпки. Какая разница, в чем ходить, а вот есть хочется ужасно! – прошептал Чунмён, поглаживая урчащий живот. Идя вдоль улицы, он увидел через огромное окно во всю стену, сидящих людей, которые ели жареный хлеб и запивали чем-то горячим. Зайдя внутрь, он тут же встал в очередь, заметив, как пару человек шарахнулись от него. Когда подошел его черед, он поднял голову на большую черную доску, где было написано меню.
- Дайте мне, пожалуйста, самое сытное из вашего меню, - с улыбкой сказал Чунмён. Но девушка по ту сторону, лишь ухмыльнулась.
- Все, что мы можем вам предложить, это сэндвичи и кофе. На вынос, - последнюю фразу она подчеркнула голосом.
- Эм, - парень слегка покраснел и еще раз оглядел себя, а затем других людей, что не приближались к нему ближе, чем на метр. От него вроде бы не пахло, и лицо не было испачкано, но люди вокруг продолжали избегать его. Получив свой заказ в бумажном пакете, он оплатил и даже оставил пару долларов на чай в коробке с надписью у странного аппарата, где хранили деньги. – Спасибо.
Завтрак обошелся ему в восемь долларов, а в его кармане была тысяча – все было не так плохо. Присев за столик у окна, Чунмён собрался попробовать то, что продавщица назвала сэндвичем, но к нему тут же подошел крупный мужчина в форме с нашивками:
- Покиньте, пожалуйста, это кафе, - сказал он.
- А в чем проблема? – непонимающе уставился на него Чунмён.
- Вообще-то, бродяжкам здесь не место, - сказал охранник и, взяв Сухо двумя пальцами за предплечье, выволок его на улицу.
- С амишами было проще, их не волновало то, как я был одет. Впрочем, они все были одеты почти также как я. Что же стало с обычными людьми за сотню лет? – недоумевал Чунмён, присаживаясь на первую попавшуюся скамеечку в небольшом скверике. Открыв пакет, он достал сэндвич и стаканчик, в котором был кофе. – Ах, кофе, сотня лет прошла. Интересно, почему амиши не пьют кофе и чай, запах восхитительный! Еда определенно тоже стала вкуснее. В этом что-то есть. Хм, но я почти уверен, что у них был омлет.
Быстро перекусив, Чунмён решил, что может позволить себе и что-то новое из одежды, чтобы слиться с толпой и перестать привлекать к себе внимание, выглядя как нищий.
Увидев надпись у магазина с одеждой «Фунт за 9,99$!», Сухо решил, что все не так плохо. Выбрав себе вещи с незнакомыми названиями: «джинсы», «кардиган», «парка», «кеды». Единственной знакомой вещью оказалась рубашка. Оставив свою тонкую и холодную на завязках, он выбрал толстую и с виду очень теплую красно-синюю на пуговицах.
Когда парень подошел оплатить покупку, продавщица даже не обратила на него внимания, продолжая лениво листать журнал.
- При покупке вещей больше чем на фунт можешь выбрать себе что-нибудь вон из той корзины бесплатно, - женщина кивнула куда-то в сторону. Чунмён нашел для себя шарф и перчатки и, отдав деньги за одежду, решил задать несколько вопросов.
- А вы не могли бы мне помочь?
- Пять баксов.
- Простите, что? - не понял Чунмён. - Мне нужно всего лишь спросить.
- Я уже сказала - пять баксов и спрашивай, что хочешь.
Подобный расклад удивил парня - казалось, его окружал мир, где людям нет дела до других людей, и теперь за все нужно было платить.
- Вы понимаете, я не местный… - начал, было, парень, отдав положенные деньги.
- И, - женщина даже не посмотрела на него.
- Мне нужно добраться до Большого каньона. Как мне это сделать? – перешел к делу Сухо.
- Тебе надо добраться до автодорожного вокзала. Там тебе подскажут лучше, чем я, потому что есть несколько возможных путей и время отправления разное.
- А где находятся эти автовокзалы? А поезда уже не ходят? – наивно спросил Чунмён.
- Поезда? Конечно, ходят, но из Индианы они в основном идут на запад и на юг. Можно еще добраться по воздуху.
- То есть по небу? Полететь? Как птица? – парень был просто невероятно удивлен. Теперь люди могли летать. И для этого им не нужно была индейская кровь, позволяющая перевоплотиться в птицу.
- Ну да, ты что о самолетах ничего не знаешь, деревенщина? – удивилась продавщица.
Чунмён уже не стал спрашивать о некоем «самолете» дабы не вызывать слишком много подозрений.
- Спасибо. Вы мне очень помогли! – Чунмён кивнул женщине и покинул магазин.
- Эй, тебе нужен автобус «Y9»! – крикнула ему вслед продавщица.
Поспрашивав еще пару прохожих, Чунмёну удалось добраться до автовокзала. Парень зашел внутрь вокзала, чтобы купить себе билет. Вновь встав в очередь, парень оглядывался по сторонам. Откуда-то сверху постоянно раздавался женский голос, оповещающий об отъезде очередного автобуса по одному из маршрутов. Вокруг постоянно сновало множество людей, с огромными сумками, говорящие не только на английском языке, но и на многих других, каких Чунмён никогда не слышал. Мир стал совсем другим, и к нему нужно было привыкнуть.
- Эй, кто-нибудь едет на север? – раздался крик недалеко от Чунмёна. Он тут же обернулся и поднял руку. Но молодой человек, который крикнул это, уже разговаривал с кучей тут же подскочивших к нему людей.
- Здравствуйте, мне нужно в Монтану к Парку… - Чунмён немного призадумался, вспоминая какое название сказал ему Кевин. Ведь часть парка была на территории Канады, а ему нужно добраться до озер, что вокруг Скалистых Гор, - Глейшер. Как я могу туда доехать? – спросил Чунмён, парня в окошке.
- Ближайший автобус до Хэлены, штат Монтана отправляется в «19:50». Автобус будет находиться в пути двадцать пять часов, плюс пять остановок на отдых и перекус. Стоимость билета двести долларов, – ответила девушка за стеклянной перегородкой. Чунмён посмотрел на часы – до отправления было еще почти десять часов.
- Если я подойду через пару часов, билеты еще останутся? – спросил Чунмён, думая о том, что у него будет время еще чуть-чуть прогуляться по Денверу и хоть немного привыкнуть к современной жизни.
- Гарантировать сложно, вы можете забронировать один, но выкупить нужно не позднее, чем за сорок минут до отправки автобуса.
- Забронировать? – переспросил Чунмён.
- Назовите свою фамилию.
- Террайн, - после небольшой паузы сказал Сухо, называя фамилию амишей, у которых он жил последнюю сотню лет, почти позабыв о родовом имени «Ким». – Спасибо.
Выходя из вокзала, он увидел все того же короткостриженого молодого человека в черном бушлате, который искал попутчиков. Он сидел на капоте старого автомобиля и задумчиво курил, не снимая кожаных перчаток. Его глаза были спрятаны черными солнечными очками. Чунмён не сдержался и подошел к нему.
- На север? – спросил он.
- Так точно, но есть проблема, - ответил незнакомец.
- Куча желающих? – усмехнулся Сухо.
- Им всем не по пути со мной. Им нужно в Миннесоту или Висконсин. А мне нужно в Вайоминг. Совсем разные направления.
- И в чем проблема? Езжай один, у тебя же есть на чем? Вроде бы, – вновь задал вопрос Чунмён.
- Проблема в отсутствии бензина и денег на него, - с усмешкой ответил незнакомец. – А тебе куда?
- Мне тоже на север, но чуть дальше, чем Вайоминг, - Монтана, - сказал Чунмён.
- О, поехали со мной! Тебе это будет стоить намного дешевле, чем билет на автобус! И ехать будет со мной гораздо удобнее, чем трястись в автобусе, и быстрее, и еще много всего! Черт побери, давай, поехали! Ты колоссально сэкономишь, а я еще и развлеку! Давай-давай же… - далее проследовала неловкая пауза, а незнакомец выжидательно посмотрел на Чунмёна. – В этом месте ты должен назвать свое имя.
- О, прости, - Чунмён протянул ладонь и вновь по привычке назвал имя, которым пользовался последнюю сотню лет. Это было его верной защитой. - Сухо Террайн. Меня зовут Сухо.
- Класс. Интересно, я – Крис, - парень улыбнулся и пожал чужую руку. – Так что, как на счет небольшого путешествия вместе со мной? К тому же, я больше не незнакомец. Вот сколько стоит билет на автобус?
- Двести долларов, за двадцать пять часов пути с остановками, - сказал Чунмён.
- Отлично. Я обещаю тебе, что мы домчим за двадцать, при этом мы заскочим перекусить, но платишь ты, - улыбнулся Крис. – И все это обойдется тебе за полторы сотни! Соглашайся и мы отправляемся прямо сейчас!
- Ты меня уговорил, - сдался Чунмён. Ему действительно больше хотелось добраться скорее до каньона, нежели проторчать еще несколько часов в Денвере, городе который был для него чужим. – Но я за… забронировал билет.
- Ничего страшного. Если ты не выкупишь, его просто обнулят. Залезай.
- Вообще-то твой автомобиль не выглядит очень надежным, с него просто краска уже осыпается, - сказал Чунмён, безрезультатно дергая за ручку на двери. Крису пришлось выйти из машины, в которую он уже успел сесть, чтобы помочь своему попутчику.
- Она не настолько старая, чтобы ты не мог открыть эту дверь, - подколол Сухо парень.
- Просто я никогда не видел таких механизмов, - попытался оправдаться Чунмён.
- Ты что же это, только на тачках А-класса разъезжаешь? – спросил Крис. Сухо не понял о чем речь и предпочел проигнорировать это высказывание. Его ждали двадцать часов дороги, и он будет дома, где ему не придется притворяться, что он в курсе всего того, что происходит.
Хотя существовало одно «но», которое заметил бы Чунмён, если бы последние пару десятков лет жил среди нормальных людей, а не религиозных беглецов. Такие люди как Крис, одетые в пальто из настоящего кашемира, чьи кроссовки на ногах из лимитированной коллекции именитых дизайнеров, а те самые кожаные перчатки стоят в сто раз (без преувеличений) больше, нежели весь комплект одежды Сухо - не ездят на подобных развалюхах.
Старенький автомобиль вскоре выехал за пределы города, но перед этим, по настоянию Криса, они заглянули в супермаркет и прикупили еды в дорогу.
Парни ехали по бесконечной трассе, чей вид терялся где-то за горизонтом, а по обе стороны раскинулись почерневшие от жженой травы поля. Где-то вдали виднелись сине-серые призрачные силуэты гор.
В машине было чертовски холодно, вся она тряслась и гремела так, словно бы по пути теряла свои детали:
- Ну и холодина, - возмутился Чунмён, ежась в толстой куртке.
- Подожди-подожди, сейчас двигатель разогреется и погонит теплый воздух в кабину, так ты еще окна будешь открывать.
Крис не обманул и через каких-то двадцать минут, которые они ехали в тишине, в салоне стало так жарко, что Сухо начал потихоньку раздеваться, в конце концов, оставаясь в футболке и джинсах. Но, не смотря на то, что градус повышался, водитель оставался крайне невозмутимыми даже перчаток с рук не снял, оставаясь бледным, немного хмурым и крайне сосредоточенным на дороге. Сухо задавал вопросы о политике, о людях, об индейцах, пытаясь разузнать о мире, в котором он теперь будет жить. Крис был интересным собеседником, рассказывал смешные истории, и не выказал никакого особого интереса к индейцам, что успокоило бдительный разум Чунмёна.
Вскоре Чунмёну надоело смотреть в окно - пейзаж был слишком скучным и однообразным, а с учетом скорости и вовсе сливался в размазанное пятно, он принялся разглядывать и пробовать те закуски, что они успели купить ранее. Сухо вновь расслабился, и монотонное гудение двигателя быстро убаюкало его. Сквозь дрему он слышал зов племен, но, не зная языков, он не мог понять их сообщения, поэтому он просто игнорировал их, не заметив отчаянные и умоляющие нотки в их голосах.
Некоторое время спустя, хотя Чунмёну показалось, что прошло не более пяти минут (а за окном уже смеркалось), машина резко вильнула, и он несильно ударился головой об окно. Вскинувшись, пассажир тут же посмотрел на Криса, который сидел с подозрительно широко раскрытыми глазами:
- Ты что, уснул?
- Нет, - коротко ответил водитель, крепче сжимая руль.
- Тогда что это было? – продолжал спрашивать Сухо, разглядывая Кевина.
- Э…. Койот. Койот дорогу перебегал.
Чунмён скептично поднял одну бровь, но высказывать что-либо вслух не стал. После этого он начал пристальнее приглядывать за водителем, и, спустя пару минут, Крис начал чаще моргать, а потом держать глаза закрытыми больше, чем открытыми.
- Крис!
- Не сплю! – воскликнул водитель в ответ.
- Нам долго до ближайшего города? Можешь не отвечать, кажется, я вижу огни и вывеску. Давай там остановимся.
- О, Сухо, я знаю, я обещал тебе веселую поездку, но я не спал уже очень давно.
- А что тогда таким крутым прикинулся?
- Ну, это была единственная возможность уговорить тебя ехать со мной! Иначе моей попутчицей стала бы какая-нибудь болтливая девица или пропахшая насквозь нафталином старушенция. Безысходность полная! Пожалуйста, не бросай меня! – Кевин просящим взглядом смотрел на Чунмёна, лишь изредка оглядываясь на дорогу.
- Вот ты глупый. Я тебе уже залил полный бак и накормил в придачу. Теперь ты просто обязан довезти меня не то что да Вайоминга, до самых Скалистых Гор! Но сначала тебе нужно поспать, а то убьешь нас обоих. И если тебя мне не очень жалко, то сам хотел бы пожить еще, – на последнюю фразу Сухо усмехнулся, ведь совсем недавно, будучи древним стариком, он мечтал о смерти, а теперь он возвращается домой, изучая новое время.
Въехав в город, Чунмён с интересом оглядывал ярко-освещенные разноцветными огнями улицы.
- Как здорово! Кажется, темные времена остались давно в прошлом.
- Ага, в восемнадцатом веке, откуда ты видимо и прилетел на какой-то машине времени.
- О, а такие существуют? – с любопытством и долей наивности спросил Чунмён, на что Крис лишь усмехнулся. – Ладно, я понял. Кстати, сколько стоит сейчас ночлег?
- У меня есть предложение получше, чтобы сэкономить твои деньги и дать мне возможность отдохнуть.
- Надеюсь, ты не предложишь спать прямо в машине? Мы же тут замерзнем!
- Нет-нет, - Крис с легкой улыбкой остановил автомобиль у здания с ярко освещенными огромными плакатами на стенах. – Ночной киномарафон - это наше спасение! Всего пятнадцать долларов на двоих за всю ночь. Гостиница вышла бы значительно дороже, а спать я могу где угодно. Пойдем.
Чунмён никак не мог перестать рассматривать все вокруг себя. Поэтому когда вытянутая рука Криса впилась ему в живот, он невольно поморщился:
- Ну что еще?
- Пятнадцать долларов. А лучше двадцаточку, давай-давай, - улыбаясь широкой и довольной улыбкой, сказал водитель, притопывая на месте и потирая ладони в перчатках, пытаясь их согреть.
- Просто грабеж, - обреченно вздохнул Чунмён, вынимая купюры из кармана.
Заплатив положенную сумму за неизвестный Сухо «киномарафон», парни прошли в зал. Перед этим Крис успел купить две огромные булочки с сосиской, два стакана с напитком и еще попкорн в огромном ведре.
- Итак, за что же я заплатил? – спросил Чунмён, усаживаясь в удобное кресло и рассматривая огромное белое полотно на стене.
- Ты и вправду из прошлого века? Никогда не слышал о кино? Хотя его изобрели сотню лет назад. Эти чуваки Люмьер дали работу миллионам людей. Ну да ладно, ты смотри, а я пожалуй и вздремну.
Через пару минут свет медленно погас, а на экране замелькали яркие картинки – реклама, а затем и первые кадры фильма. Крис оглянулся на своего попутчика, который зачарованно глядел вперед. Успокоившись тем, что его спутник увлечен, водитель скрестил руки на груди и вытянув ноги в проход, закрыл глаза быстро засыпая.
Чунмён был очарован, околдован и просто заворожен этим невероятным действом. Кино такое, каким он его запомнил, было просто набором черно-белых картинок, сменяющие друг друга и несколько кадров со словами или диалогами. То, что видел сейчас, было похоже на жизнь, словно бы он просто подглядывал за кем-то. Неполные два часа пролетели так быстро, что Чунмён даже не заметил и очнулся лишь тогда, когда на экране замелькали титры и надпись «Конец». Сухо хотел, было, расстроиться, но не успел ничего сделать, как замелькали снова кадры, и начался следующий фильм, из-за которого он заерзал в предвкушении нового волшебства. Чунмён был так сильно увлечен, что даже не заметил, как Крис сменил свое положение, подняв несколько подлокотников и устраиваясь на креслах словно бы на диване. Крепкий сон захватил водителя, но он невольно продолжал искать удобное положение, что не укрылось от Сухо. Вздохнув оттого, что этот парень отвлекал его своими ерзаниями, он аккуратно приподнял его голову, убрал подлокотник и позволил ему спать на своих коленях. Наконец, Крис перестал дергаться, и Чунмён смог продолжить смотреть кино под названием «Чарли и Шоколадная Фабрика». Неосознанно парень положил руки на голову водителя и провел ладонью по волосам, ощущая их жесткость. Крис, почувствовав сквозь сон ласку теплых, словно бы материнских, рук, вцепился в ткань на животе Сухо, собирая ее в кулак. Три фильма спустя, парень и сам уснул, откинувшись в кресле.
Яркий свет заставил Криса поморщиться и открыть глаза. Оказалось, что он лежал на коленях спящего Сухо. Аккуратно поднявшись, водитель вгляделся в лицо своего попутчика: нежные черты лица, светлая кожа, руки с аккуратными пальцами лишенными всяческих меток или мозолей и это совсем не вязалось в его голове со всем тем, что он знал о нем.
- Сухо! Эй, парень, просыпайся, - кто-то тряс его за плечо, призывая открыть глаза. Потянувшись и вытянув руки вверх, Чунмён во что-то врезался рукой, отчего последовал сдавленный всхлип. - Уй, вот дьявол.
Резко открыв глаза, Сухо обнаружил, что случайно врезал в скулу Криса, за которую тот теперь и держался.
- Прости, - пожал плечами парень. - Нам пора ехать? Я готов. Блин, это было так здорово! Просто вообще, похоже на волшебство!
- Заметил я, как было тебе интересно, даже уснул. Интересно, после какого фильма?
- Я посмотрел «Эдвард руки-ножницы», жуткое и увлекательное зрелище. Затем был «Чарли и шоколадная фабрика», еще «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит», потом кажется «Мрачные тени», но тут я уже уснул, вроде.
- Долго продержался, - одобряюще кивнул головой Крис. – Ну что, нам ехать осталось часов десять, ты готов?
- Вообще-то я проголодался и не отказался поесть чего-нибудь нормального, а не эти твои попкорны, или сейчас все питаются подобной едой?
- Суп подойдет? – выйдя из кинотеатра и оглядываясь по сторонам, сказал Крис, слегка прищуриваясь от лучей утреннего солнца. – Кажется, вон там нас накормят.
Есть с самого утра суп было странно, но Чунмён не мог не радоваться горячей вкусной еде, а не каким-то холодным сухим перекусам. С новыми силами парни покинули кафетерий и направились в сторону машины.
Прежде чем сесть на свое место, Крис долго копался в багажнике, а потом с гордым видом уселся на свое сидение. Чунмён взглянул на него краем глаза, а потом и вовсе повернулся к нему не в силах сдержаться от смеха:
- Ч-ч-то это? Шляпа пасечника?
Глаза Криса широко раскрылись, и он яростно зыркнул на своего попутчика:
- Ну, ты, сельский мальчик, который ничего не понимает в нынешних тенденциях, помалкивал бы, - горделиво сказал водитель, поправляя на голове широкополую черную фетровую шляпу.
Еще несколько минут Чунмён хихикал, но потом глубоко вздохнул и отвернулся к окну, наблюдая за высокими зданиями города, который они покидали. Когда урбанистический пейзаж сменился самым обычным – степным, парень не выдержал и вновь обратился к водителю:
- Ну, серьезно, тебе обязательно так выглядеть?
- Да что тебе не нравится в моей шляпе? – недоумевал Крис, поправляя поля.
- Она такая дурацкая! – без сарказма или какого-либо желания обидеть воскликнул Сухо.
- Слушай, если ты помогаешь мне с деньгами в дороге, это не значит, что ты можешь говорить обо мне все, что тебе вздумается, - неожиданно взорвался водитель и так сильно сжал руки на руле, что кожа на перчатках заскрипела.
- Прости, я не хотел тебя обидеть, - искренне сказал Чунмён, - или попрекать деньгами. Просто в машине сейчас тепло, а ты мало того, что не снимал пальто или перчатки, так еще и шляпу надел. Мне показалось, что над этим можно чуть-чуть пошутить. Может быть, ты солнечного света боишься?
В этот момент Крис ощутил легкое чувство вины.
- Я сорвался. Извини, дорога выматывает. Прости, - тихо сказал водитель, вновь сосредотачиваясь на шоссе.
Машина стремительно нагревалась от работающего во всю двигателя. Чунмёну было так жарко, что вновь пришлось снять всю верхнюю одежду, но, даже оставшись в футболке, не чувствовалось облегчение. Приоткрыв окно, он ощутил приток холодного воздуха и с наслаждением вдохнул его, утирая тыльной стороной ладони выступившую испарину под носом.
Скосив глаза, Сухо посмотрел на водителя, и он явно ощущал, что тому тоже жарко: по вискам скатывались капли пота, теряясь где-то под скулами.
- Слушай, Крис, ну тебе же жарко, что ты тут из себя строишь? – недоуменно воскликнул Чунмён.
- Если я разденусь, ты вряд ли будешь рад, - пробормотал парень.
- Да пофиг мне будет! – воскликнул Сухо.
- Пофиг? Ты где успел такое слово-то подцепить? – удивленно приподнял бровь Крис. – Ну пофиг так пофиг.
Чунмён почти демонстративно отвернулся от водителя, но наблюдал за движениями, отражающимися в боковом зеркале. Водитель сначала снял шляпу и кинул ее на заднее сидение. В этот момент Сухо заметил, что цвет волос его попутчика изменился, как и длина, и если раньше это была короткая стрижка, то сейчас у корней волосы оставались темным, а челка пепельного цвета закрывала весь лоб и уши. После чего Чунмён уже в открытую рассматривал Криса, стянувшего перчатки, под которыми прятались длинные пальцы с бордовыми толстыми и тонкими полосами на манер колец, такие были у водителя автобуса Кевина. Под бушлатом оказалась белоснежная рубашка, но та не могла спрятать темно-коричневые полосы, узоры и символы, расположенные на предплечьях и видневшиеся сквозь ткань. Узнав эти знаки, Чунмён испуганно забился, прижимаясь к двери.
- Все еще хочешь, видеть все это? – спросил Крис.
- Н-н-не уверен. Кто ты? И тем водителем в автобусе тоже был ты? – слегка заикаясь от страха, спросил Сухо. – Я запомнил знаки неба, на твоих пальцах, такие же были и у него.
- Что если да? – спросил Кевин-Крис, на секунду поворачиваясь к Чунмёну и ловя его взгляд.
- Останови машину, - попросил парень.
- Ты ведь понимаешь, что не могу этого сделать, когда ты представляешь, кто я, - сказал водитель, потирая лоб.
- Как тебя зовут? По-настоящему? – спросил Сухо, все так же стараясь держаться подальше от опасного незнакомца. Именно незнакомца, потому что этого человека, который его обманул, он определенно не знал. – Кевин? Или Крис? Или может еще как-нибудь?
- Не думаю, что мое настоящее имя улучшит твое настроение, - пожав плечами, сказал Кевин-Крис.
- Хуже уже не будет, так что говори, - сказал Чунмён. В этот момент водитель остановил машину у обочины, они как раз выехали к реке, хотя Сухо все еще слабо представлял, где они находятся. Без слов Крис вышел из машины, затем вытащил бушлат, и просто накинул его на плечи, не вдевая рукава. – Кто ты, черт побери!
Но Крис без слов пересек дорогу, и направился в сторону реки, которая была совсем рядом. Оглянувшись на Чунмёна, который тоже вышел из машины, он крикнул:
- Стой там!
- Крис, что происходит? Кто ты, черт возьми? – Чунмён продолжал двигаться к водителю. Но неожиданно тот сделал пару шагов назад, а затем с разбега прыгнул с крутого обрыва у реки. – Эй!
Сухо испуганно побежал к краю, но как только он приблизился к нему, ему навстречу вылетел огромный белоголовый орел, отчего парень испуганно дернулся и упал на задницу, глядя в небо на парящую величавую птицу. Хищник сделал круг в небе, а затем, отлетев чуть в сторону, начал пикировать на Чунмёна, но в последнее мгновенье перед ударом он полетел параллельно земле, в то же время, превращаясь обратно в человека. Перья с крыльев разлетелись, превращаясь в невидимую пыль, и перед Сухо снова стоял Крис, протягивая ему руку, чтобы помочь встать.
- У Ифань. Кайна, - не отпустив ладонь, потряс ее водитель. Но Чунмён тут же вырвал свою ладонь и отскочил от него.
- На чьей мы территории? Ты же знаешь, нахождение тебя на нашей территории, или меня на вашей обозначает войну, - Чунмён взволнованно принялся топтаться на месте.
- Расслабься, это не река Флатхед. Это Вапити, - сказал Крис, глядя на отражение лучей в блестящих водах.
- Вапити? Еще лучше! Мы на территории кроу! Или с каких пор черноногие в мире с кроу? Они вам простили всю пролитую кровь? – Чунмён не мог спокойно стоять рядом с парнем из племени-врага, он непроизвольно оскаливался, пытаясь сдержать силу в себе.
- С тех пор, как от кроу осталась дюжина человек, живущих в укрытии Чифа, - сказал Крис, взмахивая абсолютно белоснежной челкой.
- Что происходит? – Чунмён непонимающе схватился за голову, и осел на землю. – Почему ты меняешься?
- Я меняюсь, потому что моя животная сущность подстраивает мой человеческий облик под животный. Я – белоголовый орлан, вот и кровь выкрашивает мои волосы в белый. Впрочем, с тобой происходит почти тоже самое? Кем ты был? Дряхлым стариком, но стоило Тао напасть на тебя, кровь закипела? Я прав? И ты сразу скинул пару десятков лет, седин как не бывало, лишь рыжеватые отблески в волосах были не такими яркими как сейчас. Но после того, как ты бежал койотом от погони, ты снова вернулся в свой цветущий возраст, и цвет волос твоих теперь словно орехи каштана. Бордово-рыжие.
- Почему тогда я не слышал твой голос? Твой внутренний голос? Ведь, я же должен был! Я слышу всех, кто видоизменяется, - спросил Чунмён.
- Ты слышишь тех, кто ходит по земле… - сказал Крис, складывая руки за спиной, тем самым его поза и облик походили на орла.
- А ты – птица, – вздохнул Чунмён.
- На вопрос «что происходит», ответить сложнее, потому что это непростая история, которая началась еще до нашего с тобой рождения. Она началась еще в восемнадцатом веке, когда испанцы прибыли на наши земли, а потом и британцы за ними и начали делить ее, позабыв о тех, кто жил здесь задолго до них. Но это разговор не на пять минут, а я боюсь, как бы не продуло тебя тут на земле, поехали. Нам еще до дому часов пять пути.
- Я не могу тебе верить, - сказал Сухо. – Мы враждуем множество столетий.
- Сейчас не время враждовать, Чунмён, каждый из нашего племени может быть последним, - сказал Ифань, глядя на реку.
- Как ты меня назвал? – удивился парень, тут же подскакивая с земли и следуя за водителем.
- Чунмён. Ведь это твое настоящее имя? – хмыкнул Ифань.
- А мне как тебя называть Кевин? Крис? Ифань? – с сарказмом спросил Чунмён.
- Как тебе нравится, мне все равно. Я полвека прожил как Кевин, еще пятьдесят лет как Крис, но мое настоящее имя Ифань, - сказал кайна, вглядываясь в дорогу, где появился автомобиль на горизонте. – Я думаю, нам стоит продолжить наше путешествие.
- Никуда я с тобой не поеду, - возмутился Чунмён, скрещивая руки на груди. – Как сидел здесь, так и буду, пока ты не свалишь. Спасибо, что подвез, но тут до дома рукой подать, доберусь как-нибудь.
В это время машина, что еще несколько минут назад была крошечной точкой на горизонте, должна была вот-вот проехать мимо парней, но вместо этого она замедлилась и остановилась. Из нее вышел мужчина в бежевой форме и широкополой шляпе:
- Здравствуйте, я вынужден оповестить вас, что Вы не можете здесь находиться, это территория резервации коренного населения Америки, для туристов есть другие показательные селения.
Чунмён посмотрел на мужчину, а затем на Ифаня. Взгляд кайна поразил Сухо, словно бы именно в этот момент в нем просыпался орлан – взгляд стал хищный, холодный, опасный и полный неприязни.
- Мы и есть коренные жители, в отличие от некоторых, и на этой территории находимся по праву и потому что это наша земля, а не потому что вы регулируете наши права, - сказал Крис, протягивая руку Чунмёну, помогая ему встать на ноги.
- Мальчишка, а не слишком ли много ты на себя берешь? Посмотри на себя, какой из тебя индеец?
- Рейнджер, вообще-то вы уже на территории резервации, и мне бы, не хотелось видеть вас на землях черноногих и салишей, это я вам как один из вождей кайна говорю.
- Вождь? Ты шутишь? – офицер усмехнулся, подходя к Крису и толкая его в плечо, но тот даже не пошатнулся и вперился взглядом в глаза мужчины. Рейнджер попятился, а затем сел в машину и крикнул: - Вернусь через двадцать минут, чтобы вас здесь не было.
Когда офицерский пикап уехал, Чунмён посмотрел на Криса:
- Что происходит в этом мире? Почему люди такие высокомерные и заносчивые? Почему в них столько злости и ненависти к нам? – спросил он, ерзая на пассажирском сидении.
- Это жестокое время. Они не только ненавидят и уничтожают нас, историю этого континента, но и самих себя, просто еще не поняли этого. Поехали быстрее, нам лучше бы добраться до своих, там мы будем в безопасности, - сказал Ифань, устраивая руки на руле, и уже не пряча своих отметин. Чунмён же не мог оторвать от них взгляда и рассматривал эти полосы, пытаясь прочесть их значение.
- Что ты на мои пялишься? У тебя свои есть, - сказал Ифань, не отрывая взгляда от дороги. Чунмён смущенно прикрыл грудь руками.
- Откуда ты знаешь!
- Мы были с тобой знакомы, ты просто этого не помнишь, - сказал представитель кайна.
- Мы всегда были врагами, - ответил Чунмён, глядя в окно – горы, что еще вчера были так далеко, теперь были уже почти близко.
- Но это не значит, что мы не были знакомы, - ответил Ифань.
- Ладно, так ты мне расскажешь, что п…
- Как тебе с амишами жилось? Ты словно бы застрял в прошлом веке.
- Зато ты шагаешь в ногу со временем. Все также безжалостно кромсаете врагов? – Чунмёну было тяжело скрывать свое презрение: ненависть к черноногим, была в его крови, и если еще сегодня утром ему нравился этот парень, то теперь все иначе.
- Чунмён! – Ифань повернулся к своему пассажиру и схватил его за руку. – Мы давно не убиваем друг друга. Индейцам нет больше нужды в этом, когда пришли белые и начали это делать за нас. К тому же последние два века, вы – колвилы из салишей и мы – черноногие кайна жили мирно, никто никого не убивал, у каждого была своя территория для охоты, для жилья.
- Следи за дорогой. И что происходит? Расскажи мне, что происходило последние сто лет? Ведь тебе же примерно столько же, сколько и мне? – сказал Чунмён, пытаясь вырвать свою ладонь, но Крис ее держал крепко и не отпускал.
- Будешь дергать руку, я тебе ее просто сломаю, ты же знаешь, что я могу, - сказал Ифань, глядя на дорогу и больше не оглядываясь на своего пассажира, - даже при условии, что она заживет через тридцать секунд.
Значит, началось все намного раньше, чем мы с тобой родились. Это было в те времена, когда белые люди приехали сюда и решили, что именно они достойны жизни на этой земле, совсем позабыв о народе, который пришел раньше них и уже освоился здесь. Это были мы. Наши праотцы. Но в восемнадцатом веке чужестранцы, жившие здесь, решили создать новую страну – Соединенные штаты. И с каждым разом они мирными договорами ли, подкупом ли, а иногда и войной присоединяли к себе все новые и новые территории, выселяя с нее коренных жителей Америки. Самым ужасным было то, что белые люди приносили племенам лишь несчастья, в качестве болезней и алкоголя. Очень многие храбрые воины пали жертвами именно этого яда. Многие мужи пытались бороться за свою независимость, доверяя белым людям, но те каждый раз они предавали их. Раз за разом. Потом же все случилось так, что нам выделили жалкие клочки земли, обозвав их резервациями, где и стали жить племена. Соединенные штаты были уже созданы, и народ думал, что их, наконец, оставят в покое, но нет. Не смотря на все лишения, индейцам принадлежали хорошие территории, которые были нужны капиталистам, и вот тогда началась вторая война, которая идет до сих пор, но о которой никто не знает.
Сначала племена начали стравливать друг с другом: началась вражда даже среди тех племен, которые веками жили бок обок. Они истребляли друг друга, не взирая ни на что, убивали стариков, женщин, детей, до последней крови. Люди были словно бы заколдованы.
Также начался и наш конфликт. Раньше мы были двумя племенами, которые помогали друг другу: кайна выращивали лошадей и были хорошими охотниками на крупных животных, колвилы были известными травниками, знали хорошо лес и растения, которые там произрастали, это было сотрудничество, налаженное веками. Было лишь различие в том, что у колвилов был один вождь, а у кайна племя управлялось содружеством древнейших семей. Но однажды, один из вождей кайна был найден мертвым, а рядом с ним стоял колвил, держащий еще горячее сердце.
- Это не мог быть колвил! – возмущенно воскликнул Чунмён. – В наших традициях никогда не было подобных жестокостей, даже во время жертвоприношения, мы жгли чучела.
- Теперь мы это знаем, но у того индейца были ваши знаки, и тогда мы не могли подумать, что кому-то нужно подставлять одно племя перед другим. Началась вражда между племенами, но у кайна, не смотря ни на что, оставались какие-то принципы, или наоборот это был хитрый план, но мы не стали убивать вашего старого вождя, и тогда выбор пал на того, кто станет следующим, на продолжателя рода и носителя ценнейших генов перевоплощения. Это был маленький колвил, с удивительно светлой кожей, за это его прозвали Дневным Светом.
- Но Дневной Свет, это – я, - недоуменно прошептал Чунмён.
- Да, когда твой дед, вождь колвилов, узнал, что его внуку грозит опасность, он приказал ему…
- … бежать и спрятаться среди белых. Я до сих пор не знаю, кто помог нам. Дедушка, сказал, что если я останусь жить, то моя жизнь будет принадлежать черноногому с именем Энгри Бёрд – Злая птица. Этот человек сдерживал моих преследователей, иногда вел по ложному пути и запутывал следы. Потом я просто случайно наткнулся на ирокезов…
- Угу. Ты, может, сам расскажешь, раз перебиваешь так часто? – Крис зыркнул на Чунмёна, но тот сомкнул губы в ниточку и отрицательно покачал головой. – Тогда ты бежал, и мы гнали тебя далеко на восток, но потеряли тебя в районе Иллинойса, где жили сауки. Дабы не враждовать и с ними мы отступили. Что было дальше с тобой тебе известно.
Мы вернулись домой, и к нам пришел твой дед и преклонил колени перед старейшинами, сказав, что заплатит кровью за кровь вождя. Такая обреченность насторожила вождей кайна, и в тот вечер они долго вели беседы, совет показал мертвеца, того колвила, который убил нашего вождя. Оказалось, что этот человек не принадлежал к племени салишей. В нем не было ни единой черты колвила. Тогда между племенами вновь воцарился хрупкий мир, но они пришли к выводу, что некая третья сторона решила вмешаться. Но до тех пор, пока между нашими племенами был мир, салиши и черноногие решили не вмешиваться в жизни других племен. К сожалению, я на десятилетия выпадал из жизни наших племен.
- Почему?
- Наши деды отправили меня на поиски тебя и велели присматривать. Но пока я искал тебя, я слышал, как стонут племена, как они умирают и убивают друг друга. Я нашел тебя, и жил в Колумбусе, приглядывая за тобой.
~продолжение в комментариях
Автор: i_am_liar
Бета: life88
Артер: KiRin661
Артер: -joyce hartnett-
Фэндом: EXO
Пэйринг: Крис (У Ифань)/Сухо (Чунмён)
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, романс, фэнтези, мистика, юморок
Предупреждения: ООС, и вообще могут быть сквики местами у тех, кому сложно представить корейцев/китайцев в роли индейцев - оборотней (!!!).
Описание: «Меня зовут Ким Чунмён, и я единственный в своем роде. Я – колвил. Так назывался один из первых народов, живших в районе Скалистых гор. Сотню лет я скрывался, но меня нашли, и теперь я лежу на дне горящей деревянной лодки, плывущей по тихому озеру, и держу за руку своего злейшего врага. По крайней мере, раньше я так думал».
От автора: Это почему-то оказалось очень нелегко для каждого из нас, но мы сделали это! Спасибо большое моим замечательным, очень талантливым артерам, которые не пугались изменений постоянно внедрявшихся в историю. Отдельная бесконечная благодарность бете, которой приходится не только по несколько раз перечитывать это огромное многобукв, но и вносить конструктивные предложения. Ребятки, мы большие молодцы!
Остальные непонятные слова:
Амиши - христианское течение меннонитского происхождения. Основатель – Якоб Амман, священник из Швейцарии, эмигрировавший в Эльзас (Германию) во второй половине XVII века.
Румшпринга - это время (иногда так называют подростков), когда молодые амиши могут выйти из общины для познания окружающего мира (путешествия). После чего они могут остаться жить вне общины новой жизнью, либо вернуться домой, креститься и жить дальше в общине.
«Эдвард руки-ножницы», «Чарли и шоколадная фабрика», «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит», «Мрачные тени» - фильмы режиссера Тима Бёртона, в которых снялся Джонни Депп.
Присутствующие персонажи и их воплощения:
Стихия земля:
Тао - волк;
Лу Хань - белохвостый олень;
Чен - снежный козёл.
Стихия воздух:
Чанёль (Большой брат) - виргинский филин;
Бэкхён - черноголовая голубая сойка;
Исин - североамериканская ореховка.
Пояснения о мире в котором все происходит:
Перевоплощение индейцев в животное происходит не как мутация (по типу Джейкоба из "Сумерек", где он потом теряет одежду), а как трансфигурация (как это делают анимаги в "Гарри Поттере", с трансформацией одежды и применением магии для этого).
При этом между животными (не всеми, а индейцами-оборотнями) существует ментальная связь (как опять же в стае в "Сумерках"
, но она действует только между видами своей же стихии например "воздух" - между птицами, "земля" - животные передвигающиеся по земле. И связь между разными стихиями, считается невозможной. Надеюсь эти объяснения помогут вам!
*POV Чунмён*
«Меня зовут Ким Чунмён, и я единственный в своем роде. Я – колвил. Так назывался один из первых народов, живших в районе Скалистых гор. Сотню лет я скрывался, но меня нашли, и теперь я лежу на дне горящей деревянной лодки, плывущей по тихому озеру, и держу за руку своего злейшего врага. По крайней мере, раньше я так думал».
*End of POV*
Чунмён смотрел в небо – все звезды словно бы наблюдали за этим своеобразным жертвоприношением, и именно в этот момент большая связка горящего сена, лежащего на носу лодки, вспыхнула ярким пламенем и отправила сноп ярких искр в небо. Тяжело вздохнув, он выпустил клубы пара изо рта и повернул голову в сторону, глядя на своего врага – У Ифаня. Сухо ободряюще улыбнулся, и его глаза стали похожи на растущую луну.
- Твои глаза похожи на молодые месяцы, - сказал кайна.
- Я подумал почти тоже самое о твоих, - ответил Чунмён. В этот момент он почувствовал, как парень сильнее сжал его ладонь в своей. – Готов умереть?
- Всегда.
Лодка вспыхнула ярким пламенем, и в следующее мгновенье вода озера поглотила обломки.
Но эта история должна быть рассказана с начала, а не с конца.
Северная Америка - огромный по своей территории континент, где хоть и можно скрыться на время, но спрятаться навсегда – нет. Где-то среди пустынных и цветущих равнин за полноводной рекой расположился крошечный городишко. Все знали друг друга, и скрыть что-то было почти невозможно. Но даже в этом маленьком селении амишей было место для секретов и возможно не одно. На самой окраине стоял маленький домик, прятавший в себе главную тайну этого селения, правда, никто об этом не знал, кроме ее хранителя. В этом доме жил пожилой человек, которого игнорировали многие жители городка, особо верующие мужчины откровенно недолюбливали его. Но им ничего не оставалось кроме как смириться с небольшими странностями старожила, ведь он был старше каждого живущего в этом месте.
Хозяина дома звали Ким Чунмён, но это имя было сокрыто годами, и каждый в городке знал его под именем Сухо. Также иногда, поминая старика недобрым словом в тихих разговорах, вспоминали и старые сплетни о его происхождении. Но эти пересуды оставались лишь слухами, ведь события, о которых шла речь, произошли около века назад, и не осталось ни одного живого свидетеля этой истории, кроме самого Сухо.
Около ста лет назад, будучи совсем юным, Чунмён бежал из родного дома, спасаясь от смерти, но спустя долгие дни погони, был пойман врагами. Те поступили хуже, чем если бы просто убили его. Мальчишку привязали к старому сухому дереву, среди сожженного поля, и обмазали кровью оленя, оставляя на растерзание хищным птицам и диким животным. В этот момент не больше дюжины семей амишей шли в поисках новой земли, где они могли бы обосноваться, без страха быть гонимыми из-за своей веры. Люди этого вероисповедания не имели оружия и никогда не держали его в руках, в их арсенале были лишь инструменты, что помогали им возделывать землю: грабли, вилы, лопаты и прочее. С помощью них им удалось отпугнуть койотов, окруживших дерево и спасти мальчика. Чунмён был изранен и обессилен. Амиши, которые не брали чужаков к себе, сделали на какое-то время исключение, надеясь помочь найденышу, а затем отправить его дальше идти своей дорогой. Но все случилось несколько иначе.
Двое стариков, у которых не было детей, взяли Чунмёна к себе и растили его как сына, пытаясь воспитать в соответствии со своей верой. Их возраст и авторитет сыграл свою роль, и Сухо не пришлось покидать этой селение, и, пусть нехотя, ему разрешили остаться. Со временем пара поняла, что все их труды напрасны, и Чунмён не станет приверженцем их религии - слишком сильна была его связь с предками, поэтому им ничего не оставалось кроме как научить скрывать себя настоящего, не только в душе, но и под одеждой. Не смотря на все странности пришельца, старики полюбили его, а Чунмён отвечал им взаимностью. Со временем он стал самым воспитанным юношей в деревне, знал все псалмы, много трудился на ферме, помогал в небольшой больнице и слыл на все селение своей благодетелью. Многие девушки, хотели выйти за него замуж, вот только Чунмён этого не хотел и всю жизнь прожил один. После смерти приемных родителей парень стал реже общаться с людьми, но продолжал соблюдать правила общины по привычке. Этот человек прожил удивительно долгую жизнь, ведь ему было давно больше ста лет. Многим казалось, что он сошел с ума: старик Сухо мог стоять часами у границы своей фермы с лесом, словно бы прислушиваясь к шуму деревьев и вглядываясь в чащу, но потом вновь, как ни в чем не бывало, разговаривал с соседями и посещал паству. Он был самым обычным жителем, но в то же время – самым необычным.
Пожилой мужчина устало потирал лоб, проводя морщинистыми, с крупными суставами, пальцами по лицу.
- Мне уже сто двадцать один год, я адски устал, - бормотал Сухо, шаркая ногами по лестнице, поднимаясь на второй этаж. – Когда ж я сдохну, наконец.
Открыв дверь на чердак, мужчина поднялся туда, кряхтя и стеная, не забывая при этом проклинать все живое. Захлопнув за собой дверь, он посмотрел в окно, проверяя, не наблюдают ли за ним, а затем быстро задернул занавеску. Поведя слегка плечами, старик внезапно рухнул лицом вперед на деревянный пол, не выставляя руки для страховки. Нос тут же хрустнул, пошла кровь. Чунмён перевернулся на спину и тяжело вздохнул, вытирая рукавом кровь с лица. В следующую секунду, нос снова щелкнул, вставая на место и мгновенно заживая.
- Что б тебя, все еще работает. Никакого срока годности что ли?
Так и жил Чунмён, день за днем проверяя свою сущность на наличие сверхсилы, которая, не смотря на годы, все еще крупицами струилась в его крови. Старик надеялся, что однажды последние частицы древнего волшебства исчезнут, и он, наконец, сможет закончить свою долгую-долгую жизнь.
Резво вскочив на ноги, старик одернул занавеску с единственного окошка и поспешил покинуть чердак, но тут услышал, как внизу кто-то нетерпеливо топчется. Немедленно сгорбившись и вновь зашаркав изношенными тапочками, Сухо спустился к своему нежданному гостю. Внизу его ждал взволнованный соседский мальчишка.
- Дедушка Сухо! Дедушка Сухо! Представляешь, к нам забрался волк! Он такой большой, и шкура такая необыкновенная, словно серебристая! Папа сказал, что к нам никогда не приходили волки! Они пытаются выгнать его, но у них ничего не получается. Они ведь не убьют его? – маленький Чендлер переживал и дергал старика за рукав.
- Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? Эти люди все равно не будут слушать меня, - сказал Сухо, стряхивая с себя детскую ладошку и переобуваясь. – Ладно, пойдем, посмотрим, что там за волк забрел. Ты хоть знаешь, как волки выглядят?
- Конечно, знаю, я же на картинках видел! – Чендлер держал старика за руку и вел его туда, где уже собралась небольшая толпа.
Удивительно крупное и невероятно красивое животное было загнано в угол людьми, что направили на него вилы и лопаты, как и сотни лет назад, словно бы технический прогресс совсем не затронул их, хотя на самом деле так оно и было. Волк скалился и рычал, его лапа кровоточила, а в глазах сверкало отчаяние.
- Дедушка, его ранили! – испуганно всхлипнул Чендлер, утыкаясь лицом в бок мужчины.
- Не бойся, сейчас мы все исправим. Мы же не хотим никого убивать, - сказал Сухо, подталкивая мальчика к матери, что стояла неподалеку. - Разойдитесь, разойдитесь, - проскрипел Сухо, пытаясь подойти ближе к тому месту, где четверо мужчин окружили волка. Ему пришлось пролезть меж деревянных брусьев забора и встать рядом с молодыми мужчинами, что зажимали животное в кольцо. – Шейксман, подвинься-подвинься.
- Старик, уйди отсюда! – крикнул один из них. Чунмён устало вздохнул и подошел ближе, вставая между людьми. В следующее мгновенье он выпрямил, сгорбленную колесом спину, и сложил руки на груди.
- Пошли прочь, - тихо и вкрадчиво сказал он.
- Ты это кому? – не поняли мужчины.
- Вам, олухи, прочь, и вилы свои заберите. Вы решили убить это гордое животное инструментом, которым в дерьме возюкаете? Вон! – старый скрипучий голос, сменился на звонкий. Амиши отошли за ограждение, оставляя Сухо один на один с волком.
- Ах, кажется, я забыл, как это, - Чунмён размял шею, а затем посмотрел волку прямо в глаза. – Кто ты? - Задал свой вопрос старик, не произнося его вслух. Но животное продолжало молчать. – Я позволю этим людям убить тебя, если ты не ответишь, - волк оскалил клыки и немного дернулся вперед. Люди позади Чунмёна испуганно охнули. Тот раздраженно цокнул. - Что за цирк? Я спрашиваю тебя, кто ты, и что забыл в этом месте? – Старик приподнял верхнюю губу, обнажая зубы.
Волк продолжал скалиться, но на призыв к ответу не реагировал. В следующее мгновенье, животное сделало шаг назад, а затем прыгнуло вперед, толкая старика и роняя на спину.
Чунмён попытался успокоить разогнавшуюся от адреналина кровь, надеясь, что ничего не случилось. Когда старик поднялся на ноги и обернулся, чтобы посмотреть, куда исчез волк, увидел лишь шокированные лица амишей. В этот момент раздался птичий крик. Посмотрев в небо, Сухо увидел белоголового орлана, с огромнейшим размахом крыльев.
- Они ведь ничего не слышали? – недоуменно пробормотал Чунмён, направляясь в свой дом, не обращая внимания на шепоток позади него. Он все так же горбился и шаркал ногами. – Что здесь делал этот орел? Он не живет в таких местах, – недоумевал старик.
Добравшись до коттеджа, Сухо устало опустился на деревянную скамью, размышляя о том, что произошло: «Как они могли найти меня? Прошло слишком много лет, от меня не осталось запаха и следов, я давно живу с людьми, и скорее от меня пахнет травой и навозом. Впрочем, у них должен был быть уже другой вождь, зачем им я? Может это паранойя? Волк вообще не отреагировал на зов, и я просто старый дурак». Слишком много вопросов, для того, кто почти ничего не знал о настоящем положении дел.
Неожиданно в дверь раздался громкий стук:
- Старик, покажись! Немедленно! – последовал грозный голос одного из амишей.
- Ну что там еще, - Чунмён был раздражен, он не любил, когда его беспокоили по пустякам.
Подходя к двери, он бросил взгляд на свое отражение в старом зеркале, с которого уже почти слетело серебро: на него смотрел мужчина лет сорока, волосы которого только начинали седеть, а от морщин остались лишь небольшие полосы на лбу и у глаз – кто-то словно бы отмотал время назад.
- Вот же ж, - Чунмён был немало раздосадован, бегом направляясь на чердак, где хранился старый амулет на кожаном шнурке, что был с ним в тот день, когда его нашли в лесу.
- Открывай, иначе мы выломаем дверь, дьявольское отродье! – за дверью уже слышались голоса несколько мужчин.
- Да-да, все так, - ухмыльнулся Сухо. - Все-таки не удержал силу в узде. Как приятно больше не быть трухлей, - сказал он, ощущая, что его мышцы наливались силой после многолетнего застоя. Выглянув в окно второго этажа, он увидел шестерых мужчин, стоявших у дверей все с теми же вилами. – Опять они с этими омерзительными вилами пришли. Я что, похож на коровьи какашки, чтобы тыкать ими в меня?
- Вон он! Выламывай дверь, на второй этаж! – пара мгновений и тяжелые сапоги застучали по лестнице. Чунмён вздохнул:
- Проклятый волк, - и вцепившись пальцами в оконную раму, хорошенько оттолкнулся, выпрыгивая на улицу.
На землю опустился небольшой рыжий койот. Оглянувшись на дом, он устремился вглубь леса, навсегда покидая пристанище амишей, где прожил человеком больше ста лет. Впереди его ждали опасность и неизвестность, от которой он был тщательно спрятан среди людей.
Немного бледный юноша невысокого роста стоял на обочине шоссе номер семьдесят три, в ожидании, пока кто-нибудь его подберет. Холодный ветер продувал сквозь флисовую рубаху на завязках и старую поношенную шерстяную жилетку.
- Молодец, Чунмён, хоть бы что-то прихватил с собой, а то гол как сокол, - вокруг парня был один лишь лес и ничего кроме, – Эх, было бы проще, если бы волки не следили за мной, койотом быстрее бы до ближайшего города добрался. – Приложив руку к груди, где за слоями ткани был спрятан старинный амулет, Чунмён вздохнул и пошел вдоль дороги, все дальше уходя от деревни амишей.
Кровь, бегущая по венам Сухо, не давала ему замерзнуть даже в минусовой температуре, но, спустя несколько часов пешего путешествия вдоль трассы, усталость тяжким грузом навалилась на него. На небе загорались первые звезды, и парню не оставалось ничего, кроме как остановиться на обочине. Подойдя к большой сосне у дороги, Чунмён облокотился спиной о ствол, притянул колени поближе к груди и задремал, скрестив руки, надеясь хоть немного восстановить силы и продолжить путь.
Тихий шелест веток и стрекотания насекомых, царивших в ночном лесу, сменился на негромко звучащую музыку из радиоприемника где-то очень близко. Чунмён чуть-чуть приоткрыл глаза, но его окружала лишь густая темнота ночи. Вытянув руки вверх, чтобы размять затекшую спину, он ощутил мягкую подстилку под собой, а сам запутался в покрывале. Стянув с головы плед, парень смог оглядеть очертания окружавшей его обстановки: он находился в небольшой узкой комнате. Выглянув в одно из многочисленных окон, ему удалось заметить лишь лунный свет и лес, который сливался в одну единую массу, как если бы… они двигались на огромной скорости. В этом помещение стояло множество сидений по сторонам, а между ними узкая дорожка вперед, где сидел человек.
- Всем привет, вас приветствует Риал Олдиз Рейдио, и я неподражаемый Джоуи буду с вами всю ночь. Как насчет порции хорошенького кантри? Я за! Предлагаю начать с песни Lonely Blue Boy Конвея Твитти. Цинциннати не спи! – а после заиграла песня. Чунмён внимательно вслушивался, ведь он никогда не слышал современной музыки. Лишь несколько классических композиций и то, что он сочинил сам за множество лет, проведенных в одиночестве.
- Цинциннати заснет, слушая такое старье, - неожиданно раздался голос, от которого Чунмён вздрогнул. Водитель на мгновенье обернулся, оглядываясь на своего единственного пассажира. – Мальчишка, ты обезумел? Спать зимой на земле? Конечно, снега нет, но ведь можно к чертям все застудить, потом писать кровью будешь, оно тебе надо?
- Спасибо вам, что подобрали меня. А вы кто? И что это за штуковина такая? - поблагодарил Сухо, садясь на сидение рядом с мужчиной.
- Что это? Шутишь? Это автобус, водителем которого я являюсь слишком долго, чтобы это было правдой, - хохотнул мужчина, с густой лохматой шевелюрой, что закрывала глаза.
- Вы сказали Цинциннати? Мы за пределами Огайо? А как же Кливленд? – удивленно спросил Чунмён, а затем пробормотал себе под нос – Автобус? Как будто я тут же понял.
- Кливленд проехали час назад, пока ты дрых, - сказал водитель.
- Дрых? – не понял Чунмён.
- Спал. Ты откуда такой? Кстати, я – Кевин, тебе куда вообще? – протянул ладонь для рукопожатия мужчина.
- Меня зовут… - Чунмён задумался, стоит ли называть свое настоящее имя. – Сухо. Я…
- Дай-дай угадаю, - мужчина оглядел паренька, - никаких пуговиц, сплошные завязки, даже на брюках, одежда такая, словно ты ее носишь не меньше двух десятков лет, и современного слэнга не знаешь. Сектант какой-нибудь? Что-нибудь типа мормона или не знаю, кто там еще существует?
- Да, вы почти угадали, я – амиш. Был им. Хотя нет, никогда им не был, просто жил с ними, - ответил Сухо.
- Так не бывает, - со знанием дела, сказал Крис. - Амиши не берут к себе людей. Они живут закрытой общиной. Амишем можно родиться, но стать – невозможно.
- Бывают и исключения, - пожал плечами парень.
- А сейчас что? Румшпринга? Тебе ведь с виду, лет семнадцать, не больше. Выпустили на волю? – усмехнулся водитель.
- Типа того. Мне нужно в Монтану к парку Утертон. С ним ведь все в порядке? – внезапно уточнил Чунмён.
- Разве это не Канада?
- Канада? Границы подвинулись? – недоумевал Чунмён.
- Больше сотни лет назад, ты откуда вылез такой, - Кевин нахмурился, оглядываясь на пассажира.
- Ладно, с ним хоть все в порядке?
- А что с ним станет? Такой же, как и на картинках, - сказал мужчина, несильной тряхнув головой, поправляя челку. - Сухо, странное у тебя имя. Разве это не…страж или что-то вроде того? – этот водитель продолжал удивлять юношу.
- Откуда вы знаете? - Чунмён испуганно вздрогнул.
- Индейцы, сейчас каждый пятый Сухо. Я сам знаю не меньше четырех чероки, и двое из них Сухо. Велика награда иметь такое имечко, - расслабленно пожал печами Кевин. Не смотря на показушное безразличие водителя, парень не мог не напрячься, конечно, на языке его народа, это имело немного иное значение, а у чероки вообще не существовало подобных звуков в наречии, но он решил это пока проигнорировать – мало ли что произошло за последние годы. Когда Чунмён расслабился, водитель оглядел его с ног до головы и, довольно улыбнувшись самому себе, уставился на дорогу.
- Индейцев сейчас везде много? – спросил парень, замечая на шее водителя кожаный шнурок с мудреными узлами, и красные толстые и тонкие полосы на манер колец на длинных пальцах рук. Этот мужчина не был так прост, каким пытался показаться со стороны.
- Да вообще, куда ни плюнь. Сплошные индейцы: в кино, в музыке, в литературе, да просто в жизни их везде. Куча резерваций.
- А это что за музыка? – спросил парень, указывая на горящую панель.
- Кантри. Музыка фермеров и ковбоев. Скука смертная. Есть и поинтереснее, - фыркнул Кевин.
- Можно я еще чуть-чуть посплю, и в ближайшем крупном городе я сойду. К сожалению, мне вам нечем заплатить.
- Да ладно, деньги не самое важное в этом мире. Хочешь, поехали со мной до Дэвенпорта, а там дальше каждый своим путем? – предложил Кевин, но, несмотря на внешнюю расслабленность, Чунмён ощущал опасность идущую от этого мужчины, поэтому предпочел бы передвигаться самостоятельно.
- Мне нужно еще встретиться с друзьями, - сказал Чунмён, скрещивая руки на груди, устраиваясь поудобнее на сидении.
Предрассветное небо окрасилось в светло-розовый, а на горизонте появились очертания города и больших конструкций. Чунмён сидел, прислонившись головой к окну, делая вид, что спит. Прошедшие семь часов он так и не сомкнул глаз, ожидая, когда он избавится от компании этого мужчины, который, впрочем, вел себя как ни в чем не бывало.
- Сухо проснись, - позвал парня Кевин – мы в Индианаполисе.
- Индианаполис? Вы серьезно? – Чунмён уткнулся носом в окно, разглядывая город, который он помнил совсем другим. - А что это за здания такие большие?
- Боже, ты как будто из среднего века. Это небоскребы, обычно это либо гостиницы, либо офисно-торговые здания. Ничего особенного. Ты, наверное, и про «09/11» не в курсе, да?
- «09/11»? Это дата какая-то?
- О, ужас. Ты уверен, что не хочешь со мной поехать? Я успею сделать для тебя краткий курс введения в современную историю, – с улыбкой вновь предложил Кевин.
- Нет, - резко ответил Чунмён, но быстро исправился, улыбнувшись мужчине. - Спасибо за предложение.
- Ладно, где тебя высадить? – автобус уже ехал по улицам еще спящего города.
- Давайте здесь, - сказал Сухо, стараясь побыстрее избавиться от компании водителя. Мужчина тут же послушно остановился, и двери сами открылись, отчего парень удивленно подскочил.
- Ух ты! – сто лет прожитые с амишами действительно не дали Чунмёну ничего, кроме защиты. Хотя это было самым главным. – Спасибо большое! До свидания!
- Может, куртку хоть возьмешь? – предложил напоследок Кевин.
- Спасибо, - еще раз поблагодарил парень, надевая предложенную одежду.
Оказавшись на улице, он немного поежился от утренней свежести. Оглядевшись по сторонам, Чунмён двинулся в ближайший проулок, скрываясь в тени зданий.
Чунмён сидел на картонке в пустом переулке, раздумывая, что делать дальше. Он находился в Индианаполисе, а до Монтаны ему добираться еще много-много километров. Чунмёну было даже сложно предположить сколько.
- Хорошо хоть люди неплохие дороги успели выстроить за эту сотню лет, - пробормотал парень, поднимаясь на ноги. – Вот черт, надо где-то денег взять. У меня ничего нет, даже на обмен, эта старая куртка и то не моя, - Чунмён взлохматил волосы, и почесал грудь, сквозь ткань, в которой что-то покалывало. Проведя ладонью по рубашке, Сухо ощутил старинный амулет, висящий на шее. – Прости дедушка, мне придется с ним расстаться. Где-нибудь должно быть что-то вроде ломбарда?
Чунмён вышел из проулка, осматриваясь по сторонам. Заприметив вывеску одного из ювелирных магазинов, парень направился к нему. Впереди Сухо гордо вышагивал мужчина в черном пальто. Нервно дернув головой, он поднял воротник пальто и несколько длинных перьев полетели по ветру. Незнакомец на мгновенье обернулся, солнце отразилось в его солнечных очках и золотых часах, которые сверкнули на запястье, когда он поднял руку, чтобы остановить такси. Желтый автомобиль тут же затормозил, и мужчина поспешил сесть в него. Чунмён заметил, что когда мужчина вытащил руку из кармана, чтобы провести по коротким волосам, сложенная купюра выпала на тротуар. Парень поспешил подобрать деньги и вернуть их незнакомцу, но тот уже исчез с улицы. Сухо растерянно посмотрел ему вслед, а затем на купюры, зажатые в руке: оказалось, что в его ладони было не меньше десятка зеленых купюр, которые стали тоньше, зеленее и в принципе выглядели совсем иначе.
- Все стодолларовые? – быстро посчитал деньги парень. - Итого тысяча триста, немного. Сейчас можно вообще на это что-либо купить? Интересно, а тысячные, десятитысячные еще существуют? Раньше только такие в ходу и были.
- Не город, а помойка, сплошные бродяги, - фыркнула мимо проходящая женщина, взглянув на Чунмёна. Сухо тяжело вздохнул и огляделся: люди сейчас одевались совсем иначе. Пуговицы-пуговицы-пуговицы. А еще ему было не очень понятно, почему они так презрительно смотрят, разве сейчас человечество доросло до социального равенства и нищета искоренена? А если нет, то почему они обращают на него внимание, его одежда целая и почти чистая, пусть, если и отстала от моды.
- Не буду тратить деньги на тряпки. Какая разница, в чем ходить, а вот есть хочется ужасно! – прошептал Чунмён, поглаживая урчащий живот. Идя вдоль улицы, он увидел через огромное окно во всю стену, сидящих людей, которые ели жареный хлеб и запивали чем-то горячим. Зайдя внутрь, он тут же встал в очередь, заметив, как пару человек шарахнулись от него. Когда подошел его черед, он поднял голову на большую черную доску, где было написано меню.
- Дайте мне, пожалуйста, самое сытное из вашего меню, - с улыбкой сказал Чунмён. Но девушка по ту сторону, лишь ухмыльнулась.
- Все, что мы можем вам предложить, это сэндвичи и кофе. На вынос, - последнюю фразу она подчеркнула голосом.
- Эм, - парень слегка покраснел и еще раз оглядел себя, а затем других людей, что не приближались к нему ближе, чем на метр. От него вроде бы не пахло, и лицо не было испачкано, но люди вокруг продолжали избегать его. Получив свой заказ в бумажном пакете, он оплатил и даже оставил пару долларов на чай в коробке с надписью у странного аппарата, где хранили деньги. – Спасибо.
Завтрак обошелся ему в восемь долларов, а в его кармане была тысяча – все было не так плохо. Присев за столик у окна, Чунмён собрался попробовать то, что продавщица назвала сэндвичем, но к нему тут же подошел крупный мужчина в форме с нашивками:
- Покиньте, пожалуйста, это кафе, - сказал он.
- А в чем проблема? – непонимающе уставился на него Чунмён.
- Вообще-то, бродяжкам здесь не место, - сказал охранник и, взяв Сухо двумя пальцами за предплечье, выволок его на улицу.
- С амишами было проще, их не волновало то, как я был одет. Впрочем, они все были одеты почти также как я. Что же стало с обычными людьми за сотню лет? – недоумевал Чунмён, присаживаясь на первую попавшуюся скамеечку в небольшом скверике. Открыв пакет, он достал сэндвич и стаканчик, в котором был кофе. – Ах, кофе, сотня лет прошла. Интересно, почему амиши не пьют кофе и чай, запах восхитительный! Еда определенно тоже стала вкуснее. В этом что-то есть. Хм, но я почти уверен, что у них был омлет.
Быстро перекусив, Чунмён решил, что может позволить себе и что-то новое из одежды, чтобы слиться с толпой и перестать привлекать к себе внимание, выглядя как нищий.
Увидев надпись у магазина с одеждой «Фунт за 9,99$!», Сухо решил, что все не так плохо. Выбрав себе вещи с незнакомыми названиями: «джинсы», «кардиган», «парка», «кеды». Единственной знакомой вещью оказалась рубашка. Оставив свою тонкую и холодную на завязках, он выбрал толстую и с виду очень теплую красно-синюю на пуговицах.
Когда парень подошел оплатить покупку, продавщица даже не обратила на него внимания, продолжая лениво листать журнал.
- При покупке вещей больше чем на фунт можешь выбрать себе что-нибудь вон из той корзины бесплатно, - женщина кивнула куда-то в сторону. Чунмён нашел для себя шарф и перчатки и, отдав деньги за одежду, решил задать несколько вопросов.
- А вы не могли бы мне помочь?
- Пять баксов.
- Простите, что? - не понял Чунмён. - Мне нужно всего лишь спросить.
- Я уже сказала - пять баксов и спрашивай, что хочешь.
Подобный расклад удивил парня - казалось, его окружал мир, где людям нет дела до других людей, и теперь за все нужно было платить.
- Вы понимаете, я не местный… - начал, было, парень, отдав положенные деньги.
- И, - женщина даже не посмотрела на него.
- Мне нужно добраться до Большого каньона. Как мне это сделать? – перешел к делу Сухо.
- Тебе надо добраться до автодорожного вокзала. Там тебе подскажут лучше, чем я, потому что есть несколько возможных путей и время отправления разное.
- А где находятся эти автовокзалы? А поезда уже не ходят? – наивно спросил Чунмён.
- Поезда? Конечно, ходят, но из Индианы они в основном идут на запад и на юг. Можно еще добраться по воздуху.
- То есть по небу? Полететь? Как птица? – парень был просто невероятно удивлен. Теперь люди могли летать. И для этого им не нужно была индейская кровь, позволяющая перевоплотиться в птицу.
- Ну да, ты что о самолетах ничего не знаешь, деревенщина? – удивилась продавщица.
Чунмён уже не стал спрашивать о некоем «самолете» дабы не вызывать слишком много подозрений.
- Спасибо. Вы мне очень помогли! – Чунмён кивнул женщине и покинул магазин.
- Эй, тебе нужен автобус «Y9»! – крикнула ему вслед продавщица.
Поспрашивав еще пару прохожих, Чунмёну удалось добраться до автовокзала. Парень зашел внутрь вокзала, чтобы купить себе билет. Вновь встав в очередь, парень оглядывался по сторонам. Откуда-то сверху постоянно раздавался женский голос, оповещающий об отъезде очередного автобуса по одному из маршрутов. Вокруг постоянно сновало множество людей, с огромными сумками, говорящие не только на английском языке, но и на многих других, каких Чунмён никогда не слышал. Мир стал совсем другим, и к нему нужно было привыкнуть.
- Эй, кто-нибудь едет на север? – раздался крик недалеко от Чунмёна. Он тут же обернулся и поднял руку. Но молодой человек, который крикнул это, уже разговаривал с кучей тут же подскочивших к нему людей.
- Здравствуйте, мне нужно в Монтану к Парку… - Чунмён немного призадумался, вспоминая какое название сказал ему Кевин. Ведь часть парка была на территории Канады, а ему нужно добраться до озер, что вокруг Скалистых Гор, - Глейшер. Как я могу туда доехать? – спросил Чунмён, парня в окошке.
- Ближайший автобус до Хэлены, штат Монтана отправляется в «19:50». Автобус будет находиться в пути двадцать пять часов, плюс пять остановок на отдых и перекус. Стоимость билета двести долларов, – ответила девушка за стеклянной перегородкой. Чунмён посмотрел на часы – до отправления было еще почти десять часов.
- Если я подойду через пару часов, билеты еще останутся? – спросил Чунмён, думая о том, что у него будет время еще чуть-чуть прогуляться по Денверу и хоть немного привыкнуть к современной жизни.
- Гарантировать сложно, вы можете забронировать один, но выкупить нужно не позднее, чем за сорок минут до отправки автобуса.
- Забронировать? – переспросил Чунмён.
- Назовите свою фамилию.
- Террайн, - после небольшой паузы сказал Сухо, называя фамилию амишей, у которых он жил последнюю сотню лет, почти позабыв о родовом имени «Ким». – Спасибо.
Выходя из вокзала, он увидел все того же короткостриженого молодого человека в черном бушлате, который искал попутчиков. Он сидел на капоте старого автомобиля и задумчиво курил, не снимая кожаных перчаток. Его глаза были спрятаны черными солнечными очками. Чунмён не сдержался и подошел к нему.
- На север? – спросил он.
- Так точно, но есть проблема, - ответил незнакомец.
- Куча желающих? – усмехнулся Сухо.
- Им всем не по пути со мной. Им нужно в Миннесоту или Висконсин. А мне нужно в Вайоминг. Совсем разные направления.
- И в чем проблема? Езжай один, у тебя же есть на чем? Вроде бы, – вновь задал вопрос Чунмён.
- Проблема в отсутствии бензина и денег на него, - с усмешкой ответил незнакомец. – А тебе куда?
- Мне тоже на север, но чуть дальше, чем Вайоминг, - Монтана, - сказал Чунмён.
- О, поехали со мной! Тебе это будет стоить намного дешевле, чем билет на автобус! И ехать будет со мной гораздо удобнее, чем трястись в автобусе, и быстрее, и еще много всего! Черт побери, давай, поехали! Ты колоссально сэкономишь, а я еще и развлеку! Давай-давай же… - далее проследовала неловкая пауза, а незнакомец выжидательно посмотрел на Чунмёна. – В этом месте ты должен назвать свое имя.
- О, прости, - Чунмён протянул ладонь и вновь по привычке назвал имя, которым пользовался последнюю сотню лет. Это было его верной защитой. - Сухо Террайн. Меня зовут Сухо.
- Класс. Интересно, я – Крис, - парень улыбнулся и пожал чужую руку. – Так что, как на счет небольшого путешествия вместе со мной? К тому же, я больше не незнакомец. Вот сколько стоит билет на автобус?
- Двести долларов, за двадцать пять часов пути с остановками, - сказал Чунмён.
- Отлично. Я обещаю тебе, что мы домчим за двадцать, при этом мы заскочим перекусить, но платишь ты, - улыбнулся Крис. – И все это обойдется тебе за полторы сотни! Соглашайся и мы отправляемся прямо сейчас!
- Ты меня уговорил, - сдался Чунмён. Ему действительно больше хотелось добраться скорее до каньона, нежели проторчать еще несколько часов в Денвере, городе который был для него чужим. – Но я за… забронировал билет.
- Ничего страшного. Если ты не выкупишь, его просто обнулят. Залезай.
- Вообще-то твой автомобиль не выглядит очень надежным, с него просто краска уже осыпается, - сказал Чунмён, безрезультатно дергая за ручку на двери. Крису пришлось выйти из машины, в которую он уже успел сесть, чтобы помочь своему попутчику.
- Она не настолько старая, чтобы ты не мог открыть эту дверь, - подколол Сухо парень.
- Просто я никогда не видел таких механизмов, - попытался оправдаться Чунмён.
- Ты что же это, только на тачках А-класса разъезжаешь? – спросил Крис. Сухо не понял о чем речь и предпочел проигнорировать это высказывание. Его ждали двадцать часов дороги, и он будет дома, где ему не придется притворяться, что он в курсе всего того, что происходит.
Хотя существовало одно «но», которое заметил бы Чунмён, если бы последние пару десятков лет жил среди нормальных людей, а не религиозных беглецов. Такие люди как Крис, одетые в пальто из настоящего кашемира, чьи кроссовки на ногах из лимитированной коллекции именитых дизайнеров, а те самые кожаные перчатки стоят в сто раз (без преувеличений) больше, нежели весь комплект одежды Сухо - не ездят на подобных развалюхах.
Старенький автомобиль вскоре выехал за пределы города, но перед этим, по настоянию Криса, они заглянули в супермаркет и прикупили еды в дорогу.
Парни ехали по бесконечной трассе, чей вид терялся где-то за горизонтом, а по обе стороны раскинулись почерневшие от жженой травы поля. Где-то вдали виднелись сине-серые призрачные силуэты гор.
В машине было чертовски холодно, вся она тряслась и гремела так, словно бы по пути теряла свои детали:
- Ну и холодина, - возмутился Чунмён, ежась в толстой куртке.
- Подожди-подожди, сейчас двигатель разогреется и погонит теплый воздух в кабину, так ты еще окна будешь открывать.
Крис не обманул и через каких-то двадцать минут, которые они ехали в тишине, в салоне стало так жарко, что Сухо начал потихоньку раздеваться, в конце концов, оставаясь в футболке и джинсах. Но, не смотря на то, что градус повышался, водитель оставался крайне невозмутимыми даже перчаток с рук не снял, оставаясь бледным, немного хмурым и крайне сосредоточенным на дороге. Сухо задавал вопросы о политике, о людях, об индейцах, пытаясь разузнать о мире, в котором он теперь будет жить. Крис был интересным собеседником, рассказывал смешные истории, и не выказал никакого особого интереса к индейцам, что успокоило бдительный разум Чунмёна.
Вскоре Чунмёну надоело смотреть в окно - пейзаж был слишком скучным и однообразным, а с учетом скорости и вовсе сливался в размазанное пятно, он принялся разглядывать и пробовать те закуски, что они успели купить ранее. Сухо вновь расслабился, и монотонное гудение двигателя быстро убаюкало его. Сквозь дрему он слышал зов племен, но, не зная языков, он не мог понять их сообщения, поэтому он просто игнорировал их, не заметив отчаянные и умоляющие нотки в их голосах.
Некоторое время спустя, хотя Чунмёну показалось, что прошло не более пяти минут (а за окном уже смеркалось), машина резко вильнула, и он несильно ударился головой об окно. Вскинувшись, пассажир тут же посмотрел на Криса, который сидел с подозрительно широко раскрытыми глазами:
- Ты что, уснул?
- Нет, - коротко ответил водитель, крепче сжимая руль.
- Тогда что это было? – продолжал спрашивать Сухо, разглядывая Кевина.
- Э…. Койот. Койот дорогу перебегал.
Чунмён скептично поднял одну бровь, но высказывать что-либо вслух не стал. После этого он начал пристальнее приглядывать за водителем, и, спустя пару минут, Крис начал чаще моргать, а потом держать глаза закрытыми больше, чем открытыми.
- Крис!
- Не сплю! – воскликнул водитель в ответ.
- Нам долго до ближайшего города? Можешь не отвечать, кажется, я вижу огни и вывеску. Давай там остановимся.
- О, Сухо, я знаю, я обещал тебе веселую поездку, но я не спал уже очень давно.
- А что тогда таким крутым прикинулся?
- Ну, это была единственная возможность уговорить тебя ехать со мной! Иначе моей попутчицей стала бы какая-нибудь болтливая девица или пропахшая насквозь нафталином старушенция. Безысходность полная! Пожалуйста, не бросай меня! – Кевин просящим взглядом смотрел на Чунмёна, лишь изредка оглядываясь на дорогу.
- Вот ты глупый. Я тебе уже залил полный бак и накормил в придачу. Теперь ты просто обязан довезти меня не то что да Вайоминга, до самых Скалистых Гор! Но сначала тебе нужно поспать, а то убьешь нас обоих. И если тебя мне не очень жалко, то сам хотел бы пожить еще, – на последнюю фразу Сухо усмехнулся, ведь совсем недавно, будучи древним стариком, он мечтал о смерти, а теперь он возвращается домой, изучая новое время.
Въехав в город, Чунмён с интересом оглядывал ярко-освещенные разноцветными огнями улицы.
- Как здорово! Кажется, темные времена остались давно в прошлом.
- Ага, в восемнадцатом веке, откуда ты видимо и прилетел на какой-то машине времени.
- О, а такие существуют? – с любопытством и долей наивности спросил Чунмён, на что Крис лишь усмехнулся. – Ладно, я понял. Кстати, сколько стоит сейчас ночлег?
- У меня есть предложение получше, чтобы сэкономить твои деньги и дать мне возможность отдохнуть.
- Надеюсь, ты не предложишь спать прямо в машине? Мы же тут замерзнем!
- Нет-нет, - Крис с легкой улыбкой остановил автомобиль у здания с ярко освещенными огромными плакатами на стенах. – Ночной киномарафон - это наше спасение! Всего пятнадцать долларов на двоих за всю ночь. Гостиница вышла бы значительно дороже, а спать я могу где угодно. Пойдем.
Чунмён никак не мог перестать рассматривать все вокруг себя. Поэтому когда вытянутая рука Криса впилась ему в живот, он невольно поморщился:
- Ну что еще?
- Пятнадцать долларов. А лучше двадцаточку, давай-давай, - улыбаясь широкой и довольной улыбкой, сказал водитель, притопывая на месте и потирая ладони в перчатках, пытаясь их согреть.
- Просто грабеж, - обреченно вздохнул Чунмён, вынимая купюры из кармана.
Заплатив положенную сумму за неизвестный Сухо «киномарафон», парни прошли в зал. Перед этим Крис успел купить две огромные булочки с сосиской, два стакана с напитком и еще попкорн в огромном ведре.
- Итак, за что же я заплатил? – спросил Чунмён, усаживаясь в удобное кресло и рассматривая огромное белое полотно на стене.
- Ты и вправду из прошлого века? Никогда не слышал о кино? Хотя его изобрели сотню лет назад. Эти чуваки Люмьер дали работу миллионам людей. Ну да ладно, ты смотри, а я пожалуй и вздремну.
Через пару минут свет медленно погас, а на экране замелькали яркие картинки – реклама, а затем и первые кадры фильма. Крис оглянулся на своего попутчика, который зачарованно глядел вперед. Успокоившись тем, что его спутник увлечен, водитель скрестил руки на груди и вытянув ноги в проход, закрыл глаза быстро засыпая.
Чунмён был очарован, околдован и просто заворожен этим невероятным действом. Кино такое, каким он его запомнил, было просто набором черно-белых картинок, сменяющие друг друга и несколько кадров со словами или диалогами. То, что видел сейчас, было похоже на жизнь, словно бы он просто подглядывал за кем-то. Неполные два часа пролетели так быстро, что Чунмён даже не заметил и очнулся лишь тогда, когда на экране замелькали титры и надпись «Конец». Сухо хотел, было, расстроиться, но не успел ничего сделать, как замелькали снова кадры, и начался следующий фильм, из-за которого он заерзал в предвкушении нового волшебства. Чунмён был так сильно увлечен, что даже не заметил, как Крис сменил свое положение, подняв несколько подлокотников и устраиваясь на креслах словно бы на диване. Крепкий сон захватил водителя, но он невольно продолжал искать удобное положение, что не укрылось от Сухо. Вздохнув оттого, что этот парень отвлекал его своими ерзаниями, он аккуратно приподнял его голову, убрал подлокотник и позволил ему спать на своих коленях. Наконец, Крис перестал дергаться, и Чунмён смог продолжить смотреть кино под названием «Чарли и Шоколадная Фабрика». Неосознанно парень положил руки на голову водителя и провел ладонью по волосам, ощущая их жесткость. Крис, почувствовав сквозь сон ласку теплых, словно бы материнских, рук, вцепился в ткань на животе Сухо, собирая ее в кулак. Три фильма спустя, парень и сам уснул, откинувшись в кресле.
Яркий свет заставил Криса поморщиться и открыть глаза. Оказалось, что он лежал на коленях спящего Сухо. Аккуратно поднявшись, водитель вгляделся в лицо своего попутчика: нежные черты лица, светлая кожа, руки с аккуратными пальцами лишенными всяческих меток или мозолей и это совсем не вязалось в его голове со всем тем, что он знал о нем.
- Сухо! Эй, парень, просыпайся, - кто-то тряс его за плечо, призывая открыть глаза. Потянувшись и вытянув руки вверх, Чунмён во что-то врезался рукой, отчего последовал сдавленный всхлип. - Уй, вот дьявол.
Резко открыв глаза, Сухо обнаружил, что случайно врезал в скулу Криса, за которую тот теперь и держался.
- Прости, - пожал плечами парень. - Нам пора ехать? Я готов. Блин, это было так здорово! Просто вообще, похоже на волшебство!
- Заметил я, как было тебе интересно, даже уснул. Интересно, после какого фильма?
- Я посмотрел «Эдвард руки-ножницы», жуткое и увлекательное зрелище. Затем был «Чарли и шоколадная фабрика», еще «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит», потом кажется «Мрачные тени», но тут я уже уснул, вроде.
- Долго продержался, - одобряюще кивнул головой Крис. – Ну что, нам ехать осталось часов десять, ты готов?
- Вообще-то я проголодался и не отказался поесть чего-нибудь нормального, а не эти твои попкорны, или сейчас все питаются подобной едой?
- Суп подойдет? – выйдя из кинотеатра и оглядываясь по сторонам, сказал Крис, слегка прищуриваясь от лучей утреннего солнца. – Кажется, вон там нас накормят.
Есть с самого утра суп было странно, но Чунмён не мог не радоваться горячей вкусной еде, а не каким-то холодным сухим перекусам. С новыми силами парни покинули кафетерий и направились в сторону машины.
Прежде чем сесть на свое место, Крис долго копался в багажнике, а потом с гордым видом уселся на свое сидение. Чунмён взглянул на него краем глаза, а потом и вовсе повернулся к нему не в силах сдержаться от смеха:
- Ч-ч-то это? Шляпа пасечника?
Глаза Криса широко раскрылись, и он яростно зыркнул на своего попутчика:
- Ну, ты, сельский мальчик, который ничего не понимает в нынешних тенденциях, помалкивал бы, - горделиво сказал водитель, поправляя на голове широкополую черную фетровую шляпу.
Еще несколько минут Чунмён хихикал, но потом глубоко вздохнул и отвернулся к окну, наблюдая за высокими зданиями города, который они покидали. Когда урбанистический пейзаж сменился самым обычным – степным, парень не выдержал и вновь обратился к водителю:
- Ну, серьезно, тебе обязательно так выглядеть?
- Да что тебе не нравится в моей шляпе? – недоумевал Крис, поправляя поля.
- Она такая дурацкая! – без сарказма или какого-либо желания обидеть воскликнул Сухо.
- Слушай, если ты помогаешь мне с деньгами в дороге, это не значит, что ты можешь говорить обо мне все, что тебе вздумается, - неожиданно взорвался водитель и так сильно сжал руки на руле, что кожа на перчатках заскрипела.
- Прости, я не хотел тебя обидеть, - искренне сказал Чунмён, - или попрекать деньгами. Просто в машине сейчас тепло, а ты мало того, что не снимал пальто или перчатки, так еще и шляпу надел. Мне показалось, что над этим можно чуть-чуть пошутить. Может быть, ты солнечного света боишься?
В этот момент Крис ощутил легкое чувство вины.
- Я сорвался. Извини, дорога выматывает. Прости, - тихо сказал водитель, вновь сосредотачиваясь на шоссе.
Машина стремительно нагревалась от работающего во всю двигателя. Чунмёну было так жарко, что вновь пришлось снять всю верхнюю одежду, но, даже оставшись в футболке, не чувствовалось облегчение. Приоткрыв окно, он ощутил приток холодного воздуха и с наслаждением вдохнул его, утирая тыльной стороной ладони выступившую испарину под носом.
Скосив глаза, Сухо посмотрел на водителя, и он явно ощущал, что тому тоже жарко: по вискам скатывались капли пота, теряясь где-то под скулами.
- Слушай, Крис, ну тебе же жарко, что ты тут из себя строишь? – недоуменно воскликнул Чунмён.
- Если я разденусь, ты вряд ли будешь рад, - пробормотал парень.
- Да пофиг мне будет! – воскликнул Сухо.
- Пофиг? Ты где успел такое слово-то подцепить? – удивленно приподнял бровь Крис. – Ну пофиг так пофиг.
Чунмён почти демонстративно отвернулся от водителя, но наблюдал за движениями, отражающимися в боковом зеркале. Водитель сначала снял шляпу и кинул ее на заднее сидение. В этот момент Сухо заметил, что цвет волос его попутчика изменился, как и длина, и если раньше это была короткая стрижка, то сейчас у корней волосы оставались темным, а челка пепельного цвета закрывала весь лоб и уши. После чего Чунмён уже в открытую рассматривал Криса, стянувшего перчатки, под которыми прятались длинные пальцы с бордовыми толстыми и тонкими полосами на манер колец, такие были у водителя автобуса Кевина. Под бушлатом оказалась белоснежная рубашка, но та не могла спрятать темно-коричневые полосы, узоры и символы, расположенные на предплечьях и видневшиеся сквозь ткань. Узнав эти знаки, Чунмён испуганно забился, прижимаясь к двери.
- Все еще хочешь, видеть все это? – спросил Крис.
- Н-н-не уверен. Кто ты? И тем водителем в автобусе тоже был ты? – слегка заикаясь от страха, спросил Сухо. – Я запомнил знаки неба, на твоих пальцах, такие же были и у него.
- Что если да? – спросил Кевин-Крис, на секунду поворачиваясь к Чунмёну и ловя его взгляд.
- Останови машину, - попросил парень.
- Ты ведь понимаешь, что не могу этого сделать, когда ты представляешь, кто я, - сказал водитель, потирая лоб.
- Как тебя зовут? По-настоящему? – спросил Сухо, все так же стараясь держаться подальше от опасного незнакомца. Именно незнакомца, потому что этого человека, который его обманул, он определенно не знал. – Кевин? Или Крис? Или может еще как-нибудь?
- Не думаю, что мое настоящее имя улучшит твое настроение, - пожав плечами, сказал Кевин-Крис.
- Хуже уже не будет, так что говори, - сказал Чунмён. В этот момент водитель остановил машину у обочины, они как раз выехали к реке, хотя Сухо все еще слабо представлял, где они находятся. Без слов Крис вышел из машины, затем вытащил бушлат, и просто накинул его на плечи, не вдевая рукава. – Кто ты, черт побери!
Но Крис без слов пересек дорогу, и направился в сторону реки, которая была совсем рядом. Оглянувшись на Чунмёна, который тоже вышел из машины, он крикнул:
- Стой там!
- Крис, что происходит? Кто ты, черт возьми? – Чунмён продолжал двигаться к водителю. Но неожиданно тот сделал пару шагов назад, а затем с разбега прыгнул с крутого обрыва у реки. – Эй!
Сухо испуганно побежал к краю, но как только он приблизился к нему, ему навстречу вылетел огромный белоголовый орел, отчего парень испуганно дернулся и упал на задницу, глядя в небо на парящую величавую птицу. Хищник сделал круг в небе, а затем, отлетев чуть в сторону, начал пикировать на Чунмёна, но в последнее мгновенье перед ударом он полетел параллельно земле, в то же время, превращаясь обратно в человека. Перья с крыльев разлетелись, превращаясь в невидимую пыль, и перед Сухо снова стоял Крис, протягивая ему руку, чтобы помочь встать.
- У Ифань. Кайна, - не отпустив ладонь, потряс ее водитель. Но Чунмён тут же вырвал свою ладонь и отскочил от него.
- На чьей мы территории? Ты же знаешь, нахождение тебя на нашей территории, или меня на вашей обозначает войну, - Чунмён взволнованно принялся топтаться на месте.
- Расслабься, это не река Флатхед. Это Вапити, - сказал Крис, глядя на отражение лучей в блестящих водах.
- Вапити? Еще лучше! Мы на территории кроу! Или с каких пор черноногие в мире с кроу? Они вам простили всю пролитую кровь? – Чунмён не мог спокойно стоять рядом с парнем из племени-врага, он непроизвольно оскаливался, пытаясь сдержать силу в себе.
- С тех пор, как от кроу осталась дюжина человек, живущих в укрытии Чифа, - сказал Крис, взмахивая абсолютно белоснежной челкой.
- Что происходит? – Чунмён непонимающе схватился за голову, и осел на землю. – Почему ты меняешься?
- Я меняюсь, потому что моя животная сущность подстраивает мой человеческий облик под животный. Я – белоголовый орлан, вот и кровь выкрашивает мои волосы в белый. Впрочем, с тобой происходит почти тоже самое? Кем ты был? Дряхлым стариком, но стоило Тао напасть на тебя, кровь закипела? Я прав? И ты сразу скинул пару десятков лет, седин как не бывало, лишь рыжеватые отблески в волосах были не такими яркими как сейчас. Но после того, как ты бежал койотом от погони, ты снова вернулся в свой цветущий возраст, и цвет волос твоих теперь словно орехи каштана. Бордово-рыжие.
- Почему тогда я не слышал твой голос? Твой внутренний голос? Ведь, я же должен был! Я слышу всех, кто видоизменяется, - спросил Чунмён.
- Ты слышишь тех, кто ходит по земле… - сказал Крис, складывая руки за спиной, тем самым его поза и облик походили на орла.
- А ты – птица, – вздохнул Чунмён.
- На вопрос «что происходит», ответить сложнее, потому что это непростая история, которая началась еще до нашего с тобой рождения. Она началась еще в восемнадцатом веке, когда испанцы прибыли на наши земли, а потом и британцы за ними и начали делить ее, позабыв о тех, кто жил здесь задолго до них. Но это разговор не на пять минут, а я боюсь, как бы не продуло тебя тут на земле, поехали. Нам еще до дому часов пять пути.
- Я не могу тебе верить, - сказал Сухо. – Мы враждуем множество столетий.
- Сейчас не время враждовать, Чунмён, каждый из нашего племени может быть последним, - сказал Ифань, глядя на реку.
- Как ты меня назвал? – удивился парень, тут же подскакивая с земли и следуя за водителем.
- Чунмён. Ведь это твое настоящее имя? – хмыкнул Ифань.
- А мне как тебя называть Кевин? Крис? Ифань? – с сарказмом спросил Чунмён.
- Как тебе нравится, мне все равно. Я полвека прожил как Кевин, еще пятьдесят лет как Крис, но мое настоящее имя Ифань, - сказал кайна, вглядываясь в дорогу, где появился автомобиль на горизонте. – Я думаю, нам стоит продолжить наше путешествие.
- Никуда я с тобой не поеду, - возмутился Чунмён, скрещивая руки на груди. – Как сидел здесь, так и буду, пока ты не свалишь. Спасибо, что подвез, но тут до дома рукой подать, доберусь как-нибудь.
В это время машина, что еще несколько минут назад была крошечной точкой на горизонте, должна была вот-вот проехать мимо парней, но вместо этого она замедлилась и остановилась. Из нее вышел мужчина в бежевой форме и широкополой шляпе:
- Здравствуйте, я вынужден оповестить вас, что Вы не можете здесь находиться, это территория резервации коренного населения Америки, для туристов есть другие показательные селения.
Чунмён посмотрел на мужчину, а затем на Ифаня. Взгляд кайна поразил Сухо, словно бы именно в этот момент в нем просыпался орлан – взгляд стал хищный, холодный, опасный и полный неприязни.
- Мы и есть коренные жители, в отличие от некоторых, и на этой территории находимся по праву и потому что это наша земля, а не потому что вы регулируете наши права, - сказал Крис, протягивая руку Чунмёну, помогая ему встать на ноги.
- Мальчишка, а не слишком ли много ты на себя берешь? Посмотри на себя, какой из тебя индеец?
- Рейнджер, вообще-то вы уже на территории резервации, и мне бы, не хотелось видеть вас на землях черноногих и салишей, это я вам как один из вождей кайна говорю.
- Вождь? Ты шутишь? – офицер усмехнулся, подходя к Крису и толкая его в плечо, но тот даже не пошатнулся и вперился взглядом в глаза мужчины. Рейнджер попятился, а затем сел в машину и крикнул: - Вернусь через двадцать минут, чтобы вас здесь не было.
Когда офицерский пикап уехал, Чунмён посмотрел на Криса:
- Что происходит в этом мире? Почему люди такие высокомерные и заносчивые? Почему в них столько злости и ненависти к нам? – спросил он, ерзая на пассажирском сидении.
- Это жестокое время. Они не только ненавидят и уничтожают нас, историю этого континента, но и самих себя, просто еще не поняли этого. Поехали быстрее, нам лучше бы добраться до своих, там мы будем в безопасности, - сказал Ифань, устраивая руки на руле, и уже не пряча своих отметин. Чунмён же не мог оторвать от них взгляда и рассматривал эти полосы, пытаясь прочесть их значение.
- Что ты на мои пялишься? У тебя свои есть, - сказал Ифань, не отрывая взгляда от дороги. Чунмён смущенно прикрыл грудь руками.
- Откуда ты знаешь!
- Мы были с тобой знакомы, ты просто этого не помнишь, - сказал представитель кайна.
- Мы всегда были врагами, - ответил Чунмён, глядя в окно – горы, что еще вчера были так далеко, теперь были уже почти близко.
- Но это не значит, что мы не были знакомы, - ответил Ифань.
- Ладно, так ты мне расскажешь, что п…
- Как тебе с амишами жилось? Ты словно бы застрял в прошлом веке.
- Зато ты шагаешь в ногу со временем. Все также безжалостно кромсаете врагов? – Чунмёну было тяжело скрывать свое презрение: ненависть к черноногим, была в его крови, и если еще сегодня утром ему нравился этот парень, то теперь все иначе.
- Чунмён! – Ифань повернулся к своему пассажиру и схватил его за руку. – Мы давно не убиваем друг друга. Индейцам нет больше нужды в этом, когда пришли белые и начали это делать за нас. К тому же последние два века, вы – колвилы из салишей и мы – черноногие кайна жили мирно, никто никого не убивал, у каждого была своя территория для охоты, для жилья.
- Следи за дорогой. И что происходит? Расскажи мне, что происходило последние сто лет? Ведь тебе же примерно столько же, сколько и мне? – сказал Чунмён, пытаясь вырвать свою ладонь, но Крис ее держал крепко и не отпускал.
- Будешь дергать руку, я тебе ее просто сломаю, ты же знаешь, что я могу, - сказал Ифань, глядя на дорогу и больше не оглядываясь на своего пассажира, - даже при условии, что она заживет через тридцать секунд.
Значит, началось все намного раньше, чем мы с тобой родились. Это было в те времена, когда белые люди приехали сюда и решили, что именно они достойны жизни на этой земле, совсем позабыв о народе, который пришел раньше них и уже освоился здесь. Это были мы. Наши праотцы. Но в восемнадцатом веке чужестранцы, жившие здесь, решили создать новую страну – Соединенные штаты. И с каждым разом они мирными договорами ли, подкупом ли, а иногда и войной присоединяли к себе все новые и новые территории, выселяя с нее коренных жителей Америки. Самым ужасным было то, что белые люди приносили племенам лишь несчастья, в качестве болезней и алкоголя. Очень многие храбрые воины пали жертвами именно этого яда. Многие мужи пытались бороться за свою независимость, доверяя белым людям, но те каждый раз они предавали их. Раз за разом. Потом же все случилось так, что нам выделили жалкие клочки земли, обозвав их резервациями, где и стали жить племена. Соединенные штаты были уже созданы, и народ думал, что их, наконец, оставят в покое, но нет. Не смотря на все лишения, индейцам принадлежали хорошие территории, которые были нужны капиталистам, и вот тогда началась вторая война, которая идет до сих пор, но о которой никто не знает.
Сначала племена начали стравливать друг с другом: началась вражда даже среди тех племен, которые веками жили бок обок. Они истребляли друг друга, не взирая ни на что, убивали стариков, женщин, детей, до последней крови. Люди были словно бы заколдованы.
Также начался и наш конфликт. Раньше мы были двумя племенами, которые помогали друг другу: кайна выращивали лошадей и были хорошими охотниками на крупных животных, колвилы были известными травниками, знали хорошо лес и растения, которые там произрастали, это было сотрудничество, налаженное веками. Было лишь различие в том, что у колвилов был один вождь, а у кайна племя управлялось содружеством древнейших семей. Но однажды, один из вождей кайна был найден мертвым, а рядом с ним стоял колвил, держащий еще горячее сердце.
- Это не мог быть колвил! – возмущенно воскликнул Чунмён. – В наших традициях никогда не было подобных жестокостей, даже во время жертвоприношения, мы жгли чучела.
- Теперь мы это знаем, но у того индейца были ваши знаки, и тогда мы не могли подумать, что кому-то нужно подставлять одно племя перед другим. Началась вражда между племенами, но у кайна, не смотря ни на что, оставались какие-то принципы, или наоборот это был хитрый план, но мы не стали убивать вашего старого вождя, и тогда выбор пал на того, кто станет следующим, на продолжателя рода и носителя ценнейших генов перевоплощения. Это был маленький колвил, с удивительно светлой кожей, за это его прозвали Дневным Светом.
- Но Дневной Свет, это – я, - недоуменно прошептал Чунмён.
- Да, когда твой дед, вождь колвилов, узнал, что его внуку грозит опасность, он приказал ему…
- … бежать и спрятаться среди белых. Я до сих пор не знаю, кто помог нам. Дедушка, сказал, что если я останусь жить, то моя жизнь будет принадлежать черноногому с именем Энгри Бёрд – Злая птица. Этот человек сдерживал моих преследователей, иногда вел по ложному пути и запутывал следы. Потом я просто случайно наткнулся на ирокезов…
- Угу. Ты, может, сам расскажешь, раз перебиваешь так часто? – Крис зыркнул на Чунмёна, но тот сомкнул губы в ниточку и отрицательно покачал головой. – Тогда ты бежал, и мы гнали тебя далеко на восток, но потеряли тебя в районе Иллинойса, где жили сауки. Дабы не враждовать и с ними мы отступили. Что было дальше с тобой тебе известно.
Мы вернулись домой, и к нам пришел твой дед и преклонил колени перед старейшинами, сказав, что заплатит кровью за кровь вождя. Такая обреченность насторожила вождей кайна, и в тот вечер они долго вели беседы, совет показал мертвеца, того колвила, который убил нашего вождя. Оказалось, что этот человек не принадлежал к племени салишей. В нем не было ни единой черты колвила. Тогда между племенами вновь воцарился хрупкий мир, но они пришли к выводу, что некая третья сторона решила вмешаться. Но до тех пор, пока между нашими племенами был мир, салиши и черноногие решили не вмешиваться в жизни других племен. К сожалению, я на десятилетия выпадал из жизни наших племен.
- Почему?
- Наши деды отправили меня на поиски тебя и велели присматривать. Но пока я искал тебя, я слышал, как стонут племена, как они умирают и убивают друг друга. Я нашел тебя, и жил в Колумбусе, приглядывая за тобой.
~продолжение в комментариях
@темы: band: exo, Strong Heart - 2014
пятница, 11 июля 2014
Торт в морду еще нужно заслужить
Название: varlden efter Ragnarok
Автор: Йуууля
Артер и виддер: KonaYuki
Бета: volperossa
Фандом: EXO
Пейринг: Лу Хань/Ким Минсок
Персонажи: Лу Хань, Ким Минсок, У Ифань (Крис), Пак Чанёль, О Сехун, Хуан Цзытао
Жанр: sci-fi, apocalypses-AU, angst
Рейтинг: PG-13
Размер: 11~273 слова
Саммари: Мы думали, что пришельцы придут из глубин космоса. Мы ошибались. Они пришли из разлома. Из глубин Тихого Океана. Но для борьбы с монстрами, мы создали собственных. 2020 год. Земля подвергается атакам кайдзю. Лу Хань и Минсок пилоты одного из егерей - «Гуань-Ди», защищающего побережье Гонконга. Один робот. Два пилота. Общая судьба, общая память, общие мысли.
От Автора: спасибо большое тем, кто поддерживал меня все то время, что я трудилась над этим текстом, особенно volperossa, [DEAD_ILLUSION], Saki и кайта. Так же, отдельные лучи любви и сирца моему артеру-виддеру KonaYuki. Мы с тобой превозмогали и превозмогли - а это главное.
Комментарий от артера:
Треки, использованные в клипе: Les Friction - World On Fire & Les Friction - Louder Than Words
Смотреть в HD!
Обложку для стоп-кадра можно посмотреть тут
Вода вздымалась и заливала землю,
в море перевернулась дочь Локи Мировая змея Ермунганд,
и в сильнейшем гневе поползла на берег.
в море перевернулась дочь Локи Мировая змея Ермунганд,
и в сильнейшем гневе поползла на берег.
Просыпаться от кошмара — то же самое, что и выныривать с глубины на поверхность за глотком воздуха: весь мокрый, судорожно дышишь, только при этом еще и тонкую простынь комкаешь в кулаках и пот со лба оттираешь. Поначалу чувство нереальности происходящего накрывает с головой, и все кажется, что вот-вот произойдет нечто ужасное, и монстры, выползшие из темных провалов окон или дверей, разорвут на кусочки. Но потом замечаешь тусклый свет ночника, очертания полок, книг, каких-то сувениров и прочие атрибуты жилой комнаты.
Лу Хань ненавидел дни, когда просыпаться от притаившихся в памяти осколков прошлого приходилось по пять или шесть раз за ночь. Хотя одно он запомнил хорошо — после таких ночей всегда было одно, а иногда и несколько нападений. Что бы там ни говорили ученые, как бы ни оперировали с полями вероятностей, рассчитывали, находили закономерности, Лу Хань им предпочитал не доверять. Стоит ли рассчитывать на людей, которые в реальном бою ни разу не были. Он всегда полагался только на себя — все эти случаи он чувствовал интуитивно, словно бы в него был встроен прибор, нацеленный на присутствие кайдзю. То ли это было следствием давней подростковой травмы, то ли виной были частые дрифты рядом с чудовищами, но Лу Хань предпочитал об этом никому не говорить, и был благодарен напарнику за то, что тот тоже молчал и не докладывал начальству. Перспектива быть отданным ученым, чтобы те вскрыли череп и копались в мозгах, была не из приятных.
Лу Хань откинулся на подушки и прикрыл глаза сгибом локтя. Снова засыпать не хотелось. В голове проносились разного рода мысли, хотя думать было опасно. Он предпочитал изображать из себя недалекого дурачка, только бы поменьше себя разделить с напарником. И хотя он уже привык чувствовать Миньшо, то есть Минсока, как себя, но все же между ними было какое-то чувство неловкости. Возможно, от того, что среди многих пилотов егерей, да и всего проекта, ходила своего рода байка: два человека, проводящие большую часть своей жизни в нейронной связке, все равно когда-нибудь переспят. Лу Хань никогда даже и не думал о том, чтобы лишний раз прикоснуться к своему второму пилоту, но не отрицал того, что Минсок по-своему симпатичный: миниатюрный, крепкий, с серьезными внимательными глазами и вечно растрепанной каштановой шапкой волос. Но он по всем параметрам не подходил и не подходит Лу Ханю: слишком маленький, слишком себе на уме, слишком спокойный. А еще он мало улыбается.
Лу Хань всегда думал, что ему в пару определят кого-то младше него, вроде Сехуна, которым он мог бы управлять. Минсоком управлять невозможно, и они с ним к тому же одногодки. Командованием было вынесено решение, когда на экране появилась заветная цифра: 89% синхронизации. Удивительные показатели для двух людей, которые не являются ни родственникам, ни любовниками. Лу Хань же тогда, как только вылез из кабины егеря, первым делом врезал Минсоку по лицу. Со всей дури, так, что его потом старшие офицеры оттаскивали за руки, а затем вообще отправили на гауптвахту на три дня. Лу Хань мог бы привести тысячу и одну причину того, как он тогда поступил, но штатному мазгоправу он сказал только то, что ненавидит, когда его душу пытаются вывернуть наизнанку, когда влезают под кожу и растворяют в себе. Особенно, если это делает незнакомый и малоприятный человек.
Минсок позволил себе слишком много. Сам Лу Хань тоже увидел немало, и это бесило еще больше. Знание налагало ответственность и создавало какое-то двоякое ощущение привязанности, словно они с Минсоком были чем-то большим, чем просто двойкой пилотов. Лу Хань вздохнул — все это произошло очень давно, а по нынешним временны́м меркам, когда один день, прожитый без происшествий, считается чудом, те три года, что он с Минсоком пилотировал Гуань-Ди, и вовсе были вечностью.
Глаза постепенно привыкали к темноте, и теперь он вполне мог различить не только очертания предметов, но и особо крупные буквы на некоторых развешанных по комнате плакатах герл-бэндов. Лу Хань никогда бы не позволил себе принести в эту обитель то, что слишком бы напоминало о беззаботном прошлом, но он проиграл спор Бэкхёну — одному из младших сотрудников отдела разработки ИИ, поэтому возможности отвертеться не было. Тем более, он еще помнил, как Бэкхён в отместку за какую-то проделку Чанёля — тоже одного из пилотов — назвал его ме́ха «Незабудкой». Причем настолько хитро переписал программный код базовой операционной системы егеря, что никто ничего не мог поделать. С тех пор связку Чанёля и Криса пилоты называли цветником.
Из раздумий его вывел сигнал будильника. Лу Хань мог позволить себе роскошь поваляться в постели еще, но сон не шел, а просто лежать и думать было очень скучно, да и собственное тело, практически все время пребывавшее в движении, статику не переносило. Подняться, заправить постель, принять душ, натянуть на себя штаны, майку и легкую куртку — дело пятнадцати минут. В итоге Лу Хань оказался одним и первых прибывших в пищеблок на завтрак. Питание не отличалось изысканностью, чаще всего это были каши, супы с белковыми добавками и витаминами, дабы поддерживать здоровье пилотов. Он уже давно скучал по острой и пряной пище, но жаловаться права не имел. Все пилоты равны, а строить из себя невесть что, только потому, что тебе повезло с данными и ты мог пилотировать егеря, совсем не стоило. Лу Хань с благодарностью кивнул парню, стоявшему на раздаче, взял поднос с тарелками и сел за один из пустующих столов. День сегодня был обычный, хотя после ночного кошмара внутри появилось ожидание неприятностей, этакое состояние боевой готовности. С утра в их маленькую столовую подтягивались в основном инженеры, техперсонал и кто-то из офицеров. Пилотов было мало. В дни затишья они предпочитали уезжать домой к семье или друзьям. На базе оставались только те, кому ехать было некуда, ну и новички еще.
Лу Хань заканчивал свой завтрак, когда к нему подошел Сехун. Он не сразу понял, что же во внешности младшего его так напрягло, а когда до него, наконец, дошло, рассмеялся как ненормальный, уткнувшись лицом в столешницу. Сехун обиженно заворчал и упал на ближайший стул, с грохотом ставя поднос с едой на стол. Лу Хань еще раз фыркнул, давя в себе смех, и откинулся на спинку стула. Сехун еще больше занервничал под его лукавым взглядом, сжался и хотел было по привычке спрятаться за челкой, да только не было ее. Лу Хань вновь засмеялся — выбритые виски и оставшиеся кудри Сехуна его невероятно забавляли.
— Я знаю, что странно смотрится, — жалобно пробормотал Сехун.
— Ну, непривычно, — Лу Хань подпер кулаком щеку и перевел взгляд на скапливающийся в пищеблоке народ. Парочка человек были ему знакомы, как, например, Бэкхён, то и дело зевающий и трущий глаза. На щеке у младшего инженера отпечаталась не то клавиатура, не то какие-то микросхемы.
— Тао опять решил поэкспериментировать, так что если увидишь его красный хаер и новое железо в ушах, не удивляйся. — Сехун поморщился и отправил в рот очередную ложку каши. — И почему в его экспериментах должен участвовать и я тоже?
Тао был другом детства Сехуна. Незнакомому человеку могло показаться, что эти двое — братья, настолько они были близки. Их поведение, прикосновения, безмолвное общение и шутки понятные только для двоих немного вызывали зависть. Иногда казалось, что они общаются при помощи телепатии. Решение сделать их новой боевой единицей было известно всему азиатскому корпусу, дело оставалось только за официальными подписями.
— Не говори с набитым ртом. — Лу Хань ткнул Сехуна в щеку и получил в ответ возмущенный взгляд. Порой тот был совсем еще ребенком, хотя показывать эту милую детскую сущность позволял себе только рядом с Лу Ханем. Остальное время Сехун изображал из себя серьезного и сдержанного взрослого. Все дело было в непосредственном и немного легкомысленном Цзытао — его развязное, а иногда даже капризное поведение менялось только в моменты боя, да и то не всегда. Чересчур импульсивный, подверженный хаотичным решениям темперамент давал о себе знать, вот и приходилось Сехуну быть рациональным звеном в их паре.
— Что ты собираешься делать после завтрака?
— Хм… — Лу Хань задумался. Вариантов было немного, да и развлечений на базе было ограниченное количество. — Думал потренироваться.
— О, гэ, а можно я с тобой?
Лу Хань кивнул чрезвычайно довольному положительным ответом Сехуну и наткнулся взглядом на Минсока, вклинившегося в уже довольно длинную очередь на раздаче. Минсок о чем-то говорил с Крисом — на таком расстоянии и при наличии гомона, царящего в пищеблоке, что-то услышать было невозможно. Очевидно, что разговор был серьезный, и хотя лица Криса не было видно, по нахмуренным бровям Минсока было понятно, что речь шла не о меню и даже не о проделках Чанёля и Бэкхёна. На миг, всего лишь один краткий миг их взгляды пересеклись, но Лу Ханю было вполне достаточно этого нечитаемого выражения чайных глаз Минсока, чтобы все хорошее настроение, что появилось благодаря Сехуну, кануло в лету. Иногда он совсем не понимал этих взглядов напарника, направленных на него, и это вызывало неприятный кожный зуд, словно по ней маршировали целые полчища муравьев, раздражая нервные окончания.
— Мне нужно идти, — внезапно севшим голосом сказал он Сехуну, подхватил поднос и понес его к столу с остальной грязной посудой. Стремительным широким шагом Лу Хань пересек пищеблок, и до самого выхода ощущение двух взглядов, прожигающих спину — одного удивленного, а другого безразлично-задумчивого, — не покидало его.
Лу Хань определенно ненавидел дни после кошмаров.
Лу Ханю тринадцать, он прячется в массивном шкафу из красного дерева, пальцы сводит судорогой от напряжения, а тело затекло от многих часов, а может и дней сидения в одной и той же позе. Лу Хань не может пошевелить ни одной конечностью, даже слова сказать не может — горло перехватывает от страха, а сил беззвучно плакать уже не осталось. Лу Ханю всего лишь тринадцать, у него есть мечта — стать самым лучшим, великим футболистом, как Криштиану Роналду, и, конечно же, попасть в сборную Китая по футболу. А еще у Лу Ханя есть любимый старший брат, родители, которые пять дней назад уехали навестить бабушку, и девушка старшего брата. Она ему совсем как сестренка, и Лу Хань знает, что скоро у них с братиком появится ребенок. Лу Ханю тринадцать, он смелый мальчик, но все же прячется в родительском шкафу в спальне, потому что на город напали самые взаправдашние монстры, как из тех ужастиков, которые любят смотреть взрослые. На самом деле, затаиться велел ему старший брат, а Лу Хань, как послушный мальчик, не смеет ослушаться приказов.
Проходит еще пара вечностей. В шкафу пахнет пылью, нафталином и старым мехом маминой шубы, а снаружи ни звука не слышно. Тишина звенит, как тысячи крыльев стрекоз над вечерними озерами. Лу Хань приоткрывает дверцу шкафа — никого — и аккуратно выползает наружу. Комната родителей вся в пыли и обломках мебели, по потолку тонкой сеточкой ползут трещины, а стена слева пробита и из нее торчат фрагменты чего-то, сейчас не поймешь, то ли шкаф это был, то ли диван. Лу Хань ступает осторожно, готовый при первой же возможности снова бежать и прятаться. Он старается ступать бесшумно, но все портит дверь, раскрывшаяся с оглушительным скрипом от одного легкого нажатия ладонью. Основная часть дома разрушена, чудо, что родительская спальня почти не пострадала, части стен просто нет, а в воздухе стоит мелкая древесная и известняковая пыль.
Дом, улица, да весь квартал будто вымер. Или же Лу Хань просто оглох от ужаса, что творился тут недавно. Он ступает все так же осторожно, боясь поранить ступни об какой-нибудь из острых осколков-обломков. Он идет медленно, мелкими шагами, мягко, как кошка, но все равно взвизгивает, когда натыкается на что-то мягкое. Этим «чем-то» оказывается человечья рука. Лу Хань оступается и падает назад, попадая ладонью прямо в осколки старой большой вазы, которую подарила бабушка родителям на свадьбу. У Лу Ханя все перекручивается и корежится в груди, глаза щиплет, дрожат губы. Он беззвучно, еле шевеля языком, пытается прошептать хоть что-то, позвать, но не получается. В горле стоит удушающий ком, ладони мокрые от собственной крови. Миг, и Лу Ханя выворачивает прямо на осколки керамики, окрашенные красным. Лу Хань обнимает собственные колени, утыкается в них лбом и тихо воет. Его любимый старший брат, самый сильный, высокий, смелый, самый-самый лучший на свете, лежит в луже собственной крови с пробитой головой. Лу Хань не может поверить, зажмуривает глаза и тихо просит Бога, чтобы этот дурной сон закончился. Потому что его брат не может быть мертв. Не сейчас, никогда. Его старший брат умный, его старший брат может все, даже сразиться со страшными гигантскими монстрами и победить их.
Лу Ханя находят в полуразрушенном родительском доме спустя три дня после того, как кайдзю вышли из моря. Его, безвольного, ни на что не реагирующего, подхватывает на руки один из военных и увозит во временно организованный лагерь тех, кто остался жив. Врачи диагностируют шок, а мальчик узнает, что его родители тоже погибли. Маленькую деревушку у моря просто смело́ одной из первых. Лу Хань узнает, что из-за волнений, страха и шока у девушки его брата случился выкидыш. Она находит Лу Ханя, но потом, обнимает и ревет в плечо. Она говорит ему, что теперь, когда из родных почти никого не осталось, они становятся семьей, и что она всеми силами будет заботиться о Лу Хане. Врачи говорят, что это расстройство, вызванное потерей ребенка. Лу Ханю все равно. Спустя четыре года, когда ему исполняется семнадцать, он решается стать курсантом в проекте «Егерь», чтобы отомстить за брата и защитить выживших. Спустя год он впервые встречает Ким Минсока, а после испытаний на нейро-совместимость разбивает ему нос. Спустя еще три месяца они разделывают под орех своего первого кайдзю. Месть уходит на второй план, хотя и тлеет жаркими углями в груди. Остаются только долг и надежда на то, что этот кошмар когда-нибудь прекратится. Бывшая девушка мертвого брата ему не пишет ни строчки.
@темы: band: exo, Strong Heart - 2014
четверг, 10 июля 2014
Ecco qui che l'ha trovata, tutta bella incipriata con le scarpe di cioccolata, Colombina vuol ballar / Chinaline
я всё знаю
Название: Дом волков
Автор: thesockmonster
Переводчик: Лунный дождь
Бета: olya11
Артеры: .Vozduh, Рене
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чонин/Тао
Рейтинг: NC-17
Жанр: АУ, ангст, романс
Саммари: Чонин, одинокий волк, в бегах столько, сколько себя помнит. Но пришло время остановиться, и, наверное, это к лучшему.
Кровь вскипает под кожей, обжигая вены и превращая их в пепел на пути к сердцу. Иногда в такие минуты Чонину хочется раствориться, исчезнуть в никуда и наконец обрести покой. Вместо этого его приветствует свет полной луны и боль в меняющемся теле.
Чонина скручивает пополам, лопатки с хрустом выворачиваются, и он мешком валится на землю, едва успевая подставить локти. Из пальцев вытягиваются когти, а ногти падают на лесную подстилку, смешиваясь с грязью и листьями. Горло разрывает крик, когда вместе с выросшими клыками удлиняется все лицо, а челюсть болезненно хрустит. Он смеется — пока горло и нос не искажаются настолько, что хохот сменяет вой, пугающий дичь на несколько миль вокруг.
На секунду он вспоминает, что ему вообще-то нравилась эта футболка, — а потом она рвется, когда ребра выступают, чуть не разодрав смуглую кожу спины. Когтями Чонин вцепляется в землю, ему нужна опора, ведь боль сопровождает перелом каждой кости и перемещение внутренних органов. Это самый тяжелый этап. Многие оборотни теряют сознание от неослабевающей боли, которая заполняет все тело, пока трансформация не будет завершена.
Но Чонин цепляется за сознание — он живет именно ради таких минут. Ради боли и напоминания о том, что он жив, а вот все вокруг — в опасности. Волк хрипит из его горла, и уже через мгновение в холодном ночном воздухе раздается вой. Задние лапы Чонина дрожат и скребутся по листьям, и наконец он твердо встает на землю.
Чувства обострены, он сейчас хищник во всех смыслах этого слова. Он садится и воет, и эхо отзывается от деревьев и камней, затихая в ночи. О, как ему хорошо! Он уверенно отталкивается от земли, устремляясь во тьму, подальше от этого места. Время охотиться.
Утро — вот что хуже всего. Чонин просыпается в пустом дупле, весь в крови, а на языке — тягучий металлический привкус. Он сплевывает и видит на земле остатки оленя. Вороны возмущенно каркают и продолжают свой пир. Животные понимают друг друга без слов, и падальщики знают, что жертва ему больше не нужна.
Чонин встает и тут же об этом жалеет. Еще не переварившееся мясо поднимается в горле, а в голове стучит так сильно, что он еле слышит свое тяжелое дыхание. Чонин с трудом делает первые шаги и, обретя равновесие, осматривает лес в поисках опознавательных знаков. Увидев огромные отметины на соседних деревьях, явно сделанные когтями, он гордо усмехается испачканными кровью губами: может, как человек он ничего собой не представляет, но волк из него хоть куда.
В отличие от других представителей своего вида, Чонин предпочитает жить один, без защиты и помощи стаи. Его собственная была уничтожена охотниками, и он бежал — стремительно, не остановившись ни разу. Хоть Чонин и нашел временный приют в этом городе, он все еще в бегах. И никогда не остановится.
В ушах наконец-то перестает шуметь, он слышит вдалеке тихое журчание воды и улыбается. Теперь он понял, где находится. Он поворачивает на запад, к реке, бегущей в густых зарослях. Чонин наклоняется к воде и смотрит на свое отражение. Одно можно сказать точно: ест он неаккуратно — весь в крови, а в прядях черных, слегка отросших волос запутались частички внутренних органов и костей. Чонин вытаскивает самые крупные и зачерпывает воду, чтобы смыть все остальное. Вода холодная, и он вздрагивает, несмотря на слишком высокую температуру тела.
За спиной слышны громкие шаги, под ногами хрустят ветки и шуршат листья. Так не крадутся, но Чонин никогда и не считал, что Тао способен напасть исподтишка. В этом они схожи — оба предпочитают встретить врага лицом к лицу и насладиться схваткой. Или, может, дело в том, что так легче проиграть. Адреналин от близости смерти кружит Чонину голову.
— Где твой поводок? — спрашивает он еще до того, как Тао подходит к нему, и Чонин чувствует тепло и видит рядом с собой такого же голого, как он сам, чужака. Ярко-красный ирокез Тао выделяется среди приглушенных красок леса, притягивает внимание к напряженной фигуре. Его волосы отрастают, черный цвет еще сильнее подчеркивает красный, и Чонину это нравится.
— Вижу, ты умудрился измазаться потрохами бедного животного.
Чонин пожимает плечами и начинает смывать кровь с рук, соскребая ее ногтями там, где она запеклась.
— Не все пользуются столовыми приборами на охоте, — Чонин останавливается и снова смотрит на Тао. — Ой, я и забыл. Тебя же кастрировали.
Тао рычит и наклоняется к лицу Чонина, в его глазах вспыхивает алый огонь и тут же исчезает. Моргни Чонин в это время — он бы и не заметил.
— Я предпочитаю сохранять бдительность, чтобы самому не стать дичью, — Тао стискивает белоснежные зубы. — В отличие от тех, кто извещает о своем присутствии, оставив кровавое месиво.
— Боишься риска, Цзытао? — Чонин произносит его имя с вызовом, и глаза Тао сужаются, а ноздри раздуваются от участившегося дыхания. Чонин переступает с ноги на ногу — одно движение, и их тела сближаются. Его мышцы напрягаются, и сама мысль о драке — о боли — заставляет сделать первый шаг.
Чонин прыгает и валит Тао на землю, разбрызгивая воду. Он слышит, как дыхание со свистом вырывается из груди Тао, но тот, увы, крупнее, и схватка еще не закончена. Кулак Тао с невероятной силой врезается в челюсть Чонина, лицо сводит от боли. Удар опрокидывает его на землю, и он пробует языком щеку изнутри, чувствуя вкус теперь уже своей крови. Он ухмыляется, готовясь к тому, что Тао сейчас рухнет на него всем весом.
Ничего нового; оба провоцируют друг друга насмешками. Они посвящены в тайное знание о том, какое наслаждение доставляет острая боль от хорошо поставленного удара, или о том, как сладок сильный тычок коленом в живот. Если бы драгоценный вожак Тао знал, чем они занимаются, пожалуй, Чонина бы выгнали из города взашей. Но он не знает и пытается уговорить Чонина присоединиться к ним, хотя это последнее, чего хочет сам Чонин.
А хочет он чувствовать жизнь в мышцах и сухожилиях, которые пульсируют и болят от ударов Тао и которые заживут до заката. Не сказать, что Чонин не дает сдачи. Еще как дает. По нижней губе Тао, прямо по центру, тоненькой струйкой сочится кровь. Чонин рад, что достойно отплатил за раненую щеку, но тут его что-то настораживает. Он никогда раньше не хотел облизать Тао, провести языком по коже, которая, наверное, все еще хранит вкус земли, травы и других восхитительных лесных ароматов. Он хочет слизать кровь, захватить распухшую губу Тао своими губами и поцеловать.
— Ты чего? — спрашивает Тао и отстраняется, замечая, что Чонин перестал отвечать. — Так быстро сдаешься?
Чонин отталкивает Тао, со стоном потягивается, наслаждаясь вспышками боли в конечностях, и отрезает:
— Уходи.
— Зачем ты так, — мягко говорит Тао, но от его голоса волосы на затылке становятся дыбом. — Не надо.
— Надо, — Чонин в последний раз смотрит на соперника, и желудок неприятно сводит от вида блестящей кожи, испещренной синяками и залитой кровью. — Уходи.
Чонин оставляет Тао у реки и сквозь лабиринт деревьев возвращается к цивилизации.
Чонин работает в музыкальном магазинчике для людей, предпочитающих старые пластинки и кассеты новомодным веяниям в музыке и трекам с низкочастотными басами. Он не особенно привязан к этому месту и этим людям, но ему нужно оплачивать скромную аренду, а других вакансий год назад не нашлось. Здесь он и встретился с местной стаей; этот магазин — что-то вроде тихой гавани для тех, кто не вписывается в размеренную жизнь общества.
Чонин наклоняется над прилавком, теребя выцветшие наклейки на давно сломанных кассетах. С другого конца помещения доносится голос Бэкхёна, он в наушниках, которые кажутся слишком большими для его головы, и поет подозрительно громко для человека, который, по его же словам, стесняется своего голоса.
Под прилавком лежит коробка с резинками для денег — хорошими, толстыми резинками. Чонин аккуратно вытаскивает одну и тщательно прицеливается: надо попасть сквозь пластиковые провода шторы, за которой сидит Бэкхён. Это довольно легко, рука Чонина на мгновенье замирает, и он выстреливает. Бэкхён вскрикивает, наушники падают на пол, когда он резко оборачивается, сурово глядит на Чонина и трет ушибленную спину. Болеть будет чертовски. Чонин хихикает и опять продолжает колупать деревянный прилавок.
Дверь открывается и звенит колокольчик. Чонин уже собирается произнести традиционное приветствие, но видит знакомую фигуру Чунмёна. Весь его энтузиазм тут же тает.
— Привет, Чонин, — здоровается гость, и Чонин кивает из вежливости, не поднимая глаз.
— Если тебе нужны новобранцы, Бэкхёну пойдет ошейник.
Чонину не нужно смотреть, он и так знает, что Чунмён хмурится, сжав кулаки в карманах брюк, и вид у него властный. Увы, это не действует на волков не из его стаи, хотя, скорее всего, поза и прочее — лишь дань привычке.
— Рад, что ты пережил еще одно полнолуние.
Вот чего Чонин терпеть не может в Чунмёне. Непоколебимость. Чонин много раз пытался лишить его самообладания, спровоцировать удар, который вылился бы в кровавую драку. Это было бы здорово, но Чунмён никак не поддается. Говнюк.
— Ты хотел сказать: «Рад, что ты не привлек в город охотника»?
— И это тоже. Я бы волновался куда меньше, будь ты одним из нас.
— Под твоим контролем, да?
— Под моим руководством.
Чонин фыркает и убирает с лица волосы:
— Я прекрасно справляюсь сам.
— Пока что.
— Меня вполне устраивает «пока».
— Однажды ты ошибешься, а платить придется моей стае.
Чунмён говорит по-прежнему мягко и ободряюще, но у Чонина по спине бегут мурашки от скрытой угрозы в его словах. И ему это нравится. Не раз у Чунмёна был повод прогнать Чонина со своей территории, но он этого не сделал. Чонин рассчитывает на эту слабость.
— Так вышвырни меня, — говорит Чонин, пожимая плечами. — Не привыкать.
Это удар ниже пояса: Чонин знает, что Чунмён считает себя лучше многих вожаков, ведь он не сторонник насилия.
— Не хочу.
— Разве ты не можешь вовремя остановиться, если видишь тупик?
— Из тупика тоже можно найти выход.
— Жизнь — не сказка, Чунмён, — с сарказмом говорит Чонин, уходя в подсобку, навстречу желанному одиночеству, — и мне не нужен счастливый конец.
У Чонина больше ничего не болит, он лениво поводит плечами и головой, прогуливаясь между полками бакалейного магазина. Через пару кварталов есть крупный супермаркет, но тут ему нравится больше. Возможно, из-за отсутствия людей, глазеющих на него так, как будто он скрывает какой-то грязный секрет. А может, это все его воображение и инстинкты, которые нашептывают держаться подальше от толпы.
Никаких привязанностей.
В его корзине мало продуктов: овощи и свежий стейк, от которого у Чонина уже текут слюнки. Он проходит мимо отдела с выпечкой, вдыхая аромат хлеба и сладостей, и пытается решить, печенья ему хочется или кексов — или же и того, и другого сразу. Знакомый голос отрывает его от размышлений о преимуществах глазури над шоколадной крошкой, он поднимает взгляд и видит Тао и Минсока. Минсок довольно сверяется со списком продуктов, а Тао жадно глазеет на выпечку.
Чонин старается не пялиться, но невозможно оторвать взгляд от растрепанных волос и изогнутых губ, которые постоянно улыбаются. На Тао черная футболка, и когда он наклоняется за упаковкой, она подчеркивает его мускулистые руки и грудь. Чонин не хочет привлекать внимание, но когда он делает резкий вдох при виде плотно обтянутых джинсами бедер Тао, тот замечает его.
Их глаза встречаются, и Тао смущается. Он ничего не говорит и не двигается, но явно колеблется, подойти или нет. Наконец Чонин отворачивается первым и уходит. В голове шумит и руки чуть дрожат.
Зачем такому стадному животному, как Тао, нужен для драки чужак? Ясно ведь, что у него есть те, кому он доверяет больше, чем странному волку, который появляется только в полнолуние и валит его на землю. С самого начала их неустойчивых отношений именно Тао первым выискивал по утрам Чонина, чтобы обменяться парочкой крепких ударов.
Тао однажды сказал, что Чунмён закрывает их в полнолуние, чтобы не привлечь из-за чьей-нибудь неосторожности внимание охотников. Чонин тогда высмеял Тао и поинтересовался, как тот терпит такие ограничения:
— Ты не хочешь жить свободно?
— Свобода — понятие относительное, — ответил тогда Тао. — И наши представления о ней явно отличаются.
Прошел год, но мало что изменилось. Чонин уже освоился здесь, но по-прежнему не может разгадать Тао и его поведение, то, что он запирает волка внутри и срывается на Чонине. Тао может быть таким же свободным, как Чонин, но боится. И Чонин помогает ему справиться с вихрем эмоций после ночи в клетке.
Это выгодный обмен, потому что Чонин всегда рад схватке — и выбросу адреналина, сопровождающему каждый удар. Но в последнее время внутри порой появляется беспокойство, а почему — он не знает. И это его пугает.
Чонин обычно уходит с работы поздно — он, как и многие, спокойней себя чувствует в темноте. У выхода из магазина они с напарником прощаются, и Чонин, посмеиваясь, глядит вслед удаляющемуся вприпрыжку Бэкхёну. Чонин долго прислушивается к звону ключей в кармане Бэкхёна, и когда тот стихает, идет к себе. До комнатушки, которую он снимает, отсюда недалеко. Он не может назвать ее своим домом — даже мебель здесь ему не принадлежит. Скрипучая ржавая кровать с матрасом, который сильно продавлен, но спать можно. Комод, у которого отсутствуют почти все ручки, так что ящики Чонин не задвигает. Да и все равно его вещи в основном лежат на полу или висят на маленькой лампе у двери.
Сегодня день стирки, и Чонин запихивает в сумку с разнообразных поверхностей то небольшое количество одежды, что у него есть. Не хватает одной футболки, и он со стоном вспоминает, что разорвал ее в клочья во время трансформации, торопясь убраться из города. Забыл снять и лишился хорошей футболки. Вздохнув, он выходит из комнаты и тихо спускается по лестнице, чтобы не разбудить пару, живущую этажом ниже. Хорошие люди — сдают ему комнату недорого и не задают вопросов.
Через улицу мигает неоновой вывеской круглосуточная прачечная. Освещение внутри приглушено ровно настолько, чтобы не болела голова. Дверь на старых ржавых петлях открывается с трудом. К счастью, внутри ни души. Он скармливает стиральной машине мелочь, настраивает стирку и усаживается на ярко-оранжевый стул у окна. К потолку прикреплен маленький телевизор с выключенным звуком, но Чонин почти не смотрит на экран: его не интересуют мыльные оперы.
Он быстро начинает дремать, несмотря на тихое гудение ламп и то, что спинка стула впивается в лопатки. Громкий сигнал, возвещающий об окончании стирки, будит Чонина, он переносит мокрое белье в сушилку и бросает туда последние монеты, которые у него остались. Снова устраивается на стуле, скрещивая руки и склонив голову, чтобы поспать еще чуть-чуть. После полнолуния Чонин всегда старается наверстать упущенный сон. Он зевает, уткнувшись в рубашку, и засыпает.
Чонин трет руками лицо, пытаясь окончательно проснуться, чтобы не упасть, вставая. Он бредет к сушилке, вынимает белье и небрежно заталкивает его в сумку. В конце концов, никому нет дела, мятая его одежда или нет, так что его это тоже не волнует. Закрыв сумку, Чонин выходит в темноту и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на луну. Она почти круглая, волк внутри Чонина выступает и тут же исчезает. Он тоже устал.
Чонин забрасывает сумку за спину, проходит несколько шагов и натыкается на твердую стену из мышц. Запах Тао будит его сонный мозг, и Чонин рычит, отшатываясь. У Тао интересное выражение лица, и Чонину оно решительно не нравится, так что он выбрасывает вперед кулак. Тао хрипит, когда кулак ударяет ему в живот и устремляется вверх, в ребра. Чонин нажимает еще сильнее, пока не раздается хруст. Тао складывается пополам и стонет, ощупывая сломанное ребро.
— Что ж ты вот так преграждаешь человеку дорогу, — укоряет Чонин.
Он медленно обходит скрючившегося Тао, наслаждаясь приятной болью в костяшках пальцев. Чонин не чувствует желания помочь Тао, протянуть ему руку и сделать перевязку, и он радуется, что все снова нормально. То утро было случайностью — наверное, просто влияние момента. Тао всего лишь еще один волк, которому нравится боль.
Чонин не ожидает удара плечом в спину: он врезается головой в кирпичную стену с такой силой, что из глаз сыплются искры. Он оборачивается, закрывается руками, но это лишь немного замедляет следующий выпад Тао. Чонин хрипит от жесткого удара в грудь. Тао неприятно усмехается, с вызовом поднимая бровь. Чонин не собирается сдаваться и бьет лбом в лицо Тао. Он слышит тихий стон и смеется, видя кровь, текущую с разбитых губ и из носа противника.
Глаза Тао сужаются, когда он на мгновение поднимает взгляд, и у Чонина сбивается дыхание, а сердце замирает. Непонятное чувство поднимается в нем, и улыбка тает. Чонин не помнит, сколько он так простоял, глядя в темные глаза Тао, на его окровавленный рот и свернутый нос. Тао с хрустом выправляет переносицу, шипя от боли, и Чонин пользуется этим, чтобы ускользнуть.
Прижимая к себе сумку с вещами, он бежит до самого дома и захлопывает дверь квартиры с такой силой, что звук отдается эхом. Он сползает по двери, прижимаясь к ней головой, и привычная обстановка успокаивает его. Что, черт возьми, это было?
Чонину не снятся сны — он помнит. Вопли боли, крики и кровь, разбрызганная по стенам, встают перед ним каждый раз, когда он закрывает глаза. Он настолько к этому привык, что легко отключает звук, не слыша мольбы о пощаде. Чонин глух и нем — время закаляло его до тех пор, пока от человечности не остались жалкие крохи. Иногда он не может заснуть, вспоминая, как на его глазах разорвали грудь матери, и тогда просто проваливается во тьму.
Зову полной луны нельзя воспротивиться. Жестокая хозяйка целиком подавляет волю, и превращение для оборотней неизбежно. Но выпустить внутреннего зверя можно не только так. Чонин приказывает телу превратиться в волка; глаза во мраке вспыхивают красным, а скорость намного превышает человеческую, когда он устремляется в лес. Чонин бежит неслышно и быстро, делаясь почти невидимым. Он дышит полной грудью, и только выдыхаемые облачка пара выдают его присутствие.
Огни города позади, и Чонин замедляет бег, а затем останавливается. Он весь в поту и тяжело дышит. Сейчас он далеко от своей комнатушки, бетонных дорог, кирпичных домов — и синтетических человеческих запахов, призванных скрыть естественный запах тела и раздражающих нюх. Пожалуй, пока можно оставаться в человеческом виде, не превращаясь в зверя, — ночная тишина успокаивает. Он закрывает глаза и вбирает в себя воздух, а бешеный стук сердца утихает.
Он не один.
— На полуночном выгуле? Или хочешь еще раз попытаться переубедить меня? — говорит Чонин, следя взглядом за Тао, выходящем из тени на освещенное луной пространство. На Тао из одежды только низко сидящие штаны. Они скрывают те части тела, которые Чонин уже видел, но зрелище и так довольно соблазнительное. Чонин с трудом сохраняет самообладание: сердце норовит выпрыгнуть из груди, а желудок скручивается в узел. Он ясно вспоминает каждый раз, когда ему хотелось большего, чем простой разговор и драка, и это настораживает.
— А что, мне нужна причина? — Тао останавливается в нескольких шагах, и Чонин опять замечает в его ушах серьги, бросающие серебристый отблеск на уши. Он хочет дотронуться до них, потянуть и узнать, поставит ли этим Тао на колени.
Тао облизывает губы, и Чонин снова еле сдерживается, чтобы не приблизиться к нему.
— Да нет. Просто не ожидал никого встретить.
— Ну, я могу уйти...
— Нет! — восклицает Чонин прежде, чем успевает это осознать, и краснеет. Очень странно. Он замечает краем глаза ухмылку Тао и хмурится. Такое ощущение, что Тао что-то знает, а Чонин даже не в курсе, что происходит.
— Ты ведешь себя… как-то не так, — видно, что Тао тщательно подбирает слова. Чонин тяжело сглатывает, оборачивается и смотрит Тао в глаза.
— Да?
— Ты не спешишь меня ударить, — Тао делает шаг вперед. Чонин не может понять, хочет он отступить или двинуться навстречу, поэтому остается на месте.
— И смотришь на меня тоже как-то по-другому.
— Разве? — хрипит Чонин. Он не волновался так, даже когда смотрел в упор на раздвоенное дуло ружья, начиненного серебряными пулями, и готовился умереть самым отвратительным для гордого молодого волка способом. Он не двигается, когда Тао тянет руку и проводит по его обнаженному плечу и вниз по спине. Затем крепко хватает Чонина и тянет к себе, пока они не прижимаются друг к другу. Чонину достаточно приподнять голову, чтобы увидеть глаза, отливающие красным.
— Ага, — выдыхает Тао, и Чонин еле слышит его из-за гула в ушах. Это что-то новое. Адреналин вбрасывается в кровь не от страха и боли. Тао наклоняется, и Чонин осознает, что его целуют, чувствует прикосновение мягких губ к своим. Он вспоминает свое утреннее желание поцеловать Тао. Тогда он побоялся поддаться порыву, а сейчас Тао сам сделал первый шаг, и Чонин стонет, пробуя поцелуй на вкус.
Нежность противоречит всему, что между ними было, каждой их встрече. Чонин комкает волосы Тао и целует его жестче, смакуя рык, который слышит, когда прикусывает только что зажившую губу. Не до крови, но он уверен, что Тао и тогда бы не сопротивлялся. Тот отвечает тем же и проводит зубами по языку, а затем посасывает его, и волна желания кружит Чонину голову. Кусочки мозаики собираются, и он видит картинку прямо перед носом.
Тао ему небезразличен.
Осознание этого заставляет его с силой оттолкнуть Тао. Тот смотрит широко раскрытыми глазами, и Чонин качает головой:
— Нет.
Тао снова шагает к нему, больно хватает за руку. Боль распространяется кругами от впившихся ногтей, Чонин шипит и врезается спиной в дерево. Кора царапает кожу сквозь рубашку, он сверлит Тао взглядом и рычит:
— Отпусти.
— Не позволю твоему упрямству все испортить, — отрезает Тао, и Чонин впадает в ступор. Пользуясь этим, Тао снова его целует, и тот поддается, но лишь потому, что тело реагирует раньше мозга. Тао такой горячий, так одуряюще пахнет, все это сводит с ума. Он хочет и берет без сожалений. Тао вцепляется еще сильнее, и Чонин хватает его за волосы, откидывает его голову назад, и поцелуй разрывается. Он приникает к шее Тао, проводит вниз губами. Стоны лишь раззадоривают его. Чувства одновременно обострены и затуманены, но сосредоточены на Тао: он и только он сейчас имеет значение.
Внутри бушует ураган, джинсы становятся тесными. Он стонет, когда Тао запускает руки ему под рубашку, касаясь разгоряченной кожи. Еще один поцелуй, и Чонин готов поклясться, что Тао специально вбирает в себя его дыхание, чтобы выдернуть душу из самого нутра и оставить себе. Главное, чтобы он берег эту душу, в отличие от ее хозяина.
У Чонина нет опыта в сексе, так как он им никогда не интересовался. Но он знает, зачем Тао падает на колени и смотрит на него так, что дрожат ноги. Джинсы расстегнуты и скользят вниз, но он сосредоточен на другом. Тао обхватывает рукой основание его члена, и Чонину даже немного неловко, что у него так сильно стоит, но стыд проходит, когда губы смыкаются вокруг головки и начинают сосать.
Чонин сдавленно стонет и заставляет себя дышать — он не ожидал сразу так много всего. Он сползает вниз по дереву, чтобы тверже упереться ногами в землю, но подошвы скользят по грязи. Тао удерживает его за бедра. Мир останавливается, когда Тао медленно заглатывает его член. Чонин косится на него и тихо стонет, заметив взгляд Тао из-под опущенных ресниц и румянец на его щеках. Зверь Тао совсем рядом, и Чонин чувствует, как его собственный зверь откликается. Но хотя бы сейчас Чонин хочет быть жадным и ни с кем не делиться, так что он заставляет зверя уйти. Тут Тао легко проходится зубами по основанию его члена и отстраняется.
Верь Чонин во что-то или кого-то кроме луны, он бы сейчас молился, но из его уст вырывается только имя Тао, и сердце вторит ему каждым ударом. Он скулит и скребет ногтями по голове Тао, цепляясь за ускользающие пряди волос. Он боится, что если отпустит себя, его унесет без возврата. Эмоции ломятся в мозг, будто заклятые враги, но он не признает их, откладывает на потом. Он сейчас все равно не способен на анализ. Поэтому он сосредоточивается на том, как Тао лижет его и сжимает пальцами основание члена. Сладкое наслаждение заполняет его, и он призывает все свое самообладание, чтобы унять волка, который рычит и скребет когтями, требуя большего. У него вытягиваются клыки, и он чуть не прокусывает нижнюю губу, пока кончает, наполняя рот Тао до краев, так, что сперма стекает из уголков рта по подбородку. В порыве желания Чонин толкает Тао в грязь и листья и сам падает на него, целуя. Тао рычит, когда Чонин скользит рукой ему в штаны и начинает ласкать. Его мысли так затуманены, что в голову не приходит вынуть член из штанов. Ему жарко, сердце бьется все чаще, и Чонин не перестает целовать Тао, пока тот не отстраняется, чтобы провыть в ночь, содрогаясь от оргазма.
Не сознавая, что делает, Чонин впивается зубами в плечо Тао, его зверь требует поставить клеймо, чтобы никто другой не посмел даже дотронуться. Зубы ломит, и он кусает сильнее, сжимает клыками мышцы и смакует жизнь, пульсирующую под ними. Вой Тао обрывается, и Чонин наконец ослабляет хватку. Он отодвигается, чтобы увидеть темную метку на смуглой коже, и сглатывает кровь, собравшуюся во рту. Его переполняет чувство собственничества, он смотрит на Тао и видит, что тот в шоке.
— Ты меня пометил.
Потрясенный голос Тао раздается в ушах и вырывает его из дурмана, а осознание содеянного накрывает Чонина. Ужас подбрасывает его на ноги. Чонин запинается о джинсы, натягивает их и быстро застегивает, старательно не глядя на Тао, лежащего на земле.
— Чонин.
Он резко поворачивает голову. Тао опирается на локти, и луна освещает рану на его плече. Как трофей. Грудь Чонина панически сжимается.
— Я не хотел, — бормочет он и повторяет чуть громче: — Я не хотел.
Чонин всегда ладил со своим волком, но сейчас его разрывает на части. Зверь хочет взобраться на Тао и завершить то, что начал, человек же пытается восстановить самообладание. Чонин ни к кому не привязывается. Он сам по себе и в любой момент может сорваться с места без оглядки и без сожалений.
И вот он пометил Тао — связал вместе их волков, и ущерб этот непоправим.
Тао припадает к земле, собираясь прыгнуть, но Чонин ведет в этой игре. Он стремительно разворачивается и срывается в лес. Ему нужно убежать отсюда, чтобы разобраться в этом хаосе. Должен быть какой-то способ исправить сделанное. Знакомый вой за спиной пробуждает желание вернуться, животный инстинкт зудит под кожей. Раньше его подавить было проще.
Чонин достигает опушки леса и бежит дальше. Размытые огни, гудки машин и высокие заборы, которые он перепрыгивает, сменяются пустынным полем и открытым ночным небом, и он наконец падает на колени. Вцепляется в землю и дрожит, пытаясь совладать с собой, пока не потерял контроль окончательно и не рассыпался на части. Он знал, что вероятность выпустить волка наружу и навсегда потерять возможность быть человеком велика, но не так. Только не так.
Лицо Тао мелькает перед глазами Чонина, и волна желания заставляет его скрежетать зубами и сжимать влажную рубашку на груди, до того больно. Не то чтобы он не хотел Тао, будучи человеком, но он не готов к последствиям. Выгонят ли Тао из стаи за связь с чужаком? Или Чонина заставят присоединиться к ней?
Придут ли рано или поздно охотники, чтобы забрать Тао у него на глазах, как они сделали со всеми, кто был Чонину небезразличен?
Чонин содрогается в последний раз и наконец уступает хаосу, теряя сознание, пока другой волк воет вдалеке.
— Ты весь горишь, — говорит Бэкхён и касается лба Чонина ладонью, затем прохладным полотенцем. Несмотря на показное безразличие, Чонин благодарен ему, потому что это уменьшает жар, и он моргает слезящимися глазами, пытаясь разогнать туман.
— Я всегда теплый, — напоминает он Бэкхёну, но тот только фыркает.
— Значит, теплее обычного. С тебя градом льется пот, а ты никогда не потеешь.
Чонин пожимает плечами и касается лбом прилавка, не убирая полотенце. Болезнь, которой он заражен, не так-то просто излечить, и бороться труднее с каждой минутой. Еще и трех дней не прошло, как он пометил Тао, а все тело сопротивляется разлуке. Связанные волки должны быть друг с другом до самой смерти, а жар у него настолько сильный, что перспектива смерти вполне реальна. Он надеется, что Тао справляется лучше, но вряд ли удача на его стороне.
В глубине души он жалеет, что Тао не ищет его сам. Чонин больше не гуляет по ночам, но Тао знает, где он живет, где работает и куда ходит. И не появляется. У Чонина неприятно сводит желудок, и он бежит в туалет. Но рвать уже нечем, потому что это продолжается все утро, и каждый раз Бэкхён бросает на него укоряющий взгляд, в котором ясно читается совет идти домой. И каждый раз, сполоснув рот и взяв себя в руки, он уверяет, что все в порядке.
Проходит еще две ночи. Чонин рвет на себе мягкую рубашку, которая будто прожигает дыры в его коже. Ткань легко расходится, когда Чонин выпускает когти. Затем он скребет деревянную дверь и выбегает наружу так, будто весь мир гонится за ним и уже наступает на пятки. Он с облегчением выходит на знакомую тропинку между деревьями, пошатываясь и перепрыгивая через упавшие ветки. Жизнь вливается в его жилы, но этого мало. Волк даже не высовывается, и Чонин падает на землю.
Подняться на ноги оказывается непосильной задачей, и Чонин снова валится на лесную подстилку, уставившись сквозь деревья на убывающую луну. Он тянет руку погладить ее изгиб. Луна всегда утешала Чонина, и его волчьи глаза с легкостью видят ее рябую поверхность даже на таком расстоянии. Мысль о том, что нечто прекрасное и сильное так же ущербно, как и они все, но все равно имеет власть над ними, приносит облегчение. Лежать здесь, ожидая конца, и надеяться, что Тао выживет, даже неплохо. Тао, видимо, не хочет иметь с ним ничего общего, и именно поэтому не появился у двери Чонина, чтобы убедить его принять связь.
Чонин знает, что поддался бы, если бы они с Тао встретились лицом к лицу.
Наверное, это волк влияет на него, в таком состоянии легко воспользоваться человеческой слабостью. Но Чонину плевать. Волк не создан для одиночества, и, возможно, Чонин слишком долго цепляется за свою свободу. Это не настоящая свобода, если он все время убегает. И от мысли о семье, о людях, которые бы приняли его как своего, по телу пробегает дрожь.
Глаза закрываются, и Чонин вызывает воспоминания о прошлом. Улыбка матери, сильные руки отца, поднимающие его над головой и водружающие на плечи. Тогда он был счастливым, но потом счастье отобрали люди, не знавшие ничего, кроме страха, боли и смерти. Если вдуматься, сейчас Чонин и сам такой же. Раны, которые Чонин старался не бередить, не в силах выдержать постоянную боль от потери, открываются вновь, и он, еще не осознав, почему плачет, чувствует, как слезы текут по лицу.
Внезапно дыхание перехватывает, на грудь что-то давит, а на шее смыкаются тонкие пальцы, перекрывая доступ воздуху. Он поднимает взгляд и видит красные глаза Лухана и его серебристые волосы, сияющие в лунном свете. Лухан рычит, скаля зубы, и хватка становится сильнее. Чонина спасает инстинкт самосохранения. Он упирается пятками в землю и сбрасывает с себя Лухана. Тот, рыча, приземляется на четвереньки. Чонин с хрипом переворачивается и припадает к земле, чтобы его опять не застали врасплох. Он окидывает Лухана взглядом: одежда вся грязная, значит, в лесу уже давно.
— Почему ты не оставишь нас в покое? — шипит Лухан и сдвигается чуть-чуть, но Чонин замечает. Он готов к прыжку Лухана, хотя из легких выходит весь воздух, когда он приземляется на спину. Когти впиваются в шею, и он вскрикивает, а потом заезжает коленом Лухану в живот. Тот откатывается в сторону. Чонин сейчас не в состоянии драться, и Лухан это знает. Его рот кривится в довольной усмешке, пока он оценивающе разглядывает Чонина.
Свежая рана ноет и кровь стекает по груди — Лухан глубоко расцарапал его когтями. Чонин стискивает зубы и поднимается, сжав кулаки и сузив глаза. Не секрет, что Лухан всегда был против Чонина, постоянно нашептывал Чунмёну на ухо, пытаясь убедить в своем мнении, но он никогда не думал, что Лухан зайдет так далеко и нападет на него. Лухан — небольшой волк, но Чонин уже ослаблен. Он презрительно улыбается:
— Только трусы нападают на полудохлого врага.
Лухан снова бросается на него, пытаясь укусить в шею, но Чонин уходит в сторону, и они вместе валятся на землю. Эта боль сладка и знакома Чонину. Лухан с ворчанием падает на спину. Чонин одной рукой зажимает его шею, а другой раздирает обнажившийся живот. Лухан мечется, и Чонин давит изо всех сил, которых, к сожалению, очень мало, — он дрожит от напряжения.
Он готов умереть в одиночку, но не собирается поддаваться какому-то мелкому злобному волчонку. Чонин рычит, и Лухан хватается за него, царапая когтями грудь — единственное, до чего может дотянуться. От новых ран в кровь выбрасывается адреналин. Чонин пользуется этим и, слившись со своим волком, впивается когтями в шею Лухана.
— Ты думаешь, что можешь победить меня? — рычит он, наслаждаясь тем, как у Лухана расширяются глаза, раскрывается рот, а хватка ослабевает.
Чьи-то руки хватают Чонина и поднимают вверх, и он запоздало понимает, что вся стая здесь. Он по запаху узнает, что от Лухана его оторвал Кёнсу. У него всегда была железная хватка, и у Чонина нет ни малейшего шанса вырваться, так что он разрешает себе обмякнуть в руках Кёнсу.
Лухан сплевывает, снова бросается на Чонина, и его ловят за запястья: Чондэ с одной стороны, Исин — с другой.
— Отпустите меня, я вырву ему глотку, — требует Лухан.
Чунмён выходит вперед.
— Заведи поводок покрепче для своей секс-игрушки, — говорит ему Чонин.
— Я позволял тебе многое, — начинает Чунмён с хмурой гримасой на обычно любезном лице, — но ты заходишь слишком далеко.
Чонин роняет челюсть от удивления, но берет себя в руки.
— Это твой драгоценный щенок Лухан начал. Не я.
Глаза Чунмёна сужаются.
— Чонин, — у него властный тон, и хотя Чонин не в стае, он чувствует скрытую команду.
— Он, конечно, дикий, но никогда не отпирается, если начал драку, — вмешивается Сехун, и Минсок встает рядом с ним.
— Это правда. Если Чонин ищет драки, он это признает. — Лухан рычит на Минсока, считая его слова предательством. — И Лухан планировал напасть на Чонина с тех пор, как Тао вернулся помеченным.
Теперь взгляд Чунмёна устремлен на Лухана, и тот опускает голову, избегая встречи со взглядом альфы. Три быстрых шага — и Чунмён перед Луханом, стискивает его серебристые волосы тонкими пальцами. Он дергает Лухана вперед, выдирая из хватки Чондэ и Исина. Лухан хнычет, пока Чунмён оттаскивает его в сторону, а остальные смотрят на него, ожидая приказаний. Кёнсу все еще крепко держит Чонина.
— Его нужно привести в порядок, — наконец командует Чунмён, кивая Кёнсу.
Чонина отпускают, и члены стаи медленно уходят, перешептываясь. Он шатается: кровь течет по шее и торсу без остановки. В обычном состоянии раны бы уже затягивались, но сейчас Чонин ослаблен. Он все равно пытается сделать шаг, но чуть не валится на землю. Кёнсу недовольно цокает языком и поддерживает его сильными руками. Чонин с трудом заставляет себя идти, и он благодарен Кёнсу, что тот шагает не торопясь, как будто с ребенком.
— Давай-ка доставим тебя к Тао, — говорит Кёнсу, позволяя Чонину навалиться на себя еще больше, чтобы ему было легче.
От упоминания Тао ноги снова начинают подгибаться.
— А что сразу Тао? — ворчит он, хотя все внутри поет от одного имени связанного с ним волка.
— Ну не мне же зализывать твои раны, — хмыкает Кёнсу, ускоряя шаг. — К тому же вы оба слишком упрямы, вам нужен хороший пинок под зад.
Чонин запинается о ветку, и они оба чуть не падают.
— Ну ладно, может, тебе достанется не сильный пинок.
Чонин тихо рычит, но давится стоном — один из порезов на груди сильно саднит, кожу разрывает еще больше. Свежая боль встряхивает, и он сосредоточивается на ходьбе, а не на том, как быстро бьется сердце и тревожно сжимается желудок.
Тао.
Чем дальше, тем сложнее дышать. Кружится голова, тело тяжелое, будто он тащит мешки с песком. Перед глазами все плывет, и Кёнсу приходится практически нести Чонина на руках. Может быть, если он умрет по дороге, это будет не так уж плохо. Тао освободится от связи и сможет найти того, кто охотно примет ее, в отличие от упрямого и гордого волка. Легкий толчок, и Чонин опять чувствует, как мышцы разрываются, и шипит сквозь стиснутые зубы. Нет. Он очень даже жив.
— Я нянчу беспомощного младенца, — тихо говорит Кёнсу немного погодя. Чонин лишь наваливается на него еще сильнее, и Кёнсу кряхтит под его весом. Это очень приятно слышать.
На краю леса стоят маленькие домики, хотя они больше похожи на будки. Все на равном расстоянии друг от друга, построены очень аккуратно, и в каждом живет член стаи. Ну, кроме Чунмёна и Лухана, которые живут вместе. И Чонин думает, что скоро это же произойдет с Сехуном и Кёнсу — Кёнсу пропитан его запахом. Если бы Чонин чувствовал себя получше, он бы его подразнил.
Но даже Чонин понимает, что нельзя кусать руку, которая его кормит. Или, в данном случае, тащит его тело по лесу уже целую милю.
Ноздри заполняет манящий запах Тао. Кровь кипит в жилах, и внутренний волк просыпается. Ему нужно быть близко. Очень близко.
Кёнсу останавливается напротив двери дома Тао и стучит. Внутри раздается шорох и звук разбившегося стекла. Сердце Чонина замирает, когда дверь распахивается и его встречает потный и взъерошенный Тао, который выглядит так, как будто не спал несколько дней. Впрочем, если с ним было то же, что и с Чонином, это так и есть.
— Не шалите, — слышит Чонин голос Кёнсу и падает вперед.
Он издает немужественный — и неволчий — вопль, а потом его ловит Тао. Ох. Везде, где он соприкасается с Тао, внутрь вливается сила, похожая на электричество. Чонин может только стонать, пока его затаскивают в дом, тело не слушается. Он хочет вцепиться в Тао и не отпускать, хочет заговорить, но язык тяжелый и неповоротливый. Все опять кружится, гораздо сильнее, чем раньше, и Чонин падает на мягкий матрас, уже не осознавая, где он. Он понимает, что на него залезает Тао — красные волосы бросаются в глаза, и лицо Тао то исчезает, то появляется в поле зрения.
— Что ты опять натворил? — вздыхает Тао, и Чонин чувствует, как смех подступает к горлу.
— Ничего, — выдавливает он, и голос срывается, а дыхание перехватывает, потому что Тао обводит пальцами рану на шее. Все его чувства сосредоточены на Тао, он купается в них, когда тот льнет к нему и проводит по открытой ране языком. Резкая боль пробивает насквозь, Чонин всхлипывает и комкает простыни. Если бы он не был волком, он бы потерял сознание, когда шершавый язык Тао прошелся по краям разреза, сделанного Луханом на шее. Каждое движение языка снова вызывает волну боли и наслаждения, и Чонин наклоняет голову набок, чтобы усилить эти ощущения.
Вылизывает Тао тщательно, шею покалывает все меньше. Он чувствует, как раны заживают уже от одного присутствия Тао. Пульсирующая сила оживляет его, постепенно исцеляя, кровотечение останавливается, а зрение обретает четкость. Первое, что он ищет взглядом, — это лицо Тао. Его темные глаза смотрят так, что он чуть не сходит с ума.
— Тао, — выдыхает Чонин и тянется убрать волосы с его лица.
— Дай вылижу грудь, а потом можешь уйти.
Сердце Чонина сжимается. Он правда не нужен Тао?
— Я не хочу уходить, — шепчет он, и Тао перестает слизывать кровь.
— Что?
Губы Тао запачканы кровью, а зрачки так расширены, что Чонин готов потеряться в их черноте и не возвращаться назад. Тао такой дикий и свободный, и Чонин горько жалеет, что убежал от него.
— Прости, — тихо говорит он. — Я убежал, потому что боялся. Я не знаю, что делаю, не знаю, что чувствую. Но я хочу тебя. Очень хочу.
Его волк показывается, вспыхивает в глазах и обостряет чувства, он еле сдерживается, чтобы не накинуться на Тао. Если тот этого не хочет, Чонин уйдет куда глаза глядят. Смерть будет то еще приключение.
— Ты меня хочешь, — ошарашенно бормочет Тао, его губы приоткрыты, а брови сдвинуты.
Чонин дотягивается до запястья Тао и нежно обхватывает его.
— Ты мне нужен.
В это мгновение все становится кристально ясно. Одинокий испуганный волк наконец находит того, с кем готов создать связь на всю жизнь. Непонятно, от чего его трясет — то ли от ужаса перед силой своих чувств, то ли потому, что Тао впивается в него взглядом и смотрит прямо в душу, выискивая малейшие следы лжи. Чонин никогда не ощущал себя таким беззащитным, хочется свернуться в клубок и закрыться хотя бы так.
В первый раз все было иначе — мягкие губы, осторожные прикосновения. В этот раз их губы жадно тянутся друг к другу, а внутренние волки воют от наслаждения. Тао прикусывает губы Чонина, впивается в них, затем заживляет их языком и проталкивает его дальше в рот. Конечно, Чонин восстанавливается в присутствии Тао, но он все еще слаб и злится, что не может покрепче схватиться за плечи Тао. Но это не важно — Тао уже движется вниз, к не зажившим еще ранам на груди, попутно касаясь губами челюсти, шеи, ключиц. Он лижет увереннее, надавливая языком, и пригвождает Чонина руками к кровати, чтобы тот не пытался выбраться. Слишком много всего сразу, у Чонина кружится голова, все тело звенит от ласк Тао.
Его Тао.
Пара.
Из груди вырывается собственнический рык, и Тао рычит в ответ и надавливает еще сильнее. У Чонина перехватывает дыхание, он пытается сохранить контроль над собой. Только потери крови ему не хватало. Тьма сгущается на границе сознания, убеждая поддаться. Он слаб и истощен, и уже просто от того, что Тао здесь, рядом, Чонина охватывает чувство безопасности, которое он не испытывал с детства. Поэтому он перестает бороться и позволяет себе отключиться. Последнее, что он слышит, — это дыхание Тао и тихое: «Я позабочусь о тебе».
Автор: thesockmonster
Переводчик: Лунный дождь
Бета: olya11
Артеры: .Vozduh, Рене
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чонин/Тао
Рейтинг: NC-17
Жанр: АУ, ангст, романс
Саммари: Чонин, одинокий волк, в бегах столько, сколько себя помнит. Но пришло время остановиться, и, наверное, это к лучшему.
Кровь вскипает под кожей, обжигая вены и превращая их в пепел на пути к сердцу. Иногда в такие минуты Чонину хочется раствориться, исчезнуть в никуда и наконец обрести покой. Вместо этого его приветствует свет полной луны и боль в меняющемся теле.
Чонина скручивает пополам, лопатки с хрустом выворачиваются, и он мешком валится на землю, едва успевая подставить локти. Из пальцев вытягиваются когти, а ногти падают на лесную подстилку, смешиваясь с грязью и листьями. Горло разрывает крик, когда вместе с выросшими клыками удлиняется все лицо, а челюсть болезненно хрустит. Он смеется — пока горло и нос не искажаются настолько, что хохот сменяет вой, пугающий дичь на несколько миль вокруг.
На секунду он вспоминает, что ему вообще-то нравилась эта футболка, — а потом она рвется, когда ребра выступают, чуть не разодрав смуглую кожу спины. Когтями Чонин вцепляется в землю, ему нужна опора, ведь боль сопровождает перелом каждой кости и перемещение внутренних органов. Это самый тяжелый этап. Многие оборотни теряют сознание от неослабевающей боли, которая заполняет все тело, пока трансформация не будет завершена.
Но Чонин цепляется за сознание — он живет именно ради таких минут. Ради боли и напоминания о том, что он жив, а вот все вокруг — в опасности. Волк хрипит из его горла, и уже через мгновение в холодном ночном воздухе раздается вой. Задние лапы Чонина дрожат и скребутся по листьям, и наконец он твердо встает на землю.
Чувства обострены, он сейчас хищник во всех смыслах этого слова. Он садится и воет, и эхо отзывается от деревьев и камней, затихая в ночи. О, как ему хорошо! Он уверенно отталкивается от земли, устремляясь во тьму, подальше от этого места. Время охотиться.
Утро — вот что хуже всего. Чонин просыпается в пустом дупле, весь в крови, а на языке — тягучий металлический привкус. Он сплевывает и видит на земле остатки оленя. Вороны возмущенно каркают и продолжают свой пир. Животные понимают друг друга без слов, и падальщики знают, что жертва ему больше не нужна.
Чонин встает и тут же об этом жалеет. Еще не переварившееся мясо поднимается в горле, а в голове стучит так сильно, что он еле слышит свое тяжелое дыхание. Чонин с трудом делает первые шаги и, обретя равновесие, осматривает лес в поисках опознавательных знаков. Увидев огромные отметины на соседних деревьях, явно сделанные когтями, он гордо усмехается испачканными кровью губами: может, как человек он ничего собой не представляет, но волк из него хоть куда.
В отличие от других представителей своего вида, Чонин предпочитает жить один, без защиты и помощи стаи. Его собственная была уничтожена охотниками, и он бежал — стремительно, не остановившись ни разу. Хоть Чонин и нашел временный приют в этом городе, он все еще в бегах. И никогда не остановится.
В ушах наконец-то перестает шуметь, он слышит вдалеке тихое журчание воды и улыбается. Теперь он понял, где находится. Он поворачивает на запад, к реке, бегущей в густых зарослях. Чонин наклоняется к воде и смотрит на свое отражение. Одно можно сказать точно: ест он неаккуратно — весь в крови, а в прядях черных, слегка отросших волос запутались частички внутренних органов и костей. Чонин вытаскивает самые крупные и зачерпывает воду, чтобы смыть все остальное. Вода холодная, и он вздрагивает, несмотря на слишком высокую температуру тела.
За спиной слышны громкие шаги, под ногами хрустят ветки и шуршат листья. Так не крадутся, но Чонин никогда и не считал, что Тао способен напасть исподтишка. В этом они схожи — оба предпочитают встретить врага лицом к лицу и насладиться схваткой. Или, может, дело в том, что так легче проиграть. Адреналин от близости смерти кружит Чонину голову.
— Где твой поводок? — спрашивает он еще до того, как Тао подходит к нему, и Чонин чувствует тепло и видит рядом с собой такого же голого, как он сам, чужака. Ярко-красный ирокез Тао выделяется среди приглушенных красок леса, притягивает внимание к напряженной фигуре. Его волосы отрастают, черный цвет еще сильнее подчеркивает красный, и Чонину это нравится.
— Вижу, ты умудрился измазаться потрохами бедного животного.
Чонин пожимает плечами и начинает смывать кровь с рук, соскребая ее ногтями там, где она запеклась.
— Не все пользуются столовыми приборами на охоте, — Чонин останавливается и снова смотрит на Тао. — Ой, я и забыл. Тебя же кастрировали.
Тао рычит и наклоняется к лицу Чонина, в его глазах вспыхивает алый огонь и тут же исчезает. Моргни Чонин в это время — он бы и не заметил.
— Я предпочитаю сохранять бдительность, чтобы самому не стать дичью, — Тао стискивает белоснежные зубы. — В отличие от тех, кто извещает о своем присутствии, оставив кровавое месиво.
— Боишься риска, Цзытао? — Чонин произносит его имя с вызовом, и глаза Тао сужаются, а ноздри раздуваются от участившегося дыхания. Чонин переступает с ноги на ногу — одно движение, и их тела сближаются. Его мышцы напрягаются, и сама мысль о драке — о боли — заставляет сделать первый шаг.
Чонин прыгает и валит Тао на землю, разбрызгивая воду. Он слышит, как дыхание со свистом вырывается из груди Тао, но тот, увы, крупнее, и схватка еще не закончена. Кулак Тао с невероятной силой врезается в челюсть Чонина, лицо сводит от боли. Удар опрокидывает его на землю, и он пробует языком щеку изнутри, чувствуя вкус теперь уже своей крови. Он ухмыляется, готовясь к тому, что Тао сейчас рухнет на него всем весом.
Ничего нового; оба провоцируют друг друга насмешками. Они посвящены в тайное знание о том, какое наслаждение доставляет острая боль от хорошо поставленного удара, или о том, как сладок сильный тычок коленом в живот. Если бы драгоценный вожак Тао знал, чем они занимаются, пожалуй, Чонина бы выгнали из города взашей. Но он не знает и пытается уговорить Чонина присоединиться к ним, хотя это последнее, чего хочет сам Чонин.
А хочет он чувствовать жизнь в мышцах и сухожилиях, которые пульсируют и болят от ударов Тао и которые заживут до заката. Не сказать, что Чонин не дает сдачи. Еще как дает. По нижней губе Тао, прямо по центру, тоненькой струйкой сочится кровь. Чонин рад, что достойно отплатил за раненую щеку, но тут его что-то настораживает. Он никогда раньше не хотел облизать Тао, провести языком по коже, которая, наверное, все еще хранит вкус земли, травы и других восхитительных лесных ароматов. Он хочет слизать кровь, захватить распухшую губу Тао своими губами и поцеловать.
— Ты чего? — спрашивает Тао и отстраняется, замечая, что Чонин перестал отвечать. — Так быстро сдаешься?
Чонин отталкивает Тао, со стоном потягивается, наслаждаясь вспышками боли в конечностях, и отрезает:
— Уходи.
— Зачем ты так, — мягко говорит Тао, но от его голоса волосы на затылке становятся дыбом. — Не надо.
— Надо, — Чонин в последний раз смотрит на соперника, и желудок неприятно сводит от вида блестящей кожи, испещренной синяками и залитой кровью. — Уходи.
Чонин оставляет Тао у реки и сквозь лабиринт деревьев возвращается к цивилизации.
Чонин работает в музыкальном магазинчике для людей, предпочитающих старые пластинки и кассеты новомодным веяниям в музыке и трекам с низкочастотными басами. Он не особенно привязан к этому месту и этим людям, но ему нужно оплачивать скромную аренду, а других вакансий год назад не нашлось. Здесь он и встретился с местной стаей; этот магазин — что-то вроде тихой гавани для тех, кто не вписывается в размеренную жизнь общества.
Чонин наклоняется над прилавком, теребя выцветшие наклейки на давно сломанных кассетах. С другого конца помещения доносится голос Бэкхёна, он в наушниках, которые кажутся слишком большими для его головы, и поет подозрительно громко для человека, который, по его же словам, стесняется своего голоса.
Под прилавком лежит коробка с резинками для денег — хорошими, толстыми резинками. Чонин аккуратно вытаскивает одну и тщательно прицеливается: надо попасть сквозь пластиковые провода шторы, за которой сидит Бэкхён. Это довольно легко, рука Чонина на мгновенье замирает, и он выстреливает. Бэкхён вскрикивает, наушники падают на пол, когда он резко оборачивается, сурово глядит на Чонина и трет ушибленную спину. Болеть будет чертовски. Чонин хихикает и опять продолжает колупать деревянный прилавок.
Дверь открывается и звенит колокольчик. Чонин уже собирается произнести традиционное приветствие, но видит знакомую фигуру Чунмёна. Весь его энтузиазм тут же тает.
— Привет, Чонин, — здоровается гость, и Чонин кивает из вежливости, не поднимая глаз.
— Если тебе нужны новобранцы, Бэкхёну пойдет ошейник.
Чонину не нужно смотреть, он и так знает, что Чунмён хмурится, сжав кулаки в карманах брюк, и вид у него властный. Увы, это не действует на волков не из его стаи, хотя, скорее всего, поза и прочее — лишь дань привычке.
— Рад, что ты пережил еще одно полнолуние.
Вот чего Чонин терпеть не может в Чунмёне. Непоколебимость. Чонин много раз пытался лишить его самообладания, спровоцировать удар, который вылился бы в кровавую драку. Это было бы здорово, но Чунмён никак не поддается. Говнюк.
— Ты хотел сказать: «Рад, что ты не привлек в город охотника»?
— И это тоже. Я бы волновался куда меньше, будь ты одним из нас.
— Под твоим контролем, да?
— Под моим руководством.
Чонин фыркает и убирает с лица волосы:
— Я прекрасно справляюсь сам.
— Пока что.
— Меня вполне устраивает «пока».
— Однажды ты ошибешься, а платить придется моей стае.
Чунмён говорит по-прежнему мягко и ободряюще, но у Чонина по спине бегут мурашки от скрытой угрозы в его словах. И ему это нравится. Не раз у Чунмёна был повод прогнать Чонина со своей территории, но он этого не сделал. Чонин рассчитывает на эту слабость.
— Так вышвырни меня, — говорит Чонин, пожимая плечами. — Не привыкать.
Это удар ниже пояса: Чонин знает, что Чунмён считает себя лучше многих вожаков, ведь он не сторонник насилия.
— Не хочу.
— Разве ты не можешь вовремя остановиться, если видишь тупик?
— Из тупика тоже можно найти выход.
— Жизнь — не сказка, Чунмён, — с сарказмом говорит Чонин, уходя в подсобку, навстречу желанному одиночеству, — и мне не нужен счастливый конец.
У Чонина больше ничего не болит, он лениво поводит плечами и головой, прогуливаясь между полками бакалейного магазина. Через пару кварталов есть крупный супермаркет, но тут ему нравится больше. Возможно, из-за отсутствия людей, глазеющих на него так, как будто он скрывает какой-то грязный секрет. А может, это все его воображение и инстинкты, которые нашептывают держаться подальше от толпы.
Никаких привязанностей.
В его корзине мало продуктов: овощи и свежий стейк, от которого у Чонина уже текут слюнки. Он проходит мимо отдела с выпечкой, вдыхая аромат хлеба и сладостей, и пытается решить, печенья ему хочется или кексов — или же и того, и другого сразу. Знакомый голос отрывает его от размышлений о преимуществах глазури над шоколадной крошкой, он поднимает взгляд и видит Тао и Минсока. Минсок довольно сверяется со списком продуктов, а Тао жадно глазеет на выпечку.
Чонин старается не пялиться, но невозможно оторвать взгляд от растрепанных волос и изогнутых губ, которые постоянно улыбаются. На Тао черная футболка, и когда он наклоняется за упаковкой, она подчеркивает его мускулистые руки и грудь. Чонин не хочет привлекать внимание, но когда он делает резкий вдох при виде плотно обтянутых джинсами бедер Тао, тот замечает его.
Их глаза встречаются, и Тао смущается. Он ничего не говорит и не двигается, но явно колеблется, подойти или нет. Наконец Чонин отворачивается первым и уходит. В голове шумит и руки чуть дрожат.
Зачем такому стадному животному, как Тао, нужен для драки чужак? Ясно ведь, что у него есть те, кому он доверяет больше, чем странному волку, который появляется только в полнолуние и валит его на землю. С самого начала их неустойчивых отношений именно Тао первым выискивал по утрам Чонина, чтобы обменяться парочкой крепких ударов.
Тао однажды сказал, что Чунмён закрывает их в полнолуние, чтобы не привлечь из-за чьей-нибудь неосторожности внимание охотников. Чонин тогда высмеял Тао и поинтересовался, как тот терпит такие ограничения:
— Ты не хочешь жить свободно?
— Свобода — понятие относительное, — ответил тогда Тао. — И наши представления о ней явно отличаются.
Прошел год, но мало что изменилось. Чонин уже освоился здесь, но по-прежнему не может разгадать Тао и его поведение, то, что он запирает волка внутри и срывается на Чонине. Тао может быть таким же свободным, как Чонин, но боится. И Чонин помогает ему справиться с вихрем эмоций после ночи в клетке.
Это выгодный обмен, потому что Чонин всегда рад схватке — и выбросу адреналина, сопровождающему каждый удар. Но в последнее время внутри порой появляется беспокойство, а почему — он не знает. И это его пугает.
Чонин обычно уходит с работы поздно — он, как и многие, спокойней себя чувствует в темноте. У выхода из магазина они с напарником прощаются, и Чонин, посмеиваясь, глядит вслед удаляющемуся вприпрыжку Бэкхёну. Чонин долго прислушивается к звону ключей в кармане Бэкхёна, и когда тот стихает, идет к себе. До комнатушки, которую он снимает, отсюда недалеко. Он не может назвать ее своим домом — даже мебель здесь ему не принадлежит. Скрипучая ржавая кровать с матрасом, который сильно продавлен, но спать можно. Комод, у которого отсутствуют почти все ручки, так что ящики Чонин не задвигает. Да и все равно его вещи в основном лежат на полу или висят на маленькой лампе у двери.
Сегодня день стирки, и Чонин запихивает в сумку с разнообразных поверхностей то небольшое количество одежды, что у него есть. Не хватает одной футболки, и он со стоном вспоминает, что разорвал ее в клочья во время трансформации, торопясь убраться из города. Забыл снять и лишился хорошей футболки. Вздохнув, он выходит из комнаты и тихо спускается по лестнице, чтобы не разбудить пару, живущую этажом ниже. Хорошие люди — сдают ему комнату недорого и не задают вопросов.
Через улицу мигает неоновой вывеской круглосуточная прачечная. Освещение внутри приглушено ровно настолько, чтобы не болела голова. Дверь на старых ржавых петлях открывается с трудом. К счастью, внутри ни души. Он скармливает стиральной машине мелочь, настраивает стирку и усаживается на ярко-оранжевый стул у окна. К потолку прикреплен маленький телевизор с выключенным звуком, но Чонин почти не смотрит на экран: его не интересуют мыльные оперы.
Он быстро начинает дремать, несмотря на тихое гудение ламп и то, что спинка стула впивается в лопатки. Громкий сигнал, возвещающий об окончании стирки, будит Чонина, он переносит мокрое белье в сушилку и бросает туда последние монеты, которые у него остались. Снова устраивается на стуле, скрещивая руки и склонив голову, чтобы поспать еще чуть-чуть. После полнолуния Чонин всегда старается наверстать упущенный сон. Он зевает, уткнувшись в рубашку, и засыпает.
Чонин трет руками лицо, пытаясь окончательно проснуться, чтобы не упасть, вставая. Он бредет к сушилке, вынимает белье и небрежно заталкивает его в сумку. В конце концов, никому нет дела, мятая его одежда или нет, так что его это тоже не волнует. Закрыв сумку, Чонин выходит в темноту и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на луну. Она почти круглая, волк внутри Чонина выступает и тут же исчезает. Он тоже устал.
Чонин забрасывает сумку за спину, проходит несколько шагов и натыкается на твердую стену из мышц. Запах Тао будит его сонный мозг, и Чонин рычит, отшатываясь. У Тао интересное выражение лица, и Чонину оно решительно не нравится, так что он выбрасывает вперед кулак. Тао хрипит, когда кулак ударяет ему в живот и устремляется вверх, в ребра. Чонин нажимает еще сильнее, пока не раздается хруст. Тао складывается пополам и стонет, ощупывая сломанное ребро.
— Что ж ты вот так преграждаешь человеку дорогу, — укоряет Чонин.
Он медленно обходит скрючившегося Тао, наслаждаясь приятной болью в костяшках пальцев. Чонин не чувствует желания помочь Тао, протянуть ему руку и сделать перевязку, и он радуется, что все снова нормально. То утро было случайностью — наверное, просто влияние момента. Тао всего лишь еще один волк, которому нравится боль.
Чонин не ожидает удара плечом в спину: он врезается головой в кирпичную стену с такой силой, что из глаз сыплются искры. Он оборачивается, закрывается руками, но это лишь немного замедляет следующий выпад Тао. Чонин хрипит от жесткого удара в грудь. Тао неприятно усмехается, с вызовом поднимая бровь. Чонин не собирается сдаваться и бьет лбом в лицо Тао. Он слышит тихий стон и смеется, видя кровь, текущую с разбитых губ и из носа противника.
Глаза Тао сужаются, когда он на мгновение поднимает взгляд, и у Чонина сбивается дыхание, а сердце замирает. Непонятное чувство поднимается в нем, и улыбка тает. Чонин не помнит, сколько он так простоял, глядя в темные глаза Тао, на его окровавленный рот и свернутый нос. Тао с хрустом выправляет переносицу, шипя от боли, и Чонин пользуется этим, чтобы ускользнуть.
Прижимая к себе сумку с вещами, он бежит до самого дома и захлопывает дверь квартиры с такой силой, что звук отдается эхом. Он сползает по двери, прижимаясь к ней головой, и привычная обстановка успокаивает его. Что, черт возьми, это было?
Чонину не снятся сны — он помнит. Вопли боли, крики и кровь, разбрызганная по стенам, встают перед ним каждый раз, когда он закрывает глаза. Он настолько к этому привык, что легко отключает звук, не слыша мольбы о пощаде. Чонин глух и нем — время закаляло его до тех пор, пока от человечности не остались жалкие крохи. Иногда он не может заснуть, вспоминая, как на его глазах разорвали грудь матери, и тогда просто проваливается во тьму.
Зову полной луны нельзя воспротивиться. Жестокая хозяйка целиком подавляет волю, и превращение для оборотней неизбежно. Но выпустить внутреннего зверя можно не только так. Чонин приказывает телу превратиться в волка; глаза во мраке вспыхивают красным, а скорость намного превышает человеческую, когда он устремляется в лес. Чонин бежит неслышно и быстро, делаясь почти невидимым. Он дышит полной грудью, и только выдыхаемые облачка пара выдают его присутствие.
Огни города позади, и Чонин замедляет бег, а затем останавливается. Он весь в поту и тяжело дышит. Сейчас он далеко от своей комнатушки, бетонных дорог, кирпичных домов — и синтетических человеческих запахов, призванных скрыть естественный запах тела и раздражающих нюх. Пожалуй, пока можно оставаться в человеческом виде, не превращаясь в зверя, — ночная тишина успокаивает. Он закрывает глаза и вбирает в себя воздух, а бешеный стук сердца утихает.
Он не один.
— На полуночном выгуле? Или хочешь еще раз попытаться переубедить меня? — говорит Чонин, следя взглядом за Тао, выходящем из тени на освещенное луной пространство. На Тао из одежды только низко сидящие штаны. Они скрывают те части тела, которые Чонин уже видел, но зрелище и так довольно соблазнительное. Чонин с трудом сохраняет самообладание: сердце норовит выпрыгнуть из груди, а желудок скручивается в узел. Он ясно вспоминает каждый раз, когда ему хотелось большего, чем простой разговор и драка, и это настораживает.
— А что, мне нужна причина? — Тао останавливается в нескольких шагах, и Чонин опять замечает в его ушах серьги, бросающие серебристый отблеск на уши. Он хочет дотронуться до них, потянуть и узнать, поставит ли этим Тао на колени.
Тао облизывает губы, и Чонин снова еле сдерживается, чтобы не приблизиться к нему.
— Да нет. Просто не ожидал никого встретить.
— Ну, я могу уйти...
— Нет! — восклицает Чонин прежде, чем успевает это осознать, и краснеет. Очень странно. Он замечает краем глаза ухмылку Тао и хмурится. Такое ощущение, что Тао что-то знает, а Чонин даже не в курсе, что происходит.
— Ты ведешь себя… как-то не так, — видно, что Тао тщательно подбирает слова. Чонин тяжело сглатывает, оборачивается и смотрит Тао в глаза.
— Да?
— Ты не спешишь меня ударить, — Тао делает шаг вперед. Чонин не может понять, хочет он отступить или двинуться навстречу, поэтому остается на месте.
— И смотришь на меня тоже как-то по-другому.
— Разве? — хрипит Чонин. Он не волновался так, даже когда смотрел в упор на раздвоенное дуло ружья, начиненного серебряными пулями, и готовился умереть самым отвратительным для гордого молодого волка способом. Он не двигается, когда Тао тянет руку и проводит по его обнаженному плечу и вниз по спине. Затем крепко хватает Чонина и тянет к себе, пока они не прижимаются друг к другу. Чонину достаточно приподнять голову, чтобы увидеть глаза, отливающие красным.
— Ага, — выдыхает Тао, и Чонин еле слышит его из-за гула в ушах. Это что-то новое. Адреналин вбрасывается в кровь не от страха и боли. Тао наклоняется, и Чонин осознает, что его целуют, чувствует прикосновение мягких губ к своим. Он вспоминает свое утреннее желание поцеловать Тао. Тогда он побоялся поддаться порыву, а сейчас Тао сам сделал первый шаг, и Чонин стонет, пробуя поцелуй на вкус.
Нежность противоречит всему, что между ними было, каждой их встрече. Чонин комкает волосы Тао и целует его жестче, смакуя рык, который слышит, когда прикусывает только что зажившую губу. Не до крови, но он уверен, что Тао и тогда бы не сопротивлялся. Тот отвечает тем же и проводит зубами по языку, а затем посасывает его, и волна желания кружит Чонину голову. Кусочки мозаики собираются, и он видит картинку прямо перед носом.
Тао ему небезразличен.
Осознание этого заставляет его с силой оттолкнуть Тао. Тот смотрит широко раскрытыми глазами, и Чонин качает головой:
— Нет.
Тао снова шагает к нему, больно хватает за руку. Боль распространяется кругами от впившихся ногтей, Чонин шипит и врезается спиной в дерево. Кора царапает кожу сквозь рубашку, он сверлит Тао взглядом и рычит:
— Отпусти.
— Не позволю твоему упрямству все испортить, — отрезает Тао, и Чонин впадает в ступор. Пользуясь этим, Тао снова его целует, и тот поддается, но лишь потому, что тело реагирует раньше мозга. Тао такой горячий, так одуряюще пахнет, все это сводит с ума. Он хочет и берет без сожалений. Тао вцепляется еще сильнее, и Чонин хватает его за волосы, откидывает его голову назад, и поцелуй разрывается. Он приникает к шее Тао, проводит вниз губами. Стоны лишь раззадоривают его. Чувства одновременно обострены и затуманены, но сосредоточены на Тао: он и только он сейчас имеет значение.
Внутри бушует ураган, джинсы становятся тесными. Он стонет, когда Тао запускает руки ему под рубашку, касаясь разгоряченной кожи. Еще один поцелуй, и Чонин готов поклясться, что Тао специально вбирает в себя его дыхание, чтобы выдернуть душу из самого нутра и оставить себе. Главное, чтобы он берег эту душу, в отличие от ее хозяина.
У Чонина нет опыта в сексе, так как он им никогда не интересовался. Но он знает, зачем Тао падает на колени и смотрит на него так, что дрожат ноги. Джинсы расстегнуты и скользят вниз, но он сосредоточен на другом. Тао обхватывает рукой основание его члена, и Чонину даже немного неловко, что у него так сильно стоит, но стыд проходит, когда губы смыкаются вокруг головки и начинают сосать.
Чонин сдавленно стонет и заставляет себя дышать — он не ожидал сразу так много всего. Он сползает вниз по дереву, чтобы тверже упереться ногами в землю, но подошвы скользят по грязи. Тао удерживает его за бедра. Мир останавливается, когда Тао медленно заглатывает его член. Чонин косится на него и тихо стонет, заметив взгляд Тао из-под опущенных ресниц и румянец на его щеках. Зверь Тао совсем рядом, и Чонин чувствует, как его собственный зверь откликается. Но хотя бы сейчас Чонин хочет быть жадным и ни с кем не делиться, так что он заставляет зверя уйти. Тут Тао легко проходится зубами по основанию его члена и отстраняется.
Верь Чонин во что-то или кого-то кроме луны, он бы сейчас молился, но из его уст вырывается только имя Тао, и сердце вторит ему каждым ударом. Он скулит и скребет ногтями по голове Тао, цепляясь за ускользающие пряди волос. Он боится, что если отпустит себя, его унесет без возврата. Эмоции ломятся в мозг, будто заклятые враги, но он не признает их, откладывает на потом. Он сейчас все равно не способен на анализ. Поэтому он сосредоточивается на том, как Тао лижет его и сжимает пальцами основание члена. Сладкое наслаждение заполняет его, и он призывает все свое самообладание, чтобы унять волка, который рычит и скребет когтями, требуя большего. У него вытягиваются клыки, и он чуть не прокусывает нижнюю губу, пока кончает, наполняя рот Тао до краев, так, что сперма стекает из уголков рта по подбородку. В порыве желания Чонин толкает Тао в грязь и листья и сам падает на него, целуя. Тао рычит, когда Чонин скользит рукой ему в штаны и начинает ласкать. Его мысли так затуманены, что в голову не приходит вынуть член из штанов. Ему жарко, сердце бьется все чаще, и Чонин не перестает целовать Тао, пока тот не отстраняется, чтобы провыть в ночь, содрогаясь от оргазма.
Не сознавая, что делает, Чонин впивается зубами в плечо Тао, его зверь требует поставить клеймо, чтобы никто другой не посмел даже дотронуться. Зубы ломит, и он кусает сильнее, сжимает клыками мышцы и смакует жизнь, пульсирующую под ними. Вой Тао обрывается, и Чонин наконец ослабляет хватку. Он отодвигается, чтобы увидеть темную метку на смуглой коже, и сглатывает кровь, собравшуюся во рту. Его переполняет чувство собственничества, он смотрит на Тао и видит, что тот в шоке.
— Ты меня пометил.
Потрясенный голос Тао раздается в ушах и вырывает его из дурмана, а осознание содеянного накрывает Чонина. Ужас подбрасывает его на ноги. Чонин запинается о джинсы, натягивает их и быстро застегивает, старательно не глядя на Тао, лежащего на земле.
— Чонин.
Он резко поворачивает голову. Тао опирается на локти, и луна освещает рану на его плече. Как трофей. Грудь Чонина панически сжимается.
— Я не хотел, — бормочет он и повторяет чуть громче: — Я не хотел.
Чонин всегда ладил со своим волком, но сейчас его разрывает на части. Зверь хочет взобраться на Тао и завершить то, что начал, человек же пытается восстановить самообладание. Чонин ни к кому не привязывается. Он сам по себе и в любой момент может сорваться с места без оглядки и без сожалений.
И вот он пометил Тао — связал вместе их волков, и ущерб этот непоправим.
Тао припадает к земле, собираясь прыгнуть, но Чонин ведет в этой игре. Он стремительно разворачивается и срывается в лес. Ему нужно убежать отсюда, чтобы разобраться в этом хаосе. Должен быть какой-то способ исправить сделанное. Знакомый вой за спиной пробуждает желание вернуться, животный инстинкт зудит под кожей. Раньше его подавить было проще.
Чонин достигает опушки леса и бежит дальше. Размытые огни, гудки машин и высокие заборы, которые он перепрыгивает, сменяются пустынным полем и открытым ночным небом, и он наконец падает на колени. Вцепляется в землю и дрожит, пытаясь совладать с собой, пока не потерял контроль окончательно и не рассыпался на части. Он знал, что вероятность выпустить волка наружу и навсегда потерять возможность быть человеком велика, но не так. Только не так.
Лицо Тао мелькает перед глазами Чонина, и волна желания заставляет его скрежетать зубами и сжимать влажную рубашку на груди, до того больно. Не то чтобы он не хотел Тао, будучи человеком, но он не готов к последствиям. Выгонят ли Тао из стаи за связь с чужаком? Или Чонина заставят присоединиться к ней?
Придут ли рано или поздно охотники, чтобы забрать Тао у него на глазах, как они сделали со всеми, кто был Чонину небезразличен?
Чонин содрогается в последний раз и наконец уступает хаосу, теряя сознание, пока другой волк воет вдалеке.
— Ты весь горишь, — говорит Бэкхён и касается лба Чонина ладонью, затем прохладным полотенцем. Несмотря на показное безразличие, Чонин благодарен ему, потому что это уменьшает жар, и он моргает слезящимися глазами, пытаясь разогнать туман.
— Я всегда теплый, — напоминает он Бэкхёну, но тот только фыркает.
— Значит, теплее обычного. С тебя градом льется пот, а ты никогда не потеешь.
Чонин пожимает плечами и касается лбом прилавка, не убирая полотенце. Болезнь, которой он заражен, не так-то просто излечить, и бороться труднее с каждой минутой. Еще и трех дней не прошло, как он пометил Тао, а все тело сопротивляется разлуке. Связанные волки должны быть друг с другом до самой смерти, а жар у него настолько сильный, что перспектива смерти вполне реальна. Он надеется, что Тао справляется лучше, но вряд ли удача на его стороне.
В глубине души он жалеет, что Тао не ищет его сам. Чонин больше не гуляет по ночам, но Тао знает, где он живет, где работает и куда ходит. И не появляется. У Чонина неприятно сводит желудок, и он бежит в туалет. Но рвать уже нечем, потому что это продолжается все утро, и каждый раз Бэкхён бросает на него укоряющий взгляд, в котором ясно читается совет идти домой. И каждый раз, сполоснув рот и взяв себя в руки, он уверяет, что все в порядке.
Проходит еще две ночи. Чонин рвет на себе мягкую рубашку, которая будто прожигает дыры в его коже. Ткань легко расходится, когда Чонин выпускает когти. Затем он скребет деревянную дверь и выбегает наружу так, будто весь мир гонится за ним и уже наступает на пятки. Он с облегчением выходит на знакомую тропинку между деревьями, пошатываясь и перепрыгивая через упавшие ветки. Жизнь вливается в его жилы, но этого мало. Волк даже не высовывается, и Чонин падает на землю.
Подняться на ноги оказывается непосильной задачей, и Чонин снова валится на лесную подстилку, уставившись сквозь деревья на убывающую луну. Он тянет руку погладить ее изгиб. Луна всегда утешала Чонина, и его волчьи глаза с легкостью видят ее рябую поверхность даже на таком расстоянии. Мысль о том, что нечто прекрасное и сильное так же ущербно, как и они все, но все равно имеет власть над ними, приносит облегчение. Лежать здесь, ожидая конца, и надеяться, что Тао выживет, даже неплохо. Тао, видимо, не хочет иметь с ним ничего общего, и именно поэтому не появился у двери Чонина, чтобы убедить его принять связь.
Чонин знает, что поддался бы, если бы они с Тао встретились лицом к лицу.
Наверное, это волк влияет на него, в таком состоянии легко воспользоваться человеческой слабостью. Но Чонину плевать. Волк не создан для одиночества, и, возможно, Чонин слишком долго цепляется за свою свободу. Это не настоящая свобода, если он все время убегает. И от мысли о семье, о людях, которые бы приняли его как своего, по телу пробегает дрожь.
Глаза закрываются, и Чонин вызывает воспоминания о прошлом. Улыбка матери, сильные руки отца, поднимающие его над головой и водружающие на плечи. Тогда он был счастливым, но потом счастье отобрали люди, не знавшие ничего, кроме страха, боли и смерти. Если вдуматься, сейчас Чонин и сам такой же. Раны, которые Чонин старался не бередить, не в силах выдержать постоянную боль от потери, открываются вновь, и он, еще не осознав, почему плачет, чувствует, как слезы текут по лицу.
Внезапно дыхание перехватывает, на грудь что-то давит, а на шее смыкаются тонкие пальцы, перекрывая доступ воздуху. Он поднимает взгляд и видит красные глаза Лухана и его серебристые волосы, сияющие в лунном свете. Лухан рычит, скаля зубы, и хватка становится сильнее. Чонина спасает инстинкт самосохранения. Он упирается пятками в землю и сбрасывает с себя Лухана. Тот, рыча, приземляется на четвереньки. Чонин с хрипом переворачивается и припадает к земле, чтобы его опять не застали врасплох. Он окидывает Лухана взглядом: одежда вся грязная, значит, в лесу уже давно.
— Почему ты не оставишь нас в покое? — шипит Лухан и сдвигается чуть-чуть, но Чонин замечает. Он готов к прыжку Лухана, хотя из легких выходит весь воздух, когда он приземляется на спину. Когти впиваются в шею, и он вскрикивает, а потом заезжает коленом Лухану в живот. Тот откатывается в сторону. Чонин сейчас не в состоянии драться, и Лухан это знает. Его рот кривится в довольной усмешке, пока он оценивающе разглядывает Чонина.
Свежая рана ноет и кровь стекает по груди — Лухан глубоко расцарапал его когтями. Чонин стискивает зубы и поднимается, сжав кулаки и сузив глаза. Не секрет, что Лухан всегда был против Чонина, постоянно нашептывал Чунмёну на ухо, пытаясь убедить в своем мнении, но он никогда не думал, что Лухан зайдет так далеко и нападет на него. Лухан — небольшой волк, но Чонин уже ослаблен. Он презрительно улыбается:
— Только трусы нападают на полудохлого врага.
Лухан снова бросается на него, пытаясь укусить в шею, но Чонин уходит в сторону, и они вместе валятся на землю. Эта боль сладка и знакома Чонину. Лухан с ворчанием падает на спину. Чонин одной рукой зажимает его шею, а другой раздирает обнажившийся живот. Лухан мечется, и Чонин давит изо всех сил, которых, к сожалению, очень мало, — он дрожит от напряжения.
Он готов умереть в одиночку, но не собирается поддаваться какому-то мелкому злобному волчонку. Чонин рычит, и Лухан хватается за него, царапая когтями грудь — единственное, до чего может дотянуться. От новых ран в кровь выбрасывается адреналин. Чонин пользуется этим и, слившись со своим волком, впивается когтями в шею Лухана.
— Ты думаешь, что можешь победить меня? — рычит он, наслаждаясь тем, как у Лухана расширяются глаза, раскрывается рот, а хватка ослабевает.
Чьи-то руки хватают Чонина и поднимают вверх, и он запоздало понимает, что вся стая здесь. Он по запаху узнает, что от Лухана его оторвал Кёнсу. У него всегда была железная хватка, и у Чонина нет ни малейшего шанса вырваться, так что он разрешает себе обмякнуть в руках Кёнсу.
Лухан сплевывает, снова бросается на Чонина, и его ловят за запястья: Чондэ с одной стороны, Исин — с другой.
— Отпустите меня, я вырву ему глотку, — требует Лухан.
Чунмён выходит вперед.
— Заведи поводок покрепче для своей секс-игрушки, — говорит ему Чонин.
— Я позволял тебе многое, — начинает Чунмён с хмурой гримасой на обычно любезном лице, — но ты заходишь слишком далеко.
Чонин роняет челюсть от удивления, но берет себя в руки.
— Это твой драгоценный щенок Лухан начал. Не я.
Глаза Чунмёна сужаются.
— Чонин, — у него властный тон, и хотя Чонин не в стае, он чувствует скрытую команду.
— Он, конечно, дикий, но никогда не отпирается, если начал драку, — вмешивается Сехун, и Минсок встает рядом с ним.
— Это правда. Если Чонин ищет драки, он это признает. — Лухан рычит на Минсока, считая его слова предательством. — И Лухан планировал напасть на Чонина с тех пор, как Тао вернулся помеченным.
Теперь взгляд Чунмёна устремлен на Лухана, и тот опускает голову, избегая встречи со взглядом альфы. Три быстрых шага — и Чунмён перед Луханом, стискивает его серебристые волосы тонкими пальцами. Он дергает Лухана вперед, выдирая из хватки Чондэ и Исина. Лухан хнычет, пока Чунмён оттаскивает его в сторону, а остальные смотрят на него, ожидая приказаний. Кёнсу все еще крепко держит Чонина.
— Его нужно привести в порядок, — наконец командует Чунмён, кивая Кёнсу.
Чонина отпускают, и члены стаи медленно уходят, перешептываясь. Он шатается: кровь течет по шее и торсу без остановки. В обычном состоянии раны бы уже затягивались, но сейчас Чонин ослаблен. Он все равно пытается сделать шаг, но чуть не валится на землю. Кёнсу недовольно цокает языком и поддерживает его сильными руками. Чонин с трудом заставляет себя идти, и он благодарен Кёнсу, что тот шагает не торопясь, как будто с ребенком.
— Давай-ка доставим тебя к Тао, — говорит Кёнсу, позволяя Чонину навалиться на себя еще больше, чтобы ему было легче.
От упоминания Тао ноги снова начинают подгибаться.
— А что сразу Тао? — ворчит он, хотя все внутри поет от одного имени связанного с ним волка.
— Ну не мне же зализывать твои раны, — хмыкает Кёнсу, ускоряя шаг. — К тому же вы оба слишком упрямы, вам нужен хороший пинок под зад.
Чонин запинается о ветку, и они оба чуть не падают.
— Ну ладно, может, тебе достанется не сильный пинок.
Чонин тихо рычит, но давится стоном — один из порезов на груди сильно саднит, кожу разрывает еще больше. Свежая боль встряхивает, и он сосредоточивается на ходьбе, а не на том, как быстро бьется сердце и тревожно сжимается желудок.
Тао.
Чем дальше, тем сложнее дышать. Кружится голова, тело тяжелое, будто он тащит мешки с песком. Перед глазами все плывет, и Кёнсу приходится практически нести Чонина на руках. Может быть, если он умрет по дороге, это будет не так уж плохо. Тао освободится от связи и сможет найти того, кто охотно примет ее, в отличие от упрямого и гордого волка. Легкий толчок, и Чонин опять чувствует, как мышцы разрываются, и шипит сквозь стиснутые зубы. Нет. Он очень даже жив.
— Я нянчу беспомощного младенца, — тихо говорит Кёнсу немного погодя. Чонин лишь наваливается на него еще сильнее, и Кёнсу кряхтит под его весом. Это очень приятно слышать.
На краю леса стоят маленькие домики, хотя они больше похожи на будки. Все на равном расстоянии друг от друга, построены очень аккуратно, и в каждом живет член стаи. Ну, кроме Чунмёна и Лухана, которые живут вместе. И Чонин думает, что скоро это же произойдет с Сехуном и Кёнсу — Кёнсу пропитан его запахом. Если бы Чонин чувствовал себя получше, он бы его подразнил.
Но даже Чонин понимает, что нельзя кусать руку, которая его кормит. Или, в данном случае, тащит его тело по лесу уже целую милю.
Ноздри заполняет манящий запах Тао. Кровь кипит в жилах, и внутренний волк просыпается. Ему нужно быть близко. Очень близко.
Кёнсу останавливается напротив двери дома Тао и стучит. Внутри раздается шорох и звук разбившегося стекла. Сердце Чонина замирает, когда дверь распахивается и его встречает потный и взъерошенный Тао, который выглядит так, как будто не спал несколько дней. Впрочем, если с ним было то же, что и с Чонином, это так и есть.
— Не шалите, — слышит Чонин голос Кёнсу и падает вперед.
Он издает немужественный — и неволчий — вопль, а потом его ловит Тао. Ох. Везде, где он соприкасается с Тао, внутрь вливается сила, похожая на электричество. Чонин может только стонать, пока его затаскивают в дом, тело не слушается. Он хочет вцепиться в Тао и не отпускать, хочет заговорить, но язык тяжелый и неповоротливый. Все опять кружится, гораздо сильнее, чем раньше, и Чонин падает на мягкий матрас, уже не осознавая, где он. Он понимает, что на него залезает Тао — красные волосы бросаются в глаза, и лицо Тао то исчезает, то появляется в поле зрения.
— Что ты опять натворил? — вздыхает Тао, и Чонин чувствует, как смех подступает к горлу.
— Ничего, — выдавливает он, и голос срывается, а дыхание перехватывает, потому что Тао обводит пальцами рану на шее. Все его чувства сосредоточены на Тао, он купается в них, когда тот льнет к нему и проводит по открытой ране языком. Резкая боль пробивает насквозь, Чонин всхлипывает и комкает простыни. Если бы он не был волком, он бы потерял сознание, когда шершавый язык Тао прошелся по краям разреза, сделанного Луханом на шее. Каждое движение языка снова вызывает волну боли и наслаждения, и Чонин наклоняет голову набок, чтобы усилить эти ощущения.
Вылизывает Тао тщательно, шею покалывает все меньше. Он чувствует, как раны заживают уже от одного присутствия Тао. Пульсирующая сила оживляет его, постепенно исцеляя, кровотечение останавливается, а зрение обретает четкость. Первое, что он ищет взглядом, — это лицо Тао. Его темные глаза смотрят так, что он чуть не сходит с ума.
— Тао, — выдыхает Чонин и тянется убрать волосы с его лица.
— Дай вылижу грудь, а потом можешь уйти.
Сердце Чонина сжимается. Он правда не нужен Тао?
— Я не хочу уходить, — шепчет он, и Тао перестает слизывать кровь.
— Что?
Губы Тао запачканы кровью, а зрачки так расширены, что Чонин готов потеряться в их черноте и не возвращаться назад. Тао такой дикий и свободный, и Чонин горько жалеет, что убежал от него.
— Прости, — тихо говорит он. — Я убежал, потому что боялся. Я не знаю, что делаю, не знаю, что чувствую. Но я хочу тебя. Очень хочу.
Его волк показывается, вспыхивает в глазах и обостряет чувства, он еле сдерживается, чтобы не накинуться на Тао. Если тот этого не хочет, Чонин уйдет куда глаза глядят. Смерть будет то еще приключение.
— Ты меня хочешь, — ошарашенно бормочет Тао, его губы приоткрыты, а брови сдвинуты.
Чонин дотягивается до запястья Тао и нежно обхватывает его.
— Ты мне нужен.
В это мгновение все становится кристально ясно. Одинокий испуганный волк наконец находит того, с кем готов создать связь на всю жизнь. Непонятно, от чего его трясет — то ли от ужаса перед силой своих чувств, то ли потому, что Тао впивается в него взглядом и смотрит прямо в душу, выискивая малейшие следы лжи. Чонин никогда не ощущал себя таким беззащитным, хочется свернуться в клубок и закрыться хотя бы так.
В первый раз все было иначе — мягкие губы, осторожные прикосновения. В этот раз их губы жадно тянутся друг к другу, а внутренние волки воют от наслаждения. Тао прикусывает губы Чонина, впивается в них, затем заживляет их языком и проталкивает его дальше в рот. Конечно, Чонин восстанавливается в присутствии Тао, но он все еще слаб и злится, что не может покрепче схватиться за плечи Тао. Но это не важно — Тао уже движется вниз, к не зажившим еще ранам на груди, попутно касаясь губами челюсти, шеи, ключиц. Он лижет увереннее, надавливая языком, и пригвождает Чонина руками к кровати, чтобы тот не пытался выбраться. Слишком много всего сразу, у Чонина кружится голова, все тело звенит от ласк Тао.
Его Тао.
Пара.
Из груди вырывается собственнический рык, и Тао рычит в ответ и надавливает еще сильнее. У Чонина перехватывает дыхание, он пытается сохранить контроль над собой. Только потери крови ему не хватало. Тьма сгущается на границе сознания, убеждая поддаться. Он слаб и истощен, и уже просто от того, что Тао здесь, рядом, Чонина охватывает чувство безопасности, которое он не испытывал с детства. Поэтому он перестает бороться и позволяет себе отключиться. Последнее, что он слышит, — это дыхание Тао и тихое: «Я позабочусь о тебе».
@темы: band: exo, Strong Heart - 2014
среда, 09 июля 2014
Будьте реалистами - требуйте невозможного!
Название:Чемодан с сюрпризом, или долг платежом красен
Автор: Mina 666
Беты: Mysterious O_o, Серая_Обыденность
Коллажист: db BananaMilk
Количество слов: ~ 16 000
Категория: слэш
Фэндом: SHINee, SuJu
Пэйринг/Персонажи: Минхо/Тэмин (SHINee), фоном Шивон/Хичоль (SuJu), Йесон/Рёук(SuJu), мельком ДжонКи (SHINee)
Рейтинг: NC-17
Жанр: Криминальная АУ, юмор, экшн
Предупреждения: чуток мата и насилия для колорита
От автора: сердечная признательность и вагончик печенюшек моим чудесным бетам и милому артеру db BananaMilk))) Девочки, это было крейзи!) Отдельные лучи любви понимающим оргам и остальным участникам - фест просто прекрасен!
Саммари:Одним прекрасным днем у ног главы преступной группировки Чхве Минхо оказался чемодан - любезный коллега по бизнесу вернул долг. Но не деньгами, как полагается, а симпатичным нахальным мальчишкой...
Автор: Mina 666
Беты: Mysterious O_o, Серая_Обыденность
Коллажист: db BananaMilk
Количество слов: ~ 16 000
Категория: слэш
Фэндом: SHINee, SuJu
Пэйринг/Персонажи: Минхо/Тэмин (SHINee), фоном Шивон/Хичоль (SuJu), Йесон/Рёук(SuJu), мельком ДжонКи (SHINee)
Рейтинг: NC-17
Жанр: Криминальная АУ, юмор, экшн
Предупреждения: чуток мата и насилия для колорита
От автора: сердечная признательность и вагончик печенюшек моим чудесным бетам и милому артеру db BananaMilk))) Девочки, это было крейзи!) Отдельные лучи любви понимающим оргам и остальным участникам - фест просто прекрасен!
Саммари:Одним прекрасным днем у ног главы преступной группировки Чхве Минхо оказался чемодан - любезный коллега по бизнесу вернул долг. Но не деньгами, как полагается, а симпатичным нахальным мальчишкой...
Глава 1
В комнате царила такая тишина, что было слышно, как катятся капли пота по вискам притихших подчинённых. Даже ветер стих, перестав кружить язычки колокольчиков — сама природа чувствовала, что на дворе преступной группировки этим солнечным днём происходит что-то не то.
Минхо изо всех сил пытался удержать ползущие вверх брови на месте. Поглядев на вытянувшиеся лица остальных, он убедился, что либо их всех посетила групповая галлюцинация, либо — что логичнее — с миром творится что-то абсолютно не то, и вместо зелёненьких хрустящих купюр в увесистом чемодане, скрючившись, лежит вылупивший от ужаса глаза пацан.
Набрав номер, Минхо рявкнул в трубку:
— Какого чёрта, Ки?
С того конца послышался довольный смех.
— А сам не видишь? Это органы в оплату долга, — самодовольство в голосе собеседника зашкаливало, выводя Минхо ещё больше из себя. — Просто разделать придётся самому, тут и так больше, чем я тебе должен.
— Ки! — злобно зарычал Минхо, собираясь разразиться пятиэтажным матом, но весёлый голос собеседника его перебил: «Ну, не скучай. Чао!», и вместо него зазвучали гудки.
— Блядь! — выругался Минхо, перенабирая номер, но телефон Ки, естественно, уже был выключен.
Недобро обведя всех присутствующих и содержимое чемодана взглядом, М
инхо снова взялся за телефон.
— Джонг, — мрачно начал он. — Этот говнюк Ки…
— А, знаю-знаю, — перекрикивая шум машин, отозвался Джонхён. — Он только с утра хвастался, как ловко разом и долг вернул, и от должника избавился.
— Меня не устраивает такой метод оплаты, и ты мне вернёшь положенное, ведь это ты заставил меня связаться с этим придурком.
— Не горячись, остынь немного, — добродушно сказал Джонхён. — Так даже выгоднее получится. Ты знал, что даже глаз можно продать за кругленькую сумму?
— Мне это неинтересно, — отрезал Минхо.
— Ну тогда сдай мальчишку в бордель, а лучше в два. Года за три нормально окупится.
— Джонг, я тебя прикончу.
— Для этого тебе придётся махнуть за океан, — хохотнул Джонхён.
— Тогда я начну с Ки, а тебя уделаю по приезду.
— Он со мной. А ты, и в самом деле, присоединяйся, а то голос у тебя какой-то напряжённый.
— Убью!
— Подкачайся сначала, — посоветовал Джонхён и, рассмеявшись, отключился.
В комнате снова воцарилась тишина.
— Хённим? — нерешительно окликнул его один из подчинённых. — Что нам делать?
— Свалить ко всем херам, — зло сказал Минхо, погружаясь в мысли.
Вечером, разобравшись с делами, Минхо сидел в любимом кресле и пил вино, без особого интереса рассматривая живую «оплату», лежащую посередине комнаты всё в том же чемодане. Тощий мальчишка с пушистыми светлыми волосами. Ничего необычного кроме того, что тот нахально рассматривал Минхо в ответ.
Мир преступного бизнеса был жесток, и Минхо уже в который раз сомневался, что правильно поступил, уступив воле отца и встав во главе преступной группировки, имеющей небольшой бизнес в квартале Красных фонарей и ещё в нескольких точках по городу. Оставив дело Минхо, отец уехал в Японию, чтобы расширить бизнес и наладить связи с более крупными партнёрами. Шёл третий месяц со дня, когда он полностью перебрался в штаб-квартиру в квартале Красных фонарей, и опасения, что ему здесь не место, только крепчали, хотя, судя по всему, он неплохо справлялся. К проституткам и их психологии он уже привык, даже мамочки неровно дышали к высокому и симпатичному Минхо; на угрозы гангстеров почти не реагировал — всё равно было понятно, что не им начинать войну между группировками; а главные конкуренты, которые таковыми почти и не являлись, оказались практически его ровесниками. Вполне возможно, их старики просто задумали померяться сыновьями — здешний бизнес славился странными решениями, но Минхо надеялся, что вскоре сможет разобраться и с их логикой. В любом случае борьба бы оказалась неравной. Джонхён, чей отец получал основной доход за счёт информации, по сути не был привязан к территории — поэтому с ним было просто не за что воевать. Ки занимал нишу с заказными убийствами и воровством. Его банда просто занимала место в районе, но бизнесу семьи Минхо, в основном, не мешала. Всё это мало было связано со сферой развлечений, доставшейся Минхо. Отец часто намекал, что далеко не всё рассказывал сыну, плюс к этому не раз они беседовали о расширении бизнеса и в самом районе, но торговля органами… На случай, если возникнут проблемы или вопросы, отец оставил ему один единственный телефон, визитку с которым Минхо сейчас и вертел в руке. Первое время, оставшись один, он не раз порывался набрать одиннадцать цифр и, как школьник, узнать ответ из решебника, но понимал, что зависимость от незнакомого человека ему совсем не нужна. К тому же одному Богу известно, чем бы отцу пришлось рассчитываться за его слабость — в их мире любая ерунда в итоге может стоить жизни. Несмотря на сомнения по поводу занимаемого поста, свою работу Минхо хотел делать хорошо и самостоятельно, чтобы отцу действительно было чем гордиться. Однако по поводу торговли органами надо было срочно искать варианты.
В комнату вошла горничная и сообщила о том, что ванна готова, тут же тихо удалившись. Полюбовавшись на игру цвета в рубиновом напитке, Минхо встал с кресла и подошёл к чемодану. Присев на корточки, он посмотрел на лицо пленника, отмечая его миловидность, и ухмыльнулся прямому взгляду, достаточно спокойно отвечающему на его собственный. Неторопливо сняв кляп, Минхо удивился, когда услышал:
— Давно бы так. Ванна — это хорошо, но ещё бы поесть — и было бы просто замечательно!
— Кто сказал, что ванна для тебя? — строго уточнил Минхо.
— Логика. Зачем тебе в комнате немытый вонючий мужик? К тому же семь часов без туалета — сам понимаешь.
— Ты не слишком ли нагл для сосуда для хранения органов?
— Не вижу между нами никакой разницы в этом плане.
— Я бы на твоём месте посмотрел внимательнее.
— Я не по этой части и не заглядываюсь на мужиков. Да и смотреть-то тут… — успел сказать наглец до того, как кляп вернулся в его рот.
— С этих пор только я определяю, по какой ты части, — отрезал Минхо, возвышаясь над ним во весь немалый рост. — В туалет тебя сводят и даже обольют из шланга, но еды не получишь — благодари за это свой язык.
Оставив пленника на подчинённых, Минхо отправился в ванную. Рассматривая едва заметные облачка пара, поднимающиеся вверх, он размышлял над судьбой доставшегося ему мальчишки. Ки за месячную аренду двух БДМС-камер и всего этажа во избежание проблем задолжал более десяти миллионов долларов. Три проститутки, которые давали ложные показания для него, запросили по сто тысяч каждая, и ещё укрытие для одного из его воров вышло на два миллиона. Итого неслабая сумма в двенадцать миллионов триста получалась. А ещё если инфляцию прибавить… Одному миловидному парнишке такую сумму разве что продажей органов собрать, но Минхо ещё не был готов к такому.
Придя к неутешительному выводу, он нырнул под воду с головой и отряхнулся, вынырнув. Раз была проблема, значит должно существовать и решение. Осталось только понять какое…
Минхо изо всех сил пытался удержать ползущие вверх брови на месте. Поглядев на вытянувшиеся лица остальных, он убедился, что либо их всех посетила групповая галлюцинация, либо — что логичнее — с миром творится что-то абсолютно не то, и вместо зелёненьких хрустящих купюр в увесистом чемодане, скрючившись, лежит вылупивший от ужаса глаза пацан.
Набрав номер, Минхо рявкнул в трубку:
— Какого чёрта, Ки?
С того конца послышался довольный смех.
— А сам не видишь? Это органы в оплату долга, — самодовольство в голосе собеседника зашкаливало, выводя Минхо ещё больше из себя. — Просто разделать придётся самому, тут и так больше, чем я тебе должен.
— Ки! — злобно зарычал Минхо, собираясь разразиться пятиэтажным матом, но весёлый голос собеседника его перебил: «Ну, не скучай. Чао!», и вместо него зазвучали гудки.
— Блядь! — выругался Минхо, перенабирая номер, но телефон Ки, естественно, уже был выключен.
Недобро обведя всех присутствующих и содержимое чемодана взглядом, М
инхо снова взялся за телефон.
— Джонг, — мрачно начал он. — Этот говнюк Ки…
— А, знаю-знаю, — перекрикивая шум машин, отозвался Джонхён. — Он только с утра хвастался, как ловко разом и долг вернул, и от должника избавился.
— Меня не устраивает такой метод оплаты, и ты мне вернёшь положенное, ведь это ты заставил меня связаться с этим придурком.
— Не горячись, остынь немного, — добродушно сказал Джонхён. — Так даже выгоднее получится. Ты знал, что даже глаз можно продать за кругленькую сумму?
— Мне это неинтересно, — отрезал Минхо.
— Ну тогда сдай мальчишку в бордель, а лучше в два. Года за три нормально окупится.
— Джонг, я тебя прикончу.
— Для этого тебе придётся махнуть за океан, — хохотнул Джонхён.
— Тогда я начну с Ки, а тебя уделаю по приезду.
— Он со мной. А ты, и в самом деле, присоединяйся, а то голос у тебя какой-то напряжённый.
— Убью!
— Подкачайся сначала, — посоветовал Джонхён и, рассмеявшись, отключился.
В комнате снова воцарилась тишина.
— Хённим? — нерешительно окликнул его один из подчинённых. — Что нам делать?
— Свалить ко всем херам, — зло сказал Минхо, погружаясь в мысли.
***
Вечером, разобравшись с делами, Минхо сидел в любимом кресле и пил вино, без особого интереса рассматривая живую «оплату», лежащую посередине комнаты всё в том же чемодане. Тощий мальчишка с пушистыми светлыми волосами. Ничего необычного кроме того, что тот нахально рассматривал Минхо в ответ.
Мир преступного бизнеса был жесток, и Минхо уже в который раз сомневался, что правильно поступил, уступив воле отца и встав во главе преступной группировки, имеющей небольшой бизнес в квартале Красных фонарей и ещё в нескольких точках по городу. Оставив дело Минхо, отец уехал в Японию, чтобы расширить бизнес и наладить связи с более крупными партнёрами. Шёл третий месяц со дня, когда он полностью перебрался в штаб-квартиру в квартале Красных фонарей, и опасения, что ему здесь не место, только крепчали, хотя, судя по всему, он неплохо справлялся. К проституткам и их психологии он уже привык, даже мамочки неровно дышали к высокому и симпатичному Минхо; на угрозы гангстеров почти не реагировал — всё равно было понятно, что не им начинать войну между группировками; а главные конкуренты, которые таковыми почти и не являлись, оказались практически его ровесниками. Вполне возможно, их старики просто задумали померяться сыновьями — здешний бизнес славился странными решениями, но Минхо надеялся, что вскоре сможет разобраться и с их логикой. В любом случае борьба бы оказалась неравной. Джонхён, чей отец получал основной доход за счёт информации, по сути не был привязан к территории — поэтому с ним было просто не за что воевать. Ки занимал нишу с заказными убийствами и воровством. Его банда просто занимала место в районе, но бизнесу семьи Минхо, в основном, не мешала. Всё это мало было связано со сферой развлечений, доставшейся Минхо. Отец часто намекал, что далеко не всё рассказывал сыну, плюс к этому не раз они беседовали о расширении бизнеса и в самом районе, но торговля органами… На случай, если возникнут проблемы или вопросы, отец оставил ему один единственный телефон, визитку с которым Минхо сейчас и вертел в руке. Первое время, оставшись один, он не раз порывался набрать одиннадцать цифр и, как школьник, узнать ответ из решебника, но понимал, что зависимость от незнакомого человека ему совсем не нужна. К тому же одному Богу известно, чем бы отцу пришлось рассчитываться за его слабость — в их мире любая ерунда в итоге может стоить жизни. Несмотря на сомнения по поводу занимаемого поста, свою работу Минхо хотел делать хорошо и самостоятельно, чтобы отцу действительно было чем гордиться. Однако по поводу торговли органами надо было срочно искать варианты.
В комнату вошла горничная и сообщила о том, что ванна готова, тут же тихо удалившись. Полюбовавшись на игру цвета в рубиновом напитке, Минхо встал с кресла и подошёл к чемодану. Присев на корточки, он посмотрел на лицо пленника, отмечая его миловидность, и ухмыльнулся прямому взгляду, достаточно спокойно отвечающему на его собственный. Неторопливо сняв кляп, Минхо удивился, когда услышал:
— Давно бы так. Ванна — это хорошо, но ещё бы поесть — и было бы просто замечательно!
— Кто сказал, что ванна для тебя? — строго уточнил Минхо.
— Логика. Зачем тебе в комнате немытый вонючий мужик? К тому же семь часов без туалета — сам понимаешь.
— Ты не слишком ли нагл для сосуда для хранения органов?
— Не вижу между нами никакой разницы в этом плане.
— Я бы на твоём месте посмотрел внимательнее.
— Я не по этой части и не заглядываюсь на мужиков. Да и смотреть-то тут… — успел сказать наглец до того, как кляп вернулся в его рот.
— С этих пор только я определяю, по какой ты части, — отрезал Минхо, возвышаясь над ним во весь немалый рост. — В туалет тебя сводят и даже обольют из шланга, но еды не получишь — благодари за это свой язык.
Оставив пленника на подчинённых, Минхо отправился в ванную. Рассматривая едва заметные облачка пара, поднимающиеся вверх, он размышлял над судьбой доставшегося ему мальчишки. Ки за месячную аренду двух БДМС-камер и всего этажа во избежание проблем задолжал более десяти миллионов долларов. Три проститутки, которые давали ложные показания для него, запросили по сто тысяч каждая, и ещё укрытие для одного из его воров вышло на два миллиона. Итого неслабая сумма в двенадцать миллионов триста получалась. А ещё если инфляцию прибавить… Одному миловидному парнишке такую сумму разве что продажей органов собрать, но Минхо ещё не был готов к такому.
Придя к неутешительному выводу, он нырнул под воду с головой и отряхнулся, вынырнув. Раз была проблема, значит должно существовать и решение. Осталось только понять какое…
Глава 2
— Будешь хостом, — устало сказал Минхо.
— Угумф, — уплетая еду с умопомрачительной скоростью, кивнул пленник. — И скофко фне так горбатиться?
— Ты достаточно симпатичный, значит, года через три уйдёшь отсюда со спокойной душой.
— Только не говори мне, что ты на меня запал, — нахалёнок даже жевать перестал.
Его отмыли, выдали чистую одежду, и он действительно похорошел, но вот характер, к сожалению, оказался неотмываем. Минхо смерил его раздражённым взглядом и продолжил беседу:
— Ты же популярен среди девушек?
— Не в этом смысле. Они предпочитают со мной сюсюкаться, а гулять и спать с брутальными накаченными отморозками. На меня чаще парни западают.
— Так это ещё лучше! В гей-клубе сумму долга можно собрать куда быстрее.
— Ой, нет-нет, меня может и стошнить… — скривился парнишка.
— Дело привычки.
— Сам пробовал?
— Кляп рядом. И с обедом можешь попрощаться, — отрезал Минхо.
— Извини, хён, — сложив ладони вместе и низко опустив голову, тут же умильно протянул парнишка. — Всё осознал, больше так не буду!
Наверняка кляп испугал его куда больше, чем отсутствие еды, потому что обаятельный гадёныш уже успел вызвать сочувствие у домашних, и те его нет-нет да и подкармливали. А вот поболтать нахалёнок ещё как любил. Уже успел рассказать и то, что его зовут Тэмин, и что ему восемнадцать лет от роду, и что учится он в университете на стипендию… Когда он жевать и глотать успевал, оставалось только догадываться.
Минхо улыбнулся, уже прикидывая, в какое заведение его пристроить, но тот добавил:
— Но к мужикам, пожалуйста, не отсылай.
— Ладно, для начала отправим в женский клуб, — согласился Минхо и запоздало отметил, что пошёл у капризного дьяволёнка на поводу.
Но, рассудив, что вариант получился без ущерба для обеих сторон, успокоился.
А напрячься пришлось через неделю, когда из клуба, куда он отправил Тэмина, позвонили и сказали, что больше его туда не пустят.
— И что это значит? — угрожающе спросил Минхо.
— Он приносит один ущерб! — пожаловался хозяин заведения Канин. — Всю ночь болтает с одной клиенткой о чём попало, при этом не подливает и не предлагает ничего. Отговаривает приходить в клуб. А сегодня клиентка ушла, не заплатив, он сказал записать это на его счёт! Неслыханная наглость! Да ещё и в таком тоне, будто это я на него работаю, а не наоборот. Ноги его больше здесь не будет!
— Будет, если я так решу! — в тон ему рявкнул Минхо и отключился.
Прошла почти минута, прежде чем ему удалось полностью прийти в себя и понять, что он разругался с давним партнёром отца из-за глупого мальчишки. Да, у владельцев подобных клубов не было особого выбора с кем сотрудничать, но они вполне могли объединиться и заплатить другой группировке, которая, если и не захватит власть, то создаст массу проблем.
— Какого чёрта? — спросил Минхо, вваливаясь в небольшую комнату, которую они отвели Тэмину — отпускать должника домой никто не собирался.
Спящий после ночного бодрствования парнишка умильно захлопал ресницами, попутно потягиваясь. Минхо терпеливо ждал, удерживая себя от необдуманных действий.
— Что случилось? — наконец поинтересовался Тэмин.
— Ты в курсе, что находишься в клубе для того, чтобы отдать мне долг?
— Хозяин настучал? — виновато спросил Тэмин. — Я не делал ничего такого, за что бы надо было платить деньги. Я сразу понял, что эта работа мне не подходит. Завтра схожу, извинюсь.
— Извинишься, — фыркнул Минхо. — Ты ему тоже теперь денег должен.
— Я знаю, — улыбнулся Тэмин. — Я что-нибудь придумаю.
— Может, ты заодно придумаешь, как мне долг отдашь?
— Я на всё согласен. Буду работать днём и ночью, но не там, хён.
Минхо прищурил глаза.
— Нет, ты будешь работать там, где я тебе скажу. Клуб я сменю и отдельно проинструктирую владельца насчёт тебя. Не вздумай снова откалывать номера.
Новости о том, что Тэмин не прижился в новом клубе, и о том, что отцу нужна круглая сумма для заключения договора, пришли одновременно. После весёлой ночи голова трещала, как рубашка на пивном животике, и Минхо был не в духе от этого.
— Если Ки отдал тебе долг, то ты в накладе не останешься. А если нет, то поторопи его. Сам понимаешь, время — деньги, — сказал отец.
— Тэмин прячется от клиентов, а если удаётся его отправить с кем-нибудь, то забивается в угол и едва разговаривает. Моему клубу не нужна испорченная репутация, — сказал владелец клуба. — Мы испробовали все методы — он непробиваемый. Я не нянька для ваших детских игр.
На всё это пришлось выдать что-то вежливое, сквозь пелену сна найти правильные слова и пообещать разобраться в кратчайшие сроки.
— Твою ж мать, — мученически простонал Минхо после того, как повесил трубку, и зарылся в подушку.
Проснулся он уже за полдень, притом не самым приятным образом. Шестым чувством ощутив, как к нему тянется рука, он схватил за запястье и одним рывком опрокинул нарушителя спокойствия на кровать, второй рукой быстро достав пистолет из-под подушки и приставив дуло к удивлённой мордашке Тэмина.
Они молча смотрели друг на друга. Время будто остановилось. Спросонья голова выдала версию про то, что парнишка вовсе никакой не должник, а хорошо скрывающийся наёмник. Но уже проснувшийся здравый смысл пришёл к выводу, что за то время, что он тут живёт, нормальный профессионал уже не раз бы мог попытаться сделать свое чёрное дело, а не работал бы хостом в разных забегаловках.
Не найдя опасности, мозг снова погрузился в сон, зависнув на приоткрытых губах Тэмина. На краю сознания возникла мысль о том, что их наверняка очень приятно целовать.
— Это было здорово, хён! — восхитился парнишка. — Но сразу предупреждаю: меня даже такими методами на секс не разведёшь.
Минхо убрал пистолет и сел, потирая виски.
— Ну и что тебе здесь надо? — хрипло спросил он.
— Раз я на сегодня остался без работы, ходил с прислугой. Забрёл в прачечную, и меня попросили забрать твоё постельное бельё, — радостно сообщил Тэмин. — Какая удобная у тебя кровать! — восхитился он, завозившись в простынях.
— Будь любезен, сгинь отсюда, — хмуро попросил его Минхо, чувствуя, как похмелье возвращается к нему.
Он повернулся к нему спиной, надеясь, что тот молча последует приказу, но не тут-то было. Тэмин придвинулся, заглядывая через его плечо.
— Пока я был в прачечной, услышал, что освобождается место горничной — одна уходит в декрет. А можно я пока буду вместо неё? Отработаю долг и…
— Просто замолчи, — оборвал его Минхо.
— Но хён…
— Я тебе не хён. Убирайся отсюда, я не шучу.
На минуту воцарилась тишина. Тэмин хоть и не ушёл, но хотя бы молчал, не мешая мозгу возвращаться в желанную дрёму.
— Я не могу уйти, ты мне так и не ответил, — снова начал тот.
Минхо молчал.
— Хён?
В ответ — тишина. Краем сознания Минхо надеялся, что мальчишка угомонится и оставит его в покое. Но этой стратегии было суждено провалиться — уже в следующий момент Тэмин легонько потряс его за плечо:
— Хё-ён, ты просто скажи «да», и я уйду.
Замычав, Минхо перетянул покрывало на голову, и тут же сзади послышался приглушённый возглас удивления:
— Хён, ты спишь голым?
— Ты просто невыносимо надоедливый! Я раздет, потому что засыпал не один, — в сердцах сказал Минхо, и перевернувшись подмял Тэмина под себя. — Замри и не двигайся, а то тоже окажешься голым, — размеренно и зло сказал он.
Такой тон его голоса приводил в ужас всех подчинённых, и Минхо с удовольствием этим пользовался. Непоседливый малец наконец притих, но ненадолго.
— А с горничными ты тоже спишь? — осторожно спросил Тэмин.
— Конечно. Где и когда захочу.
Это не было правдой, но Минхо слишком хотелось запугать недоумка, который не даёт гангстеру спать. Для полного достижения эффекта Минхо прибавил:
— Ещё одно слово, и я выпущу тебе мозги. И мне больше не придётся решать проблемы, которые ты создаёшь.
И наконец наступила блаженная тишина. То ли серьёзный тон, то ли щелчок снятого предохранителя повлиял на беспардонного парнишку. Но Минхо было всё равно. Он уткнулся носом в шею Тэмина и засопел. От парнишки приятно пахло, и Минхо тут же пригрелся в его тепле, первым же рейсом отправляясь в царство сна.
— Угумф, — уплетая еду с умопомрачительной скоростью, кивнул пленник. — И скофко фне так горбатиться?
— Ты достаточно симпатичный, значит, года через три уйдёшь отсюда со спокойной душой.
— Только не говори мне, что ты на меня запал, — нахалёнок даже жевать перестал.
Его отмыли, выдали чистую одежду, и он действительно похорошел, но вот характер, к сожалению, оказался неотмываем. Минхо смерил его раздражённым взглядом и продолжил беседу:
— Ты же популярен среди девушек?
— Не в этом смысле. Они предпочитают со мной сюсюкаться, а гулять и спать с брутальными накаченными отморозками. На меня чаще парни западают.
— Так это ещё лучше! В гей-клубе сумму долга можно собрать куда быстрее.
— Ой, нет-нет, меня может и стошнить… — скривился парнишка.
— Дело привычки.
— Сам пробовал?
— Кляп рядом. И с обедом можешь попрощаться, — отрезал Минхо.
— Извини, хён, — сложив ладони вместе и низко опустив голову, тут же умильно протянул парнишка. — Всё осознал, больше так не буду!
Наверняка кляп испугал его куда больше, чем отсутствие еды, потому что обаятельный гадёныш уже успел вызвать сочувствие у домашних, и те его нет-нет да и подкармливали. А вот поболтать нахалёнок ещё как любил. Уже успел рассказать и то, что его зовут Тэмин, и что ему восемнадцать лет от роду, и что учится он в университете на стипендию… Когда он жевать и глотать успевал, оставалось только догадываться.
Минхо улыбнулся, уже прикидывая, в какое заведение его пристроить, но тот добавил:
— Но к мужикам, пожалуйста, не отсылай.
— Ладно, для начала отправим в женский клуб, — согласился Минхо и запоздало отметил, что пошёл у капризного дьяволёнка на поводу.
Но, рассудив, что вариант получился без ущерба для обеих сторон, успокоился.
А напрячься пришлось через неделю, когда из клуба, куда он отправил Тэмина, позвонили и сказали, что больше его туда не пустят.
— И что это значит? — угрожающе спросил Минхо.
— Он приносит один ущерб! — пожаловался хозяин заведения Канин. — Всю ночь болтает с одной клиенткой о чём попало, при этом не подливает и не предлагает ничего. Отговаривает приходить в клуб. А сегодня клиентка ушла, не заплатив, он сказал записать это на его счёт! Неслыханная наглость! Да ещё и в таком тоне, будто это я на него работаю, а не наоборот. Ноги его больше здесь не будет!
— Будет, если я так решу! — в тон ему рявкнул Минхо и отключился.
Прошла почти минута, прежде чем ему удалось полностью прийти в себя и понять, что он разругался с давним партнёром отца из-за глупого мальчишки. Да, у владельцев подобных клубов не было особого выбора с кем сотрудничать, но они вполне могли объединиться и заплатить другой группировке, которая, если и не захватит власть, то создаст массу проблем.
— Какого чёрта? — спросил Минхо, вваливаясь в небольшую комнату, которую они отвели Тэмину — отпускать должника домой никто не собирался.
Спящий после ночного бодрствования парнишка умильно захлопал ресницами, попутно потягиваясь. Минхо терпеливо ждал, удерживая себя от необдуманных действий.
— Что случилось? — наконец поинтересовался Тэмин.
— Ты в курсе, что находишься в клубе для того, чтобы отдать мне долг?
— Хозяин настучал? — виновато спросил Тэмин. — Я не делал ничего такого, за что бы надо было платить деньги. Я сразу понял, что эта работа мне не подходит. Завтра схожу, извинюсь.
— Извинишься, — фыркнул Минхо. — Ты ему тоже теперь денег должен.
— Я знаю, — улыбнулся Тэмин. — Я что-нибудь придумаю.
— Может, ты заодно придумаешь, как мне долг отдашь?
— Я на всё согласен. Буду работать днём и ночью, но не там, хён.
Минхо прищурил глаза.
— Нет, ты будешь работать там, где я тебе скажу. Клуб я сменю и отдельно проинструктирую владельца насчёт тебя. Не вздумай снова откалывать номера.
***
Новости о том, что Тэмин не прижился в новом клубе, и о том, что отцу нужна круглая сумма для заключения договора, пришли одновременно. После весёлой ночи голова трещала, как рубашка на пивном животике, и Минхо был не в духе от этого.
— Если Ки отдал тебе долг, то ты в накладе не останешься. А если нет, то поторопи его. Сам понимаешь, время — деньги, — сказал отец.
— Тэмин прячется от клиентов, а если удаётся его отправить с кем-нибудь, то забивается в угол и едва разговаривает. Моему клубу не нужна испорченная репутация, — сказал владелец клуба. — Мы испробовали все методы — он непробиваемый. Я не нянька для ваших детских игр.
На всё это пришлось выдать что-то вежливое, сквозь пелену сна найти правильные слова и пообещать разобраться в кратчайшие сроки.
— Твою ж мать, — мученически простонал Минхо после того, как повесил трубку, и зарылся в подушку.
Проснулся он уже за полдень, притом не самым приятным образом. Шестым чувством ощутив, как к нему тянется рука, он схватил за запястье и одним рывком опрокинул нарушителя спокойствия на кровать, второй рукой быстро достав пистолет из-под подушки и приставив дуло к удивлённой мордашке Тэмина.
Они молча смотрели друг на друга. Время будто остановилось. Спросонья голова выдала версию про то, что парнишка вовсе никакой не должник, а хорошо скрывающийся наёмник. Но уже проснувшийся здравый смысл пришёл к выводу, что за то время, что он тут живёт, нормальный профессионал уже не раз бы мог попытаться сделать свое чёрное дело, а не работал бы хостом в разных забегаловках.
Не найдя опасности, мозг снова погрузился в сон, зависнув на приоткрытых губах Тэмина. На краю сознания возникла мысль о том, что их наверняка очень приятно целовать.
— Это было здорово, хён! — восхитился парнишка. — Но сразу предупреждаю: меня даже такими методами на секс не разведёшь.
Минхо убрал пистолет и сел, потирая виски.
— Ну и что тебе здесь надо? — хрипло спросил он.
— Раз я на сегодня остался без работы, ходил с прислугой. Забрёл в прачечную, и меня попросили забрать твоё постельное бельё, — радостно сообщил Тэмин. — Какая удобная у тебя кровать! — восхитился он, завозившись в простынях.
— Будь любезен, сгинь отсюда, — хмуро попросил его Минхо, чувствуя, как похмелье возвращается к нему.
Он повернулся к нему спиной, надеясь, что тот молча последует приказу, но не тут-то было. Тэмин придвинулся, заглядывая через его плечо.
— Пока я был в прачечной, услышал, что освобождается место горничной — одна уходит в декрет. А можно я пока буду вместо неё? Отработаю долг и…
— Просто замолчи, — оборвал его Минхо.
— Но хён…
— Я тебе не хён. Убирайся отсюда, я не шучу.
На минуту воцарилась тишина. Тэмин хоть и не ушёл, но хотя бы молчал, не мешая мозгу возвращаться в желанную дрёму.
— Я не могу уйти, ты мне так и не ответил, — снова начал тот.
Минхо молчал.
— Хён?
В ответ — тишина. Краем сознания Минхо надеялся, что мальчишка угомонится и оставит его в покое. Но этой стратегии было суждено провалиться — уже в следующий момент Тэмин легонько потряс его за плечо:
— Хё-ён, ты просто скажи «да», и я уйду.
Замычав, Минхо перетянул покрывало на голову, и тут же сзади послышался приглушённый возглас удивления:
— Хён, ты спишь голым?
— Ты просто невыносимо надоедливый! Я раздет, потому что засыпал не один, — в сердцах сказал Минхо, и перевернувшись подмял Тэмина под себя. — Замри и не двигайся, а то тоже окажешься голым, — размеренно и зло сказал он.
Такой тон его голоса приводил в ужас всех подчинённых, и Минхо с удовольствием этим пользовался. Непоседливый малец наконец притих, но ненадолго.
— А с горничными ты тоже спишь? — осторожно спросил Тэмин.
— Конечно. Где и когда захочу.
Это не было правдой, но Минхо слишком хотелось запугать недоумка, который не даёт гангстеру спать. Для полного достижения эффекта Минхо прибавил:
— Ещё одно слово, и я выпущу тебе мозги. И мне больше не придётся решать проблемы, которые ты создаёшь.
И наконец наступила блаженная тишина. То ли серьёзный тон, то ли щелчок снятого предохранителя повлиял на беспардонного парнишку. Но Минхо было всё равно. Он уткнулся носом в шею Тэмина и засопел. От парнишки приятно пахло, и Минхо тут же пригрелся в его тепле, первым же рейсом отправляясь в царство сна.
***
К наступлению нормального рабочего времени, а именно пяти часам вечера, Минхо поднялся, пребывая в мрачном расположении духа. Тэмина не было рядом, когда он проснулся, но проблемы, связанные с ним, никуда не делись. Надо было как можно скорее куда-нибудь его пристроить, чтобы побыстрее вернуть деньги: если дела отца пошли в гору, то они ему очень пригодятся. Но пока что даже сумма, которую он просил сейчас, набиралась с трудом.
До конца месяца — времени сбора дани — было ещё далеко, спрос на интимные услуги опять спал, поэтому надо было придумывать что-то новое. Попахивало очередным собиранием и грызнёй, ему сопутствующей. Виски защемило, и настроение скатилось к плинтусу, но это было необходимое зло. Минхо окликнул кого-то из подчинённых и велел всех обзвонить и пригласить сюда.
Не прошло и получаса, как в доме начали появляться владельцы ночных клубов. Отец Минхо звал их «Супер джуниор» — большинству из них даже не перевалило за тридцать, когда они встали во главе своих клубов. Многие из них сами были успешными хостами, но теперь, став хозяевами, они передавали свою яркую индивидуальность заведениям. Многие из них неплохо ладили между собой, но общие собрания почти всегда проходили на повышенных тонах. Иной раз Минхо очень удивлялся, что ему вообще удавалось их разнимать.
Донхэ и Ынхёк пришли первыми. Они были друзьями и совладельцами одного клуба. Минхо нравилась их компания, хотя частенько он ловил себя на мысли, что явно третий лишний. Они оба были в прошлом хостами и, в отличие от многих, не стеснялись и сами выходить в зал. Фишкой их заведения была акция, позволяющая клиенткам одно свидание с любым из них наедине. Небольшое соперничество веселило их и приносило неплохой доход заведению.
Когда пришёл Шиндон, хозяин единственного кабаре в их квартале, сразу стало шумно. Он взахлёб рассказывал о новом мероприятии, которое должно было стартовать в его заведении сегодня, и медленно вёл к тому, что ему бы хотелось удалиться как можно скорее, чтобы успеть подготовиться. Но его жалобы были прерваны новыми гостями.
Постепенно зал, казавшийся таким большим, заполнялся людьми. Пришли и Канин с Сонмином, к которым Минхо уже отправлял Тэмина. Последним с традиционной помпезностью явился Хичоль — хозяина гей-клуба — в компании своего лучшего хоста Шивона и владельца бани с БДСМными комнатами на нижних этажах — Кюхёна.
Почувствовав, что все в сборе, присутствующие по-своему начали собрание, обменявшись взаимными шпильками. Минхо с трудом удалось вернуть внимание к себе. Несмотря на юный возраст, он мог поддерживать с каждым из Супер Джуниор хотя бы худой мир, и в этом была не только его заслуга — все владельцы уже были далеко не вспыльчивыми юнцами, хотя характер имелся у каждого и время от времени демонстрировался.
— На повестке дня снижение клиентского потока и освоение новых территорий в связи с этим, — начал он.
Как и отец, Минхо предпочитал вести собрание в официально-деловом тоне, призывая остальных придерживаться этих же рамок. В какой-то мере это заставляло старших прислушиваться к нему и воспринимать всерьёз.
— Как вариант предлагаю разрешить выезды к клиентам, в сопровождении охраны, конечно, и кооперацию с пригостиничными ресторанами.
Канин откровенно расхохотался, Хичоль ухмыльнулся, а остальные тут же принялись высказывать аргументы против.
Донхэ признался, что они уже пробовали организовать нечто подобное и ему даже удалось наладить контакт с владельцем одного дорогого отеля, но всё упёрлось в полицию, которая не желала закрывать глаза на подобное, а точнее требовала свою долю от прибыли.
Обсуждение затянулось больше чем на два часа, и в итоге Минхо пришлось взять все организаторские мероприятия в свои руки, хотя изначально он очень рассчитывал на помощь остальных. Но собрание не прошло без пользы. По его окончанию у него имелось четверо открытых сторонников в лице Реука, Итыка и Донхэ с Ынхёком. Остальные обещали подумать. Открыто возразил только Канин: обозвав Минхо безмозглым сосунком, он покинул собрание где-то в середине. Собственно, никто не рассчитывал на стопроцентный результат, да и, признаться, поддержка двух заведений с девочками и одного с мальчиками — практически идеальный вариант. Оставалось самое сложное — найти лазейку в проблеме с полицией.
Довольный Минхо прощался со своими гостями, попутно вспоминая, какой же ещё вопрос хотел с ними обсудить. Мысль прямо вертелась на языке, когда краем глаза он увидел светлую макушку, выглядывающую из-за угла.
— Слышал, у тебя завёлся маленький непослушный котёнок, — поймал его взгляд Хичоль и с усмешкой глянул на Тэмина, с любопытством рассматривающего гостей. — А он миленький — просто мечта педофила. Не хочешь попробовать отдать его на воспитание мне? Всё равно вариантов почти не осталось.
Минхо не поверил своим ушам. С одной стороны, это было несколько жестоко, но с другой — ему ужасно хотелось проучить Тэмина, который, похоже, всё ещё совсем не осознал, в какой ситуации находится. Да и Хичоль в любые времена умел извлекать выгоду даже из того небольшого потока клиентов, что оседал у него. Вариант был беспроигрышным.
— Буду благодарен, — сдержано ответил он.
— Ну что ты, это тебе спасибо, — обаятельно улыбнулся Хичоль и повернулся к Шивону. — Надень мне ботинки. Не хочу помять рубашку.
У Минхо от этой парочки мурашки по спине бегали. Было что-то сексуальное в каждом их жесте. То, как здоровяк Шивон молча вставал на колени и поднимал взгляд снизу вверх, пробегаясь по телу Хичоля. То, как Хичоль отвечал на этот взгляд, с многообещающей ухмылкой протягивая ему свою ногу… Казалось, когда они вместе, в воздухе начинает поблескивать электричество, искрящееся между ними. И это однозначно была не химия. Это физика — животная физическая страсть.
Минхо не заметил, что с придыханием наблюдал за ними. Что ж, они оба были мастерами своего дела и могли разжечь огонь в чреслах даже самого престарелого дедули.
Когда наконец в доме не осталось посторонних, Тэмина, конечно, уже не оказалось на прежнем месте. Минхо прошёл к себе и велел его вызвать.
Парнишка с любопытством смотрел на него, и Минхо немного раздражало то, что в его взгляде не было даже намёка на страх. Похоже, хорошее отношение не шло ему на пользу.
— Это насчёт работы горничной?
— Нет, — холодно ответил Минхо. — С завтрашнего дня ты будешь работать у Ким Хичоля. В гей-клубе.
Глаза Тэмина расширились, он отчаянно замотал головой в знак протеста.
Это начинало злить. Минхо тут не нянька для детей дошкольного возраста. В который раз отругав себя за то, что слишком добр с мальчишкой, Минхо сменил тон.
— Всё решилось в тот момент, когда ты вздумал подойти к делу несерьёзно. Завтра же отправишься туда и будешь вести себя так, как скажет хён. Хичоль — опасный человек, не советую тебе его злить, — сказал он, заканчивая на сегодня дела и уходя в свою комнату.
Взгляд побитой собаки, провожавший его до самой двери, не изменил его решения, но немного задел совесть. Мальчишка был даже младше его самого и, судя по его рассказам, из обычной семьи — одним словом, совершенно обычный парень. Можно представить, как выглядит для него перспектива зарабатывать общением, а то и заигрыванием с мужчинами. Но они не близкие друзья — их отношения регулируют чисто деловые понятия, поэтому заботиться о душевном состоянии Тэмина не было никакого смысла. Мальчишка и так должен был быть благодарен за то, что обошлось без продажи органов. Так мыслят деловые люди, и так мыслил Минхо. По крайней мере, учился.
До конца месяца — времени сбора дани — было ещё далеко, спрос на интимные услуги опять спал, поэтому надо было придумывать что-то новое. Попахивало очередным собиранием и грызнёй, ему сопутствующей. Виски защемило, и настроение скатилось к плинтусу, но это было необходимое зло. Минхо окликнул кого-то из подчинённых и велел всех обзвонить и пригласить сюда.
Не прошло и получаса, как в доме начали появляться владельцы ночных клубов. Отец Минхо звал их «Супер джуниор» — большинству из них даже не перевалило за тридцать, когда они встали во главе своих клубов. Многие из них сами были успешными хостами, но теперь, став хозяевами, они передавали свою яркую индивидуальность заведениям. Многие из них неплохо ладили между собой, но общие собрания почти всегда проходили на повышенных тонах. Иной раз Минхо очень удивлялся, что ему вообще удавалось их разнимать.
Донхэ и Ынхёк пришли первыми. Они были друзьями и совладельцами одного клуба. Минхо нравилась их компания, хотя частенько он ловил себя на мысли, что явно третий лишний. Они оба были в прошлом хостами и, в отличие от многих, не стеснялись и сами выходить в зал. Фишкой их заведения была акция, позволяющая клиенткам одно свидание с любым из них наедине. Небольшое соперничество веселило их и приносило неплохой доход заведению.
Когда пришёл Шиндон, хозяин единственного кабаре в их квартале, сразу стало шумно. Он взахлёб рассказывал о новом мероприятии, которое должно было стартовать в его заведении сегодня, и медленно вёл к тому, что ему бы хотелось удалиться как можно скорее, чтобы успеть подготовиться. Но его жалобы были прерваны новыми гостями.
Постепенно зал, казавшийся таким большим, заполнялся людьми. Пришли и Канин с Сонмином, к которым Минхо уже отправлял Тэмина. Последним с традиционной помпезностью явился Хичоль — хозяина гей-клуба — в компании своего лучшего хоста Шивона и владельца бани с БДСМными комнатами на нижних этажах — Кюхёна.
Почувствовав, что все в сборе, присутствующие по-своему начали собрание, обменявшись взаимными шпильками. Минхо с трудом удалось вернуть внимание к себе. Несмотря на юный возраст, он мог поддерживать с каждым из Супер Джуниор хотя бы худой мир, и в этом была не только его заслуга — все владельцы уже были далеко не вспыльчивыми юнцами, хотя характер имелся у каждого и время от времени демонстрировался.
— На повестке дня снижение клиентского потока и освоение новых территорий в связи с этим, — начал он.
Как и отец, Минхо предпочитал вести собрание в официально-деловом тоне, призывая остальных придерживаться этих же рамок. В какой-то мере это заставляло старших прислушиваться к нему и воспринимать всерьёз.
— Как вариант предлагаю разрешить выезды к клиентам, в сопровождении охраны, конечно, и кооперацию с пригостиничными ресторанами.
Канин откровенно расхохотался, Хичоль ухмыльнулся, а остальные тут же принялись высказывать аргументы против.
Донхэ признался, что они уже пробовали организовать нечто подобное и ему даже удалось наладить контакт с владельцем одного дорогого отеля, но всё упёрлось в полицию, которая не желала закрывать глаза на подобное, а точнее требовала свою долю от прибыли.
Обсуждение затянулось больше чем на два часа, и в итоге Минхо пришлось взять все организаторские мероприятия в свои руки, хотя изначально он очень рассчитывал на помощь остальных. Но собрание не прошло без пользы. По его окончанию у него имелось четверо открытых сторонников в лице Реука, Итыка и Донхэ с Ынхёком. Остальные обещали подумать. Открыто возразил только Канин: обозвав Минхо безмозглым сосунком, он покинул собрание где-то в середине. Собственно, никто не рассчитывал на стопроцентный результат, да и, признаться, поддержка двух заведений с девочками и одного с мальчиками — практически идеальный вариант. Оставалось самое сложное — найти лазейку в проблеме с полицией.
Довольный Минхо прощался со своими гостями, попутно вспоминая, какой же ещё вопрос хотел с ними обсудить. Мысль прямо вертелась на языке, когда краем глаза он увидел светлую макушку, выглядывающую из-за угла.
— Слышал, у тебя завёлся маленький непослушный котёнок, — поймал его взгляд Хичоль и с усмешкой глянул на Тэмина, с любопытством рассматривающего гостей. — А он миленький — просто мечта педофила. Не хочешь попробовать отдать его на воспитание мне? Всё равно вариантов почти не осталось.
Минхо не поверил своим ушам. С одной стороны, это было несколько жестоко, но с другой — ему ужасно хотелось проучить Тэмина, который, похоже, всё ещё совсем не осознал, в какой ситуации находится. Да и Хичоль в любые времена умел извлекать выгоду даже из того небольшого потока клиентов, что оседал у него. Вариант был беспроигрышным.
— Буду благодарен, — сдержано ответил он.
— Ну что ты, это тебе спасибо, — обаятельно улыбнулся Хичоль и повернулся к Шивону. — Надень мне ботинки. Не хочу помять рубашку.
У Минхо от этой парочки мурашки по спине бегали. Было что-то сексуальное в каждом их жесте. То, как здоровяк Шивон молча вставал на колени и поднимал взгляд снизу вверх, пробегаясь по телу Хичоля. То, как Хичоль отвечал на этот взгляд, с многообещающей ухмылкой протягивая ему свою ногу… Казалось, когда они вместе, в воздухе начинает поблескивать электричество, искрящееся между ними. И это однозначно была не химия. Это физика — животная физическая страсть.
Минхо не заметил, что с придыханием наблюдал за ними. Что ж, они оба были мастерами своего дела и могли разжечь огонь в чреслах даже самого престарелого дедули.
Когда наконец в доме не осталось посторонних, Тэмина, конечно, уже не оказалось на прежнем месте. Минхо прошёл к себе и велел его вызвать.
Парнишка с любопытством смотрел на него, и Минхо немного раздражало то, что в его взгляде не было даже намёка на страх. Похоже, хорошее отношение не шло ему на пользу.
— Это насчёт работы горничной?
— Нет, — холодно ответил Минхо. — С завтрашнего дня ты будешь работать у Ким Хичоля. В гей-клубе.
Глаза Тэмина расширились, он отчаянно замотал головой в знак протеста.
Это начинало злить. Минхо тут не нянька для детей дошкольного возраста. В который раз отругав себя за то, что слишком добр с мальчишкой, Минхо сменил тон.
— Всё решилось в тот момент, когда ты вздумал подойти к делу несерьёзно. Завтра же отправишься туда и будешь вести себя так, как скажет хён. Хичоль — опасный человек, не советую тебе его злить, — сказал он, заканчивая на сегодня дела и уходя в свою комнату.
Взгляд побитой собаки, провожавший его до самой двери, не изменил его решения, но немного задел совесть. Мальчишка был даже младше его самого и, судя по его рассказам, из обычной семьи — одним словом, совершенно обычный парень. Можно представить, как выглядит для него перспектива зарабатывать общением, а то и заигрыванием с мужчинами. Но они не близкие друзья — их отношения регулируют чисто деловые понятия, поэтому заботиться о душевном состоянии Тэмина не было никакого смысла. Мальчишка и так должен был быть благодарен за то, что обошлось без продажи органов. Так мыслят деловые люди, и так мыслил Минхо. По крайней мере, учился.
Глава 3
Язык скользил между пухлыми губами, делая их влажными и развратными. От поцелуя веяло страстью. Сладкие приглушённые вздохи заставляли кожу покрываться мурашками, а низ живота каждый раз приятно щекотало теплом.
— Никогда бы не подумал, что это может быть так приятно! — с восторгом сказал Тэмин, отстраняясь. — Хён, ты просто супер!
Шивон, хмуро стоящий рядом, явно не разделял его восторга.
— Вот видишь, — ухмыльнулся Хичоль. — Ты просто не знал, от чего отказываешься. Хочешь с Шивоном потренироваться? Он — настоящий мастер.
— Хм, — откашлялся Минхо, наконец обретя дар речи и привлекая к себе внимание, — хён, не уделишь мне минутку, раз уж сам меня позвал?
— Ты вовремя, — улыбнулся хозяин заведения, которое ещё только готовилось к открытию в этот вечерний час. — Не хочешь поучаствовать?
— В развращении малолетних? — удивился Минхо.
— Мне уже год как исполнилось восемнадцать! — возмутился Тэмин.
— Я не по этой части, — отмахнулся гангстер.
— И я тоже нет. Просто за каждый поцелуй мне платят пятьдесят тысяч вон пятьдесят тысяч вон - примерно 1700 рублей. Не забываем, что уровень зарплаты в Южной Корее выше, чем в России.
— Грабёж, — прокомментировал Минхо.
— А сколько бы ты взял за поцелуй с вот тем дедулей? — встрял Хичоль, указывая на лысоватого неопрятного мужчину под шестьдесят, вовремя заглянувшего в клуб.
— Я бы ни за что на такое не пошёл.
— Вот и не тебе судить, — отрезал хозяин заведения. — Но как заинтересованное лицо мог бы и поучаствовать в обучении, — хитро улыбнулся он, намекая на поцелуй.
Минхо только посмотрел на Тэмина, и ему стало неловко. Парнишка смущённо поднял на него глаза, и Минхо, отогнав мысль о том, что это был бы весьма неплохой эксперимент, сказал:
— Я не за тем пришёл. Чего ты хотел?
— Шивон, — скомандовал Хичоль, и хост исчез в подсобке, быстро возвращаясь с пухлым конвертом. — Я пока ещё не придумал, как мы будем отдавать тебе долг Тэмина. Здесь его гонорар за позирование для вывески и листовок.
— Что же, рад слышать, что ваше сотрудничество хорошо началось, — кивнул Минхо.
— Точно не хочешь…? — вернулся к теме Хичоль.
— Нет, — отрезал тот, давая знак подчинённым, что они уходят.
Однозначно пора было спасать лицо, пока не пришло в голову согласиться.
— Вообще, будь он клиентом, нельзя было его отпускать, — продолжил инструктаж Хичоль. — Если видишь интерес к себе, надо хватать мужика за яйца и вертеть им.
— Хватать и вертеть. Будет сделано! — шутливо отозвался Тэмин.
— Умница! Один в один я в молодости.
— Нам пора готовиться к открытию, — хмуро напомнил Шивон, и это было последним, что Минхо услышал.
Дверь за ним закрылась, и он выдохнул с облегчением. Общение с Хичолем не для слабонервных. Этот почти любого может обернуть в свою веру.
Пакет в руках напомнил о вывеске, на которую поначалу Минхо не обратил внимание. Повернувшись, он быстро развернулся обратно и зашагал к машине. Лучше бы он ничего не видел и дальше. Невинно улыбающийся Тэмин, стыдливо натягивающий съехавшую с одного плеча майку на причинное место — явно не то, чего ему не хватало в этой жизни.
— Никогда бы не подумал, что это может быть так приятно! — с восторгом сказал Тэмин, отстраняясь. — Хён, ты просто супер!
Шивон, хмуро стоящий рядом, явно не разделял его восторга.
— Вот видишь, — ухмыльнулся Хичоль. — Ты просто не знал, от чего отказываешься. Хочешь с Шивоном потренироваться? Он — настоящий мастер.
— Хм, — откашлялся Минхо, наконец обретя дар речи и привлекая к себе внимание, — хён, не уделишь мне минутку, раз уж сам меня позвал?
— Ты вовремя, — улыбнулся хозяин заведения, которое ещё только готовилось к открытию в этот вечерний час. — Не хочешь поучаствовать?
— В развращении малолетних? — удивился Минхо.
— Мне уже год как исполнилось восемнадцать! — возмутился Тэмин.
— Я не по этой части, — отмахнулся гангстер.
— И я тоже нет. Просто за каждый поцелуй мне платят пятьдесят тысяч вон пятьдесят тысяч вон - примерно 1700 рублей. Не забываем, что уровень зарплаты в Южной Корее выше, чем в России.
— Грабёж, — прокомментировал Минхо.
— А сколько бы ты взял за поцелуй с вот тем дедулей? — встрял Хичоль, указывая на лысоватого неопрятного мужчину под шестьдесят, вовремя заглянувшего в клуб.
— Я бы ни за что на такое не пошёл.
— Вот и не тебе судить, — отрезал хозяин заведения. — Но как заинтересованное лицо мог бы и поучаствовать в обучении, — хитро улыбнулся он, намекая на поцелуй.
Минхо только посмотрел на Тэмина, и ему стало неловко. Парнишка смущённо поднял на него глаза, и Минхо, отогнав мысль о том, что это был бы весьма неплохой эксперимент, сказал:
— Я не за тем пришёл. Чего ты хотел?
— Шивон, — скомандовал Хичоль, и хост исчез в подсобке, быстро возвращаясь с пухлым конвертом. — Я пока ещё не придумал, как мы будем отдавать тебе долг Тэмина. Здесь его гонорар за позирование для вывески и листовок.
— Что же, рад слышать, что ваше сотрудничество хорошо началось, — кивнул Минхо.
— Точно не хочешь…? — вернулся к теме Хичоль.
— Нет, — отрезал тот, давая знак подчинённым, что они уходят.
Однозначно пора было спасать лицо, пока не пришло в голову согласиться.
— Вообще, будь он клиентом, нельзя было его отпускать, — продолжил инструктаж Хичоль. — Если видишь интерес к себе, надо хватать мужика за яйца и вертеть им.
— Хватать и вертеть. Будет сделано! — шутливо отозвался Тэмин.
— Умница! Один в один я в молодости.
— Нам пора готовиться к открытию, — хмуро напомнил Шивон, и это было последним, что Минхо услышал.
Дверь за ним закрылась, и он выдохнул с облегчением. Общение с Хичолем не для слабонервных. Этот почти любого может обернуть в свою веру.
Пакет в руках напомнил о вывеске, на которую поначалу Минхо не обратил внимание. Повернувшись, он быстро развернулся обратно и зашагал к машине. Лучше бы он ничего не видел и дальше. Невинно улыбающийся Тэмин, стыдливо натягивающий съехавшую с одного плеча майку на причинное место — явно не то, чего ему не хватало в этой жизни.
***
От Хичоля не поступало ни одной жалобы, зато с завидной регулярностью приходили пухлые конверты с деньгами. Похоже, Тэмину всё же удалось влиться в специфику клуба, но Минхо как-то совсем не хотелось об этом думать. Вредная для душевного спокойствия штука — совесть нет-нет да и возвращала его к мысли о том, что Тэмин ещё очень молод, и через год-другой полностью выплатит долг, но его жизнь уже не сможет вернуться в прошлое русло. Скорее всего…
— Хён, я заберу мусор? — спросил Тэмин, заглядывая к нему в комнату.
Минхо милостиво кивнул, наблюдая за тем, как тот шустренько управляется с делом. Горничная, действительно, уволилась, и не осталось никаких причин не нанять Тэмина на её место. Ворвавшись в рабочий кабинет Минхо, он заявил, что не боится его приставаний, потому что тот всё равно не разорится на такую сумму. К тому же иначе ему бы пришлось платить за проживание и еду: хотя Минхо разрешил Тэмину вернуться к себе, тот заявил, что возвращаться в общежитие при университете было бессмысленно, потому что большую часть времени он проводит здесь. Когда между всеми работами мальчуган успевал учиться, Минхо оставалось только удивляться, но с какой-то стороны это его успокаивало и давало надежду, что не все ниточки с нормальным миром у Тэмина потеряны.
Минхо уже почти вернулся мыслями к работе, когда в комнату вбежали его люди.
— Хённим, мы поймали Йесона!
А вот это уже было событие. Более трёх лет его безуспешно искали, и вот наконец… Минхо поднялся.
— Ведите меня к нему и постарайтесь по возможности сдержать новость.
— Но уже поздно…
— Рёук?
Звук выстрела прозвучал так отчётливо, что воздух завибрировал.
— Быстрее! — скомандовал Минхо, переходя на бег.
Они быстро пересекли половину дома, пулей слетев в просторный подвал, где и нашли привязанного к стулу Йесона и Рёука, крепко держащего пистолет, нацеленный ему в лоб. По лицу пленника алой слезой сочилась дорожка крови. Положение было критическим. Минхо спокойно подошёл к Рёуку, приобнимая за плечо и чувствуя, как сильно того колотит.
— Отдай это мне, — мягко сказал он, аккуратно кладя пальцы второй руки на рукоять пистолета.
Лицо Рёука перекосила гримаса гнева.
— Не лезь не в своё дело, — рыкнул он, не отводя тёмного взгляда от Йесона.
— Хён…
— Уходи. Я сам всё узнаю, — дрожащим от гнева голосом сказал Рёук.
— Ты его убьёшь раньше.
— Такого милосердия он от меня не дождётся.
Рука Минхо дёрнулась вместе с прикладом, когда к ужасу присутствующих прозвучал очередной выстрел. Йесон вскрикнул, скривившись в порыве зажать растекающуюся по ткани легких брюк кровь на ноге.
Воспользовавшись этой заминкой, Минхо резко вывернул руку Рёука и забрал пистолет.
— Заберите его отсюда! — крикнул он своим людям.
— Не делай этого, Минхо! Этот предатель мой! Отдай его мне! Я его на части разорву! Тебе его не спрятать! — кричал Рёук, вырываясь из хватки пятерых человек, но в итоге его всё-таки удалось выставить за дверь.
Перекошенное лицо Йесона покрылось испариной. Рёук неплохо стрелял, кровопотеря была огромной, и это значило, что у них было совсем немного времени, прежде чем придётся позвать доктора.
— Только не говори, что рассчитывал на более тёплый приём, — усмехнулся Минхо, присаживаясь перед ним на корточки и разрывая ткань брюк, чтобы осмотреть рану.
— Мне нечего тебе сказать. Отдай меня Рёуку. Я пришёл к нему, — тяжело дыша после каждого предложения, сказал Йесон.
— Надеешься, что снова отмажешься сопливыми признаниями, он тебя покроет, и ты снова растворишься?
— Я всё скажу ему, — упрямо повторил пленник.
Минхо сделал из оставшейся в руках штанины лоскут и крепко затянул выше раны.
— Мы это уже проходили, — сказал он.
— В этот раз всё не так!
— Разница только в том, что в этот раз, если сейчас сунешься к нему, он тебя убьёт, что, опять же, несильно меняет картину для меня. Украденных денег как нет — так нет.
— Я пришёл с деньгами, — хмуро возразил резко побледневший Йесон.
— Действительно, что-то новенькое, — согласился Минхо. — И где же они?
— Я скажу только Рёуку.
Минхо чуть не расхохотался самоуверенности этого человека.
— И что мне сделать, чтобы ты рассказал мне до того, как Рёук тебя прикончит? Может, ударить разок? — он с размаху заехал кулаком по лицу Йесона, но явно перестарался для первого удара — пленник зашёлся кашлем.
— Делай… что хочешь, — выдохнул он, закатывая глаза.
— Нет-нет, подожди уж, — Минхо ещё раз звучно проехал костяшками по тому же месту, пачкаясь в крови.
Он занёс руку для ещё одного удара, но тут на нём внезапно повис Тэмин.
— Хён! Ты его убьёшь! — его умоляющие глаза так смотрели, что Минхо стало не по себе.
— Убирайся, — сверля его не отошедшим от адреналинового сумасшествия взглядом, шёпотом сказал он, и Тэмин в страхе отступил.
Знаком позвав подчинённых, он кивнул на парнишку и махнул на дверь.
— Зови доктора и оставь кого-нибудь с Йесоном. А я пойду успокаивать Рёука.
— Хорошо!
— И давно ты с ним спишь? — хрипло спросил пленник, с трудом остановив расфокусированный взгляд на Минхо.
— Тебе бы не об этом беспокоится. Ты это место в любом случае потерял, — равнодушно сказал тот и вышел.
— Хён, я заберу мусор? — спросил Тэмин, заглядывая к нему в комнату.
Минхо милостиво кивнул, наблюдая за тем, как тот шустренько управляется с делом. Горничная, действительно, уволилась, и не осталось никаких причин не нанять Тэмина на её место. Ворвавшись в рабочий кабинет Минхо, он заявил, что не боится его приставаний, потому что тот всё равно не разорится на такую сумму. К тому же иначе ему бы пришлось платить за проживание и еду: хотя Минхо разрешил Тэмину вернуться к себе, тот заявил, что возвращаться в общежитие при университете было бессмысленно, потому что большую часть времени он проводит здесь. Когда между всеми работами мальчуган успевал учиться, Минхо оставалось только удивляться, но с какой-то стороны это его успокаивало и давало надежду, что не все ниточки с нормальным миром у Тэмина потеряны.
Минхо уже почти вернулся мыслями к работе, когда в комнату вбежали его люди.
— Хённим, мы поймали Йесона!
А вот это уже было событие. Более трёх лет его безуспешно искали, и вот наконец… Минхо поднялся.
— Ведите меня к нему и постарайтесь по возможности сдержать новость.
— Но уже поздно…
— Рёук?
Звук выстрела прозвучал так отчётливо, что воздух завибрировал.
— Быстрее! — скомандовал Минхо, переходя на бег.
Они быстро пересекли половину дома, пулей слетев в просторный подвал, где и нашли привязанного к стулу Йесона и Рёука, крепко держащего пистолет, нацеленный ему в лоб. По лицу пленника алой слезой сочилась дорожка крови. Положение было критическим. Минхо спокойно подошёл к Рёуку, приобнимая за плечо и чувствуя, как сильно того колотит.
— Отдай это мне, — мягко сказал он, аккуратно кладя пальцы второй руки на рукоять пистолета.
Лицо Рёука перекосила гримаса гнева.
— Не лезь не в своё дело, — рыкнул он, не отводя тёмного взгляда от Йесона.
— Хён…
— Уходи. Я сам всё узнаю, — дрожащим от гнева голосом сказал Рёук.
— Ты его убьёшь раньше.
— Такого милосердия он от меня не дождётся.
Рука Минхо дёрнулась вместе с прикладом, когда к ужасу присутствующих прозвучал очередной выстрел. Йесон вскрикнул, скривившись в порыве зажать растекающуюся по ткани легких брюк кровь на ноге.
Воспользовавшись этой заминкой, Минхо резко вывернул руку Рёука и забрал пистолет.
— Заберите его отсюда! — крикнул он своим людям.
— Не делай этого, Минхо! Этот предатель мой! Отдай его мне! Я его на части разорву! Тебе его не спрятать! — кричал Рёук, вырываясь из хватки пятерых человек, но в итоге его всё-таки удалось выставить за дверь.
Перекошенное лицо Йесона покрылось испариной. Рёук неплохо стрелял, кровопотеря была огромной, и это значило, что у них было совсем немного времени, прежде чем придётся позвать доктора.
— Только не говори, что рассчитывал на более тёплый приём, — усмехнулся Минхо, присаживаясь перед ним на корточки и разрывая ткань брюк, чтобы осмотреть рану.
— Мне нечего тебе сказать. Отдай меня Рёуку. Я пришёл к нему, — тяжело дыша после каждого предложения, сказал Йесон.
— Надеешься, что снова отмажешься сопливыми признаниями, он тебя покроет, и ты снова растворишься?
— Я всё скажу ему, — упрямо повторил пленник.
Минхо сделал из оставшейся в руках штанины лоскут и крепко затянул выше раны.
— Мы это уже проходили, — сказал он.
— В этот раз всё не так!
— Разница только в том, что в этот раз, если сейчас сунешься к нему, он тебя убьёт, что, опять же, несильно меняет картину для меня. Украденных денег как нет — так нет.
— Я пришёл с деньгами, — хмуро возразил резко побледневший Йесон.
— Действительно, что-то новенькое, — согласился Минхо. — И где же они?
— Я скажу только Рёуку.
Минхо чуть не расхохотался самоуверенности этого человека.
— И что мне сделать, чтобы ты рассказал мне до того, как Рёук тебя прикончит? Может, ударить разок? — он с размаху заехал кулаком по лицу Йесона, но явно перестарался для первого удара — пленник зашёлся кашлем.
— Делай… что хочешь, — выдохнул он, закатывая глаза.
— Нет-нет, подожди уж, — Минхо ещё раз звучно проехал костяшками по тому же месту, пачкаясь в крови.
Он занёс руку для ещё одного удара, но тут на нём внезапно повис Тэмин.
— Хён! Ты его убьёшь! — его умоляющие глаза так смотрели, что Минхо стало не по себе.
— Убирайся, — сверля его не отошедшим от адреналинового сумасшествия взглядом, шёпотом сказал он, и Тэмин в страхе отступил.
Знаком позвав подчинённых, он кивнул на парнишку и махнул на дверь.
— Зови доктора и оставь кого-нибудь с Йесоном. А я пойду успокаивать Рёука.
— Хорошо!
— И давно ты с ним спишь? — хрипло спросил пленник, с трудом остановив расфокусированный взгляд на Минхо.
— Тебе бы не об этом беспокоится. Ты это место в любом случае потерял, — равнодушно сказал тот и вышел.
***
— … И Рёук с Йесоном, накопив деньжат, решили вместе открыть клуб для девушек со всякими печеньками, конфетками — ну, понимаешь. Но денег не хватало, и они попросили в долг у хённима-старшего. И когда Рёук пришёл подписывать договор, оказалось, что Йесон смотался со всей суммой, оставив Рёуку огромный долг. И пришлось бедняге два года пахать хостом бесплатно, чтобы только долг хённиму отдать. А тут снова нарисовался Йесон и сказал, что привёз деньги. Конечно, они тогда подрались, но Рёук его простил. В этот раз они действительно открыли клуб, но когда пришёл день отдавать дань хённиму, оказалось, что Йесон снова сбежал, прихватив выручку. Не успел Рёук оправиться от шока, как ему позвонили из банка и сказали, что Йесон взял те деньги в ссуду, и указал Рёука поручителем.
— Одним словом, Йесон его крупно кинул дважды, — подытожил Минхо, который был вынужден всё это слушать, пока отмывался от крови и переодевался в ванной — собеседники уселись прямо у двери.
Тэмин испуганно посмотрел на него, но Минхо было совсем не до этого сейчас. Доверив парнишку болтливому подчинённому, он пошёл к Рёуку.
— Ты переоделся, — первым делом мрачно заметил он, когда Минхо вошёл.
— Это ничего не значит. Я не сделал ничего страшнее пулевого в ногу.
— Он в отключке?
— Почти. Кажется, уже бредит — говорит, что пришёл с деньгами.
Рёук тускло рассмеялся.
— Ты не хочешь кому-то передоверить это дело? — серьёзно спросил Минхо. — Я не настаиваю на себе — я в любом случае остаюсь, как заинтересованная сторона. Мы тоже немало потеряли — всё-таки пятнадцать процентов с семидесяти миллиардов вон. Теряешь ты — теряем мы.
— Нет, я сам разберусь. И не надо вашего врача — он слишком дорого берёт, — усмехнулся Рёук, поднимаясь.
— Ты уверен, что не убьёшь его?
— Какой ты всё-таки ещё зелёный сопляк, — горько улыбнулся Рёук. — При всём желании я не смогу лишить его жизни. По крайней мере до того, как получу ответы…
— Тогда, хён, начни, пожалуйста, с вопроса о деньгах, — улыбнулся ему вслед Минхо.
— Одним словом, Йесон его крупно кинул дважды, — подытожил Минхо, который был вынужден всё это слушать, пока отмывался от крови и переодевался в ванной — собеседники уселись прямо у двери.
Тэмин испуганно посмотрел на него, но Минхо было совсем не до этого сейчас. Доверив парнишку болтливому подчинённому, он пошёл к Рёуку.
— Ты переоделся, — первым делом мрачно заметил он, когда Минхо вошёл.
— Это ничего не значит. Я не сделал ничего страшнее пулевого в ногу.
— Он в отключке?
— Почти. Кажется, уже бредит — говорит, что пришёл с деньгами.
Рёук тускло рассмеялся.
— Ты не хочешь кому-то передоверить это дело? — серьёзно спросил Минхо. — Я не настаиваю на себе — я в любом случае остаюсь, как заинтересованная сторона. Мы тоже немало потеряли — всё-таки пятнадцать процентов с семидесяти миллиардов вон. Теряешь ты — теряем мы.
— Нет, я сам разберусь. И не надо вашего врача — он слишком дорого берёт, — усмехнулся Рёук, поднимаясь.
— Ты уверен, что не убьёшь его?
— Какой ты всё-таки ещё зелёный сопляк, — горько улыбнулся Рёук. — При всём желании я не смогу лишить его жизни. По крайней мере до того, как получу ответы…
— Тогда, хён, начни, пожалуйста, с вопроса о деньгах, — улыбнулся ему вслед Минхо.
Глава 4
Тэмин элегантно восседал на барном стуле, мило флиртуя со средних лет мужчиной. Не зная, чем ещё себя занять, Минхо наблюдал за радостным хихиканьем Тэмина, удивляясь тому, как быстро парнишка вписался в новую для себя сферу, ведь шёл всего второй месяц. Отчего-то это раздражало, хотя должно было радовать — наконец-то удалось пристроить проблемного должника.
Заведение Хичоля было на удивление уютным и невульгарным, хотя и не без присущей хозяину помпезности. Интимная обстановка в полутёмных тонах и приглушённая музыка, тяжёлые бархатные портьеры, при желании закрывавшие столик от посторонних глаз, — всё это наводило на определённый лад, не отдавая пошлостью, свойственной процветающему здесь бизнесу. Минхо даже нравилось бы сидеть здесь, если бы он не был так занят. Хичоля всё не было, а терпение кончалось. Минхо встал, чтобы уйти, но не успел он сделать и шагу, как откуда-то материализовался Шивон.
— Хичоль просил подождать его ещё пять минут.
— А ты не можешь сказать, чего ради?
— Я могу попросить кого-нибудь составить пока вам компанию, — улыбнулся он.
— Хорошо, угрозу понял. Остаюсь, но только на пять минут, — обречённо сказал Минхо, усаживаясь.
На встречу с Канином, который уже ждал его, совсем не хотелось, поэтому Минхо был рад воспользоваться шансом отложить неприятную обязанность, пусть это и было немного по-детски.
Шивон с поклоном удалился. Через минуту Минхо повторили заказ — двойной эспрессо, и делать снова стало нечего. Только если на кофейной гуще погадать. Но это было бы совсем не в стиле главаря преступной группировки, поэтому взгляд принялся искать себе занятие, в конечном итоге снова натыкаясь на Тэмина. Его кавалер уже куда-то ушёл, оставив парнишку в гордом одиночестве. Облокотившись на стойку, юный хост изучал зал. Минхо, скользнув взглядом по его худощавой фигуре, уткнулся в кружку, избегая зрительного контакта. Но не тут-то было — в поле зрения очень скоро замаячила ткань тёмных низкопосаженных джинсов, и взгляд всё же пришлось поднять.
— Хён, хочешь попеть в караоке? — весело спросил Тэмин, усаживаясь рядом.
— Нет, — отрезал Минхо.
— А потанцевать?
Взглядом, который достался пареньку в ответ, можно было разрезать металл, но это не произвело на него особого впечатления. Тэмин с неделю сторонился Минхо после того, как стал свидетелем избиения Йесона, но быстро пришёл в себя, хотя и старался поменьше пересекаться с хозяином дома.
— Я бы не стал надоедать, но ужасно не хочется идти к тому пьянице. Может, угостишь меня кофе? — скорчив просительную мордашку, попросил Тэмин, взглядом указывая на вход, где действительно стоял потный пухлый мужчина, кивающий в их сторону. — Я потом отдам, — добавил хост, заглядывая ему в глаза.
Видимо, именно в эту секунду на Минхо снизошло временное милосердие, и он махнул официанту и заказал хитрому паршивцу бодрящий напиток.
— Хочешь — сиди здесь, но сиди молча, — предупредил его Минхо.
— Я не могу так. Это будет странно выглядеть. Я должен развлечь клиента разговором.
— А если я хочу насладиться тишиной?
— Тогда подержать за руку или поделать массаж.
— Ладно, тогда почитай это вслух, — нашёлся Минхо, доставая из портфеля папку с документами. — Развлечёшь меня деловым разговором.
Тэмин придвинулся на диване, усевшись вплотную, прокашлялся и начал:
— «Уважаемый Чой Минхо, уведомляем вас о том, что вынуждены отказать в заключении договора об оказании услуг охраны. Наш банк уже заключил договор подобного типа ранее и не нуждается в ваших…»
Минхо хмурился, чувствуя, как бок приятно пригревает, а от пушистой светловолосой макушки вкусно пахнет.
— Хённим, — как всегда с ехидцей кивнул Хичоль, прерывая их, устраиваясь на диванчике напротив и закидывая ногу на ногу.
— А ты не торопился, — заметил Минхо.
— Приятно слышать, что ты заметил моё отсутствие в такой-то компании, — многозначительно сказал хозяин заведения, глянув на Тэмина.
— Так что ты хотел со мной обсудить? — игнорируя его слова, спросил Минхо.
— Тэмин, хённима я беру на себя, а тебя уже ждёт твой постоянный клиент, — заметил Хичоль, махнув на того самого потного пухляка, от которого Тэмин и спасался.
Хост поднял умоляющий взгляд на Минхо, но тот молча махнул рукой, мол, от судьбы не уйдёшь, хотя где-то в глубине души было немного жалко парнишку — такой компании и врагу не пожелаешь. Но дело есть дело, и посторонние тут ни к чему.
— Так что за фантастическую историю в этот раз принёс нам Йесон? — спросил Хичоль.
— В этот раз он помимо истории принёс реальные деньги, — нехотя ответил Минхо.
Тэмин со своим почитателем, будто в отместку, устроился за соседним столиком и теперь сидел наискось. Даже со своего места Минхо чувствовал, как от пухлого кавалера потягивает чем-то вроде гнилого лука и алкогольными парами. Когда мужчина пискляво-скрипучим голосом поинтересовался: «Скучал по мне, лапонька? Обними папочку», Минхо чуть не перекосило от омерзения. Однако вопросительный взгляд Хичоля требовал более содержательного ответа на свой вопрос.
— Ещё до работы здесь Йесон спутался с мафией, — безэмоционально начал Минхо. — Поняв, что их делишки ему не по нутру, он сбежал. Видимо, они пронюхали про то, что у него завелись деньги, и появились в день покупки клуба, забрав и Йесона, и деньги. В это время сменился глава мафии, и Йесону каким-то чудом удалось влиться в ее ряды и уговорить этих ребят отпустить его.
Минхо глотнул кофе, считая свои объяснения исчерпывающими, и невольно отвлёкся на происходящее за соседним столиком.
— Давай, лапушка, скажи «Аааа», — пискляво тянул мужик, тыча в Тэмина ложкой с мороженным. — Оппа тебя покормит.
Минхо с трудом сдерживал отвращение и негодование.
— А кредит зачем понадобился? — Хичоль приподнял бровь.
— Хороший мальчик, — хвалил рядом неприятный клиент. — Дай я тебя за это по головке поглажу.
Кинув на парочку раздражённый взгляд, Минхо убедился, что Тэмин действительно наклонился, разрешая мужчине зарыться пальцами в свои волосы. Лицо у мальчонки при этом едва не перекосило, но он мужественно держался. Отвернувшись, Минхо заставил себя ответить на вопрос Хичоля:
— Ему было стыдно за то, как вся ситуация обернулась для Рёука, поэтому он взял ссуду в банке, чтобы всё же открыть клуб и работать там вместе. Он был так уверен в том, что уже ничего случиться не может, что без задней мысли подписал Рёука поручителем.
— Боже, как всё трогательно! — картинно возвёл глаза к потолку Хичоль. — И что же заставило благородного рыцаря сбежать в последний раз и испортить хеппи энд?
— Ему позвонил босс мафии и предложил подзаработать. На эти деньги легко окупался и клуб, и долг.
— А предупредить о своих кардинальных решениях ему религия не позволила?
— Говорит, что не хотел, чтобы Рёук знал о его связи с мафией, — заняв руки чашкой, ответил Минхо. — И старался не светиться рядом, пока все дела с ними не были улажены. А разобраться с банком просто не успел, так как уехал ночью, когда тот был закрыт, а дистанционно они вопрос решить не дали.
За соседним столом слышалась возня. Минхо прилагал максимум усилий, чтобы не смотреть туда и поддерживать разговор.
— Радость моя, какой ты умница! — как нарочно послышался противный голос неприятного клиента. — Пойдём к оппе на коленки.
Запах гнилого лука, исходящий от мужчины, будто усилился, вызывая тошноту. Терпение трещало по швам, и кружка в руках — вместе с ним. Он поднял глаза, формулируя мысль, и столкнулся с хитрой улыбкой Хичоля, которую, скрепя сердце, проигнорировал.
— У меня внезапно разболелись плечи. Позови Тэмина, — чувствуя себя ужасно из-за того, что хитрый лис наверняка себе напридумывает всяких небылиц, холодно сказал Минхо.
— Тэмин занят, — ещё шире улыбнулся Хичоль, явно забавляясь с ним.
— Я — вип-клиент и требую особого отношения, — откидываясь на спинку диванчика, заявил Минхо, излучая полное спокойствие.
От одного взгляда проницательных хитрых глаз хотелось разразиться длинными разъяснениями и угрозами, чтобы Хичоль немедленно прекратил делать всякие отвратительные домыслы. Это — просто сострадание и ничего больше.
— Хорошо, — милостиво кивнул хозяин клуба, подзывая одного из официантов.
И уже через минуту облегченно вздыхающий Тэмин стоял рядом, вопросительно глядя на владельца заведения.
— Не смотри на меня — тебя позвал хённим, — продолжая веселиться, сказал Хичоль. — Он сказал, что только от твоих рук согласен принять массаж. Ты уж постарайся.
Минхо подарил довольному лису раздражённый взгляд, пока Тэмин переместился за спину и приладился мять его дорогущий пиджак, старательно налегая на плечи.
— Так зачем ты меня звал?
— Спасал от встречи с Канином, — улыбнулся Хичоль, явно желая ошарашить своей осведомлённостью Минхо, но так и не дождавшись реакции, перешёл к делу: — Я подумал насчёт твоего предложения по расширению бизнеса. Я приму посильное участие, но для начала тебе придётся подготовить почву. Здесь имя полицейского, который заправляет делами отелей, — Хичоль протянул ему сложенный пополам листок бумаги.
Минхо убрал записку и, стряхнув руки Тэмина с себя, поднялся.
— Спасибо, я этим займусь в ближайшее время.
Немного поколебавшись, он оставил на столе крупную купюру.
— Это за кофе и за… — он махнул на Тэмина, отвечая на незаданный вопрос Хичоля.
Многозначительный взгляд, которым хозяин заведения обменялся с хостом, совсем не понравился Минхо, но он уже всё равно уходил.
Заведение Хичоля было на удивление уютным и невульгарным, хотя и не без присущей хозяину помпезности. Интимная обстановка в полутёмных тонах и приглушённая музыка, тяжёлые бархатные портьеры, при желании закрывавшие столик от посторонних глаз, — всё это наводило на определённый лад, не отдавая пошлостью, свойственной процветающему здесь бизнесу. Минхо даже нравилось бы сидеть здесь, если бы он не был так занят. Хичоля всё не было, а терпение кончалось. Минхо встал, чтобы уйти, но не успел он сделать и шагу, как откуда-то материализовался Шивон.
— Хичоль просил подождать его ещё пять минут.
— А ты не можешь сказать, чего ради?
— Я могу попросить кого-нибудь составить пока вам компанию, — улыбнулся он.
— Хорошо, угрозу понял. Остаюсь, но только на пять минут, — обречённо сказал Минхо, усаживаясь.
На встречу с Канином, который уже ждал его, совсем не хотелось, поэтому Минхо был рад воспользоваться шансом отложить неприятную обязанность, пусть это и было немного по-детски.
Шивон с поклоном удалился. Через минуту Минхо повторили заказ — двойной эспрессо, и делать снова стало нечего. Только если на кофейной гуще погадать. Но это было бы совсем не в стиле главаря преступной группировки, поэтому взгляд принялся искать себе занятие, в конечном итоге снова натыкаясь на Тэмина. Его кавалер уже куда-то ушёл, оставив парнишку в гордом одиночестве. Облокотившись на стойку, юный хост изучал зал. Минхо, скользнув взглядом по его худощавой фигуре, уткнулся в кружку, избегая зрительного контакта. Но не тут-то было — в поле зрения очень скоро замаячила ткань тёмных низкопосаженных джинсов, и взгляд всё же пришлось поднять.
— Хён, хочешь попеть в караоке? — весело спросил Тэмин, усаживаясь рядом.
— Нет, — отрезал Минхо.
— А потанцевать?
Взглядом, который достался пареньку в ответ, можно было разрезать металл, но это не произвело на него особого впечатления. Тэмин с неделю сторонился Минхо после того, как стал свидетелем избиения Йесона, но быстро пришёл в себя, хотя и старался поменьше пересекаться с хозяином дома.
— Я бы не стал надоедать, но ужасно не хочется идти к тому пьянице. Может, угостишь меня кофе? — скорчив просительную мордашку, попросил Тэмин, взглядом указывая на вход, где действительно стоял потный пухлый мужчина, кивающий в их сторону. — Я потом отдам, — добавил хост, заглядывая ему в глаза.
Видимо, именно в эту секунду на Минхо снизошло временное милосердие, и он махнул официанту и заказал хитрому паршивцу бодрящий напиток.
— Хочешь — сиди здесь, но сиди молча, — предупредил его Минхо.
— Я не могу так. Это будет странно выглядеть. Я должен развлечь клиента разговором.
— А если я хочу насладиться тишиной?
— Тогда подержать за руку или поделать массаж.
— Ладно, тогда почитай это вслух, — нашёлся Минхо, доставая из портфеля папку с документами. — Развлечёшь меня деловым разговором.
Тэмин придвинулся на диване, усевшись вплотную, прокашлялся и начал:
— «Уважаемый Чой Минхо, уведомляем вас о том, что вынуждены отказать в заключении договора об оказании услуг охраны. Наш банк уже заключил договор подобного типа ранее и не нуждается в ваших…»
Минхо хмурился, чувствуя, как бок приятно пригревает, а от пушистой светловолосой макушки вкусно пахнет.
— Хённим, — как всегда с ехидцей кивнул Хичоль, прерывая их, устраиваясь на диванчике напротив и закидывая ногу на ногу.
— А ты не торопился, — заметил Минхо.
— Приятно слышать, что ты заметил моё отсутствие в такой-то компании, — многозначительно сказал хозяин заведения, глянув на Тэмина.
— Так что ты хотел со мной обсудить? — игнорируя его слова, спросил Минхо.
— Тэмин, хённима я беру на себя, а тебя уже ждёт твой постоянный клиент, — заметил Хичоль, махнув на того самого потного пухляка, от которого Тэмин и спасался.
Хост поднял умоляющий взгляд на Минхо, но тот молча махнул рукой, мол, от судьбы не уйдёшь, хотя где-то в глубине души было немного жалко парнишку — такой компании и врагу не пожелаешь. Но дело есть дело, и посторонние тут ни к чему.
— Так что за фантастическую историю в этот раз принёс нам Йесон? — спросил Хичоль.
— В этот раз он помимо истории принёс реальные деньги, — нехотя ответил Минхо.
Тэмин со своим почитателем, будто в отместку, устроился за соседним столиком и теперь сидел наискось. Даже со своего места Минхо чувствовал, как от пухлого кавалера потягивает чем-то вроде гнилого лука и алкогольными парами. Когда мужчина пискляво-скрипучим голосом поинтересовался: «Скучал по мне, лапонька? Обними папочку», Минхо чуть не перекосило от омерзения. Однако вопросительный взгляд Хичоля требовал более содержательного ответа на свой вопрос.
— Ещё до работы здесь Йесон спутался с мафией, — безэмоционально начал Минхо. — Поняв, что их делишки ему не по нутру, он сбежал. Видимо, они пронюхали про то, что у него завелись деньги, и появились в день покупки клуба, забрав и Йесона, и деньги. В это время сменился глава мафии, и Йесону каким-то чудом удалось влиться в ее ряды и уговорить этих ребят отпустить его.
Минхо глотнул кофе, считая свои объяснения исчерпывающими, и невольно отвлёкся на происходящее за соседним столиком.
— Давай, лапушка, скажи «Аааа», — пискляво тянул мужик, тыча в Тэмина ложкой с мороженным. — Оппа тебя покормит.
Минхо с трудом сдерживал отвращение и негодование.
— А кредит зачем понадобился? — Хичоль приподнял бровь.
— Хороший мальчик, — хвалил рядом неприятный клиент. — Дай я тебя за это по головке поглажу.
Кинув на парочку раздражённый взгляд, Минхо убедился, что Тэмин действительно наклонился, разрешая мужчине зарыться пальцами в свои волосы. Лицо у мальчонки при этом едва не перекосило, но он мужественно держался. Отвернувшись, Минхо заставил себя ответить на вопрос Хичоля:
— Ему было стыдно за то, как вся ситуация обернулась для Рёука, поэтому он взял ссуду в банке, чтобы всё же открыть клуб и работать там вместе. Он был так уверен в том, что уже ничего случиться не может, что без задней мысли подписал Рёука поручителем.
— Боже, как всё трогательно! — картинно возвёл глаза к потолку Хичоль. — И что же заставило благородного рыцаря сбежать в последний раз и испортить хеппи энд?
— Ему позвонил босс мафии и предложил подзаработать. На эти деньги легко окупался и клуб, и долг.
— А предупредить о своих кардинальных решениях ему религия не позволила?
— Говорит, что не хотел, чтобы Рёук знал о его связи с мафией, — заняв руки чашкой, ответил Минхо. — И старался не светиться рядом, пока все дела с ними не были улажены. А разобраться с банком просто не успел, так как уехал ночью, когда тот был закрыт, а дистанционно они вопрос решить не дали.
За соседним столом слышалась возня. Минхо прилагал максимум усилий, чтобы не смотреть туда и поддерживать разговор.
— Радость моя, какой ты умница! — как нарочно послышался противный голос неприятного клиента. — Пойдём к оппе на коленки.
Запах гнилого лука, исходящий от мужчины, будто усилился, вызывая тошноту. Терпение трещало по швам, и кружка в руках — вместе с ним. Он поднял глаза, формулируя мысль, и столкнулся с хитрой улыбкой Хичоля, которую, скрепя сердце, проигнорировал.
— У меня внезапно разболелись плечи. Позови Тэмина, — чувствуя себя ужасно из-за того, что хитрый лис наверняка себе напридумывает всяких небылиц, холодно сказал Минхо.
— Тэмин занят, — ещё шире улыбнулся Хичоль, явно забавляясь с ним.
— Я — вип-клиент и требую особого отношения, — откидываясь на спинку диванчика, заявил Минхо, излучая полное спокойствие.
От одного взгляда проницательных хитрых глаз хотелось разразиться длинными разъяснениями и угрозами, чтобы Хичоль немедленно прекратил делать всякие отвратительные домыслы. Это — просто сострадание и ничего больше.
— Хорошо, — милостиво кивнул хозяин клуба, подзывая одного из официантов.
И уже через минуту облегченно вздыхающий Тэмин стоял рядом, вопросительно глядя на владельца заведения.
— Не смотри на меня — тебя позвал хённим, — продолжая веселиться, сказал Хичоль. — Он сказал, что только от твоих рук согласен принять массаж. Ты уж постарайся.
Минхо подарил довольному лису раздражённый взгляд, пока Тэмин переместился за спину и приладился мять его дорогущий пиджак, старательно налегая на плечи.
— Так зачем ты меня звал?
— Спасал от встречи с Канином, — улыбнулся Хичоль, явно желая ошарашить своей осведомлённостью Минхо, но так и не дождавшись реакции, перешёл к делу: — Я подумал насчёт твоего предложения по расширению бизнеса. Я приму посильное участие, но для начала тебе придётся подготовить почву. Здесь имя полицейского, который заправляет делами отелей, — Хичоль протянул ему сложенный пополам листок бумаги.
Минхо убрал записку и, стряхнув руки Тэмина с себя, поднялся.
— Спасибо, я этим займусь в ближайшее время.
Немного поколебавшись, он оставил на столе крупную купюру.
— Это за кофе и за… — он махнул на Тэмина, отвечая на незаданный вопрос Хичоля.
Многозначительный взгляд, которым хозяин заведения обменялся с хостом, совсем не понравился Минхо, но он уже всё равно уходил.
***
Домой удалось попасть только ближе к девяти утра. Вроде бы и вопросов было не так много, но в итоге времени на них ушло предостаточно. В любом случае, усталый Минхо не мог дождаться, когда окажется в уютной кровати и наконец отдохнёт от вечных споров хёнов, наслаждаясь положенным отдыхом.
В его комнате прибирался Тэмин, но это нисколько не мешало. Минхо дошёл до кровати и распластался на ней звёздочкой, как был, в одежде, тут же замирая и отправляясь сознанием в тёмную даль снов. К сожалению, неожиданные прикосновения не дали продолжить это увлекательное путешествие.
— Отстань, — не открывая глаз, сказал Минхо.
— Я просто помогаю раздеться, — возразил Тэмин, продолжая расстёгивать пуговицы на его рубашке.
Зрение не предупреждало его ни о чём, а усталое, но молодое тело буквально таяло под неспешными прикосновениями и звало реагировать на них довольным мурчанием. Только усталость удерживала Минхо от того, чтобы не поддаться щекочущим ощущениям, зарождающимся вдоль открывающейся линии рубашки. Когда тёплые пальцы дошли до последней пуговицы, и их подушечки принялись заигрывать случайными прикосновениями с чувствительной кожей пониже пупка, Минхо невольно чуть выгнулся, тут же переворачиваясь на живот, чтобы скрыть это.
— Тэмин, я тебе сказал убраться отсюда, — проворчал Минхо.
— Осталось только снять штаны.
Простонав что-то то ли о надоедливости парнишки, то ли о непередаваемости представленной картинки, Минхо титаническим усилием заставил себя подняться, схватить Тэмина за шкирку и выставить из комнаты. Закрывшись, он снова упал на кровать и блаженно прикрыл глаза, игнорируя протестующие вопли из-за двери.
Через день, когда Минхо вернулся утром и уже сам разделся и устроился на постели, кровать прогнулась, и затем его задницу оседлал Тэмин. Мягкие руки легли на голые плечи и принялись аккуратно массировать их. Не сказать, что неприятно, как раз наоборот, но…
— Что ты делаешь? — пересиливая себя, спросил Минхо.
— Массаж, — певуче сообщил Тэмин.
— Зачем?
— А тебе не нравится?
— Просто слезь с меня и дай поспать, — пробурчал Минхо.
— Я продолжу, а ты засыпай.
В этот раз наглец долго не давался, заставив Минхо вдоволь покувыркаться по кровати с собой, но результат остался прежним — закрытая дверь и недовольные писки из-за неё. Однако сон не шёл. Внезапная заинтересованность Тэмина заставила задуматься, отогнав сон. Минхо не раз перевернулся с бока на бок в попытке отогнать мысль о том, что, возможно, мальчонка слишком серьёзно погрузился в свою работу и запал на него. Как бы нелепо это не звучало, но чем больше Минхо вдумывался, тем больше убеждался, что правда лежала где-то в этой стороне. Чёртов Хичоль и его чёртова «религия». Но если уж Шивон не устоял, то куда худосочному парнишке?
Раздражённо подумав о хозяине гей-клуба и его замашках и с ужасом отогнав приятное чувство, что именно его, а не кого-нибудь из клиентов выбрал Тэмин, Минхо вздохнул — только этого ему сейчас не хватало. Решив обязательно поговорить с Хичолем при случае и как можно меньше пересекаться с Тэмином до этого, он наконец уснул.
В его комнате прибирался Тэмин, но это нисколько не мешало. Минхо дошёл до кровати и распластался на ней звёздочкой, как был, в одежде, тут же замирая и отправляясь сознанием в тёмную даль снов. К сожалению, неожиданные прикосновения не дали продолжить это увлекательное путешествие.
— Отстань, — не открывая глаз, сказал Минхо.
— Я просто помогаю раздеться, — возразил Тэмин, продолжая расстёгивать пуговицы на его рубашке.
Зрение не предупреждало его ни о чём, а усталое, но молодое тело буквально таяло под неспешными прикосновениями и звало реагировать на них довольным мурчанием. Только усталость удерживала Минхо от того, чтобы не поддаться щекочущим ощущениям, зарождающимся вдоль открывающейся линии рубашки. Когда тёплые пальцы дошли до последней пуговицы, и их подушечки принялись заигрывать случайными прикосновениями с чувствительной кожей пониже пупка, Минхо невольно чуть выгнулся, тут же переворачиваясь на живот, чтобы скрыть это.
— Тэмин, я тебе сказал убраться отсюда, — проворчал Минхо.
— Осталось только снять штаны.
Простонав что-то то ли о надоедливости парнишки, то ли о непередаваемости представленной картинки, Минхо титаническим усилием заставил себя подняться, схватить Тэмина за шкирку и выставить из комнаты. Закрывшись, он снова упал на кровать и блаженно прикрыл глаза, игнорируя протестующие вопли из-за двери.
Через день, когда Минхо вернулся утром и уже сам разделся и устроился на постели, кровать прогнулась, и затем его задницу оседлал Тэмин. Мягкие руки легли на голые плечи и принялись аккуратно массировать их. Не сказать, что неприятно, как раз наоборот, но…
— Что ты делаешь? — пересиливая себя, спросил Минхо.
— Массаж, — певуче сообщил Тэмин.
— Зачем?
— А тебе не нравится?
— Просто слезь с меня и дай поспать, — пробурчал Минхо.
— Я продолжу, а ты засыпай.
В этот раз наглец долго не давался, заставив Минхо вдоволь покувыркаться по кровати с собой, но результат остался прежним — закрытая дверь и недовольные писки из-за неё. Однако сон не шёл. Внезапная заинтересованность Тэмина заставила задуматься, отогнав сон. Минхо не раз перевернулся с бока на бок в попытке отогнать мысль о том, что, возможно, мальчонка слишком серьёзно погрузился в свою работу и запал на него. Как бы нелепо это не звучало, но чем больше Минхо вдумывался, тем больше убеждался, что правда лежала где-то в этой стороне. Чёртов Хичоль и его чёртова «религия». Но если уж Шивон не устоял, то куда худосочному парнишке?
Раздражённо подумав о хозяине гей-клуба и его замашках и с ужасом отогнав приятное чувство, что именно его, а не кого-нибудь из клиентов выбрал Тэмин, Минхо вздохнул — только этого ему сейчас не хватало. Решив обязательно поговорить с Хичолем при случае и как можно меньше пересекаться с Тэмином до этого, он наконец уснул.
@темы: band: super junior, band: shinee, Strong Heart - 2014
понедельник, 07 июля 2014
Автор: miksar
Бета: Mysterious O_o
Артер: Vikara
Название: Тайны прошлого
Фэндом: Running Man, Yoon Eun Hye, Super Junior, DBSK, Shinhwa
Пэйринг: ДжонКук/ЫнХэ, ДжонКук/ДжиХё, ЫнХэ/Хичоль, ЫнХэ/Ю СынХо
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, ангст, романтика, юмор
Количество слов: ~19000
Предупреждения: персонажи и повороты сюжета непривычно разнообразны xD
Running Man (беглецы, бегущие) – корейское развлекательное шоу.
Посвящение: +Aia и D-I-E, Ваши работы вдохновляли меня по мере написания этой истории. Спасибо Вам за прекрасные фики по ДБСК и Суджу Х)
Благодарности: Mysterious O_o, спасибо большое за помощь! Также благодарю артера за прекрасное оформление <3
Vikara, мне было очень приятно с тобой познакомиться и подружиться
Саммари: Ким ДжонКук - очень чувствительный балладник, красавец-мужчина, любимец женщин с кольцом на пальце. Его настоящее - это популярность и признание. Скрыв свое прошлое, он наслаждается обществом прекрасной ДжиХе, думая, что его карьере ничто не угрожает. А Ким Хичоль всего лишь претенциозный журналист, чья профессия - рушить репутацию таких, как ДжонКук. ЫнХэ не знала, в какой водоворот прошлых и новых чувств окунут ее эти очень разные и по-своему прекрасные мужчины. Она не знала также и того, что ее собственная жизнь и карьера может оказаться под угрозой. Ведь и в ее прошлом есть страницы, которые она хотела бы сжечь...
«Это кажется сном, но я прошла прослушивание! Отныне я певица – новая участница популярной группы Вaby v.o.x. Даже не верится, что такое вообще возможно. Мама похвалила меня, конечно, но перспектива того, что жить я буду в общежитии, её точно не устраивает. Здесь, кстати, довольно оживлённо: куча парней и девушек. И, между прочим, без макияжа эти айдолы не настолько красивы. Встретив кого-нибудь из них на улице, я бы точно не обратила на них внимания. Подводка и бб-крема, оказывается, могут сделать настоящие чудеса. При ближайшем рассмотрении айдолы просто невероятно тощие. Особенно ужасно это смотрится у парней, которые чуть ли не просвечивают. Рядом с ними я выгляжу слоном, не иначе. Кормят здесь преотвратно, никаких тебе мороженых, сладостей, рамёна. Поэтому эти айдолы такие худые, ведь они, судя по всему, давно забыли, как пахнет жареное или варёное мясо. Куки бы был рад такой диете, но для меня это просто ужасно!».
СуРо, менеджер популярного певца баллад – Ким ДжонКука, недовольно покачал головой, посматривая на ворох грязной, непригодной теперь одежды:
- От этого вашего шоу сплошные убытки.
- Ну, не скажи, - усмехнулся ДжонКук, держа в руках золотую плитку с эмблемой Running Man, которую он сегодня выиграл, опередив ДжиХё на какие-то считанные секунды.
По радио передавали очередной скандал, в котором был замешан айдол и звезда-актриса. В такие моменты ДжонКук всегда с облегчением вздыхал, благодаря судьбу, что не его сейчас осуждают и бросают на растерзание безликой толпе.
- У тебя вечером встреча, не забудь, - взглянул на расписание СуРо.
- Прекрасно, а до этого времени я свободен, надеюсь? – после шоу всегда хотелось только лечь спать. Беглецы знатно выматывали.
- Свободен, сейчас завезём тебя домой, а потом мне надо будет отлучиться.
ДжонКук согласно кивнул, доставая телефон и отправляя сообщение: «Не хочешь ко мне? СуРо уезжает до вечера». В принципе, он мало что скрывал от своего менеджера, но не в этом случае. СуРо устроил бы ему разнос, если бы узнал, кого он пригласил к себе. Ничего серьёзного, они даже не встречались, но скандал из этого вышел бы громкий.
Попросив Менсу притормозить у особняка, СуРо пожелал ДжонКуку хорошо отдохнуть и, проводив взглядом до самой двери, кивнул, разрешая водителю отправляться дальше.
- Ты как всегда, раньше сообщить не мог? – громким голосом спросила ДжиХё, проходя в дом.
- СуРо мне в последний момент сказал. Ты сразу со съёмок, что ли? Не успела домой заглянуть? – уточнил ДжонКук, оглядывая её с ног до головы, за что тут же получил пинок по ноге.
- Будешь бульон? – скорее для приличия поинтересовалась ДжиХё, наливая в тарелку горячую жидкость.
- Буду, куда же я денусь, - усмехнулся ДжонКук, переключая каналы телевизора.
- У меня со следующей недели съёмки, между прочим, поэтому не сможем часто видеться. Придётся тебе самому себя кормить, - развалившись рядом на диване, заметила ДжиХё.
- Фильм? Восемнадцать плюс, надеюсь?
Получив в бок локтем, ДжонКук спешно ретировался на другой конец дивана.
- Дорама новая. Кстати, тебе ЛиХёри «привет» передавала, пламенный, - ДжиХё засмеялась, смотря, как вытянулось лицо Куки.
- Ей тоже. У тебя бульон готов, - сменил он тут же тему. Действительно, микроволновка подтвердила его слова протяжным пиканьем.
- У тебя, а не у меня. Иди доставай и ешь.
- Все девушки, как девушки. Одна ты такая, - недовольно пробурчал ДжонКук, вставая и направляясь к столу.
- Какая? – оглянулась ДжиХё, недвусмысленно хватаясь за подушку.
- Прекрасная, - улыбнулся ДжонКук, не желающий снова получить в бок.
Ароматный бульон щекотал ноздри, а тихое жужжание телевизора успокаивало. Когда Куки доел и подошёл к дивану, ДжиХё уже спала, свернувшись калачиком.
Между ними ничего не было, но от этой картины на душе у него становилось так тепло. К тому же, даже несмотря на отсутствие макияжа, ДжиХё была по-настоящему красива. Каштановые волосы, длинные пушистые ресницы, аккуратный носик и чуть влажные розовые губы. Правда, для ДжонКука ДжиХё была красавицей и не выспавшаяся, с кругами под глазами. Между ними ничего не было, но будь на то его воля, она давно была бы его девушкой. И приходила в его дом не только как друг.
За окном темнело, во всех окнах домов горел свет. Заехавший за ним вечером менеджер был, как говорится, при параде. Выглаженный костюм, чёрные лакированные ботинки. Предстоящая встреча, видимо, была чрезвычайно важной. ДжонКуку тоже пришлось облачаться в лучший костюм и садиться в машину, хотя гораздо больше хотелось просто остаться дома и посмотреть трансляцию футбольного матча. ДжиХё, уехавшая незадолго до приезда СуРо, не отвечала на сообщения. И настроение ДжонКука стремительно падало. В ресторане их уже ждали в отдельной секции, ограждённой ширмами.
- Добрый вечер, - поприветствовал их пожилой мужчина, указывая рукой на приготовленные подушки на полу.
Они пили чай с какими-то сладостями и разговаривали про предстоящий концерт в Гонконге. ДжонКук умел производить хорошее впечатление. Его вид всегда внушал доверие, что приводило в восторг СуРо, которому не приходилось никого уговаривать. За исключением самого ДжонКука, чтобы тот приезжал на такие встречи. Вот и в этот раз, благодаря его присутствию, СуРо быстро договорился обо всём, даже цену смог поднять почти в полтора раза от обещанного гонорара.
После чаепития ДжонКук откланялся и свалил, пока менеджер не видел. Все цветочные в такое время, естественно, были уже закрыты, поэтому пришлось довольствоваться конфетами и шампанским из 24часового магазина. Нажав на кнопку домофона, ДжонКук принялся ждать ответа, надеясь, что хозяйка дома ещё не спит. ДжиХё подошла довольно быстро и, буркнув что-то нечленораздельное, открыла.
- Чего это ты так поздно? – спросила она, впуская ДжонКука и протирая глаза.
- Соскучился, может быть, - усмехнулся он, протягивая шампанское и конфеты.
- Пить будем? – оживилась ДжиХё. - У меня ещё соджу припасено.
- Будем, - подтвердил ДжонКук, снимая обувь и ступая в носках на ковёр. - Ты уже спала, что ли?
- А ты время вообще видел? – достав из холодильника бутылки, ДжиХё села рядом и, окинув взглядом шампанское, покачала головой. - Лучше бы закуску какую-нибудь притащил. В следующий раз его выпьем.
- Может, всё-таки шампанское? – попробовал сопротивляться ДжонКук, но ДжиХё шикнула на него и открыла соджу.
- За беглецов, - сказала она и протянула ему бутылку.
- Только одну, плакал мой здоровый образ жизни.
- Будешь знать, как врываться ко мне ночью, - усмехнулась ДжиХё, - между прочим, как тебе Сюзи?
- Она смешная и лёгкая, в отличие от некоторых.
Словив руку ДжиХё в сантиметре от своего бока, ДжонКук посмотрел ей в глаза и примиряюще улыбнулся:
- Зато ты умнее.
- Подлиза!
Только под утро ДжонКук вернулся домой и наткнулся у калитки на человека, которого не видел больше десяти лет. И не хотел бы видеть ещё столько же. Сгорбившийся парень сидел на корточках, прислонившись к входной двери и смотря себе под ноги.
- ДжонКук, наконец-то, - сказал он, когда тот подошёл ближе. - Сколько зим, сколько лет.
- Что тебе нужно?
- ЫнХэ…
Сердце ДжонКука пропустило удар:
- Что?
- Ей негде жить.
- При чём тут я?
- Тебе придётся приютить её на время, пока я не улажу все дела, - уверенно заявил парень, показывая папку с фотографиями и какими-то бумагами.
- Это было слишком давно, - холодно заметил ДжонКук.
- Но это было. Или ты хочешь, чтобы я всё рассказал репортёрам? Тебе всего лишь нужно потерпеть её несколько месяцев.
- Нет, МинХёк. Это невозможно.
- Ты же не оставишь её на улице? Наверняка, ты слышал скандал с айдолом. Хочешь попасть на первую полосу газет? Я легко могу это устроить.
- Это шантаж?
- Называй это, как хочешь.
Через несколько часов ДжонКук уехал на съёмки, оставив ключ МинХёку и стараясь не думать о последствиях своего решения. На съёмочной площадке его уже ждала ДжиХё, остальные беглецы ещё не доехали. Операторы устанавливали камеры, помогали стаффу подготовить начало съёмок и загадочно улыбались. Видимо, в гостях сегодня будут девушки.
- Ты прекрасно сегодня выглядишь! - улыбнулся ДжонКук.
- Я всегда так выгляжу, - парировала ДжиХё, поправляя юбку.
Гостями выпуска, как и думал ДжонКук, оказались девушки, на которых и обращали всё внимание беглецы, полностью игнорируя не менее красивую ДжиХё. Весь день они выполняли миссии, а под конец носились за тэгами друг друга. Из всего расписания, всяческих концертов, встреч с фанатами, шоу и записей клипов, ДжонКуку больше всего нравилось участвовать в «Running Man». И не малую роль в этом играла ДжиХё. Она вообще сильно отличалась от обычных корейских девушек, ставящих превыше всего милый образ. Боевая, в чём-то дерзкая, уверенная в себе. Она не могла не привлекать к себе внимание парней. И ДжонКук не был исключением.
Вечером, безумно уставший, он поехал домой, как только отсняли концовку. Сил не было даже проводить ДжиХё, да и сама девушка устала и вряд ли хотела иного, чем залезть в душ, а потом завалиться спать. Дома его ждала тишина и холодная постель, в которую он забрался, даже не поужинав.
Бета: Mysterious O_o
Артер: Vikara
Название: Тайны прошлого
Фэндом: Running Man, Yoon Eun Hye, Super Junior, DBSK, Shinhwa
Пэйринг: ДжонКук/ЫнХэ, ДжонКук/ДжиХё, ЫнХэ/Хичоль, ЫнХэ/Ю СынХо
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, ангст, романтика, юмор
Количество слов: ~19000
Предупреждения: персонажи и повороты сюжета непривычно разнообразны xD
Running Man (беглецы, бегущие) – корейское развлекательное шоу.
Посвящение: +Aia и D-I-E, Ваши работы вдохновляли меня по мере написания этой истории. Спасибо Вам за прекрасные фики по ДБСК и Суджу Х)
Благодарности: Mysterious O_o, спасибо большое за помощь! Также благодарю артера за прекрасное оформление <3
Vikara, мне было очень приятно с тобой познакомиться и подружиться
Саммари: Ким ДжонКук - очень чувствительный балладник, красавец-мужчина, любимец женщин с кольцом на пальце. Его настоящее - это популярность и признание. Скрыв свое прошлое, он наслаждается обществом прекрасной ДжиХе, думая, что его карьере ничто не угрожает. А Ким Хичоль всего лишь претенциозный журналист, чья профессия - рушить репутацию таких, как ДжонКук. ЫнХэ не знала, в какой водоворот прошлых и новых чувств окунут ее эти очень разные и по-своему прекрасные мужчины. Она не знала также и того, что ее собственная жизнь и карьера может оказаться под угрозой. Ведь и в ее прошлом есть страницы, которые она хотела бы сжечь...
ГЛАВА 1
1 песня
«Это кажется сном, но я прошла прослушивание! Отныне я певица – новая участница популярной группы Вaby v.o.x. Даже не верится, что такое вообще возможно. Мама похвалила меня, конечно, но перспектива того, что жить я буду в общежитии, её точно не устраивает. Здесь, кстати, довольно оживлённо: куча парней и девушек. И, между прочим, без макияжа эти айдолы не настолько красивы. Встретив кого-нибудь из них на улице, я бы точно не обратила на них внимания. Подводка и бб-крема, оказывается, могут сделать настоящие чудеса. При ближайшем рассмотрении айдолы просто невероятно тощие. Особенно ужасно это смотрится у парней, которые чуть ли не просвечивают. Рядом с ними я выгляжу слоном, не иначе. Кормят здесь преотвратно, никаких тебе мороженых, сладостей, рамёна. Поэтому эти айдолы такие худые, ведь они, судя по всему, давно забыли, как пахнет жареное или варёное мясо. Куки бы был рад такой диете, но для меня это просто ужасно!».
СуРо, менеджер популярного певца баллад – Ким ДжонКука, недовольно покачал головой, посматривая на ворох грязной, непригодной теперь одежды:
- От этого вашего шоу сплошные убытки.
- Ну, не скажи, - усмехнулся ДжонКук, держа в руках золотую плитку с эмблемой Running Man, которую он сегодня выиграл, опередив ДжиХё на какие-то считанные секунды.
По радио передавали очередной скандал, в котором был замешан айдол и звезда-актриса. В такие моменты ДжонКук всегда с облегчением вздыхал, благодаря судьбу, что не его сейчас осуждают и бросают на растерзание безликой толпе.
- У тебя вечером встреча, не забудь, - взглянул на расписание СуРо.
- Прекрасно, а до этого времени я свободен, надеюсь? – после шоу всегда хотелось только лечь спать. Беглецы знатно выматывали.
- Свободен, сейчас завезём тебя домой, а потом мне надо будет отлучиться.
ДжонКук согласно кивнул, доставая телефон и отправляя сообщение: «Не хочешь ко мне? СуРо уезжает до вечера». В принципе, он мало что скрывал от своего менеджера, но не в этом случае. СуРо устроил бы ему разнос, если бы узнал, кого он пригласил к себе. Ничего серьёзного, они даже не встречались, но скандал из этого вышел бы громкий.
Попросив Менсу притормозить у особняка, СуРо пожелал ДжонКуку хорошо отдохнуть и, проводив взглядом до самой двери, кивнул, разрешая водителю отправляться дальше.
- Ты как всегда, раньше сообщить не мог? – громким голосом спросила ДжиХё, проходя в дом.
- СуРо мне в последний момент сказал. Ты сразу со съёмок, что ли? Не успела домой заглянуть? – уточнил ДжонКук, оглядывая её с ног до головы, за что тут же получил пинок по ноге.
- Будешь бульон? – скорее для приличия поинтересовалась ДжиХё, наливая в тарелку горячую жидкость.
- Буду, куда же я денусь, - усмехнулся ДжонКук, переключая каналы телевизора.
- У меня со следующей недели съёмки, между прочим, поэтому не сможем часто видеться. Придётся тебе самому себя кормить, - развалившись рядом на диване, заметила ДжиХё.
- Фильм? Восемнадцать плюс, надеюсь?
Получив в бок локтем, ДжонКук спешно ретировался на другой конец дивана.
- Дорама новая. Кстати, тебе ЛиХёри «привет» передавала, пламенный, - ДжиХё засмеялась, смотря, как вытянулось лицо Куки.
- Ей тоже. У тебя бульон готов, - сменил он тут же тему. Действительно, микроволновка подтвердила его слова протяжным пиканьем.
- У тебя, а не у меня. Иди доставай и ешь.
- Все девушки, как девушки. Одна ты такая, - недовольно пробурчал ДжонКук, вставая и направляясь к столу.
- Какая? – оглянулась ДжиХё, недвусмысленно хватаясь за подушку.
- Прекрасная, - улыбнулся ДжонКук, не желающий снова получить в бок.
Ароматный бульон щекотал ноздри, а тихое жужжание телевизора успокаивало. Когда Куки доел и подошёл к дивану, ДжиХё уже спала, свернувшись калачиком.
Между ними ничего не было, но от этой картины на душе у него становилось так тепло. К тому же, даже несмотря на отсутствие макияжа, ДжиХё была по-настоящему красива. Каштановые волосы, длинные пушистые ресницы, аккуратный носик и чуть влажные розовые губы. Правда, для ДжонКука ДжиХё была красавицей и не выспавшаяся, с кругами под глазами. Между ними ничего не было, но будь на то его воля, она давно была бы его девушкой. И приходила в его дом не только как друг.
За окном темнело, во всех окнах домов горел свет. Заехавший за ним вечером менеджер был, как говорится, при параде. Выглаженный костюм, чёрные лакированные ботинки. Предстоящая встреча, видимо, была чрезвычайно важной. ДжонКуку тоже пришлось облачаться в лучший костюм и садиться в машину, хотя гораздо больше хотелось просто остаться дома и посмотреть трансляцию футбольного матча. ДжиХё, уехавшая незадолго до приезда СуРо, не отвечала на сообщения. И настроение ДжонКука стремительно падало. В ресторане их уже ждали в отдельной секции, ограждённой ширмами.
- Добрый вечер, - поприветствовал их пожилой мужчина, указывая рукой на приготовленные подушки на полу.
Они пили чай с какими-то сладостями и разговаривали про предстоящий концерт в Гонконге. ДжонКук умел производить хорошее впечатление. Его вид всегда внушал доверие, что приводило в восторг СуРо, которому не приходилось никого уговаривать. За исключением самого ДжонКука, чтобы тот приезжал на такие встречи. Вот и в этот раз, благодаря его присутствию, СуРо быстро договорился обо всём, даже цену смог поднять почти в полтора раза от обещанного гонорара.
После чаепития ДжонКук откланялся и свалил, пока менеджер не видел. Все цветочные в такое время, естественно, были уже закрыты, поэтому пришлось довольствоваться конфетами и шампанским из 24часового магазина. Нажав на кнопку домофона, ДжонКук принялся ждать ответа, надеясь, что хозяйка дома ещё не спит. ДжиХё подошла довольно быстро и, буркнув что-то нечленораздельное, открыла.
- Чего это ты так поздно? – спросила она, впуская ДжонКука и протирая глаза.
- Соскучился, может быть, - усмехнулся он, протягивая шампанское и конфеты.
- Пить будем? – оживилась ДжиХё. - У меня ещё соджу припасено.
- Будем, - подтвердил ДжонКук, снимая обувь и ступая в носках на ковёр. - Ты уже спала, что ли?
- А ты время вообще видел? – достав из холодильника бутылки, ДжиХё села рядом и, окинув взглядом шампанское, покачала головой. - Лучше бы закуску какую-нибудь притащил. В следующий раз его выпьем.
- Может, всё-таки шампанское? – попробовал сопротивляться ДжонКук, но ДжиХё шикнула на него и открыла соджу.
- За беглецов, - сказала она и протянула ему бутылку.
- Только одну, плакал мой здоровый образ жизни.
- Будешь знать, как врываться ко мне ночью, - усмехнулась ДжиХё, - между прочим, как тебе Сюзи?
- Она смешная и лёгкая, в отличие от некоторых.
Словив руку ДжиХё в сантиметре от своего бока, ДжонКук посмотрел ей в глаза и примиряюще улыбнулся:
- Зато ты умнее.
- Подлиза!
2 песня
Только под утро ДжонКук вернулся домой и наткнулся у калитки на человека, которого не видел больше десяти лет. И не хотел бы видеть ещё столько же. Сгорбившийся парень сидел на корточках, прислонившись к входной двери и смотря себе под ноги.
- ДжонКук, наконец-то, - сказал он, когда тот подошёл ближе. - Сколько зим, сколько лет.
- Что тебе нужно?
- ЫнХэ…
Сердце ДжонКука пропустило удар:
- Что?
- Ей негде жить.
- При чём тут я?
- Тебе придётся приютить её на время, пока я не улажу все дела, - уверенно заявил парень, показывая папку с фотографиями и какими-то бумагами.
- Это было слишком давно, - холодно заметил ДжонКук.
- Но это было. Или ты хочешь, чтобы я всё рассказал репортёрам? Тебе всего лишь нужно потерпеть её несколько месяцев.
- Нет, МинХёк. Это невозможно.
- Ты же не оставишь её на улице? Наверняка, ты слышал скандал с айдолом. Хочешь попасть на первую полосу газет? Я легко могу это устроить.
- Это шантаж?
- Называй это, как хочешь.
Через несколько часов ДжонКук уехал на съёмки, оставив ключ МинХёку и стараясь не думать о последствиях своего решения. На съёмочной площадке его уже ждала ДжиХё, остальные беглецы ещё не доехали. Операторы устанавливали камеры, помогали стаффу подготовить начало съёмок и загадочно улыбались. Видимо, в гостях сегодня будут девушки.
- Ты прекрасно сегодня выглядишь! - улыбнулся ДжонКук.
- Я всегда так выгляжу, - парировала ДжиХё, поправляя юбку.
Гостями выпуска, как и думал ДжонКук, оказались девушки, на которых и обращали всё внимание беглецы, полностью игнорируя не менее красивую ДжиХё. Весь день они выполняли миссии, а под конец носились за тэгами друг друга. Из всего расписания, всяческих концертов, встреч с фанатами, шоу и записей клипов, ДжонКуку больше всего нравилось участвовать в «Running Man». И не малую роль в этом играла ДжиХё. Она вообще сильно отличалась от обычных корейских девушек, ставящих превыше всего милый образ. Боевая, в чём-то дерзкая, уверенная в себе. Она не могла не привлекать к себе внимание парней. И ДжонКук не был исключением.
Вечером, безумно уставший, он поехал домой, как только отсняли концовку. Сил не было даже проводить ДжиХё, да и сама девушка устала и вряд ли хотела иного, чем залезть в душ, а потом завалиться спать. Дома его ждала тишина и холодная постель, в которую он забрался, даже не поужинав.
@темы: band: dong bang snin ki, band: super junior, Strong Heart - 2014, band: Running Man, band: Shinhwa, band: Yoon Eun Hye
суббота, 05 июля 2014
"На небо не смотри, прошу мы будем чувствовать себя беззащитно, если вдруг ты упорхнешь ввысь" (с) JusTaemin|| Особые умения: правильный выбор биасов
Название: Android
Автор: db BananaMilk
Артер: Kara
Фандом: SHINee, EXO, немного SNSD, f(x)
Пейринг: Чонин/Тэмин, фоном Бэкхён/Тэён
Персонажи: Чонин, Тэмин, Бэкхён, Джонхён, Ки, Джинки, Сэхун.
Жанр: AU, романтика, ангст
Рейтинг: G
Размер: 10 848 слов
Саммари: Будущее, где война - привычное развлечение стран, где всегда нужны опытные воины, которых латают и латают даже после серьезных травм. Программа "Андроид" - хорошая, но не идеальная программа по восстановлению жизни и потому у некоторых период восстановления длится очень долго. В эту "категорию" попал и Тэмин, боец спец-отряда. Два года он проводит в больнице на восстановлении, и чтобы этот период прошел лучше его возвращают домой, к Чонину, его парню, с которым они жили до операции. Сам Чонин не боец, а "Кай" - испытатель оружий.
Чонин не признает "нового" Тэмина и не желает того видеть/знать, хотя сам еще любит "прежнего", "настоящего" Тэмина.
Чтобы доказать парню, что кроме тела в нем почти ничего не изменилось, Тэмину приходится раскрыть некоторые тайны.
От автора: всех люблю, в частности Light Dragonix, Saikooo и Fancy. Kara спасибо большое за такое прекрасное оформление
Чонин нервно шаркает ногой по полу. Он пришел на 15 минут раньше, чем нужно и сидит в ожидании уже 17 с половиной минут. Бесцельно гуляя взглядом по комнате, старается ни о чем не думать и не загадывать заранее. Но все же мысли идут потоком, и самая яркая из них – ожидание долгожданной встречи и поклонение корейским технологиям. А если конкретно – то программе Android. Программа, позволяющая воссоздать человека, чуть ли не заново; программа, благодаря которой Корея стала одной из непобедимых стран; программа из-за которой живы и здоровы не только его дед, но и дед его деда, и дед прадеда. Программа, благодаря которой, он может увидеть Тэмина живым.
За дверью слышаться голоса и Чонин подскакивает со стула. Около двери, с другой стороны, люди остановились и очень тихо о чем-то переговариваются. Чонину остается лишь кусать губы от волнения и пытаться скрыть дрожь в коленках.
Дверь бесшумно открывается, и первым заходит Джинки.
Чонин хорошо знает этого человека. На вид рассеянный Ли Джинки является одним из лучших лидеров спец-отряда. Рассудительны и расчетливый, он всегда доверяет членам своего отряда и по-отцовски любит их.
- Ким Чонин, - зовет его Джинки и мягко улыбается. – Тэмин пришел. Надеюсь, мы не утомили тебя своим опозданием?
- Я ждал два года, - вырывается у Чонина. Он не может дождаться встречи с Тэмином и разговор с Джинки только отнимает у него времени, но у того статус, и Чонин не может вообще о чем либо того просить.
- Ты мог бы ждать и дольше, реабилитация заняла очень много времени и еще не окончена. Тэмин очень медленно поправляется, но мы все же решили передать его и его состояние тебе. Мы думаем, что поддержка и помощь с твоей стороны повлияет на него гораздо лучше, нежели холодное отношение медсестер и тренеров. Он вернулся ради тебя, знай это. У тебя максимум полтора года на его восстановление.
- Хорошо, - кивает Чонин и смотрит в сторону двери. Через несколько секунд, в комнату медленно заходит парень, с такими родными чертами лица. Немного дрожащей рукой он поправляет челку и поднимает глаза на Чонина, счастливо улыбнувшись.
Но Чонин словно прирос к полу.
Вот он – Тэмин, родной и любимый Тэмин, которого он ждал два года. Живой, целый и счастливый. Но нет.
Чонину страшно. Тэмин стал гораздо тоньше, его левая рука чуть длиннее правой, на запястье которой красный шрам, старательно прикрытый повязкой; один глаз светлее другого и совершенно другой взгляд. Не тот. Чужой.
- Чонин, - тихо зовет Тэмин, заметив изменения на лице парня, и делает аккуратный шаг вперед. Чонин дергается как от огня и, сделав глубокий вдох, выбегает из комнаты через другую дверь в свою квартиру. Даже голос стал немного ниже. Это не его Тэмин. Чужой. Ненастоящий.
- Ему нужно привыкнуть, - Джинки подходит к Тэмину и обнимает того за плечи. – Скоро все наладится.
Тэмин дважды кивает и отводит от лидера взгляд.
- В любом случае, времени на это нет, езжай домой, мы завезем твои вещи.
«Езжай» - сказано приукрашено, так как их квартира находится в соседнем корпусе, но оценив свои возможности и послушность ног, Тэмин вызывает флайчейр, который за 10 минут доставит Тэмина домой. Но вместо этого, Тэмин летит в парк и проводит там 3 часа, дав Чонину время успокоиться и все осознать. По крайней мере, Тэмин надеется на сознательность и ум своего парня.
За два года в Сеуле ничего не изменилось – все тот же купол, который невидимым щитом защищает город от неожиданных нападений, все те же стеклянно-каменные джунгли кольцом окружающие военную часть. Война – развлечение политиков, а большинство мирных жителей ежедневно бегают по своим делам. Мысленно Тэмин им очень завидует.
- Я вернулся, - Тэмин аккуратно заходит домой, внимательно вслушиваясь в атмосферу. Ботинки Чонина у входа, значит тот в своей комнате. – Чонин? – зовет его. Он слышит копошение в своей комнате и не спеша идёт туда (быстро он все равно не смог бы пойти). Его комната была на удивление очень чистой, видимо, Чонин эти два года ждал его возвращения в любое время и следил за его комнатой. Но сейчас его парень копошится в его вещах и складывает их в коробку.
- Что ты делаешь? – Тэмин так и остается стоять в дверях. Он чувствует, как от Чонина волнами исходит неприязнь. – Ты хочешь выкинуть мои вещи?
- Твоих вещей тут нет. Я забираю самое важное.
Тэмин хотел возмутиться, но слова «дай ему привыкнуть» отпечатались в голове и он не стал сопротивляться, даже тогда, когда Чонин забрал четки его матери. Из коридора слышится лай, на который Тэмин выглядывает и, увидев свою Еву, на секунду забывает о поведении Чонина. Собака лает и пытается вырваться из рук девушки, которая привела ее с улицы.
- Моя Ева, - Тэмин наклоняется к собачке и дает ей вылизать своё лицо. В отличие от Чонина, она сразу признает своего хозяина. Здоровой рукой Тэмин прижимает ее к себе и выпрямляется, сразу попадая в объятия Суджон.
- Я скучала, - коротко говорит она, зарываясь носом в его шею.
- Только не реви, я поломаюсь, - смеется Тэмин и обнимает девушку за талию свободной рукой.
- Дурак, ты же не из проводов и метала состоишь, - Суджон отпускает его и сразу идет на кухню, ведя Тэмина за собой. Чонин, следивший за этой сценой, быстро скрывается в комнате.
- Первые несколько месяцев Чонин ужасно себя чувствовал, - говорит Кристал, вытаскивая чашки с полок. – Истерил, кричал или наоборот мог спать сутками и молчать. Хорошо, что система не позволяла ему напиться и совершить глупостей, как это можно было сделать раньше. Джинки в ту же ночь поставил на его режим несколько запретов и снял их только недавно. Но система не может повлиять на эмоции и самого человека, ты же знаешь. И тогда я постаралась ему помочь. Он мою помощь не принял, а вот Ева не отказалась. Она всё время тащила меня в сторону запада, словно знала, что ты лежишь именно в том отделении. Я гуляю с ней до сих пор, так как она отвыкла от Чонина. Иногда она даже боится его.
- Спасибо, что помогла Чонину с Евой, - благодарит Тэмин, принимая из рук девушки чашку.
- Если честно, я не могла поступить по-другому. Новость о тебе тогда разлетелась так быстро и сильно всех подкосила. Половина нашего отряда сильно испугалась и переживали за тебя, несмотря на то, что фактически с тобой не знакомы. Джинки и Виктория тогда объединили силы, чтобы исправить многие стратегии и планы, а Тэён начала больше обращать внимания на улучшение «Android», вместо того, чтобы заниматься новыми проектами.
- Я сейчас буду думать, что я такой важный, - смеется Тэмин и чуть морщится от неприятного покалывания в уголках губ.
- Это не шутки, Тэмин. Ты отличный боец. – Суджон пытается быть серьезной, но все же с улыбкой добавляет. – Хотя, действительно, не обольщайся. Такой кипишь подняли бы из-за любого война из спец-отряда.
Чонин не может уснуть.
Он смотрит по сторонам, пытаясь отогнать воспоминания, которые роем крутятся у него в голове. Голова раскалывается, но даже снотворное ему не помогает. Он слишком отчетливо это помнит.
Вот он бежит по лабиринту одинаковых коридоров. Болят ноги, горит горло, но голова еще немного соображает. Парень заворачивает ещё два раза и, наконец, вбегает в нужную комнату. Железные стены делали ее похожей на тюрьму, хотя для Чонина это станет комнатой пыток. Посреди комнаты располагается одна единственная койка, вокруг которой стоит несколько людей, и большой аппарат рядом, который тихо гудит и иногда пищит, красной кнопочкой о чём-то оповещая.
Чонин, переведя дыхание, медленно идет к столу, пока один из стоящих людей не оборачивается.
- Чонин, тебе не нужно здесь находиться, - Ки делает к нему шаг и хватает за плечи, останавливая. Возможно, он хочет его вывести, но Чонин не поддается.
- Что случилось?
- Его поймали. Он не сказал ни слова, но мы немного опоздали, - Ки снова делает попытку вывести Чонина, но тот быстро вырывается из его рук и подбегает к столу.
На нем лежит человек, еле напоминавший Тэмина. Правая часть тела полностью обгоревшая, глаза не было. Другая часть вся я была в открытых ранах и побоях. Тугая повязка на животе не давала многим ранам раскрыться. Джинки держит кислородную маску у рта Тэмина и с трудом сохраняет осанку прямой, не показывая слабину.
- Чего вы ждёте? – спрашивает Чонин дрожащим голосом. – Где врачи? Почему они не лечат его?
- Потому что он безнадёжен, - отвечает Ки так и стоявший спиной. Он не смог сдержать слёзы, поэтому не смеет обернуться к лидеру. Чонин снова смотрит на тело. К горлу подкатывает комок истерики, а может это его завтрак. Он сам не воюет и не видел такой ужасной картины никогда. Но это его человек и от этого болит еще сильнее. На этой койке лежит именно его Тэмин, еле дыша.
- Его анализы уже в центре. Если подойдут, то его восстановят как Android.
- А если нет?
- Мы дадим ему умереть без долгих мучений, - говорит Джинки, и было заметно, как дрогнула его рука на рукояти кинжала.
- Какие его шансы? – с еле скрываемой истерикой спрашивает Чонин, наблюдая, как морщится от боли единственный глаз Тэмина.
- Не нужно загадывать заранее, - тихо отвечает Джинки, закрыв глаза. – Нужно верить, но не надеяться.
Тэмин шумно выдыхает и пытается что-то сказать. Чонин даже не может схватить его за руку, показывая, что он здесь, с ним. Не за что было хватать. Губы Тэмина бесшумно двигаются. Чонин видит как ему больно. Чувствует, как ему больно, чувствует тоже самое. И ему хотелось отдать все на этом свете, чувствовать ту же боль в десятикратном размере, только чтобы Тэмин смог от этого избавиться.
Чонин ворочается в кровати и проклинает тот день, проклинает день создания Android и чертову Тэён с ее командой ученых, которые эту программу создали. Полное восстановление человека. Новые конечности, новые органы, все это можно наращивать, пока не умрет сам мозг человека. Сохраняются нервные импульсы и память, фактически можно «создать заново здоровье». Для Чонина это всегда звучало воодушевляющее. А теперь – глупо и пугающе. Потому что в гонке за бессмертностью человека врачи, кажется, упустили самого человека.
На утро, абсолютно разбитый бессонной от воспоминаний ночью, он идет в центр на работу. По каким-то причинам сам Чонин не мог воевать, поэтому отец устроил его в центр испытания оружия. Работа не тяжелая и редкая. Все что нужно – держать себя в хорошей физической форме, раз в три месяца проходить обследования у личного доктора и редко приходить на испытания новых оружий. И, к сожалению, его рабочий день выпал именно на сегодня.
- Ты выглядишь ужасно, - констатирует Бэкхён, врач, цепляя на тело Чонина липучки с проводами.
- Я бы посмотрел на тебя, когда ты не сможешь спать всю ночь, - огрызается Чонин, пытаясь сконцентрировать хотя бы на пальцах врача, который изучает его тело, только бы не думать о Тэмине.
- Разочарую тебя Кай, врачи вообще не знают, что такое сон, - смеется Бэкхён, делая какие-то записи у себя в блокноте. – Ты ведь не понимаешь, что такое работа врача конкретно здесь. Это около тысячи накачанных мужских тел, о которых я обязан заботиться и не терять ни одной карточки с данными.
- Как Тэён-щи с тобой живет и встречается, не понимаю.
- Как я тебе уже сказал, врачи не знаю, что такое сон и отдых, - немного грустно улыбнувшись, отвечает Бэкхён. – Так что мы видимся всего-то раз в месяц или два. Я не успеваю ей за это время надоесть, - парень снова снимает с Чонина все провода и велит тому одеваться, пока сам вводит что-то в компьютер. – С прошлого испытания прошло больше полугода и не было никак изменений с тобой, так что я даю согласие на испытание тобой нового оружия, Кай.
- Хорошо, - Чонин полностью одевается и, попрощавшись с Бэкхёном, идет к Чунмёну, к главе «испытательных кроликов», который и посвящает работников во все тонкости оружия и назначает время испытания. Чонин его ненавидит.
- О, ты пришел, - Чунмен даже не отводит взгляда от компьютера. – Присаживайся. Я буду короток. У тебя неделя на раздумья. Ты, конечно, всегда обычно соглашаешься, но это стандартная процедура. Через неделю ровно, в это же время, дай согласие через карточку. Прости, у меня нет времени что-то тебе объяснять об этом оружии, прочти со своей карты. Иди.
Чонин, не сказав ни слова, выходит из кабинета и вытаскивает из кармана пищащую карточку. Пока он будет идти домой, у него будет время это прослушать.
- Речи Чунмёна все короче. После того как с высшего поста ушел Крис на него свалилась вся работа. Но, чёрт возьми, он не имеет права так с нами общаться. Я ненавижу сам разбираться в оружиях, - причитает Чонин, пытаясь приготовить ужин. Около него летает изображение головы Сэхуна.
- Да ладно тебе, Кай, разве тебе не лучше от того, что тебе не нужно сидеть в его компании около 10 минут?
- Смирись, я буду беситься на Чунмёна, чтобы он не делал. Я не называй меня Кай, я же тебя по кодовому имени не называю.
- Привычка,- отмахивается Сэхун. – О, сзади идёт Тэмин. Думаю, ты не успел с ним наговориться, так что отключаюсь. Пока.
Чонин не успел посвятить друга в его отношение к Тэмину и потому тот его так «предает» по незнанию. Несмотря на то, что Чонин хочет убить/выкинуть в окно/сдать обратно в центр нового Тэмина, он старается смириться с мыслью о том, что старого Тэмина ему все равно не вернуть. Он пытается не говорить этого вслух.
- Научился готовить, пока меня не было, - Тэмин не подходит близко к Чонину, чтобы случайно не задеть его, поэтому сразу садится за стол. – Сучжон сказала, что она частенько готовила тебе кушать.
- Сучжон здесь не жила, а готовить впрок она не умела. Пришлось научиться.
- Ты говорил с Сэхуном до этого? – Тэмин старается поддержать разговор. – Я слышал, он теперь работает там же где и ты.
- Да.
- Ты ходил с утра на работу? Тебе хотят дать оружие?
- Почему ты задаешь так много вопросов? – Чонин резко ставит перед Тэмином тарелку, заметив, что его один его глаз реагирует медленнее второго. – Моя работа тебя не касается.
Оставив Тэмина одного на кухне, Чонин выходит на улицу, чтобы нормально поговорить с Сэхуном.
- Тэмин, - Чонин подбегает к парню и хватает того за рукав и сразу тянет на себя. Тэмин смеется и пытается вырваться из рук – рядом стоит его отряд и нежиться в объятиях Чонина под их взглядами как-то неловко.
- Тэмин-Тэмин-Тэмин, - быстро говорит Чонин. – Не сопротивляйся, потому что тебе выпадает уникальный шанс увидеть моё испытание, – он тянет парня на себя, но тот почти не двигается с места и заливисто смеется.
- Чонин, да успокойся ты. Я в любом случае посмотрю ее.
- Не понял, - Чонин перестает тянуть на себя Тэмина.
- Оружие разрабатывалось для нас, - встревает в разговор Джонхён, закидывая руку на плечо Тэмина. – Так что мы по любому будем присутствовать на испытаниях. – Увидимся.
Тэмин машет Чонину рукой и уходит вместе с Джонхёном. Чонин думает, что нужно срочно придумать оружие, которое будет взглядом отрезать руки.
- Твой Чонин мило ревнует, - смеется Джонг. – Кажется, я даже отсюда чувствую флюиды его ненависти.
- А ты не подстрекай его, - кокетливо улыбается Тэмин.
- А тебе это еще и нравится. Фу-фу-фу тебя, - Джонхён тыкает младшего в живот и отбегает к лидеру.
- Как дети, честно слово, - устало, но с улыбкой вздыхает Джинки.
Когда они подходят к стеклу, Чонин уже стоит на площадке, привыкая к оружию.
- Оружие довольно большое, - замечает Ки. – И, скорее всего, тяжелое. То, что оно полностью облегает руку это плюс в атаке, но минус во время неисправностей, - Ки продолжает что-то рассказывать об оружии, читая описание, которое ему всучили инженеры, одновременно комментируя все вслух. Тэмин слышит его краем уха, но не слушает вообще. Он смотрит на оружие и на «Кая», которым во время испытаний становился Чонин. Что-то в нём становилось иное.
Первые минут пять Кая внимательно слушает, что ему говорит стоящий рядом Бэкхён и главный инженер этого оружия ДиО, и привыкает к железной руке. Затем, немного размявшись, он прицеливается и начинает стрелять по двигающимся мишеням на поле.
Тэмин ловит взглядом каждое его движение. Выверенное миллионами тренировок тело двигалось по точно указанной схеме, раскрывая весь потенциал оружия. Кай серьезен как никогда, ответственен за это успех оружия. Смотря на точные выстрелы и удары, Тэмин вздыхает. Он восхищается Чонином и его работой. Работа в тылу обычно гораздо ответственней и трудней, нежели на поле боя.
- Смотрится здорово, - шепчет он сам себе.
Стоявший рядом Джинки качает головой, но ничего не говорит своему донсену.
- Это было круто, - Тэмин налетает на Чонина как только тот возвращается домой. Чонин обнимает старшего в ответ.
- Тебе понравилось? - Шепотом спрашивает он у уха.
- Я в полном восторге. Что сказал Бэкхён?
- Он сейчас ничего не может сказать, - смеется Чонин. – Пока просто взял анализы на проверку. Но у него было много переживаний по поводу этого оружия. Он чуть не пересрался, пока смотрел за моим испытанием.
- Это все равно было здорово. У тебя потрясающая работа,- почти в губы парню шепчет Тэмин.
- Чонин меня не принимает, - коротко отвечает Тэмина на Кибомовское «как дела?»
- Вообще-то я спрашивал про конечности, но и психологом могу подработать, - Ки щупает ногу Тэмина, проверяя реакцию нервов.
- Он совсем по другому со мной разговаривает. Я думал, что я это я отвык от него, но нет. Он просто не принимает меня такого.
- Примет, куда денется, - отмахивается Ки. – Ему нужно время, чтобы привыкнуть. Он не видел своих воюющих дедов, вот там реально не на что смотреть, ничего человеческого не осталось.
- Я не давлю на него. Просто неприятно, - говорит Тэмин и молчит несколько минут. Когда Ки заканчивает с проверкой тела, он встает и начинает аккуратную тренировку.
- Думаешь, я смогу прийти в норму? – спрашивает Тэмин, держа в руках обычный пистолет. Пальцы дрожат и не хотят слушаться, из-за чего он не может прицелиться и нажать на курок.
- Все придёт со временем, - тихо, словно самому себе отвечает Ки, наблюдая за старательными попытками Тэмина выстрелить (не говоря уже о попадании в цель). Состояние Тэмина не лучшее, хотя программа нахвалена и Ки приходится только удивляться, почему из всех именно Тэмин стал тем исключением, которое будет долго восстанавливаться, о котором ранее говорила Тэён. Нервы должны были привыкнуть быстрее, чем за полгода, но новые конечности Тэмина так к нему еще и не привыкли. Несмотря на то, что программа подходила ему по анализам, тело Тэмина отвергает новые органы.
- Нам ужасно не хватает тебя в команде, - вслух говорит Кибом, но не настолько громко, чтобы Тэмин смог его услышать. Подходит к младшему, и, словно тот еще только на учениях в академии, помогает ему прицелиться и выстрелить.
- Ты теперь хотя бы со мной ужинаешь, - замечает Тэмин, смотря как Чонин садится напротив него. Тот фыркает.
- Просто хочу тебя оповестить о своих будущих планах. Мне дали новое оружие и я намерен согласиться на испытание, как и всегда.
- Вещай, - Тэмин поднимает глаза на Чонина, приготовившись слушать. Но после всей речи выдает лишь одно слово:
- Нет, - отрезает Тэмин и отворачивается к окну, потому что не может долго терпеть вечно недоверчивый взгляд Чонина.
- Ты хочешь, чтобы я отказался? – парень удивленно поднимает брови. Он десять минут рассказывал о преимуществах нового оружия и о его безопасности для тела, не для такого короткого ответа.
- Да. Это слишком опасно, - кивает Тэмин. – Да и на поле не пригодится.
- Ты не можешь этого знать.
- Могу. Я видел отчеты об оружии. И, поверь мне, тебе дурят голову, говоря только о безопасности. Как ты думаешь, почему Бэкхён так пристально следит за твоим здоровьем, если при испытании важна только физическая подготовка? На поле боя к нам после одного выстрела сразу врачи не подбегают. И если сначала тебе давали не опасные разработки, то последние модели оружия стали гораздо опаснее.
- И чем же? - Чонин усмехается, но передает чашку Тэмину. Тот берет ее и отворачивается к столешнице, наливая чай.
- Заряды сейчас более химические. И твое новое оружие при выстреле выделяет слишком много веществ, которые потом сильно скажутся на твоем здоровье. Испытатель на данный момент просто нужен для того, чтобы выявить, как долго проживет солдат, - Тэмин добавляет в чашку ложку сахара и поворачивается обратно к Чонину.
- Ты во мне сомневаешься? – спрашивает Чонин, не скрывая злости в голосе.
Тэмин хочет ответить Чонину, что дело совсем в другом, но чувствует, как рука дрожит и не повинуется сигналам мозга. Он зажмуривает глаза и чувствует, как пальцы разжимают ручку чашки и та оглушительно громко падает на пол, ломаясь, и ломая последний барьер Чонина.
Парень встает со стула и начинает собирать осколки.
- Прости, - шепчет Тэмин, опуская голову, из-за чего челка полностью закрывает глаза.
- Ничего, я знаю, что ты еще не полностью контролируешь своё тело, - со сталью в голосе отвечает Чонин, выкинув осколки в мусорку. Кинув на пол тряпку, он снова смотрит на Тэмина, который так и не поднял головы.
- Только отрежь свою дурацкую челку, - и сразу выходит из комнаты.
Чонин не умел быть равнодушным и плохо скрывал свои эмоции. Его бесит новый Тэмин. За то, что возомнил себя самым умным; за то, что решил, что может раздавать советы; за то, что стыдливо прячет глаза за челкой, как старшеклассница; за что, что разбил чашку, которую привез прежний Тэмин с Европы, в которой Чонин никогда не был. Этот новый Тэмин словно пытается разрушить все, что было связанно с прошлым.
Чонин закрывает дверь в свою комнату, не желая больше видеть этого монстра. От него только головная боль и лишние воспоминания. Лучше бы ни его, ни эту дурацкую программу не создавали. Парню просто надо побыть одному, как и эти два года. Так будет лучше. Но видимо, этот идиот будет вечно над ним издеваться. Даже зашел не постучавшись.
- Чонин, - тихо зовет Тэмин, приоткрывая дверь. – Что случилось?
- Стучаться надо, - огрызается Чонин не оборачиваясь.
- Раньше я мог заходить без стука и предупреждения, - Тэмин заходит в комнату и садится около Чонина.
- Раньше тебя здесь не было, - наконец оборачивается парень. Встретившись с обеспокоенным взглядом Тэмина, ему становится дурно. Как этот недочеловек-полуробот смеет красть эмоции Тэмина.
- Чонин, - слишком тихо шепчет Тэмин, пытаясь скрыть горечь в голосе и порываясь погладить рукой по груди парня. – Я был здесь всегда.
- Нет. Ты здесь всего неделю. И ты глубоко ошибаешься, думая, что можешь заменить настоящего Тэмина. Ты пытаешься повторить его привычки, его слова, взгляды, эмоции, но они не все не твои! Ты не Тэмин.
- Чонин, я...
- Ты не настоящий! – кричит Чонин. Ему надоело. Он редко говорил этого вслух, но неужели этот робот настолько плох, что не может понять такой просто истины. Если бы не приказ центра, он бы давно выкинул робота в окно. – Что у тебя вообще настоящего?!
У Тэмина опустились плечи. Рука, повисшая в воздухе, все-таки провела по щеке Чонина. Не говоря ни слова, Тэмин выходит из комнаты.
- Вот и правильно! – кричит вдогонку Чонин, не замечая, как по родному грустят разноцветные глаза.
- Я страшно извиняюсь, Тэмин-щи, это все моя ошибка, - быстро говорит Бэкхён, еле успевая за быстрым шагом бойца. Он держит в руках планшет, пытаясь показать Тэмину весь процесс обследования и анализов, а также результаты испытания. Его голос раздражает Тэмина, но он держит себя в руках, однако даже не вслушивается в слова врача.
- Просто нужно мвпхф, - Бэкхёна ловит сзади Джонхён, одной рукой держа за талию, а другой закрыв рот.
- Не беспокой его. Ему сейчас совсем не до причин. Он услышал результат и последствия, остальное будешь рассказывать Крису или Сухо, кто у вас там главный, - говорит Джонг и отпускает Бэкхёна. Тот сразу же разворачивается и кланяется.
- Хорошо, - не поднимая головы, он убегает в свой кабинет.
Когда в палату широким шагом входит Тэмин, все врачи испаряются, а техника гудит совсем неслышно. Парень зол и обеспокоен одновременно.
- Чонин, ты как? – он игнорирует стул и садится прямо на койку.
- Да все нормально, не беспокойся, - улыбается Чонин и берет ладонь Тэмина в свою руку. – Просто оружие немного вышло из под контроля. Палило во все стороны, да еще и с такой отдачей, что меня один раз об стенку приложило. Голова немного болит, да и херней просто надышался от этого оружия, вот и все. Не страшно. Бэкхёну досталось больше. Когда Минсок, инженер, снял с меня оружие и кинул в сторону, оно взорвалось прям около ноги Бэкхёна. Я не представляю, как тому потом еще хватило сил, нести меня до кабинета своего и обследовать.
- Оружие могло взорваться у тебя на плече и тебе бы оторвало руку.
- Но ведь этого не случилось, - Чонин пожимает плечами. – Может, я родился под счастливой звездой. И живу ради самой сияющей звезды.
- Фу, сопливый романтик, когда ты будешь умирать, начнешь сочинять стихи, - Тэмин слабо бьет парня по лбу.
- Я рад, что меня перевели на домашнее лечение, - кричит Чонин из спальни, пока Тэмин на кухне, наливает ему бульон. – Можно пофантазировать и подумать, что ты моя жена.
- Мне ударить тебя сковородкой, чтобы ты прочувствовал всю горечь такого замужества? – предлагает Тэмин, занося в комнату чашу с бульоном. – Или покормить с ложечки, чтобы ты подумал, что я твоя мамочка?
- Слушай, у меня отказали ноги, а не руки, - отвечает Чонин, моментально добавляя. – И то, ненадолго.
- Что довольно странно, учитывая, что оружие крепилось на плече, а не на бедре.
- Тебе ясно дали знать, что это не из-за самого оружия, а из-за химических испарений, которыми я успел надышаться.
- Я прослушал эту часть, - честно признает Тэмин и садится рядом с Чонином на кровать. – Я звонил Бэкхёну. Точнее, звонил ему, а говорил в итоге с Тэён.
- А с Бэкхёном что? – Чонин отрывает от еды. Он видит напряженный взгляд Тэмина.
- Заражение крови, - после небольшого молчания отвечает Тэмин. – Тэён говорила слишком быстро своими медицинскими терминами, но я уловил лишь то, что Бэкхён отказывает от операции и лечит себя сам. Уж не знаю, почему он так решил.
- Мне стоит самому позвонить Бэкхёну, – говорит Чонин.
- В первую очередь, тебе не нужно пропускать обследование, которое ты сегодня профукал, потому что проспал, - серьезно говорит Тэмин. – Его заражение говорит о том, что у тебя может быть не менее опасно.
- Я знаю-знаю, - Чонин откладывает в сторону чашу и сгребает в свои объятия Тэмина. Тот обнимает его в ответ. – Все будет нормально, Тэмин. Тебе не нужно беспокоиться, я все время буду рядом.
- Я думал, что ты свалишь после вчерашнего, - говорит Чонин, заглянув на кухню, на которой завтракает Тэмин. Тот давится от интонации Чонина и быстро запивает чаем.
- Мне некуда уходить. Тем более, это и мой дом тоже, - чувствуя настрой Чонина, Тэмин старается ему не перечить.
- Твоего здесь нет, - бросает Чонин, вытащив из холодильника бутылку сока. – Здесь только моё и Тэмина, - и выходит из комнаты. Тэмин роняет голову на руки. Он не знает, как бороться с Чонином.
Ближе к обеду Тэмин собирается на тренировку к Джинки. У него дрожат руки и ноги, но он не может пропустить эту тренировку.
Выходя из комнаты, он чувствует, как сильнее дрожит его нога и еле держит его. Мысль о том, что нужно за что-то схватиться приходит медленнее, чем подкашивается нога и теперь Тэмин лежит на полу, уткнувшись лицом в руку. Он предпринимает попытки встать, однако ноги не реагируют, вторая рука тоже. Сил одной здоровой руки хватает только на то, чтобы приподняться на локте и вытащить из сумки телефон и вызвать флайчейр. Пытаясь хоть как-то приподняться, Тэмин дважды бьет лбом и носом об пол. Ступой болью приходит горечь. Тэмин старается снова, чувствуя, как ноги наконец немного дрожат и понемногу снова слушаются его. Ева крутится у его головы и жалобно скулит, тычась носом
Он не знает, почему ему состояние становится все хуже, у него уже нет сил подняться. Тэмин роняет голову на руку и старается не думать. Он чувствует свои ноги, но словно они пустые, словно приклеены к нему и не должны двигаться.
Спустя 15 минут, когда флайчейр уже давно пищит о своем прибытии за дверью, Тэмин чувствует, как ноги покрываются гусиной кожей, а пальцы на руках двигаются по команде. Он собирает все силы и поднимается, идёт к двери, держась за стену. Завалившись на флайчейр Тэмин на 30 секунд закрывает глаза, освобождая голову от мыслей, но проверяя послушность каждой конечности. Вроде все пришло в норму, но Тэмин, все же не рискует идти пешком. И только через три минуты полета понимает, что он решил.
- Я сегодня упал посреди квартиры, - говорит Тэмин сразу после приветствия. – Конечности перестают слушать меня, причем все чаще. Даже в больнице все было лучше.
Парень надевает на себя тренировочный костюм и начинает разминаться, чувствуя, что дается это тяжелее, чем раньше.
- А как Чонин? – Джинки сидит неподалеку, подготавливая защиту на руки.
- Причём здесь он? – Тэмин не дает голосу дрогнуть, однако Джинки улавливает изменившийся взгляд. Смятение, злость и грусть в одном коктейле.
- Как мне кажется, причина отказа конечностей – нервы. Банально, но это так. С Чонином все стало хуже?
- Наши отношения с последнее время никак нельзя было назвать хорошими, - Тэмин перестает разминаться и оседает на пол. – Он не признает меня как настоящего и выгнал меня из комнаты. Его воля, он бы меня и из квартиры бы выгнал. Я не могу его переубедить.
- Думаю, время тут уже не поможет, - вздыхает Джинки и садится рядом с Тэмином.
- А может, так и есть? – выпаливает Тэмин. Джинки удивленно приподнимает бровь. – Я уже не тот. Я слышал, как по-настоящему проходит работа, какие ведутся переговоры и планы. Я узнал слишком много нового и нелицеприятного. И пусть я могу работать так дальше, но мыслю я уже по-другому. Я ведь был жив эти два года, хоть и был взаперти в палате, но время шло и я жил, и рос, и, видимо, это стало слишком большой пропастью между нами. Раньше мы мыслили как один, а сейчас ушли в разные стороны и просто не можем друг друга понять.
- Я знаю тебя как облупленного, Тэмин, - Джинки обнимает его за плечи. – Ты изменился за это время, твои мысли действительно стали другими, но внутри ты все тот же Тэмин. Все тот же характер и принципы, всё та же любовь к Чонину.
- Я рисковый, но сегодня предпочел флайчейр, вместо того, чтобы дойти самому.
- Ну, считай, что рациональное мышление, это часть взросления, - смеется Джинки. – Не нервничай, тебе вредно. И лучше не думай пока, это тоже вредно. Сначала мы потренируемся, а потом что-нибудь придумаем, обещаю.
Чонин идёт к Сэхуну под самым идиотским предлогом, который только мог выдумать – посмотреть порно, выпрошенное у Лухана. Сэхун ничего не говорит на такую просьбу, а только идёт заваривать чай с имбирем, который всегда советует Бэкхён, готовясь к словесному потоку от Чонина.
- Ты знаешь, с этим Тэмином всё не так, - говорит Чонин, прислоняясь к стенке и откидывая голову, пребольно ударяясь головой. – Абсолютно. Он не такой, каким был прежде.
- Но и ты изменился, - возражает Сэхун.
- Сэхун, ты не понимаешь, - качает головой Чонин.
- Так объясни, - Сэхун в последнее время не рискует улыбаться в присутствии Чонина, но все же губы трогает легкая улыбка, и приходится отвернуться, чтобы Чонин не заметил.
- Я до сих пор не уверен, что это Тэмин. Мы не можем знать, как именно проходит операция. Андроид может работать и не так, как нам рассказывали, мало того, нам никогда не объясняли, как именно она работает, - Чонин делает глоток из чашки, морщиться от неприятного вкуса и отставляет ее подальше. – Раньше я думал, что все это просто наращивают, воссоздают и прочее. Но что если они используют чужую плоть и пришивают ее? Приделывают как сломанную руку игрушке? – Чонина самого передергивает от собственных слов.
- По-твоему, участники программы андроид – Франкенштейны? – Сэхун садиться рядом и прижимается плечом к плечу Чонина.
- Я не знаю, что еще думать. Помнишь нашего Криса?
- Как он ушел с поста начальника, ты позволил себе вольности, я смотрю, - пытается пошутить Сэхун.
- Типа того, но суть не в этом. Его брат тоже проходил андройд, ведь так? И после этого Крис ушел. Не из-за программы ли? Может, он узнал что-то такое, из-за чего больше не смог работать.
- Не знаю.
- Понимаешь, если бы я видел у Тэмина протез или бионическую руку, я бы знал, что частично это еще мой Тэмин, - Чонин практически роняет голову на плечо Сэхуна, но потом ложиться на его колени, отвернувшись к дисплею с плохо снятой оргией. Сехун перебирает волосы Чонина и тоже смотрит на совокупляющуюся дюжину силикона и анаболиков, хотя происходящее больше напоминает бесформенное членистоногое, перевернутое на спину.
- Я даже не могу быть уверен, что хотя бы часть тела принадлежит Тэмину, которого я знал. Если бы я знал это наверняка, мне было бы легче его принять. Я не знаю, кто ходит рядом со мной. Не знаю, что ходит рядом со мной.
Сэхун выключает дисплей и чуть сжимает плечо Чонин – на большее он не способен. Но Чонин накрывает его руку своей и благодарно сжимает в ответ.
- Знаешь, - говорит Сэхун в коридоре, провожая Чонина, когда тот уже собирается выйти, но еще не открыл дверь. – Ты сомневаешься в его теле, но подумай о его душе и сердце. О чувствах Тэмина, о том, что доктора пересадить не могут. Может тогда, ты поймешь – настоящий он или нет, - Сэхун чуть сжимает собственную руку и царапает собственное сердце, но не помочь Чонину он не мог.
Чонин благодарно улыбается и одними губами шепчет спасибо.
- Чонин, мы можем поговорить? – Тэмин стучится к парню в комнату, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Он слышит, как Чонин раздраженно выдыхает и, кажется, даже слышит скрежет зубов.
- Только если быстро, - громко говорит Чонин, выпрямляясь на кровати.
- Думаю, что я все же займу у тебя чуть больше времени, - неловко улыбаясь, Тэмин садится рядом. Чонин ловит тень сомнения на лице Тэмина и думает, что привычка «жевать» нижнюю губу во время волнения передалась от настоящего Тэмина этой копии.
- Я хочу поговорить о твоей работе, - сразу начинает Тэмин. Он говорит что-то об опасностях и подслушеных разговорах, о заботе и благих намерениях, но все о чем думает Чонин – о руке Тэмина, которая так по родному гладит его, большим пальцем по тыльной стороне кисти. Маленькая надежда о возрождающемся прошлом вспыхивает, но медленно затухает, когда Чонин ловит вопросительный взгляд Тэмина. Его немного передергивает от разных глаз, но тепло на ладони перевешивает и, поддавшись мимолетному наслаждению, Чонин выдает:
- Хорошо, я откажусь.
Тэмин удивляется, но старается не подавать виду. Он и не предполагал, что у него получится с первого раза.
- Спасибо, за то, что выслушал и понял меня, - говорит он формально и выходит из комнаты.
Когда Тэмин выходит, Чонин чувствует себя лучше. Его давно преследовало чувство пустоты и одиночества, но с появлением нового Тэмина, все это перекрывалось злостью и даже неким страхом перед «машиной». Сейчас этого нет. Хоть этот Тэмин и не настоящий, с ним все же лучше, чем без него, думает Чонин, хотя раньше даже мыслить об этом себе запрещал. Он слишком сильно скучает по Тэмину.
- Я удивлен, что ты отказываешься, - честно говорит Бэкхён, сидя перед Чонином и делая глоток кофе. Под его глазами круги старательно чем-то замазанные и Чонин удивляется, почему он раньше не замечал такого уставшего Бэкхёна.
- Но я даже рад этому и не буду спрашивать причины. Нам, медикам, запрещено высказывать «подопечным» о своем отношении к оружию, но мне оно совсем не нравилось, - Чонин удивляет во второй раз за такой короткий разговор – Бэкхён никогда не говорил ему таких вещей. Впервые Чонин видит настолько расслабленного Бэкхёна без прямой осанки и без планшета в руках. И это даже странно, учитывая, сколько они вместе проработали. Чонину Бэкхён всегда казался просто улыбчивым врачом, который умеет превратить простое обследование в веселый разговор, который никогда не отказывает в помощи и старается уделять ему немало времени, как бы сам он ни был занят.
- Я пока сам не могу назвать причин, - неловко смеется Чонин. – Я некоторое время не буду работать, ладно? Мне нужно определиться с некоторыми моментами в жизни. И ты пока отдохни.
- Ты говоришь «отдохни», словно у меня без тебя работы не будет, - устало смеется Бэкхён. – И не надейся.
«Мне теперь страниц пять писать, отчитываясь, почему ты такой послушненький взял и отказался», - думает про себя медик, но виду не показывает и снова подносит к губам чашку кофе. Чашку на стол он ставит неудачно громко.
Чонин доводит Бэкхёна до его кабинета и уходит домой, отметив про себя, что надо чаще присматриваться к состоянию Бэкхёна.
- Ходил к своему врачу? - сначала доносится знакомый голос и только потом Чонин видит Джонхёна, стоящего неподалеку. – На какой день назначили испытание?
Не то чтобы Чонин не любит отряд Тэмина, но после того, как они не успели его спасти вовремя два года назад, Чонин не считал их уже такими «специалистами» в их деле, а некая неприязнь к Джонгу у него была всегда. Скорее всего, из-за ревности.
- Тебе-то какое дело?
- Эх, печаль-беда, меня уже не уважают, - театрально вздыхает Джонхён и подходит ближе. – Да расслабься ты, у тебя каждый раз такое лицо, когда ты меня видишь. Не люблю, когда меня не любят.
- Вам показалось, - исправляется Чонин и думает, как бы побыстрее сбежать. Просто развернуться и уйти ему не позволяет статус.
- Есть небольшой разговор, не пригласишь на чашечку пива? – Чонин обескуражен, но кивает и сразу же идет к квартире, даже не заботясь, идет Джонг за ним или нет.
- Ах, тут все как и несколько лет назад. Парни вы такие скучные, ничего не меняете – тянет Джонхён, осматривая каждый уголок квартиры. – Хм, хотя Тэмин вроде раньше был менее... минималистичным, - Джонхён увидел чистую комнату Тэмина в которой ничего не валялось, что было достаточно странно.
-Вы хотели о чем-то со мной поговорить, - напоминает Чонин и приглашающим жестом указывает на кухню.
- Да, я хотел поговорить о ваших с Тэмином отношениях.
- Тэмин бы никогда не послал кого-то разбираться в его отношениях.
- Так и есть, он не посылал. Но я же порядочный хён, я вижу состояние нашего макнэ и не могу допустить, чтобы это продолжалось. Ты обращал внимание на его состояние? - Джонхён принял бутылку пива, но даже не думал к ней притронуться.
Чонин задумывается, но не может вспомнить, замечал ли такое. Кажется, сегодня он уже чувствовал такой укол совести, когда увидел уставшего Бэкхёна. Джонг принимает молчание как «нет».
- Он еле ходит. Он пришел на тренировку сегодня и сдулся спустя два часа, на него это совсем не похоже. К этому времени он обычно только входит во вкус, но не сегодня.
- Я имею к этому хоть какое-то отношение?
- Просто посмотри на себя, - Джонхёну причина казалось такой же простой как и ответ на вопрос «почему новички плохо стреляют из пистолета». – На свое поведение. Ведешь себя как эгоистичная сволочь.
Чонину хочется дать по роже или хоть бы ответить словами, но нельзя.
- Мы отправили его к тебе, чтобы он смог лучше восстановится в окружении заботы и любви, а в итоге? Нервы и стресс от тебя только, Чонин. А кто-то ведь вопил о вечной любви на попойках и тихо просил вернуться живым перед каждый заданием. Изменился он или все же ты?
Не дождавшись ответа от Чонина, Джонхён уходит.
«Эгоистичная сволочь».
Спустя нескольких минут с пустой головой, Чонин наконец соглашается с этими словами. Он ведь действительно такой. Никогда не замечал уставших глаз Бэкхёна, не думал о том, что может чувствовать Тэмин.
«Но ведь это не настоящий Тэмин, какая разница, что чувствует эта машина?» - ловит себя на мысли Чонин, когда слышит тихие шаги в коридоре.
- Я вернулся, - эхом проносится по всей квартире. Чонин думает, что в этих словах слишком много родного. Он вспоминает, какой трепет вызывали у него эти слова каждый раз, когда у двери слышалось родное копошение, а Тэмин говорил очень тихо, очень устало.
- С возвращением, - отзывается он и видит как расширяются глаза Тэмина. Он впервые ему так ответил, с тех пор Тэмин вернулся из больницы. Чонин видит как пошатываясь идет Тэмин, как дрожит его рука, когда он подправляет волосы и как дергается его уголок губ перед тем как что-то сказать. А еще Тэмин часто теребит одежду и заламывает пальцы, что выдает его беспокойство.
- Кто-то приходил? – спрашивает Тэмин, замечая бутылку на столе.
Что-то подсказывает Чонину, что говорить о визите Джонга не стоит и поэтому он выпаливает первое, что приходит в голову.
- Нет, я тебе вытащил.
- Ты меня ждал? - на лице Тэмина нескрываемое удивление, и он медленно садится на стул, словно ожидая подвоха. Он подвигает к себе бутылку, подумав, что иногда можно и попробовать расслабиться, но неприрывно смотрит на Чонина.
- Ну да, жизнь то может продолжиться и без настоящего Тэмина.
Парень давится пивом, решив сделать глоток в такое не подходящее время, и вылетает из кухни в свою комнату, даже на непослушных ногах. Кажется, правая нога снова онемела, но Тэмин не замечает этого.
Чонин не сразу понимает, что сделал не так. Понимание обрушилось на него спустя минуту, и «эгоистичная сволочь» роняет голову на руки.
На высоте, на которой уже немного трудно дышать и невозможно стоять без куртки, Тэмин чувствует себя свободным. Не думая о куполе, что защищает Сеул, не думая о работе и обязанностях, он просто чувствует себя свободным как птица и наивно полагает, что если он захочет спрыгнуть – он спрыгнет с такой высоты. В его понимании – это свобода, когда ты можешь делать именно то, что тебе хочется.
Хотя вниз его скорее всего не отпустили бы руки, которые крепко держат его за талию и согревают спину. Чонин не любит стоять на таком холоде, но Тэмину нравится и он стоит ради него, стараясь как можно больше согреть и согреться.
Руки Чонина на талии – это тоже свобода, потому что это его Чонин, думает Тэмин и улыбается своим мыслям.
Завтра он отбудет на своё первое задание в качестве члена спец-отряда. То, чего он добивался и то, что немного нагоняет страху.
Тэмин чувствует как дрожит Чонин и уже хочет предложить ему вернуться домой, как Чонин спрашивает:
- Ты же вернешься? – он всегда спрашивал это перед заданиями Тэмина, но в этот раз его голос был совсем осипшим то ли от холода, т ли от страха.
- Конечно, вернусь, я всегда возвращаюсь, - Тэмин поворачивает голову и губами касается губ Чонина. Это не поцелуй, ему просто хочется согреть своего парня и убедить его в своих словах.
- Я верю тебе, знаешь? – в губы отвечает Чонин и сильнее прижимает к себе Чонина. – Я буду ждать.
- Я обязательно вернусь, - говорит Тэмин. – Ради тебя я всегда возвращаюсь. Пошли обратно домой.
Спускаясь по лестнице (так как по ней никто не ходит, а оттянуть время до сна и расставания безумно хочется), Чонин думает о том, что это не первое и не последнее задание Тэмина, но каждый раз он будет брать с него обещание, а Тэмин каждый раз сдерживать.
- Тэмин? – Чонин стучится в комнату, а потом, не дождавшись ответа, открывает дверь.
- Я должен быть благодарен, что ты меня хотя бы моим именем называешь? - Тэмин отворачивает от окна к Чонину. Судя по позе, он знал, что Чонин к нему зайдет.
- Слушай, ты только не кипятись...
- Ах, ну да, у меня же расплавятся конечности от этого, - перебивает Тэмин. Ему просто надоело чувствовать на себе взгляды Чонин и слушать его бред. – Или выпадет фальшивый глаз.
- Да как с тобой нормально разговаривать, если ты сразу же язвишь, - не остается в долгу Чонин.
- Головой думать надо, а не языком попусту чесать, - Тэмин берет со стула куртку и проходит мимо Чонина к двери. Он хочет выяснить с Чонином отношения, но не хочет с ним разговаривать сейчас. Только не сейчас. Тэмин выходит из дома в сторону тренировочного зала. Он знает, что там его Чонин никогда не найдет, так как тот не знал, где находится этот зал. Если вообще будет его искать.
Чонин опешил. Кажется, это в первый раз после возвращения, когда Тэмин на него срывается и, кажется, это первая мини-ссора, которую закатил не Чонин. Парень улыбается своим мыслям. Это глупо, но ему кажется, что именно этого ему не хватало – характера и упертости, а еще маленьких побегов от ссор.
Чонин идет туда, куда от него всегда сбегал Тэмин – на крышу. Тэмин сбегал туда, потому что там он мог ударить Чонина, не сломав ничего в квартире, и потому что за то время, пока один идет за другим, они, чаще всего, успевали остыть. Чонин всегда специально поднимался на лестнице, чтобы дать это самое время и этот день был не исключением. Но когда он оказывается наверху, его ожидает только холодный ветер и разочарование.
Вниз Чонин идет так же по лестнице. Он придумывает в голове сценарий примирения и заранее ищет слова, хоть и подозревает, что в итоге все пойдет не так. Чонин еще не уверен, его ли это Тэмин, но считает, что испытать судьбу все же стоит. В квартире уже стоит обувь Тэмина, значит тот уже дома. Чонин не пытается догадаться, где же он был, потому что тогда забудет слова, которые он хочет сказать Тэмину.
Но зайдя в комнату Тэмина, он все равно их забывает. Как и все свете, как ему показалось. Сидя на кровати, Тэмин тыкает какой-то штукой в руку и ладонь, и эта самая штука подключена к розетке. Чонин приходит в себя и морщиться, когда понимает, что рука немного дергает от каждого соприкосновения с прибором. Все это напоминает ему дурацкий старый фильм про роботов, когда люди старались сделать роботов неуязвимыми и только отключение питания могло их остановить. По закону жанра, роботы всегда выходили из строя и убивали кого-нибудь. И роботы – не люди.
- Ты себя типа подзаряжаешь? – все, что он может спросить, хотя ему хочется выкинуть машину в окно. Или самому выпрыгнуть. Тэмин вздрагивает, он не заметил, как зашел Чонин, но сделать вид что в порядке он уже не сможет. Он тяжело вздыхает и кладет прибор на кровать.
- Ты только не психуй, хорошо, - просит он, разминая руку. Та явно стала послушнее.
- Ох, ну конечно, на груду метала нельзя срываться.
- И не делай поспешных выводов, - с трудом сохраняя спокойствие просит Тэмин. – Давай мы сходим на кухню и спокойно все обсудим, попивая чаек?
Чонин кивает и идет на кухню первым. Его руки немного дрожат, но он пытается держать себя в руках, наливая чай. Когда он поворачивается к столу, Тэмин уже сидит на стуле.
- А..., - только открывает рот Чонин.
- Только никаких язвительных комментариев о металле и прочем, - раздраженно говорит Тэмин и Чонин замалкивает, потому что тон Тэмина не сулит ничего хорошего. Чонин ждет слов от Тэмина, но тот, кажется, молчит уже слишком долго, пытаясь успокоиться и не сорваться во время объяснений. Тэмин не смог даже добраться до тренировочного зала, поэтому ему пришлось быстро возвращаться обратно.
Наконец, когда Чонин уже хотел уйти, Тэмин решается начать.
- Начну с того, что я не сделан из металла. Я такой же человек из костей и плоти, у меня такие же органы и нет ничего, чего не было бы в другом человеке. Но, - Тэмин заламывает собственные пальцы. – у меня чужие конечности.
- Чёртов Франкенштейн, - вырывается у Чонина, но Тэмин делает вид, что пропустил это мимо ушей. Он сам о себе не лучшего мнения.
- Программа андройд это не наращивание чего-то нового, это присоединение настоящих человеческих конечностей от тех, кто безнадежён. И самое сложное во всем этом – соединить нервы, потому что те должны работать так, как и работали раньше. Иногда, как в моем случае, это не сразу получается, и они начинают отказывать. Поэтому иногда их нужно «тормошить», чтобы они нормально функционировали. Именно этим я и занимался, - Тэмину хочется продолжить свой рассказ, но он видит пустой взгляд Чонина (и где-то в глубине его глаз даже плещется страх), поэтому замолкает.
- Я очень надеюсь, что ты меня понял, - только добавляет он, перед тем как выйти из-за стола и уйти. На улице, а на крыше тем более, хоть и холодно, но он готов там стоять до тех пор, пока за ним не придет Чонин (на что он надеется) или пока у него не отморозиться рука.
Но Чонин не приходит. Ни через час, ни через два, ни на третьем часу ожидания, когда Тэмин уже не чувствует носа от холода, Чонин так и не приходит. Тэмин шмыгает носом и ругает себя за пустые надежды, сердце сжимается от неприятного чувства внутреннего холода, и холодный ветер тут не причем. Взлохматив волосы рукой, чтобы немного прийти в себя, Тэмин находит силы вернуться домой.
Дома Чонин уже сопит в две дырочки, или притворяется, судя по неровному дыханию, но Тэмин благодарен тому хотя бы за то, что тот не выкинул его вещи в окно, или не выставил в коридор. Хотя...
- Моих же вещей тут нет, - горько усмехается Тэмин и идёт к себе в комнату. Рука и нога после ударов током стали работать гораздо лучше, как свои собственные, поэтому завтра же с утра Тэмин вернутся к обычному режиму тренировок, чтобы реже видеть с Чонином. Иначе, он его просто изобьет.
Автор: db BananaMilk
Артер: Kara
Фандом: SHINee, EXO, немного SNSD, f(x)
Пейринг: Чонин/Тэмин, фоном Бэкхён/Тэён
Персонажи: Чонин, Тэмин, Бэкхён, Джонхён, Ки, Джинки, Сэхун.
Жанр: AU, романтика, ангст
Рейтинг: G
Размер: 10 848 слов
Саммари: Будущее, где война - привычное развлечение стран, где всегда нужны опытные воины, которых латают и латают даже после серьезных травм. Программа "Андроид" - хорошая, но не идеальная программа по восстановлению жизни и потому у некоторых период восстановления длится очень долго. В эту "категорию" попал и Тэмин, боец спец-отряда. Два года он проводит в больнице на восстановлении, и чтобы этот период прошел лучше его возвращают домой, к Чонину, его парню, с которым они жили до операции. Сам Чонин не боец, а "Кай" - испытатель оружий.
Чонин не признает "нового" Тэмина и не желает того видеть/знать, хотя сам еще любит "прежнего", "настоящего" Тэмина.
Чтобы доказать парню, что кроме тела в нем почти ничего не изменилось, Тэмину приходится раскрыть некоторые тайны.
От автора: всех люблю, в частности Light Dragonix, Saikooo и Fancy. Kara спасибо большое за такое прекрасное оформление
Чонин нервно шаркает ногой по полу. Он пришел на 15 минут раньше, чем нужно и сидит в ожидании уже 17 с половиной минут. Бесцельно гуляя взглядом по комнате, старается ни о чем не думать и не загадывать заранее. Но все же мысли идут потоком, и самая яркая из них – ожидание долгожданной встречи и поклонение корейским технологиям. А если конкретно – то программе Android. Программа, позволяющая воссоздать человека, чуть ли не заново; программа, благодаря которой Корея стала одной из непобедимых стран; программа из-за которой живы и здоровы не только его дед, но и дед его деда, и дед прадеда. Программа, благодаря которой, он может увидеть Тэмина живым.
За дверью слышаться голоса и Чонин подскакивает со стула. Около двери, с другой стороны, люди остановились и очень тихо о чем-то переговариваются. Чонину остается лишь кусать губы от волнения и пытаться скрыть дрожь в коленках.
Дверь бесшумно открывается, и первым заходит Джинки.
Чонин хорошо знает этого человека. На вид рассеянный Ли Джинки является одним из лучших лидеров спец-отряда. Рассудительны и расчетливый, он всегда доверяет членам своего отряда и по-отцовски любит их.
- Ким Чонин, - зовет его Джинки и мягко улыбается. – Тэмин пришел. Надеюсь, мы не утомили тебя своим опозданием?
- Я ждал два года, - вырывается у Чонина. Он не может дождаться встречи с Тэмином и разговор с Джинки только отнимает у него времени, но у того статус, и Чонин не может вообще о чем либо того просить.
- Ты мог бы ждать и дольше, реабилитация заняла очень много времени и еще не окончена. Тэмин очень медленно поправляется, но мы все же решили передать его и его состояние тебе. Мы думаем, что поддержка и помощь с твоей стороны повлияет на него гораздо лучше, нежели холодное отношение медсестер и тренеров. Он вернулся ради тебя, знай это. У тебя максимум полтора года на его восстановление.
- Хорошо, - кивает Чонин и смотрит в сторону двери. Через несколько секунд, в комнату медленно заходит парень, с такими родными чертами лица. Немного дрожащей рукой он поправляет челку и поднимает глаза на Чонина, счастливо улыбнувшись.
Но Чонин словно прирос к полу.
Вот он – Тэмин, родной и любимый Тэмин, которого он ждал два года. Живой, целый и счастливый. Но нет.
Чонину страшно. Тэмин стал гораздо тоньше, его левая рука чуть длиннее правой, на запястье которой красный шрам, старательно прикрытый повязкой; один глаз светлее другого и совершенно другой взгляд. Не тот. Чужой.
- Чонин, - тихо зовет Тэмин, заметив изменения на лице парня, и делает аккуратный шаг вперед. Чонин дергается как от огня и, сделав глубокий вдох, выбегает из комнаты через другую дверь в свою квартиру. Даже голос стал немного ниже. Это не его Тэмин. Чужой. Ненастоящий.
- Ему нужно привыкнуть, - Джинки подходит к Тэмину и обнимает того за плечи. – Скоро все наладится.
Тэмин дважды кивает и отводит от лидера взгляд.
- В любом случае, времени на это нет, езжай домой, мы завезем твои вещи.
«Езжай» - сказано приукрашено, так как их квартира находится в соседнем корпусе, но оценив свои возможности и послушность ног, Тэмин вызывает флайчейр, который за 10 минут доставит Тэмина домой. Но вместо этого, Тэмин летит в парк и проводит там 3 часа, дав Чонину время успокоиться и все осознать. По крайней мере, Тэмин надеется на сознательность и ум своего парня.
За два года в Сеуле ничего не изменилось – все тот же купол, который невидимым щитом защищает город от неожиданных нападений, все те же стеклянно-каменные джунгли кольцом окружающие военную часть. Война – развлечение политиков, а большинство мирных жителей ежедневно бегают по своим делам. Мысленно Тэмин им очень завидует.
- Я вернулся, - Тэмин аккуратно заходит домой, внимательно вслушиваясь в атмосферу. Ботинки Чонина у входа, значит тот в своей комнате. – Чонин? – зовет его. Он слышит копошение в своей комнате и не спеша идёт туда (быстро он все равно не смог бы пойти). Его комната была на удивление очень чистой, видимо, Чонин эти два года ждал его возвращения в любое время и следил за его комнатой. Но сейчас его парень копошится в его вещах и складывает их в коробку.
- Что ты делаешь? – Тэмин так и остается стоять в дверях. Он чувствует, как от Чонина волнами исходит неприязнь. – Ты хочешь выкинуть мои вещи?
- Твоих вещей тут нет. Я забираю самое важное.
Тэмин хотел возмутиться, но слова «дай ему привыкнуть» отпечатались в голове и он не стал сопротивляться, даже тогда, когда Чонин забрал четки его матери. Из коридора слышится лай, на который Тэмин выглядывает и, увидев свою Еву, на секунду забывает о поведении Чонина. Собака лает и пытается вырваться из рук девушки, которая привела ее с улицы.
- Моя Ева, - Тэмин наклоняется к собачке и дает ей вылизать своё лицо. В отличие от Чонина, она сразу признает своего хозяина. Здоровой рукой Тэмин прижимает ее к себе и выпрямляется, сразу попадая в объятия Суджон.
- Я скучала, - коротко говорит она, зарываясь носом в его шею.
- Только не реви, я поломаюсь, - смеется Тэмин и обнимает девушку за талию свободной рукой.
- Дурак, ты же не из проводов и метала состоишь, - Суджон отпускает его и сразу идет на кухню, ведя Тэмина за собой. Чонин, следивший за этой сценой, быстро скрывается в комнате.
- Первые несколько месяцев Чонин ужасно себя чувствовал, - говорит Кристал, вытаскивая чашки с полок. – Истерил, кричал или наоборот мог спать сутками и молчать. Хорошо, что система не позволяла ему напиться и совершить глупостей, как это можно было сделать раньше. Джинки в ту же ночь поставил на его режим несколько запретов и снял их только недавно. Но система не может повлиять на эмоции и самого человека, ты же знаешь. И тогда я постаралась ему помочь. Он мою помощь не принял, а вот Ева не отказалась. Она всё время тащила меня в сторону запада, словно знала, что ты лежишь именно в том отделении. Я гуляю с ней до сих пор, так как она отвыкла от Чонина. Иногда она даже боится его.
- Спасибо, что помогла Чонину с Евой, - благодарит Тэмин, принимая из рук девушки чашку.
- Если честно, я не могла поступить по-другому. Новость о тебе тогда разлетелась так быстро и сильно всех подкосила. Половина нашего отряда сильно испугалась и переживали за тебя, несмотря на то, что фактически с тобой не знакомы. Джинки и Виктория тогда объединили силы, чтобы исправить многие стратегии и планы, а Тэён начала больше обращать внимания на улучшение «Android», вместо того, чтобы заниматься новыми проектами.
- Я сейчас буду думать, что я такой важный, - смеется Тэмин и чуть морщится от неприятного покалывания в уголках губ.
- Это не шутки, Тэмин. Ты отличный боец. – Суджон пытается быть серьезной, но все же с улыбкой добавляет. – Хотя, действительно, не обольщайся. Такой кипишь подняли бы из-за любого война из спец-отряда.
Чонин не может уснуть.
Он смотрит по сторонам, пытаясь отогнать воспоминания, которые роем крутятся у него в голове. Голова раскалывается, но даже снотворное ему не помогает. Он слишком отчетливо это помнит.
Вот он бежит по лабиринту одинаковых коридоров. Болят ноги, горит горло, но голова еще немного соображает. Парень заворачивает ещё два раза и, наконец, вбегает в нужную комнату. Железные стены делали ее похожей на тюрьму, хотя для Чонина это станет комнатой пыток. Посреди комнаты располагается одна единственная койка, вокруг которой стоит несколько людей, и большой аппарат рядом, который тихо гудит и иногда пищит, красной кнопочкой о чём-то оповещая.
Чонин, переведя дыхание, медленно идет к столу, пока один из стоящих людей не оборачивается.
- Чонин, тебе не нужно здесь находиться, - Ки делает к нему шаг и хватает за плечи, останавливая. Возможно, он хочет его вывести, но Чонин не поддается.
- Что случилось?
- Его поймали. Он не сказал ни слова, но мы немного опоздали, - Ки снова делает попытку вывести Чонина, но тот быстро вырывается из его рук и подбегает к столу.
На нем лежит человек, еле напоминавший Тэмина. Правая часть тела полностью обгоревшая, глаза не было. Другая часть вся я была в открытых ранах и побоях. Тугая повязка на животе не давала многим ранам раскрыться. Джинки держит кислородную маску у рта Тэмина и с трудом сохраняет осанку прямой, не показывая слабину.
- Чего вы ждёте? – спрашивает Чонин дрожащим голосом. – Где врачи? Почему они не лечат его?
- Потому что он безнадёжен, - отвечает Ки так и стоявший спиной. Он не смог сдержать слёзы, поэтому не смеет обернуться к лидеру. Чонин снова смотрит на тело. К горлу подкатывает комок истерики, а может это его завтрак. Он сам не воюет и не видел такой ужасной картины никогда. Но это его человек и от этого болит еще сильнее. На этой койке лежит именно его Тэмин, еле дыша.
- Его анализы уже в центре. Если подойдут, то его восстановят как Android.
- А если нет?
- Мы дадим ему умереть без долгих мучений, - говорит Джинки, и было заметно, как дрогнула его рука на рукояти кинжала.
- Какие его шансы? – с еле скрываемой истерикой спрашивает Чонин, наблюдая, как морщится от боли единственный глаз Тэмина.
- Не нужно загадывать заранее, - тихо отвечает Джинки, закрыв глаза. – Нужно верить, но не надеяться.
Тэмин шумно выдыхает и пытается что-то сказать. Чонин даже не может схватить его за руку, показывая, что он здесь, с ним. Не за что было хватать. Губы Тэмина бесшумно двигаются. Чонин видит как ему больно. Чувствует, как ему больно, чувствует тоже самое. И ему хотелось отдать все на этом свете, чувствовать ту же боль в десятикратном размере, только чтобы Тэмин смог от этого избавиться.
Чонин ворочается в кровати и проклинает тот день, проклинает день создания Android и чертову Тэён с ее командой ученых, которые эту программу создали. Полное восстановление человека. Новые конечности, новые органы, все это можно наращивать, пока не умрет сам мозг человека. Сохраняются нервные импульсы и память, фактически можно «создать заново здоровье». Для Чонина это всегда звучало воодушевляющее. А теперь – глупо и пугающе. Потому что в гонке за бессмертностью человека врачи, кажется, упустили самого человека.
На утро, абсолютно разбитый бессонной от воспоминаний ночью, он идет в центр на работу. По каким-то причинам сам Чонин не мог воевать, поэтому отец устроил его в центр испытания оружия. Работа не тяжелая и редкая. Все что нужно – держать себя в хорошей физической форме, раз в три месяца проходить обследования у личного доктора и редко приходить на испытания новых оружий. И, к сожалению, его рабочий день выпал именно на сегодня.
- Ты выглядишь ужасно, - констатирует Бэкхён, врач, цепляя на тело Чонина липучки с проводами.
- Я бы посмотрел на тебя, когда ты не сможешь спать всю ночь, - огрызается Чонин, пытаясь сконцентрировать хотя бы на пальцах врача, который изучает его тело, только бы не думать о Тэмине.
- Разочарую тебя Кай, врачи вообще не знают, что такое сон, - смеется Бэкхён, делая какие-то записи у себя в блокноте. – Ты ведь не понимаешь, что такое работа врача конкретно здесь. Это около тысячи накачанных мужских тел, о которых я обязан заботиться и не терять ни одной карточки с данными.
- Как Тэён-щи с тобой живет и встречается, не понимаю.
- Как я тебе уже сказал, врачи не знаю, что такое сон и отдых, - немного грустно улыбнувшись, отвечает Бэкхён. – Так что мы видимся всего-то раз в месяц или два. Я не успеваю ей за это время надоесть, - парень снова снимает с Чонина все провода и велит тому одеваться, пока сам вводит что-то в компьютер. – С прошлого испытания прошло больше полугода и не было никак изменений с тобой, так что я даю согласие на испытание тобой нового оружия, Кай.
- Хорошо, - Чонин полностью одевается и, попрощавшись с Бэкхёном, идет к Чунмёну, к главе «испытательных кроликов», который и посвящает работников во все тонкости оружия и назначает время испытания. Чонин его ненавидит.
- О, ты пришел, - Чунмен даже не отводит взгляда от компьютера. – Присаживайся. Я буду короток. У тебя неделя на раздумья. Ты, конечно, всегда обычно соглашаешься, но это стандартная процедура. Через неделю ровно, в это же время, дай согласие через карточку. Прости, у меня нет времени что-то тебе объяснять об этом оружии, прочти со своей карты. Иди.
Чонин, не сказав ни слова, выходит из кабинета и вытаскивает из кармана пищащую карточку. Пока он будет идти домой, у него будет время это прослушать.
- Речи Чунмёна все короче. После того как с высшего поста ушел Крис на него свалилась вся работа. Но, чёрт возьми, он не имеет права так с нами общаться. Я ненавижу сам разбираться в оружиях, - причитает Чонин, пытаясь приготовить ужин. Около него летает изображение головы Сэхуна.
- Да ладно тебе, Кай, разве тебе не лучше от того, что тебе не нужно сидеть в его компании около 10 минут?
- Смирись, я буду беситься на Чунмёна, чтобы он не делал. Я не называй меня Кай, я же тебя по кодовому имени не называю.
- Привычка,- отмахивается Сэхун. – О, сзади идёт Тэмин. Думаю, ты не успел с ним наговориться, так что отключаюсь. Пока.
Чонин не успел посвятить друга в его отношение к Тэмину и потому тот его так «предает» по незнанию. Несмотря на то, что Чонин хочет убить/выкинуть в окно/сдать обратно в центр нового Тэмина, он старается смириться с мыслью о том, что старого Тэмина ему все равно не вернуть. Он пытается не говорить этого вслух.
- Научился готовить, пока меня не было, - Тэмин не подходит близко к Чонину, чтобы случайно не задеть его, поэтому сразу садится за стол. – Сучжон сказала, что она частенько готовила тебе кушать.
- Сучжон здесь не жила, а готовить впрок она не умела. Пришлось научиться.
- Ты говорил с Сэхуном до этого? – Тэмин старается поддержать разговор. – Я слышал, он теперь работает там же где и ты.
- Да.
- Ты ходил с утра на работу? Тебе хотят дать оружие?
- Почему ты задаешь так много вопросов? – Чонин резко ставит перед Тэмином тарелку, заметив, что его один его глаз реагирует медленнее второго. – Моя работа тебя не касается.
Оставив Тэмина одного на кухне, Чонин выходит на улицу, чтобы нормально поговорить с Сэхуном.
- Тэмин, - Чонин подбегает к парню и хватает того за рукав и сразу тянет на себя. Тэмин смеется и пытается вырваться из рук – рядом стоит его отряд и нежиться в объятиях Чонина под их взглядами как-то неловко.
- Тэмин-Тэмин-Тэмин, - быстро говорит Чонин. – Не сопротивляйся, потому что тебе выпадает уникальный шанс увидеть моё испытание, – он тянет парня на себя, но тот почти не двигается с места и заливисто смеется.
- Чонин, да успокойся ты. Я в любом случае посмотрю ее.
- Не понял, - Чонин перестает тянуть на себя Тэмина.
- Оружие разрабатывалось для нас, - встревает в разговор Джонхён, закидывая руку на плечо Тэмина. – Так что мы по любому будем присутствовать на испытаниях. – Увидимся.
Тэмин машет Чонину рукой и уходит вместе с Джонхёном. Чонин думает, что нужно срочно придумать оружие, которое будет взглядом отрезать руки.
- Твой Чонин мило ревнует, - смеется Джонг. – Кажется, я даже отсюда чувствую флюиды его ненависти.
- А ты не подстрекай его, - кокетливо улыбается Тэмин.
- А тебе это еще и нравится. Фу-фу-фу тебя, - Джонхён тыкает младшего в живот и отбегает к лидеру.
- Как дети, честно слово, - устало, но с улыбкой вздыхает Джинки.
Когда они подходят к стеклу, Чонин уже стоит на площадке, привыкая к оружию.
- Оружие довольно большое, - замечает Ки. – И, скорее всего, тяжелое. То, что оно полностью облегает руку это плюс в атаке, но минус во время неисправностей, - Ки продолжает что-то рассказывать об оружии, читая описание, которое ему всучили инженеры, одновременно комментируя все вслух. Тэмин слышит его краем уха, но не слушает вообще. Он смотрит на оружие и на «Кая», которым во время испытаний становился Чонин. Что-то в нём становилось иное.
Первые минут пять Кая внимательно слушает, что ему говорит стоящий рядом Бэкхён и главный инженер этого оружия ДиО, и привыкает к железной руке. Затем, немного размявшись, он прицеливается и начинает стрелять по двигающимся мишеням на поле.
Тэмин ловит взглядом каждое его движение. Выверенное миллионами тренировок тело двигалось по точно указанной схеме, раскрывая весь потенциал оружия. Кай серьезен как никогда, ответственен за это успех оружия. Смотря на точные выстрелы и удары, Тэмин вздыхает. Он восхищается Чонином и его работой. Работа в тылу обычно гораздо ответственней и трудней, нежели на поле боя.
- Смотрится здорово, - шепчет он сам себе.
Стоявший рядом Джинки качает головой, но ничего не говорит своему донсену.
- Это было круто, - Тэмин налетает на Чонина как только тот возвращается домой. Чонин обнимает старшего в ответ.
- Тебе понравилось? - Шепотом спрашивает он у уха.
- Я в полном восторге. Что сказал Бэкхён?
- Он сейчас ничего не может сказать, - смеется Чонин. – Пока просто взял анализы на проверку. Но у него было много переживаний по поводу этого оружия. Он чуть не пересрался, пока смотрел за моим испытанием.
- Это все равно было здорово. У тебя потрясающая работа,- почти в губы парню шепчет Тэмин.
- Чонин меня не принимает, - коротко отвечает Тэмина на Кибомовское «как дела?»
- Вообще-то я спрашивал про конечности, но и психологом могу подработать, - Ки щупает ногу Тэмина, проверяя реакцию нервов.
- Он совсем по другому со мной разговаривает. Я думал, что я это я отвык от него, но нет. Он просто не принимает меня такого.
- Примет, куда денется, - отмахивается Ки. – Ему нужно время, чтобы привыкнуть. Он не видел своих воюющих дедов, вот там реально не на что смотреть, ничего человеческого не осталось.
- Я не давлю на него. Просто неприятно, - говорит Тэмин и молчит несколько минут. Когда Ки заканчивает с проверкой тела, он встает и начинает аккуратную тренировку.
- Думаешь, я смогу прийти в норму? – спрашивает Тэмин, держа в руках обычный пистолет. Пальцы дрожат и не хотят слушаться, из-за чего он не может прицелиться и нажать на курок.
- Все придёт со временем, - тихо, словно самому себе отвечает Ки, наблюдая за старательными попытками Тэмина выстрелить (не говоря уже о попадании в цель). Состояние Тэмина не лучшее, хотя программа нахвалена и Ки приходится только удивляться, почему из всех именно Тэмин стал тем исключением, которое будет долго восстанавливаться, о котором ранее говорила Тэён. Нервы должны были привыкнуть быстрее, чем за полгода, но новые конечности Тэмина так к нему еще и не привыкли. Несмотря на то, что программа подходила ему по анализам, тело Тэмина отвергает новые органы.
- Нам ужасно не хватает тебя в команде, - вслух говорит Кибом, но не настолько громко, чтобы Тэмин смог его услышать. Подходит к младшему, и, словно тот еще только на учениях в академии, помогает ему прицелиться и выстрелить.
- Ты теперь хотя бы со мной ужинаешь, - замечает Тэмин, смотря как Чонин садится напротив него. Тот фыркает.
- Просто хочу тебя оповестить о своих будущих планах. Мне дали новое оружие и я намерен согласиться на испытание, как и всегда.
- Вещай, - Тэмин поднимает глаза на Чонина, приготовившись слушать. Но после всей речи выдает лишь одно слово:
- Нет, - отрезает Тэмин и отворачивается к окну, потому что не может долго терпеть вечно недоверчивый взгляд Чонина.
- Ты хочешь, чтобы я отказался? – парень удивленно поднимает брови. Он десять минут рассказывал о преимуществах нового оружия и о его безопасности для тела, не для такого короткого ответа.
- Да. Это слишком опасно, - кивает Тэмин. – Да и на поле не пригодится.
- Ты не можешь этого знать.
- Могу. Я видел отчеты об оружии. И, поверь мне, тебе дурят голову, говоря только о безопасности. Как ты думаешь, почему Бэкхён так пристально следит за твоим здоровьем, если при испытании важна только физическая подготовка? На поле боя к нам после одного выстрела сразу врачи не подбегают. И если сначала тебе давали не опасные разработки, то последние модели оружия стали гораздо опаснее.
- И чем же? - Чонин усмехается, но передает чашку Тэмину. Тот берет ее и отворачивается к столешнице, наливая чай.
- Заряды сейчас более химические. И твое новое оружие при выстреле выделяет слишком много веществ, которые потом сильно скажутся на твоем здоровье. Испытатель на данный момент просто нужен для того, чтобы выявить, как долго проживет солдат, - Тэмин добавляет в чашку ложку сахара и поворачивается обратно к Чонину.
- Ты во мне сомневаешься? – спрашивает Чонин, не скрывая злости в голосе.
Тэмин хочет ответить Чонину, что дело совсем в другом, но чувствует, как рука дрожит и не повинуется сигналам мозга. Он зажмуривает глаза и чувствует, как пальцы разжимают ручку чашки и та оглушительно громко падает на пол, ломаясь, и ломая последний барьер Чонина.
Парень встает со стула и начинает собирать осколки.
- Прости, - шепчет Тэмин, опуская голову, из-за чего челка полностью закрывает глаза.
- Ничего, я знаю, что ты еще не полностью контролируешь своё тело, - со сталью в голосе отвечает Чонин, выкинув осколки в мусорку. Кинув на пол тряпку, он снова смотрит на Тэмина, который так и не поднял головы.
- Только отрежь свою дурацкую челку, - и сразу выходит из комнаты.
Чонин не умел быть равнодушным и плохо скрывал свои эмоции. Его бесит новый Тэмин. За то, что возомнил себя самым умным; за то, что решил, что может раздавать советы; за то, что стыдливо прячет глаза за челкой, как старшеклассница; за что, что разбил чашку, которую привез прежний Тэмин с Европы, в которой Чонин никогда не был. Этот новый Тэмин словно пытается разрушить все, что было связанно с прошлым.
Чонин закрывает дверь в свою комнату, не желая больше видеть этого монстра. От него только головная боль и лишние воспоминания. Лучше бы ни его, ни эту дурацкую программу не создавали. Парню просто надо побыть одному, как и эти два года. Так будет лучше. Но видимо, этот идиот будет вечно над ним издеваться. Даже зашел не постучавшись.
- Чонин, - тихо зовет Тэмин, приоткрывая дверь. – Что случилось?
- Стучаться надо, - огрызается Чонин не оборачиваясь.
- Раньше я мог заходить без стука и предупреждения, - Тэмин заходит в комнату и садится около Чонина.
- Раньше тебя здесь не было, - наконец оборачивается парень. Встретившись с обеспокоенным взглядом Тэмина, ему становится дурно. Как этот недочеловек-полуробот смеет красть эмоции Тэмина.
- Чонин, - слишком тихо шепчет Тэмин, пытаясь скрыть горечь в голосе и порываясь погладить рукой по груди парня. – Я был здесь всегда.
- Нет. Ты здесь всего неделю. И ты глубоко ошибаешься, думая, что можешь заменить настоящего Тэмина. Ты пытаешься повторить его привычки, его слова, взгляды, эмоции, но они не все не твои! Ты не Тэмин.
- Чонин, я...
- Ты не настоящий! – кричит Чонин. Ему надоело. Он редко говорил этого вслух, но неужели этот робот настолько плох, что не может понять такой просто истины. Если бы не приказ центра, он бы давно выкинул робота в окно. – Что у тебя вообще настоящего?!
У Тэмина опустились плечи. Рука, повисшая в воздухе, все-таки провела по щеке Чонина. Не говоря ни слова, Тэмин выходит из комнаты.
- Вот и правильно! – кричит вдогонку Чонин, не замечая, как по родному грустят разноцветные глаза.
- Я страшно извиняюсь, Тэмин-щи, это все моя ошибка, - быстро говорит Бэкхён, еле успевая за быстрым шагом бойца. Он держит в руках планшет, пытаясь показать Тэмину весь процесс обследования и анализов, а также результаты испытания. Его голос раздражает Тэмина, но он держит себя в руках, однако даже не вслушивается в слова врача.
- Просто нужно мвпхф, - Бэкхёна ловит сзади Джонхён, одной рукой держа за талию, а другой закрыв рот.
- Не беспокой его. Ему сейчас совсем не до причин. Он услышал результат и последствия, остальное будешь рассказывать Крису или Сухо, кто у вас там главный, - говорит Джонг и отпускает Бэкхёна. Тот сразу же разворачивается и кланяется.
- Хорошо, - не поднимая головы, он убегает в свой кабинет.
Когда в палату широким шагом входит Тэмин, все врачи испаряются, а техника гудит совсем неслышно. Парень зол и обеспокоен одновременно.
- Чонин, ты как? – он игнорирует стул и садится прямо на койку.
- Да все нормально, не беспокойся, - улыбается Чонин и берет ладонь Тэмина в свою руку. – Просто оружие немного вышло из под контроля. Палило во все стороны, да еще и с такой отдачей, что меня один раз об стенку приложило. Голова немного болит, да и херней просто надышался от этого оружия, вот и все. Не страшно. Бэкхёну досталось больше. Когда Минсок, инженер, снял с меня оружие и кинул в сторону, оно взорвалось прям около ноги Бэкхёна. Я не представляю, как тому потом еще хватило сил, нести меня до кабинета своего и обследовать.
- Оружие могло взорваться у тебя на плече и тебе бы оторвало руку.
- Но ведь этого не случилось, - Чонин пожимает плечами. – Может, я родился под счастливой звездой. И живу ради самой сияющей звезды.
- Фу, сопливый романтик, когда ты будешь умирать, начнешь сочинять стихи, - Тэмин слабо бьет парня по лбу.
- Я рад, что меня перевели на домашнее лечение, - кричит Чонин из спальни, пока Тэмин на кухне, наливает ему бульон. – Можно пофантазировать и подумать, что ты моя жена.
- Мне ударить тебя сковородкой, чтобы ты прочувствовал всю горечь такого замужества? – предлагает Тэмин, занося в комнату чашу с бульоном. – Или покормить с ложечки, чтобы ты подумал, что я твоя мамочка?
- Слушай, у меня отказали ноги, а не руки, - отвечает Чонин, моментально добавляя. – И то, ненадолго.
- Что довольно странно, учитывая, что оружие крепилось на плече, а не на бедре.
- Тебе ясно дали знать, что это не из-за самого оружия, а из-за химических испарений, которыми я успел надышаться.
- Я прослушал эту часть, - честно признает Тэмин и садится рядом с Чонином на кровать. – Я звонил Бэкхёну. Точнее, звонил ему, а говорил в итоге с Тэён.
- А с Бэкхёном что? – Чонин отрывает от еды. Он видит напряженный взгляд Тэмина.
- Заражение крови, - после небольшого молчания отвечает Тэмин. – Тэён говорила слишком быстро своими медицинскими терминами, но я уловил лишь то, что Бэкхён отказывает от операции и лечит себя сам. Уж не знаю, почему он так решил.
- Мне стоит самому позвонить Бэкхёну, – говорит Чонин.
- В первую очередь, тебе не нужно пропускать обследование, которое ты сегодня профукал, потому что проспал, - серьезно говорит Тэмин. – Его заражение говорит о том, что у тебя может быть не менее опасно.
- Я знаю-знаю, - Чонин откладывает в сторону чашу и сгребает в свои объятия Тэмина. Тот обнимает его в ответ. – Все будет нормально, Тэмин. Тебе не нужно беспокоиться, я все время буду рядом.
- Я думал, что ты свалишь после вчерашнего, - говорит Чонин, заглянув на кухню, на которой завтракает Тэмин. Тот давится от интонации Чонина и быстро запивает чаем.
- Мне некуда уходить. Тем более, это и мой дом тоже, - чувствуя настрой Чонина, Тэмин старается ему не перечить.
- Твоего здесь нет, - бросает Чонин, вытащив из холодильника бутылку сока. – Здесь только моё и Тэмина, - и выходит из комнаты. Тэмин роняет голову на руки. Он не знает, как бороться с Чонином.
Ближе к обеду Тэмин собирается на тренировку к Джинки. У него дрожат руки и ноги, но он не может пропустить эту тренировку.
Выходя из комнаты, он чувствует, как сильнее дрожит его нога и еле держит его. Мысль о том, что нужно за что-то схватиться приходит медленнее, чем подкашивается нога и теперь Тэмин лежит на полу, уткнувшись лицом в руку. Он предпринимает попытки встать, однако ноги не реагируют, вторая рука тоже. Сил одной здоровой руки хватает только на то, чтобы приподняться на локте и вытащить из сумки телефон и вызвать флайчейр. Пытаясь хоть как-то приподняться, Тэмин дважды бьет лбом и носом об пол. Ступой болью приходит горечь. Тэмин старается снова, чувствуя, как ноги наконец немного дрожат и понемногу снова слушаются его. Ева крутится у его головы и жалобно скулит, тычась носом
Он не знает, почему ему состояние становится все хуже, у него уже нет сил подняться. Тэмин роняет голову на руку и старается не думать. Он чувствует свои ноги, но словно они пустые, словно приклеены к нему и не должны двигаться.
Спустя 15 минут, когда флайчейр уже давно пищит о своем прибытии за дверью, Тэмин чувствует, как ноги покрываются гусиной кожей, а пальцы на руках двигаются по команде. Он собирает все силы и поднимается, идёт к двери, держась за стену. Завалившись на флайчейр Тэмин на 30 секунд закрывает глаза, освобождая голову от мыслей, но проверяя послушность каждой конечности. Вроде все пришло в норму, но Тэмин, все же не рискует идти пешком. И только через три минуты полета понимает, что он решил.
- Я сегодня упал посреди квартиры, - говорит Тэмин сразу после приветствия. – Конечности перестают слушать меня, причем все чаще. Даже в больнице все было лучше.
Парень надевает на себя тренировочный костюм и начинает разминаться, чувствуя, что дается это тяжелее, чем раньше.
- А как Чонин? – Джинки сидит неподалеку, подготавливая защиту на руки.
- Причём здесь он? – Тэмин не дает голосу дрогнуть, однако Джинки улавливает изменившийся взгляд. Смятение, злость и грусть в одном коктейле.
- Как мне кажется, причина отказа конечностей – нервы. Банально, но это так. С Чонином все стало хуже?
- Наши отношения с последнее время никак нельзя было назвать хорошими, - Тэмин перестает разминаться и оседает на пол. – Он не признает меня как настоящего и выгнал меня из комнаты. Его воля, он бы меня и из квартиры бы выгнал. Я не могу его переубедить.
- Думаю, время тут уже не поможет, - вздыхает Джинки и садится рядом с Тэмином.
- А может, так и есть? – выпаливает Тэмин. Джинки удивленно приподнимает бровь. – Я уже не тот. Я слышал, как по-настоящему проходит работа, какие ведутся переговоры и планы. Я узнал слишком много нового и нелицеприятного. И пусть я могу работать так дальше, но мыслю я уже по-другому. Я ведь был жив эти два года, хоть и был взаперти в палате, но время шло и я жил, и рос, и, видимо, это стало слишком большой пропастью между нами. Раньше мы мыслили как один, а сейчас ушли в разные стороны и просто не можем друг друга понять.
- Я знаю тебя как облупленного, Тэмин, - Джинки обнимает его за плечи. – Ты изменился за это время, твои мысли действительно стали другими, но внутри ты все тот же Тэмин. Все тот же характер и принципы, всё та же любовь к Чонину.
- Я рисковый, но сегодня предпочел флайчейр, вместо того, чтобы дойти самому.
- Ну, считай, что рациональное мышление, это часть взросления, - смеется Джинки. – Не нервничай, тебе вредно. И лучше не думай пока, это тоже вредно. Сначала мы потренируемся, а потом что-нибудь придумаем, обещаю.
Чонин идёт к Сэхуну под самым идиотским предлогом, который только мог выдумать – посмотреть порно, выпрошенное у Лухана. Сэхун ничего не говорит на такую просьбу, а только идёт заваривать чай с имбирем, который всегда советует Бэкхён, готовясь к словесному потоку от Чонина.
- Ты знаешь, с этим Тэмином всё не так, - говорит Чонин, прислоняясь к стенке и откидывая голову, пребольно ударяясь головой. – Абсолютно. Он не такой, каким был прежде.
- Но и ты изменился, - возражает Сэхун.
- Сэхун, ты не понимаешь, - качает головой Чонин.
- Так объясни, - Сэхун в последнее время не рискует улыбаться в присутствии Чонина, но все же губы трогает легкая улыбка, и приходится отвернуться, чтобы Чонин не заметил.
- Я до сих пор не уверен, что это Тэмин. Мы не можем знать, как именно проходит операция. Андроид может работать и не так, как нам рассказывали, мало того, нам никогда не объясняли, как именно она работает, - Чонин делает глоток из чашки, морщиться от неприятного вкуса и отставляет ее подальше. – Раньше я думал, что все это просто наращивают, воссоздают и прочее. Но что если они используют чужую плоть и пришивают ее? Приделывают как сломанную руку игрушке? – Чонина самого передергивает от собственных слов.
- По-твоему, участники программы андроид – Франкенштейны? – Сэхун садиться рядом и прижимается плечом к плечу Чонина.
- Я не знаю, что еще думать. Помнишь нашего Криса?
- Как он ушел с поста начальника, ты позволил себе вольности, я смотрю, - пытается пошутить Сэхун.
- Типа того, но суть не в этом. Его брат тоже проходил андройд, ведь так? И после этого Крис ушел. Не из-за программы ли? Может, он узнал что-то такое, из-за чего больше не смог работать.
- Не знаю.
- Понимаешь, если бы я видел у Тэмина протез или бионическую руку, я бы знал, что частично это еще мой Тэмин, - Чонин практически роняет голову на плечо Сэхуна, но потом ложиться на его колени, отвернувшись к дисплею с плохо снятой оргией. Сехун перебирает волосы Чонина и тоже смотрит на совокупляющуюся дюжину силикона и анаболиков, хотя происходящее больше напоминает бесформенное членистоногое, перевернутое на спину.
- Я даже не могу быть уверен, что хотя бы часть тела принадлежит Тэмину, которого я знал. Если бы я знал это наверняка, мне было бы легче его принять. Я не знаю, кто ходит рядом со мной. Не знаю, что ходит рядом со мной.
Сэхун выключает дисплей и чуть сжимает плечо Чонин – на большее он не способен. Но Чонин накрывает его руку своей и благодарно сжимает в ответ.
- Знаешь, - говорит Сэхун в коридоре, провожая Чонина, когда тот уже собирается выйти, но еще не открыл дверь. – Ты сомневаешься в его теле, но подумай о его душе и сердце. О чувствах Тэмина, о том, что доктора пересадить не могут. Может тогда, ты поймешь – настоящий он или нет, - Сэхун чуть сжимает собственную руку и царапает собственное сердце, но не помочь Чонину он не мог.
Чонин благодарно улыбается и одними губами шепчет спасибо.
- Чонин, мы можем поговорить? – Тэмин стучится к парню в комнату, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Он слышит, как Чонин раздраженно выдыхает и, кажется, даже слышит скрежет зубов.
- Только если быстро, - громко говорит Чонин, выпрямляясь на кровати.
- Думаю, что я все же займу у тебя чуть больше времени, - неловко улыбаясь, Тэмин садится рядом. Чонин ловит тень сомнения на лице Тэмина и думает, что привычка «жевать» нижнюю губу во время волнения передалась от настоящего Тэмина этой копии.
- Я хочу поговорить о твоей работе, - сразу начинает Тэмин. Он говорит что-то об опасностях и подслушеных разговорах, о заботе и благих намерениях, но все о чем думает Чонин – о руке Тэмина, которая так по родному гладит его, большим пальцем по тыльной стороне кисти. Маленькая надежда о возрождающемся прошлом вспыхивает, но медленно затухает, когда Чонин ловит вопросительный взгляд Тэмина. Его немного передергивает от разных глаз, но тепло на ладони перевешивает и, поддавшись мимолетному наслаждению, Чонин выдает:
- Хорошо, я откажусь.
Тэмин удивляется, но старается не подавать виду. Он и не предполагал, что у него получится с первого раза.
- Спасибо, за то, что выслушал и понял меня, - говорит он формально и выходит из комнаты.
Когда Тэмин выходит, Чонин чувствует себя лучше. Его давно преследовало чувство пустоты и одиночества, но с появлением нового Тэмина, все это перекрывалось злостью и даже неким страхом перед «машиной». Сейчас этого нет. Хоть этот Тэмин и не настоящий, с ним все же лучше, чем без него, думает Чонин, хотя раньше даже мыслить об этом себе запрещал. Он слишком сильно скучает по Тэмину.
- Я удивлен, что ты отказываешься, - честно говорит Бэкхён, сидя перед Чонином и делая глоток кофе. Под его глазами круги старательно чем-то замазанные и Чонин удивляется, почему он раньше не замечал такого уставшего Бэкхёна.
- Но я даже рад этому и не буду спрашивать причины. Нам, медикам, запрещено высказывать «подопечным» о своем отношении к оружию, но мне оно совсем не нравилось, - Чонин удивляет во второй раз за такой короткий разговор – Бэкхён никогда не говорил ему таких вещей. Впервые Чонин видит настолько расслабленного Бэкхёна без прямой осанки и без планшета в руках. И это даже странно, учитывая, сколько они вместе проработали. Чонину Бэкхён всегда казался просто улыбчивым врачом, который умеет превратить простое обследование в веселый разговор, который никогда не отказывает в помощи и старается уделять ему немало времени, как бы сам он ни был занят.
- Я пока сам не могу назвать причин, - неловко смеется Чонин. – Я некоторое время не буду работать, ладно? Мне нужно определиться с некоторыми моментами в жизни. И ты пока отдохни.
- Ты говоришь «отдохни», словно у меня без тебя работы не будет, - устало смеется Бэкхён. – И не надейся.
«Мне теперь страниц пять писать, отчитываясь, почему ты такой послушненький взял и отказался», - думает про себя медик, но виду не показывает и снова подносит к губам чашку кофе. Чашку на стол он ставит неудачно громко.
Чонин доводит Бэкхёна до его кабинета и уходит домой, отметив про себя, что надо чаще присматриваться к состоянию Бэкхёна.
- Ходил к своему врачу? - сначала доносится знакомый голос и только потом Чонин видит Джонхёна, стоящего неподалеку. – На какой день назначили испытание?
Не то чтобы Чонин не любит отряд Тэмина, но после того, как они не успели его спасти вовремя два года назад, Чонин не считал их уже такими «специалистами» в их деле, а некая неприязнь к Джонгу у него была всегда. Скорее всего, из-за ревности.
- Тебе-то какое дело?
- Эх, печаль-беда, меня уже не уважают, - театрально вздыхает Джонхён и подходит ближе. – Да расслабься ты, у тебя каждый раз такое лицо, когда ты меня видишь. Не люблю, когда меня не любят.
- Вам показалось, - исправляется Чонин и думает, как бы побыстрее сбежать. Просто развернуться и уйти ему не позволяет статус.
- Есть небольшой разговор, не пригласишь на чашечку пива? – Чонин обескуражен, но кивает и сразу же идет к квартире, даже не заботясь, идет Джонг за ним или нет.
- Ах, тут все как и несколько лет назад. Парни вы такие скучные, ничего не меняете – тянет Джонхён, осматривая каждый уголок квартиры. – Хм, хотя Тэмин вроде раньше был менее... минималистичным, - Джонхён увидел чистую комнату Тэмина в которой ничего не валялось, что было достаточно странно.
-Вы хотели о чем-то со мной поговорить, - напоминает Чонин и приглашающим жестом указывает на кухню.
- Да, я хотел поговорить о ваших с Тэмином отношениях.
- Тэмин бы никогда не послал кого-то разбираться в его отношениях.
- Так и есть, он не посылал. Но я же порядочный хён, я вижу состояние нашего макнэ и не могу допустить, чтобы это продолжалось. Ты обращал внимание на его состояние? - Джонхён принял бутылку пива, но даже не думал к ней притронуться.
Чонин задумывается, но не может вспомнить, замечал ли такое. Кажется, сегодня он уже чувствовал такой укол совести, когда увидел уставшего Бэкхёна. Джонг принимает молчание как «нет».
- Он еле ходит. Он пришел на тренировку сегодня и сдулся спустя два часа, на него это совсем не похоже. К этому времени он обычно только входит во вкус, но не сегодня.
- Я имею к этому хоть какое-то отношение?
- Просто посмотри на себя, - Джонхёну причина казалось такой же простой как и ответ на вопрос «почему новички плохо стреляют из пистолета». – На свое поведение. Ведешь себя как эгоистичная сволочь.
Чонину хочется дать по роже или хоть бы ответить словами, но нельзя.
- Мы отправили его к тебе, чтобы он смог лучше восстановится в окружении заботы и любви, а в итоге? Нервы и стресс от тебя только, Чонин. А кто-то ведь вопил о вечной любви на попойках и тихо просил вернуться живым перед каждый заданием. Изменился он или все же ты?
Не дождавшись ответа от Чонина, Джонхён уходит.
«Эгоистичная сволочь».
Спустя нескольких минут с пустой головой, Чонин наконец соглашается с этими словами. Он ведь действительно такой. Никогда не замечал уставших глаз Бэкхёна, не думал о том, что может чувствовать Тэмин.
«Но ведь это не настоящий Тэмин, какая разница, что чувствует эта машина?» - ловит себя на мысли Чонин, когда слышит тихие шаги в коридоре.
- Я вернулся, - эхом проносится по всей квартире. Чонин думает, что в этих словах слишком много родного. Он вспоминает, какой трепет вызывали у него эти слова каждый раз, когда у двери слышалось родное копошение, а Тэмин говорил очень тихо, очень устало.
- С возвращением, - отзывается он и видит как расширяются глаза Тэмина. Он впервые ему так ответил, с тех пор Тэмин вернулся из больницы. Чонин видит как пошатываясь идет Тэмин, как дрожит его рука, когда он подправляет волосы и как дергается его уголок губ перед тем как что-то сказать. А еще Тэмин часто теребит одежду и заламывает пальцы, что выдает его беспокойство.
- Кто-то приходил? – спрашивает Тэмин, замечая бутылку на столе.
Что-то подсказывает Чонину, что говорить о визите Джонга не стоит и поэтому он выпаливает первое, что приходит в голову.
- Нет, я тебе вытащил.
- Ты меня ждал? - на лице Тэмина нескрываемое удивление, и он медленно садится на стул, словно ожидая подвоха. Он подвигает к себе бутылку, подумав, что иногда можно и попробовать расслабиться, но неприрывно смотрит на Чонина.
- Ну да, жизнь то может продолжиться и без настоящего Тэмина.
Парень давится пивом, решив сделать глоток в такое не подходящее время, и вылетает из кухни в свою комнату, даже на непослушных ногах. Кажется, правая нога снова онемела, но Тэмин не замечает этого.
Чонин не сразу понимает, что сделал не так. Понимание обрушилось на него спустя минуту, и «эгоистичная сволочь» роняет голову на руки.
На высоте, на которой уже немного трудно дышать и невозможно стоять без куртки, Тэмин чувствует себя свободным. Не думая о куполе, что защищает Сеул, не думая о работе и обязанностях, он просто чувствует себя свободным как птица и наивно полагает, что если он захочет спрыгнуть – он спрыгнет с такой высоты. В его понимании – это свобода, когда ты можешь делать именно то, что тебе хочется.
Хотя вниз его скорее всего не отпустили бы руки, которые крепко держат его за талию и согревают спину. Чонин не любит стоять на таком холоде, но Тэмину нравится и он стоит ради него, стараясь как можно больше согреть и согреться.
Руки Чонина на талии – это тоже свобода, потому что это его Чонин, думает Тэмин и улыбается своим мыслям.
Завтра он отбудет на своё первое задание в качестве члена спец-отряда. То, чего он добивался и то, что немного нагоняет страху.
Тэмин чувствует как дрожит Чонин и уже хочет предложить ему вернуться домой, как Чонин спрашивает:
- Ты же вернешься? – он всегда спрашивал это перед заданиями Тэмина, но в этот раз его голос был совсем осипшим то ли от холода, т ли от страха.
- Конечно, вернусь, я всегда возвращаюсь, - Тэмин поворачивает голову и губами касается губ Чонина. Это не поцелуй, ему просто хочется согреть своего парня и убедить его в своих словах.
- Я верю тебе, знаешь? – в губы отвечает Чонин и сильнее прижимает к себе Чонина. – Я буду ждать.
- Я обязательно вернусь, - говорит Тэмин. – Ради тебя я всегда возвращаюсь. Пошли обратно домой.
Спускаясь по лестнице (так как по ней никто не ходит, а оттянуть время до сна и расставания безумно хочется), Чонин думает о том, что это не первое и не последнее задание Тэмина, но каждый раз он будет брать с него обещание, а Тэмин каждый раз сдерживать.
- Тэмин? – Чонин стучится в комнату, а потом, не дождавшись ответа, открывает дверь.
- Я должен быть благодарен, что ты меня хотя бы моим именем называешь? - Тэмин отворачивает от окна к Чонину. Судя по позе, он знал, что Чонин к нему зайдет.
- Слушай, ты только не кипятись...
- Ах, ну да, у меня же расплавятся конечности от этого, - перебивает Тэмин. Ему просто надоело чувствовать на себе взгляды Чонин и слушать его бред. – Или выпадет фальшивый глаз.
- Да как с тобой нормально разговаривать, если ты сразу же язвишь, - не остается в долгу Чонин.
- Головой думать надо, а не языком попусту чесать, - Тэмин берет со стула куртку и проходит мимо Чонина к двери. Он хочет выяснить с Чонином отношения, но не хочет с ним разговаривать сейчас. Только не сейчас. Тэмин выходит из дома в сторону тренировочного зала. Он знает, что там его Чонин никогда не найдет, так как тот не знал, где находится этот зал. Если вообще будет его искать.
Чонин опешил. Кажется, это в первый раз после возвращения, когда Тэмин на него срывается и, кажется, это первая мини-ссора, которую закатил не Чонин. Парень улыбается своим мыслям. Это глупо, но ему кажется, что именно этого ему не хватало – характера и упертости, а еще маленьких побегов от ссор.
Чонин идет туда, куда от него всегда сбегал Тэмин – на крышу. Тэмин сбегал туда, потому что там он мог ударить Чонина, не сломав ничего в квартире, и потому что за то время, пока один идет за другим, они, чаще всего, успевали остыть. Чонин всегда специально поднимался на лестнице, чтобы дать это самое время и этот день был не исключением. Но когда он оказывается наверху, его ожидает только холодный ветер и разочарование.
Вниз Чонин идет так же по лестнице. Он придумывает в голове сценарий примирения и заранее ищет слова, хоть и подозревает, что в итоге все пойдет не так. Чонин еще не уверен, его ли это Тэмин, но считает, что испытать судьбу все же стоит. В квартире уже стоит обувь Тэмина, значит тот уже дома. Чонин не пытается догадаться, где же он был, потому что тогда забудет слова, которые он хочет сказать Тэмину.
Но зайдя в комнату Тэмина, он все равно их забывает. Как и все свете, как ему показалось. Сидя на кровати, Тэмин тыкает какой-то штукой в руку и ладонь, и эта самая штука подключена к розетке. Чонин приходит в себя и морщиться, когда понимает, что рука немного дергает от каждого соприкосновения с прибором. Все это напоминает ему дурацкий старый фильм про роботов, когда люди старались сделать роботов неуязвимыми и только отключение питания могло их остановить. По закону жанра, роботы всегда выходили из строя и убивали кого-нибудь. И роботы – не люди.
- Ты себя типа подзаряжаешь? – все, что он может спросить, хотя ему хочется выкинуть машину в окно. Или самому выпрыгнуть. Тэмин вздрагивает, он не заметил, как зашел Чонин, но сделать вид что в порядке он уже не сможет. Он тяжело вздыхает и кладет прибор на кровать.
- Ты только не психуй, хорошо, - просит он, разминая руку. Та явно стала послушнее.
- Ох, ну конечно, на груду метала нельзя срываться.
- И не делай поспешных выводов, - с трудом сохраняя спокойствие просит Тэмин. – Давай мы сходим на кухню и спокойно все обсудим, попивая чаек?
Чонин кивает и идет на кухню первым. Его руки немного дрожат, но он пытается держать себя в руках, наливая чай. Когда он поворачивается к столу, Тэмин уже сидит на стуле.
- А..., - только открывает рот Чонин.
- Только никаких язвительных комментариев о металле и прочем, - раздраженно говорит Тэмин и Чонин замалкивает, потому что тон Тэмина не сулит ничего хорошего. Чонин ждет слов от Тэмина, но тот, кажется, молчит уже слишком долго, пытаясь успокоиться и не сорваться во время объяснений. Тэмин не смог даже добраться до тренировочного зала, поэтому ему пришлось быстро возвращаться обратно.
Наконец, когда Чонин уже хотел уйти, Тэмин решается начать.
- Начну с того, что я не сделан из металла. Я такой же человек из костей и плоти, у меня такие же органы и нет ничего, чего не было бы в другом человеке. Но, - Тэмин заламывает собственные пальцы. – у меня чужие конечности.
- Чёртов Франкенштейн, - вырывается у Чонина, но Тэмин делает вид, что пропустил это мимо ушей. Он сам о себе не лучшего мнения.
- Программа андройд это не наращивание чего-то нового, это присоединение настоящих человеческих конечностей от тех, кто безнадежён. И самое сложное во всем этом – соединить нервы, потому что те должны работать так, как и работали раньше. Иногда, как в моем случае, это не сразу получается, и они начинают отказывать. Поэтому иногда их нужно «тормошить», чтобы они нормально функционировали. Именно этим я и занимался, - Тэмину хочется продолжить свой рассказ, но он видит пустой взгляд Чонина (и где-то в глубине его глаз даже плещется страх), поэтому замолкает.
- Я очень надеюсь, что ты меня понял, - только добавляет он, перед тем как выйти из-за стола и уйти. На улице, а на крыше тем более, хоть и холодно, но он готов там стоять до тех пор, пока за ним не придет Чонин (на что он надеется) или пока у него не отморозиться рука.
Но Чонин не приходит. Ни через час, ни через два, ни на третьем часу ожидания, когда Тэмин уже не чувствует носа от холода, Чонин так и не приходит. Тэмин шмыгает носом и ругает себя за пустые надежды, сердце сжимается от неприятного чувства внутреннего холода, и холодный ветер тут не причем. Взлохматив волосы рукой, чтобы немного прийти в себя, Тэмин находит силы вернуться домой.
Дома Чонин уже сопит в две дырочки, или притворяется, судя по неровному дыханию, но Тэмин благодарен тому хотя бы за то, что тот не выкинул его вещи в окно, или не выставил в коридор. Хотя...
- Моих же вещей тут нет, - горько усмехается Тэмин и идёт к себе в комнату. Рука и нога после ударов током стали работать гораздо лучше, как свои собственные, поэтому завтра же с утра Тэмин вернутся к обычному режиму тренировок, чтобы реже видеть с Чонином. Иначе, он его просто изобьет.
@темы: band: exo, band: shinee, Strong Heart - 2014
пятница, 04 июля 2014
Упоролись и гуляем.
Название: BONAMANA
Автор: Команда Дэ
Артер: erytelluris
Бета: Даллас
Фандом: Super Junior
Пейринг: Ким Енун[Канин]/Пак Чонсу[Итук], implied!Чхве Шивон/Ли Донхэ (почти ЫнШиХэ), implied!Чо Кюхен/Ли Сонмин
Персонажи: Пак Чонсу[Итук], Ким Хичоль, Ким Чонун[Йесон], Ким Енун[Канин], Шин Донхи[Шиндон], Ли Сонмин, Ли Донхэ, Ли Хекджэ, Чхве Шивон, Ким Кибом, Ким Реук, Чо Кюхен. Мельком Ли Джинки(SHINee).
Категория: слэш
Жанр: AU, экшн, юмор
Рейтинг: R
Размер: ~41 900 слов
Саммари: 2043 год. Постоянная угроза ядерной войны заставляет правительство Южной Кореи начать работу над сложной системой бомбоубежищ, часть из которых в мирной жизни выполняют функции торговых центров. Волей судьбы, двенадцать человек оказываются заперты в одном из таких центров. Они лишены связи с внешним миром, не знают, что происходит на поверхности, и не имеют возможности выбраться наружу. Теперь им придется привыкать жить в условиях полной изоляции, да еще и под командованием неугомонного охранника Ким Хичоля, который делает все, чтобы не давать невольным заключенным скучать.
Вот только со временем его шуточки приобретают все более опасный оттенок. Или это вовсе не шуточки? А может быть, странные и пугающие события и не его рук дело?
Примечание: Авторы выражают бесконечную благодарность нашему замечательному артеру erytelluris, с которой было безмерно приятно работать, и альфа группе Domino69 и Suumire - за отклик и поддержку
- Раз, два, три, четыре! А теперь разминаем плечи!
Голос Хичоля, задорный, как трот, бодро разносился из динамиков. Донхэ только плотнее кутался в одеяло, привычно высчитывая с закрытыми глазами время, когда надо будет все-таки взять себя в руки и встать. Как показывал предыдущий опыт, терпения Хичоля хватало где-то на полчаса и, если к моменту "а теперь растяжка" кто-то все еще оставался в постели, начинал звереть.
- Наклоны в стороны.
Донхэ упрямо зажмурил глаза, пытаясь еще хотя бы на пять минут продлить блаженное дрейфование между сном и явью.
Голос Хичоля врезался в мозг с настойчивостью молотка, мешая. Сейчас будут "наклоны вперед", а потом все-таки придется...
На "девятнадцать, двадцать" Донхэ сделал глубокий вдох и одним рывком резко сел на своем импровизированном ложе.
В торговом центре “BONAMANA” начинался новый день.
За стеной под какую-то свою музыку голосил Хекдже - вот уж ранняя пташка, вскакивал, как только Хичоль врубал дневное освещение. Возможно, конечно, это было больше связано с тем, что по началу Хекдже, тогда еще не переквалифицировавшемуся в жаворонки, доставалось больше всех. Его будили и душем шарко из пожарной системы, и оглушительным ревом сигнализации, и ярким светом в глаза… В общем, Хичоль измывался, как умел, пока Хекдже, наконец, не уяснил: кто рано встает, тому если не Бог подает, то хотя бы не приходится потом просушивать вверенную территорию.
Решив для себя, что бихевиористы все-таки в чем-то были правы (что это за люди такие Донхэ догадывался смутно, по рассказам брата, который употреблял это выражение в похожих случаях), Донхэ потянулся и, прихватив с собой щетку и полотенце, неторопливо побрел в сторону туалета.
Шивон, разминавшийся прямо напротив входа в свой отдел, на мгновение остановился, приветливо улыбнулся и махнул рукой, после чего продолжил методично тянуться под команды Хичоля, обхватив себя руками под коленями. Донхэ сонно кивнул в ответ.
На их этаже он вставал позже всех, досыпая ровно до критической точки. Это давало некоторые преимущества – в туалете он мог спокойно закончить все необходимые утренние процедуры без лишних глаз. Умываться перед большим зеркалом и бриться утащенной у Кюхена из отдела электроники электрической бритвой уже вошло в привычку.
Донхэ убедился, что на подбородке и щеках не осталось щетины, почистил зубы и покрутился перед зеркалом. К этому моменту Хичоль, наконец, угомонился, пожелал всем приятного аппетита и занялся какими-то своими делами – Донхэ подозревал, что тот банально отправился досыпать, потому что сам терпеть не мог вставать в такую рань. Но упорно вставал уже на протяжении месяца (даже больше месяца, если точнее) – вот что значит человек, искренне наслаждающийся чужими страданиями.
Зарулив обратно в свой отдел, Донхэ небрежно повесил полотенце на крючок в одной из примерочных, а сам заглянул в другую, осматривая довольно богатый гардероб. Вот уж чего-чего, а шмоток здесь хватало на всех желающих – несколько десятков магазинов брендов на любой вкус, от простых, среднего класса, до дорогущих бутиков. Раньше Донхэ казалось, что дорогие шмотки это круто, однако жизнь показала, что не в одежде счастье.
И, кстати, не в деньгах.
Тряхнув влажными волосами, дабы отогнать непрошеные грустные мысли, он наскоро переоделся из пижамы и снова вышел наружу, чтобы подхватить по дороге на завтрак Хекки – так он называл Хекдже, своего соседа.
Тот уже ждал у входа, просияв широкой улыбкой при появлении Донхэ. Снова приоделся во что-то странное – это было чем-то вроде его хобби – разграбив соседний магазин модной одежды. Донхэ долго разглядывал его штаны, но так и не понял, почему местами они кажутся полупрозрачными, хотя материал плотный. Решив вернуться к своим изысканиям позже, Донхэ перегнулся через перила и осмотрел ресторанный дворик.
Шиндон уже восседал за одним из столиков, вальяжно закинув ногу на ногу. Вокруг него суетился худощавый и какой-то скомканный Реук. Донхэ иногда пугал этот человек. Складывалось впечатление, будто с каждым днем он все больше уходил в себя, в прямом смысле съеживаясь и безостановочно худея, хотя казалось бы - куда еще худеть? При этом Реук был просто богом готовки, повелителем кастрюль и сковородок, за что ему все прощалось и открывались двери во все помещения и секции. Даже Шиндон, категорично застолбивший за собой самый лакомый кусок центра – ресторанный дворик, - великодушно позволил Реуку пользоваться всеми его благами и находиться на его территории сколько душе угодно. Причина такого великодушия объяснялась просто: редкостному гурману было бы глупо потерять из виду главного и единственного повара центра.
Реук уже в который раз задрал голову, рассматривая этажи, заметил Донхэ и Хекдже и приветственно помахал им рукой:
- Спускайтесь, завтрак готов!
Донхэ разулыбался в ответ, толкнул Хекдже в бок и помчался к лестнице, влекомый волшебным словом «завтрак». Живот согласно урчал.
После зарядки мышцы приятно болели, и Шивон чувствовал себя потрясающе гибким и сильным. Каким бы придурком не был этот Хичоль, командующий ими направо и налево, но с зарядкой это он хорошо придумал. В начале, когда они только оказались здесь, Шивон позволил себе ненадолго поддаться панике и прекратить тренировки, уйти в себя, судорожно ища возможные варианты решения свалившейся на них на всех проблемы. Однако выход так и не нашелся, а тело, истощенное стрессом и неподвижностью, начало сдавать. Тут и появился Хичоль. С невыносимой временами назойливостью и упорством, он заставлял всех их плясать под свою дудку. Вынуждал повторять одни и те же (поначалу казавшиеся бессмысленными) действия. Приказывал двигаться, шевелиться, думать. Строил их так, будто они игрушечные солдатики из нынешнего пристанища Хекдже. Но в итоге, когда паника отступила, а в голове воцарилось долгожданное смирение и пустота, все внезапно осознали, что их быт вполне себе устроен, каждый имеет личное пространство, а жизнь, в общем-то, упорядочена и понятна. Многие, правда, так и не поняли, кому обязаны этим порядком, но Шивон всегда довольно хорошо соображал. Именно поэтому в спорах и попытках свергнуть Хичоля он никогда не принимал участие. Как и Донхэ. Как и еще несколько товарищей по несчастью.
Шивон спустился по лестнице и резко затормозил – из лифта прямо на него вывалился сонный Йесон. Зарядку тот, как всегда, пропустил, помывку тоже и теперь выглядел как сонная потрепанная бледная поганка. Из-под мочалки на голове торчал крестик серьги и выглядывали два заспанных глаза с синей каемкой снизу.
- Опять всю ночь не спал, Йесон?
- Спал, – буркнул Йесон и поплелся к столику с едой.
Шивон усмехнулся и поспешил следом.
- Ты долго в лифте жить собираешься? – попытался он снова завязать разговор.
- Зависит от того, сколько нам тут еще жить осталось.
- Переберись ты уже куда-нибудь в нормальное место, - не отставал Шивон. – Хочешь ко мне, не хочешь – тут еще четыре этажа и парковка. Всяко удобнее, чем на полу в лифте.
- Я не на полу, – Йесон зевнул, широко открыв рот, и кинул на Шивона быстрый, но тяжелый взгляд. – Ты мне матрас принес.
- Ну, принес. Но все равно же не удобно.
- Принеси еще один, – предложил выход Йесон и просочился на свое любимое место у стены.
Шивону там сесть было негде, поэтому пришлось временно отстать. Но ненадолго. Не нормально это как-то – на полу в лифте спать. Пусть и с матрасом.
Реук доброжелательно улыбнулся обоим и поставил перед ними тарелки от которых потрясающе пахло горячей, вкусной и совершенно не здоровой пищей.
- У нас опять… эээ… пибимпап из заготовок? – поморщился Йесон, выковыривая палочками кусок говядины из тарелки.
- А что делать… - Реук пожал плечами. – Нормальное мясо испортилось в первую же неделю.
Шивон кинул на Йесона упрекающий взгляд и выгрызся в выуженный из тарелки кусок “говядины”. Хоть в это произведение ученых мужей и входили все необходимые питательные элементы, свойственные настоящему мясу, на вкус оно было как подошва. Хотя имелись основания полагать, что без стараний Реука эту подошву даже в рот нельзя бы было взять. Зато рис удался.
- Реук, ты бог, со всей ответственностью заявляю, - уважительно протянул Шивон засмущавшемуся повару и отвесил мини-поклон.
За соседним столиком Донхэ кинулся в Хекки куском кимчи. Йесон запивал “пибимпап” соком, отчаянно кашляя. От лестницы к столикам приближались Чонсу и Енун. Еще одно привычное утро началось.
- Ты опять пропустил завтрак.
Сонмин осторожно пробирался между стеллажами с компьютерами, стараясь не задеть ничего подносом или не уронить его.
- Я знаю.
Услышав ответ, Сонмин немного поправил траекторию движения и пошел на голос. В этих коридорах из системников, мониторов и телевизоров не сложно было заплутать. Он осторожно опустил поднос на единственный свободный участок стола и залез с ногами в кресло. Учитывая, что Кюхен этим креслом никогда не пользовался, Сонмин в тайне надеялся, что оно стоит тут исключительно для него. Удобное такое, мягкое. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, и осторожно пнул кюхенов стул:
- Ешь.
- Спасибо, Минни, – Кюхен оторвался от клавиатуры и подцепил длинными пальцами чашку. – Ты такой заботливый.
- Ты просто вообще бы не ел ничего.
Чашка замерла в воздухе. Кюхен медленно перевел взгляд с экрана на него. Взгляд у Кюхена что надо – тяжелый, густой, как хорошо сваренный кофе. Попав под этот взгляд, хотелось сразу держать руки на виду и рассказывать, рассказывать государственные тайны. Сонмин закусил губу и отвернулся, старательно рассматривая наклейку на ближайшем системнике. Он бы ее еще и поковырял, если бы не было вероятности огрести за это. Кюхен очень нежно относился к технике и за любое посягательство на нее мог уши оторвать. Иногда Сонмину казалось, что даже в прямом смысле. Взять и оторвать.
Кюхен, наконец, перестал сверлить его взглядом и вернулся в привычную позу – сгорбился, вглядывается в монитор, будто вот-вот к нему оттуда вылезет какая-нибудь тайна мироздания и даст себя пощупать. Сонмин выдохнул. Тяжело общаться с задротом.
- Чем занимаешься?
- Пытаюсь хакнуть хичолеву систему. Точнее, не его, а ту, которую он себе безобразным образом присвоил.
- Зачем?
- Он мне не нравится.
- Железная аргументация.
- Нет, ну Минни, сам подумай… - он снова посмотрел на приятеля. – Хотя ничего, забей. Просто поверь мне, я очень сильно этого хочу.
- Круто, наверное… - пожал плечами Сонмин, не сводя с него глаз.
- Чего?
- Ну… Хотеть чего-то очень сильно.
Скрещения взглядов он снова не выдержал, опустил глаза, пробормотал что-то неразборчивое. Кюхен крепче сжал в пальцах палочки. Такие разговоры его смущали. Внешне, конечно, казалось, что за них он готов убить, но ничего такого и в мыслях не было. Он просто не знал, как отвечать на это и что отвечать. Ничего такого, само собой, Сонмин не имел в виду, они достаточно давно друг друга знали, чтобы это было очевидным. Просто то, как он строил предложения, вводило Кюхена в ступор. Будь на месте Сонмина девушка, он решил бы, что эта девушка с ним флиртует. Но Сонмин был для таких манипуляций слишком открытым. Возможно, если бы он хотел кому-то признаться, он бы это сделал прямо. Что-то вроде: сказал «ты мне нравишься» и потом обязательно куда-нибудь бы слился. Закусив губу, как всегда. Кюхен периодически не понимал, как можно, так часто терзая губы, не истрепать их в мясо. Хотя выглядело это, прямо скажем, весьма…
Кюхен тряхнул головой и подхватил кусочек мяса из тарелки. Это все не для него. Странные мысли. То ли дело программы – простые и доступные. Только вот с охраной комплекса слегка перемудрили – потребуется какое-то время…
- Ешь, Кю. Я за подносом потом зайду.
Сонмин выбрался из кресла и, не оборачиваясь, поспешил прочь, в свое логово. Уж там-то можно не ожидать внезапного проникновения тяжелого взгляда в душу.
С потолка лился бодрый голосок какой-то попсовой певички, на сытый желудок воспринимающийся вполне спокойно. В иное другое время песенка могла бы сильно раздражать. Донхэ поставил на место робота, провел пальцами по ряду маленьких солдатиков в форме вооруженных сил Великобритании, заставив их попадать на лакированные спины, и сделал круг по отделу мягких игрушек. Углядев среди вороха мохнатых задов и голов знакомую физиономию, Донхэ вцепился в нее и потянул наружу. Упрямая игрушка застряла и не поддавалась. Но и Донхэ так просто сдаваться не привык. В результате напряженной борьбы, полосатое чудовище было извлечено на свет божий и подсунуто под нос блуждающему неподалеку Хекдже.
- Зацени. Вылитый Шивон.
Тигр укоризненно взирал на Хекдже пластиковыми голубыми глазами, будто уговаривая оставаться благоразумным и не признавать сходства.
- Как есть Шивон, – отозвался вредный Хекдже и щелкнул по махровому носу. – Так можно всех собрать, да?
Идея пришлась Донхэ по душе. Он тут же зарылся в игрушки чуть ли не целиком, благо емкость позволяла, с энтузиазмом выискивая наиболее интересные экземпляры. Работа продвигалась вдохновенно и споро, в течение буквально получаса на полке выстроилось все их случайное общежитие.
- Смотри, смотри, - тыкал Донхэ пальцем, привлекая внимание Хекдже к очередной находке. – Вот это ты!
- Почему это? – обиделся Хекдже, уворачиваясь от симпатичной мягкой обезьянки с очень длинными лапами, которыми Донхэ пытался обнять его за шею.
- С ней обниматься здорово, - просиял Донхэ улыбкой в ответ. Хекдже немного опешил, чуть приоткрыв рот, и позволил-таки навесить игрушку на себя. Да так и остался стоять – обхватив ее руками и с улыбкой наблюдая за тем, как Донхэ увлеченно рассказывает, кто есть кто на полке.
- Вот это Кюхен, например, - он показал пальцем на очень сердитого черного котенка. Тот смотрел насупленным взглядом пластиковых глаз, действительно чем-то напоминая парня из отдела электроники. Хекдже видел его всего пару раз, когда тот соизволил присоединится ко всей компании, и именно этот взгляд, потрясающий в своей интенсивности, ему и запомнился. Котенок выглядел так же – казалось, что он смотрит на Хедже и представляет, что тот сейчас сгорит. Ну, или помрет в жутких корчах.
- А это – Енун, - продолжал вещать Донхэ, кладя руку на голову большому еноту. – Эта утка – Чонсу, смотри, они с Енуном смотрятся очень… эээ… - он на минуту закусил губу, попытавшись вспомнить слово, но потом просто тряхнул головой: - ну, в общем, натурально. Кто тут еще…
- А это кто? – поинтересовался Хекдже, перебив его речь, и ткнул пальцем в полосатую оранжевую, как из мультфильма, рыбку, пристроившуюся рядом с плюшевым тигром.
- А это я, - почему-то смутился Донхэ. – Меня так брат звал. Рыбкой. Ну, или глупой рыбой, под настроение.
Глаза у Донхэ на мгновение стали грустные, вспомнил, видимо, брата, да и вообще семью, оставшуюся там, наверху. Которая еще неизвестно, жива ли вообще. Если повезло, укрылась в таком же бомбоубежище, как и у них, если нет… Об этом даже думать не хотелось. Хекдже сочувственно потрепал его по макушке. Ему было проще – там, наверху, у него не осталось никого. Донхэ как-то подозрительно шмыгнул носом, но, когда поднял глаза, на лице его снова сияла все та же детская восторженная улыбка.
- Слушай дальше…
- Чонсу-хен!
- М? – Чонсу с явной неохотой оторвался от планшета, глянув на Енуна поверх очков. Енун на проскользнувшую в его взгляде укоризну внимания не обратил, заинтересованно подтянувшись поближе.
- Что ты там пишешь такое интересное?
- Да так, - Чонсу смущенно прижал планшет к груди и неловко поправил выбеленную челку. Коорни волос за месяц отросли, окрасившись черным, и теперь прическа смотрелась забавно. – Записываю, чем вчера занимался, чтобы не сбиться с мысли. А то тут дни один как другой, скоро счет потеряю. Или мы все вдруг потеряем, а тут у меня все есть, - он улыбнулся, на щеке от этого появилась ямочка.
- Понятно, - Енун на минуту задумался, наморщив лоб. Поправил серую шапку, ставшую с недавних пор его обязательным атрибутом. Ну, нравилась она ему. Придавала, что ли, какую-то стабильность существованию. Енун надеялся, что она еще и удачу приносит, заодно, но пока шанса проверить не выдалось. Шапку ему нашел Чонсу в один из первых дней пребывания в центре, пока они, по указке Хичоля, исследовали территории, попавшие вдруг в их полное распоряжение. Это оказалось даже забавным, Енун вообще в детстве думал, что прикольно было бы как-нибудь оказаться в магазине, когда там нету никого, побегать в волю, попримерять разные вещи, поиграть с игрушками, ну и так далее.
Вот и… побегал и попримерял.
Правильно говорят, бойтесь своих желаний - они сбываются.
Но на тот момент это помогло отвлечься, не сойти с ума. Они все даже увлеклись, носясь из отдела в отдел с смехом, больше всего похожим на истерический. То и дело появлялся кто-нибудь, демонстрируя очередную находку, теоретически полезную в хозяйстве, или призывая подойти и посмотреть.
Чонсу не орал и не вопил, просто наблюдал за творящимся безумием с легкой полуулыбкой, хвалил, если находили полезные вещи, или смеялся вместе со всеми над забавными. А потом отошел куда-то и вернулся уже с ней. В смысле, с шапкой.
- Чонсу-хен!
- Ну что? – Чонсу тяжело вздохнул, снова отрываясь от планшета, в который уже успел зарыться, пока Енун развлекался мыслительной деятельностью.
- Скучно мне, - сознался Енун под укоризненным взглядом.
- Развлекись чем-нибудь, - посоветовал Чонсу, пытаясь вернуться к записям, но, если уж Енуну что-то втемяшивалось в голову, то отвязаться от него становилось не так легко. Он нахально вытащил планшет из его пальцев, безапелляционно положил на прилавок и легко поднял Чонсу на ноги, несмотря на отчаянное сопротивление – тот вопил и отбивался, но Енун был объективно сильнее.
- Я и собираюсь, - Енун широко ухмыльнулся и, заметив настороженно-непонимающий взгляд Чонсу, пояснил: - Я тут видел вроде салон красоты или подобную фигню на верхнем этаже. Пойдем. В порядок тебя будем приводить.
Он легко взъерошил короткие волосы и показал глазами на выход. Мол, пошли, время не ждет.
А то что-то Чонсу с этими своими записями опять в уныние впал.
Непорядок.
На лице Чонсу все еще читалось некоторое недоумение, но уголки губ уже подрагивали в преддверии улыбки. Так-то лучше. А то стоило на минуту оставить его без присмотра и толпы галдящих половозрелых детей, доставшихся им в компанию, как тот начинал кукожиться и уходить в себя.
Не давая Чонсу опомниться и возразить, Енун за плечи вытолкал его из своего отдела и потащил к лифтам.
- Йесон! – рявкнул он, остановившись перед железными дверями, и для весомости пару раз заехал по ним кулаком. – Открывай, нам надо наверх.
- Йесон-хен, - вяло поправили изнутри. – Поднимайтесь по лестнице.
- Какого…
- Хичоль велел экономить энергию, - судя по звукам, Йесон внутри поудобнее устраивался на подаренном Шивоном матрасе и открывать явно не собирался, а собирался, видимо, вздремнуть.
- Пойдем, - Чонсу, наконец, ожил, потянул Енуна за рукав в сторону. – Пусть отдыхает, да и нам прогуляться не помешает. Заодно посмотрим, как там остальные.
Треснув в дверь лифта еще раз, для профилактики, Енун позволил утянуть себя в сторону эскалаторов. Путь пролегал мимо магазинов, оставленных практически в первозданном виде. Как-то так они негласно решили, что нет смысла заниматься вандализмом – в ничейных магазинах каждый брал ровно то, что было нужно, не устраивая погромов. Так создавалось впечатление приближенности к цивилизации, как будто сохранялась частичка того мира, который когда-то существовал наверху. Иногда иллюзии это все, что остается людям, верно?
Чонсу шагал рядом, иногда тепло задевая руку Енуна своей. Выглядел он довольно безмятежным, как и всегда, когда оказывался за пределами своего или енунова отдела – как будто маску надевал при выходе. Перед Енуном же скрываться, по всей видимости, не считал нужным, раз уж показал однажды слабость.
Познакомились они сразу, как все началось, и, если бы у Енуна была надежда заиметь внуков, он бы им эту историю с удовольствием рассказывал. Однако надежда эта таяла с каждым днем, так что Енун просто вспоминал.
Когда центр только ушел под землю, среди немногочисленных из-за позднего времени посетителей началась паника. Енун, правда, не видел ее лично, восстановив события уже несколько позже, после того, как пообщался с остальными. А его самого в тот момент охватил ступор пополам с лихорадочным желанием куда-то бежать и что-то делать, который через пару часов бессмысленных блужданий по помещениям и этажам сменился тупой апатией. Именно тогда Хичоль, наблюдавший за происходившим со своего поста охраны, рявкнул:
- Крыша рушится, всем немедленно скрыться в магазинах, через пять минут будут заблокированы все двери! – разбив это состояние вдребезги. Подчиняясь скорее голым инстинктам и привычке следовать приказам, чем разуму, который явно в тот момент притормаживал, Енун рванул к ближайшему отделу, краем глаза заметив еще одну фигуру, двигающуюся наперерез. Это и оказался Чонсу, хотя тогда Енун не знал, как его зовут. Они успели заскочить внутрь, обменялись безумными взглядами, а потом бронированные жалюзи рухнули, отрезав их от всех остальных, и стало темно. Темно, но, к сожалению, не тихо – центр трясло, пол под ногами мелко подрагивал, где-то вдалеке выли сирены системы оповещения, слышался какой-то гул. Сколько это продолжалось, Енун не помнил, для него в тот момент время тянулось медленно-медленно. В себя он пришел от громких, прерывистых вдохов, доносившихся из угла, и только по ним и понял, что все стихло. Выругавшись, Енун отправился на звук, осторожно, боясь наткнуться в потемках на какую-нибудь стойку – в спешке он даже не разглядел, что за отдел дал им укрытие. Потом догадался подсветить себе телефоном. За зарядку теперь уже можно было не опасаться, игрушка в сложившейся ситуации только на подсветку и годилась, ибо сеть отказывалась ловить напрочь. Отдел оказался отделом сувенирного оружия и прочей подарочно-мужской атрибутики. По стенам висели мачете и арбалеты, на витринах красовались пневматические пистолеты, а за стеклом одной, чуть в глубине зала, висели фонари разных размеров. Енун свернул туда, решив заодно начать разговор:
- Эй.
Парень шмыгнул носом в ответ.
- Погоди минуту, сейчас я возьму фонарь и подойду к тебе.
- Хорошо, - еле слышно отозвались из угла и замолкли.
Енун обернул курткой руку и разбил стекло. Тут же, внизу, лежали батарейки. Запихнув их в фонарь среднего размера, Енун вернул телефон в карман и более тщательно осмотрел помещение, поводив лучом света по сторонам.
Искомый парень сидел в углу, подтянув колени к груди, и глядел на Енуна темными глазами, показавшимися тогда громадными. Он почти чувствовал его страх, хотя внешне парень выглядел очень спокойным. Только носом шмыгал, но глаза оставались сухими.
- Эй, - Енун присел на корточки рядом, отложив фонарик на пол, чтобы не мешал и не слепил, - все в порядке?
- Нет, - невольный товарищ по несчастью посмотрел на него, как на идиота, констатировав факт с тем же спокойствием в голосе, - не все в порядке.
- Хорошо, - покладисто согласился Енун, - не все. Но, по крайней мере, ты тут не один, это уже что-то, верно?
Снаружи что-то снова грохнуло, неожиданно и оглушительно. Парень вздрогнул, втянул голову в плечи. По этому короткому жесту и тому, как подрагивали его пальцы, Енун окончательно убедился, что до полноценного вменяемого состояния тому очень далеко. Енуна и самого трясло, внутренние органы, по ощущениям, образовали единый тугой узел, но теперь, когда он понял, что не один, стало проще отвлечься.
В ответ на его оптимистичное заявление парень только пожал плечами, а Енун, вспомнив, порылся в кармане и нашарил пачку сигарет. Выбил одну, покрутил в пальцах. Протянул ее соседу:
- Держи.
- Я н…не… - попытался отказать тот, но Енун, не особо вслушиваясь в возражения, впихнул сигарету между его губ и щелкнул зажигалкой. Огонек на конце ярко вспыхнул в темноте и тут же притух до мягкого, мерцающего.
- Затягивайся.
Тот все-таки судорожно вдохнул и закашлялся с непривычки. Посмотрел на Енуна возмущенными глазами с припухшими веками.
- Еще раз, - велел Енун, придерживая сигарету у его губ.
После трех затяжек дело пошло на лад. Парень перестал вздрагивать от каждого звука и даже смог слабо улыбнуться, когда Енун, затянувшись той же сигаретой в свою очередь, протянул руку и сказал:
- Ким Енун.
- Йа, Ким Енун, - эхом повторил Чонсу из настоящего. – Я с тобой разговариваю.
- А? – Енун невольно вздрогнул, лицо Чонсу внезапно оказалось ближе, чем он ожидал. Тот внимательно вглядывался в его глаза, пытаясь там что-то увидеть:
- Ты совсем ушел в себя, - улыбнулся Чонсу, когда понял, что на него, наконец, обратили внимание. – Где там обещанный салон?
- А, да, - Енун кивнул налево – задумавшись, он сам не заметил, что они уже поднялись на четвертый этаж, откуда до салона, обнаруженного Енуном чисто случайно чуть вдалеке от основной галереи, оставалось рукой подать.
Он обогнал Чонсу, распахнул перед ним большую стеклянную дверь. Пришлось выменять у Хичоля пропуск на бутылку дорогого вина – Енун и сам, правда, не совсем понимал, зачем ему это понадобилось, но, как оказалось, оно того стоило. По крайней мере, за время прогулки Чонсу немного оживился.
- Прошу.
Чонсу с интересом огляделся, застыв на пороге, будто видел салон красоты в первый раз. Хотя они все в последнее время на многие вещи смотрели по-другому.
- Садись, - Енун ударом ноги развернул кресло рядом с одним из зеркал и метким пинком отправил его прямиком к Чонсу. Тот успел поймать его раньше, чем оказался сбит с ног, и со смехом плюхнулся на него, удобно устроившись на мягком сиденье.
Енун подтащил их вместе с креслом обратно к зеркалу, развернул так, чтобы Чонсу видел свое отражение.
- Ты хоть знаешь, что делать?
- Понятия не имею, - хмыкнул Енун. – Но разберусь. Я Тэ… свою девушку часто в таких вот заведениях ждал, ну и насмотрелся от скуки всякого. Так.
Енун упер руки в бока, вспоминая последовательность действий. В подсобке он порылся еще вчера, так что без труда вспомнил, где лежат такие специальные мягкие штуки, которыми обматывают шею и о названии которых Енун не имел ни малейшего понятия, а так же накидки. Притащив все это, Енун заботливо выложил добычу на столе и принялся колдовать над улыбающимся Чонсу.
Когда он начал обматывать белую полоску вокруг шеи Чонсу, тот под его пальцами как-то нервозно дернулся, но почти тут же успокоился.
- Туго?
- Нет, нормально.
Разгладив мягкую ткань ладонями, Енун закрепил ее сзади невидимкой и накинул на Чонсу черную шуршащую накидку с логотипом салона. Чонсу с пристальным интересом наблюдал за его действиями в зеркало.
Завершив подготовительный этап, Енун снова скрылся в подсобке. Задумчиво покусал палец, глядя на стройные ряды коробок с краской на полке. Выбор такого рода ему приходилось делать впервые, и по этому поводу Енун даже как-то разнервничался. Впрочем, решив, что терять особо нечего, потянул из ряда коробку, на которую первой упал взгляд. С тем, чтобы смешать краску, пришлось повозиться, изучить инструкцию, уяснить, для чего нужен каждый отдельный флакончик… В принципе, все оказалось не так уж страшно, по крайней мере, Енун от души надеялся, что Чонсу после всех его манипуляций не облысеет.
Чонсу терпеливо ждал, улыбаясь своим мыслям.
- Я думал, ты совсем пропал, - поделился он, когда Енун вернулся обратно в зал, сжимая в руках чашу с краской.
Енун неопределенно пожал плечами.
- Господи, ты так нервничаешь, - Чонсу почему-то стало смешно. – Успокойся, если что, пострадают мои волосы, а не твои. И давай, начинай уже.
Он приглашающее наклонил голову, давая понять, что отступать некуда. Енун все-таки подошел ближе, неловко помешал краску в чаще – орудовать руками в перчатках оказалось неудобно, - и осторожно провел кисточкой по светлым волосам. Труднее всего было с правым боком, на котором Енун тренировался, а дальше он вошел во вкус и работа пошла довольно споро. Чонсу, сначала поглядывавший на него в зеркало, в какой-то момент опустил голову и задремал.
- Не наклоняйся сильно, - Енун сгреб в кулак пучок волос на макушке, потянул на себя, возвращая его голову в прежнее положение. Чосну снова странно напрягся, но тут же расслабил плечи. “Какой-то, - решил Енун, - он сегодня нервный”.
Чонсу и правда сначала немного задремал под мягкими прикосновениями, которые сложно было ожидать от таких больших рук, но то, как Енун потянул его за волосы, мигом заставило его проснуться. Снова задремать не получилось, поэтому он просто сидел с закрытыми глазами, забывая дышать через раз, и чувствовал, практически каждой клеточкой тела, как контрастирует холодная краска на голове с ощущением тепла от Енуна. Тот, к счастью, увлекся работой, не обращая внимания на то, что там творится со всем остальным Чонсу, а не только с его волосами, крутил кресло в разные стороны и вообще, похоже, вообразил себя крутым парикмахером.
За что и поплатился.
- Ой, прости, - сначала Чонсу почувствовал, как по уху проехался жесткий ворс кисточки, а потом Енун на автомате схватил его пальцами, пытаясь оттереть краску.
- Ой, дурак, - в тон повторил Чонсу, - что делаешь-то? Руки же тоже в краске.
Енун за спиной засопел, подтверждая последнюю реплику, но ничего не сказал.
- Крась дальше, - велел Чонсу, - потом отмоем.
Краска закончилась минут через двадцать. Енун с наслаждением взъерошил Чонсу волосы, чтобы распределить ее более равномерно, обмотал его голову пленкой и засек время на настенных часах.
- Это… было странно, - он убрал инструменты обратно в подсобку, даже не поленился вымыть чашку и выбросить мусор. Потянулся в карман за пачкой. Подумал и первым делом протянул ее Чонсу: - Будешь?
Чонсу только головой мотнул, откидываясь на спинку стула.
- Разбуди, когда смывать надо будет.
Енун кивнул и ушел за пределы салона, к курилке. Чонсу проводил его взглядом и снова закрыл глаза. На голове осталось четкое ощущение чужих пальцев, которое никак не хотело проходить.
Вернувшись из курилки, Енун застал идиллическую картину – Чонсу спал, свесив на бок голову. Черты лица разгладились, смягчились, из уголка рта тянулась тонкая ниточка слюны, похоже, он действительно крепко уснул. Улыбнувшись, Енун без задней мысли потянулся к нему, чтобы стереть слюну, коснулся пальцами припухлых губ… и встретился с недоумевающим сонным взглядом.
Повисла неловкая пауза.
Енун, опомнившись, отдернул руку, смущенно кашлянул и несколько грубовато сказал:
- Это… пора.
Чонсу кивнул, все еще глядя ему в глаза, и поднялся с кресла, чтобы перебраться к раковине.
Все еще чувствуя себя в крайней степени неловко, Енун последовал за ним. Стянул с откинутой назад головы пленку, включил теплую воду, стараясь не заострять взгляд на лице Чонсу, в таком ракурсе казавшемся совсем беззащитным и немного смешным. Так и хотелось наклонится и… и лучше бы перестать сейчас думать в этом направлении, пока не поздно.
Сосредоточившись на том, как стекают в слив с волос рыжие струи, Енун со всей тщательностью смыл краску. Подумал и потянулся за кондиционером, стоявшим на полке неподалеку. Вылил немного на руку и начал втирать в волосы Чонсу. Тот едва ли не мурлыкал на грани слышимости от его прикосновений, вряд ли соображая, что делает. Что делает просто и что делает с ним, с Енуном.
Пришлось снова убеждать себя, что показалось.
- Почему рыжий? – первым делом поинтересовался Чонсу, когда увидел себя в зеркале.
- Под руку попался.
Рыжий Чонсу шел. Чонсу наклонился ближе к зеркалу, рассматривая новый цвет со всех сторон, потом поймал в отражении взгляд Енуна и улыбнулся:
- Если ты так говоришь, то я верю.
Лифт ощутимо тряхнуло, и в ту же секунду Йесон открыл глаза. Ему снилось, что он движется вниз по шахте, но не в лифте, а сам по себе. Ощущение движения ему сначала нравилось, смутно напоминало о чем-то, как будто забытом, но потом стало очень страшно, когда где-то вдалеке показался пол. На полу он видел бутылки, осколки и окурки и совершенно не хотел туда приземляться. Поэтому пробуждение сопровождалось одновременно его собственным вскриком и протяжным скрипом где-то над крышкой лифтовой кабины. Йесон резко вскочил и прижался к стене. Он особо не понимал, чем это может помочь в случае обрыва тросов, например, но спросонья о логике и речи не шло. Йесон действовал исключительно по инерции. Точно также, как 32 дня назад, когда Хичоль закричал всеми динамиками сразу, что падает крыша. Тогда он на той же самой инерции первым делом ломанулся в лифт. Глупая затея. Глупая.
Йесон постарался дышать ровнее и прислушался к звукам вне лифта. Ничего. Он понемногу успокаивался и даже позволил себе заглянуть в зеркало. Это было единственное действие, на которое хватило смелости - тянуться к кнопке этажа пальцы отказывались, их нещадно трясло. Также, как в тот день. Глупая идея. Ну как можно спастись в лифте от падения крыши? Ведь первыми обрушатся непрочные конструкции, удерживающие кабину. Сломается катушка, оборвутся тросы, с протяжным скрипом, оставляя царапины на бетонных стенах, она полетит вниз. И он полетит вниз. Этот кошмар мучил Йесона уже несколько недель. Но кабина все не летела, а он научился спать днем, когда снов практически не было. А если и были, то вот такие. Про лифт, про обшарпанные бетонные стены и пол. В окурках и осколках. Хотя, казалось бы, откуда в шахте лифта в торговом центре окурки и осколки?
- Йесон! - раздался приглушенный голос Сонмина из-за дверей. - Йесон, ты в порядке?
- Йесон-хен... - срывающимся голосом поправил его по привычке Йесон. - Я не уверен. Что случилось?
С той стороны замолчали. Ненадолго, но Йесон успел еще немного успокоиться и вернуть голосу привычное безразличие.
- Могу я войти? - осторожно уточнил Сонмин, видимо, заподозривший что-то не ладное.
Йесон снова посмотрел в зеркало.
- Нет. Нет, не стоит. Не надо. Я выйду. Чуть позже.
- Я подожду тебя здесь, хен, - в голосе Сонмина внезапно появилась твердость. - Не уйду, пока ты не выйдешь... Ладно?
Йесон выругался сквозь зубы, осторожно стёк на пол, запустив пальцы в волосы. В таком положении перестала кружиться голова и бешено стучать сердце. Явные симптомы клаустрофобии. Йесон поднял глаза и осмотрел свое жилище. Матрас у стены напротив, любезно дарованный Шивоном и занимающий почти все пространство, книги стопками, украденные из книжного отдела. Теперь этот центр принадлежал только им, но Йесону все равно казалось, что он совершает что-то противозаконное. Три пустые тарелки и стакан дополняли композицию. Нужно при случае вернуть в ресторан. С перекладины под зеркалом свисало полотенце. Ровные стального цвета стены. Нет, у него нет клаустрофобии. И никогда не было. Иначе бы он не понесся в лифт в минуту опасности.
- Мужик, ты в курсе, что ты на редкость глуп? - смеялся тогда через решетку динамиков Хичоль. - Ну кто бы мог додуматься - спрятаться в лифте, а?
- Мне нравятся лифты, - ответил тогда Йесон и тряхнул головой. - В них уютно.
"Что за бред? - спрашивал он в тот момент сам себя. - Что за "нравятся лифты"?" Но продолжал сохранять серьезное выражение. Хичоль молчал несколько минут. Или часов. Йесон долго приходил в себя после пробежки, после паники, охватившей его всего, поэтому за временем не следил. Да и как ему было следить? В лифте часов не предусматривалось.
- Ладно, парень. Ты мне нравишься, - снова заговорил с ним Хичоль спустя какое-то (какое?) время. - Сейчас я открою дверь лифта, и ты пойдешь искать себе домик получше. Нельзя такому классному парню жить в лифте.
- А крыша?
- А что крыша? - удивился динамик. - Ты думаешь, в лифте она у тебя не поедет?
- Нет, спасибо, - невпопад отозвался Йесон. - Я останусь здесь. Мне нравится. В лифте. Мне нравятся лифты. Перестань со мной разговаривать вообще. Дай подумать.
- О чем?
В Хичоле явно проснулось любопытство. Но Йесон уже не ответил. Ему, в общем-то, не важно было - продолжит тот с ним разговаривать или нет. Он обозначил конец разговора и ушел в себя, а все остальное - личное дело собеседника.
Сейчас Йесон тоже не ответил. Он знал, что Сонмин теперь не уйдет. Они все в этом центре были знакомы всего месяц, но в характерах друг друга разобрались моментально. Когда такое небольшое количество людей оказывается заперто в одном, пусть и большом, помещении, довольно сложно не обращать внимания на чужие привычки, повадки и манеру общения, да и Йесон всегда довольно хорошо умел подмечать детали. Он поднялся с пола, улыбнулся себе, бледному,с синяками под глазами, и нажал кнопку открытия дверей. Сонмин тут же подскочил с пола, отряхнул штаны и с подозрением уставился на него из-под отросшей за месяц пшеничного цвета челки.
- Ты в порядке?
- Как видишь, - не стал врать Йесон и шагнул прочь из кабины. - Что это было?
- Никто не знает. Все собрались в кафе, а я за тобой пошел.
- Сам бы дошел.
Он театрально кивнул Сонмину и направился к лестнице.
- На лифте может? - донеслось ему в спину. - Быстрее будет.
Йесон вздрогнул и сбился с шага.
- Нет... Спасибо. Я пешком.
- Может, бомбят? - не успокаивался Донхэ.
В его взгляде одновременно читалось и поистине детское восхищение "войнушкой" и вполне логичное "а вдруг зацепит и нас?" То, что их уже вполне себе зацепило, он, видимо, решил пока не осознавать. Шивон смял подступающую улыбку, поменял позу на более удобную и ответил:
- Может, и бомбят.
Говорить об этом вот так вот спокойно он выучился не сразу. Точнее, он с самого начала говорил об этом спокойно, да вот внутри у него при этом все кипело и пенилось. Картины, виденные им не раз в кино, вставали перед глазами. Взрывы, раскрошенные в щебень дома, брошенные машины, рытвины в асфальте и котлованы размером с туннель метро. Ядерная зима. Постоянные сумрак. Тоже самое творилось сейчас наверху. Со всем миром. Со всеми незнакомыми ему людьми. И со всеми знакомыми. С его семьей. Шивона передернуло, но он умело скрыл это. Наследник корпорации не должен показывать страх. Хотя какой он теперь, к чертям, наследник? И что именно он будет наследовать? Все это обесценилось, осталось наверху вместе с дорогими машинами, загородным домом и яхтой. Теперь оно все не имело ни-ка-ко-го значения. Остались только они. Он и еще несколько человек. Дернул его черт заскочить ночью в круглосуточный торговый центр за перчатками... Сдались ему вообще эти перчатки.
- А может, они пытаются к нам пробиться? - выдвинул очередное предположение неугомонный Донхэ.
- А может быть, они ищут клад? - передразнил его Хекдже и бросил в Донхэ шариком риса.
Донхэ без раздумий ответил, отправив в улыбчивое лицо кусок побольше.
- Может, вы еще из риса замок построите и жить в нем будете? У нас же запасов съестных дофига.
Енун был, как всегда, суров и напряжен. Шивон много наблюдал за ним – тот оказался одним из немногих людей, попавших в это место и сохранивших спокойствие и способность мыслить рационально. При этом вся суровость моментально слезала с него, как старая побелка, когда рядом оказывался Чонсу. Он тут же смягчался, таял, становился легким и податливым. Шивону доставляло удовольствие наблюдать за этими двумя, внутри почему-то становилось спокойно. Как будто наблюдаешь за пожилой парой в магазине. При этом эти двое явно не осознавали испускаемых ими волн благодушия и тепла.
Донхэ виновато подобрал раскиданные комки и осторожно сгреб их на край стола. Как нашкодивший ребенок. Хекдже усиленно разглядывал потолок, будто это делало его невидимым и непричастным к учиненному только что безобразию. Еще один ребенок.
- Мы здесь зачем вообще собрались? - поинтересовался Кибом, отгородившийся от всех спинкой стула.
На этот вопрос вряд ли кто-нибудь мог ответить. Возможно, это подсознательное стремление держаться вместе в очередной опасный момент. Или внезапная жажда общества, пусть и такого небольшого. Хотя по-настоящему тянулись к людям тут только Донхэ и Хекдже. Остальные выползли на общий совет с явной неохотой и общаться ни с кем особо не желали. Кюхен, которого они и так все видели довольно редко, снова нырнул за монитор ноутбука, Шиндон изучал книгу с говорящим названием "БАР" на яркой обложке, Реук тщательно надраивал стойку. По лестнице к ним не спеша спускались Сонмин и Йесон.
- А давайте спросим знатоков? - предложил Енун, когда эти двое добрались до них и устроились за столиками. - Хичо-оль!
Из динамиков центра по-прежнему лилась звонкая бодрая попса.
- Я знаю, что ты нас слышишь, принцесса недоделанная, если ты не ответишь, я...
- Вполне себе доделанная, - отозвался телевизор с барной стойки и сменил черный квадрат на физиономию надувшегося охранника. - Глупости не говори, пожалуйста.
- Что происходит наверху?
- Бомбят, - пожал плечами Хичоль и наморщил нос. - Как будто сам не знаешь.
В зале стало тихо. Все думали о своем.
- Меня вот другое беспокоит... - Хичоль на какое-то мгновение стал необычно серьезным. - В системе неполадки появились. Или глюк, фиг знает. Я в технике не силен.
- Пусти меня посмотреть, - тут же отозвался Кюхен, отрываясь от ноутбука.
- Вот еще. Дурак я тебе совсем, что ли?
На лице Кюхена явственно отразился и ответ на этот вопрос, и еще несколько занятных характеристик и определений.
- Я вижу по лицу, что ты подумал. Сам такой.
Кюхен, не ответив, вернулся к своим делам. Ни уважения, ни чего-то еще подобного он к собеседнику явно не испытывал. Что было, в общем-то, взаимно.
- Так что, ребята, - Хичоль задумчиво протянул руку куда-то за пределы экрана и вытянул оттуда стакан сока. - Если будет что-то странное, я тут не при чем. Хотя, может, на меня снизойдет озарение, и я...
Договорить он не успел - экран погас, и по центру снова разлились раздражающие уже попсовые мотивы.
- Шутит он, что ли? - Донхэ задумчиво почесал кончик носа и обернулся за ответом почему-то к Шивону.
- Возможно... - многозначительно ответил Шивон и внезапно искренне улыбнулся.
С Донхэ у него это получалось как-то неосознанно.
Совещание вроде как закончилось, а расходиться почему-то никто не торопился. Все занимались своими делами, как будто бы и сами по себе, но нет-нет, да перекидываясь фразой-другой. Реук ненавязчиво накрывал на столы - время близилось к обеду.
- Я вот чего подумал, - подал голос Кибом. - Откуда эта зараза вездесущая берет еду и напитки?
Все сразу поняли, о ком он, и синхронно потупились. Каждый хоть раз да выкупал информацию или доступ к закрытым отделам, поднося всевидящему охраннику те или иные дары. Реук изображал беззаботность и непонимание лучше всех.
Явно наведывался к нему чаще остальных.
Автор: Команда Дэ
Артер: erytelluris
Бета: Даллас
Фандом: Super Junior
Пейринг: Ким Енун[Канин]/Пак Чонсу[Итук], implied!Чхве Шивон/Ли Донхэ (почти ЫнШиХэ), implied!Чо Кюхен/Ли Сонмин
Персонажи: Пак Чонсу[Итук], Ким Хичоль, Ким Чонун[Йесон], Ким Енун[Канин], Шин Донхи[Шиндон], Ли Сонмин, Ли Донхэ, Ли Хекджэ, Чхве Шивон, Ким Кибом, Ким Реук, Чо Кюхен. Мельком Ли Джинки(SHINee).
Категория: слэш
Жанр: AU, экшн, юмор
Рейтинг: R
Размер: ~41 900 слов
Саммари: 2043 год. Постоянная угроза ядерной войны заставляет правительство Южной Кореи начать работу над сложной системой бомбоубежищ, часть из которых в мирной жизни выполняют функции торговых центров. Волей судьбы, двенадцать человек оказываются заперты в одном из таких центров. Они лишены связи с внешним миром, не знают, что происходит на поверхности, и не имеют возможности выбраться наружу. Теперь им придется привыкать жить в условиях полной изоляции, да еще и под командованием неугомонного охранника Ким Хичоля, который делает все, чтобы не давать невольным заключенным скучать.
Вот только со временем его шуточки приобретают все более опасный оттенок. Или это вовсе не шуточки? А может быть, странные и пугающие события и не его рук дело?
Примечание: Авторы выражают бесконечную благодарность нашему замечательному артеру erytelluris, с которой было безмерно приятно работать, и альфа группе Domino69 и Suumire - за отклик и поддержку
- Раз, два, три, четыре! А теперь разминаем плечи!
Голос Хичоля, задорный, как трот, бодро разносился из динамиков. Донхэ только плотнее кутался в одеяло, привычно высчитывая с закрытыми глазами время, когда надо будет все-таки взять себя в руки и встать. Как показывал предыдущий опыт, терпения Хичоля хватало где-то на полчаса и, если к моменту "а теперь растяжка" кто-то все еще оставался в постели, начинал звереть.
- Наклоны в стороны.
Донхэ упрямо зажмурил глаза, пытаясь еще хотя бы на пять минут продлить блаженное дрейфование между сном и явью.
Голос Хичоля врезался в мозг с настойчивостью молотка, мешая. Сейчас будут "наклоны вперед", а потом все-таки придется...
На "девятнадцать, двадцать" Донхэ сделал глубокий вдох и одним рывком резко сел на своем импровизированном ложе.
В торговом центре “BONAMANA” начинался новый день.
За стеной под какую-то свою музыку голосил Хекдже - вот уж ранняя пташка, вскакивал, как только Хичоль врубал дневное освещение. Возможно, конечно, это было больше связано с тем, что по началу Хекдже, тогда еще не переквалифицировавшемуся в жаворонки, доставалось больше всех. Его будили и душем шарко из пожарной системы, и оглушительным ревом сигнализации, и ярким светом в глаза… В общем, Хичоль измывался, как умел, пока Хекдже, наконец, не уяснил: кто рано встает, тому если не Бог подает, то хотя бы не приходится потом просушивать вверенную территорию.
Решив для себя, что бихевиористы все-таки в чем-то были правы (что это за люди такие Донхэ догадывался смутно, по рассказам брата, который употреблял это выражение в похожих случаях), Донхэ потянулся и, прихватив с собой щетку и полотенце, неторопливо побрел в сторону туалета.
Шивон, разминавшийся прямо напротив входа в свой отдел, на мгновение остановился, приветливо улыбнулся и махнул рукой, после чего продолжил методично тянуться под команды Хичоля, обхватив себя руками под коленями. Донхэ сонно кивнул в ответ.
На их этаже он вставал позже всех, досыпая ровно до критической точки. Это давало некоторые преимущества – в туалете он мог спокойно закончить все необходимые утренние процедуры без лишних глаз. Умываться перед большим зеркалом и бриться утащенной у Кюхена из отдела электроники электрической бритвой уже вошло в привычку.
Донхэ убедился, что на подбородке и щеках не осталось щетины, почистил зубы и покрутился перед зеркалом. К этому моменту Хичоль, наконец, угомонился, пожелал всем приятного аппетита и занялся какими-то своими делами – Донхэ подозревал, что тот банально отправился досыпать, потому что сам терпеть не мог вставать в такую рань. Но упорно вставал уже на протяжении месяца (даже больше месяца, если точнее) – вот что значит человек, искренне наслаждающийся чужими страданиями.
Зарулив обратно в свой отдел, Донхэ небрежно повесил полотенце на крючок в одной из примерочных, а сам заглянул в другую, осматривая довольно богатый гардероб. Вот уж чего-чего, а шмоток здесь хватало на всех желающих – несколько десятков магазинов брендов на любой вкус, от простых, среднего класса, до дорогущих бутиков. Раньше Донхэ казалось, что дорогие шмотки это круто, однако жизнь показала, что не в одежде счастье.
И, кстати, не в деньгах.
Тряхнув влажными волосами, дабы отогнать непрошеные грустные мысли, он наскоро переоделся из пижамы и снова вышел наружу, чтобы подхватить по дороге на завтрак Хекки – так он называл Хекдже, своего соседа.
Тот уже ждал у входа, просияв широкой улыбкой при появлении Донхэ. Снова приоделся во что-то странное – это было чем-то вроде его хобби – разграбив соседний магазин модной одежды. Донхэ долго разглядывал его штаны, но так и не понял, почему местами они кажутся полупрозрачными, хотя материал плотный. Решив вернуться к своим изысканиям позже, Донхэ перегнулся через перила и осмотрел ресторанный дворик.
Шиндон уже восседал за одним из столиков, вальяжно закинув ногу на ногу. Вокруг него суетился худощавый и какой-то скомканный Реук. Донхэ иногда пугал этот человек. Складывалось впечатление, будто с каждым днем он все больше уходил в себя, в прямом смысле съеживаясь и безостановочно худея, хотя казалось бы - куда еще худеть? При этом Реук был просто богом готовки, повелителем кастрюль и сковородок, за что ему все прощалось и открывались двери во все помещения и секции. Даже Шиндон, категорично застолбивший за собой самый лакомый кусок центра – ресторанный дворик, - великодушно позволил Реуку пользоваться всеми его благами и находиться на его территории сколько душе угодно. Причина такого великодушия объяснялась просто: редкостному гурману было бы глупо потерять из виду главного и единственного повара центра.
Реук уже в который раз задрал голову, рассматривая этажи, заметил Донхэ и Хекдже и приветственно помахал им рукой:
- Спускайтесь, завтрак готов!
Донхэ разулыбался в ответ, толкнул Хекдже в бок и помчался к лестнице, влекомый волшебным словом «завтрак». Живот согласно урчал.
После зарядки мышцы приятно болели, и Шивон чувствовал себя потрясающе гибким и сильным. Каким бы придурком не был этот Хичоль, командующий ими направо и налево, но с зарядкой это он хорошо придумал. В начале, когда они только оказались здесь, Шивон позволил себе ненадолго поддаться панике и прекратить тренировки, уйти в себя, судорожно ища возможные варианты решения свалившейся на них на всех проблемы. Однако выход так и не нашелся, а тело, истощенное стрессом и неподвижностью, начало сдавать. Тут и появился Хичоль. С невыносимой временами назойливостью и упорством, он заставлял всех их плясать под свою дудку. Вынуждал повторять одни и те же (поначалу казавшиеся бессмысленными) действия. Приказывал двигаться, шевелиться, думать. Строил их так, будто они игрушечные солдатики из нынешнего пристанища Хекдже. Но в итоге, когда паника отступила, а в голове воцарилось долгожданное смирение и пустота, все внезапно осознали, что их быт вполне себе устроен, каждый имеет личное пространство, а жизнь, в общем-то, упорядочена и понятна. Многие, правда, так и не поняли, кому обязаны этим порядком, но Шивон всегда довольно хорошо соображал. Именно поэтому в спорах и попытках свергнуть Хичоля он никогда не принимал участие. Как и Донхэ. Как и еще несколько товарищей по несчастью.
Шивон спустился по лестнице и резко затормозил – из лифта прямо на него вывалился сонный Йесон. Зарядку тот, как всегда, пропустил, помывку тоже и теперь выглядел как сонная потрепанная бледная поганка. Из-под мочалки на голове торчал крестик серьги и выглядывали два заспанных глаза с синей каемкой снизу.
- Опять всю ночь не спал, Йесон?
- Спал, – буркнул Йесон и поплелся к столику с едой.
Шивон усмехнулся и поспешил следом.
- Ты долго в лифте жить собираешься? – попытался он снова завязать разговор.
- Зависит от того, сколько нам тут еще жить осталось.
- Переберись ты уже куда-нибудь в нормальное место, - не отставал Шивон. – Хочешь ко мне, не хочешь – тут еще четыре этажа и парковка. Всяко удобнее, чем на полу в лифте.
- Я не на полу, – Йесон зевнул, широко открыв рот, и кинул на Шивона быстрый, но тяжелый взгляд. – Ты мне матрас принес.
- Ну, принес. Но все равно же не удобно.
- Принеси еще один, – предложил выход Йесон и просочился на свое любимое место у стены.
Шивону там сесть было негде, поэтому пришлось временно отстать. Но ненадолго. Не нормально это как-то – на полу в лифте спать. Пусть и с матрасом.
Реук доброжелательно улыбнулся обоим и поставил перед ними тарелки от которых потрясающе пахло горячей, вкусной и совершенно не здоровой пищей.
- У нас опять… эээ… пибимпап из заготовок? – поморщился Йесон, выковыривая палочками кусок говядины из тарелки.
- А что делать… - Реук пожал плечами. – Нормальное мясо испортилось в первую же неделю.
Шивон кинул на Йесона упрекающий взгляд и выгрызся в выуженный из тарелки кусок “говядины”. Хоть в это произведение ученых мужей и входили все необходимые питательные элементы, свойственные настоящему мясу, на вкус оно было как подошва. Хотя имелись основания полагать, что без стараний Реука эту подошву даже в рот нельзя бы было взять. Зато рис удался.
- Реук, ты бог, со всей ответственностью заявляю, - уважительно протянул Шивон засмущавшемуся повару и отвесил мини-поклон.
За соседним столиком Донхэ кинулся в Хекки куском кимчи. Йесон запивал “пибимпап” соком, отчаянно кашляя. От лестницы к столикам приближались Чонсу и Енун. Еще одно привычное утро началось.
- Ты опять пропустил завтрак.
Сонмин осторожно пробирался между стеллажами с компьютерами, стараясь не задеть ничего подносом или не уронить его.
- Я знаю.
Услышав ответ, Сонмин немного поправил траекторию движения и пошел на голос. В этих коридорах из системников, мониторов и телевизоров не сложно было заплутать. Он осторожно опустил поднос на единственный свободный участок стола и залез с ногами в кресло. Учитывая, что Кюхен этим креслом никогда не пользовался, Сонмин в тайне надеялся, что оно стоит тут исключительно для него. Удобное такое, мягкое. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, и осторожно пнул кюхенов стул:
- Ешь.
- Спасибо, Минни, – Кюхен оторвался от клавиатуры и подцепил длинными пальцами чашку. – Ты такой заботливый.
- Ты просто вообще бы не ел ничего.
Чашка замерла в воздухе. Кюхен медленно перевел взгляд с экрана на него. Взгляд у Кюхена что надо – тяжелый, густой, как хорошо сваренный кофе. Попав под этот взгляд, хотелось сразу держать руки на виду и рассказывать, рассказывать государственные тайны. Сонмин закусил губу и отвернулся, старательно рассматривая наклейку на ближайшем системнике. Он бы ее еще и поковырял, если бы не было вероятности огрести за это. Кюхен очень нежно относился к технике и за любое посягательство на нее мог уши оторвать. Иногда Сонмину казалось, что даже в прямом смысле. Взять и оторвать.
Кюхен, наконец, перестал сверлить его взглядом и вернулся в привычную позу – сгорбился, вглядывается в монитор, будто вот-вот к нему оттуда вылезет какая-нибудь тайна мироздания и даст себя пощупать. Сонмин выдохнул. Тяжело общаться с задротом.
- Чем занимаешься?
- Пытаюсь хакнуть хичолеву систему. Точнее, не его, а ту, которую он себе безобразным образом присвоил.
- Зачем?
- Он мне не нравится.
- Железная аргументация.
- Нет, ну Минни, сам подумай… - он снова посмотрел на приятеля. – Хотя ничего, забей. Просто поверь мне, я очень сильно этого хочу.
- Круто, наверное… - пожал плечами Сонмин, не сводя с него глаз.
- Чего?
- Ну… Хотеть чего-то очень сильно.
Скрещения взглядов он снова не выдержал, опустил глаза, пробормотал что-то неразборчивое. Кюхен крепче сжал в пальцах палочки. Такие разговоры его смущали. Внешне, конечно, казалось, что за них он готов убить, но ничего такого и в мыслях не было. Он просто не знал, как отвечать на это и что отвечать. Ничего такого, само собой, Сонмин не имел в виду, они достаточно давно друг друга знали, чтобы это было очевидным. Просто то, как он строил предложения, вводило Кюхена в ступор. Будь на месте Сонмина девушка, он решил бы, что эта девушка с ним флиртует. Но Сонмин был для таких манипуляций слишком открытым. Возможно, если бы он хотел кому-то признаться, он бы это сделал прямо. Что-то вроде: сказал «ты мне нравишься» и потом обязательно куда-нибудь бы слился. Закусив губу, как всегда. Кюхен периодически не понимал, как можно, так часто терзая губы, не истрепать их в мясо. Хотя выглядело это, прямо скажем, весьма…
Кюхен тряхнул головой и подхватил кусочек мяса из тарелки. Это все не для него. Странные мысли. То ли дело программы – простые и доступные. Только вот с охраной комплекса слегка перемудрили – потребуется какое-то время…
- Ешь, Кю. Я за подносом потом зайду.
Сонмин выбрался из кресла и, не оборачиваясь, поспешил прочь, в свое логово. Уж там-то можно не ожидать внезапного проникновения тяжелого взгляда в душу.
С потолка лился бодрый голосок какой-то попсовой певички, на сытый желудок воспринимающийся вполне спокойно. В иное другое время песенка могла бы сильно раздражать. Донхэ поставил на место робота, провел пальцами по ряду маленьких солдатиков в форме вооруженных сил Великобритании, заставив их попадать на лакированные спины, и сделал круг по отделу мягких игрушек. Углядев среди вороха мохнатых задов и голов знакомую физиономию, Донхэ вцепился в нее и потянул наружу. Упрямая игрушка застряла и не поддавалась. Но и Донхэ так просто сдаваться не привык. В результате напряженной борьбы, полосатое чудовище было извлечено на свет божий и подсунуто под нос блуждающему неподалеку Хекдже.
- Зацени. Вылитый Шивон.
Тигр укоризненно взирал на Хекдже пластиковыми голубыми глазами, будто уговаривая оставаться благоразумным и не признавать сходства.
- Как есть Шивон, – отозвался вредный Хекдже и щелкнул по махровому носу. – Так можно всех собрать, да?
Идея пришлась Донхэ по душе. Он тут же зарылся в игрушки чуть ли не целиком, благо емкость позволяла, с энтузиазмом выискивая наиболее интересные экземпляры. Работа продвигалась вдохновенно и споро, в течение буквально получаса на полке выстроилось все их случайное общежитие.
- Смотри, смотри, - тыкал Донхэ пальцем, привлекая внимание Хекдже к очередной находке. – Вот это ты!
- Почему это? – обиделся Хекдже, уворачиваясь от симпатичной мягкой обезьянки с очень длинными лапами, которыми Донхэ пытался обнять его за шею.
- С ней обниматься здорово, - просиял Донхэ улыбкой в ответ. Хекдже немного опешил, чуть приоткрыв рот, и позволил-таки навесить игрушку на себя. Да так и остался стоять – обхватив ее руками и с улыбкой наблюдая за тем, как Донхэ увлеченно рассказывает, кто есть кто на полке.
- Вот это Кюхен, например, - он показал пальцем на очень сердитого черного котенка. Тот смотрел насупленным взглядом пластиковых глаз, действительно чем-то напоминая парня из отдела электроники. Хекдже видел его всего пару раз, когда тот соизволил присоединится ко всей компании, и именно этот взгляд, потрясающий в своей интенсивности, ему и запомнился. Котенок выглядел так же – казалось, что он смотрит на Хедже и представляет, что тот сейчас сгорит. Ну, или помрет в жутких корчах.
- А это – Енун, - продолжал вещать Донхэ, кладя руку на голову большому еноту. – Эта утка – Чонсу, смотри, они с Енуном смотрятся очень… эээ… - он на минуту закусил губу, попытавшись вспомнить слово, но потом просто тряхнул головой: - ну, в общем, натурально. Кто тут еще…
- А это кто? – поинтересовался Хекдже, перебив его речь, и ткнул пальцем в полосатую оранжевую, как из мультфильма, рыбку, пристроившуюся рядом с плюшевым тигром.
- А это я, - почему-то смутился Донхэ. – Меня так брат звал. Рыбкой. Ну, или глупой рыбой, под настроение.
Глаза у Донхэ на мгновение стали грустные, вспомнил, видимо, брата, да и вообще семью, оставшуюся там, наверху. Которая еще неизвестно, жива ли вообще. Если повезло, укрылась в таком же бомбоубежище, как и у них, если нет… Об этом даже думать не хотелось. Хекдже сочувственно потрепал его по макушке. Ему было проще – там, наверху, у него не осталось никого. Донхэ как-то подозрительно шмыгнул носом, но, когда поднял глаза, на лице его снова сияла все та же детская восторженная улыбка.
- Слушай дальше…
- Чонсу-хен!
- М? – Чонсу с явной неохотой оторвался от планшета, глянув на Енуна поверх очков. Енун на проскользнувшую в его взгляде укоризну внимания не обратил, заинтересованно подтянувшись поближе.
- Что ты там пишешь такое интересное?
- Да так, - Чонсу смущенно прижал планшет к груди и неловко поправил выбеленную челку. Коорни волос за месяц отросли, окрасившись черным, и теперь прическа смотрелась забавно. – Записываю, чем вчера занимался, чтобы не сбиться с мысли. А то тут дни один как другой, скоро счет потеряю. Или мы все вдруг потеряем, а тут у меня все есть, - он улыбнулся, на щеке от этого появилась ямочка.
- Понятно, - Енун на минуту задумался, наморщив лоб. Поправил серую шапку, ставшую с недавних пор его обязательным атрибутом. Ну, нравилась она ему. Придавала, что ли, какую-то стабильность существованию. Енун надеялся, что она еще и удачу приносит, заодно, но пока шанса проверить не выдалось. Шапку ему нашел Чонсу в один из первых дней пребывания в центре, пока они, по указке Хичоля, исследовали территории, попавшие вдруг в их полное распоряжение. Это оказалось даже забавным, Енун вообще в детстве думал, что прикольно было бы как-нибудь оказаться в магазине, когда там нету никого, побегать в волю, попримерять разные вещи, поиграть с игрушками, ну и так далее.
Вот и… побегал и попримерял.
Правильно говорят, бойтесь своих желаний - они сбываются.
Но на тот момент это помогло отвлечься, не сойти с ума. Они все даже увлеклись, носясь из отдела в отдел с смехом, больше всего похожим на истерический. То и дело появлялся кто-нибудь, демонстрируя очередную находку, теоретически полезную в хозяйстве, или призывая подойти и посмотреть.
Чонсу не орал и не вопил, просто наблюдал за творящимся безумием с легкой полуулыбкой, хвалил, если находили полезные вещи, или смеялся вместе со всеми над забавными. А потом отошел куда-то и вернулся уже с ней. В смысле, с шапкой.
- Чонсу-хен!
- Ну что? – Чонсу тяжело вздохнул, снова отрываясь от планшета, в который уже успел зарыться, пока Енун развлекался мыслительной деятельностью.
- Скучно мне, - сознался Енун под укоризненным взглядом.
- Развлекись чем-нибудь, - посоветовал Чонсу, пытаясь вернуться к записям, но, если уж Енуну что-то втемяшивалось в голову, то отвязаться от него становилось не так легко. Он нахально вытащил планшет из его пальцев, безапелляционно положил на прилавок и легко поднял Чонсу на ноги, несмотря на отчаянное сопротивление – тот вопил и отбивался, но Енун был объективно сильнее.
- Я и собираюсь, - Енун широко ухмыльнулся и, заметив настороженно-непонимающий взгляд Чонсу, пояснил: - Я тут видел вроде салон красоты или подобную фигню на верхнем этаже. Пойдем. В порядок тебя будем приводить.
Он легко взъерошил короткие волосы и показал глазами на выход. Мол, пошли, время не ждет.
А то что-то Чонсу с этими своими записями опять в уныние впал.
Непорядок.
На лице Чонсу все еще читалось некоторое недоумение, но уголки губ уже подрагивали в преддверии улыбки. Так-то лучше. А то стоило на минуту оставить его без присмотра и толпы галдящих половозрелых детей, доставшихся им в компанию, как тот начинал кукожиться и уходить в себя.
Не давая Чонсу опомниться и возразить, Енун за плечи вытолкал его из своего отдела и потащил к лифтам.
- Йесон! – рявкнул он, остановившись перед железными дверями, и для весомости пару раз заехал по ним кулаком. – Открывай, нам надо наверх.
- Йесон-хен, - вяло поправили изнутри. – Поднимайтесь по лестнице.
- Какого…
- Хичоль велел экономить энергию, - судя по звукам, Йесон внутри поудобнее устраивался на подаренном Шивоном матрасе и открывать явно не собирался, а собирался, видимо, вздремнуть.
- Пойдем, - Чонсу, наконец, ожил, потянул Енуна за рукав в сторону. – Пусть отдыхает, да и нам прогуляться не помешает. Заодно посмотрим, как там остальные.
Треснув в дверь лифта еще раз, для профилактики, Енун позволил утянуть себя в сторону эскалаторов. Путь пролегал мимо магазинов, оставленных практически в первозданном виде. Как-то так они негласно решили, что нет смысла заниматься вандализмом – в ничейных магазинах каждый брал ровно то, что было нужно, не устраивая погромов. Так создавалось впечатление приближенности к цивилизации, как будто сохранялась частичка того мира, который когда-то существовал наверху. Иногда иллюзии это все, что остается людям, верно?
Чонсу шагал рядом, иногда тепло задевая руку Енуна своей. Выглядел он довольно безмятежным, как и всегда, когда оказывался за пределами своего или енунова отдела – как будто маску надевал при выходе. Перед Енуном же скрываться, по всей видимости, не считал нужным, раз уж показал однажды слабость.
Познакомились они сразу, как все началось, и, если бы у Енуна была надежда заиметь внуков, он бы им эту историю с удовольствием рассказывал. Однако надежда эта таяла с каждым днем, так что Енун просто вспоминал.
Когда центр только ушел под землю, среди немногочисленных из-за позднего времени посетителей началась паника. Енун, правда, не видел ее лично, восстановив события уже несколько позже, после того, как пообщался с остальными. А его самого в тот момент охватил ступор пополам с лихорадочным желанием куда-то бежать и что-то делать, который через пару часов бессмысленных блужданий по помещениям и этажам сменился тупой апатией. Именно тогда Хичоль, наблюдавший за происходившим со своего поста охраны, рявкнул:
- Крыша рушится, всем немедленно скрыться в магазинах, через пять минут будут заблокированы все двери! – разбив это состояние вдребезги. Подчиняясь скорее голым инстинктам и привычке следовать приказам, чем разуму, который явно в тот момент притормаживал, Енун рванул к ближайшему отделу, краем глаза заметив еще одну фигуру, двигающуюся наперерез. Это и оказался Чонсу, хотя тогда Енун не знал, как его зовут. Они успели заскочить внутрь, обменялись безумными взглядами, а потом бронированные жалюзи рухнули, отрезав их от всех остальных, и стало темно. Темно, но, к сожалению, не тихо – центр трясло, пол под ногами мелко подрагивал, где-то вдалеке выли сирены системы оповещения, слышался какой-то гул. Сколько это продолжалось, Енун не помнил, для него в тот момент время тянулось медленно-медленно. В себя он пришел от громких, прерывистых вдохов, доносившихся из угла, и только по ним и понял, что все стихло. Выругавшись, Енун отправился на звук, осторожно, боясь наткнуться в потемках на какую-нибудь стойку – в спешке он даже не разглядел, что за отдел дал им укрытие. Потом догадался подсветить себе телефоном. За зарядку теперь уже можно было не опасаться, игрушка в сложившейся ситуации только на подсветку и годилась, ибо сеть отказывалась ловить напрочь. Отдел оказался отделом сувенирного оружия и прочей подарочно-мужской атрибутики. По стенам висели мачете и арбалеты, на витринах красовались пневматические пистолеты, а за стеклом одной, чуть в глубине зала, висели фонари разных размеров. Енун свернул туда, решив заодно начать разговор:
- Эй.
Парень шмыгнул носом в ответ.
- Погоди минуту, сейчас я возьму фонарь и подойду к тебе.
- Хорошо, - еле слышно отозвались из угла и замолкли.
Енун обернул курткой руку и разбил стекло. Тут же, внизу, лежали батарейки. Запихнув их в фонарь среднего размера, Енун вернул телефон в карман и более тщательно осмотрел помещение, поводив лучом света по сторонам.
Искомый парень сидел в углу, подтянув колени к груди, и глядел на Енуна темными глазами, показавшимися тогда громадными. Он почти чувствовал его страх, хотя внешне парень выглядел очень спокойным. Только носом шмыгал, но глаза оставались сухими.
- Эй, - Енун присел на корточки рядом, отложив фонарик на пол, чтобы не мешал и не слепил, - все в порядке?
- Нет, - невольный товарищ по несчастью посмотрел на него, как на идиота, констатировав факт с тем же спокойствием в голосе, - не все в порядке.
- Хорошо, - покладисто согласился Енун, - не все. Но, по крайней мере, ты тут не один, это уже что-то, верно?
Снаружи что-то снова грохнуло, неожиданно и оглушительно. Парень вздрогнул, втянул голову в плечи. По этому короткому жесту и тому, как подрагивали его пальцы, Енун окончательно убедился, что до полноценного вменяемого состояния тому очень далеко. Енуна и самого трясло, внутренние органы, по ощущениям, образовали единый тугой узел, но теперь, когда он понял, что не один, стало проще отвлечься.
В ответ на его оптимистичное заявление парень только пожал плечами, а Енун, вспомнив, порылся в кармане и нашарил пачку сигарет. Выбил одну, покрутил в пальцах. Протянул ее соседу:
- Держи.
- Я н…не… - попытался отказать тот, но Енун, не особо вслушиваясь в возражения, впихнул сигарету между его губ и щелкнул зажигалкой. Огонек на конце ярко вспыхнул в темноте и тут же притух до мягкого, мерцающего.
- Затягивайся.
Тот все-таки судорожно вдохнул и закашлялся с непривычки. Посмотрел на Енуна возмущенными глазами с припухшими веками.
- Еще раз, - велел Енун, придерживая сигарету у его губ.
После трех затяжек дело пошло на лад. Парень перестал вздрагивать от каждого звука и даже смог слабо улыбнуться, когда Енун, затянувшись той же сигаретой в свою очередь, протянул руку и сказал:
- Ким Енун.
- Йа, Ким Енун, - эхом повторил Чонсу из настоящего. – Я с тобой разговариваю.
- А? – Енун невольно вздрогнул, лицо Чонсу внезапно оказалось ближе, чем он ожидал. Тот внимательно вглядывался в его глаза, пытаясь там что-то увидеть:
- Ты совсем ушел в себя, - улыбнулся Чонсу, когда понял, что на него, наконец, обратили внимание. – Где там обещанный салон?
- А, да, - Енун кивнул налево – задумавшись, он сам не заметил, что они уже поднялись на четвертый этаж, откуда до салона, обнаруженного Енуном чисто случайно чуть вдалеке от основной галереи, оставалось рукой подать.
Он обогнал Чонсу, распахнул перед ним большую стеклянную дверь. Пришлось выменять у Хичоля пропуск на бутылку дорогого вина – Енун и сам, правда, не совсем понимал, зачем ему это понадобилось, но, как оказалось, оно того стоило. По крайней мере, за время прогулки Чонсу немного оживился.
- Прошу.
Чонсу с интересом огляделся, застыв на пороге, будто видел салон красоты в первый раз. Хотя они все в последнее время на многие вещи смотрели по-другому.
- Садись, - Енун ударом ноги развернул кресло рядом с одним из зеркал и метким пинком отправил его прямиком к Чонсу. Тот успел поймать его раньше, чем оказался сбит с ног, и со смехом плюхнулся на него, удобно устроившись на мягком сиденье.
Енун подтащил их вместе с креслом обратно к зеркалу, развернул так, чтобы Чонсу видел свое отражение.
- Ты хоть знаешь, что делать?
- Понятия не имею, - хмыкнул Енун. – Но разберусь. Я Тэ… свою девушку часто в таких вот заведениях ждал, ну и насмотрелся от скуки всякого. Так.
Енун упер руки в бока, вспоминая последовательность действий. В подсобке он порылся еще вчера, так что без труда вспомнил, где лежат такие специальные мягкие штуки, которыми обматывают шею и о названии которых Енун не имел ни малейшего понятия, а так же накидки. Притащив все это, Енун заботливо выложил добычу на столе и принялся колдовать над улыбающимся Чонсу.
Когда он начал обматывать белую полоску вокруг шеи Чонсу, тот под его пальцами как-то нервозно дернулся, но почти тут же успокоился.
- Туго?
- Нет, нормально.
Разгладив мягкую ткань ладонями, Енун закрепил ее сзади невидимкой и накинул на Чонсу черную шуршащую накидку с логотипом салона. Чонсу с пристальным интересом наблюдал за его действиями в зеркало.
Завершив подготовительный этап, Енун снова скрылся в подсобке. Задумчиво покусал палец, глядя на стройные ряды коробок с краской на полке. Выбор такого рода ему приходилось делать впервые, и по этому поводу Енун даже как-то разнервничался. Впрочем, решив, что терять особо нечего, потянул из ряда коробку, на которую первой упал взгляд. С тем, чтобы смешать краску, пришлось повозиться, изучить инструкцию, уяснить, для чего нужен каждый отдельный флакончик… В принципе, все оказалось не так уж страшно, по крайней мере, Енун от души надеялся, что Чонсу после всех его манипуляций не облысеет.
Чонсу терпеливо ждал, улыбаясь своим мыслям.
- Я думал, ты совсем пропал, - поделился он, когда Енун вернулся обратно в зал, сжимая в руках чашу с краской.
Енун неопределенно пожал плечами.
- Господи, ты так нервничаешь, - Чонсу почему-то стало смешно. – Успокойся, если что, пострадают мои волосы, а не твои. И давай, начинай уже.
Он приглашающее наклонил голову, давая понять, что отступать некуда. Енун все-таки подошел ближе, неловко помешал краску в чаще – орудовать руками в перчатках оказалось неудобно, - и осторожно провел кисточкой по светлым волосам. Труднее всего было с правым боком, на котором Енун тренировался, а дальше он вошел во вкус и работа пошла довольно споро. Чонсу, сначала поглядывавший на него в зеркало, в какой-то момент опустил голову и задремал.
- Не наклоняйся сильно, - Енун сгреб в кулак пучок волос на макушке, потянул на себя, возвращая его голову в прежнее положение. Чосну снова странно напрягся, но тут же расслабил плечи. “Какой-то, - решил Енун, - он сегодня нервный”.
Чонсу и правда сначала немного задремал под мягкими прикосновениями, которые сложно было ожидать от таких больших рук, но то, как Енун потянул его за волосы, мигом заставило его проснуться. Снова задремать не получилось, поэтому он просто сидел с закрытыми глазами, забывая дышать через раз, и чувствовал, практически каждой клеточкой тела, как контрастирует холодная краска на голове с ощущением тепла от Енуна. Тот, к счастью, увлекся работой, не обращая внимания на то, что там творится со всем остальным Чонсу, а не только с его волосами, крутил кресло в разные стороны и вообще, похоже, вообразил себя крутым парикмахером.
За что и поплатился.
- Ой, прости, - сначала Чонсу почувствовал, как по уху проехался жесткий ворс кисточки, а потом Енун на автомате схватил его пальцами, пытаясь оттереть краску.
- Ой, дурак, - в тон повторил Чонсу, - что делаешь-то? Руки же тоже в краске.
Енун за спиной засопел, подтверждая последнюю реплику, но ничего не сказал.
- Крась дальше, - велел Чонсу, - потом отмоем.
Краска закончилась минут через двадцать. Енун с наслаждением взъерошил Чонсу волосы, чтобы распределить ее более равномерно, обмотал его голову пленкой и засек время на настенных часах.
- Это… было странно, - он убрал инструменты обратно в подсобку, даже не поленился вымыть чашку и выбросить мусор. Потянулся в карман за пачкой. Подумал и первым делом протянул ее Чонсу: - Будешь?
Чонсу только головой мотнул, откидываясь на спинку стула.
- Разбуди, когда смывать надо будет.
Енун кивнул и ушел за пределы салона, к курилке. Чонсу проводил его взглядом и снова закрыл глаза. На голове осталось четкое ощущение чужих пальцев, которое никак не хотело проходить.
Вернувшись из курилки, Енун застал идиллическую картину – Чонсу спал, свесив на бок голову. Черты лица разгладились, смягчились, из уголка рта тянулась тонкая ниточка слюны, похоже, он действительно крепко уснул. Улыбнувшись, Енун без задней мысли потянулся к нему, чтобы стереть слюну, коснулся пальцами припухлых губ… и встретился с недоумевающим сонным взглядом.
Повисла неловкая пауза.
Енун, опомнившись, отдернул руку, смущенно кашлянул и несколько грубовато сказал:
- Это… пора.
Чонсу кивнул, все еще глядя ему в глаза, и поднялся с кресла, чтобы перебраться к раковине.
Все еще чувствуя себя в крайней степени неловко, Енун последовал за ним. Стянул с откинутой назад головы пленку, включил теплую воду, стараясь не заострять взгляд на лице Чонсу, в таком ракурсе казавшемся совсем беззащитным и немного смешным. Так и хотелось наклонится и… и лучше бы перестать сейчас думать в этом направлении, пока не поздно.
Сосредоточившись на том, как стекают в слив с волос рыжие струи, Енун со всей тщательностью смыл краску. Подумал и потянулся за кондиционером, стоявшим на полке неподалеку. Вылил немного на руку и начал втирать в волосы Чонсу. Тот едва ли не мурлыкал на грани слышимости от его прикосновений, вряд ли соображая, что делает. Что делает просто и что делает с ним, с Енуном.
Пришлось снова убеждать себя, что показалось.
- Почему рыжий? – первым делом поинтересовался Чонсу, когда увидел себя в зеркале.
- Под руку попался.
Рыжий Чонсу шел. Чонсу наклонился ближе к зеркалу, рассматривая новый цвет со всех сторон, потом поймал в отражении взгляд Енуна и улыбнулся:
- Если ты так говоришь, то я верю.
Лифт ощутимо тряхнуло, и в ту же секунду Йесон открыл глаза. Ему снилось, что он движется вниз по шахте, но не в лифте, а сам по себе. Ощущение движения ему сначала нравилось, смутно напоминало о чем-то, как будто забытом, но потом стало очень страшно, когда где-то вдалеке показался пол. На полу он видел бутылки, осколки и окурки и совершенно не хотел туда приземляться. Поэтому пробуждение сопровождалось одновременно его собственным вскриком и протяжным скрипом где-то над крышкой лифтовой кабины. Йесон резко вскочил и прижался к стене. Он особо не понимал, чем это может помочь в случае обрыва тросов, например, но спросонья о логике и речи не шло. Йесон действовал исключительно по инерции. Точно также, как 32 дня назад, когда Хичоль закричал всеми динамиками сразу, что падает крыша. Тогда он на той же самой инерции первым делом ломанулся в лифт. Глупая затея. Глупая.
Йесон постарался дышать ровнее и прислушался к звукам вне лифта. Ничего. Он понемногу успокаивался и даже позволил себе заглянуть в зеркало. Это было единственное действие, на которое хватило смелости - тянуться к кнопке этажа пальцы отказывались, их нещадно трясло. Также, как в тот день. Глупая идея. Ну как можно спастись в лифте от падения крыши? Ведь первыми обрушатся непрочные конструкции, удерживающие кабину. Сломается катушка, оборвутся тросы, с протяжным скрипом, оставляя царапины на бетонных стенах, она полетит вниз. И он полетит вниз. Этот кошмар мучил Йесона уже несколько недель. Но кабина все не летела, а он научился спать днем, когда снов практически не было. А если и были, то вот такие. Про лифт, про обшарпанные бетонные стены и пол. В окурках и осколках. Хотя, казалось бы, откуда в шахте лифта в торговом центре окурки и осколки?
- Йесон! - раздался приглушенный голос Сонмина из-за дверей. - Йесон, ты в порядке?
- Йесон-хен... - срывающимся голосом поправил его по привычке Йесон. - Я не уверен. Что случилось?
С той стороны замолчали. Ненадолго, но Йесон успел еще немного успокоиться и вернуть голосу привычное безразличие.
- Могу я войти? - осторожно уточнил Сонмин, видимо, заподозривший что-то не ладное.
Йесон снова посмотрел в зеркало.
- Нет. Нет, не стоит. Не надо. Я выйду. Чуть позже.
- Я подожду тебя здесь, хен, - в голосе Сонмина внезапно появилась твердость. - Не уйду, пока ты не выйдешь... Ладно?
Йесон выругался сквозь зубы, осторожно стёк на пол, запустив пальцы в волосы. В таком положении перестала кружиться голова и бешено стучать сердце. Явные симптомы клаустрофобии. Йесон поднял глаза и осмотрел свое жилище. Матрас у стены напротив, любезно дарованный Шивоном и занимающий почти все пространство, книги стопками, украденные из книжного отдела. Теперь этот центр принадлежал только им, но Йесону все равно казалось, что он совершает что-то противозаконное. Три пустые тарелки и стакан дополняли композицию. Нужно при случае вернуть в ресторан. С перекладины под зеркалом свисало полотенце. Ровные стального цвета стены. Нет, у него нет клаустрофобии. И никогда не было. Иначе бы он не понесся в лифт в минуту опасности.
- Мужик, ты в курсе, что ты на редкость глуп? - смеялся тогда через решетку динамиков Хичоль. - Ну кто бы мог додуматься - спрятаться в лифте, а?
- Мне нравятся лифты, - ответил тогда Йесон и тряхнул головой. - В них уютно.
"Что за бред? - спрашивал он в тот момент сам себя. - Что за "нравятся лифты"?" Но продолжал сохранять серьезное выражение. Хичоль молчал несколько минут. Или часов. Йесон долго приходил в себя после пробежки, после паники, охватившей его всего, поэтому за временем не следил. Да и как ему было следить? В лифте часов не предусматривалось.
- Ладно, парень. Ты мне нравишься, - снова заговорил с ним Хичоль спустя какое-то (какое?) время. - Сейчас я открою дверь лифта, и ты пойдешь искать себе домик получше. Нельзя такому классному парню жить в лифте.
- А крыша?
- А что крыша? - удивился динамик. - Ты думаешь, в лифте она у тебя не поедет?
- Нет, спасибо, - невпопад отозвался Йесон. - Я останусь здесь. Мне нравится. В лифте. Мне нравятся лифты. Перестань со мной разговаривать вообще. Дай подумать.
- О чем?
В Хичоле явно проснулось любопытство. Но Йесон уже не ответил. Ему, в общем-то, не важно было - продолжит тот с ним разговаривать или нет. Он обозначил конец разговора и ушел в себя, а все остальное - личное дело собеседника.
Сейчас Йесон тоже не ответил. Он знал, что Сонмин теперь не уйдет. Они все в этом центре были знакомы всего месяц, но в характерах друг друга разобрались моментально. Когда такое небольшое количество людей оказывается заперто в одном, пусть и большом, помещении, довольно сложно не обращать внимания на чужие привычки, повадки и манеру общения, да и Йесон всегда довольно хорошо умел подмечать детали. Он поднялся с пола, улыбнулся себе, бледному,с синяками под глазами, и нажал кнопку открытия дверей. Сонмин тут же подскочил с пола, отряхнул штаны и с подозрением уставился на него из-под отросшей за месяц пшеничного цвета челки.
- Ты в порядке?
- Как видишь, - не стал врать Йесон и шагнул прочь из кабины. - Что это было?
- Никто не знает. Все собрались в кафе, а я за тобой пошел.
- Сам бы дошел.
Он театрально кивнул Сонмину и направился к лестнице.
- На лифте может? - донеслось ему в спину. - Быстрее будет.
Йесон вздрогнул и сбился с шага.
- Нет... Спасибо. Я пешком.
- Может, бомбят? - не успокаивался Донхэ.
В его взгляде одновременно читалось и поистине детское восхищение "войнушкой" и вполне логичное "а вдруг зацепит и нас?" То, что их уже вполне себе зацепило, он, видимо, решил пока не осознавать. Шивон смял подступающую улыбку, поменял позу на более удобную и ответил:
- Может, и бомбят.
Говорить об этом вот так вот спокойно он выучился не сразу. Точнее, он с самого начала говорил об этом спокойно, да вот внутри у него при этом все кипело и пенилось. Картины, виденные им не раз в кино, вставали перед глазами. Взрывы, раскрошенные в щебень дома, брошенные машины, рытвины в асфальте и котлованы размером с туннель метро. Ядерная зима. Постоянные сумрак. Тоже самое творилось сейчас наверху. Со всем миром. Со всеми незнакомыми ему людьми. И со всеми знакомыми. С его семьей. Шивона передернуло, но он умело скрыл это. Наследник корпорации не должен показывать страх. Хотя какой он теперь, к чертям, наследник? И что именно он будет наследовать? Все это обесценилось, осталось наверху вместе с дорогими машинами, загородным домом и яхтой. Теперь оно все не имело ни-ка-ко-го значения. Остались только они. Он и еще несколько человек. Дернул его черт заскочить ночью в круглосуточный торговый центр за перчатками... Сдались ему вообще эти перчатки.
- А может, они пытаются к нам пробиться? - выдвинул очередное предположение неугомонный Донхэ.
- А может быть, они ищут клад? - передразнил его Хекдже и бросил в Донхэ шариком риса.
Донхэ без раздумий ответил, отправив в улыбчивое лицо кусок побольше.
- Может, вы еще из риса замок построите и жить в нем будете? У нас же запасов съестных дофига.
Енун был, как всегда, суров и напряжен. Шивон много наблюдал за ним – тот оказался одним из немногих людей, попавших в это место и сохранивших спокойствие и способность мыслить рационально. При этом вся суровость моментально слезала с него, как старая побелка, когда рядом оказывался Чонсу. Он тут же смягчался, таял, становился легким и податливым. Шивону доставляло удовольствие наблюдать за этими двумя, внутри почему-то становилось спокойно. Как будто наблюдаешь за пожилой парой в магазине. При этом эти двое явно не осознавали испускаемых ими волн благодушия и тепла.
Донхэ виновато подобрал раскиданные комки и осторожно сгреб их на край стола. Как нашкодивший ребенок. Хекдже усиленно разглядывал потолок, будто это делало его невидимым и непричастным к учиненному только что безобразию. Еще один ребенок.
- Мы здесь зачем вообще собрались? - поинтересовался Кибом, отгородившийся от всех спинкой стула.
На этот вопрос вряд ли кто-нибудь мог ответить. Возможно, это подсознательное стремление держаться вместе в очередной опасный момент. Или внезапная жажда общества, пусть и такого небольшого. Хотя по-настоящему тянулись к людям тут только Донхэ и Хекдже. Остальные выползли на общий совет с явной неохотой и общаться ни с кем особо не желали. Кюхен, которого они и так все видели довольно редко, снова нырнул за монитор ноутбука, Шиндон изучал книгу с говорящим названием "БАР" на яркой обложке, Реук тщательно надраивал стойку. По лестнице к ним не спеша спускались Сонмин и Йесон.
- А давайте спросим знатоков? - предложил Енун, когда эти двое добрались до них и устроились за столиками. - Хичо-оль!
Из динамиков центра по-прежнему лилась звонкая бодрая попса.
- Я знаю, что ты нас слышишь, принцесса недоделанная, если ты не ответишь, я...
- Вполне себе доделанная, - отозвался телевизор с барной стойки и сменил черный квадрат на физиономию надувшегося охранника. - Глупости не говори, пожалуйста.
- Что происходит наверху?
- Бомбят, - пожал плечами Хичоль и наморщил нос. - Как будто сам не знаешь.
В зале стало тихо. Все думали о своем.
- Меня вот другое беспокоит... - Хичоль на какое-то мгновение стал необычно серьезным. - В системе неполадки появились. Или глюк, фиг знает. Я в технике не силен.
- Пусти меня посмотреть, - тут же отозвался Кюхен, отрываясь от ноутбука.
- Вот еще. Дурак я тебе совсем, что ли?
На лице Кюхена явственно отразился и ответ на этот вопрос, и еще несколько занятных характеристик и определений.
- Я вижу по лицу, что ты подумал. Сам такой.
Кюхен, не ответив, вернулся к своим делам. Ни уважения, ни чего-то еще подобного он к собеседнику явно не испытывал. Что было, в общем-то, взаимно.
- Так что, ребята, - Хичоль задумчиво протянул руку куда-то за пределы экрана и вытянул оттуда стакан сока. - Если будет что-то странное, я тут не при чем. Хотя, может, на меня снизойдет озарение, и я...
Договорить он не успел - экран погас, и по центру снова разлились раздражающие уже попсовые мотивы.
- Шутит он, что ли? - Донхэ задумчиво почесал кончик носа и обернулся за ответом почему-то к Шивону.
- Возможно... - многозначительно ответил Шивон и внезапно искренне улыбнулся.
С Донхэ у него это получалось как-то неосознанно.
Совещание вроде как закончилось, а расходиться почему-то никто не торопился. Все занимались своими делами, как будто бы и сами по себе, но нет-нет, да перекидываясь фразой-другой. Реук ненавязчиво накрывал на столы - время близилось к обеду.
- Я вот чего подумал, - подал голос Кибом. - Откуда эта зараза вездесущая берет еду и напитки?
Все сразу поняли, о ком он, и синхронно потупились. Каждый хоть раз да выкупал информацию или доступ к закрытым отделам, поднося всевидящему охраннику те или иные дары. Реук изображал беззаботность и непонимание лучше всех.
Явно наведывался к нему чаще остальных.
четверг, 03 июля 2014
Внимание, замена в расписании.
Вместо фика Susumi Shin, артеры Merle: ) и KonaYuki, фандом B.A.P 9.07 будет выложен фик Mina 666, артер db BananaMilk, фандом SHINee.
А фик Susumi Shin будет выложен 15.07.
Заранее просим прощения за доставленные неудобства
Вместо фика Susumi Shin, артеры Merle: ) и KonaYuki, фандом B.A.P 9.07 будет выложен фик Mina 666, артер db BananaMilk, фандом SHINee.
А фик Susumi Shin будет выложен 15.07.
Заранее просим прощения за доставленные неудобства
@темы: модераторское
мои звёзды сияют на земле
XImageTransform.Microsoft.gradient( startColorstr='#eadec4', endColorstr='#eadec4',GradientType=1 ); ">
Рожденный под знаком Огня, никогда не будет счастлив на этой земле. Никогда не обретет он свободы и умиротворения, никогда не познает истинной любви. Клейменный Огнем всю жизнь обречен сгорать от своего проклятья. До тех пор, пока он на этой земле.
С тех пор, как Чанёль покинул приют, Слова Древних звучат в его голове каждый день. Он, безродный сирота, тощий и нескладный, и так никому не нравился. А уж когда люди видели его огненно-рыжие волосы, выбивающиеся из-под шапки, или, что хуже, рисунок на шее, силуэт огненной птицы, они буквально бежали от него прочь. Некоторые принимали его за бунтаря, озлобленного уличного подростка, набившего себе рисунок самостоятельно, – тогда в него летели камни. Женщины прятали от него детей, мужчины грозили сжатыми кулаками так, будто один его вид оскорблял их чувства.
На самом деле Чанёль родился с этим родимым пятном. Он не помнил своих родителей, не знал о них ничего. Вероятно, они тоже были прокляты Огнем, как Чанёль, и их убили, либо они совершили самоубийство, не выдержав своей участи. Ведь, как говорят Слова Древних, проклятые не обретут счастья на этой земле. Многие думаю, что это значит смерть, но Чанёль верит, что ему уготована иная судьба. Часто во снах он видит красивого мужчину, высокого и светловолосого, с золотыми искрящимися глазами. Он приходит за Чанёлем и ведет его в небо. Во сне Чанёль летает так, словно за спиной вырастают крылья, он чувствует себя счастливым и свободным. И, просыпаясь, парень в тайне надеется, что именно об этом говорят Слова.
Но потом настает день, и Чанёлю снова приходится искать себе пропитание. Для проклятых есть либо помои, либо тяжелая и опасная работа, за которую платят едой. И Чанёлю приходится работать. Проходя вечером мимо Храма, он с тоской смотрит на белоснежный шпиль и малодушно хочет вернуться в далекое детство, когда о его даре еще не было известно. Храм защищает проклятых детей лишь до 18 лет, а потом выставляет за дверь, считая уже взрослыми. Жестоко и бессмысленно, по мнению Чанёля. Потому что та жизнь, которую приходится влачить самому парню и ему подобным, – вовсе не жизнь.
Чанёль качает головой, в последний раз кидая взгляд на Храм, и застывает на месте от удивления. Из резных дверей выходит процессия стражей, окружающих Пастыря плотным кольцом. Чанёль понимает, что надо убираться от Храма, потому что быть наказанным самим Пастырем не хочет никто.
– Смотри, там проклятый, – внезапно раздается детский голос со стороны, и Чанёль чувствует несильный удар в плечо. Он удивленно оборачивается, и видит городских детей, нескольких мальчишек, которые уверены, что стоят выше какого-то проклятого.
Дети верещат и кидают в него мелкие камни, забавляясь. Чанёль глубоко вздыхает, пытаясь погасить гнев на неразумных малышей и страх быть обнаруженным стражами. Он уже хочет бежать, как вдруг один из мальчиков прицельно попадает ему по лицу острым камешком. Страх и гнев вспыхивают в Чанёле вместе с острой болью, и вокруг него начинает негромко потрескивать пламя. Дети затихают, в ужасе и трепете смотря, как вокруг проклятого разгораются огненные лепестки. Порыв ветра будто подхватывает их, закручивая вокруг фигуры парня широким, расходящимся в стороны водоворотом. Чанёль медленно надвигается на детей. Шапка мгновенно истлевает, огненные волосы полощутся на ветру, заставляя глаза детей расшириться до неприличных размеров. Внезапно один из них всхлипывает и бросается наутек, остальные с криками и громким плачем бросаются за ним. Чанёль встряхивает головой, приходя в себя, и чертыхается. Со стороны Храма к нему уже бегут стражи, а это значит, что пора делать ноги.
Обычно стражи отгоняют проклятых к заброшенным районам, отставая у самых границ, но сегодня Чанёлю явно не везет. Он петляет по переулкам, пытаясь оторваться и прорваться на безопасную территорию, но стражей слишком много, они легко перекрывают ему дорогу, оттесняя к границе города. Чанёль паникует. За городом сплошные безлюдные просторы, до другого ближайшего города многие километры. И даже если бы Чанёль знал, в какую сторону ему стоит держать путь, то все равно бы не рискнул выходить из города один.
– Стрелять на поражение, – доносится до него звучный голос командира отряда, и Чанёль в ужасе оборачивается.
Стражи действительно заряжают ружья. Парень оглядывается по стороны, но другого выхода, кроме как прорываться к воротам, он не находит. Возможно, потом он сможет вернуться в город, проберется ночью или придумает что-то еще. Но сейчас мозг ему отказывает, и Чанёль что есть духу несется к воротам, расталкивая нескольких стражей. Как только он вылетает из ворот, раздается первый выстрел. Чанёль втягивает голову, закрывая ее руками, и бежит вперед без разбора, лишь бы подальше от стражей. Раздается еще несколько выстрелов, но Чанёль уже слишком далеко.
Он останавливается лишь через некоторое время, когда город кажется на горизонте лишь игрушечным домиком. Вокруг чахлые кустарники, редкие деревья, окруженные выжженной травой, никакого намека на воду или лес, хоть на что-нибудь, где можно было бы раздобыть запасы в дорогу. Чанёль в отчаянии валится на землю, силы покидают его, усталость от долгого бега и пережитого стресса наваливается на парня железной плитой. Он лежит, смотря в темнеющее небо, и в красках представляет, как степное зверье найдет его ночью и сожрет. Но даже эта мысль не помогает ему собраться с силами и встать. Постепенно полное безразличие овладевает его разумом, и Чанёль попросту закрывает глаза, надеясь открыть их на другой земле. Там, где он будет счастлив и свободен.
– Тебе не кажется, что он слишком долго спит? – спрашивают где-то рядом с Чанёлем. Он морщится во сне и переворачивается на бок, стараясь сохранить остатки сна.
– Тише, Чонин. Ему нужно восстановиться, что ты как маленький? – раздраженно отвечают с другой стороны.
Чанёль морщится вновь. Кажется, что сон от него все же ушел. Внезапно в голову парня толкается последнее сохранившееся воспоминание, и он резко садится на постели, распахивая глаза. В комнате, помимо него, еще двое: высокий смуглый парень с мечом у пояса, который выглядит достаточно угрожающе, и совсем еще мальчик в белом халате лекаря. Чанёль переводит ошарашенный взгляд с одного юноши на другого и не знает, какой вопрос задать первым. Он точно помнит, что засыпал на земле с мыслью о смерти.
– Смотри, что ты наделал, Чонин, – внезапно хмурится тот, что в халате, жестко хлопая второго юношу по плечу.
Тот трет ушибленное место и в своем негодовании становится чуть младше. Он неслышно шевелит губами, будто передразнивает своего знакомого, и Чанёль внезапно для себя улыбается.
– Что лыбишься? – огрызается смуглый парень и садится в кресло, подальше от кровати. А юный лекарь тем временем подходит ближе к Чанёлю.
– Здравствуй, меня зовут Кёнсу, я сын местного лекаря. Не бойся нас, мы поможем тебе. Это, – пространный жест в сторону сидящего в кресле юноши, – Чонин. Он мой друг. Он не очень-то вежлив, но бояться его не стоит.
– Я не боюсь, – отвечает Чанёль. И задумывается над своими же словами. Ведь он действительно не боится двух новых знакомых, несмотря на то, что понятия не имеет, где же он сейчас находится. – Где я?
– Ты в безопасном месте. Здесь никто не будет попрекать тебя принадлежностью к Огню, – Кёнсу внезапно улыбается и задирает рукав халата, показывая Чанёлю лепесток огня на запястье.
– Ты тоже? Настоящий? – пораженно спрашивает Чанёль, боязливо протягивая руку и дотрагиваясь кончиками пальцев до рисунка на коже. Он не похож на татуировку, а, как и у самого Чанёля, будто проступает изнутри. – А Чонин?
– Нет, он… – Кёнсу внезапно смущается и бросает косой взгляд на своего друга. Тот ухмыляется и моментально оказывается рядом с ними.
– Я отмечен Воздухом, – с достоинством произносит Чонин, поворачиваясь к Чанёлю левым плечом, где прорисовано на коже завихрение воздуха.
Трогать смуглую кожу парень не решается, только рассматривает новый для себя знак. Он знает, что такие часто есть у стражей, потому что Воздух дает своим подопечным быструю реакцию и акробатическую гибкость. Когда Чанёль переводит взгляд от плеча Чонина на его лицо, тот хитро вскидывает уголки губ и протягивает парню правую руку. Сперва Чанёль не понимает его жеста, а потом замечает рисунок, в точности такой же, как у Кёнсу, только в этот раз ненастоящий.
– Чонииин, – смущенно тянет Кёнсу, а Чанёль непонимающе хлопает глазами. Чонин внезапно смеется, тепло и как-то радостно, и приобнимает Кёнсу за плечи.
– Это знак того, что он мой. Не трогай его, и у нас не будет проблем в общении, – улыбка идет Чонину намного больше, чем ухмылка, отмечает про себя Чанёль, прежде чем согласно кивнуть.
Почему-то его совершенно не удивляют слова Чонина. Может быть потому, что эти двое удивительно подходят друг другу, создавая очень уютное и теплое сочетание. Размышления Чанёля прерывает короткий стук в дверь.
– Кёнсу, как он? – раздается голос, от которого Чанёль дергается, словно его ударило током.
Кёнсу что-то отвечает на вопрос, но у Чанёля будто закладывает уши, он слышит лишь шум ветра, как в тех снах, что он делил с тем, кто сейчас вошел. Чанёль запомнил его именно таким: высоким и светловолосым, с яркими, золотыми глазами. Единственное, сейчас этого человека нельзя было назвать взрослым мужчиной, он выглядел значительно моложе и вполне мог быть не на много старше самого Чанёля.
– Чанёль, – парень приходит в себя, лишь когда Чонин дотрагивается до его плеча. Он пару раз моргает, а потом смущенно опускает глаза в пол, понимая, что слишком долго пялился на гостя.
– Чанёль, это Крис. Он у нас главный, именно он спас тебя, – тихо и немного торжественно произносит Кёнсу.
Чанёль смотрит на него и понимает, что Кёнсу души не чает в этом человеке, собственно, как и Чонин. Они оба смотрят на Криса, словно обязаны ему жизнью. В общем-то, это вполне может быть правдой.
– Здравствуйте, – Чанёль чувствует себя неловко, – я не знаю, почему вы спасли меня, но спасибо вам.
– Не благодари, пока не узнаешь причин, – по-доброму усмехается Крис и, совершенно не стесняясь, садится на кровать Чанёля, возле его ног. – Если ты нормально себя чувствуешь, я хотел бы с тобой поговорить.
– Да, конечно, – добрая улыбка Криса немного снимает напряжение, но Чанёлю все равно неловко сидеть так близко. Крис, будто замечая его смятение, отодвигается подальше в попытке достать что-то с подоконника и там и остается, крутя в руках свою добычу.
– Когда я нашел тебя, первым делом я обратил внимание на твой знак. Он немного необычный, не находишь?
– Я...
– Не отвечай, это необязательно. Прости за такую манеру речи. Это было утверждение: твой знак необычен. Ты видел знак Кёнсу, это типичный знак Огня, он есть у многих в нашем поселении. Твой же… – Крис ненадолго замолкает, продолжая крутить в пальцах неизвестную побрякушку, – твой знак обозначает Феникса.
– Феникса? – удивленно переспрашивает Чанёль, подаваясь вперед. Он никогда в жизни не слышал о таких существах.
– Феникс – это огненная птица, символ обновления. Есть множество легенд об этих мифических существах. Говорят, что каждую тысячу лет Феникс сгорает в собственном пламени, – Крис делает непродолжительную паузу, а потом весомо добавляет, – а потом воскресает из пепла, начиная новую жизнь.
Чанёль неосознанно прикладывает руку к шее, дотрагиваясь до своего знака. В глубине души все его существо ликует от услышанных слов. Он всегда знал, всегда верил, что создан не для того, чтобы сгнить на улицах города, что у него есть другое предназначение. Чанёль широко улыбается Крису, тот отвечает ему доброй улыбкой. И Чанёль начинает говорить, торопливо, будто боится, что его попросят замолчать.
– Я всегда чувствовал, что я живу не так, как должен. Я… Я видел сны. В них я летал по небу с огненными крыльями за спиной. Я видел много городов, реки и горы, я облетел все страны. А еще, – здесь Чанёль замолкает, кидая быстрый взгляд на притихших Кёнсу и Чонина, а затем продолжает чуть тише, – в своих снах я видел тебя. Ты приходил за мной и забирал в небо. Ты выглядел немного иначе, был старше, но я уверен, что видел именно тебя.
– Возможно, твоя сила даже больше, чем я предполагал, – подаваясь вперед, говорит Крис. Он выглядит так воодушевленно, что Чанёлю даже чудится отблеск огня в его золотых глазах. – Я помогу тебе, научу тому, как управлять своей силой, как развить ее. А про сны… Об этом мы поговорим чуть позже.
Крис встает с кровати, улыбаясь на прощание Чанёлю, и быстрым шагом проходит к двери. Кёнсу и Чонин прощаются с ним, получая в ответ легкий кивок, а потом бросаются к Чанёлю. Их глаза горят жадным интересом, возвращая Чанёлю неловкость и смущение.
– Ты будешь учиться у Криса, – мечтательно произносит Кёнсу, разглядывая рисунок на шее Чанёля. – Его сила велика, ты поразишься, увидев его возможности. А когда ты увидишь его Др…
– Лучше бы тебе оправдать его надежды, – встревает Чонин, перебивая Кёнсу, – Крис ждет от тебя многого.
– Не пугай его, Чонин, – Кёнсу легко ударяет Чонина в плечо, и тот вновь теряет весь свой грозный вид. – Крис не сделает тебе ничего плохого, не переживай из-за его слов. Если ты сказал Крису правду, то твоя сила наверняка проявит себя на его уроках. Возможно, ты даже сможешь летать с ним, как говорил.
Чанёль растерянно кивает, сжимая пальцами покрывало. Он чувствует себя уставшим и голодным, слишком многое произошло с ним после пробуждения. Внезапно Кёнсу хлопает себя по лбу и выходит из комнаты быстрым шагом. Чонин недоуменно переглядывается с Чанёлем, а затем выходит следом за Кёнсу.
Пока хозяев нет в комнате, Чанёль оглядывается вокруг, отмечая уютность комнаты. Когда его взгляд возвращается к кровати, парень замечает металлический блеск между складок покрывала. Он протягивает руку и с удивлением обнаруживает на кровати массивное кольцо с отверстиями для двух пальцев. Чанёль берет его в руку и переворачивает, чтобы рассмотреть. На “шляпке” серебряного кольца выгравирован феникс – точная копия рисунка на шее Чанёля. Парень оглядывается на дверь и прячет кольцо под подушку.
Через некоторое время возвращается Кёнсу и помогает Чанёлю встать, провожая его в ванную комнату. Оказывается, из-за появления Криса Кёнсу совершенно забыл о приготовлении еды, поэтому сейчас чувствует себя безмерно виноватым. После водных процедур и плотного обеда Чанёль еще долго убеждает его, что все в порядке, но Кёнсу все равно ворчит, что из него плохой хозяин. Чонин на каждое такое заявление только хмыкает и просит Чанёля не обращать на “ворчуна” внимания.
К вечеру, когда спадает дневная жара, парни ведут Чанёля смотреть их поселение. Город совсем небольшой, насчитывает не больше двух дюжин домов и скромную Ратушу, в которой, по всей видимости, живет Крис. На единственной площади стоит небольшой сломанный фонтан с каменными бортиками, куда парни и садятся отдохнуть, и дать Чанёлю возможность осмотреться. Все строения, как замечает парень, обветшалые, и, если бы не огни в окнах, их можно было бы принять за брошенные. Кое-где на домах чернеют странные отметины, а камни кажутся спаянными между собой. Чанёль с интересом разглядывает такие следы, не понимая, откуда они взялись. Чонин перехватывает его взгляд и тут же поясняет:
– Это Крис. У нас нет необходимых инструментов для ремонта, поэтому он обжигает камни.
– Обжигает? – недоуменно переспрашивает Чанёль.
– Дыханием, – отвечает Чонин, чем еще больше изумляет парня. – Он не разрешает на это смотреть, но я однажды подглядывал.
Чанёль смотрит еще раз на расплавленные камни и думает о том, что сказал ему Чонин. То, что Крис умеет дышать огнем, поражает его, ведь умение самого Чанёля ограничиваются огненными лепестками, которые он научился вызывать щелчком пальцев. И тем огненным вихрем, которым он напугал детей. Но даже сам Чанёль не понял, как он его вызвал и какие силы тот в себе несет. Он обязательно должен будет спросить об этом у Криса, когда начнутся их уроки. Об этом и о том кольце, которое ждет его дома.
К сожалению Чанёля, время встречи с Крисом наступает не так скоро, как он надеялся. За две недели в поселении он полностью обживается в гостевой комнате дома семьи Кёнсу. Его отец оказывается милым человеком и одним из немногих взрослых. Вечерами Чанёль любит разговаривать с ним о прошлом. Он с удивлением узнает, что раньше такой травли на Огненных не было. Она началась около тридцати лет назад, с приходом в Храм нового Пастыря, которому открылись Слова Древних. Почему-то знак Огня Слова трактовали, как проклятие, а отмеченных им храмовники начали гнать из городов или брать под стражу. Очень быстро численность Огненных сократилась до минимума. Именно тогда отец Кёнсу повстречал Криса.
– Но ведь Крис так молод сейчас, – удивился Чанёлю.
– Я не могу в точности объяснить то, что с ним произошло, если честно, – отец Кёнсу впервые выглядит неуверенным. – Однажды он улетел, его не было почти год. Мы все начали волноваться. Но потом Крис вернулся. Он словно обновился, стал выглядеть как юноша твоих лет. И с тех пор не меняется, а ведь прошло уже 18 лет.
Услышанное в тот вечер поразило Чанёля, сразу же вызвав воспоминания о своих снах. Если раньше Крис выглядел старше, то не остается никаких сомнений, что именно он снился Чанёлю. После этого разговора парень никак не может выбросить из головы то, что удалось узнать. Он крутит мысли так и этак, пытаясь разобраться и понять свою роль в этой истории. Но ему отчаянно не хватает откровенного разговора с Крисом.
Чанёль сидит за столом, когда в дверь негромко стучат. Он вскакивает со стула от неожиданности и почти сразу замечает в дверном проходе Криса.
– Здравствуй. Как твои дела? – спрашивает Крис, после приветственного кивка Чанёля. Последний немного теряется и не знает, как себя вести с гостем. Крис замечает это и улыбается уголками губ. – Все хорошо, не стесняйся меня. Представь, что я твой друг.
– Х-хорошо, – с запинкой отвечает Чанёль и садится на свой стул, выжидательно смотря на Криса.
– Чем ты занимался эти две недели? – словно школьный учитель интересуется Крис.
– Ничем особенным, – теряется сперва Чанёль, а потом вспоминает о кольце, которое всегда носит с собой. – Я много разговаривал с господином До. Он рассказывал мне интересные вещи о прошлом.
– Вот как, – Крис слегка нахмурился, – о чем же вы говорили?
– Об Огненном знаке. Он рассказывал мне, что раньше все было иначе. И что раньше ты, – Чанёль замолкает, а потом достает кольцо из кармана штанов и протягивает Крису, – ты тоже был другим. И я уверен, что это кольцо мне оставил ты.
– Ты такой сообразительный, – внезапно иронично отвечает Крис, забирая кольцо у Чанёля и присаживаясь в кресло напротив. – Я знаю, какую историю ты хочешь услышать. Но, боюсь, я расскажу тебе совсем не то. Мы связаны с тобой, тут ты прав. Но я не твой отец или кто-то в этом духе. Мы одного поколения, можно сказать, что я твой старший брат.
Чанёль молча рассматривает Криса, пытаясь найти хоть что-то от себя, но, кроме роста, они ничем не похожи. Но все равно что-то теплое шевелится у него в груди, когда он повторяет про себя слово “брат”. Как сирота с рождения, он не знает, что такое семья, но, возможно, теперь у него будет шанс узнать, что это.
– Ты совсем не удивлен, – констатирует Крис, улыбаясь.
– Не знаю, почему так, – растеряно отвечает Чанёль, переводя взгляд на колышущиеся занавески. – Я хотел другой жизни – я ее получил. Мне кажется, что я с радостью приму все, что она сможет мне дать.
– Надеюсь, что так и будет, – тихо произносит Крис. – И, надеюсь, что смогу стать тебе хорошим другом. Я расскажу тебе немного о твоей истории. И об отце. Выслушай меня и постарайся не перебивать.
– Хорошо, – с трепетом отвечает Чанёль, переводя взгляд на Криса.
– Отец был Драконом...
Чанёль вздрагивает на этом запретном слове, которым в его детстве пугали детей. Драконы – порождения зла, рожденные из Огня. Их истребили столетия назад, как говорил Пастырь, оглашая людям Слова Древних.
– Я вижу, тебя напугало то, что я сказал. Забудь о том, что ты слышал о Драконах. Забудь о Словах Древних. В этой жизни они больше ничего не должны для тебя значить, – серьезно продолжает Крис, а потом внезапно улыбается и продолжает. – Ведь в тебе самом живет огненный дух Феникса, столь же древний, как и Драконы.
Чанёль смаргивает, понимая, что все это время, не отрываясь, смотрел на Криса. Тот как-то совсем по-мальчишески подмигивает ему и продолжает свой рассказ.
– 19 лет назад отец отправился в путешествие. На самом деле, я не могу достоверно ответить о целях и причинах этого полета, – Крис откидывается на спинку кресла, переплетая пальцы в замок, – потому что меня тогда не существовало.
– Что ты имеешь в виду? Разве ты не вернулся вместо него? – удивленно спрашивает Чанёль.
– В том-то и дело. Вместо. Я его прямой потомок. Его продолжение, – с особой интонацией произносит Крис. – Отец не умирал, а я не рождался. Я просто появился, когда существование отца на этой земле было окончено. Я помню его самого, мне открыты его знания и память, за исключением некоторых глубоко личных воспоминаний. К которым относится и твое появление на свет, поэтому об этом я могу мало тебе рассказать. Но я помню твою мать. Она была очень красивой, а ее судьбой управлял знак Света. Ты знаешь о знаке Света?
– Нет, никогда не слышал, – тихо отвечает Чанёль, жадно смотря на Криса. Его прошлое приоткрывает перед ним двери, он не хочет пропустить ни слова.
– Знак Света даруется тем, кто рожден для Храма. Таких детей забирают еще в младенчестве. Их знак выжигают, а вместо него после посвящения проступает белый знак Света. Они живут в Храме всю жизнь, посвящая себя служению Древним и Пастырю людскому, как единственному, слышащему Слова Их, – Крис фыркает, произнося эту цитату, и продолжает голосом, полным ехидства. – На самом деле, посвященные Свету не более, чем заложники Храма. Пастырь умножает свою силу за их счет, буквально высасывает из них жизни. Он не убивает их, нет. Они живут, но не знают радостей, не знают каких-либо эмоций. А потом умирают от истощения.
– Но тогда как, – медленно произносит Чанёль, пытаясь как можно точнее воспроизвести свою мысль, которая возникает сразу же, после слов Криса, – я появился? Я, как ты, не рождался?
– Тогда бы ты тоже был Драконом, – улыбается Крис. – Тут начинается самое интересное. Этих воспоминаний я не знаю, знаю лишь результат действий отца – это ты. Твоя мать бежала с ним, родился ты. Чуть позже появился и я. Возможно, чтобы защитить тебя, отец вычерпал свои силы, а для меня – саму свою сущность.
Крис замолкает, и в комнате повисает тяжелая тишина. Каждый из юношей задумывается о своем, словно забывая о том, что в комнате не один. Чанёль переваривает в себе все то, что он услышал сейчас. Он верит Крису, безусловно, у него даже не возникает мысли, что тот может ему врать. И это ощущение полного доверия греет Чанёля изнутри.
– Почему-то я верю тебе, чтобы ты не говорил, – немного удивленно произносит он, делясь своим удивлением.
– На улице лежит снег, – моментально отзывается Крис, выглядя при этом поразительно серьезно. Чанёль смотрит на него некоторое время, а потом широко улыбается.
– Нет, этому, пожалуй, не верю, – Крис улыбается ему в ответ, а потом внезапно достает кольцо, о котором Чанёль успел позабыть.
– Это кольцо, которое я нашел, когда очнулся в первый раз. Я думаю, что оно либо принадлежало твоей матери, либо изготовлено отцом для тебя. Храни его, – он, не спеша, подходит к Чанёлю и вкладывает в его руку теплое кольцо. – А у меня браслет.
На руке Криса жесткий кожаный браслет с металлической клепкой в виде дракона, раскрывающего крылья. Этот образ – Дракон – очень подходит Крису, он также аристократичен и величав, как и сам парень. Чанёль по сравнению с ним всего лишь неказистый подросток. Эта мысль внезапно смущает Чанёля, и он опускает глаза, рассматривая свою обувь.
– О чем ты сейчас подумал?
– О том, как мы не похожи друг на друга, – честно отвечает Чанёль, продолжая смотреть в пол. Он слышит короткий смешок Криса, а потом чувствует легкое касание к голове.
– Мы и не должны быть похожи. Мы разные. Но это ведь не делает одного из нас хуже другого, – мягко говорит Крис, в его интонации пробиваются покровительственные отеческие нотки. – Всему свое время, Чанёль. Скоро ты узнаешь себя и перестанешь сравнивать.
После этого они договариваются о первом уроке, и Крис уходит. Чанёль еще долго сидит за столом, рассматривая закрытую дверь, и размышляет о прошедшем разговоре. К тому, что он услышал, привыкнуть не так просто. Больше всего его страшит мысль о той участи, которая постигла его мать. Как воспитанник приюта, он с детства привык к мысли, что у него нет семьи, нет родителей. И теперь призрачная надежда о том, что его мать, возможно, жива, не дает парню связно размышлять. С уходом отца, так называет это про себя Чанёль, смириться проще, потому что фактически тот не умер. К тому же у Чанёля навсегда останутся его сны-полеты, где он, как оказывается, видел своего отца. Это были счастливые сны, которые дарили ему надежду на лучшее, поэтому и образ отца ассоциируется у него с надеждой. А вот мать… Крис говорил страшные вещи про носителей знака Света, и если его мать принадлежала к ним, то за побег ее могли жестоко наказать или даже убить. Чанёль морщится от этой мысли и легко трясет головой, отгоняя ее.
– Когда-нибудь я постараюсь узнать, что с тобой стало, – обещает он в пустоту, рассматривая кольцо на своей руке.
Но он прекрасно понимает, что пока он бессилен что-то сделать даже для себя. Поэтому с особой надеждой он ждет первого урока от Криса.
Бэкхён просыпается совершенно разбитым и уставшим и долго смотрит в открытое окно невидящим взглядом. Такое состояние длится уже несколько недель, на парня наваливается полнейшая апатия. Он помнит, что еще месяц назад радовался наступившему августу и рассказывал Пастырю о том, что с нетерпением ждет Праздника Урожая. А потом пришла усталость. Она отобрала у него яркие краски и чувство восхищения, Бэкхёну больше не хочется петь и готовиться к празднику. Сперва он пытался подбадривать себя, вслух говоря, что нельзя быть такой размазней. Потом он обратился к лекарю, но тот лишь развел руками, говоря о том, что Бэкхён совершенно здоров и все дело лишь в приближающейся осени. А теперь парень просто не хочет вставать с кровати и что-либо делать.
– Господин Бэкхён, Пастырь ожидает Вас в полдень, – внезапно раздается голос служанки, но Бэкхён даже не переводит на нее взгляд. – Вы должны встать, господин, иначе Вы опоздаете.
– Я понял, – отзывается парень и откидывает одеяло.
Когда парень садится, его взгляд падает на собственные руки: кожа стала слишком бледная, почти прозрачная, пальцы совсем исхудали. На фоне этих изменений черный квадрат на тыльной стороне ладони выглядит особенно неуместно. Раньше Бэкхён недоумевал, зачем Избранных Светом так уродуют, почему светлейшая из сил не может очистить их кожу во время обряда от старого знака и проявить свой. Почему старый знак превращается в уродливое неясное пятно, а новый, будто клеймо, проставляется сверху. Но сегодня даже этот вечный вопрос его не волнует.
Закончив приготовления к сроку, Бэкхён направляется в покои Пастыря для еженедельной аудиенции. Парень идет по пустому коридору, подсознательно понимая, что вокруг слишком тихо. Когда он был маленький, детей Света в Храме было около двух десятков. Каждый из них был жизнерадостным, веселым и светлым ребенком, с огромным количеством энергии. Постепенно дети становились тише и покорнее, обучение в Храме обязывало к строгой дисциплине. С годами их становилось меньше и меньше, а новые дети почему-то не появлялись. Пастырь рассказывал им, что наступает Темное время, что знак Огня проявляет себя все чаще, отбирая силы у носителей Света. Бэкхён плакал каждый раз, когда уходил кто-то из его друзей. И, в конце концов, он остался одним из трех последних в Храме.
Бэкхён подходит к дверям Пастыря ровно без пяти минут полдень. Он знает, что высший священник не любит опозданий. На робкий звук сперва никто не откликается, а потом дверь распахивается, на несколько секунд вырывая парня из цепких лап безразличности. Он испуганно вздрагивает, смотря снизу вверх на пышущего жизнью Пастыря, на лице которого расползается широкая улыбка.
– День добрый, мой дорогой мальчик, – жизнерадостно произносит мужчина, накрывая широкой ладонью плечо Бэкхёна и втягивая его внутрь комнаты. – Как прошла твоя неделя?
– Хорошо, Святейший, – тихо отвечает Бэкхён, смиренно склоняя голову. – Если вы позволите, я хотел бы задать один вопрос.
– Конечно, мой мальчик, я слушаю тебя, – Пастырь доводит юношу до широкого стола, указывая ему на стул, а сам обходит стол и присаживает с другой стороны в мягкое кресло.
– Скажите, что должен делать человек, из жизни которого ушла радость? Если то, что приносило удовольствие, теперь совершенно безразлично. И начинает казаться, что даже сама жизнь, – голос Бэкхёна испуганно понижается, доходят до шепота, – становится безразлична.
Пастырь замирает в своем кресле, внимательно разглядывая юношу перед собой. За всю историю его правления еще никто не задавал ему таких вопросов, никто не старался противостоять своей судьбе. Пастырь желчно ухмыляется, Бэкхён в страхе низко наклонил голову и все равно не сможет заметить истинных эмоций на его лице. Этот мальчишка был вкусным, его энергия бурлила в теле Пастыря будто лава. Но, судя по только что сказанным словам, Бэкхён скоро опустеет окончательно, чего позволить никак нельзя. Пастырь смотрит на бумагу перед собой и в очередной раз поражается своей удачливости. Тот юный Феникс, которого он видел у Храма, сбежал от стражи. Если он жив, то Дракон уже нашел его. А это значит только одно – проблемы. И тут Бэкхён был очень кстати.
– Бэкхён, – юноша вздрагивает, вжимая голову в плечи, будто боится наказания. Это вызывает у Пастыря очередную ухмылку, – помнишь, что я говорил о посланниках Огня? Кажется, что в этот раз их цель – ты. Ты правильно поступил, что рассказал мне о своих тревогах, остальные дети не открывались мне, поэтому я не смог их спасти.
Бэкхён вскидывает голову, пораженно смотря на мужчину перед собой. На его лице чистейшая скорбь, которая отражается болью в груди юноши. Значит, он и правда поступил правильно.
– Ты смелый мальчик, нет-нет, смелый юноша, Бэкхён. И хорошо управляешь Светом. Поэтому для тебя у меня особое, секретное задание. Ты не должен бояться, должен оставаться смелым. Если ты успешно справишься с ним, в нашем Храме снова появятся дети Света.
Глаза Бэкхён загораются, он словно начинает заново дышать в эту секунду. Пастырь доверяет ему настолько серьезное задание. Ему кажется, что все тревоги, мучавшие его в течение прошедшего месяца забываются, он больше не чувствует себя больным или уставшим.
– Я справлюсь, – решительно заявляет он, чуть подаваясь вперед, – я справлюсь, и к Новому году у нас появятся новые друзья.
– Но я должен предупредить, – Пастырь понижает голос, внимательно смотря Бэкхёну в глаза, – тебе придется встретиться с проклятыми Огнем и очистить их от скверны. А если они не захотят отринуть знак Огня и принять знак Света, ты должен будешь очистить землю от них. Я доверяю тебе самое сложное задание, Бэкхён. Готов ли ты к нему?
– Готов, – шепчет Бэкхён, внутренне сжимаясь от страха. Проклятые пугают его до ужаса, но ради Пастыря и в память о своих друзьях он должен справиться со своих страхом.
– Молодец, мой мальчик, – тонко улыбается Пастырь, а потом посвящает Бэкхёна в детали его тайного задания.
Бэкхён бежит по улицам города, спотыкаясь о свою белоснежную храмовую одежду. Он уже несколько раз упал, в кровь разодрал себе ладони и колени, но шум погони не стихает за спиной, значит, нужно бежать дальше. Юноша на всей скорости вылетает на площадь перед западными воротами и тут же наталкивается на отряд Стражей. Один из них ударяет Бэкхёна наотмашь по щеке, почти сваливая с ног. Но у самой земли парень выравнивается и проскакивает к самым воротам, надеясь проскользнуть между Стражами.
– Стрелять на поражение, – вдруг выкрикивает кто-то сзади, и Бэкхён в ужасе оглядывает через плечо, не сбавляя скорости.
Один из Стражей хмыкает и вскидывает ружье, направляя его точно в спину убегающего парня. Бэкхён нагибается и отскакивает в сторону, а спустя секунду раздается звук выстрела. От страха парень вскрикивает, но боли не чувствует. Это придает ему сил, и он прорывается к воротам, убегая прочь от города. Его не преследуют.
– Запомни, Бэкхён, Стражи не будут знать, что ты не преступник. Все должно быть реалистично, чтобы сам Дракон не побоялся забрать тебя. Он должен верить тебе. Ты должен проникнуть в их ряды, заставить их поверить в то, что сбежал от ужасного Пастыря, который мучил тебя в стенах Храма. Ты должен быть убедителен, ты должен верить сам себе. Плачь, умоляй, показывай то, как ты был несчастен. Благодари их, пресмыкайся. Но никогда не забывай о своей миссии. Найди их слабое место. Найди слабое место Дракона и его сына. А затем нанеси удар. Ты не станешь убийцей. Ты станешь палачом, исполняющим приговор за их ужасные преступления. Ты инструмент Света, Бэкхён. Ты понял меня?
– Да, Святейший.
Бэкхён скитается по степи до самой темноты. Он не знает, куда ему идти, не знает, что ему делать. Все тело болит и ломит от долгого бега, белоснежная некогда одежда запачкана кровью и грязью. Бэкхён боится, что был недостаточно убедителен, что Дракон не заберет его, что он навсегда останется в безжизненной степи. Ведь он не знает, в какой теперь стороне город, и не сможет вернуться. На крайний случай у него припрятан амулет вызова, но Пастырь велел воспользоваться им только после того, как Проклятые примут знак Света или будут мертвы.
Вдалеке раздается короткий вой, и Бэкхён испуганно вскидывает голову. Степные собаки выходят на охоту с наступлением сумерек, спасения в степи от них нет. К горлу парня подкатывает отвратительное чувство тошноты.
– Неужели я умру тут? – выдыхает он, обхватывая плечи руками, чтобы унять паническую дрожь.
Сумерки начинают сгущаться, и следующий короткий вой-лай раздается чуть ближе. Не выдерживая, Бэкхён срывается с места и бежит в противоположную от страшного звука сторону. Степные собаки, до этого прятавшиеся в тени, с воодушевлением кидаются в погоню за легкой одинокой добычей. Они играют с парнем, то догоняя, то отставая, клацая зубами у самых его ног.
Бэкхён скулит от страха, про себя умоляя великий Свет и Древних спасти его или подарить легкую смерть. Он внезапно спотыкается о подол своей одежды и падает на живот, снова обдирая ладони и больно проезжаясь щекой по земле. Парень полностью выбивается из сил, он пытается подняться, но ладони так болят, что опираться на них просто невозможно. За спиной он слышит низкий вибрирующий рык и готовится к ужасной смерти. Но он просто обязан побороться за свою жизнь. Как только собаки подходят максимально близко, Бэкхён переворачивается на спину, вскидывая руки перед собой. От его раскрытых ладоней в стороны, словно ударной волной, расходится кольцо света, ослепляя животных. Скуля, они бросаются в стороны, слепо тыкаясь и кусая друг друга. Одна из собак наскакивает на Бэкхён, тряся башкой и невидяще смотря прямо перед собой. Тот пытается отпихнуть ее ногой в сторону, но дикая тварь внезапно хватает его за лодыжку, сильно сжимая зубы. Когда она чувствует теплую кровь, то утробно рычит, сглатывая кровавую слюну. Бэкхён кричит от боли, пытаясь вырваться. От страха он забывает все защитные пассы и заклинания, он чувствует лишь жгучую боль и тошнотворный липкий ужас.
Внезапно собака взвизгивает и отпускает его ногу, оседая на землю бесформенным кулем. Бэкхён в ужасе смотрит на ее безжизненную тушу, а потом поднимает глаза на того, кто убил тварь. Перед ним стоит человек, волосы которого в вечерних густых сумерках немного светятся, будто угли в костре. Бэкхён не видит его лица, только этот уютный свет от волос. Сейчас он не думает о Проклятых и о знаке Огня, он вдруг понимает, что остался жив чудом. В глазах темнеет, и Бэкхён проваливается в спасительное забытье, смывающее боль, страх и потрясение.
Чанёль был в восторге от уроков Криса. Не проходило ни дня, чтобы старший не открывал для него все новые и новые знания не только о силе, но и о самом себе. Крис учил Чанёля концентрации, учил пассам и заклинаниям, которые могли бы спасти жизнь в случае нападения. Прошло уже более трех месяцев с тех пор, как Чанёль бежал из города и попал в поселение к Огненным. Он полностью освоился с новой жизнью, чувствовал, что нашел свое место и свое призвание, нашел свою семью. Чанёль больше не вспоминал о страшным Словах Древних, которые будто Дамоклов меч висели над его прошлой жизнью. Он был свободен и счастлив. Крис позволил названному брату переехать в небольшую Ратушу, чтобы освободить дом семьи До. Хоть Кёнсу с отцом и уговаривали парня остаться у них, Чанёль чувствовал себя немного лишним в небольшом жилище. Сперва он не задумывался о тех неудобствах, которые приносит. Как раз до небольшого происшествия с участием Чонина и Кёнсу. Чанёль до сих пор краснеет, вспоминая о том, что он увидел в тот раз.
– Чанёль, – Крис зовет его с первого этажа, значит, поздний обед уже готов.
Чанёль гасит свечу щелчком пальца, хмыкая от осознания того, что жест выходит уже на автомате. Сегодня Крис обещал ему особый урок, и парню не терпится узнать, что тот для него приготовил. Они торопливо обедают, перекидываясь редкими фразами о том, как прошел день каждого. Когда трапеза подходит к концу, Чанёль быстро вытирает губы салфеткой, комкая ее в пальцах, и нетерпеливо ерзает на стуле. Но пока молчит. Крис допивает чай, его лицо выражает медитативное спокойствие.
– Не терпится узнать, что будет сегодня вечером? – хитро спрашивает Крис, как только ставит чашку на стол.
– Конечно! – подтверждает его предположение Чанёль, подскакивая на месте.
– Я смотрю, ты сегодня очень энергичен. Это пригодится, – наслаждаясь нетерпеливостью собеседника, тянет Крис. – Ведь нам предстоит достаточно продолжительный полет.
Чанёль застывает на месте, сжимая спинку стула, а потом радостно смеется. Он так ждал этого, осуществления своих снов. Парень не раз говорил Крису, что хочет в небо, хочет наяву испытать чувство всепоглощающей свободы, взглянуть на мир с высоты птичьего полета. Но Крис все время тянул. Он показывал Чанёлю, как вызвать крылья для полета, но ни разу не разрешил подняться в небо. До сих пор.
– Теперь ты готов, – просто говорит Крис, – ты многому научился.
– Куда мы полетим? – торопливо спрашивает Чанёль.
– Я хотел бы отправить с тобой к городу, откуда ты родом. Если ты не против.
Чанёль против не был. Наоборот, он хотел попросить Криса в точности о том же. Если честно, он немного скучал по белоснежному городу посреди бескрайней степи. Не потому, что с ним были связаны воспоминания детства, а потому что в парне все еще жила иррациональная надежда, что его мать до сих пор жива.
Подготовка к полету не занимает много времени. Крис повторяет для Чанёля основные правила, а затем отходит на безопасное расстояние и принимает свой истинный облик. Шкура Криса отливает тусклым золотом в последних отблесках солнца. Чанёль каждый раз поражается первозданной красоте Драконьего образа. И немного жалеет, что сам не является Драконом. Они с Крисом много раз пытались вызвать Феникса, но тот показывал лишь свои крылья. Чанёль расстраивался, а Крис убеждал, что всему свое время, и то, что должно произойти, обязательно произойдет вовремя.
Как только Крис взмывает в воздух, работая мощными крыльями, со всех сторон поселения доносятся восторженные возгласы. Чанёль тоже не может удержать своего восхищения. Крис зависает над площадью с фонтаном, поворачивая массивную голову в сторону Чанёля, и тот вспоминает, что тоже должен полететь. Крылья раскрываются за его спиной по первому зову, обдавая плечи привычной уже теплотой. Чанёль сосредотачивается на ощущении полета и взмахивает крыльями. Легкость в теле приводит его в восторг, и он теряет концентрацию, падая на пятую точку. Дракон в небе коротко рычит, но Чанёлю кажется, что Крис так забавляется над нерадивым братом. Он поднимается на ноги и еще раз пытается сосредоточиться. В этот раз несколькими неуклюжими взмахами огненных крыльев, он поднимается над площадью. Крис одобрительно выпускает пар из ноздрей и летит прочь от поселения. Чанёль наблюдает за слаженной работой крыльев Дракона и незаметно для себя подстраивается под его темп.
Они летят над землей, на самой границе облаков, и Чанёлю кажется, что протяни он руку вверх, он сможет ухватить с собой кусок пушистого облака. Под ними раскидывается бесконечная степь с редкой растительностью. Чанёль оглядывается по сторонам и замечает далеко на западе темный массив леса, отделенного рекой. Даже если бы у него с собой был запас еды после бегства из города, он не смог бы пройти так много, чтобы оказаться в спасительном лесу. Если бы не Крис, парень бы попросту погиб в степи. Чанёль уже в который раз с благодарностью смотрит на названного брата, а тот, словно чувствуя взгляд, поворачивает массивную голову и кидает на Чанёля быстрый взгляд. Убеждаясь, что все в порядке, Крис отворачивается и продолжает полет.
Через какое-то время Крис делает резкий вираж, спуская ниже к земле. Чанёль сперва не понимает, в чем дело, а потом видит погоню. Мальчик в светлой рясе храмовника бежит от стаи степных собак. Кажется, что его силы уже на исходе. Вдруг мальчишка падает. Чанёль дергается, чтобы полететь на помощь, но Крис резким движением головы заставляет его остаться на месте и наблюдать картинку дальше. Из рук поверженного вырываются круги света, расходясь в стороны и ослепляя собак. Одна из них, оглушенная, вгрызается в ногу парня, и тот истошно вопит. Крис первым срывается с места, но Чанёль достигает земли раньше него. Ему приходится втянуть крылья, перед тем, как убить собаку, поэтому он теряет немного драгоценного времени. Спасенный мальчик смотрит в лицо Чанёля, а затем падает на землю без чувств.
– Кто это, Крис? Что за свет лился с его ладоней? – тихо спрашивает Чанёль, поднимая мальчишку на руки.
При ближайшем рассмотрении он понимает, что, скорее всего, зря про себя называл этого юношу мальчиком: его лицо выглядит достаточно взрослым. Вполне возможно, что они с Чанёлем ровесники.
– Это Свет, – выделяя последнее слово, произнес Крис и подходит ближе к Чанёлю уже в образе человека. – А это один из его детей, про которых я тебе рассказывал. Как он смог сбежать?
Чанёль неопределенно пожимает плечами, будто вопрос был для него. Юноша на его руках совсем легкий и болезненно хрупкий, под его глазами пролегают темные тени – явные признаки усталости или болезни. После слов Криса, Чанёль вспоминает, что Пастырь питается жизненными силам своих воспитанников, и в нем вскипает гнев. Парень чувствует, как обжигающее чувство начинает ворочаться в его груди, словно живое существо. Крис успокаивающе хлопает его по плечу.
– У тебя волосы тлеют, – замечает он с усмешкой, – лучше вызови крылья и укутай его. Полетите на моей спине. Слюна степных собак ядовита для человека, скоро его начнет знобить, нам нужно поскорее привезти его к Кёнсу.
Чанёль отстранено кивает, стараясь успокоить разбушевавшиеся чувства. Как только вместо Криса перед ним появляется Дракон, парень вспархивает на его спину, удобно устраиваясь между роговыми гребнями. Спасенный тихо стонет, его кожа покрывается испариной, что пугает Чанёля, и он торопливо запахивается в теплые крылья, закрывая парня с головой. Крис летит так быстро, что у Чанёля свистит в ушах. Временами парень заглядывает под крылья, чтобы убедиться, что с его грузом все в порядке. Спасенный юноша чуть успокаивается в тепле, но до сих пор остается мертвенно бледным, заставляя Чанёля обеспокоенно хмуриться.
Когда они оказываются над поселением, Крис издает низкий глухой рык и коротко выдыхает пламенем. Чанёль замечает, что кто-то из заметивших это бежит к дому Кёнсу, видимо, это служит знаком, что с Крисом раненный.
Стоит Чанёлю спуститься со спины Дракона, к нему сразу же подбегают несколько людей, спрашивая, что случилось и кто из них ранен. Но Чанёль лишь убирает крылья, открывая спасенного юношу, и вопросы тут же прекращаются. Как раз в это время через толпу, наконец, пробивается Кёнсу. Он облегченно выдыхает, когда понимает, что и Крис, и Чанёль здоровы. А вот от вида бледного юноши, лекарь снова хмурится и кивком головы велит Чанёлю следовать за ним.
В доме отец Кёнсу уже ждет их. По накрытому простыней столу и набору всяческих скляночек видно, что в поселение лекари всегда готовы действовать оперативно. Чанёль осторожно сгружает свою ношу на стол и быстро отходит, чтобы не мешать Кёнсу и его отцу. Он отрешенно наблюдает за происходящим, пока его аккуратно не трогают за плечо. Чонин появляется будто из ниоткуда, Чанёль совершенно не слышал его шагов или скрипа двери.
– Пойдем, – тихо произносит Чонин, – не будем мешать им.
Чанёль согласно кивает и направляется к двери, кидая последний взгляд на хрупкую фигуру, лежащую на столе. Они с Чонином медленно шагают к площади в полном молчании. Чанёль переживает за спасенного парня, вспоминая его жалобный крик и полные ужаса глаза. У фонтана их поджидает Крис. Со стороны можно подумать, что тот полностью невозмутим, но Чанёль замечает, как напряжено его лицо в попытке удержать маску спокойствия.
– Чонин, – начинает было Крис, но Чонин его перебивает.
– Понял, растворяюсь, – улыбается парень и действительно молниеносно пропадает. Чанёля каждый раз поражает проявление силы Чонина, он так быстро двигается, что иногда можно подумать, будто он умеет телепортироваться.
– Чанёль, присядь, – просит Крис, а сам начинает нервно расхаживать туда-сюда перед фонтаном. – Я хотел отправиться к городу, потому что у меня было предчувствие чего-то. Я не мог разобраться, хорошее оно или плохое, поэтому долго сомневался, стоит ли предлагать тебе полет. Но теперь вижу, что это решение не было ошибкой. Этот мальчик, которого ты спас, он дитя Света, он носит его знак на руке. Но я чувствую в нем Огонь, он маленький и еле теплится внутри, но он есть в этом парне. Печать Света поверх знака Огня, о чем думал этот Пастырь, когда проводил свой паршивый обряд?
Глаза Криса полыхают гневным огнем в прямом смысле этого слова, но он быстро берет себя в руки. Некоторое время он молчит, прикрыв глаза, а затем продолжает:
– Мы должны узнать, как этот мальчик сбежал. А, главное, почему. Обычно дети Света не подозревают о своей судьбе и живут вполне благополучно, пока их не сваливает таинственная болезнь. Пастырь незаметно тянет энергию из маленьких детей, которая бьет из них через край. Но чем старше человек, тем заметнее для него потеря жизненных сил. Этот мальчик достаточно взрослый, наверняка, он уже ощутил на себе последствия.
– Может он понял, в чем дело? Потому и сбежал? – тихо спрашивает Чанёль. Крис резко разворачивается к нему лицом, вскидывая губы в ироничной усмешке.
– Это ерунда, Чанёль. Такого просто не может быть. Пастырь любит своих детей, холит их и леет. С ним они не знают горестей, голода или страха, их жизнь спокойна и размерена. Он лепит из них, словно из глины, идеальных храмовников, свято верующих в Слова Древних и доброту Пастыря. Вместе с этим он тянет из них силы, и дети просто теряют волю к собственным размышлениям и выводам. Они живут так, как он хочет, чтобы они жили. Делают то, что Пастырь скажет своим юным овечкам.
Речь Криса постепенно становится все ироничнее, Чанёль морщится от той ненависти, которая сквозит в его словах.
– Тогда зачем мы привели этого парня к нам в дом? Что, если это все подстроено? – улыбается Чанёль, чтобы по-доброму поддеть Криса.
Тот фыркает, словно он кот, а не огромный ящер, и, наконец, присаживается рядом. Внезапно он замирает, а потом медленно поворачивается к Чанёлю. Тот улыбается еще несколько секунд, а потом улыбка медленно сползает с его губ. На лице Криса отстраненное выражение, а глаза совсем стеклянные. Когда Крис начинает говорить, его голос звучит пусто и безэмоционально.
– Знаешь, почему твоя мать бежала со мной? Она тоже была огненной. Даже выращенная Пастырем, она сохранила в себе частичку Огня, бунтарский дух. Я показал ей настоящее лицо Пастыря, открыл ей правду о том, почему умирали ее друзья. И она приняла это.
Вдруг в глазах Криса вспыхивают золотые искры, словно в небо начали запускать фейерверк. Он медленно протягивает руку, чуть сжимая плечо испуганного Чанёля.
– Не ищи ее, ты не найдешь ее на этой земле. Будь с Крисом, помогай ему. Вместе вы сможете справиться с тем, что вам суждено.
Крис смаргивает и осоловело, будто пьян, оглядывается вокруг. Когда он переводит взгляд на Чанёля и видит его испуганное непонимающее лицо, то как будто приходит в себя.
– Чертов старик, – бормочет он и резко поднимает на ноги, направляясь в сторону Ратуши.
Чанёль провожает его взглядом, а затем тоже подскакивает и несется за ним. В доме Крис заваривает свежий чай и садится за стол в ожидании. Его взгляд задумчиво блуждает по комнате, изредка останавливаясь на Чанёле.
– Я знаю, что ты хочешь объяснений, – внезапно произносит он, – они будут. Но сначала я хочу спросить. Что он говорил?
– Он сказал… Сказал, что мама была, как этот мальчик, огненной. И бежала с отцом. Сказал помогать тебе. Что вместе мы справимся с чем-то, – после непродолжительно молчания выдает Чанёль.
Крис морщится на последних словах и наливает две чашки чая, подталкивая вторую к Чанёлю.
– Как будто я без тебя не знаю, – бормочет Крис перед тем, как прикоснуться к краю чашки губами. Несколько минут они в тишине наслаждаются напитком, а потом Крис говорит уже громче, обращаясь к другу. – Как рожденный из пламени, отец очень тонко чувствовал страдания всех, кто черпает из Огня свою силу. С тех пор, как появился этот новый Пастырь, отец постоянно слышал их скорбные голоса. Он помогал им, пытался спасти хоть кого-нибудь. Он узнавал про Пастыря все новое и новое и приходил в ужас от этих знаний. Но он исчез до того, как смог осуществить то, что хотел. Что ты знаешь о Пастыре, Чанёль?
– Пастырь был избран из первых храмовых священников, когда Древние ушли. Он направляет людей на истинный путь, следуя за Словами Древних, которые слышны лишь Пастырю людскому. Каждые 100 лет Древние выбирают нового Пастыря, в награду забирая старого Пастыря в свой мир, – Чанёль по памяти воспроизводит то, чему учили его в приюте.
– Да, это так. А еще там строчки про ужасное наказание, которое постигнет сошедших с тропы истинной, – хмыкает Крис. – Полный бред. Нынешний Пастырь уже третью сотню лет пудрит всем мозги, меняя тела и пожирая силы детей.
Чанёль не знает, что сказать. Он пытается осознать то, что говорит Крис, но его слова кажутся парню слишком ужасными. Что значит “меняя тела” Чанёль понять не может, но спросить не поворачивается язык. Ему хочется, чтобы Крис объяснил, но в тоже время, не хочет ничего об этом больше знать.
– Не думай об этом, Чанёль. Это сложно понять. Я объясню потом, когда мы оба успокоимся, – Крис устало улыбается, убирая отросшие волосы с глаз. Чанёль коротко улыбается ему в ответ.
От неловкого молчания их спасает стук в дверь и появившийся из-за нее Кёнсу. Тот торопливо сообщает, что юноша, которого они принесли, очнулся. Смущаясь, Кёнсу добавляет, что парень немного не в себе и сообщил только свое имя, отказываясь рассказывать что-нибудь еще. Чанёль первым оказывается на ногах и, не дожидаясь Криса и Кёнсу, бежит к дому. Почему-то ему очень волнительно перед встречей с юношей, которого он спас. Он буквально врывается в дом, громко хлопая дверью, чем изрядно пугает не только спасенного парня, но и господина До.
– О, Чанёль, ты как раз кстати. Ни я, ни Кёнсу не поднимем этого милого юношу, а ходить сам он пока не способен. Ты не мог бы отнести его в комнату для гостей, я уже постелил там для него.
Парень на столе дергается, испуганно смотря на Чанёля из-под влажной от испарины челки. Чанёль неуверенно улыбается ему, стараясь не обнажать зубы, как обычно. Он понимает, что глупо обходиться с юношей, как с диким зверенышем, но что-то подсказывает ему, что так сейчас будет лучше. Он медленно подходит, не сводя взгляда от спасенного, пока не оказывается рядом со столом.
– Привет, – тихо здоровается он, но юноша все равно вздрагивает, – меня зовут Чанёль. А тебя?
Чанёль терпеливо ждет ответа, пока юноша решается для себя что-то. Он видит, что тот напуган, но как это исправить, он не знает. Тогда он решает больше не ждать ответа и просто помочь парню оказаться в кровати.
– Хорошо, если ты не хочешь пока говорить, я просто отнесу тебя в комнату, договорились? Не бойся, – Чанёль медленно наклоняется над парнем, заслоняя его от света лампы. Внезапно что-то в выражении лица спасенного меняется, становится мягче. Чанёль останавливается на секунду, а потом подхватывает парня под спину и колени, поднимая на руки. Когда они оказываются в комнате, вне видимости господина До, парень еле слышно шепчет:
– Меня зовут Бэкхён, – он бросает быстрый взгляд на лицо Чанёля, а затем снова опускает голову, – спасибо, что ты спас меня.
Где-то между звуком имени Бэкхёна и его застенчивым взглядом, Чанёль чувствует, что пропал. Он аккуратно опускает свою ношу на кровать, помогает поправить одеяло, а потом просто стоит и смотрит на парня.
– Твои волосы, – тихо произносит Бэкхён, стесняясь навязчивого внимания, – они светятся.
– Ох, черт, – Чанёль поспешно натягивает капюшон и пятится к двери, – я пойду, извини. Я зайду попозже, если ты не против. Можно?
Бэкхён растерянно кивает, а потом еще некоторое время смотрит на закрывшуюся за Чанёлем дверь. Страшные рассказы о Драконе и его сыне, всплывающие в голове, совершенно противоречат собственным впечатлениям Бэкхёна. Он смутно помнит самого Дракона – только золотое пятно на фоне небо и клубы ярко-желтого пламени, а вот Чанёль совершенно не тянет на кровожадное чудовище, убивающее детей.
Бэкхён трясет головой и ныряет под одеяло, устраиваясь клубочком. Пастырь предупреждал его об этом. Зло коварно, у него тысяча лиц, оно соблазняет и лишает воли. Бэкхён не может поддаться его чарам, каким бы невинным не казался Чанёль. Парень шепотом молится Древним богам, чтобы они помогли ему противостоять злу и выполнить свою миссию. Но когда он засыпает, убаюканный теплом, ему все равно снятся слабо светящиеся рыжие волосы и улыбающиеся глаза сына Дракона.
Название: Сын Дракона
Автор: Reiters
Иллюстраторы: Лунный дождь и Joonwon
Бета: orangelittleman
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чанель/Бэкхён
Персонажи: Крис, Тао
Рейтинг: R
Жанр: AU, hurt/comfort, fantasy
Саммари: Только в самых смелых мечтах Чанёль мог представить, что он больше не городской изгой и сирота. В тайне он всегда верил, что рожден для другой жизни, но не ждал, что эта самая другая жизнь найдет его так скоро. Теперь у Чанеля есть не только семья и друзья, но и ответственность перед всеми, кто носит Знак Огня.
Сможет ли Чанель исполнить возложенную на него цель и защитить самого важного для себя человека?
Примечание: все иллюстрации - в превью.
Автор: Reiters
Иллюстраторы: Лунный дождь и Joonwon
Бета: orangelittleman
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чанель/Бэкхён
Персонажи: Крис, Тао
Рейтинг: R
Жанр: AU, hurt/comfort, fantasy
Саммари: Только в самых смелых мечтах Чанёль мог представить, что он больше не городской изгой и сирота. В тайне он всегда верил, что рожден для другой жизни, но не ждал, что эта самая другая жизнь найдет его так скоро. Теперь у Чанеля есть не только семья и друзья, но и ответственность перед всеми, кто носит Знак Огня.
Сможет ли Чанель исполнить возложенную на него цель и защитить самого важного для себя человека?
Примечание: все иллюстрации - в превью.
Сын Дракона
~
~
Рожденный под знаком Огня, никогда не будет счастлив на этой земле. Никогда не обретет он свободы и умиротворения, никогда не познает истинной любви. Клейменный Огнем всю жизнь обречен сгорать от своего проклятья. До тех пор, пока он на этой земле.
С тех пор, как Чанёль покинул приют, Слова Древних звучат в его голове каждый день. Он, безродный сирота, тощий и нескладный, и так никому не нравился. А уж когда люди видели его огненно-рыжие волосы, выбивающиеся из-под шапки, или, что хуже, рисунок на шее, силуэт огненной птицы, они буквально бежали от него прочь. Некоторые принимали его за бунтаря, озлобленного уличного подростка, набившего себе рисунок самостоятельно, – тогда в него летели камни. Женщины прятали от него детей, мужчины грозили сжатыми кулаками так, будто один его вид оскорблял их чувства.
На самом деле Чанёль родился с этим родимым пятном. Он не помнил своих родителей, не знал о них ничего. Вероятно, они тоже были прокляты Огнем, как Чанёль, и их убили, либо они совершили самоубийство, не выдержав своей участи. Ведь, как говорят Слова Древних, проклятые не обретут счастья на этой земле. Многие думаю, что это значит смерть, но Чанёль верит, что ему уготована иная судьба. Часто во снах он видит красивого мужчину, высокого и светловолосого, с золотыми искрящимися глазами. Он приходит за Чанёлем и ведет его в небо. Во сне Чанёль летает так, словно за спиной вырастают крылья, он чувствует себя счастливым и свободным. И, просыпаясь, парень в тайне надеется, что именно об этом говорят Слова.
Но потом настает день, и Чанёлю снова приходится искать себе пропитание. Для проклятых есть либо помои, либо тяжелая и опасная работа, за которую платят едой. И Чанёлю приходится работать. Проходя вечером мимо Храма, он с тоской смотрит на белоснежный шпиль и малодушно хочет вернуться в далекое детство, когда о его даре еще не было известно. Храм защищает проклятых детей лишь до 18 лет, а потом выставляет за дверь, считая уже взрослыми. Жестоко и бессмысленно, по мнению Чанёля. Потому что та жизнь, которую приходится влачить самому парню и ему подобным, – вовсе не жизнь.
Чанёль качает головой, в последний раз кидая взгляд на Храм, и застывает на месте от удивления. Из резных дверей выходит процессия стражей, окружающих Пастыря плотным кольцом. Чанёль понимает, что надо убираться от Храма, потому что быть наказанным самим Пастырем не хочет никто.
– Смотри, там проклятый, – внезапно раздается детский голос со стороны, и Чанёль чувствует несильный удар в плечо. Он удивленно оборачивается, и видит городских детей, нескольких мальчишек, которые уверены, что стоят выше какого-то проклятого.
Дети верещат и кидают в него мелкие камни, забавляясь. Чанёль глубоко вздыхает, пытаясь погасить гнев на неразумных малышей и страх быть обнаруженным стражами. Он уже хочет бежать, как вдруг один из мальчиков прицельно попадает ему по лицу острым камешком. Страх и гнев вспыхивают в Чанёле вместе с острой болью, и вокруг него начинает негромко потрескивать пламя. Дети затихают, в ужасе и трепете смотря, как вокруг проклятого разгораются огненные лепестки. Порыв ветра будто подхватывает их, закручивая вокруг фигуры парня широким, расходящимся в стороны водоворотом. Чанёль медленно надвигается на детей. Шапка мгновенно истлевает, огненные волосы полощутся на ветру, заставляя глаза детей расшириться до неприличных размеров. Внезапно один из них всхлипывает и бросается наутек, остальные с криками и громким плачем бросаются за ним. Чанёль встряхивает головой, приходя в себя, и чертыхается. Со стороны Храма к нему уже бегут стражи, а это значит, что пора делать ноги.
Обычно стражи отгоняют проклятых к заброшенным районам, отставая у самых границ, но сегодня Чанёлю явно не везет. Он петляет по переулкам, пытаясь оторваться и прорваться на безопасную территорию, но стражей слишком много, они легко перекрывают ему дорогу, оттесняя к границе города. Чанёль паникует. За городом сплошные безлюдные просторы, до другого ближайшего города многие километры. И даже если бы Чанёль знал, в какую сторону ему стоит держать путь, то все равно бы не рискнул выходить из города один.
– Стрелять на поражение, – доносится до него звучный голос командира отряда, и Чанёль в ужасе оборачивается.
Стражи действительно заряжают ружья. Парень оглядывается по стороны, но другого выхода, кроме как прорываться к воротам, он не находит. Возможно, потом он сможет вернуться в город, проберется ночью или придумает что-то еще. Но сейчас мозг ему отказывает, и Чанёль что есть духу несется к воротам, расталкивая нескольких стражей. Как только он вылетает из ворот, раздается первый выстрел. Чанёль втягивает голову, закрывая ее руками, и бежит вперед без разбора, лишь бы подальше от стражей. Раздается еще несколько выстрелов, но Чанёль уже слишком далеко.
Он останавливается лишь через некоторое время, когда город кажется на горизонте лишь игрушечным домиком. Вокруг чахлые кустарники, редкие деревья, окруженные выжженной травой, никакого намека на воду или лес, хоть на что-нибудь, где можно было бы раздобыть запасы в дорогу. Чанёль в отчаянии валится на землю, силы покидают его, усталость от долгого бега и пережитого стресса наваливается на парня железной плитой. Он лежит, смотря в темнеющее небо, и в красках представляет, как степное зверье найдет его ночью и сожрет. Но даже эта мысль не помогает ему собраться с силами и встать. Постепенно полное безразличие овладевает его разумом, и Чанёль попросту закрывает глаза, надеясь открыть их на другой земле. Там, где он будет счастлив и свободен.
***
– Тебе не кажется, что он слишком долго спит? – спрашивают где-то рядом с Чанёлем. Он морщится во сне и переворачивается на бок, стараясь сохранить остатки сна.
– Тише, Чонин. Ему нужно восстановиться, что ты как маленький? – раздраженно отвечают с другой стороны.
Чанёль морщится вновь. Кажется, что сон от него все же ушел. Внезапно в голову парня толкается последнее сохранившееся воспоминание, и он резко садится на постели, распахивая глаза. В комнате, помимо него, еще двое: высокий смуглый парень с мечом у пояса, который выглядит достаточно угрожающе, и совсем еще мальчик в белом халате лекаря. Чанёль переводит ошарашенный взгляд с одного юноши на другого и не знает, какой вопрос задать первым. Он точно помнит, что засыпал на земле с мыслью о смерти.
– Смотри, что ты наделал, Чонин, – внезапно хмурится тот, что в халате, жестко хлопая второго юношу по плечу.
Тот трет ушибленное место и в своем негодовании становится чуть младше. Он неслышно шевелит губами, будто передразнивает своего знакомого, и Чанёль внезапно для себя улыбается.
– Что лыбишься? – огрызается смуглый парень и садится в кресло, подальше от кровати. А юный лекарь тем временем подходит ближе к Чанёлю.
– Здравствуй, меня зовут Кёнсу, я сын местного лекаря. Не бойся нас, мы поможем тебе. Это, – пространный жест в сторону сидящего в кресле юноши, – Чонин. Он мой друг. Он не очень-то вежлив, но бояться его не стоит.
– Я не боюсь, – отвечает Чанёль. И задумывается над своими же словами. Ведь он действительно не боится двух новых знакомых, несмотря на то, что понятия не имеет, где же он сейчас находится. – Где я?
– Ты в безопасном месте. Здесь никто не будет попрекать тебя принадлежностью к Огню, – Кёнсу внезапно улыбается и задирает рукав халата, показывая Чанёлю лепесток огня на запястье.
– Ты тоже? Настоящий? – пораженно спрашивает Чанёль, боязливо протягивая руку и дотрагиваясь кончиками пальцев до рисунка на коже. Он не похож на татуировку, а, как и у самого Чанёля, будто проступает изнутри. – А Чонин?
– Нет, он… – Кёнсу внезапно смущается и бросает косой взгляд на своего друга. Тот ухмыляется и моментально оказывается рядом с ними.
– Я отмечен Воздухом, – с достоинством произносит Чонин, поворачиваясь к Чанёлю левым плечом, где прорисовано на коже завихрение воздуха.
Трогать смуглую кожу парень не решается, только рассматривает новый для себя знак. Он знает, что такие часто есть у стражей, потому что Воздух дает своим подопечным быструю реакцию и акробатическую гибкость. Когда Чанёль переводит взгляд от плеча Чонина на его лицо, тот хитро вскидывает уголки губ и протягивает парню правую руку. Сперва Чанёль не понимает его жеста, а потом замечает рисунок, в точности такой же, как у Кёнсу, только в этот раз ненастоящий.
– Чонииин, – смущенно тянет Кёнсу, а Чанёль непонимающе хлопает глазами. Чонин внезапно смеется, тепло и как-то радостно, и приобнимает Кёнсу за плечи.
– Это знак того, что он мой. Не трогай его, и у нас не будет проблем в общении, – улыбка идет Чонину намного больше, чем ухмылка, отмечает про себя Чанёль, прежде чем согласно кивнуть.
Почему-то его совершенно не удивляют слова Чонина. Может быть потому, что эти двое удивительно подходят друг другу, создавая очень уютное и теплое сочетание. Размышления Чанёля прерывает короткий стук в дверь.
– Кёнсу, как он? – раздается голос, от которого Чанёль дергается, словно его ударило током.
Кёнсу что-то отвечает на вопрос, но у Чанёля будто закладывает уши, он слышит лишь шум ветра, как в тех снах, что он делил с тем, кто сейчас вошел. Чанёль запомнил его именно таким: высоким и светловолосым, с яркими, золотыми глазами. Единственное, сейчас этого человека нельзя было назвать взрослым мужчиной, он выглядел значительно моложе и вполне мог быть не на много старше самого Чанёля.
– Чанёль, – парень приходит в себя, лишь когда Чонин дотрагивается до его плеча. Он пару раз моргает, а потом смущенно опускает глаза в пол, понимая, что слишком долго пялился на гостя.
– Чанёль, это Крис. Он у нас главный, именно он спас тебя, – тихо и немного торжественно произносит Кёнсу.
Чанёль смотрит на него и понимает, что Кёнсу души не чает в этом человеке, собственно, как и Чонин. Они оба смотрят на Криса, словно обязаны ему жизнью. В общем-то, это вполне может быть правдой.
– Здравствуйте, – Чанёль чувствует себя неловко, – я не знаю, почему вы спасли меня, но спасибо вам.
– Не благодари, пока не узнаешь причин, – по-доброму усмехается Крис и, совершенно не стесняясь, садится на кровать Чанёля, возле его ног. – Если ты нормально себя чувствуешь, я хотел бы с тобой поговорить.
– Да, конечно, – добрая улыбка Криса немного снимает напряжение, но Чанёлю все равно неловко сидеть так близко. Крис, будто замечая его смятение, отодвигается подальше в попытке достать что-то с подоконника и там и остается, крутя в руках свою добычу.
– Когда я нашел тебя, первым делом я обратил внимание на твой знак. Он немного необычный, не находишь?
– Я...
– Не отвечай, это необязательно. Прости за такую манеру речи. Это было утверждение: твой знак необычен. Ты видел знак Кёнсу, это типичный знак Огня, он есть у многих в нашем поселении. Твой же… – Крис ненадолго замолкает, продолжая крутить в пальцах неизвестную побрякушку, – твой знак обозначает Феникса.
– Феникса? – удивленно переспрашивает Чанёль, подаваясь вперед. Он никогда в жизни не слышал о таких существах.
– Феникс – это огненная птица, символ обновления. Есть множество легенд об этих мифических существах. Говорят, что каждую тысячу лет Феникс сгорает в собственном пламени, – Крис делает непродолжительную паузу, а потом весомо добавляет, – а потом воскресает из пепла, начиная новую жизнь.
~
~
~
Чанёль неосознанно прикладывает руку к шее, дотрагиваясь до своего знака. В глубине души все его существо ликует от услышанных слов. Он всегда знал, всегда верил, что создан не для того, чтобы сгнить на улицах города, что у него есть другое предназначение. Чанёль широко улыбается Крису, тот отвечает ему доброй улыбкой. И Чанёль начинает говорить, торопливо, будто боится, что его попросят замолчать.
– Я всегда чувствовал, что я живу не так, как должен. Я… Я видел сны. В них я летал по небу с огненными крыльями за спиной. Я видел много городов, реки и горы, я облетел все страны. А еще, – здесь Чанёль замолкает, кидая быстрый взгляд на притихших Кёнсу и Чонина, а затем продолжает чуть тише, – в своих снах я видел тебя. Ты приходил за мной и забирал в небо. Ты выглядел немного иначе, был старше, но я уверен, что видел именно тебя.
– Возможно, твоя сила даже больше, чем я предполагал, – подаваясь вперед, говорит Крис. Он выглядит так воодушевленно, что Чанёлю даже чудится отблеск огня в его золотых глазах. – Я помогу тебе, научу тому, как управлять своей силой, как развить ее. А про сны… Об этом мы поговорим чуть позже.
Крис встает с кровати, улыбаясь на прощание Чанёлю, и быстрым шагом проходит к двери. Кёнсу и Чонин прощаются с ним, получая в ответ легкий кивок, а потом бросаются к Чанёлю. Их глаза горят жадным интересом, возвращая Чанёлю неловкость и смущение.
– Ты будешь учиться у Криса, – мечтательно произносит Кёнсу, разглядывая рисунок на шее Чанёля. – Его сила велика, ты поразишься, увидев его возможности. А когда ты увидишь его Др…
– Лучше бы тебе оправдать его надежды, – встревает Чонин, перебивая Кёнсу, – Крис ждет от тебя многого.
– Не пугай его, Чонин, – Кёнсу легко ударяет Чонина в плечо, и тот вновь теряет весь свой грозный вид. – Крис не сделает тебе ничего плохого, не переживай из-за его слов. Если ты сказал Крису правду, то твоя сила наверняка проявит себя на его уроках. Возможно, ты даже сможешь летать с ним, как говорил.
Чанёль растерянно кивает, сжимая пальцами покрывало. Он чувствует себя уставшим и голодным, слишком многое произошло с ним после пробуждения. Внезапно Кёнсу хлопает себя по лбу и выходит из комнаты быстрым шагом. Чонин недоуменно переглядывается с Чанёлем, а затем выходит следом за Кёнсу.
Пока хозяев нет в комнате, Чанёль оглядывается вокруг, отмечая уютность комнаты. Когда его взгляд возвращается к кровати, парень замечает металлический блеск между складок покрывала. Он протягивает руку и с удивлением обнаруживает на кровати массивное кольцо с отверстиями для двух пальцев. Чанёль берет его в руку и переворачивает, чтобы рассмотреть. На “шляпке” серебряного кольца выгравирован феникс – точная копия рисунка на шее Чанёля. Парень оглядывается на дверь и прячет кольцо под подушку.
Через некоторое время возвращается Кёнсу и помогает Чанёлю встать, провожая его в ванную комнату. Оказывается, из-за появления Криса Кёнсу совершенно забыл о приготовлении еды, поэтому сейчас чувствует себя безмерно виноватым. После водных процедур и плотного обеда Чанёль еще долго убеждает его, что все в порядке, но Кёнсу все равно ворчит, что из него плохой хозяин. Чонин на каждое такое заявление только хмыкает и просит Чанёля не обращать на “ворчуна” внимания.
К вечеру, когда спадает дневная жара, парни ведут Чанёля смотреть их поселение. Город совсем небольшой, насчитывает не больше двух дюжин домов и скромную Ратушу, в которой, по всей видимости, живет Крис. На единственной площади стоит небольшой сломанный фонтан с каменными бортиками, куда парни и садятся отдохнуть, и дать Чанёлю возможность осмотреться. Все строения, как замечает парень, обветшалые, и, если бы не огни в окнах, их можно было бы принять за брошенные. Кое-где на домах чернеют странные отметины, а камни кажутся спаянными между собой. Чанёль с интересом разглядывает такие следы, не понимая, откуда они взялись. Чонин перехватывает его взгляд и тут же поясняет:
– Это Крис. У нас нет необходимых инструментов для ремонта, поэтому он обжигает камни.
– Обжигает? – недоуменно переспрашивает Чанёль.
– Дыханием, – отвечает Чонин, чем еще больше изумляет парня. – Он не разрешает на это смотреть, но я однажды подглядывал.
Чанёль смотрит еще раз на расплавленные камни и думает о том, что сказал ему Чонин. То, что Крис умеет дышать огнем, поражает его, ведь умение самого Чанёля ограничиваются огненными лепестками, которые он научился вызывать щелчком пальцев. И тем огненным вихрем, которым он напугал детей. Но даже сам Чанёль не понял, как он его вызвал и какие силы тот в себе несет. Он обязательно должен будет спросить об этом у Криса, когда начнутся их уроки. Об этом и о том кольце, которое ждет его дома.
***
К сожалению Чанёля, время встречи с Крисом наступает не так скоро, как он надеялся. За две недели в поселении он полностью обживается в гостевой комнате дома семьи Кёнсу. Его отец оказывается милым человеком и одним из немногих взрослых. Вечерами Чанёль любит разговаривать с ним о прошлом. Он с удивлением узнает, что раньше такой травли на Огненных не было. Она началась около тридцати лет назад, с приходом в Храм нового Пастыря, которому открылись Слова Древних. Почему-то знак Огня Слова трактовали, как проклятие, а отмеченных им храмовники начали гнать из городов или брать под стражу. Очень быстро численность Огненных сократилась до минимума. Именно тогда отец Кёнсу повстречал Криса.
– Но ведь Крис так молод сейчас, – удивился Чанёлю.
– Я не могу в точности объяснить то, что с ним произошло, если честно, – отец Кёнсу впервые выглядит неуверенным. – Однажды он улетел, его не было почти год. Мы все начали волноваться. Но потом Крис вернулся. Он словно обновился, стал выглядеть как юноша твоих лет. И с тех пор не меняется, а ведь прошло уже 18 лет.
Услышанное в тот вечер поразило Чанёля, сразу же вызвав воспоминания о своих снах. Если раньше Крис выглядел старше, то не остается никаких сомнений, что именно он снился Чанёлю. После этого разговора парень никак не может выбросить из головы то, что удалось узнать. Он крутит мысли так и этак, пытаясь разобраться и понять свою роль в этой истории. Но ему отчаянно не хватает откровенного разговора с Крисом.
Чанёль сидит за столом, когда в дверь негромко стучат. Он вскакивает со стула от неожиданности и почти сразу замечает в дверном проходе Криса.
– Здравствуй. Как твои дела? – спрашивает Крис, после приветственного кивка Чанёля. Последний немного теряется и не знает, как себя вести с гостем. Крис замечает это и улыбается уголками губ. – Все хорошо, не стесняйся меня. Представь, что я твой друг.
– Х-хорошо, – с запинкой отвечает Чанёль и садится на свой стул, выжидательно смотря на Криса.
– Чем ты занимался эти две недели? – словно школьный учитель интересуется Крис.
– Ничем особенным, – теряется сперва Чанёль, а потом вспоминает о кольце, которое всегда носит с собой. – Я много разговаривал с господином До. Он рассказывал мне интересные вещи о прошлом.
– Вот как, – Крис слегка нахмурился, – о чем же вы говорили?
– Об Огненном знаке. Он рассказывал мне, что раньше все было иначе. И что раньше ты, – Чанёль замолкает, а потом достает кольцо из кармана штанов и протягивает Крису, – ты тоже был другим. И я уверен, что это кольцо мне оставил ты.
– Ты такой сообразительный, – внезапно иронично отвечает Крис, забирая кольцо у Чанёля и присаживаясь в кресло напротив. – Я знаю, какую историю ты хочешь услышать. Но, боюсь, я расскажу тебе совсем не то. Мы связаны с тобой, тут ты прав. Но я не твой отец или кто-то в этом духе. Мы одного поколения, можно сказать, что я твой старший брат.
Чанёль молча рассматривает Криса, пытаясь найти хоть что-то от себя, но, кроме роста, они ничем не похожи. Но все равно что-то теплое шевелится у него в груди, когда он повторяет про себя слово “брат”. Как сирота с рождения, он не знает, что такое семья, но, возможно, теперь у него будет шанс узнать, что это.
– Ты совсем не удивлен, – констатирует Крис, улыбаясь.
– Не знаю, почему так, – растеряно отвечает Чанёль, переводя взгляд на колышущиеся занавески. – Я хотел другой жизни – я ее получил. Мне кажется, что я с радостью приму все, что она сможет мне дать.
– Надеюсь, что так и будет, – тихо произносит Крис. – И, надеюсь, что смогу стать тебе хорошим другом. Я расскажу тебе немного о твоей истории. И об отце. Выслушай меня и постарайся не перебивать.
– Хорошо, – с трепетом отвечает Чанёль, переводя взгляд на Криса.
– Отец был Драконом...
Чанёль вздрагивает на этом запретном слове, которым в его детстве пугали детей. Драконы – порождения зла, рожденные из Огня. Их истребили столетия назад, как говорил Пастырь, оглашая людям Слова Древних.
– Я вижу, тебя напугало то, что я сказал. Забудь о том, что ты слышал о Драконах. Забудь о Словах Древних. В этой жизни они больше ничего не должны для тебя значить, – серьезно продолжает Крис, а потом внезапно улыбается и продолжает. – Ведь в тебе самом живет огненный дух Феникса, столь же древний, как и Драконы.
Чанёль смаргивает, понимая, что все это время, не отрываясь, смотрел на Криса. Тот как-то совсем по-мальчишески подмигивает ему и продолжает свой рассказ.
– 19 лет назад отец отправился в путешествие. На самом деле, я не могу достоверно ответить о целях и причинах этого полета, – Крис откидывается на спинку кресла, переплетая пальцы в замок, – потому что меня тогда не существовало.
– Что ты имеешь в виду? Разве ты не вернулся вместо него? – удивленно спрашивает Чанёль.
– В том-то и дело. Вместо. Я его прямой потомок. Его продолжение, – с особой интонацией произносит Крис. – Отец не умирал, а я не рождался. Я просто появился, когда существование отца на этой земле было окончено. Я помню его самого, мне открыты его знания и память, за исключением некоторых глубоко личных воспоминаний. К которым относится и твое появление на свет, поэтому об этом я могу мало тебе рассказать. Но я помню твою мать. Она была очень красивой, а ее судьбой управлял знак Света. Ты знаешь о знаке Света?
– Нет, никогда не слышал, – тихо отвечает Чанёль, жадно смотря на Криса. Его прошлое приоткрывает перед ним двери, он не хочет пропустить ни слова.
– Знак Света даруется тем, кто рожден для Храма. Таких детей забирают еще в младенчестве. Их знак выжигают, а вместо него после посвящения проступает белый знак Света. Они живут в Храме всю жизнь, посвящая себя служению Древним и Пастырю людскому, как единственному, слышащему Слова Их, – Крис фыркает, произнося эту цитату, и продолжает голосом, полным ехидства. – На самом деле, посвященные Свету не более, чем заложники Храма. Пастырь умножает свою силу за их счет, буквально высасывает из них жизни. Он не убивает их, нет. Они живут, но не знают радостей, не знают каких-либо эмоций. А потом умирают от истощения.
– Но тогда как, – медленно произносит Чанёль, пытаясь как можно точнее воспроизвести свою мысль, которая возникает сразу же, после слов Криса, – я появился? Я, как ты, не рождался?
– Тогда бы ты тоже был Драконом, – улыбается Крис. – Тут начинается самое интересное. Этих воспоминаний я не знаю, знаю лишь результат действий отца – это ты. Твоя мать бежала с ним, родился ты. Чуть позже появился и я. Возможно, чтобы защитить тебя, отец вычерпал свои силы, а для меня – саму свою сущность.
Крис замолкает, и в комнате повисает тяжелая тишина. Каждый из юношей задумывается о своем, словно забывая о том, что в комнате не один. Чанёль переваривает в себе все то, что он услышал сейчас. Он верит Крису, безусловно, у него даже не возникает мысли, что тот может ему врать. И это ощущение полного доверия греет Чанёля изнутри.
– Почему-то я верю тебе, чтобы ты не говорил, – немного удивленно произносит он, делясь своим удивлением.
– На улице лежит снег, – моментально отзывается Крис, выглядя при этом поразительно серьезно. Чанёль смотрит на него некоторое время, а потом широко улыбается.
– Нет, этому, пожалуй, не верю, – Крис улыбается ему в ответ, а потом внезапно достает кольцо, о котором Чанёль успел позабыть.
– Это кольцо, которое я нашел, когда очнулся в первый раз. Я думаю, что оно либо принадлежало твоей матери, либо изготовлено отцом для тебя. Храни его, – он, не спеша, подходит к Чанёлю и вкладывает в его руку теплое кольцо. – А у меня браслет.
На руке Криса жесткий кожаный браслет с металлической клепкой в виде дракона, раскрывающего крылья. Этот образ – Дракон – очень подходит Крису, он также аристократичен и величав, как и сам парень. Чанёль по сравнению с ним всего лишь неказистый подросток. Эта мысль внезапно смущает Чанёля, и он опускает глаза, рассматривая свою обувь.
– О чем ты сейчас подумал?
– О том, как мы не похожи друг на друга, – честно отвечает Чанёль, продолжая смотреть в пол. Он слышит короткий смешок Криса, а потом чувствует легкое касание к голове.
– Мы и не должны быть похожи. Мы разные. Но это ведь не делает одного из нас хуже другого, – мягко говорит Крис, в его интонации пробиваются покровительственные отеческие нотки. – Всему свое время, Чанёль. Скоро ты узнаешь себя и перестанешь сравнивать.
После этого они договариваются о первом уроке, и Крис уходит. Чанёль еще долго сидит за столом, рассматривая закрытую дверь, и размышляет о прошедшем разговоре. К тому, что он услышал, привыкнуть не так просто. Больше всего его страшит мысль о той участи, которая постигла его мать. Как воспитанник приюта, он с детства привык к мысли, что у него нет семьи, нет родителей. И теперь призрачная надежда о том, что его мать, возможно, жива, не дает парню связно размышлять. С уходом отца, так называет это про себя Чанёль, смириться проще, потому что фактически тот не умер. К тому же у Чанёля навсегда останутся его сны-полеты, где он, как оказывается, видел своего отца. Это были счастливые сны, которые дарили ему надежду на лучшее, поэтому и образ отца ассоциируется у него с надеждой. А вот мать… Крис говорил страшные вещи про носителей знака Света, и если его мать принадлежала к ним, то за побег ее могли жестоко наказать или даже убить. Чанёль морщится от этой мысли и легко трясет головой, отгоняя ее.
– Когда-нибудь я постараюсь узнать, что с тобой стало, – обещает он в пустоту, рассматривая кольцо на своей руке.
Но он прекрасно понимает, что пока он бессилен что-то сделать даже для себя. Поэтому с особой надеждой он ждет первого урока от Криса.
***
Бэкхён просыпается совершенно разбитым и уставшим и долго смотрит в открытое окно невидящим взглядом. Такое состояние длится уже несколько недель, на парня наваливается полнейшая апатия. Он помнит, что еще месяц назад радовался наступившему августу и рассказывал Пастырю о том, что с нетерпением ждет Праздника Урожая. А потом пришла усталость. Она отобрала у него яркие краски и чувство восхищения, Бэкхёну больше не хочется петь и готовиться к празднику. Сперва он пытался подбадривать себя, вслух говоря, что нельзя быть такой размазней. Потом он обратился к лекарю, но тот лишь развел руками, говоря о том, что Бэкхён совершенно здоров и все дело лишь в приближающейся осени. А теперь парень просто не хочет вставать с кровати и что-либо делать.
– Господин Бэкхён, Пастырь ожидает Вас в полдень, – внезапно раздается голос служанки, но Бэкхён даже не переводит на нее взгляд. – Вы должны встать, господин, иначе Вы опоздаете.
– Я понял, – отзывается парень и откидывает одеяло.
Когда парень садится, его взгляд падает на собственные руки: кожа стала слишком бледная, почти прозрачная, пальцы совсем исхудали. На фоне этих изменений черный квадрат на тыльной стороне ладони выглядит особенно неуместно. Раньше Бэкхён недоумевал, зачем Избранных Светом так уродуют, почему светлейшая из сил не может очистить их кожу во время обряда от старого знака и проявить свой. Почему старый знак превращается в уродливое неясное пятно, а новый, будто клеймо, проставляется сверху. Но сегодня даже этот вечный вопрос его не волнует.
Закончив приготовления к сроку, Бэкхён направляется в покои Пастыря для еженедельной аудиенции. Парень идет по пустому коридору, подсознательно понимая, что вокруг слишком тихо. Когда он был маленький, детей Света в Храме было около двух десятков. Каждый из них был жизнерадостным, веселым и светлым ребенком, с огромным количеством энергии. Постепенно дети становились тише и покорнее, обучение в Храме обязывало к строгой дисциплине. С годами их становилось меньше и меньше, а новые дети почему-то не появлялись. Пастырь рассказывал им, что наступает Темное время, что знак Огня проявляет себя все чаще, отбирая силы у носителей Света. Бэкхён плакал каждый раз, когда уходил кто-то из его друзей. И, в конце концов, он остался одним из трех последних в Храме.
~
~
~
Бэкхён подходит к дверям Пастыря ровно без пяти минут полдень. Он знает, что высший священник не любит опозданий. На робкий звук сперва никто не откликается, а потом дверь распахивается, на несколько секунд вырывая парня из цепких лап безразличности. Он испуганно вздрагивает, смотря снизу вверх на пышущего жизнью Пастыря, на лице которого расползается широкая улыбка.
– День добрый, мой дорогой мальчик, – жизнерадостно произносит мужчина, накрывая широкой ладонью плечо Бэкхёна и втягивая его внутрь комнаты. – Как прошла твоя неделя?
– Хорошо, Святейший, – тихо отвечает Бэкхён, смиренно склоняя голову. – Если вы позволите, я хотел бы задать один вопрос.
– Конечно, мой мальчик, я слушаю тебя, – Пастырь доводит юношу до широкого стола, указывая ему на стул, а сам обходит стол и присаживает с другой стороны в мягкое кресло.
– Скажите, что должен делать человек, из жизни которого ушла радость? Если то, что приносило удовольствие, теперь совершенно безразлично. И начинает казаться, что даже сама жизнь, – голос Бэкхёна испуганно понижается, доходят до шепота, – становится безразлична.
Пастырь замирает в своем кресле, внимательно разглядывая юношу перед собой. За всю историю его правления еще никто не задавал ему таких вопросов, никто не старался противостоять своей судьбе. Пастырь желчно ухмыляется, Бэкхён в страхе низко наклонил голову и все равно не сможет заметить истинных эмоций на его лице. Этот мальчишка был вкусным, его энергия бурлила в теле Пастыря будто лава. Но, судя по только что сказанным словам, Бэкхён скоро опустеет окончательно, чего позволить никак нельзя. Пастырь смотрит на бумагу перед собой и в очередной раз поражается своей удачливости. Тот юный Феникс, которого он видел у Храма, сбежал от стражи. Если он жив, то Дракон уже нашел его. А это значит только одно – проблемы. И тут Бэкхён был очень кстати.
– Бэкхён, – юноша вздрагивает, вжимая голову в плечи, будто боится наказания. Это вызывает у Пастыря очередную ухмылку, – помнишь, что я говорил о посланниках Огня? Кажется, что в этот раз их цель – ты. Ты правильно поступил, что рассказал мне о своих тревогах, остальные дети не открывались мне, поэтому я не смог их спасти.
Бэкхён вскидывает голову, пораженно смотря на мужчину перед собой. На его лице чистейшая скорбь, которая отражается болью в груди юноши. Значит, он и правда поступил правильно.
– Ты смелый мальчик, нет-нет, смелый юноша, Бэкхён. И хорошо управляешь Светом. Поэтому для тебя у меня особое, секретное задание. Ты не должен бояться, должен оставаться смелым. Если ты успешно справишься с ним, в нашем Храме снова появятся дети Света.
Глаза Бэкхён загораются, он словно начинает заново дышать в эту секунду. Пастырь доверяет ему настолько серьезное задание. Ему кажется, что все тревоги, мучавшие его в течение прошедшего месяца забываются, он больше не чувствует себя больным или уставшим.
– Я справлюсь, – решительно заявляет он, чуть подаваясь вперед, – я справлюсь, и к Новому году у нас появятся новые друзья.
– Но я должен предупредить, – Пастырь понижает голос, внимательно смотря Бэкхёну в глаза, – тебе придется встретиться с проклятыми Огнем и очистить их от скверны. А если они не захотят отринуть знак Огня и принять знак Света, ты должен будешь очистить землю от них. Я доверяю тебе самое сложное задание, Бэкхён. Готов ли ты к нему?
– Готов, – шепчет Бэкхён, внутренне сжимаясь от страха. Проклятые пугают его до ужаса, но ради Пастыря и в память о своих друзьях он должен справиться со своих страхом.
– Молодец, мой мальчик, – тонко улыбается Пастырь, а потом посвящает Бэкхёна в детали его тайного задания.
***
Бэкхён бежит по улицам города, спотыкаясь о свою белоснежную храмовую одежду. Он уже несколько раз упал, в кровь разодрал себе ладони и колени, но шум погони не стихает за спиной, значит, нужно бежать дальше. Юноша на всей скорости вылетает на площадь перед западными воротами и тут же наталкивается на отряд Стражей. Один из них ударяет Бэкхёна наотмашь по щеке, почти сваливая с ног. Но у самой земли парень выравнивается и проскакивает к самым воротам, надеясь проскользнуть между Стражами.
– Стрелять на поражение, – вдруг выкрикивает кто-то сзади, и Бэкхён в ужасе оглядывает через плечо, не сбавляя скорости.
Один из Стражей хмыкает и вскидывает ружье, направляя его точно в спину убегающего парня. Бэкхён нагибается и отскакивает в сторону, а спустя секунду раздается звук выстрела. От страха парень вскрикивает, но боли не чувствует. Это придает ему сил, и он прорывается к воротам, убегая прочь от города. Его не преследуют.
– Запомни, Бэкхён, Стражи не будут знать, что ты не преступник. Все должно быть реалистично, чтобы сам Дракон не побоялся забрать тебя. Он должен верить тебе. Ты должен проникнуть в их ряды, заставить их поверить в то, что сбежал от ужасного Пастыря, который мучил тебя в стенах Храма. Ты должен быть убедителен, ты должен верить сам себе. Плачь, умоляй, показывай то, как ты был несчастен. Благодари их, пресмыкайся. Но никогда не забывай о своей миссии. Найди их слабое место. Найди слабое место Дракона и его сына. А затем нанеси удар. Ты не станешь убийцей. Ты станешь палачом, исполняющим приговор за их ужасные преступления. Ты инструмент Света, Бэкхён. Ты понял меня?
– Да, Святейший.
Бэкхён скитается по степи до самой темноты. Он не знает, куда ему идти, не знает, что ему делать. Все тело болит и ломит от долгого бега, белоснежная некогда одежда запачкана кровью и грязью. Бэкхён боится, что был недостаточно убедителен, что Дракон не заберет его, что он навсегда останется в безжизненной степи. Ведь он не знает, в какой теперь стороне город, и не сможет вернуться. На крайний случай у него припрятан амулет вызова, но Пастырь велел воспользоваться им только после того, как Проклятые примут знак Света или будут мертвы.
Вдалеке раздается короткий вой, и Бэкхён испуганно вскидывает голову. Степные собаки выходят на охоту с наступлением сумерек, спасения в степи от них нет. К горлу парня подкатывает отвратительное чувство тошноты.
– Неужели я умру тут? – выдыхает он, обхватывая плечи руками, чтобы унять паническую дрожь.
Сумерки начинают сгущаться, и следующий короткий вой-лай раздается чуть ближе. Не выдерживая, Бэкхён срывается с места и бежит в противоположную от страшного звука сторону. Степные собаки, до этого прятавшиеся в тени, с воодушевлением кидаются в погоню за легкой одинокой добычей. Они играют с парнем, то догоняя, то отставая, клацая зубами у самых его ног.
Бэкхён скулит от страха, про себя умоляя великий Свет и Древних спасти его или подарить легкую смерть. Он внезапно спотыкается о подол своей одежды и падает на живот, снова обдирая ладони и больно проезжаясь щекой по земле. Парень полностью выбивается из сил, он пытается подняться, но ладони так болят, что опираться на них просто невозможно. За спиной он слышит низкий вибрирующий рык и готовится к ужасной смерти. Но он просто обязан побороться за свою жизнь. Как только собаки подходят максимально близко, Бэкхён переворачивается на спину, вскидывая руки перед собой. От его раскрытых ладоней в стороны, словно ударной волной, расходится кольцо света, ослепляя животных. Скуля, они бросаются в стороны, слепо тыкаясь и кусая друг друга. Одна из собак наскакивает на Бэкхён, тряся башкой и невидяще смотря прямо перед собой. Тот пытается отпихнуть ее ногой в сторону, но дикая тварь внезапно хватает его за лодыжку, сильно сжимая зубы. Когда она чувствует теплую кровь, то утробно рычит, сглатывая кровавую слюну. Бэкхён кричит от боли, пытаясь вырваться. От страха он забывает все защитные пассы и заклинания, он чувствует лишь жгучую боль и тошнотворный липкий ужас.
Внезапно собака взвизгивает и отпускает его ногу, оседая на землю бесформенным кулем. Бэкхён в ужасе смотрит на ее безжизненную тушу, а потом поднимает глаза на того, кто убил тварь. Перед ним стоит человек, волосы которого в вечерних густых сумерках немного светятся, будто угли в костре. Бэкхён не видит его лица, только этот уютный свет от волос. Сейчас он не думает о Проклятых и о знаке Огня, он вдруг понимает, что остался жив чудом. В глазах темнеет, и Бэкхён проваливается в спасительное забытье, смывающее боль, страх и потрясение.
***
Чанёль был в восторге от уроков Криса. Не проходило ни дня, чтобы старший не открывал для него все новые и новые знания не только о силе, но и о самом себе. Крис учил Чанёля концентрации, учил пассам и заклинаниям, которые могли бы спасти жизнь в случае нападения. Прошло уже более трех месяцев с тех пор, как Чанёль бежал из города и попал в поселение к Огненным. Он полностью освоился с новой жизнью, чувствовал, что нашел свое место и свое призвание, нашел свою семью. Чанёль больше не вспоминал о страшным Словах Древних, которые будто Дамоклов меч висели над его прошлой жизнью. Он был свободен и счастлив. Крис позволил названному брату переехать в небольшую Ратушу, чтобы освободить дом семьи До. Хоть Кёнсу с отцом и уговаривали парня остаться у них, Чанёль чувствовал себя немного лишним в небольшом жилище. Сперва он не задумывался о тех неудобствах, которые приносит. Как раз до небольшого происшествия с участием Чонина и Кёнсу. Чанёль до сих пор краснеет, вспоминая о том, что он увидел в тот раз.
– Чанёль, – Крис зовет его с первого этажа, значит, поздний обед уже готов.
Чанёль гасит свечу щелчком пальца, хмыкая от осознания того, что жест выходит уже на автомате. Сегодня Крис обещал ему особый урок, и парню не терпится узнать, что тот для него приготовил. Они торопливо обедают, перекидываясь редкими фразами о том, как прошел день каждого. Когда трапеза подходит к концу, Чанёль быстро вытирает губы салфеткой, комкая ее в пальцах, и нетерпеливо ерзает на стуле. Но пока молчит. Крис допивает чай, его лицо выражает медитативное спокойствие.
– Не терпится узнать, что будет сегодня вечером? – хитро спрашивает Крис, как только ставит чашку на стол.
– Конечно! – подтверждает его предположение Чанёль, подскакивая на месте.
– Я смотрю, ты сегодня очень энергичен. Это пригодится, – наслаждаясь нетерпеливостью собеседника, тянет Крис. – Ведь нам предстоит достаточно продолжительный полет.
Чанёль застывает на месте, сжимая спинку стула, а потом радостно смеется. Он так ждал этого, осуществления своих снов. Парень не раз говорил Крису, что хочет в небо, хочет наяву испытать чувство всепоглощающей свободы, взглянуть на мир с высоты птичьего полета. Но Крис все время тянул. Он показывал Чанёлю, как вызвать крылья для полета, но ни разу не разрешил подняться в небо. До сих пор.
– Теперь ты готов, – просто говорит Крис, – ты многому научился.
– Куда мы полетим? – торопливо спрашивает Чанёль.
– Я хотел бы отправить с тобой к городу, откуда ты родом. Если ты не против.
Чанёль против не был. Наоборот, он хотел попросить Криса в точности о том же. Если честно, он немного скучал по белоснежному городу посреди бескрайней степи. Не потому, что с ним были связаны воспоминания детства, а потому что в парне все еще жила иррациональная надежда, что его мать до сих пор жива.
Подготовка к полету не занимает много времени. Крис повторяет для Чанёля основные правила, а затем отходит на безопасное расстояние и принимает свой истинный облик. Шкура Криса отливает тусклым золотом в последних отблесках солнца. Чанёль каждый раз поражается первозданной красоте Драконьего образа. И немного жалеет, что сам не является Драконом. Они с Крисом много раз пытались вызвать Феникса, но тот показывал лишь свои крылья. Чанёль расстраивался, а Крис убеждал, что всему свое время, и то, что должно произойти, обязательно произойдет вовремя.
Как только Крис взмывает в воздух, работая мощными крыльями, со всех сторон поселения доносятся восторженные возгласы. Чанёль тоже не может удержать своего восхищения. Крис зависает над площадью с фонтаном, поворачивая массивную голову в сторону Чанёля, и тот вспоминает, что тоже должен полететь. Крылья раскрываются за его спиной по первому зову, обдавая плечи привычной уже теплотой. Чанёль сосредотачивается на ощущении полета и взмахивает крыльями. Легкость в теле приводит его в восторг, и он теряет концентрацию, падая на пятую точку. Дракон в небе коротко рычит, но Чанёлю кажется, что Крис так забавляется над нерадивым братом. Он поднимается на ноги и еще раз пытается сосредоточиться. В этот раз несколькими неуклюжими взмахами огненных крыльев, он поднимается над площадью. Крис одобрительно выпускает пар из ноздрей и летит прочь от поселения. Чанёль наблюдает за слаженной работой крыльев Дракона и незаметно для себя подстраивается под его темп.
~
~
~
Они летят над землей, на самой границе облаков, и Чанёлю кажется, что протяни он руку вверх, он сможет ухватить с собой кусок пушистого облака. Под ними раскидывается бесконечная степь с редкой растительностью. Чанёль оглядывается по сторонам и замечает далеко на западе темный массив леса, отделенного рекой. Даже если бы у него с собой был запас еды после бегства из города, он не смог бы пройти так много, чтобы оказаться в спасительном лесу. Если бы не Крис, парень бы попросту погиб в степи. Чанёль уже в который раз с благодарностью смотрит на названного брата, а тот, словно чувствуя взгляд, поворачивает массивную голову и кидает на Чанёля быстрый взгляд. Убеждаясь, что все в порядке, Крис отворачивается и продолжает полет.
Через какое-то время Крис делает резкий вираж, спуская ниже к земле. Чанёль сперва не понимает, в чем дело, а потом видит погоню. Мальчик в светлой рясе храмовника бежит от стаи степных собак. Кажется, что его силы уже на исходе. Вдруг мальчишка падает. Чанёль дергается, чтобы полететь на помощь, но Крис резким движением головы заставляет его остаться на месте и наблюдать картинку дальше. Из рук поверженного вырываются круги света, расходясь в стороны и ослепляя собак. Одна из них, оглушенная, вгрызается в ногу парня, и тот истошно вопит. Крис первым срывается с места, но Чанёль достигает земли раньше него. Ему приходится втянуть крылья, перед тем, как убить собаку, поэтому он теряет немного драгоценного времени. Спасенный мальчик смотрит в лицо Чанёля, а затем падает на землю без чувств.
– Кто это, Крис? Что за свет лился с его ладоней? – тихо спрашивает Чанёль, поднимая мальчишку на руки.
При ближайшем рассмотрении он понимает, что, скорее всего, зря про себя называл этого юношу мальчиком: его лицо выглядит достаточно взрослым. Вполне возможно, что они с Чанёлем ровесники.
– Это Свет, – выделяя последнее слово, произнес Крис и подходит ближе к Чанёлю уже в образе человека. – А это один из его детей, про которых я тебе рассказывал. Как он смог сбежать?
Чанёль неопределенно пожимает плечами, будто вопрос был для него. Юноша на его руках совсем легкий и болезненно хрупкий, под его глазами пролегают темные тени – явные признаки усталости или болезни. После слов Криса, Чанёль вспоминает, что Пастырь питается жизненными силам своих воспитанников, и в нем вскипает гнев. Парень чувствует, как обжигающее чувство начинает ворочаться в его груди, словно живое существо. Крис успокаивающе хлопает его по плечу.
– У тебя волосы тлеют, – замечает он с усмешкой, – лучше вызови крылья и укутай его. Полетите на моей спине. Слюна степных собак ядовита для человека, скоро его начнет знобить, нам нужно поскорее привезти его к Кёнсу.
Чанёль отстранено кивает, стараясь успокоить разбушевавшиеся чувства. Как только вместо Криса перед ним появляется Дракон, парень вспархивает на его спину, удобно устраиваясь между роговыми гребнями. Спасенный тихо стонет, его кожа покрывается испариной, что пугает Чанёля, и он торопливо запахивается в теплые крылья, закрывая парня с головой. Крис летит так быстро, что у Чанёля свистит в ушах. Временами парень заглядывает под крылья, чтобы убедиться, что с его грузом все в порядке. Спасенный юноша чуть успокаивается в тепле, но до сих пор остается мертвенно бледным, заставляя Чанёля обеспокоенно хмуриться.
Когда они оказываются над поселением, Крис издает низкий глухой рык и коротко выдыхает пламенем. Чанёль замечает, что кто-то из заметивших это бежит к дому Кёнсу, видимо, это служит знаком, что с Крисом раненный.
Стоит Чанёлю спуститься со спины Дракона, к нему сразу же подбегают несколько людей, спрашивая, что случилось и кто из них ранен. Но Чанёль лишь убирает крылья, открывая спасенного юношу, и вопросы тут же прекращаются. Как раз в это время через толпу, наконец, пробивается Кёнсу. Он облегченно выдыхает, когда понимает, что и Крис, и Чанёль здоровы. А вот от вида бледного юноши, лекарь снова хмурится и кивком головы велит Чанёлю следовать за ним.
В доме отец Кёнсу уже ждет их. По накрытому простыней столу и набору всяческих скляночек видно, что в поселение лекари всегда готовы действовать оперативно. Чанёль осторожно сгружает свою ношу на стол и быстро отходит, чтобы не мешать Кёнсу и его отцу. Он отрешенно наблюдает за происходящим, пока его аккуратно не трогают за плечо. Чонин появляется будто из ниоткуда, Чанёль совершенно не слышал его шагов или скрипа двери.
– Пойдем, – тихо произносит Чонин, – не будем мешать им.
Чанёль согласно кивает и направляется к двери, кидая последний взгляд на хрупкую фигуру, лежащую на столе. Они с Чонином медленно шагают к площади в полном молчании. Чанёль переживает за спасенного парня, вспоминая его жалобный крик и полные ужаса глаза. У фонтана их поджидает Крис. Со стороны можно подумать, что тот полностью невозмутим, но Чанёль замечает, как напряжено его лицо в попытке удержать маску спокойствия.
– Чонин, – начинает было Крис, но Чонин его перебивает.
– Понял, растворяюсь, – улыбается парень и действительно молниеносно пропадает. Чанёля каждый раз поражает проявление силы Чонина, он так быстро двигается, что иногда можно подумать, будто он умеет телепортироваться.
– Чанёль, присядь, – просит Крис, а сам начинает нервно расхаживать туда-сюда перед фонтаном. – Я хотел отправиться к городу, потому что у меня было предчувствие чего-то. Я не мог разобраться, хорошее оно или плохое, поэтому долго сомневался, стоит ли предлагать тебе полет. Но теперь вижу, что это решение не было ошибкой. Этот мальчик, которого ты спас, он дитя Света, он носит его знак на руке. Но я чувствую в нем Огонь, он маленький и еле теплится внутри, но он есть в этом парне. Печать Света поверх знака Огня, о чем думал этот Пастырь, когда проводил свой паршивый обряд?
Глаза Криса полыхают гневным огнем в прямом смысле этого слова, но он быстро берет себя в руки. Некоторое время он молчит, прикрыв глаза, а затем продолжает:
– Мы должны узнать, как этот мальчик сбежал. А, главное, почему. Обычно дети Света не подозревают о своей судьбе и живут вполне благополучно, пока их не сваливает таинственная болезнь. Пастырь незаметно тянет энергию из маленьких детей, которая бьет из них через край. Но чем старше человек, тем заметнее для него потеря жизненных сил. Этот мальчик достаточно взрослый, наверняка, он уже ощутил на себе последствия.
– Может он понял, в чем дело? Потому и сбежал? – тихо спрашивает Чанёль. Крис резко разворачивается к нему лицом, вскидывая губы в ироничной усмешке.
– Это ерунда, Чанёль. Такого просто не может быть. Пастырь любит своих детей, холит их и леет. С ним они не знают горестей, голода или страха, их жизнь спокойна и размерена. Он лепит из них, словно из глины, идеальных храмовников, свято верующих в Слова Древних и доброту Пастыря. Вместе с этим он тянет из них силы, и дети просто теряют волю к собственным размышлениям и выводам. Они живут так, как он хочет, чтобы они жили. Делают то, что Пастырь скажет своим юным овечкам.
Речь Криса постепенно становится все ироничнее, Чанёль морщится от той ненависти, которая сквозит в его словах.
– Тогда зачем мы привели этого парня к нам в дом? Что, если это все подстроено? – улыбается Чанёль, чтобы по-доброму поддеть Криса.
Тот фыркает, словно он кот, а не огромный ящер, и, наконец, присаживается рядом. Внезапно он замирает, а потом медленно поворачивается к Чанёлю. Тот улыбается еще несколько секунд, а потом улыбка медленно сползает с его губ. На лице Криса отстраненное выражение, а глаза совсем стеклянные. Когда Крис начинает говорить, его голос звучит пусто и безэмоционально.
– Знаешь, почему твоя мать бежала со мной? Она тоже была огненной. Даже выращенная Пастырем, она сохранила в себе частичку Огня, бунтарский дух. Я показал ей настоящее лицо Пастыря, открыл ей правду о том, почему умирали ее друзья. И она приняла это.
Вдруг в глазах Криса вспыхивают золотые искры, словно в небо начали запускать фейерверк. Он медленно протягивает руку, чуть сжимая плечо испуганного Чанёля.
– Не ищи ее, ты не найдешь ее на этой земле. Будь с Крисом, помогай ему. Вместе вы сможете справиться с тем, что вам суждено.
Крис смаргивает и осоловело, будто пьян, оглядывается вокруг. Когда он переводит взгляд на Чанёля и видит его испуганное непонимающее лицо, то как будто приходит в себя.
– Чертов старик, – бормочет он и резко поднимает на ноги, направляясь в сторону Ратуши.
Чанёль провожает его взглядом, а затем тоже подскакивает и несется за ним. В доме Крис заваривает свежий чай и садится за стол в ожидании. Его взгляд задумчиво блуждает по комнате, изредка останавливаясь на Чанёле.
– Я знаю, что ты хочешь объяснений, – внезапно произносит он, – они будут. Но сначала я хочу спросить. Что он говорил?
– Он сказал… Сказал, что мама была, как этот мальчик, огненной. И бежала с отцом. Сказал помогать тебе. Что вместе мы справимся с чем-то, – после непродолжительно молчания выдает Чанёль.
Крис морщится на последних словах и наливает две чашки чая, подталкивая вторую к Чанёлю.
– Как будто я без тебя не знаю, – бормочет Крис перед тем, как прикоснуться к краю чашки губами. Несколько минут они в тишине наслаждаются напитком, а потом Крис говорит уже громче, обращаясь к другу. – Как рожденный из пламени, отец очень тонко чувствовал страдания всех, кто черпает из Огня свою силу. С тех пор, как появился этот новый Пастырь, отец постоянно слышал их скорбные голоса. Он помогал им, пытался спасти хоть кого-нибудь. Он узнавал про Пастыря все новое и новое и приходил в ужас от этих знаний. Но он исчез до того, как смог осуществить то, что хотел. Что ты знаешь о Пастыре, Чанёль?
– Пастырь был избран из первых храмовых священников, когда Древние ушли. Он направляет людей на истинный путь, следуя за Словами Древних, которые слышны лишь Пастырю людскому. Каждые 100 лет Древние выбирают нового Пастыря, в награду забирая старого Пастыря в свой мир, – Чанёль по памяти воспроизводит то, чему учили его в приюте.
– Да, это так. А еще там строчки про ужасное наказание, которое постигнет сошедших с тропы истинной, – хмыкает Крис. – Полный бред. Нынешний Пастырь уже третью сотню лет пудрит всем мозги, меняя тела и пожирая силы детей.
Чанёль не знает, что сказать. Он пытается осознать то, что говорит Крис, но его слова кажутся парню слишком ужасными. Что значит “меняя тела” Чанёль понять не может, но спросить не поворачивается язык. Ему хочется, чтобы Крис объяснил, но в тоже время, не хочет ничего об этом больше знать.
– Не думай об этом, Чанёль. Это сложно понять. Я объясню потом, когда мы оба успокоимся, – Крис устало улыбается, убирая отросшие волосы с глаз. Чанёль коротко улыбается ему в ответ.
От неловкого молчания их спасает стук в дверь и появившийся из-за нее Кёнсу. Тот торопливо сообщает, что юноша, которого они принесли, очнулся. Смущаясь, Кёнсу добавляет, что парень немного не в себе и сообщил только свое имя, отказываясь рассказывать что-нибудь еще. Чанёль первым оказывается на ногах и, не дожидаясь Криса и Кёнсу, бежит к дому. Почему-то ему очень волнительно перед встречей с юношей, которого он спас. Он буквально врывается в дом, громко хлопая дверью, чем изрядно пугает не только спасенного парня, но и господина До.
– О, Чанёль, ты как раз кстати. Ни я, ни Кёнсу не поднимем этого милого юношу, а ходить сам он пока не способен. Ты не мог бы отнести его в комнату для гостей, я уже постелил там для него.
Парень на столе дергается, испуганно смотря на Чанёля из-под влажной от испарины челки. Чанёль неуверенно улыбается ему, стараясь не обнажать зубы, как обычно. Он понимает, что глупо обходиться с юношей, как с диким зверенышем, но что-то подсказывает ему, что так сейчас будет лучше. Он медленно подходит, не сводя взгляда от спасенного, пока не оказывается рядом со столом.
– Привет, – тихо здоровается он, но юноша все равно вздрагивает, – меня зовут Чанёль. А тебя?
~
~
~
Чанёль терпеливо ждет ответа, пока юноша решается для себя что-то. Он видит, что тот напуган, но как это исправить, он не знает. Тогда он решает больше не ждать ответа и просто помочь парню оказаться в кровати.
– Хорошо, если ты не хочешь пока говорить, я просто отнесу тебя в комнату, договорились? Не бойся, – Чанёль медленно наклоняется над парнем, заслоняя его от света лампы. Внезапно что-то в выражении лица спасенного меняется, становится мягче. Чанёль останавливается на секунду, а потом подхватывает парня под спину и колени, поднимая на руки. Когда они оказываются в комнате, вне видимости господина До, парень еле слышно шепчет:
– Меня зовут Бэкхён, – он бросает быстрый взгляд на лицо Чанёля, а затем снова опускает голову, – спасибо, что ты спас меня.
Где-то между звуком имени Бэкхёна и его застенчивым взглядом, Чанёль чувствует, что пропал. Он аккуратно опускает свою ношу на кровать, помогает поправить одеяло, а потом просто стоит и смотрит на парня.
– Твои волосы, – тихо произносит Бэкхён, стесняясь навязчивого внимания, – они светятся.
– Ох, черт, – Чанёль поспешно натягивает капюшон и пятится к двери, – я пойду, извини. Я зайду попозже, если ты не против. Можно?
Бэкхён растерянно кивает, а потом еще некоторое время смотрит на закрывшуюся за Чанёлем дверь. Страшные рассказы о Драконе и его сыне, всплывающие в голове, совершенно противоречат собственным впечатлениям Бэкхёна. Он смутно помнит самого Дракона – только золотое пятно на фоне небо и клубы ярко-желтого пламени, а вот Чанёль совершенно не тянет на кровожадное чудовище, убивающее детей.
Бэкхён трясет головой и ныряет под одеяло, устраиваясь клубочком. Пастырь предупреждал его об этом. Зло коварно, у него тысяча лиц, оно соблазняет и лишает воли. Бэкхён не может поддаться его чарам, каким бы невинным не казался Чанёль. Парень шепотом молится Древним богам, чтобы они помогли ему противостоять злу и выполнить свою миссию. Но когда он засыпает, убаюканный теплом, ему все равно снятся слабо светящиеся рыжие волосы и улыбающиеся глаза сына Дракона.
@темы: band: exo, Strong Heart - 2014
среда, 02 июля 2014
мои звёзды сияют на земле
Автор: eexiee
Переводчик: Mati Soliver
Иллюстратор: Лунный дождь
Бета: Lady_Asher
Название: chroma
Фэндом: exo
Пэйринг: taohun
Рейтинг: r
Жанр: romance, au
Саммари: Сехун думает, что он, наверное, единственный Художник, который ненавидит свой долг раскрашивать мир. Цзытао полон решимости помочь Сехуну увидеть в этом красоту.
Примечание: все графические элементы кликабельны. Нет, не превью; да, покликайте на них!)
Часть первая
Сехун знал, как выглядит граница между цветом и монохромностью. Он был ею.
Пряди его волос были всех цветов радуги, но кожа белой, как снег. И Сехуну нравилось, что не она была разноцветной; он был рад, что не мог видеть свои собственные волосы. Сехуну это напоминало о его тоскливом долге раскрашивать мир.
Формально их называли Художниками. Они были Создателями, но это слово практически никогда не использовалось, потому что не было никого, кто мог бы его произнести.
Подобно всем живым существам на Земле и подобно всем Художникам Сехун был одиноким созданием; с пяти лет он был предоставлен сам себе. Художник раскрашивал мир своими руками, силой разума излучая цвета с кончиков пальцев. Он должен был раскрашивать всё – от травинок под ногами до неба в течение дня.
Больше всего он любил ночь, - тёмное небо означало, что ему не придётся ничего раскрашивать. Он мог просто смотреть на то, как на нём появляются маленькие точки белого света, и не думать ни о чём.
Он знал, что отличается от других Художников. Способность Создавать была даром, и, по идее, ему стоило бы радоваться, что у него есть то, чего остальные лишены. Сехун ни разу не встретил ни одного Создателя, который был бы несчастен из-за своего места в жизни.
Но Сехун ненавидел свои обязанности. Фактически он жил между двумя мирами, и это сводило его с ума. Больше всего на свете Сехун хотел постоянства, но для Художников оно было невозможной роскошью.
У Создателей было много правил, которые Сехун ни разу не нарушил. Создателям не разрешалось быть спутником других Создателей, им не позволялось нарушать правила, по которым жил их специфический отдел. Сехуну экспериментировать было нельзя, у всего был свой цвет. Если правила нарушались, Правители посылали команду Силовиков, чтобы наказать нарушителя. Сехун ненавидел правила, но он следовал им.
Впрочем, это вовсе не означало, что у него не было недолгих моментов счастья, нарушающих монотонность его жизни.
Однажды он наткнулся на небольшой водопад; синие струйки, которые он окрасил, выше по течению смешивались с водой цвета пыли. "Повезло", – подумал он. Ему нравилось находить в других местах цвета, которыми он ненамеренно раскрасил мир. Эти два цвета были не очень красивым сочетанием, но то, что это произошло без особого вмешательства Сехуна, всё-таки обрадовало его. Именно поэтому он больше всего любил раскрашивать воду.
Он опустил пальцы в воду, дожидаясь, пока чистая синева распространится по всему ручью и по водопаду вниз по течению.
Чего Сехун не ожидал, так это услышать крик и плеск, поэтому он тут же вытащил пальцы из воды и побежал к краю водопада, чтобы хотя бы мельком увидеть, что же создало такой шум.
Для Сехуна встречи с другими людьми не были из ряда вон выходящими событиями, – естественно, он же был не единственным человеком в целом мире, – но он совершенно точно пребывал в одиночестве большую часть времени.
Человек у подножия водопада был не похож ни на кого другого, и не удивительно, – Сехун никогда не встречал двух похожих друг на друга людей. Однако, это был первый человек, который выглядел как ровесник Сехуна, и его это заинтриговало.
Незнакомец был мускулистым, но не грузным, что понравилось Сехуну, и несмотря на то, что цвет его лица и волосы были такими же серыми, как и у всех людей, которых встречал Сехун, почему-то ему это шло больше, чем остальным.
– Она другая, – повторял себе под нос парень, кружа пальцами по воде и наблюдая за тем, как распространяется цвет. – Она другая. Что это такое?
Сехун спустился по отвесной скале к бухте, в которую падала вода. Парень сидел на берегу; он был одет в такие же брюки сероватого цвета, что и все остальные мужчины.
Бесшумно подкравшись и остановившись в нескольких шагах от парня, Сехун кашлянул, и от неожиданности парень упал в воду. Вновь появившись на поверхности, он заметил Сехуна и, кажется, забыл, как дышать.
– О, вау, – сказал он. – Ух ты.
Это была типичная реакция – в конце концов, для тех, кто никогда не видел цвет раньше, Сехун оказывался захватывающим зрелищем со своими разноцветными волосами и румяными щеками. Художник внимательно разглядывал незнакомца и, как только тот вылез из воды, поймал на себе такой же изучающий взгляд. У парня была хорошая кожа, даже несмотря на то, что она была цвета пыли, любопытные глаза и красиво изогнутые губы. Незнакомец встал на траву; он был насквозь мокрый, но, кажется, ему было абсолютно плевать на это.
– Я Сехун, – вежливо улыбнулся Сехун, начав свою шаблонную речь, больше всего напоминающую рекламу. – Я здесь, чтобы раскрасить мир.
Он ненавидел то, как глупо это звучало.
– Что такое цвет? – задал парень ещё один наитипичнейший вопрос.
– Это, – ответил Сехун, показывая на свои волосы. – Я собираюсь сделать этот мир ярким. Это синий цвет, – он указал на воду, – а это зелёный, – на траву, на которой стоял и по которой начал распространяться изумрудный оттенок.
– Это так красиво, – прошептал парень, вглядевшись в лицо Сехуна.
– Да, – как обычно, бесстрастно ответил Сехун. – И прежде, чем ты спросишь, – нет, я не могу раскрасить тебя. Мне запрещено это делать.
– Я и не собирался об этом просить, – ответил незнакомец, и это было что-то новенькое. Большинство людей спрашивали, есть ли какой-то способ обойти это правило, пытались уговорить его, говоря "Да кто узнает?", "Да ладно тебе, только один разочек!". А иногда люди обижались; бывало, что они и вовсе избегали цвета, утверждая, что Сехун не имел права просто так заявляться и менять их мир. Впрочем, он ничего не мог с этим поделать; это была его работа. Ему было запрещено останавливаться, пока весь мир не будет раскрашен.
– А ты не устал от этого? – спросил парень, и этот вопрос застал Сехуна врасплох. Никто и никогда не спрашивал его об этом.
– Устал, – ответил Сехун. – Насколько я помню, я всегда чувствовал усталость от этого. Одно дело, если бы мир был полностью раскрашен, а другое, если бы он был таким, – он указал на по-прежнему сероватый участок травы, на которой стоял парень, – но то, что я всегда на границе, утомляет.
– Ты когда-нибудь возвращался в места, которые раскрасил? – спросил парень. Сехун покачал головой.
– У меня нет времени. Я должен раскрасить этот мир, – сказал он. Парень кивнул, оглядываясь на воду, которая была уже бледно-синего оттенка. Через несколько секунд тишины он повернулся к Сехуну.
– Я Цзытао, кстати. А ты – Сехун, ты ведь так представился?
– Да, – кивнул Сехун, – Цзытао.
Цзытао усмехнулся.
– Ты красивый, – сказал он, заставив Сехуна вспыхнуть.
Он не мог понять, почему; ему дюжину раз говорили, что он красивый, мужчины и женщины, моложе и старше его самого. Конечно, он выглядел красиво для тех, кто никогда не видел цвет, но то, как произнёс это Цзытао, звучало, как... молитва. Такое чувство, будто он говорил о Сехуне в целом, а не только о его цвете.
Но это было так нелепо, и Сехун понимал это, поэтому ответил так же, как и миллионы раз до этого:
– Спасибо, – пришло время прощаться, и он добавил: – Ну, я пошёл. Было приятно познакомиться, Цзытао.
Цзытао пошёл следом за ним.
– Я могу пойти с тобой?
– Нет, – быстро ответил Сехун, – не можешь.
– Я хочу узнать больше о цвете. Сейчас я знаю только синий и зелёный.
Сехун ускорился, оставляя после каждого шага зелёный цвет. Всегда было сложно избавляться от людей, которых он встречал, но это было частью его работы.
– Моя судьба – быть одному, твоя – оставаться на своём месте, – отрезал Сехун.
– Ненавидишь ли ты одиночество так же, как я ненавижу своё место? – спросил Цзытао, заставив Сехуна остановиться. Он обернулся, наткнувшись на очень одинокий взгляд глаз наблюдавшего за ним Цзытао, и подумал, что, возможно, в глазах Цзытао отражалось одиночество самого Сехуна.
– Наверное, даже сильнее тебя, – наконец, ответил Сехун.
– Тогда возьми меня с собой, – проговорил Цзытао.
Громко вздохнув, Сехун сел на землю, приготовившись к долгому разговору. Цзытао не последовал его примеру.
– Всё не так просто, – сказал Сехун, – Ты в любом случае возненавидишь это через какое-то время. Это не самая лучшая жизнь, – ты привык жить в одном месте, а я буду двигаться вперёд каждый день. Тебе будет сложно уже через несколько дней... или недель, если повезёт.
– Звучит так, как будто ты через это уже проходил, – произнёс Цзытао, присев рядом и наблюдая за тем, как зелёная трава начинает окружать его. Сехун посмотрел на него, и их глаза встретились – тёмно-зелёные Сехуна и серые Цзытао.
Однажды у него уже был спутник, с глазами такого же пыльного оттенка, что и у Цзытао. Лу Хань был замечательным, он был спасением Сехуна от его слишком насыщенной жизни. Сехун любил его, искренне и нежно, но, спустя какое-то время, Лу Хань начал ненавидеть пребывание на границе. Первые признаки его депрессии стали проявляться через семь недель жизни с Сехуном.
– Я могу видеть дом, но не могу быть его частью, когда ты рядом, – сказал Лу Хань, грустно на него смотря. – Я люблю тебя, Сехун, но я схожу с ума.
После этого Лу Хань провёл с ним ещё три недели, пока не выдержал и не заплакал. Он сказал Сехуну уйти и никогда не возвращаться. Сехун часто задавался вопросом, вспоминал ли его Лу Хань, и жалел ли он о своём решении.
Но он знал, где найти Сехуна. Всё, что нужно было сделать, – это следовать за цветом. Лу Хань не появился ни разу, даже когда Сехун взял перерыв на две недели, надеясь, что это всё же произойдёт. В любом случае, этого времени было более чем достаточно, чтобы Сехун уверился в том, что он больше никогда не встретит Лу Ханя.
– Это сложно, – наконец, сказал Сехун, и Цзытао нахмурился.
– Ты один, и я один, – проговорил Цзытао. – Что тут сложного?
– В конце концов, ты бросишь меня! – раздражённо воскликнул Сехун. – Ты сойдёшь с ума, ты будешь чувствовать себя не в своей тарелке и возненавидишь это. Даже я ненавижу это, но у меня нет выбора!
– Тогда давай работать над этим вместе, – спокойно ответил Цзытао. – Разделим это бремя.
Сехун хотел согласиться, на самом деле хотел. Но нужно было сделать ещё один финальный ход.
– Почему ты хочешь пойти со мной? – Сехун всегда спрашивал это, когда люди становились чересчур настойчивыми, и всегда одерживал верх в споре. Люди всегда отвечали "Я хочу увидеть мир", "Я хочу узнать больше о цвете", "Я хочу убраться отсюда". Все эти ответы были неправильными.
Ответ Цзытао был, однако, не таким.
– Потому что я не хочу, чтобы ты был одинок, – сказал он.
И впервые в жизни Сехун оказался в замешательстве. Даже Лу Хань не настолько потряс его своим ответом.
– Хорошо, я разрешу тебе пойти со мной, – вздохнул Сехун, сдаваясь. Он знал, что это была плохая идея, но он просто не мог заставить себя сказать Цзытао «нет». Что-то в нём было, и Сехун хотел узнать об этом побольше. Он поднялся на ноги, и Цзытао, лицо которого мгновенно прояснилось, последовал за ним, всё ещё улыбаясь, как ребёнок.
– Слушай, – начал он, – как ты раскрасишь это место, если уйдёшь?
– Я могу делать это издалека, – пожал плечами Сехун. – Это занимает намного больше времени, но можно и так.
Цзытао следовал за ним на расстоянии в несколько шагов, просто наблюдая за тем, как цвет распространяется от каждого шага Сехуна.
– Ты делаешь это сознательно или он просто появляется? – спросил Цзытао, и Сехун вздохнул.
Он знал, что такие вопросы были совершенно нормальными, но отвечать на них было утомительным делом.
– Полагаю, я делаю это сознательно. Но делаю уже столько времени, что получается неосознанно, – ответил Сехун. Ему было жаль, что это действительно не стало чем-то неосознанным, тогда бы у него было о чём подумать.
– Это на самом деле красиво, – произнёс Цзытао, и Сехун уже почти драматично вздохнул, когда Цзытао исправился: – Но я вижу, почему тебе это так быстро надоело.
– Ты всегда можешь вернуться, – откровенно заявил Сехун, – и лучше раньше, чем позже – до того, как мы привяжемся друг к другу.
Цзытао рассмеялся, и Сехуну, кажется, понравился его смех.
– Разве я не сказал, что мы разделим это бремя? Я не собираюсь уходить.
– То же самое говорил Лу Хань, – резко сказал Сехун, не успев себя остановить.
– Так звали твоего спутника? – тихо спросил Цзытао, по-прежнему следуя за Сехуном.
– Да, – ответил Сехун, – и он сломался из-за меня. И я не шучу, когда говорю, что ты, возможно, сойдёшь с ума. Возвращайся сейчас, если ты собираешься это сделать.
– Я не собираюсь уходить, – стоял на своём Цзытао.
– Хорошо, – ответил Сехун, решив пока что согласиться с ним. Он не верил Цзытао и не собирался верить ещё долго.
Цзытао незаметно подошёл к Сехуну и внимательно посматривал на него, пока они в приличном темпе шли вперёд.
– Что это за цвет? – спросил он, показывая на щёку Сехуна. – О, он меняется!
– Помолчи, не меняется он, – резко ответил Сехун.
– Меняется! Он... другой, – попытался объяснить Цзытао, несмотря на полное незнание лексики, связанной с цветами. – Вау, ты такой красивый.
Сехун признался себе, что, возможно, его щёки всё-таки поменяли цвет.
На самом деле, с Цзытао было очень приятно находиться рядом. Он всегда казался счастливым и он был весёлым – как когда-то Лу Хань, если не больше. Он требовал объяснить ему всё про цвета и решил, что его любимый цвет – тот, которым Сехун окрасил персики, на которые они наткнулись на третий день совместного путешествия. ("На моём языке моё имя означает "персик", но я не знал, что у них настолько красивый цвет"). Он спросил Сехуна про его любимый цвет и услышал немедленное "чёрный, как ночное небо". В этот момент Цзытао выглядел необъяснимо взволнованным.
На самом деле, Цзытао часто задавал Сехуну личные вопросы, и, как ни странно, тот осознал, что ему нравится отвечать на них. Прошло уже много времени с тех пор, как он с кем-то говорил, и ещё больше с того времени, как кому-то был интересен он сам, а не только то, кем он являлся.
С другой стороны, Сехун почему-то не мог набраться смелости спросить Цзытао о чём-то, и так продолжалось до их седьмого дня вместе.
– Цзытао, у тебя когда-нибудь... когда-нибудь был спутник? – если бы его спросили, он бы ни за что не смог объяснить, почему он был так взволнован, задавая этот вопрос – он же ничего не терял от этого.
– Да, – небрежным тоном ответил Цзытао. – Его звали Чондэ.
– Что с ним случилось? – спросил Сехун. Цзытао пожал плечами.
– Мы стали испытывать неприязнь друг к другу через несколько лет, – сказал он, – а потом он встретил прекрасного Культиватора – того, кто создаёт жизнь; не знаю, встречался ли ты с кем-то из них, – и мы решили, что нам лучше расстаться.
Теперь в голове Сехуна мелькало множество мыслей, и он совершенно не представлял, что с ними делать. У него внезапно появилось столько вопросов к Цзытао.
– А были ли вы... ну, в романтическом плане... – начал он, но Цзытао покачал головой.
– Нет, – ответил он, – не думаю, что я мог бы быть с ним вместе в этом плане.
– Ты скучаешь по нему? – спросил Сехун.
Цзытао легко рассмеялся, и у Сехуна немного отлегло от сердца.
– Я скучал не конкретно по нему, а потому что я был одинок. Любой бы подошёл, вот что я имею в виду, – сказал Цзытао и тут же понял, что его слова могли быть оскорбительны для Сехуна. – Не то чтобы ты был кем-нибудь, понимаешь? Если бы ты оставил меня, я бы скучал по тебе из-за тебя. Чондэ был просто лекарством от моего одиночества, а ты на самом деле тот, с кем я хочу быть рядом.
Сехун узнал то трепыхание бабочек в животе, – Лу Хань вызывал такую же реакцию. Он сказал себе, как нелепо он себя ведёт, но ничего не мог с собой поделать, то и дело повторяя в голове слова Цзытао. Цзытао был слишком искренним, и Сехуну явно угрожала полная путаница в голове, если он продолжит слушать такие признания.
– Слушай, а как ты называешь этот цвет? – спросил Цзытао, показывая на одну из прядей волос Сехуна.
– Мне не видно, – ответил Сехун.
Цзытао попытался потянуть его прядь вниз на уровень глаз Сехуна, но тот отстранился.
– Это не зелёный и не синий. Во всяком случае, я так думаю. Это что-то среднее. Что это за цвет?
– Цзытао, ты нарочно сменил тему, да? – понимающе спросил Сехун, и Цзытао отдёрнул руку и нахмурился.
– Я просто подумал, что ты опять упомянешь Лу Ханя, – тихо сказал Цзытао, и Сехун смог расслышать в его голосе нотки растущего раздражения. – И лично мне не нравится то, как ты рассказываешь о нём.
– Что такого в том, что я упоминаю Лу Ханя? – тут же ощетинился Сехун, отойдя на шаг от Цзытао и пристально на него посмотрев. Цзытао выглядел оскорблённым.
– Слушай, Сехун, я не хочу обижать тебя, потому что между нами всё станет несколько странным, а я хочу остаться с тобой, – Цзытао умолк, но Сехун не собирался принимать такое объяснение.
– Тогда что значит "ты обидишь меня", если скажешь мне причину того, почему не хочешь, чтобы я говорил о Лу Хане? – спросил он. Цзытао вздохнул, несколько раз открывал и закрывал рот, пока не решился, наконец, заговорить.
– Он любил тебя, так? Тогда почему он бросил тебя? – спросил Цзытао скорее пытливо, чем обвиняюще. Сехун подумал, что будет справедливо, если он тоже останется спокойным, так что он ответил самым вежливым из всех возможных способов.
– Потому что он сходил с ума, – невозмутимо ответил Сехун.
– Почему? – спросил Цзытао, и у Сехуна появилось ощущение, что тот скорее пытается натолкнуть Сехуна на ответ, чем узнать всё самому.
– Потому что, – Сехун постарался контролировать свой голос, – он скучал по дому.
– Ты был его домом, – ответил Цзытао.
– Его не устраивало существующее положение вещей, – Сехун закатил глаза, едва продолжил, но тут же разозлился.
– Как это возможно? – настаивал Цзытао, и его голос стал немного громче. Сехун смерил его сердитым взглядом.
– Любой на его месте поступил бы так! – закричал он. – Сложно полностью поменять своё окружение, знаешь ли, и это нормально! Не удивительно, что он сходил с ума.
Цзытао посмотрел вниз, на траву, которая была гораздо менее насыщенного зелёного оттенка, чем должна была быть.
– Так ты думаешь, я тоже сойду с ума? – тихо спросил он. – Ты на самом деле думаешь, что я рехнусь и брошу тебя?
– Да, – твёрдо заявил Сехун. – Я на самом деле так думаю.
Цзытао поднял голову, и в его серых глазах что-то блеснуло.
– Я докажу, что ты ошибаешься, – сказал он. – Просто подожди, Сехун. Ты увидишь – я тебя не брошу.
Сехун пожал плечами и исправил цвет травы, прежде чем отвернуться от Цзытао.
– Хорошо. Докажи, что я ошибаюсь. А до тех пор я буду думать, что ты оставишь меня.
После этого Цзытао просто побрёл позади Сехуна, и ещё несколько дней всё их общение сводилось к минимуму. Несмотря на это, Сехун ощущал решимость Цзытао, и пускай он не признавал этого, но упорство его спутника обнадёживало.
После спора между Цзытао и Сехуном повисла неловкость. К досаде Сехуна, Цзытао продолжал задавать надоедливые вопросы.
– В чём разница между этим цветом и этим? – Цзытао сравнил зелень травы и зелень только что окрашенных Сехуном листьев.
– Они оба зелёные, – устало ответил Сехун и показал на зелень: – У этого зелёного просто оттенок светлее.
– Что такое оттенок? – спросил Цзытао. Он снова сравнил два цвета, пытаясь понять, почему одни и те же цвета одновременно и похожи, и нет.
– Это как... свет. Если оттенок тёмный, значит, он стремится к чёрному. Светлый – к белому. У каждого цвета множество оттенков.
– Но эти не выглядят, как чёрный и белый, – проворчал Цзытао, – как тут разобраться?
Сехун вздохнул – он был не в настроении объяснять Цзытао теорию цвета. Он даже не хотел знакомить его с такими словами, как "тон" или "расцветка", потому что это окончательно бы его запутало.
– Смотри, если объяснять по-простому, этот зелёный выглядит, как будто в нём есть что-то от жёлтого, так? А в этом зелёном ничего такого нет. Поэтому зелёный с примесью жёлтого – светлее, а зелёный без него – темнее.
Цзытао посмотрел на лист и на траву и, кажется, понял.
– Но... А что если в нём поровну и жёлтого, и зелёного? Он зелёный или жёлтый? Или это вообще другой цвет? – по голосу Цзытао было понятно, что он снова в замешательстве.
– А это уже решать тебе, – вздохнул Сехун. – Мы можем поговорить о чём-нибудь другом?
Цзытао кивнул, но Сехун был совершенно точно уверен, что в будущем эта тема обязательно снова всплывёт.
– Ну хорошо, Сехун. Из тех мест, где ты уже бывал, какое твоё самое любимое?
– Цзытао, ты можешь и не задавать вопросы, – сказал Сехун, но Цзытао покачал головой.
– Но я хочу! – как-то по-детски заявил он. – Из тех мест, где ты уже бывал, какое твоё самое любимое?
Сехун на мгновение задумался. Было одно горное озеро, для работы с которым понадобилось несколько дней, – Лу Хань его возненавидел, а Сехуну наоборот очень понравился вид, – но оно не было его любимым местом.
– Была одна роща, – наконец произнёс он, углубившись в воспоминания, – она была прекрасна. Я окрасил сотни деревьев, и когда солнце светило сквозь них, оно освещало всю рощу. Это было не похоже ни на что другое.
Цзытао улыбнулся и выглядел при этом так, как будто он тоже очень хотел увидеть эту рощу.
– С тобой тогда был Лу Хань?
– Нет, – быстро ответил Сехун, подумав, что Лу Хань и эту рощу бы возненавидел, – это было после того, как он ушёл.
– Я бы хотел увидеть что-то подобное, – тихо сказал Цзытао, и Сехун посмотрел на него с лёгким удивлением.
– Правда? – спросил он. – Всё-таки там просто-... просто много раскрашенного.
Цзытао снова покачал головой.
– Не думаю, что ты понимаешь, – сказал он с лёгким смешком. – Я хочу увидеть эту рощу, потому что это твоё любимое место. Если оно тебе нравится, значит, есть причина его любить?
Сехун хотел сказать, что ему нравился Лу Хань, а Цзытао он не нравится, но всё-таки передумал и пожал плечами вместо этого.
– Уверен, мы найдём место и посимпатичнее. Такое место, которое понравится нам обоим.
Почему-то по лицу Цзытао промелькнула тень восторга. Сехун покосился на него.
– Чего ты так улыбаешься?
– Ты думаешь, что мы вместе. Как будто думаешь, что я не брошу тебя. Поэтому я счастлив, – ответил Цзытао.
– О... нет, это не... – запнулся Сехун, на что Цзытао только озорно ухмыльнулся. Сехун его оттолкнул, но тот рассмеялся и снова вцепился в руку Сехуна, продолжая беспощадно его дразнить.
– Это мой любимый оттенок розового, – ввернул свои новые познания в цветах Цзытао и показал на щёки Сехуна, из-за чего тот снова надулся:
– Заткнись.
– А почему ты все цветы окрашиваешь в красный? Разве это не скучно? – в один из дней спросил Цзытао. Сехун пристально на него взглянул:
– Конечно, скучно. Всё скучно.
– Тогда почему ты это делаешь? Почему бы не раскрасить их по-другому? – поинтересовался Цзытао.
Он лежал на траве, рядом с тем участком земли, на котором росли цветы и которым занимался Сехун; серая внешность Цзытао резко контрастировала с ярко-зелёным цветом.
– Я не могу, – ответил Сехун, – это запрещено.
– Да, я знаю, что запрещено. Но кто на Земле запрещает тебе развеять скуку? Ты всё время говоришь "это запрещено", но кто конкретно тебе запрещает?
– Зе... Земля, – несколько застенчиво ответил Сехун. Цзытао скептически на него взглянул. – Цзытао, я не могу не подчиниться Земле.
– Что случится, если ты это сделаешь? Всего лишь один цветок, – но если ты придашь ему другой цвет? Что тогда случится?
Сехун огляделся, будто бы пытаясь увидеть кого-то, шпионящего за ним. Конечно, вокруг никого не было; он никого не встречал с тех пор, как наткнулся на Цзытао.
– Ну, – защищаясь, сказал Сехун, – кто-нибудь заметит и меня накажут.
Цзытао перевернулся на живот.
– То есть ты хочешь сказать, что ты никогда не нарушал правила? – недоверчиво спросил он. Сехун повернулся к нему с недовольным видом.
– Правила созданы не для того, чтобы их нарушать, Цзытао, – ответил он, на что Цзытао только озорно улыбнулся и растянулся на траве.
– Кто узнает об одном маленьком цветочке? – спросил Цзытао. – Да даже если узнают, ну и что? Ты здесь для того, чтобы раскрасить этот мир. Так почему бы не сделать его настолько разноцветным, насколько это в принципе возможно?
Сехун не обернулся, вместо этого он присел перед следующим цветком и прикоснулся к нему двумя пальцами, наблюдая за тем, как по его лепесткам и соседним цветкам распространяется красный цвет.
А потом Цзытао вдруг сбил Сехуна с ног и начал безжалостно его щекотать. Они повалились на землю, Цзытао упал на Сехуна и смеялся, как сумасшедший, пока даже Сехун вопреки себе не хихикнул.
Цзытао удивлённо отстранился, глядя на Сехуна.
– Ты только что смеялся? – спросил он. – Ведь смеялся же, да?
– Я умею смеяться, знаешь ли, – голос Сехуна был невозмутим, как никогда, – я просто не часто это делаю. Я на самом деле боюсь щекотки, но... – Цзытао прервал его и снова начал щекотать.
– Сехун, тебе стоит улыбаться чаще, – сказал Цзытао в перерыве между взрывами смеха, – ты ещё красивее, когда смеёшься.
Сехун вздохнул, когда Цзытао перестал его щекотать, и устроился рядом с ним на траве. Они лежали так некоторое время, ловя дыхание друг друга, пока Сехун размышлял над тем, что сказал Цзытао.
– Знаешь, – начал он, – я полон красок и яркости, а ты... всего лишь цвета пыли. Но я холодный и скучный, а ты полон жизни. Вот почему я это ненавижу. Потому что не могу быть таким же, каким я выгляжу.
Цзытао улыбнулся, протянув руку и взъерошив разноцветные волосы Сехуна.
– И в чём прикол быть тем, на кого похож? Я тоже не такой же внутри, как снаружи, но я думаю, что ты явно принижаешь себя, – мягко заметил Цзытао.
– Нет, – недовольно ответил Сехун.
– Да, – сказал Цзытао. – Посмотри на тот цветок.
Сехун повернулся в ту сторону, куда указал Цзытао, и пришёл в ужас – вместе нужного красного цветок был полосатым – оранжевым и жёлтым. Он вскочил на ноги, уставившись на Цзытао широко раскрытыми глазами.
– Я разрушил его! Ты щекотал меня, а я отвлёкся. О нет, что же мне делать? Меня ждут такие неприятности, – запаниковал Сехун. Цзытао фыркнул.
– Сехун, не будет у тебя никаких неприятностей. Я с тобой уже четыре недели, и до сих пор ничего не произошло. Этот цветок прекрасен, и он доказывает то, что в тебе есть искорка вдохновения, – сказал Цзытао.
Сехун на мгновение успокоился и взглянул на цветок – Цзытао, в общем-то, был прав. Цветок на самом деле был прекрасен, и он был другим. Это и было спасением от монотонности.
Сехун улыбнулся.
– Ты прекрасен, Сехун – и снаружи, и внутри, – выдохнул Цзытао.
Сехун повернулся к нему, уже не переживая о том, что его лицо сейчас было блестящего, почти малинового оттенка румянца, – того же цвета, каким должен был быть цветок.
– Ты всё время говоришь это, – сказал Сехун с застенчивой улыбкой.
– Я буду повторять это, – тихо рассмеялся Цзытао, – до тех пор, пока ты сам не скажешь эти слова. Пока ты не поверишь в это.
– Тогда тебе придётся говорить это ещё долго, – ответил Сехун, а Цзытао в ответ только улыбнулся, устремив лицо к голубому небу, которое Сехун старательно раскрасил этим утром.
– Я буду говорить это столько, сколько потребуется.
Они были вместе уже почти шесть недель, когда наткнулись на рощу, близкую по описанию к той, о которой рассказывал Сехун. Цзытао уставился на него с изумлением в глазах, когда Сехун сказал, что рощи похожи.
– Она мне уже нравится, – заявил Цзытао; Сехун слегка улыбнулся – он ведь даже не начал придавать роще цвет.
– Подожди, пока не увидишь её в цвете, – сказал Сехун и начал работать. Когда Сехун раскрашивал, Цзытао обычно сидел молча, просто наблюдая за ним. Иногда он пел, и несмотря на то, что его голос не был идеальным, Сехуну всё-таки нравилось. Цзытао пел о том, чего Сехун не понимал, употреблял слова, которые Художник никогда до этого не слышал (он предположил, что они были на языке Цзытао – сочетании того языка, на котором говорил Сехун, и некоторых других слов), но Сехун признавал, что текст был довольно красивым.
– О чём эта песня? – спросил Сехун, позволяя зелёному цвету проникать в листья деревьев.
– Сехун, ты знаешь, что такое "звезда"? – спросил Цзытао, упоминая одно из слов песни.
– Нет, – ответил Сехун, – а что это?
– Ты когда-нибудь смотрел на ночное небо и видел маленькие мерцающие огоньки? – спросил Цзытао, и Сехун тут же понял, что тот имел в виду.
– Да! – взволнованно воскликнул он. – Они мне нравятся. Когда они появляются на небе, я люблю засыпать, глядя на них.
– Эти огоньки называются звёздами, – объяснил Цзытао.
Пока Сехун обдумывал новую информацию, он решил раскрасить одно из деревьев в более светлый оттенок зелёного.
– Мне нравится это слово, – проговорил он, – оно звучит красиво. И звучит приятно, когда ты пропеваешь его.
– Ты заставляешь меня краснеть, – рассмеялся Цзытао.
– Ты не можешь краснеть, – ответил Сехун с тихим смешком.
Цзытао кивнул, как бы говоря "туше", и позволил Сехуну заниматься своим делом.
– Просто подожди, Цзытао, роща будет такая славная, когда она засияет всеми цветами. Надеюсь, я успею закончить до заката, тогда ты увидишь, как она светится в лучах заходящего солнца.
Цзытао снова начал петь, но теперь, когда Сехун знал, что такое звёзды, песня ему казалась гораздо более глубокой. Он очень надеялся, что этой ночью на небе появятся звёзды, потому что они были прекрасны.
С тех пор, как они с Цзытао начали сближаться, Сехун осознал, что он стал чувствовать себя счастливее гораздо чаще, чем раньше. Ему нравилось, что рядом был собеседник, ему нравилось наблюдать за тем, как Цзытао забавляется, но больше всему нравилось просыпаться каждое утро и видеть в нескольких шагах от себя мирно спящего Цзытао. Каждое утро, мгновением отразившееся на лице Цзытао, было чудом само по себе, ведь оно значило, что его не бросили.
Но Сехун осознал одну вещь – то, что Цзытао был рядом, радовало его не только потому, что Сехун был одинок. Ему нравилось слушать Цзытао, когда тот говорил ему "ты прекрасен" и рассказывал о том, что бы они могли сделать в будущем. Ему нравилось представлять их совместное будущее. Сехун поймал себя на мысли – а чувствовал ли Цзытао то же самое или же он просто доказывал, что не нарушит данное слово и поэтому не бросал Сехуна?
В любом случае, когда прохладными, ветреными вечерами они сидели рядом, согревая друг друга своим теплом, Сехун не мог отрицать, что его сердце трепетало, как лепестки цветка, который он раскрасил за секунду до этого.
Прошло семь недель. Сехун считал – конечно, он ни за что не допустил бы, чтобы Цзытао узнал об этом, – но формально семь недель прошли, а Цзытао так и не показал ни малейшего намёка на возможный уход. Он по-прежнему был счастлив, как никогда, хотя он постоянно надоедал Сехуну своими просьбами поэкспериментировать с цветами.
Сехун искал в нём признаки, конечно; признаки, которые когда-то проявлял Лу Хань. Те самые, которые Сехун заметил слишком поздно. Но Цзытао никогда не делал замечания по поводу похожести цветов, разве что он всегда говорил Сехуну сделать оттенок поэкзотичнее. Цзытао никогда не вспоминал дом с тоской; на самом деле, он говорил о жизни с Сехуном, как о своём доме, что Сехуну очень нравилось. Но самое главное – Цзытао никогда не шёл впереди Сехуна. Это был самый красноречивый признак, указывающий на то, что Лу Хань начал ненавидеть своё пребывание на границе. Он всегда шёл перед Сехуном, чтобы не видеть цвет.
Цзытао же, кажется, наслаждался происходящим. Ему никогда не надоедало лежать на ярко-зелёной траве или брызгаться прозрачной голубой водой озера.
Но всё же Сехун по-прежнему не верил, что Цзытао не бросит его. Возможно, намерения Цзытао были просто сильнее, чем у Лу Ханя, и он сломается на восьмой, десятой, пятнадцатой неделе. Сехун знал, что, в конце концов, Цзытао оставит его.
Несмотря на это, Сехун начал становиться более открытым. Это было так странно, ведь он делал это сознательно, но Цзытао, кажется, не замечал дискомфорта со стороны Сехуна.
Это произошло вечером, почти в сумерках, когда Сехун лежал в нескольких шагах от Цзытао. Они оба смотрели на ночное небо, которое, как и ожидалось, постепенно теряло свой насыщенный и яркий синий оттенок. Сехуну не нужно было раскрашивать ночное небо.
– Сделай его синим, – вдруг сказал Цзытао.
– Ночь на дворе, – ответил Сехун, – синий должен исчезнуть и превратиться в чёрный.
– Чепуха. От синего к чёрному? Оттенки, Сехун. Помнишь про оттенки? Разве не было бы более логично, если бы оттенок становился всё темнее и темнее и в итоге стал чёрным? Сделай его синим, Сехун. Глубоким тёмно-синим цветом.
– Цзытао, я попаду...
– Знаю, ты попадёшь в беду, – Сехун по голосу понял, что Цзытао обиделся, и, если честно, это было даже мило.
– Хорошо, я сделаю это, – ответил Сехун, и Цзытао подскочил, уставившись на него.
– Правда что ли? – недоверчиво переспросил он. – Ты на самом деле сделаешь это?
Сехун кивнул. Он не придавал ошибочные цвета ничему с того самого цветка много недель назад, но Цзытао не переставал его упрашивать. Возможно, самое время было хотя бы разок уступить своему спутнику.
– Тёмно-синий, – сказал Сехун, – не ярко-голубой, не фиолетовый, не жёлтый. Тёмно-синий.
Цзытао снова улыбнулся и поднялся на ноги, протягивая Сехуну руку.
– Давай повеселимся, – сказал он, и Сехун принял его руку, позволяя поднять себя. Его сердце билось, как сумасшедшее.
– Как повеселимся? – спросил Сехун.
Вдруг Цзытао обнял Сехуна за талию, притянул к себе, а потом приподнял его и закружил.
– Рисуй, Сехун! – прокричал Цзытао, кружа Сехуна; на его лице застыла широкая улыбка...
И Сехун рисовал, смеясь в голос. Цзытао поставил Сехуна обратно на ноги и прислонился к нему, они переплели свои пальцы, будто в танце. Небо начало приобретать чудесный оттенок тёмно-синего, а Сехун с Цзытао всё кружились и кружились, и с лица Художника не сходила улыбка.
Они так и танцевали почти час, пока не прислонились друк к другу, медленно покачиваясь из стороны в сторону в прохладе ночного воздуха. Небо уже давно выцвело до чёрного, но им не было до этого никакого дела. С тех пор, как Сехун видел Лу Ханя счастливым, а это было так давно, ему ни разу не было так уютно, как сейчас.
– Может, нам стоит поспать? – прошептал Цзытао куда-то в волосы Сехуна. Тот покачал головой.
– Я не хочу, – сказал он, – мне и так хорошо.
Он хотел остаться в объятиях Цзытао, и чтобы тот, в свою очередь, тоже обнимал его. Возможно, однажды он захочет поцеловать Цзытао и, возможно, однажды они зайдут даже дальше поцелуев. А пока что его единственным желанием было оставаться в объятиях Цзытао.
– Но я всё-таки устал, – медленно проговорил Цзытао.
Сехун вдруг разом растерял всю свою уверенность. Конечно, Цзытао не думал о нём в этом ключе. Цзытао не Лу Хань, и Сехуну стоило бы перестать думать, что он мог бы им стать.
– Да, окей, – ответил он, отстраняясь. Неожиданно ночь стала холодной, и он возненавидел её темноту. На небе даже не было звёзд. Сехун сел на мягкую траву и закрыл глаза.
– Сехун, – тихо сказать Цзытао, – разве нам не было весело?
– Да, – ответил Сехун, услышав вздох Цзытао, и подумал, что он просто не имел права так вздыхать, когда единственным разочаровавшимся здесь был сам Сехун.
Часть вторая
Цзытао знал, что что-то случилось; по Сехуну было видно. Поэтому Цзытао вёл себя осторожно, чтобы ни в коем случае не сказать что-нибудь, кроме обыденных фраз. Он предоставил Сехуну огромное количество времени в одиночестве.
Странно, но Цзытао повторял все действия Сехуна, когда Лу Хань начал уходить в себя. Но Сехун не хотел быть в одиночестве. Он хотел быть с Цзытао.
В конце концов, в один из дней после полудня Цзытао решился всё выяснить, пока Сехун раскрашивал маленький ручей.
– Что не так, Сехун? – наконец, спросил он. – Кажется, у тебя плохое настроение. И так уже почти неделю.
Сехун закусил губу, смотря куда угодно, только не на Цзытао. Как он мог признаться в своих чувствах к Цзытао, которые, очевидно, безответны?
– Сехун? – настаивал Цзытао, подходя ближе к нему. – Ты опять боишься, что я тебя брошу? Разве я не сказал, что не сделаю этого?
– Не в этом дело, – наконец, произнёс Сехун.
– А в чём? – спросил Цзытао ласковым тоном. – Сехун, скажи мне.
– Не могу, – ответил Сехун, – не могу сказать тебе.
– Но это ведь не... не что-нибудь плохое, да? – спросил Цзытао с паническими нотками в голосе. – Кто-то узнал о цветке? Или о небе?
– Нет, – вздохнул Сехун, – ни то, ни другое. Ничего такого. Я просто дурак, не беспокойся об этом.
Цзытао склонился к нему, пытаясь поймать взгляд зелёных глаз Сехуна на своих серых. Сехун ошибся, позволив себе посмотреть на него. В мгновение ока Цзытао смог прочитать все эмоции в глазах Сехуна.
– Дело во мне, да? – спросил он. – Я сделал что-то, из-за чего тебе неуютно.
– Нет! – вскричал Сехун. – Нет... не неуютно. Просто... а-а, не знаю. Не обращай на меня внимание.
Он снова опустил пальцы в воду, дожидаясь, пока по ней начнёт распространяться синий цвет.
Цзытао рассмеялся и обнял Сехуна за талию, застигнув того врасплох.
– Ты такой глупый, Сехун. Поэтому я лю...
– Отвали, – раздражённо ответил Сехун. Он не мог позволить Цзытао сбить себя с толку, но ситуация повторилась – именно Цзытао выглядел озадаченным.
– Ты сердишься на меня, – сказал он таким тоном, будто бы это был очевидный факт.
У Сехуна вырвался тяжёлый вздох.
– Я не сержусь, я просто... устал, вот и всё.
Во взгляде Цзытао читалось неверие, а губы начали недовольно поджиматься. Эти прекрасно изогнутые губы.
– Сехун... Если ты хочешь, чтобы я ушёл, это совсем другое дело.
– Так ты признаёшь, что уходишь? Или ты просто вынуждаешь меня сказать тебе уходить, чтобы тебе было легче? – требовательно спросил Сехун, чувствуя, как комок подкатывает к горлу.
– Я не говорил ничего подобного! – закричал Цзытао. – Я собираюсь остаться с тобой до тех пор, пока ты сам не захочешь, чтобы меня не было рядом.
– Я всегда буду хотеть, чтобы ты был рядом! – выкрикнул Сехун, и спустя мгновение он осознал всю серьёзность того, что он только что сказал. Цзытао тоже выглядел ошеломлённым, и Сехун мог бы поклясться, что его щёки покраснели.
– Что? – наконец, переспросил Цзытао после нескольких длинных минут недоверчивого разглядывания Сехуна. Небо начало блекнуть.
– Нет, я имею в виду... Мне нравится, что ты рядом, потому что я не один и мне не становится скучно так быстро, поэтому... поэтому не уходи. Потому что тебе тоже станет скучно, – робко произнёс Сехун, проведя рукой по своим разноцветным волосам и что-то раздражённо буркнув себе под нос.
– То есть я нравлюсь тебе? – с улыбкой на лице решился уточнить Цзытао. – Потому что ты мне нравишься, если это что-то меняет.
Сехун удивлённо на него взглянул.
– Но... тогда ночью, когда мы танцевали... Ты отстранился, хоть я и сказал, что не хочу.
– Я устал, – пожал плечами Цзытао, – мы танцевали больше часа, знаешь? И в любом случае, если бы ты мне не нравился, я бы сказал тебе об этом. Не надо додумывать.
– То есть... то есть ты имеешь в виду... Я имею в виду, Цзытао, да, ты мне нравишься. Очень нравишься. Думаю, я хочу поцеловать тебя.
Цзытао рассмеялся и склонился к Сехуну, без малейших колебаний прижавшись губами к его губам. Поцелуй был коротким и невинным, но Сехун не смог перестать улыбаться, когда Цзытао отстранился. Он набросился на Цзытао, крепко прижимая к себе и целуя его щёки. Они были горячими и мягкими, и всё, чего хотел Сехун, это остаться в этих объятиях навсегда. Цзытао отвечал взаимностью, когда мог, его губы то и дело касались щёк Сехуна, пока тот осыпал его самого ласками.
– Сехун... Сехун, – смеялся Цзытао, – посмотри, Сехун.
Он показал на небо. Сехун неохотно отстранился от Цзытао, чтобы посмотреть, на что указывал Цзытао, и пришёл в ужас, когда обнаружил, что небо превратилось в мешанину из ярко-розового и оранжевого цветов.
– Нет! – закричал он. – Нет, я должен исправить это!
Он пошевелился, чтобы вернуть небу голубой цвет, но Цзытао схватил его за руки.
– Оно прелестно, – сказал Цзытао, – просто остановись и посмотри на минуточку, прежде чем стереть что-то.
Оно было прекрасно. Наверное, это была одна из самых прекрасных работ Сехуна, и он почти почувствовал, что он что-то создал, а не просто заполнил пустоту.
– На самом деле, мне нравится, – произнёс Сехун.
– А! – закричал Цзытао. – Как бы было это красиво на берегу океана! Ты раскрашиваешь океан в синий, небо отражается в воде, и всё так романтично, – мечтательно сказал он, глядя на странные оттенки неба.
– Синий не очень хорошо сочетается с оранжевым и розовым, балда, – рассмеялся Сехун, а Цзытао повернулся к нему с улыбкой на лице.
– Поехали к океану, – сказал он.
Сехун ни разу в жизни не чувствовал такого волнения.
– Хорошо, – ответил он, беря ладонь Цзытао в свою руку.
До океана было ещё три дня пути – по крайней мере, Цзытао так сказал, а Сехун не имел ни малейшего понятия, откуда тот знает это, но сейчас, когда он осознал, что Цзытао отвечает ему взаимностью, Сехуну всё было в радость.
Где-то на краю сознания он по-прежнему думал, что Цзытао оставит его, ведь когда-то Лу Хань тоже его любил.
Но Цзытао... Цзытао был другим, и Сехун знал это с самого начала. Цзытао любил Сехуна совсем не так, как Лу Хань. То, как Цзытао вёл себя с Сехуном, было похоже на то, что он странствует с ним ради них обоих, а не просто из-за неуместного чувства одиночества или духа приключенчества. Он ценил Сехуна за то, кем он был.
– Раскрась его в жёлтый! – воодушевлённо предложил Цзытао, показывая на гриб. – Не думаешь, что это будет выглядеть круто?
– А я хочу в красный, – не согласился Сехун, – красный с белыми пятнышками.
Цзытао радостно улыбнулся.
– Вперёд, Сехуни, – он улыбнулся, когда Сехун протянул руку вниз, чтобы раскрасить маленький грибок.
Он стал гораздо смелее благодаря бесконечным приставаниям Цзытао. Однажды он поднял взгляд после своей работы и увидел в ответном взгляде Цзытао гордость. Несмотря на то, что Цзытао по-прежнему был бесцветным, Сехун видел в нём гораздо больше цветов, чем в самом себе. Это было лишь очередное доказательство того, насколько же Цзытао отличался от Лу Ханя. Лу Хань не источал яркую индивидуальность, как Цзытао, – его внутренний мир соответствовал внешности. Цзытао и Сехун дополняли друг друга, – этого никогда не было у Сехуна с Лу Ханем.
– Ты удивительный, – произнёс Сехун, из-за чего Цзытао опешил.
– Н-ну, перестань придуриваться, – сказал Цзытао, его щёки потемнели. Сехун поднялся на ноги, наблюдая за застенчивой стороной Цзытао, той самой, которую он прежде не видел.
– Я не придуриваюсь, – улыбнулся он, – ты действительно великолепен. Ты помог мне понять, что раскрашивание мира может быть не таким уж скучным занятием.
Цзытао повернулся к Сехуну с озорной улыбкой.
– Ну, если это всё, что нужно было, чтобы стать великолепным, тебе стоило сказать мне раньше о моём величии, – он шутливо ударил Сехуна в плечо, – я рад, что ты, наконец, понял.
– Я тоже, – рассмеялся Сехун, беря Цзытао за руку.
– Не раскрась меня случайно, – пошутил Цзытао.
– Не раскрашу, – ответил Сехун, – я не настолько небрежен.
– Оу, то есть ты не раскрасишь случайно небо, когда будешь парить от счастья после поцелуя? – поддразнил Цзытао Сехуна, который, смеясь, оттолкнул его.
– Хорошо, возможно, я немного небрежен, – ответил он, – но очень трудно придать краски человеку.
Цзытао на минуту запнулся и посмотрел на Сехуна с непонятной улыбкой.
– Ты раскрасил Лу Ханя? – спросил он, и Сехуну показалось, что Цзытао пришлось контролировать свой голос.
– Нет, – твёрдо ответил он, – я не делал это. Мне не разрешено это, да и в любом случае, я не думаю, что он бы этого хотел.
Цзытао ощутимо расслабился.
– Извини, – произнёс он, – я ревновал.
– Ты не должен ревновать к нему, – ухмыльнулся Сехун, беря Цзытао за руку.
Цзытао притянул его к себе, но на этот раз Сехун не собирался позволить поцелую быть коротким и целомудренным. Он не знал, что на него нашло, он никогда до этого не был таким смелым, но он положил пальцы на шею Цзытао и прикоснулся губами к его губам. Цзытао выглядел удивлённым, когда Сехун лизнул его губы, но не отпрянул. Другая ладонь Сехуна нашла своё место на талии Цзытао, который, в свою очередь, обвил своими руками Художника. Губы Цзытао были тёплыми и податливыми, такими, какими никогда не были губы Лу Ханя, и Сехуну нравилось это. А ещё ему нравилось то, что Цзытао вовсе не был Лу Ханем.
Когда они, наконец, оторвались друг от друга, Сехун был уверен, что Цзытао по-любому бы покраснел, если бы он не был чёрно-белым. Его цвет лица был на тон темнее, чем обычно, а смущённая улыбка, которую он ему подарил, заставила Сехуна хотеть целовать его снова и снова.
– Вау, – через несколько секунд сказал Цзытао, глядя на Сехуна с недоверием и восторгом. – Меня никогда так раньше не целовали.
– Привыкай, – беспечно откликнулся Сехун и лукаво ухмыльнулся.
Цзытао смеялся всё время, пока Сехун раскрашивал траву в зелёный, но внутри Художника всё трепетало.
Он никогда не был таким смелым раньше, всегда позволяя Лу Ханю брать на себя инициативу, до тех пор, как тот не перестал вообще чего-либо хотеть. Сехун был ошеломлён. Он сделал что-то дерзкое, Цзытао легко ему ответил, и впервые в жизни он чувствовал уверенность в себе.
Он чувствовал себя красивым.
На второй день пути они увидели на горизонте деревню.
Сехун не часто натыкался на деревни. Он родился в одной из них, конечно, и за все годы работы посетил четыре или пять деревень. Цзытао сказал, что был только в трёх. Они оба были крайне взволнованы, ведь деревни были пиком цивилизации в не-густо населённом мире.
Но в голове Сехуна прочно засела мысль, что деревни коварны, потому что там сложно было работать: и раскрашивать всё вокруг, и ладить с жителями. Сехун и Цзытао решили, что Художник не станет раскрашивать деревню, пока они не отойдут на приличное расстояние, а пока у них была возможность, они просто купят что-нибудь. Сехун не стал скрывать свой цвет, хотя мог бы прекрасно это сделать; он полагал, что жителям будет проще принять изменения деревни, если они заранее увидят цвет.
Как только они вошли в деревню, люди предсказуемо начали шептаться. Взволнованные дети задавали Сехуну кучу вопросов, которые он игнорировал. Цзытао смеялся над тем, какими милыми они были, но держался близко к Сехуну, как будто бы говоря "эта красота моя". Сехуну это пришлось очень по душе.
В итоге, они очутились в магазине, где продавались пляжные принадлежности, которые Сехун раньше даже представить себе не мог.
– Вы идёте на пляж? – пожилая женщина спросила у Цзытао, подчёркнуто не глядя на Сехуна.
Сехун привык к такой реакции – люди предпочитали делать вид, что в его присутствии нет ничего удивительного. Он просто принял это и позволил Цзытао продолжить разговор.
– Да, – вежливо ответил Цзытао, – никто из нас там раньше не был. Порекомендуете что-нибудь?
Женщина ярко улыбнулась и, взяв Цзытао за руку, повела его через магазин. Сехун шёл за ними по пятам.
– Вам понадобится вот такой пляжный набор для двоих, – сказала она, показывая на корзину, – тут есть покрывало, чтобы уберечь вас от песка, и покрывала чуть поменьше, чтобы вам было тепло. Есть ещё увлажняющий крем, чтобы сберечь кожу. Лопата и ведёрко на случай, если вы захотите построить песочный замок, и зонтик от солнца. И всё это за пятьдесят монет!
Цзытао был уже готов согласиться, но Сехун, притворно улыбнувшись, вмешался в разговор.
– Простите, мадам, но мы не можем себе позволить столько потратить. Может быть, мы можем приобрести этот набор за тридцать пять, как думаете?
Женщина закусила губу.
– Сорок, – вздохнула она. Сехун улыбнулся.
– По рукам, – сказал он. – Большое спасибо.
Цзытао понаблюдал за тем, как Сехун отдал деньги за корзину, а на выходе из магазина толкнул его локтём.
– Как ты сделал это? – спросил Цзытао.
– Лу Хань научил меня, – пожал плечами Сехун. – Я ведь не говорил тебе, что встретил его в деревне?
– Оу, – ответил Цзытао, – тогда не удивительно, что он рехнулся.
– М-м, – согласно кивнул Сехун, – в любом случае, теперь мы готовы идти на пляж.
Цзытао улыбнулся ему и быстро поцеловал в щёку.
– Будет весело, тебе не кажется? – спросил он, на что Сехун энергично закивал. – Слушай, нам нужна какая-нибудь еда. В деревнях она самая лучшая.
– Сыр! – оживлённо воскликнул Сехун. – Мы могли бы взять с собой сыр, хлеб и ветчину! Может быть, у них даже конфеты есть!
Цзытао тоже приобрёл мечтательный вид, когда они решились пойти к концу деревни, где продавали еду, и совсем скоро они стали обладателями ещё одной корзинки с едой для пляжа. Сехун рассказал Цзытао про сэндвичи, которые однажды пробовал, и что они смогут сделать несколько, когда доберутся до океана. Цзытао уже еле сдерживал своё нетерпение.
Они оба неохотно покинули деревню, но осознание того, что океан был лишь в дне пути, наполняло их радостью.
Первым делом, когда они добрались до океана, Сехун, смеясь, толкнул Цзытао в воду.
– Ну как ощущения? – спросил он, наблюдая за тем, как Цзытао барахтается в волнах.
– Не так плохо, на самом деле, – ответил Цзытао. – Заходи!
Сехун сбросил с себя футболку, оставив её на песке, и решился присоединиться к Цзытао. Вода на самом деле была не самой плохой, да и не слишком холодной. Как только он очутился по пояс в воде, Сехун опустил в неё пальцы, и глубокий синий цвет распространился вокруг быстрее, чем когда бы то ни было.
– Ничего себе! – вскричал Цзытао, наблюдая за тем, как волны вокруг него становятся синими. – Сехун, это поразительно!
– Смотри, – сказал Сехун и плеснул водой в Цзытао. Тот фыркнул и провёл по лицу рукой, прежде чем озорно ухмыльнуться и плеснуть водой на Сехуна.
Они дурачились в воде всю вторую половину дня, пока всё, на что хватало взгляда, не стало голубым океаном. Небо начало темнеть, и Сехун сдержал слово, данное Цзытао, и раскрасил небо в тёплый оранжевый оттенок. Получилось красиво, как и говорил Цзытао.
Они поужинали под вечерним оранжевым отсветом, и сделанные сэндвичи оказались даже вкуснее, чем помнил Сехун. Покончив с ними, они уселись на купленное одеяло и наблюдали за тем, как волны разбиваются о берег.
– Цзытао, – тихо сказал Сехун, когда они смотрели за тем, как небо само собой меняет цвет. – Думаю, я люблю тебя.
– Ч-что? – воскликнул Цзытао, выглядя растерянным. – Сехун...
– Может быть, это преждевременно, может быть, я тороплюсь, но я на самом деле думаю, что я люблю тебя, – продолжил Сехун, рисуя узоры на свежеокрашенном песке.
Сехун не нервничал, он был уверен, что Цзытао поймёт его и со временем почувствует то же самое, даже если не чувствует этого сейчас.
Но Цзытао тихо ответил:
– Я хотел сказать это первым, но я боялся, что тебе это может не понравиться.
Сехун поднял на него взгляд и рассмеялся, усевшись на колени Цзытао и толкая его на песок. Затем Сехун наклонился к нему и прикоснулся губами ко рту Цзытао.
– Как ты мог подумать такое? – прошептал он в ухо Цзытао. – Ты лучшее, что когда-либо случалось со мной.
– Ты такой сентиментальный, – слабым голосом ответил Цзытао.
Сехун снова поцеловал его, сначала нежно, но короткие поцелуи быстро переросли в горячие и жадные, пока Сехун не почувствовал возбуждение Цзытао. Он с удивлением отстранился от него.
– Прости! – Цзытао понял, что его раскрыли, и закрыл глаза, смущаясь. – Мне не стоило так реагировать... не сейчас, по крайней мере, прости; не могу себя контролировать.
Сехун рассмеялся достаточно тихо, чтобы Цзытао не услышал его. Он сполз немного вниз и прикоснулся поцелуем к груди Цзытао. Тот широко раскрыл глаза.
– Сехун, – начал он, но Художник резко оборвал его.
– Ты ведь хочешь этого? И я хочу, – сказал он. Цзытао медленно кивнул.
– Ты уверен? – спросил Цзытао.
– А ты?
– Да.
Сехун снова поцеловал грудь Цзытао.
– Тогда и я уверен, – сказал он, и Цзытао позволил себе раствориться в наслаждении.
Сехун однажды занимался любовью с Лу Ханем, и не то чтобы это было приятно. Теперь же Сехун хотел Цзытао больше, чем когда-либо хотел Лу Ханя.
Этой ночью они медленно занимались любовью, их тела идеально подходили друг другу и движения гармонировали с сердцебиением. В глазах Цзытао Сехун будто бы впервые в жизни видел цвет. Он мог слышать цвет в хриплых стонах, срывавшихся с губ Цзытао. Он чувствовал, будто по нервам пропустили разряд, чувствовал адреналин, бегущий по венам. Он чувствовал себя живым.
Когда они оба достигли своего пика, Цзытао рухнул на Сехуна, не собираясь отстраняться или приводить себя в порядок.
– Я люблю тебя, – прошептал он голосом, дрожащим от только что пережитого удовольствия. Сехун поцеловал своего любимого в щёку.
– И я тебя, – ответил он.
Отстранившись от Сехуна, Цзытао протянул ему кусок ткани, найденный в корзине, и они привели себя в порядок. Цзытао обнял Сехуна, и они уснули рядом друг с другом. Уже засыпая, Сехун, наконец-то, решил, что, возможно, Цзытао его всё-таки не оставит.
@темы: band: exo, Strong Heart - 2014
вторник, 01 июля 2014
Внимание, замена в расписании.
Вместо фика db BananaMilk, артер Kara, 02.07 будет выложен перевод Mati Soliver, артер Лунный дождь.
Соответственно фик db BananaMilk будет выложен 5.07.
Заранее просим прощения за доставленные неудобства.
Оставайтесь с нами
Вместо фика db BananaMilk, артер Kara, 02.07 будет выложен перевод Mati Soliver, артер Лунный дождь.
Соответственно фик db BananaMilk будет выложен 5.07.
Заранее просим прощения за доставленные неудобства.
Оставайтесь с нами
@темы: модераторское
caught a lite sneeze dreamed a little dream made my own pretty hate machine (с)
Название: Mistress of the night
Авторы: Saki & ghost_malva
Оформление: KonaYuki
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чондэ/Бекхён
Рейтинг: NC-17
Категория: слэш
Жанр: АУ, мистика, повседневность
Предупреждения: кроссдрессинг, групповой секс
Размер: ~ 15300 слов
Аннотация: Переезжая в столицу, навстречу взрослению и самостоятельности, Бекхён думал, что предусмотрел любые трудности. Поддержка друзей, готовые в любой момент прийти на помощь родители – чего еще желать молодому человеку в столь ответственный период своей жизни?
И кто же мог подумать, что организм, многие годы работавший как часы, в этот самый момент даст сбой… Сводящая с ума бессонница вынуждает искать панацею и, казалось бы, чудодейственное средство найдено, однако так ли все невинно, как выглядит со стороны? Кто те люди – да люди ли? – что заполнили своим присутствием сны и реальность Бёна Бекхёна?
Последний день марта выдался на редкость солнечным и жарким. Бекхён до сих пор чувствовал неприятное жжение на шее – полоске голой кожи, которую не скрывала легкая куртка. Таская весь день мебель и коробки, он так сильно вымотался, что не сразу обратил внимание на этот дискомфорт. Теперь же, стоя у плиты и помешивая кофе в турке, ему с трудом удавалось игнорировать обжигающий зуд.
Из года в год, стоило солнцу включиться на полную мощность, Бекхён доставал испытанное средство и выходил на улицу, только намазавшись солнцезащитным кремом с ног до головы. Иногда он даже сомневался в генетической связи с собственной семьей – ни у кого из родственников не возникало ни малейших проблем с подобной чувствительностью, для него же наступление теплого сезона означало ежедневную процедуру втирания вязкой субстанции во все открытые участки тела. И ведь еще совсем недавно ничто не предвещало настолько внезапного потепления, но вдруг сегодня все резко изменилось.
Бекхён лениво пытался вспомнить, в какой из сумок лежал увлажняющий крем, пока его взгляд внезапно не зацепился за долговязую фигуру. Чанёль, его лучший друг, который помогал с переездом, развалился на диване и, похоже, моментально заснул. Бекхёну тоже хотелось прилечь, но тяга к кофе оказалась сильнее. Сегодня он вряд ли будет в состоянии выбраться в магазин, но в завтрашний план стоило добавить пункт о покупке кофе-машины. Бекхён всегда пил много кофе: черный, с молоком, холодный в банках, венский со сливками, сладкий со всевозможными добавками. Таких, как он, называли кофеманами. Ему даже как-то подарили футболку с надписью «keep calm and drink some coffee». Он до сих пор ее хранил и даже периодически надевал.
Чанёль причмокнул во сне, и Бекхён улыбнулся. Возможно, ему стоило поддаться уговорам друга и переехать в Сеул сразу после выпуска из школы. Но он поступил в Пучонский колледж и должен был его закончить. Учеба не приносила ему никакой радости и не вызывала особого интереса, но Бекхён был примерным сыном и не хотел расстраивать родителей. Впрочем, именно диплом об окончании колледжа, пусть даже с посредственными оценками, дал ему возможность найти работу в столице, и вопрос с переездом был окончательно решен. Единственной проблемой до последнего момента оставалась квартира – Чанёль виновато засопел в трубку, стоило Бекхёну заикнуться о поиске жилья. Ни обид, ни оправданий: после собственного переезда от родителей Чанёль делил жилплощадь с их давним другом – Кёнсу. Съемная квартирка была настолько мала, что им и без дополнительного жильца едва хватало места.
Он мог бы предложить себя в качестве соседа по комнате через объявление в газете, но, несмотря на зашкаливающую общительность, впускать кого-то чужого в свою жизнь сейчас Бекхён был категорически не готов. Срочного переезда в другой город, состоявшегося буквально за пару дней до предполагаемой даты выхода на работу, ему хватило за глаза, чтобы почувствовать себя выбитым из привычной колеи. Ответственность и самостоятельность оказались совсем не такими, какими он их представлял, и даже помощь Чанёля была не в состоянии смягчить стресс, вызванный метаниями между коробок и сумок, которые то и дело сменялись прощальными объятиями с мамой и периодическим «смотри у меня там» отца. И неважно, что между ними теперь всего чуть больше часа езды на общественном транспорте, а Чанёль обещал забегать к нему так часто, как только возможно. Бекхёну придется научиться жить одному. Причем с сегодняшнего же дня.
Он выключил плиту и вылил кофе в чашку. Вдохнув любимый аромат, он улыбнулся. Кофе – лучшее лекарство от всего, особенно от неприятных мыслей. Бекхён подошел к спящему другу и приблизил чашку к его лицу, но Чанёль лишь недовольно поморщился. По правде говоря, тот кофе вообще терпеть не мог и не понимал этого тотального обожания. Бекхён сел на пол и сделал маленький глоток. Напиток все еще был обжигающе-горячим, но Бекхёну это даже нравилось. Капля за каплей, жидкость проникала в его тело, окутывала теплом. Он прикрыл глаза и не смог сдержать стон удовольствия. Совсем тихий, но именно он и разбудил Чанёля.
- Убери от меня эту дрянь, - проворчал тот.
- Хватит спать, - Бекхён повернулся к нему. – Нам еще кучу вещей нужно разобрать.
- Э-э, нет, - Чанёль чуть приподнялся с дивана. – Я – пас. Это у тебя завтра выходной, а у меня смена. Прости, Бек, но давай ты уж как-нибудь сам.
Бекхён нахмурился. В принципе, он не собирался напрягать Чанёля еще и с этим, но оставаться одному не хотелось. Он надеялся, что друг все же составит компанию. Но Чанёль, окончательно проснувшись, тут же засобирался домой, а Бекхён был слишком уставшим, чтобы придумывать какие-нибудь уловки. Когда дверь за Чанёлем закрылась, он вымыл чашку и принялся разбирать вещи. Самым простым было развесить одежду и расставить обувь, разложить банные принадлежности и водрузить свой единственный цветок – гибискус, который ему вручила мама, – на подоконник.
Что касалось украшения квартиры, то Бекхён не очень-то в этом смыслил. Он не интересовался живописью, не коллекционировал какие-либо фигурки, не читал манхву и комиксы. У него и книг-то с собой было всего несколько штук, из которых больше половины были учебниками по экономике. Он рассчитывал, что по мере привыкания к новому месту жительства что-нибудь придумает, но теперь, разглядывая голые стены, ему стало немного не по себе.
Помимо кофе-машины, Бекхён тут же решил присмотреть что-нибудь из декора. Хотя, если Чанёль не составит ему в этом компанию, то он вряд ли купит что-то дельное. Конечно, у Бекхёна был вкус и весьма неплохой, но он просто терялся, когда речь шла о таком ответственном мероприятии, как украшение места своего обитания. Потому что, вообще-то, ему предстояло жить в этой квартире довольно-таки продолжительное время.
Он попытался вспомнить обстановку в квартире друзей. Кёнсу раньше подрабатывал в кинотеатре, и у них на стенах висели плакаты – в основном, из фильмов, которые были сняты по комиксам, типа Тора, Железного Человека и Людей Икс. Со стороны это выглядело неплохо, но Бекхён не хотел чего-то подобного для себя. Дома, у родителей, у него в комнате висел плакат с SNSD, но Бекхён вроде как теперь взрослый, было как-то глупо вешать их здесь. Впрочем, он поставил карточку с Тэён около монитора – не удержался. Раскладывая всякие мелочи по полкам, он не заметил, как пролетело время.
Расправив постель и переодевшись в пижаму, Бекхён уже потянулся, чтобы выключить лампу, но в последний момент передумал. Он должен был привыкнуть к своему новому месту жительства, однако оставаться одному в незнакомой квартире, в полной темноте было жутковато. Словно почувствовав его напряжение, стрелки часов медленно отсчитывали час, другой, вынуждая Бекхёна постоянно ворочаться в попытках устроиться удобнее, но сон так и не шел. Бекхён пробовал было считать, но сбился где-то после трехсот – определенно, этот способ был не для него. Поэтому он решил заняться куда более приятным делом: помечтать о том, как его повысят, как у него будет свой кабинет, он купит себе машину, а потом и дом. Обычно этот метод помогал ему, но не в этот раз. Стрелки уже перевалили за пять часов утра, а сна не было ни в одном глазу.
Когда уже совсем рассвело, и Бекхён выключил свет, ему удалось ненадолго задремать, но крики с улицы очень скоро его разбудили. Пришлось выпить пару чашек кофе вместо привычной одной, чтобы хоть немного взбодриться, да и под душем он простоял дольше обычного. Изначально Бекхён планировал заехать к Чанёлю на работу, а уже потом в торговый центр, но после бессонной ночи чувствовал себя не в самой лучшей форме. Сократив свои планы до поездки в ближайший магазин за, несомненно, самой необходимой покупкой, он собирался снова лечь спать, однако его организм решил иначе. Списав свои проблемы со сном на все ту же нервозность из-за переезда, Бекхён достал телефон и погрузился в одну из игр.
Наверное, он бы так и провел остаток дня, но урчащий желудок напомнил ему о том, что одним кофе сыт не будешь. Пришлось подниматься и вновь отправляться в магазин за продуктами. В корзине, помимо стандартного набора самостоятельного мужчины, сами собой образовались несколько банок холодного кофе и витаминной воды. Видимо, сказывалось отсутствие сна, потому что Бекхён с трудом дотащил пакеты до дома. В какой-то момент ему даже показалось, что он рухнет прямо посреди улицы.
Стоило оказаться в квартире, Бекхён, не раздеваясь, буквально упал на диван и лежал до тех пор, пока голод окончательно не заявил о себе. Он заварил себе рамен, но аппетита толком не было. Сознательности еще хватало на то, чтобы понимать – без еды неоткуда взяться силам на борьбу со стрессом и свалившимися на голову обязательствами, поэтому Бекхён заставил себя доесть порцию. Он надеялся, что после этого его потянет в столь долгожданный сон, но тщетно. Бекхён даже свет выключил, однако все равно не смог заснуть.
Он никогда особо не включал панику, но утром первым делом позвонил маме. Она посоветовала выпить на ночь чай с травами. Чанёлю Бекхён тоже позвонил, но тот припомнил лишь, что, когда сам мучился бессонницей, пил снотворное. Через полчаса Бекхён уже стоял в аптеке и покупал лекарства. Чай он тоже купил, хотя и не слишком жаловал этот напиток. Нужно было испробовать все средства, особенно сегодня, потому что завтра был первый рабочий день, и не хотелось ударить в грязь лицом. Первое, самое важное, впечатление он произвел на собеседовании, но за этот месяц, который был испытательным, Бекхёну было необходимо хорошо себя зарекомендовать.
Окрыленный этими мыслями, он все же выбрался в город, купил посуду и зачем-то ловец снов. Его не навещали кошмары – для этого надо было хотя бы спать, – но вещица показалась очень уместной в комнате. По крайней мере, начало облагораживанию квартиры было положено. Бекхён даже позвонил Чанёлю, чтобы похвастаться покупкой, но тот был занят учеником.
Помимо работы в музыкальном магазине, Чанёль давал уроки игры на гитаре. В отличие от Бекхёна, тот бросил университет после первого курса, но не слишком переживал по этому поводу. Он собирался связать свою жизнь с музыкой, и Бекхён в этом плане ему очень завидовал. Сам он понятия не имел, чем бы хотел заниматься в будущем, пока же и должность помощника экономиста казалась ему весьма неплохой.
Впрочем, после очередной бессонной ночи ему любая работа была не в радость. Однако, это был его первый рабочий день, и Бекхён нацепил очки, чтобы хоть немного скрыть свои мешки под глазами. Он чуть не заснул в метро, но, благодаря болезненному тычку в бок, очнулся как раз перед своей остановкой. Офисное здание было расположено совсем рядом с выходом из метро, и Бекхён мысленно порадовался, что совсем скоро он окажется на своем рабочем месте. Он не опаздывал, поэтому забежал в магазин и купил себе банку кофе. Выпив ее залпом, Бекхён почувствовал легкий прилив бодрости и понадеялся, что по нему не слишком будут видны последствия бессонной ночи.
Если его начальница и отметила что-то, то замечаний от нее не последовало. Она показала ему шкафчик для хранения делового костюма и его рабочее место – стол, стул и компьютер, огороженные тонкими стенками с трех сторон, положила на стол планы и попросила ознакомиться. И, мягко говоря, Бекхён был несколько разочарован. Не то, чтобы он ожидал всеобщего веселья и братания в свою честь, но он надеялся, что его, по крайней мере, представят коллегам. Никто даже головы не поднял, когда его провели к столу. Бекхён уныло уставился на распечатки, и недавний заряд бодрости резко улетучился. Вздохнув, он принялся за работу, внимательно просматривая цифры, пока те не заплясали у него перед глазами.
Спустя пару часов подошла начальница, пригласив Бекхёна в свой кабинет. Она монотонно вещала о том, что от него требуется, сообщила, где можно ознакомиться с таблицами, и в двух словах объяснила, как их делать. В целом, в обязанности помощника экономиста не входило ничего невыполнимого – наоборот, Бекхёну ясно дали понять, что многого от него не ждут. Главными требованиями были внимательность и кропотливость, но если раньше ему казалось, что его имя можно записывать в ряд синонимов к этим словам, то после нескольких бессонных ночей он уже не был настолько в себе уверен.
Кое-как дождавшись конца рабочего дня, Бекхён заскочил в уже знакомый магазинчик и купил очередную банку кофе. Позвонить Чанёлю и напроситься в гости показалось ему удачной идеей: возможно, в компании друзей удастся, наконец-то, расслабиться и почувствовать себя лучше.
Совсем скоро Бекхён сидел в уютной кухне друзей и пил ючжача – чай, который посоветовала ему мама. Если сон сморит его прямо здесь, то он никуда не поедет – решил Бекхён, а Чанёлю с Кёнсу оставалось только переглянуться и согласиться.
- Ты можешь лечь в комнате Кёнсу, - в голосе Чанёля не было ни следа раздражения. – Там тебе будет удобнее.
Бекхён пожал плечами. Он готов был спать даже на полу, главное – спать, хотя бы несколько часов. Уж лучше встать пораньше и заехать домой перед работой за свежей одеждой, чем опять ворочаться без сна.
Переодевшись в предложенные заботливым Кёнсу вещи, Бекхён отправился покорять Чанёлевскую приставку. До поздней ночи они с другом играли в видеоигры, пока оба не стали откровенно лажать. Когда Бекхён поднялся с дивана, то понял, что его откровенно шатает. От усталости он буквально валился с ног, до спальни удалось дойти исключительно на автомате и придерживаясь за стены. Ему показалось, что Кёнсу что-то крикнул вслед, но Бекхён не разобрал слов. Он рухнул на кровать и закрыл глаза. Неужели наконец?..
Тело налилось свинцом, и он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Бекхён плавал где-то между сном и явью, все еще находясь в сознании. Он видел таблицы, одну за другой, они падали на него и с громким треском разламывались, а Бекхён не знал, где от них спрятаться. А потом ему начали мерещиться стоны: сначала приглушенные, но с каждой минутой все громче и громче. Бекхён с трудом разлепил глаза и понял, что стоны ему не показались. Они раздавались из-за стены, где находилась комната Чанёля. Где тот ночевал вместе с Кёнсу. Судя по звукам, его друзья тоже не спали. Бекхён сел на кровати и тяжело вздохнул.
Каминг аут случился совершенно мимоходом. Они, как обычно, занимались всякой ерундой, и где-то между «да ты гребаный читер» и «к-к-к-комбо!!» Чанёль сделал свое заявление. Тогда Бекхён никак не отреагировал, но потом долго размышлял над услышанным.
По сути дела, это ничего не меняло, и Чанёль точно так же оставался его другом. Теоретически Бекхён понимал, что у Чанёля наверняка были отношения, но ему ни разу не доводилось стать их свидетелем. Он даже как-то позабыл об этом факте. До сегодняшней ночи. Бекхён продолжал сидеть на кровати, пока все звуки не стихли. Только после этого он вышел из комнаты, прошел на кухню и налил себе воды. Вернувшись обратно, он понял, что заснуть ему так и не удастся.
Наутро чувство неловкости никуда не исчезло. Бекхён думал сбежать по-тихому, пока все спят, но столкнулся с заспанным Кёнсу. Тот вышел из комнаты в растянутой футболке и, если Бекхёну не изменяла память, принадлежала она Чанёлю. Но это было полбеды. На шее красовалась отметка, очень яркая, и Бекхён, как бы ни пытался, не смог отвести глаза. Кёнсу поднял руку и прикрыл пятно. Он ничего не сказал, даже, казалось, не смутился, только посмотрел на друга и выдохнул будто бы с облегчением. Бекхён попрощался и поспешно ушел, вежливо отказавшись от завтрака.
Поймав такси до дома, он опять погрузился в некое подобие дремы.
Дни тянулись один за другим, превращаясь в ненавистную рутину. Бекхён словно наблюдал за собой со стороны: утро, расплывающееся перед глазами, бесконечно долго тянущийся день, долгожданный вечер и очередная бессонная ночь. Таблетки не помогали, как и разнообразные чаи с травами. Бекхён даже пробовал включать расслабляющую музыку в надежде, что она поможет погрузиться ему в сон – но все безрезультатно.
Ночами напролет он смотрел телевизор, играл или просто лежал, наблюдая воспаленными глазами за причудливыми танцами теней на потолке. Если коллеги и замечали его помятый вид и синяки под глазами, то ничего не говорили. Им было абсолютно все равно.
Оставался еще Чанёль. Каждый день он присылал подбадривающие сообщения, но, кроме этого, на связь не выходил. После той ночи, которую Бекхён провел у него дома, между ними словно возникло какое-то напряжение. Бекхён почему-то ждал, что друг поднимет эту тему, но все ограничивалось привычным «Бекхённи, файтинг!». Становиться же инициатором разговора ему совершенно не хотелось, хотя любопытство мучило нещадно. Когда Чанёль и Кёнсу стали друг другу больше, чем друзья?
Наконец, Бекхён не выдержал. Именно поэтому, дождавшись своего законного выходного, он решил навестить лучшего друга. К счастью, в музыкальном магазине отсутствовало понятие дресс-кода, так что Бекхён просто натянул на себя первые попавшиеся шмотки и, уже привычно спрятав глаза за солнечными очками, отправился к Чанёлю.
Тот весело болтал с кем-то из покупателей, и Бекхён сделал вид, что очень заинтересован одной из гитар, висящих на стене. Через несколько минут крепкая ладонь коснулась его спины, и он чуть не упал.
- Дерьмово выглядишь, чувак, - Чанёль нахмурился.
- Если бы ты знал, когда я в последний раз спал, то мой вид не вызвал бы у тебя такую реакцию, - проворчал Бекхён.
- Как насчет кофе? – Чанёль широко улыбнулся. – Я отпрошусь на полчасика.
Бекхён кивнул, и они отправились в кафе напротив. Чанёль заказал себе один из тех приторно-сладких коктейлей, а Бекхён – американо без сахара.
- Может, в твоей квартире какая-нибудь нечисть водится и не дает тебе спать? – предположил Чанёль.
- Не смешно, - у Бекхёна все еще не было настроения.
- Но я просто пытаюсь мыслить логически! – искреннее возмущение Чанёля вызвало у Бекхёна кривую улыбку. – Ведь так не бывает, чтобы человек просто не спал! А есть же еще такая болезнь, при которой человек не может заснуть и умирает.
- Спасибо, утешил, – идея встретиться с другом стремительно теряла свою привлекательность.
- Вообще-то, я пытаюсь помочь… - Чанёль, казалось, излучал расстройство даже ушами, и на секунду Бекхён почувствовал себя виноватым.
- И как долго вы встречаетесь с Кёнсу? – атака в лоб помогла ему собраться с мыслями.
Чанёль смутился и покраснел.
- Видишь ли… - он вздохнул. – Я до последнего скрывал от Кёнсу, что гей. Он мне нравился, понимаешь? И если бы я все вывалил на него, он бы мог сбежать.
- Я же не сбежал, - заметил Бекхён.
- Мне с тобой повезло, - Чанёль улыбнулся. – Но Кёнсу, он – другой. Я понятия не имел, как он отреагирует. А потом мы как-то валялись на его кровати. Точнее, он валялся, а я сидел на полу. И он пел разные песни, а я играл на гитаре. Это было так здорово! – Чанёль разве что не светился от воспоминаний. – И в какой-то момент мы оба это почувствовали. Я даже не доиграл песню, отложил гитару, а через пару секунд мы уже целовались. Ну, и как-то так.
- А перед «ну, и как-то так» разве не должен быть телефонный звонок лучшему другу?
- Я собирался тебе рассказать обо всем, правда! – начал защищаться Чанёль, но Бекхён уже махнул на него рукой.
Он не сердился, разве что совсем немного. Возможно, на месте Чанёля он бы тоже какое-то время помалкивал, ожидая более подходящего момента. В любом случае, Бекхён был рад за своего друга, и за Кёнсу тоже. Он примирительно улыбнулся и похлопал Чанёля по руке.
- Тебя уже заждались на работе.
- Слушай, твои бессонные ночи вызывают у меня беспокойство, - Чанёль серьезно посмотрел на него. – Может, тебе все же стоит обратиться к врачу?
- Не знаю, - Бекхён пожал плечами.
- Или сходи в церковь! – внезапно оживился Чанёль. – Точно! Посети службу и, я уверен, тебе полегчает. Мы по воскресеньям ходим с Кёнсу.
- Вы с Кёнсу ходите в церковь? – удивился Бекхён.
- А что такого? – Чанёль чуть сузил глаза. – Думаешь, если мы геи, так нам туда вход заказан? Или что стоит нам перешагнуть порог, так божественная молния поразит нас?
- Я не это имел в виду, - пробормотал Бекхён. – Но спасибо за совет.
Он даже им воспользовался. Не так далеко от его дома действительно был католический приход, и Бекхён сходил на утреннюю службу. Он искренне помолился, надеясь, что высшие силы помогут ему, но, вернувшись вечером с работы, все так же продолжал ворочаться без сна. С каждым днем сил у него оставалось все меньше и меньше. Он чувствовал на себе подозрительные взгляды коллег – они все еще молчали, но если его состояние привлекло даже их внимание, то он конкретно сдал. В отчаянии Бекхён снова решил позвонить маме.
Та тут же выразила намерение бросить все и приехать к сыну, уверенная, что бессонница – лишь вершина айсберга. Конечно же, ее маленький Бекхённи попал в большие неприятности, ведь с самого рождения и до отъезда не было ни дня, чтобы ненаглядный ребенок страдал от отсутствия сна.
К концу разговора Бекхён уже откровенно проклинал себя за это решение, но мужественно настаивал на собственной самостоятельности. «Нет, мама, это просто проблемы со сном, ничего серьезного», «да, мама, я уже пробовал и теплое молоко, и травяной чай, и ложечку меда перед сном», «нет, мама приезжать не нужно, все нормально», «да, мама, тут есть, кому за мной присмотреть…» - ему уже казалось, что он исчерпал все аргументы, когда его мать неожиданно отступилась от своей идеи.
- Бекхённи, - тяжело вздохнула женщина в трубку. - Я на днях в газете видела рекламу какой-то чудо-подушки с травами… Вроде как помогает при бессоннице. Может, попробуешь? Хуже-то точно не будет.
Поспешно согласившись, чтобы уже закончить беседу и не дать маме возможности вернуться к идее навестить сына, Бекхён обессилено застонал – теперь пришлось выслушивать зачитываемые вслух отзывы и рекомендации. С трудом поборов искушение положить трубку и пойти заниматься своими делами, пока из динамика льется поток хвалебных речей, он послушно записал название на каком-то клочке бумажки. Бекхёну пришлось клятвенно пообещать прямо завтра зайти в ближайший магазин и поинтересоваться наличием подушки – только после этого он смог попрощаться.
Честно говоря, он ожидал более действенного совета. Дни снова шли один за другим, но Бекхёна продолжали мучить бессонные ночи. Теперь даже предложение купить подушку с травами не казалось ему слишком абсурдным, но найти ее оказалось не так-то легко. Бекхён мотался по всему городу в поисках, просматривал странички в интернете, но о такой, на первый взгляд, простой вещице никто и знать не знал. Он снова позвонил маме в надежде, что она подскажет, где эту чудо-подушку найти, но она не смогла вспомнить ни газету, ни адрес магазина в рекламе. Это довело Бекхёна практически до отчаяния.
Найти эту чертову подушку стало для Бекхёна идеей фикс. Где-то на уровне подсознания у него уже сложилась полная уверенность, что именно в ней – решение его проблемы. Что стоит лечь спать с этой подушкой, как сон тут же к нему придет.
Он прочесывал целые улицы и кварталы, заходил во всевозможные магазины, но удача была не на его стороне. Даже начальница, которой было, в общем-то, все равно, как выглядит ее подчиненный, пока он выполняет свою работу, сделала ему замечание по поводу внешнего вида. Бекхён тогда сразу же пошел в уборную, взглянул на себя в зеркало и ужаснулся. Выглядел он – в гроб и то краше кладут. Бледный, с залегшими синяками под глазами, плохо выбритый и взъерошенный. С этим нужно было что-то делать, и как можно скорее.
Дождавшись очередных выходных, Бекхён снова отправился на поиски подушки. Отложенные на первое время деньги подходили к концу, и брать такси становилось для него весьма накладно, поэтому пришлось воспользоваться общественным транспортом. Под конец дня, измотанный настолько, что чуть не падал, Бекхён сел в первый попавшийся полупустой автобус, чтобы хоть немного прийти в себя. Стоять на ногах не было сил, и он плюхнулся на сидение. Закрыв глаза и прислонившись к стеклу, Бекхён дал своему телу и разуму столь долгожданный отдых. Каково же было его удивление, когда, очнувшись, он понял, что ему все же удалось немного поспать.
Правда, пока он предавался сладкой дреме, автобус увез его в неизвестном направлении. Выйдя на остановке, Бекхён на минуту растерялся. Давным-давно стемнело, но на улице, где он оказался, даже толком не горели фонари. Он испуганно озирался по сторонам, пытаясь понять, где находится остановка обратного маршрута, однако в пределах видимости ее обнаружить не удалось, а безлюдная улица лишь усиливала поднимающуюся панику.
Пройдя немного вперед, Бекхён было передумал и подался назад, не желая терять из виду свой единственный ориентир, когда ему на глаза попался тусклый указатель с весьма нелепым для столицы содержанием. Кованый готический узор вился вокруг котла, рождая в воспаленном мозгу ассоциации с ведьмами и оккультизмом. Бекхён нервно усмехнулся, собираясь мчаться отсюда со всех ног, но в голове появилась внезапная мысль, что уж в таком-то магазине точно должна оказаться его заветная подушка.
Все еще настороже, он пошел в нужном направлении. Магазинчик находился не так далеко от остановки и был совсем непримечательным. Над дверью висела выцветшая вывеска «Оккультные товары Ким Минсока». У Бекхёна еще был шанс развернуться и пойти на поиски если не остановки, то хотя бы такси – в данной ситуации лишние траты его нисколько не смущали, – но рука сама потянулась к двери, за которой его приветствовал пугающий полумрак.
Бекхён нервно сглотнул и сделал шаг навстречу неизвестности. Осторожно прикрыв за собой дверь, он все еще не знал, правильно ли поступил. Освещение магазина было крайне скудным, раздражая мерцанием уставшие глаза, но даже оно позволило Бекхёну разглядеть чучела животных и птиц на стенах, великое множество склянок, а также огромный стеллаж с книгами. На прилавке стоял старый кассовый аппарат, около которого был прикреплен колокольчик. Бекхён на ватных ногах подошел ближе и, пытаясь унять дрожь, позвонил.
В его голове время словно застыло, минуты растягивались на долгие часы ожидания, однако в душной тишине не было слышно ни звука. С трудом усмирив свою фантазию, Бекхён предположил, что магазин вообще закрыт, когда вдруг не то, чтобы почувствовал, а буквально угадал осторожное прикосновение к своему плечу.
И тогда Бекхён сделал единственное, что мог сделать взрослый самостоятельный мужчина в такой ситуации – отчаянно заорал и потерял сознание.
- Глупый олень! Чуть до смерти не напугал мальчишку! – кто-то причитал у него над ухом.
- Да он и так на покойника похож, - проворчал недовольно второй голос.
- Я тебе дам! Иди лучше сделай ему отвар. Надеюсь, твоя глупая оленья голова еще не забыла, что для этого требуется.
Ответа Бекхён не услышал и, подумав, решил, что уже можно приходить в себя. На него встревоженно смотрел рыжий парень. Своими удивительной формы глазами он напоминал лисицу.
- Я… - прохрипел Бекхён.
- Тс-с-с, - парень приложил палец ко рту. – Тебе нельзя напрягаться. Жизнь почти оставила твое тело – свет едва теплится. Ты слишком долго к нам шел. Потерпи немного.
Бекхён послушно кивнул, решив, что с психами лучше не спорить, и рыжий парень ему очаровательно улыбнулся, обнажая десны. Спустя какое-то время за его спиной замаячил второй – и Бекхён мог поклясться, что заметил на светловолосой макушке рога.
Сомнения в собственной психической полноценности захлестнули его разум так стремительно, что Бекхён помотал головой, тут же выдохнув с облегчением – привиделось. Перед ним стояли два обыкновенных парня, сам же он просто еще не отошел от шока.
От пугающей тишины тоже не осталось и следа – в голоса спасителей вплеталась тихая мелодия, играющая откуда-то словно издалека. Ее гармония успокаивала, полностью изменяя восприятие этого места. Наверное, именно поэтому паника внутри Бекхёна погасла, так и не успев разгореться.
За этими мыслями он и не заметил, как к его губам подставили чашку с трубочкой для удобства, лишь непривычный вкус странной жидкости вырвал его из раздумий. Через пару глотков в голову пришла больная мысль о том, что в напитке мог быть наркотик или даже яд, но по здравому размышлению… Эти двое могли сделать с ним что угодно, пока он находился без сознания. Теперь же бить тревогу было поздно, поэтому Бекхён решил просто довериться незнакомцам, искренне надеясь, что они знают, что делают.
Допив последние капли отвара, он открыл рот, чтобы поблагодарить парней за помощь, но из горла не вырвалось ни звука. Язык словно перестал слушаться хозяина, а веки налились свинцом, заставляя силуэты владельцев магазина расплываться в неровном мигании тусклой лампы. Глаза закрылись против воли Бекхёна, и он снова провалился в темноту, унесенный звуками тихой музыки.
Очнувшись во второй раз, Бекхён с трудом проморгался от яркого света, заливавшего помещение магазина. Он обнаружил себя свернувшимся в кресле, и уже был готов страдать в попытках вернуть телу чувствительность, однако тут же с удивлением отметил, что все конечности беспрекословно ему подчинялись. В Бекхёна словно закачали жизненную энергию, и теперь он чувствовал себя… выспавшимся.
Он встал и на этот раз более уверенно нажал на звонок. Из-за занавески тут же показалось лицо рыжего парня. Он улыбнулся, но сразу же исчез, а через минуту они вышли уже вдвоем. Парни встали за прилавок и выжидающе посмотрели на Бекхёна.
- Эм… - Бекхён почесал затылок. – Что вчера произошло?
- Это ты нам должен рассказать, - сказал второй, у которого, Бекхён теперь убедился в этом окончательно, никаких рогов не было.
- Мне кажется, я заснул в автобусе, заблудился, а потом пришел сюда. Мне нужна подушка.
Бекхёну показалось, или парни мимолетно переглянулись? Уверенности не было, как не было и желания снова развивать свою паранойю. Тем более теперь, при свете дня, ночные страхи казались глупыми и надуманными.
- Какая подушка? – спросил рыжий.
- С травами, - пояснил Бекхён. – Меня мучает бессонница, и я надеялся, что такая подушка мне поможет нормально спать.
- Мин… - обратился было второй к рыжему, но тот его одернул.
- Очень интересно, - улыбнулся, очевидно, Минсок, чье имя красовалось на вывеске магазина. – Честно говоря, я уже отчаялся кому-то ее передать.
Бекхён настороженно посмотрел на него. Пожалуй, стоило пересмотреть свои выводы о паранойе и бежать отсюда со всех ног – слишком странными казались продавцы.
- Но, Мин… - светловолосый снова попытался вставить слово, и опять безуспешно.
- Перестань, - шикнул тот на него и снова обернулся к Бекхёну. – Тебе повезло. У меня есть такая подушка.
- Правда? – глаза Бекхёна засияли от радости, а душу наполнила безграничная любовь к этим двоим. – А сколько она стоит?
- Оу, - Минсок задумался. – Сколько ты готов за нее заплатить?
Бекхён полез за своим бумажником. Если она действительно поможет, он был готов отдать за нее все свои сбережения. В таком случае, конечно, оставался открытым вопрос о его местонахождении, так как идти домой пешком из какой-то глуши его совсем не прельщало. Впрочем, можно было бы вызвать такси и назвать адрес Чанёля. Друг заплатит за него без проблем. А заодно и даст немного денег в долг до первой зарплаты.
Пока Бекхён прокручивал все это в голове, на прилавке уже появилась подушка. Она была в разы меньше той, на которой он привык спать. От нее исходил странный запах – Бекхён готов был поклясться, что никогда раньше не ощущал ничего подобного, но что-то внутри словно отзывалось на этот аромат.
- Я отдам тебе ее бесплатно, - рыжий улыбнулся. – В качестве компенсации за то, что вчера так тебя напугал. Впрочем, я и сам тогда чуть не оглох.
- Но я не могу… - попытался отказаться Бекхён, чувствуя себя уязвленным этой насмешкой.
- Бери, раз дают, - встрял второй парень.
Бекхён уже приоткрыл рот, чтобы снова отказаться, но передумал и взял подушку в руки. Надо было торопиться, пока продавцы не одумались и не лишили его денег на еду и проезд.
- Не подскажете, как мне отсюда добраться до остановки?
Парни переглянулись и, спустя пару секунд, кивнули.
Позже вечером, когда встревоженный Чанёль громко причитал в трубку, Бекхён, как ни пытался, так и не смог вспомнить, где провел ночь и как потом доехал до дома. Он смутно помнил магазин и двух странных продавцов, но где именно тот находился и как он туда попал, объяснить не мог. Можно было бы списать все приключения на полусонный бред, если бы не небольшая подушка со странным запахом, которая лежала на его постели. И Бекхён с нетерпением ждал ночи, чтобы опробовать свою последнюю надежду на долгожданный крепкий сон.
Бекхён.
Бекхё-о-о-н.
Бе-е-е-к… Хё-о-о-н.
Кто-то настойчиво звал его по имени, вторгаясь в спящее сознание, и Бекхёну нехотя пришлось открыть глаза. Некоторое время он пытался понять, где находится и что происходит. Осознание пришло чуть погодя – он в своей постели, но не это главное. Главное то, что он спал. Впервые за все то время, что он находился в Сеуле, он смог полноценно заснуть!
Бекхён перевел взгляд на часы, которые услужливо показывали начало двенадцатого. Пусть он проспал всего лишь пару часов, но этого хватило, чтобы почувствовать себя почти отдохнувшим. Щелчок выключателя – и неяркий свет ночника залил комнату, позволяя почти с восхищением посмотреть на подушку. Неужели она действительно помогла?
Бекхён почти трепетно коснулся шероховатой ткани, но стоило взять подушку в руки и вдохнуть ее запах, как чей-то едва слышный шепот вновь вторгся в ночную тишину. Чей-то голос – или голоса? – каждый на свой лад повторяли его имя. Звали его. И Бекхён чувствовал, как его тело подчиняется им, стремится навстречу зову, лишая его желания сопротивляться.
Словно в полусне, он откинул одеяло и поднялся с кровати, краем сознания ощущая, как холодный пол обжигает босые ноги. По коже пронеслись стаи неуютных мурашек, заставляя Бекхёна поежиться, но это чувство тут же потеряло свою остроту под напором потребности идти туда, к источнику тихого шепота.
Больше всего на свете Бекхён хотел бы вернуться в теплую постель, укутаться в одеяло и снова заснуть, но тело не подчинялось голосу разума. Совсем как тогда, когда ноги сами привели к магазину, а рука толкнула дверь. Вспомнив о том месте, Бекхён передернул плечами, пытаясь отогнать воспоминания. В общем-то, их нельзя назвать неприятными, но почему-то сейчас совершенно не было желания об этом думать.
Пара осторожных шагов – и Бекхён замер у двери, что ведет в гостиную комнату. Шепот становился все отчетливей, и он последним усилием попытался найти объяснение происходящему. Может, все это происходит под действием трав? Возможно, в дом забрались воры? Наверное, стоило бы обратиться за помощью, но мимолетный взгляд на телефон – и дверь медленно приоткрылась, привлекая внимание Бекхёна своим недовольным скрипом.
Огромная зала встретила его тысячей переливающихся огней.
Место напоминало бальный зал викторианской эпохи – подобные картинки из учебника Бекхён помнил еще с первых курсов колледжа. Помещение так ярко сверкало, что ему пришлось ненадолго зажмуриться, чтобы вернуть себе зрение, но даже после этого перед глазами все плыло, не давая сосредоточить взгляд на чем-то конкретном. Бекхён попятился назад, надеясь, что ему удастся сбежать от этого безумия в полумрак своей комнаты, но ноги тут же предательски в чем-то запутались.
Едва удержав равновесие, Бекхён попытался перевести дыхание, но… Его талию сжимал тугой корсет, не позволявший полноценно вдохнуть, а по-прежнему плоская грудь была стянута атласным лифом. Алое платье, расшитое сверкающим бисером и ажурной тесьмой, расходилось пышными юбками в пол, затрудняя движения.
Наверное, если бы не подвернувшийся вовремя стул, Бекхён не слишком изящно уселся бы прямо на пол, пытаясь осознать случившееся.
Он снова прикрыл глаза и досчитал про себя до десяти. Этого просто не могло быть. Он отчетливо помнил, что засыпал в своей квартире, в своей кровати, на своей собственной подушке… Бинго!
Бекхён открыл глаза и усмехнулся, уже без страха, но с любопытством осматриваясь вокруг. Фрейд, наверное, был бы заинтригован размахом его воображения – еще никогда в жизни Бекхёну не снились сны с переодеванием в девушку викторианской эпохи. Пожалуй, он чувствовал себя несколько неловко в такой роли, но тем интересней было дождаться развития событий.
Бекхён тряхнул головой, будто не веря самому себе, и тут же обнаружил, что помимо бального платья ему причитался еще и напудренный парик. Локоны щекотали кожу, и парень откинул назад мешающиеся пряди. Встав, он расправил юбки, выпрямился и попытался изобразить из себя настоящую леди. Ступни совершенно не женского размера, еще недавно ступавшие по ледяному полу спальни, оказались закованы в жесткие туфли – очередная попытка сделать шаг закончилась полным провалом. Бекхён упал обратно на стул и, наконец, рассмеялся. Ведь это сон – его сон! И он определенно получал от него огромное удовольствие.
- Здравствуй, Бекхён, - чей-то голос разрушил легкость уединения, и Бекхён рефлекторно вздрогнул. – Мы тебя ждали.
Похоже, «настоящая леди» обернулась провалом.
Медленно обернувшись, он поднял голову, чтобы встретиться с глубоким взглядом темных глаз, принадлежащих высокому блондину в настолько безупречном смокинге, что, казалось, его жесткий воротник в состоянии перерезать сонную артерию при малейшем движении головы. Во рту пересохло, и Бекхён смог только кивнуть, принимая протянутую в помощь руку и поднимаясь со стула.
- Добро пожаловать на наше скромное торжество, - блондин аккуратно провел его в центр зала, и только теперь Бекхён заметил накрытые столы у дальней стены.
Послышался шорох отодвигаемых стульев, и из-за столов один за другим с приветственными поклонами поднялись еще четверо незнакомцев.
Блондин ненавязчиво потянул остолбеневшего Бекхёна в их направлении, и тот послушно засеменил следом, отчаянно пытаясь не споткнуться о длинный подол платья. Казалось, никого из присутствующих не удивил его странный наряд, и Бекхён позволил себе расслабиться, вновь обретая веру в игры своего подсознания.
Стоило ему присесть на услужливо выдвинутый стул, как бокал перед ним оказался наполнен вином, а откуда-то зазвучала приятная музыка. Мелодия была до боли знакома Бекхёну, но никак не удавалось сосредоточиться настолько, чтобы вспомнить, где он ее уже слышал. Решив, что обо всем этом он подумает потом, когда проснется в своей кровати, Бекхён отдался на волю необычного сна.
Наверное, Фрейд также мог бы многое рассказать о детских травмах и комплексах парня, но тот откровенно наслаждался происходящим. Изысканные блюда и вина словно сами собой возникали на столах, его бокал не опустел ни разу, заботливо наполняемый то одним, то другим незнакомцем, а тихая речь, блистающая комплиментами и искренним восхищением пяти пар глаз, заставляла забыть о любых странностях.
Бекхёна больше не смущали ни обстановка, ни платье, ни музыка, будто дурманящая сознание – он получал удовольствие от происходящего, наверное, впервые в жизни оказавшись в центре такого внимания. Каждый его жест находил отклик в собеседниках, каждое слово воспринималось с трепетом, каждый взгляд, брошенный в сторону одного из незнакомцев, ловился с бесконечным обожанием и преклонением.
Если бы сейчас кто-нибудь спросил Бекхёна, он бы ответил, что не желает просыпаться.
Поймав на себе очередной обожающий взгляд, Бекхён обернулся к его источнику.
- Сухо, - бархатно представился невысокий молодой человек, принимая узкую ладонь для поцелуя.
Мягкие губы коснулись кожи, оставляя ощущение приятной щекотки, и скользнули к запястью, задержавшись там чуть дольше, чем положено. Бекхён тепло улыбнулся, кивая в ответ, и дразняще скользнул кончиками пальцев по щеке представившегося.
Ему нравилось быть тем, кем он здесь являлся. Ему нравился каждый из присутствующей в зале пятерки. Ему нравилось все, кроме появившегося словно из ниоткуда, напряжения. Глаза его собеседников все чаще устремлялись к бронзовому циферблату, висящему на стене. Стрелки неумолимо двигались к полуночи, и Бекхён против воли застыл в тревожном ожидании, стоило длинной стрелке воссоединиться с короткой на отметке «12».
«Самое время превращаться в тыкву», – мелькнуло в его голове, когда пятеро молодых людей одновременно встали со своих мест. Поднявшись вслед за ними, Бекхён называл каждого по имени, словно отмечая этим состоявшееся знакомство.
- Крис, - высокий блондин улыбнулся одними глазами, встав поодаль.
– Сухо, - второй молодой человек остановился рядом с Крисом, заставив Бекхёна позабавиться их разнице в росте.
– Кай, - снежно-белый воротничок делал и без того смуглую кожу третьего еще темнее.
– Тао, - четвертый одарил Бекхёна долгим взглядом и скользнул мимо.
– Чен, - смущенная улыбка появилась на губах пятого, когда он занял свое место рядом с остальными.
Все пятеро словно ждали чего-то, какого-то действия или слова Бекхёна, о котором тот был не в курсе. Мягкая мелодия стала чуть громче, а выпитое вино ударило в голову, заставляя его чуть подхватить юбки и медленным шагом пройти вдоль выстроившихся шеренгой парней.
Еще пара шагов – и Бекхён услышал тихий шорох ног, утопающих в ворсе ковра. Молодые люди следовали за ним, безмолвно провожая к цели.
У противоположной стены залы стояло шикарное кресло, обитое алым бархатом, маня в свой торжественный уют. Вся обстановка пропиталась предвкушением чего-то значительного, музыка уже не просто лилась из ниоткуда – она гремела в ушах Бекхёна, заполняя собой все его существо, заставляя его тело резонировать в такт переливам мелодии.
Захваченный собственными ощущениями, Бекхён опустился в кресло, отстраненно отметив, что его сопровождающие той же шеренгой выстроились в паре шагов, и почти сразу в грохот мелодии влился тяжелый бой часов. Наступила полночь.
Вопреки страхам Бекхёна, все осталось на своих местах – лишь бесшумно распахнулись двери, которые с этой стороны были богато украшены резьбой и позолотой. В проеме появился еще один участник происходящего, молча поднеся ему настоящий кубок.
Приняв из уверенных рук бокал, Бекхён ощутил уже знакомый запах. Что бы ни находилось в кубке, пахло оно точно так же, как травы, которыми была набита его подушка.
Склонившись в глубоком поклоне, молодой человек, еще почти мальчик, без тени улыбки удалился, плотно закрыв за собой двери.
- А почему он не остался? – Бекхён еще раз вдохнул дурманящий аромат и провел пальцем по краю кубка.
- Сехун еще слишком молод, - произнес кто-то из присутствующих. – Он придет на место того, кого выберет Хозяйка Ночи.
Бекхён едва удержался от того, чтобы пьяно хихикнуть, сложив два и два. Его подсознание выкинуло очередной фортель, совместив женский титул с его мужской сущностью, и это было даже… забавно. Проанализировать сон можно было и потом, а пока – в его руке вино и пятеро восхитительных молодых мужчин, готовых преклоняться перед ним, а это значит, что веселье продолжается.
Бекхён прикоснулся губами к прохладному краю и сделал первый глоток. Напиток мягко прокатился по горлу, оставив после себя ощущение терпкости и неги. Все тело отозвалось на приятный вкус, и совсем скоро в бокале не осталось ни капли. Практически сразу в голове зашумело, каждая клеточка организма Бекхёна вспыхнула опаляющей жаждой, жарким предвкушением, желанием чего-то, что обещали темные глаза напротив. Он еще успел отметить, что с последним, двенадцатым ударом часов мелодия стихла, оставив его наедине с чужими руками, бережно распутывающими завязки корсета, а потом его сознание отключилось, уступая место страсти.
Бекхён не знал, да и не хотел знать, чьи пальцы касаются его тела, чьи губы впиваются в его кожу, чей голос ласкает его слух обещаниями удовольствия и вечной любви. Ему хотелось еще и еще, больше, сильнее – так, чтобы откровенный свет хрустальной люстры померк от стыда перед творящимся на мягком ковре залы. Бекхёну хотелось всего и сразу; каждый сантиметр его кожи был измучен бесконечным возбуждением и ожиданием скорой развязки, а голос, словно вторя телу, выстанывал то приказы, то мольбы не останавливаться, продолжать – до тех пор, пока он, Бекхён, не сойдет с ума под этими ласками, пока не оглохнет от манящих голосов, причудливо переплетающихся друг с другом.
Пожалуй, он был бы согласен умереть во сне.
Бекхён очнулся от оглушающего звонка будильника. С трудом разлепив глаза, он кое-как смог пошевелить рукой, чтобы отключить эту назойливую трель. От ощущения полной разбитости хотелось уткнуться лицом в подушку и отчаянно разрыдаться. Он же спал всю ночь… Или не спал?
Судя по тому, как в паху болезненно ныло, ему действительно снилось именно то, что детально всплыло в памяти. Бекхён перекатился на бок и глухо простонал. Столь долгожданный сон, но почему именно такой? Лучше бы ему вообще ничего не снилось, лишь бы не чувствовать постыдной потребности сжать окаменевший член и позорно спустить себе в руку.
Как следствие, душ занял гораздо больше времени, чем обычно, потому что пришлось-таки озаботиться решением этой проблемы. Впрочем, после душа, даже вопреки изматывающему сну, Бекхён почувствовал себя лучше. Он уже не клевал так откровенно носом на работе и исполнял поручения с куда большим рвением, находя в себе силы заботиться о конечном результате, а не о галочке в графе «выполнено».
Начальница тоже заметила разительные перемены в своем подчиненном и вызвала на разговор. Она правдиво призналась, что уже собиралась отказать ему в должности, даже дала задание в отдел кадров найти нового помощника, но последние несколько дней Бекхён ее буквально поразил своей работоспособностью. Она не стала интересоваться, что же такого случилось в жизни подчиненного, но дала понять, что и в дальнейшем ждет от него такой же необъятной тяги к работе. Бекхёну польстили слова, и он возвращался на свое место, напевая случайную мелодию. Уже сев за стол, он понял, что это та самая песня, которую он слышит по ночам.
Щеки вспыхнули от стыда, и он прикрыл лицо ладонями. Эти сны сводили его с ума. То, что с ним вытворяли эти пятеро мужчин, было самой настоящей пыткой. Хоть бы раз они довели свое дело до конца! Вместо этого они распаляли его своими ласками, оставляя наутро с болезненным стояком. За эти несколько дней Бекхён мог с гордостью назвать себя мастером по дрочке. Тому, с какой скоростью он спускал, мог бы позавидовать любой, хотя, окажись он с кем-нибудь в постели, его партнер вряд ли обрадовался такой скорострельности. Вот только эти пятеро не оставляли Бекхёну ни желания, ни физических сил на какие-то отношения.
Он помнил, как отчаянно просил их позволить ему кончить, умолял, проклинал и кричал в голос, но они были глухи ко всем его мольбам. Похоже, ему достались самые настоящие садисты, а сам он превращался в больного мазохиста, потому что мчался с работы со всех ног, быстро ел и забирался в постель, чтобы снова погрузиться в столь желанный сон. Так не могло дальше продолжаться.
К выходным благоразумие все-таки одержало верх – Бекхён всерьез задумался о том, что с ним происходит и что с этим делать. Каждую ночь он видел один и тот же сон, с одними и теми же действующими лицами. Пятеро безупречных принцев ухаживали за ним, называя Хозяйкой Ночи и не выпуская из своих объятий до тех пор, пока Бекхён не начинал сходить с ума.
По здравому размышлению ему от всего этого делалось не по себе. Бекхён жаждал ответов, но рядом не было никого, кому он мог бы задать свои вопросы. Единственным доступным источником информации без риска оказаться в специализированной клинике, пожалуй, был только Интернет.
От обилия статей, которые он успел прочитать за выходные, голова шла кругом. Бекхён несколько раз признал-таки себя психически больным, мысленно отправился в психушку и заклеймил позором своей семьи. От осознания своей неспособности самостоятельно справиться даже с такой, казалось бы, несерьезной проблемой, Бекхёну стало тошно. Уж лучше бы он никуда не рыпался, сидел в своем Пучоне, работал официантом в какой-нибудь забегаловке – и не желал каждую ночь отдаться любому из пяти порождений собственного подсознания.
Бекхён чуть не расплакался, когда рухнул на кровать и уткнулся в пресловутую подушку. Это она была во всем виновата! Он сжал ее в руках и со всей силы бросил в стену, но тут же вскочил и поднял ее, бережно прижимая к груди. В конце концов, если бы не она, его бы уволили. Подобным же снам всегда можно найти объяснение, которое абсолютно не связано с психическими заболеваниями. Пожалуй, еще никогда в жизни он не нуждался так сильно в ком-то, с кем-то можно было поговорить, посоветоваться, да просто поделиться, чтобы хоть немного успокоиться.
Первой мыслью было набрать номер мамы, ведь именно она посоветовала ему эту чудо-подушку. Возможно, все объясняется побочными эффектами... Но стоило ему представить, что он в красках расписывает свои сны, как идея была тотчас же отвергнута. Ну, а если не мама, то всегда оставался Чанёль. С тех пор, как в его ночной жизни появилось пятеро обольстителей, Бекхён совсем перестал общаться со своим другом. Набравшись храбрости, он набрал знакомый номер и замер, вслушиваясь в длинные гудки.
Бекхён не знал, сколько планет он спас в прошлой жизни, но готов был спасти еще столько же – едва заслышав истеричные нотки в голосе друга, Чанёль сорвался из дома и уже через десять минут обнимал его на пороге.
Бекхён, конечно, был рад того видеть, но эти десять минут тянулись для него вечностью – подушка немым укором лежала на кровати, маня в сети обжигающего сна. Стоило поймать себя на мысли, что он ищет любой предлог, чтобы лечь спать, и у Бекхёна не осталось и тени сомнения в том, что с ним не все в порядке. Чанёль его молча выслушал и сразу же… заржал. Он так смеялся, что из его глаз брызнули слезы. Бекхён обиженно поджимал губы и проклинал мироздание за то, что оно послало ему такого никчемного друга. Чанёль, кое-как успокоившись, попросил еще раз все рассказать, пообещав, что больше такой реакции не последует.
- А может, это вообще ты во всем виноват! – внезапно снизошло на Бекхёна озарение. – Если бы я тогда не застал вас с Кёнсу…
- Стоп-стоп, притормози! – вскинулся Чанёль. – Ты не перекладывай с больной головы на здоровую! Если тебе не дают пять мужиков во сне, то мы с Кёнсу тут ни при чем. Где ж ты был раньше? Если бы я только знал, что ты играешь в моей лиге, я бы, пожалуй, забил тебе пару голов.
- Заткнись! – взвизгнул Бекхён, кажется, впервые в жизни не в настроении для идиотских шуток Чанёля. – Ты просто не понимаешь ни черта! Ты…ты…
Он уткнулся лицом в колени, и его тело стала сотрясать мелкая дрожь. Бекхён уже не ревел, но был на грани нервного срыва. Честно говоря, Чанёль был его последней надеждой. Он искренне считал, что друг найдет всему логическое объяснение, но логика и Чанёль… Это извращение. И теперь Бекхён злился, потому что не знал, что предпринять в этой ситуации. Он одновременно и хотел снова вернуться в сон, почувствовать все эти жаркие поцелуи и опьяняющие ласки на своем теле, и каким-то чудом еще сохранял достаточно силы воли, чтобы осознавать опасность подобных уступок. Еще немного, и он точно не выдержит.
- Прости, - тихо произнес Чанёль и мягко провел ладонью по его спине.
- Видимо, из-за отсутствия сна в моей голове что-то сдвинулось, - отстранившись от прикосновения, устало вздохнул Бекхён. – Поищу завтра телефон психиатра.
- Тебе просто нужно выбросить эту подушку.
- Нет! – Бекхён резко дернулся, мгновенно взрываясь. – Нет! Ни за что!
Чанёль удивленно посмотрел на него.
- Я… - Бекхён помолчал, мучительно пытаясь понять, что с ним только что произошло. – Это крайняя мера. Я… попытаюсь еще что-нибудь придумать.
- А если снова сходить в тот магазин? – предложил Чанёль. – Расскажи им, что вот подушка помогла заснуть, но сны снятся какие-то странные.
Минутного раздумья хватило, чтобы Бекхён не только мысленно забрал назад свои раздумья на тему противоестественных связей Чанёля с логикой, но и бросился на вновь лучшего друга с объятьями. Его лицо засияло, и даже мысли о предыдущей неудаче в поисках магазина не омрачили вернувшегося настроения. Если честно, он тогда не слишком-то и старался. Зато теперь Бекхён был настроен весьма серьезно и сразу же вбил в поисковике название магазина. Но «Оккультных товаров Ким Минсока» в природе не существовало. Чанёль напирал на то, что название было другим, но что Бекхён помнил точно, так это название. На магазине красовалась именно такая вывеска. И хотя он пробовал и другие вариации, все указывало на то, что такого магазина попросту не было ни в Сеуле, ни в других близлежащих городах.
- Может, тебе переночевать завтра у нас? – обеспокоенно предложил Чанёль перед уходом. – Все-таки не самая спокойная ночь ожидается.
- В смысле? – Бекхён откровенно клевал носом и не сразу смог вспомнить, какое было число на календаре.
- Ну… - Чанёль почесал затылок. – Вроде как считается, что в ночь на первое мая нечисть всякая бушует... Ну, знаешь, Вальпургиева ночь, Белтейн, все такое.
- Да иди ты, - Бекхён, наконец, выпихнул его за дверь.
Еще не хватало забивать голову всякими глупостями. То, что с ним происходило, и вправду было довольно странно, но приплетать к этому нечисть – это уже чересчур. Впрочем, Бекхён на всякий случай набрал в поиске «ночь на первое мая», но захлопнул ноутбук, так и не открыв ни одной ссылки.
Тем не менее, слова Чанёля крепко въелись под корку мозга. Весь день на работе Бекхён только и делал, что прокручивал в голове названия праздников. Но разве Вальпургиева ночь – это не сборище ведьм? Ему вроде бы мужчины снились, а не женщины. Как вообще одно могло быть связано с другим? Никак. Только вот забираясь вечером в постель, Бекхён все-таки чувствовал легкую нервозность. Стоило уткнуться носом в подушку и почувствовать такой знакомый аромат, как веки налились тяжестью, и даже смутная тревога не помешала ему провалиться в сон.
Он не до конца понимал, что происходит. Что-то изменилось в атмосфере – не комнаты, знакомой до мелочей, нет, но в самом воздухе разлилось неприятное напряжение, словно затишье перед бурей. Казалось, каждый шаг к двери сопровождается ослепляющей вспышкой, выжигая кислород.
Бекхён протянул руку и коснулся дверной ручки, инстинктивно ожидая какого-то подвоха – он бы не удивился, почувствовав удар током, но ничего подобного так и не произошло. Ручка повернулась легко и практически бесшумно, дверь распахнулась без проблем, открывая взгляду ставшее привычным роскошное убранство обеденной залы. Пятеро соблазнителей уже ожидали в центре комнаты, стоя с приветственными улыбками на прекрасных лицах. Решив, что просто слишком поддался на провокации Чанёля, Бекхён улыбнулся и сделал шаг вперед, выходя на свет.
Вопреки установившейся традиции, его не сопроводили к столу, а тут же чьи-то мягкие губы – кажется, это был Кай, - коснулись шеи Бекхёна, осторожно проводя по воспаленной коже. Приняв негласное приглашение, он откинул голову, позволяя страхам и сомнениям раствориться в этой ласке. Прикрыв глаза, Бекхён наблюдал за тем, как Тао избавился от рубашки, открывая взгляду стройное натренированное тело. Словно отзеркалив его с Каем позу, к Тао приблизился Крис, устраивая большие ладони на подтянутых боках. Сладкое тревожное предвкушение поселилось где-то глубоко внутри, вынуждая глотать раскалившийся воздух – казалось, каждый вдох стекает тяжелыми каплями к низу живота, назло всем законам анатомии оседая в паху.
По сути, еще ничего не произошло, но Бекхён отчего-то чувствовал себя готовым вот-вот взорваться, отдаться каждому из присутствующих прямо здесь, у дверей. Картина напротив приковывала к себе его внимание, заставляя жадно следить за длинными пальцами, еще совершенно невинно исследующими скульптурно прорисованные мышцы, и Бекхён умудрился пропустить момент, когда чужие губы принялись за его обнаженные руки.
В этот раз все было совсем не так, как раньше – Сухо и Чен выцеловывали каждый палец Хозяйки Ночи, освобождая изящные кисти рук от груза украшений. Кольца одно за другим с глухим звяканием падали на пол, а полные обожания глаза ни на секунду не отрывались от лица Бекхёна.
Каким дураком он был, желая избавиться от своего наваждения! Никогда раньше он не чувствовал себя таким желанным, таким нужным и любимым. Если все это требовало от него принести в жертву реальный мир с его рутинным существованием – Бекхён готов был поклясться в чем угодно прямо сейчас, лишь бы настойчивые губы не прекращали свою томительную пытку.
- Бекхён… - хриплый шепот мягко скользнул по барабанным перепонкам, когда Кай опустил руки на его талию. – Бекхё-о-он…
Член больно терся о намокшую ткань тяжелой юбки, стоило Бекхёну сменить положение – он хотел почувствовать эти губы на своих, хотел ощутить жар чужого рта и услышать чужие стоны.
- Бекхён… - словно прочитав его мысли, Чен поднялся с колен и обжег дыханием губы Бекхёна. - Ты нам нужен. Бекхён, мы хотим тебя…
После этих слов все шестеро словно переместились в абсолютно другую Вселенную, где не было привычных законов физики, где одежда падала к ногам сама собой, а притяжение обнаженных тел оказалось настолько непреодолимым, что не хватило бы никаких сил, чтобы их разъединить. Бекхён чувствовал твердость каждого из любовников всей кожей, бесстыдно терся собственной эрекцией о сменяющихся партнеров, захлебывался в океане желания, сконцентрировавшегося внизу его живота.
В какой-то момент ему казалось, что он уже научился различать пальцы по прикосновениям, но мгновение просветления растаяло, не успев оформиться в осознанную мысль. Бекхён сгорал, тонул, плавился, превратившись под умелыми руками в комок оголенных нервов. Можно было сколько угодно пытаться списать происходящее на гормоны, на последствия той ночи, когда он стал невольным слушателем любви своих друзей – все это осталось где-то в другой жизни, где Бекхёна не существовало. Только здесь, в тесных объятьях, в запахе жаждущих тел, в изгибах обласканных бедер, Бекхён по-настоящему просыпался.
И без того сгустившийся до вязкости воздух застрял на полпути к легким, когда волосы Сухо скользнули по груди Бекхёна, а влажные припухшие губы обхватили твердый сосок. Язык упруго скользнул по напряженной плоти и Бекхён задохнулся от острого удовольствия, зудящей судорогой пронзившего все его тело. Глухой стон словно послужил спусковым механизмом – томительные ласки мгновенно сменились пламенем напористых прикосновений. Чьи-то руки с силой провели по плечам, спустились к запястьям и перехватили их за спиной Бекхёна, практически лишив того возможности двигаться. Паника фотовспышкой озарила помещение, выхватив резкие очертания пяти тел, прижимающихся к Бекхёну. Остатков сознания еще хватило на то, чтобы зафиксировать Чена, опустившегося перед ним на колени, и мозг тут же перегорел, стоило саднящему от желания члену оказаться в горячей влажности чужого рта.
Кажется, Бекхён закричал, срывая голос до хриплого шепота. Возможно, он кончил не раз и не два, уже не понимая, чьи губы сжимаются вокруг его возбуждения. Может быть, он умер и воскрес не единожды за эту ночь, расплачиваясь собственным семенем за ту бездну обожания, что дарили ему его любовники. Каждое движение причиняло почти невыносимую боль, но Бекхён стремился навстречу, словно именно в ней и был смысл его существования. Он хотел еще и еще, подаваясь бедрами вперед и вверх, не отдавая себе отчета в том, что может причинить не меньшую боль тому, кто перед ним.
Он забыл, как дышать, забыл, как звучит его имя без сопровождения мучительных стонов. Хотелось остаться в этом сумасшествии навечно, с каждым новым оргазмом пропадая в темных глазах, в светлых волосах, в широких ладонях, в повадках пантеры и требовательных поцелуях.
Авторы: Saki & ghost_malva
Оформление: KonaYuki
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чондэ/Бекхён
Рейтинг: NC-17
Категория: слэш
Жанр: АУ, мистика, повседневность
Предупреждения: кроссдрессинг, групповой секс
Размер: ~ 15300 слов
Аннотация: Переезжая в столицу, навстречу взрослению и самостоятельности, Бекхён думал, что предусмотрел любые трудности. Поддержка друзей, готовые в любой момент прийти на помощь родители – чего еще желать молодому человеку в столь ответственный период своей жизни?
И кто же мог подумать, что организм, многие годы работавший как часы, в этот самый момент даст сбой… Сводящая с ума бессонница вынуждает искать панацею и, казалось бы, чудодейственное средство найдено, однако так ли все невинно, как выглядит со стороны? Кто те люди – да люди ли? – что заполнили своим присутствием сны и реальность Бёна Бекхёна?
We're here to see you dance and
We're here to get in trance when
Red lights are burning bright and
You're the mistress of the night
We're here to get in trance when
Red lights are burning bright and
You're the mistress of the night
Последний день марта выдался на редкость солнечным и жарким. Бекхён до сих пор чувствовал неприятное жжение на шее – полоске голой кожи, которую не скрывала легкая куртка. Таская весь день мебель и коробки, он так сильно вымотался, что не сразу обратил внимание на этот дискомфорт. Теперь же, стоя у плиты и помешивая кофе в турке, ему с трудом удавалось игнорировать обжигающий зуд.
Из года в год, стоило солнцу включиться на полную мощность, Бекхён доставал испытанное средство и выходил на улицу, только намазавшись солнцезащитным кремом с ног до головы. Иногда он даже сомневался в генетической связи с собственной семьей – ни у кого из родственников не возникало ни малейших проблем с подобной чувствительностью, для него же наступление теплого сезона означало ежедневную процедуру втирания вязкой субстанции во все открытые участки тела. И ведь еще совсем недавно ничто не предвещало настолько внезапного потепления, но вдруг сегодня все резко изменилось.
Бекхён лениво пытался вспомнить, в какой из сумок лежал увлажняющий крем, пока его взгляд внезапно не зацепился за долговязую фигуру. Чанёль, его лучший друг, который помогал с переездом, развалился на диване и, похоже, моментально заснул. Бекхёну тоже хотелось прилечь, но тяга к кофе оказалась сильнее. Сегодня он вряд ли будет в состоянии выбраться в магазин, но в завтрашний план стоило добавить пункт о покупке кофе-машины. Бекхён всегда пил много кофе: черный, с молоком, холодный в банках, венский со сливками, сладкий со всевозможными добавками. Таких, как он, называли кофеманами. Ему даже как-то подарили футболку с надписью «keep calm and drink some coffee». Он до сих пор ее хранил и даже периодически надевал.
Чанёль причмокнул во сне, и Бекхён улыбнулся. Возможно, ему стоило поддаться уговорам друга и переехать в Сеул сразу после выпуска из школы. Но он поступил в Пучонский колледж и должен был его закончить. Учеба не приносила ему никакой радости и не вызывала особого интереса, но Бекхён был примерным сыном и не хотел расстраивать родителей. Впрочем, именно диплом об окончании колледжа, пусть даже с посредственными оценками, дал ему возможность найти работу в столице, и вопрос с переездом был окончательно решен. Единственной проблемой до последнего момента оставалась квартира – Чанёль виновато засопел в трубку, стоило Бекхёну заикнуться о поиске жилья. Ни обид, ни оправданий: после собственного переезда от родителей Чанёль делил жилплощадь с их давним другом – Кёнсу. Съемная квартирка была настолько мала, что им и без дополнительного жильца едва хватало места.
Он мог бы предложить себя в качестве соседа по комнате через объявление в газете, но, несмотря на зашкаливающую общительность, впускать кого-то чужого в свою жизнь сейчас Бекхён был категорически не готов. Срочного переезда в другой город, состоявшегося буквально за пару дней до предполагаемой даты выхода на работу, ему хватило за глаза, чтобы почувствовать себя выбитым из привычной колеи. Ответственность и самостоятельность оказались совсем не такими, какими он их представлял, и даже помощь Чанёля была не в состоянии смягчить стресс, вызванный метаниями между коробок и сумок, которые то и дело сменялись прощальными объятиями с мамой и периодическим «смотри у меня там» отца. И неважно, что между ними теперь всего чуть больше часа езды на общественном транспорте, а Чанёль обещал забегать к нему так часто, как только возможно. Бекхёну придется научиться жить одному. Причем с сегодняшнего же дня.
Он выключил плиту и вылил кофе в чашку. Вдохнув любимый аромат, он улыбнулся. Кофе – лучшее лекарство от всего, особенно от неприятных мыслей. Бекхён подошел к спящему другу и приблизил чашку к его лицу, но Чанёль лишь недовольно поморщился. По правде говоря, тот кофе вообще терпеть не мог и не понимал этого тотального обожания. Бекхён сел на пол и сделал маленький глоток. Напиток все еще был обжигающе-горячим, но Бекхёну это даже нравилось. Капля за каплей, жидкость проникала в его тело, окутывала теплом. Он прикрыл глаза и не смог сдержать стон удовольствия. Совсем тихий, но именно он и разбудил Чанёля.
- Убери от меня эту дрянь, - проворчал тот.
- Хватит спать, - Бекхён повернулся к нему. – Нам еще кучу вещей нужно разобрать.
- Э-э, нет, - Чанёль чуть приподнялся с дивана. – Я – пас. Это у тебя завтра выходной, а у меня смена. Прости, Бек, но давай ты уж как-нибудь сам.
Бекхён нахмурился. В принципе, он не собирался напрягать Чанёля еще и с этим, но оставаться одному не хотелось. Он надеялся, что друг все же составит компанию. Но Чанёль, окончательно проснувшись, тут же засобирался домой, а Бекхён был слишком уставшим, чтобы придумывать какие-нибудь уловки. Когда дверь за Чанёлем закрылась, он вымыл чашку и принялся разбирать вещи. Самым простым было развесить одежду и расставить обувь, разложить банные принадлежности и водрузить свой единственный цветок – гибискус, который ему вручила мама, – на подоконник.
Что касалось украшения квартиры, то Бекхён не очень-то в этом смыслил. Он не интересовался живописью, не коллекционировал какие-либо фигурки, не читал манхву и комиксы. У него и книг-то с собой было всего несколько штук, из которых больше половины были учебниками по экономике. Он рассчитывал, что по мере привыкания к новому месту жительства что-нибудь придумает, но теперь, разглядывая голые стены, ему стало немного не по себе.
Помимо кофе-машины, Бекхён тут же решил присмотреть что-нибудь из декора. Хотя, если Чанёль не составит ему в этом компанию, то он вряд ли купит что-то дельное. Конечно, у Бекхёна был вкус и весьма неплохой, но он просто терялся, когда речь шла о таком ответственном мероприятии, как украшение места своего обитания. Потому что, вообще-то, ему предстояло жить в этой квартире довольно-таки продолжительное время.
Он попытался вспомнить обстановку в квартире друзей. Кёнсу раньше подрабатывал в кинотеатре, и у них на стенах висели плакаты – в основном, из фильмов, которые были сняты по комиксам, типа Тора, Железного Человека и Людей Икс. Со стороны это выглядело неплохо, но Бекхён не хотел чего-то подобного для себя. Дома, у родителей, у него в комнате висел плакат с SNSD, но Бекхён вроде как теперь взрослый, было как-то глупо вешать их здесь. Впрочем, он поставил карточку с Тэён около монитора – не удержался. Раскладывая всякие мелочи по полкам, он не заметил, как пролетело время.
Расправив постель и переодевшись в пижаму, Бекхён уже потянулся, чтобы выключить лампу, но в последний момент передумал. Он должен был привыкнуть к своему новому месту жительства, однако оставаться одному в незнакомой квартире, в полной темноте было жутковато. Словно почувствовав его напряжение, стрелки часов медленно отсчитывали час, другой, вынуждая Бекхёна постоянно ворочаться в попытках устроиться удобнее, но сон так и не шел. Бекхён пробовал было считать, но сбился где-то после трехсот – определенно, этот способ был не для него. Поэтому он решил заняться куда более приятным делом: помечтать о том, как его повысят, как у него будет свой кабинет, он купит себе машину, а потом и дом. Обычно этот метод помогал ему, но не в этот раз. Стрелки уже перевалили за пять часов утра, а сна не было ни в одном глазу.
Когда уже совсем рассвело, и Бекхён выключил свет, ему удалось ненадолго задремать, но крики с улицы очень скоро его разбудили. Пришлось выпить пару чашек кофе вместо привычной одной, чтобы хоть немного взбодриться, да и под душем он простоял дольше обычного. Изначально Бекхён планировал заехать к Чанёлю на работу, а уже потом в торговый центр, но после бессонной ночи чувствовал себя не в самой лучшей форме. Сократив свои планы до поездки в ближайший магазин за, несомненно, самой необходимой покупкой, он собирался снова лечь спать, однако его организм решил иначе. Списав свои проблемы со сном на все ту же нервозность из-за переезда, Бекхён достал телефон и погрузился в одну из игр.
Наверное, он бы так и провел остаток дня, но урчащий желудок напомнил ему о том, что одним кофе сыт не будешь. Пришлось подниматься и вновь отправляться в магазин за продуктами. В корзине, помимо стандартного набора самостоятельного мужчины, сами собой образовались несколько банок холодного кофе и витаминной воды. Видимо, сказывалось отсутствие сна, потому что Бекхён с трудом дотащил пакеты до дома. В какой-то момент ему даже показалось, что он рухнет прямо посреди улицы.
Стоило оказаться в квартире, Бекхён, не раздеваясь, буквально упал на диван и лежал до тех пор, пока голод окончательно не заявил о себе. Он заварил себе рамен, но аппетита толком не было. Сознательности еще хватало на то, чтобы понимать – без еды неоткуда взяться силам на борьбу со стрессом и свалившимися на голову обязательствами, поэтому Бекхён заставил себя доесть порцию. Он надеялся, что после этого его потянет в столь долгожданный сон, но тщетно. Бекхён даже свет выключил, однако все равно не смог заснуть.
Он никогда особо не включал панику, но утром первым делом позвонил маме. Она посоветовала выпить на ночь чай с травами. Чанёлю Бекхён тоже позвонил, но тот припомнил лишь, что, когда сам мучился бессонницей, пил снотворное. Через полчаса Бекхён уже стоял в аптеке и покупал лекарства. Чай он тоже купил, хотя и не слишком жаловал этот напиток. Нужно было испробовать все средства, особенно сегодня, потому что завтра был первый рабочий день, и не хотелось ударить в грязь лицом. Первое, самое важное, впечатление он произвел на собеседовании, но за этот месяц, который был испытательным, Бекхёну было необходимо хорошо себя зарекомендовать.
Окрыленный этими мыслями, он все же выбрался в город, купил посуду и зачем-то ловец снов. Его не навещали кошмары – для этого надо было хотя бы спать, – но вещица показалась очень уместной в комнате. По крайней мере, начало облагораживанию квартиры было положено. Бекхён даже позвонил Чанёлю, чтобы похвастаться покупкой, но тот был занят учеником.
Помимо работы в музыкальном магазине, Чанёль давал уроки игры на гитаре. В отличие от Бекхёна, тот бросил университет после первого курса, но не слишком переживал по этому поводу. Он собирался связать свою жизнь с музыкой, и Бекхён в этом плане ему очень завидовал. Сам он понятия не имел, чем бы хотел заниматься в будущем, пока же и должность помощника экономиста казалась ему весьма неплохой.
Впрочем, после очередной бессонной ночи ему любая работа была не в радость. Однако, это был его первый рабочий день, и Бекхён нацепил очки, чтобы хоть немного скрыть свои мешки под глазами. Он чуть не заснул в метро, но, благодаря болезненному тычку в бок, очнулся как раз перед своей остановкой. Офисное здание было расположено совсем рядом с выходом из метро, и Бекхён мысленно порадовался, что совсем скоро он окажется на своем рабочем месте. Он не опаздывал, поэтому забежал в магазин и купил себе банку кофе. Выпив ее залпом, Бекхён почувствовал легкий прилив бодрости и понадеялся, что по нему не слишком будут видны последствия бессонной ночи.
Если его начальница и отметила что-то, то замечаний от нее не последовало. Она показала ему шкафчик для хранения делового костюма и его рабочее место – стол, стул и компьютер, огороженные тонкими стенками с трех сторон, положила на стол планы и попросила ознакомиться. И, мягко говоря, Бекхён был несколько разочарован. Не то, чтобы он ожидал всеобщего веселья и братания в свою честь, но он надеялся, что его, по крайней мере, представят коллегам. Никто даже головы не поднял, когда его провели к столу. Бекхён уныло уставился на распечатки, и недавний заряд бодрости резко улетучился. Вздохнув, он принялся за работу, внимательно просматривая цифры, пока те не заплясали у него перед глазами.
Спустя пару часов подошла начальница, пригласив Бекхёна в свой кабинет. Она монотонно вещала о том, что от него требуется, сообщила, где можно ознакомиться с таблицами, и в двух словах объяснила, как их делать. В целом, в обязанности помощника экономиста не входило ничего невыполнимого – наоборот, Бекхёну ясно дали понять, что многого от него не ждут. Главными требованиями были внимательность и кропотливость, но если раньше ему казалось, что его имя можно записывать в ряд синонимов к этим словам, то после нескольких бессонных ночей он уже не был настолько в себе уверен.
Кое-как дождавшись конца рабочего дня, Бекхён заскочил в уже знакомый магазинчик и купил очередную банку кофе. Позвонить Чанёлю и напроситься в гости показалось ему удачной идеей: возможно, в компании друзей удастся, наконец-то, расслабиться и почувствовать себя лучше.
Совсем скоро Бекхён сидел в уютной кухне друзей и пил ючжача – чай, который посоветовала ему мама. Если сон сморит его прямо здесь, то он никуда не поедет – решил Бекхён, а Чанёлю с Кёнсу оставалось только переглянуться и согласиться.
- Ты можешь лечь в комнате Кёнсу, - в голосе Чанёля не было ни следа раздражения. – Там тебе будет удобнее.
Бекхён пожал плечами. Он готов был спать даже на полу, главное – спать, хотя бы несколько часов. Уж лучше встать пораньше и заехать домой перед работой за свежей одеждой, чем опять ворочаться без сна.
Переодевшись в предложенные заботливым Кёнсу вещи, Бекхён отправился покорять Чанёлевскую приставку. До поздней ночи они с другом играли в видеоигры, пока оба не стали откровенно лажать. Когда Бекхён поднялся с дивана, то понял, что его откровенно шатает. От усталости он буквально валился с ног, до спальни удалось дойти исключительно на автомате и придерживаясь за стены. Ему показалось, что Кёнсу что-то крикнул вслед, но Бекхён не разобрал слов. Он рухнул на кровать и закрыл глаза. Неужели наконец?..
Тело налилось свинцом, и он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Бекхён плавал где-то между сном и явью, все еще находясь в сознании. Он видел таблицы, одну за другой, они падали на него и с громким треском разламывались, а Бекхён не знал, где от них спрятаться. А потом ему начали мерещиться стоны: сначала приглушенные, но с каждой минутой все громче и громче. Бекхён с трудом разлепил глаза и понял, что стоны ему не показались. Они раздавались из-за стены, где находилась комната Чанёля. Где тот ночевал вместе с Кёнсу. Судя по звукам, его друзья тоже не спали. Бекхён сел на кровати и тяжело вздохнул.
Каминг аут случился совершенно мимоходом. Они, как обычно, занимались всякой ерундой, и где-то между «да ты гребаный читер» и «к-к-к-комбо!!» Чанёль сделал свое заявление. Тогда Бекхён никак не отреагировал, но потом долго размышлял над услышанным.
По сути дела, это ничего не меняло, и Чанёль точно так же оставался его другом. Теоретически Бекхён понимал, что у Чанёля наверняка были отношения, но ему ни разу не доводилось стать их свидетелем. Он даже как-то позабыл об этом факте. До сегодняшней ночи. Бекхён продолжал сидеть на кровати, пока все звуки не стихли. Только после этого он вышел из комнаты, прошел на кухню и налил себе воды. Вернувшись обратно, он понял, что заснуть ему так и не удастся.
Наутро чувство неловкости никуда не исчезло. Бекхён думал сбежать по-тихому, пока все спят, но столкнулся с заспанным Кёнсу. Тот вышел из комнаты в растянутой футболке и, если Бекхёну не изменяла память, принадлежала она Чанёлю. Но это было полбеды. На шее красовалась отметка, очень яркая, и Бекхён, как бы ни пытался, не смог отвести глаза. Кёнсу поднял руку и прикрыл пятно. Он ничего не сказал, даже, казалось, не смутился, только посмотрел на друга и выдохнул будто бы с облегчением. Бекхён попрощался и поспешно ушел, вежливо отказавшись от завтрака.
Поймав такси до дома, он опять погрузился в некое подобие дремы.
Дни тянулись один за другим, превращаясь в ненавистную рутину. Бекхён словно наблюдал за собой со стороны: утро, расплывающееся перед глазами, бесконечно долго тянущийся день, долгожданный вечер и очередная бессонная ночь. Таблетки не помогали, как и разнообразные чаи с травами. Бекхён даже пробовал включать расслабляющую музыку в надежде, что она поможет погрузиться ему в сон – но все безрезультатно.
Ночами напролет он смотрел телевизор, играл или просто лежал, наблюдая воспаленными глазами за причудливыми танцами теней на потолке. Если коллеги и замечали его помятый вид и синяки под глазами, то ничего не говорили. Им было абсолютно все равно.
Оставался еще Чанёль. Каждый день он присылал подбадривающие сообщения, но, кроме этого, на связь не выходил. После той ночи, которую Бекхён провел у него дома, между ними словно возникло какое-то напряжение. Бекхён почему-то ждал, что друг поднимет эту тему, но все ограничивалось привычным «Бекхённи, файтинг!». Становиться же инициатором разговора ему совершенно не хотелось, хотя любопытство мучило нещадно. Когда Чанёль и Кёнсу стали друг другу больше, чем друзья?
Наконец, Бекхён не выдержал. Именно поэтому, дождавшись своего законного выходного, он решил навестить лучшего друга. К счастью, в музыкальном магазине отсутствовало понятие дресс-кода, так что Бекхён просто натянул на себя первые попавшиеся шмотки и, уже привычно спрятав глаза за солнечными очками, отправился к Чанёлю.
Тот весело болтал с кем-то из покупателей, и Бекхён сделал вид, что очень заинтересован одной из гитар, висящих на стене. Через несколько минут крепкая ладонь коснулась его спины, и он чуть не упал.
- Дерьмово выглядишь, чувак, - Чанёль нахмурился.
- Если бы ты знал, когда я в последний раз спал, то мой вид не вызвал бы у тебя такую реакцию, - проворчал Бекхён.
- Как насчет кофе? – Чанёль широко улыбнулся. – Я отпрошусь на полчасика.
Бекхён кивнул, и они отправились в кафе напротив. Чанёль заказал себе один из тех приторно-сладких коктейлей, а Бекхён – американо без сахара.
- Может, в твоей квартире какая-нибудь нечисть водится и не дает тебе спать? – предположил Чанёль.
- Не смешно, - у Бекхёна все еще не было настроения.
- Но я просто пытаюсь мыслить логически! – искреннее возмущение Чанёля вызвало у Бекхёна кривую улыбку. – Ведь так не бывает, чтобы человек просто не спал! А есть же еще такая болезнь, при которой человек не может заснуть и умирает.
- Спасибо, утешил, – идея встретиться с другом стремительно теряла свою привлекательность.
- Вообще-то, я пытаюсь помочь… - Чанёль, казалось, излучал расстройство даже ушами, и на секунду Бекхён почувствовал себя виноватым.
- И как долго вы встречаетесь с Кёнсу? – атака в лоб помогла ему собраться с мыслями.
Чанёль смутился и покраснел.
- Видишь ли… - он вздохнул. – Я до последнего скрывал от Кёнсу, что гей. Он мне нравился, понимаешь? И если бы я все вывалил на него, он бы мог сбежать.
- Я же не сбежал, - заметил Бекхён.
- Мне с тобой повезло, - Чанёль улыбнулся. – Но Кёнсу, он – другой. Я понятия не имел, как он отреагирует. А потом мы как-то валялись на его кровати. Точнее, он валялся, а я сидел на полу. И он пел разные песни, а я играл на гитаре. Это было так здорово! – Чанёль разве что не светился от воспоминаний. – И в какой-то момент мы оба это почувствовали. Я даже не доиграл песню, отложил гитару, а через пару секунд мы уже целовались. Ну, и как-то так.
- А перед «ну, и как-то так» разве не должен быть телефонный звонок лучшему другу?
- Я собирался тебе рассказать обо всем, правда! – начал защищаться Чанёль, но Бекхён уже махнул на него рукой.
Он не сердился, разве что совсем немного. Возможно, на месте Чанёля он бы тоже какое-то время помалкивал, ожидая более подходящего момента. В любом случае, Бекхён был рад за своего друга, и за Кёнсу тоже. Он примирительно улыбнулся и похлопал Чанёля по руке.
- Тебя уже заждались на работе.
- Слушай, твои бессонные ночи вызывают у меня беспокойство, - Чанёль серьезно посмотрел на него. – Может, тебе все же стоит обратиться к врачу?
- Не знаю, - Бекхён пожал плечами.
- Или сходи в церковь! – внезапно оживился Чанёль. – Точно! Посети службу и, я уверен, тебе полегчает. Мы по воскресеньям ходим с Кёнсу.
- Вы с Кёнсу ходите в церковь? – удивился Бекхён.
- А что такого? – Чанёль чуть сузил глаза. – Думаешь, если мы геи, так нам туда вход заказан? Или что стоит нам перешагнуть порог, так божественная молния поразит нас?
- Я не это имел в виду, - пробормотал Бекхён. – Но спасибо за совет.
Он даже им воспользовался. Не так далеко от его дома действительно был католический приход, и Бекхён сходил на утреннюю службу. Он искренне помолился, надеясь, что высшие силы помогут ему, но, вернувшись вечером с работы, все так же продолжал ворочаться без сна. С каждым днем сил у него оставалось все меньше и меньше. Он чувствовал на себе подозрительные взгляды коллег – они все еще молчали, но если его состояние привлекло даже их внимание, то он конкретно сдал. В отчаянии Бекхён снова решил позвонить маме.
Та тут же выразила намерение бросить все и приехать к сыну, уверенная, что бессонница – лишь вершина айсберга. Конечно же, ее маленький Бекхённи попал в большие неприятности, ведь с самого рождения и до отъезда не было ни дня, чтобы ненаглядный ребенок страдал от отсутствия сна.
К концу разговора Бекхён уже откровенно проклинал себя за это решение, но мужественно настаивал на собственной самостоятельности. «Нет, мама, это просто проблемы со сном, ничего серьезного», «да, мама, я уже пробовал и теплое молоко, и травяной чай, и ложечку меда перед сном», «нет, мама приезжать не нужно, все нормально», «да, мама, тут есть, кому за мной присмотреть…» - ему уже казалось, что он исчерпал все аргументы, когда его мать неожиданно отступилась от своей идеи.
- Бекхённи, - тяжело вздохнула женщина в трубку. - Я на днях в газете видела рекламу какой-то чудо-подушки с травами… Вроде как помогает при бессоннице. Может, попробуешь? Хуже-то точно не будет.
Поспешно согласившись, чтобы уже закончить беседу и не дать маме возможности вернуться к идее навестить сына, Бекхён обессилено застонал – теперь пришлось выслушивать зачитываемые вслух отзывы и рекомендации. С трудом поборов искушение положить трубку и пойти заниматься своими делами, пока из динамика льется поток хвалебных речей, он послушно записал название на каком-то клочке бумажки. Бекхёну пришлось клятвенно пообещать прямо завтра зайти в ближайший магазин и поинтересоваться наличием подушки – только после этого он смог попрощаться.
Честно говоря, он ожидал более действенного совета. Дни снова шли один за другим, но Бекхёна продолжали мучить бессонные ночи. Теперь даже предложение купить подушку с травами не казалось ему слишком абсурдным, но найти ее оказалось не так-то легко. Бекхён мотался по всему городу в поисках, просматривал странички в интернете, но о такой, на первый взгляд, простой вещице никто и знать не знал. Он снова позвонил маме в надежде, что она подскажет, где эту чудо-подушку найти, но она не смогла вспомнить ни газету, ни адрес магазина в рекламе. Это довело Бекхёна практически до отчаяния.
Найти эту чертову подушку стало для Бекхёна идеей фикс. Где-то на уровне подсознания у него уже сложилась полная уверенность, что именно в ней – решение его проблемы. Что стоит лечь спать с этой подушкой, как сон тут же к нему придет.
Он прочесывал целые улицы и кварталы, заходил во всевозможные магазины, но удача была не на его стороне. Даже начальница, которой было, в общем-то, все равно, как выглядит ее подчиненный, пока он выполняет свою работу, сделала ему замечание по поводу внешнего вида. Бекхён тогда сразу же пошел в уборную, взглянул на себя в зеркало и ужаснулся. Выглядел он – в гроб и то краше кладут. Бледный, с залегшими синяками под глазами, плохо выбритый и взъерошенный. С этим нужно было что-то делать, и как можно скорее.
Дождавшись очередных выходных, Бекхён снова отправился на поиски подушки. Отложенные на первое время деньги подходили к концу, и брать такси становилось для него весьма накладно, поэтому пришлось воспользоваться общественным транспортом. Под конец дня, измотанный настолько, что чуть не падал, Бекхён сел в первый попавшийся полупустой автобус, чтобы хоть немного прийти в себя. Стоять на ногах не было сил, и он плюхнулся на сидение. Закрыв глаза и прислонившись к стеклу, Бекхён дал своему телу и разуму столь долгожданный отдых. Каково же было его удивление, когда, очнувшись, он понял, что ему все же удалось немного поспать.
Правда, пока он предавался сладкой дреме, автобус увез его в неизвестном направлении. Выйдя на остановке, Бекхён на минуту растерялся. Давным-давно стемнело, но на улице, где он оказался, даже толком не горели фонари. Он испуганно озирался по сторонам, пытаясь понять, где находится остановка обратного маршрута, однако в пределах видимости ее обнаружить не удалось, а безлюдная улица лишь усиливала поднимающуюся панику.
Пройдя немного вперед, Бекхён было передумал и подался назад, не желая терять из виду свой единственный ориентир, когда ему на глаза попался тусклый указатель с весьма нелепым для столицы содержанием. Кованый готический узор вился вокруг котла, рождая в воспаленном мозгу ассоциации с ведьмами и оккультизмом. Бекхён нервно усмехнулся, собираясь мчаться отсюда со всех ног, но в голове появилась внезапная мысль, что уж в таком-то магазине точно должна оказаться его заветная подушка.
Все еще настороже, он пошел в нужном направлении. Магазинчик находился не так далеко от остановки и был совсем непримечательным. Над дверью висела выцветшая вывеска «Оккультные товары Ким Минсока». У Бекхёна еще был шанс развернуться и пойти на поиски если не остановки, то хотя бы такси – в данной ситуации лишние траты его нисколько не смущали, – но рука сама потянулась к двери, за которой его приветствовал пугающий полумрак.
Бекхён нервно сглотнул и сделал шаг навстречу неизвестности. Осторожно прикрыв за собой дверь, он все еще не знал, правильно ли поступил. Освещение магазина было крайне скудным, раздражая мерцанием уставшие глаза, но даже оно позволило Бекхёну разглядеть чучела животных и птиц на стенах, великое множество склянок, а также огромный стеллаж с книгами. На прилавке стоял старый кассовый аппарат, около которого был прикреплен колокольчик. Бекхён на ватных ногах подошел ближе и, пытаясь унять дрожь, позвонил.
В его голове время словно застыло, минуты растягивались на долгие часы ожидания, однако в душной тишине не было слышно ни звука. С трудом усмирив свою фантазию, Бекхён предположил, что магазин вообще закрыт, когда вдруг не то, чтобы почувствовал, а буквально угадал осторожное прикосновение к своему плечу.
И тогда Бекхён сделал единственное, что мог сделать взрослый самостоятельный мужчина в такой ситуации – отчаянно заорал и потерял сознание.
- Глупый олень! Чуть до смерти не напугал мальчишку! – кто-то причитал у него над ухом.
- Да он и так на покойника похож, - проворчал недовольно второй голос.
- Я тебе дам! Иди лучше сделай ему отвар. Надеюсь, твоя глупая оленья голова еще не забыла, что для этого требуется.
Ответа Бекхён не услышал и, подумав, решил, что уже можно приходить в себя. На него встревоженно смотрел рыжий парень. Своими удивительной формы глазами он напоминал лисицу.
- Я… - прохрипел Бекхён.
- Тс-с-с, - парень приложил палец ко рту. – Тебе нельзя напрягаться. Жизнь почти оставила твое тело – свет едва теплится. Ты слишком долго к нам шел. Потерпи немного.
Бекхён послушно кивнул, решив, что с психами лучше не спорить, и рыжий парень ему очаровательно улыбнулся, обнажая десны. Спустя какое-то время за его спиной замаячил второй – и Бекхён мог поклясться, что заметил на светловолосой макушке рога.
Сомнения в собственной психической полноценности захлестнули его разум так стремительно, что Бекхён помотал головой, тут же выдохнув с облегчением – привиделось. Перед ним стояли два обыкновенных парня, сам же он просто еще не отошел от шока.
От пугающей тишины тоже не осталось и следа – в голоса спасителей вплеталась тихая мелодия, играющая откуда-то словно издалека. Ее гармония успокаивала, полностью изменяя восприятие этого места. Наверное, именно поэтому паника внутри Бекхёна погасла, так и не успев разгореться.
За этими мыслями он и не заметил, как к его губам подставили чашку с трубочкой для удобства, лишь непривычный вкус странной жидкости вырвал его из раздумий. Через пару глотков в голову пришла больная мысль о том, что в напитке мог быть наркотик или даже яд, но по здравому размышлению… Эти двое могли сделать с ним что угодно, пока он находился без сознания. Теперь же бить тревогу было поздно, поэтому Бекхён решил просто довериться незнакомцам, искренне надеясь, что они знают, что делают.
Допив последние капли отвара, он открыл рот, чтобы поблагодарить парней за помощь, но из горла не вырвалось ни звука. Язык словно перестал слушаться хозяина, а веки налились свинцом, заставляя силуэты владельцев магазина расплываться в неровном мигании тусклой лампы. Глаза закрылись против воли Бекхёна, и он снова провалился в темноту, унесенный звуками тихой музыки.
Очнувшись во второй раз, Бекхён с трудом проморгался от яркого света, заливавшего помещение магазина. Он обнаружил себя свернувшимся в кресле, и уже был готов страдать в попытках вернуть телу чувствительность, однако тут же с удивлением отметил, что все конечности беспрекословно ему подчинялись. В Бекхёна словно закачали жизненную энергию, и теперь он чувствовал себя… выспавшимся.
Он встал и на этот раз более уверенно нажал на звонок. Из-за занавески тут же показалось лицо рыжего парня. Он улыбнулся, но сразу же исчез, а через минуту они вышли уже вдвоем. Парни встали за прилавок и выжидающе посмотрели на Бекхёна.
- Эм… - Бекхён почесал затылок. – Что вчера произошло?
- Это ты нам должен рассказать, - сказал второй, у которого, Бекхён теперь убедился в этом окончательно, никаких рогов не было.
- Мне кажется, я заснул в автобусе, заблудился, а потом пришел сюда. Мне нужна подушка.
Бекхёну показалось, или парни мимолетно переглянулись? Уверенности не было, как не было и желания снова развивать свою паранойю. Тем более теперь, при свете дня, ночные страхи казались глупыми и надуманными.
- Какая подушка? – спросил рыжий.
- С травами, - пояснил Бекхён. – Меня мучает бессонница, и я надеялся, что такая подушка мне поможет нормально спать.
- Мин… - обратился было второй к рыжему, но тот его одернул.
- Очень интересно, - улыбнулся, очевидно, Минсок, чье имя красовалось на вывеске магазина. – Честно говоря, я уже отчаялся кому-то ее передать.
Бекхён настороженно посмотрел на него. Пожалуй, стоило пересмотреть свои выводы о паранойе и бежать отсюда со всех ног – слишком странными казались продавцы.
- Но, Мин… - светловолосый снова попытался вставить слово, и опять безуспешно.
- Перестань, - шикнул тот на него и снова обернулся к Бекхёну. – Тебе повезло. У меня есть такая подушка.
- Правда? – глаза Бекхёна засияли от радости, а душу наполнила безграничная любовь к этим двоим. – А сколько она стоит?
- Оу, - Минсок задумался. – Сколько ты готов за нее заплатить?
Бекхён полез за своим бумажником. Если она действительно поможет, он был готов отдать за нее все свои сбережения. В таком случае, конечно, оставался открытым вопрос о его местонахождении, так как идти домой пешком из какой-то глуши его совсем не прельщало. Впрочем, можно было бы вызвать такси и назвать адрес Чанёля. Друг заплатит за него без проблем. А заодно и даст немного денег в долг до первой зарплаты.
Пока Бекхён прокручивал все это в голове, на прилавке уже появилась подушка. Она была в разы меньше той, на которой он привык спать. От нее исходил странный запах – Бекхён готов был поклясться, что никогда раньше не ощущал ничего подобного, но что-то внутри словно отзывалось на этот аромат.
- Я отдам тебе ее бесплатно, - рыжий улыбнулся. – В качестве компенсации за то, что вчера так тебя напугал. Впрочем, я и сам тогда чуть не оглох.
- Но я не могу… - попытался отказаться Бекхён, чувствуя себя уязвленным этой насмешкой.
- Бери, раз дают, - встрял второй парень.
Бекхён уже приоткрыл рот, чтобы снова отказаться, но передумал и взял подушку в руки. Надо было торопиться, пока продавцы не одумались и не лишили его денег на еду и проезд.
- Не подскажете, как мне отсюда добраться до остановки?
Парни переглянулись и, спустя пару секунд, кивнули.
Позже вечером, когда встревоженный Чанёль громко причитал в трубку, Бекхён, как ни пытался, так и не смог вспомнить, где провел ночь и как потом доехал до дома. Он смутно помнил магазин и двух странных продавцов, но где именно тот находился и как он туда попал, объяснить не мог. Можно было бы списать все приключения на полусонный бред, если бы не небольшая подушка со странным запахом, которая лежала на его постели. И Бекхён с нетерпением ждал ночи, чтобы опробовать свою последнюю надежду на долгожданный крепкий сон.
Бекхён.
Бекхё-о-о-н.
Бе-е-е-к… Хё-о-о-н.
Кто-то настойчиво звал его по имени, вторгаясь в спящее сознание, и Бекхёну нехотя пришлось открыть глаза. Некоторое время он пытался понять, где находится и что происходит. Осознание пришло чуть погодя – он в своей постели, но не это главное. Главное то, что он спал. Впервые за все то время, что он находился в Сеуле, он смог полноценно заснуть!
Бекхён перевел взгляд на часы, которые услужливо показывали начало двенадцатого. Пусть он проспал всего лишь пару часов, но этого хватило, чтобы почувствовать себя почти отдохнувшим. Щелчок выключателя – и неяркий свет ночника залил комнату, позволяя почти с восхищением посмотреть на подушку. Неужели она действительно помогла?
Бекхён почти трепетно коснулся шероховатой ткани, но стоило взять подушку в руки и вдохнуть ее запах, как чей-то едва слышный шепот вновь вторгся в ночную тишину. Чей-то голос – или голоса? – каждый на свой лад повторяли его имя. Звали его. И Бекхён чувствовал, как его тело подчиняется им, стремится навстречу зову, лишая его желания сопротивляться.
Словно в полусне, он откинул одеяло и поднялся с кровати, краем сознания ощущая, как холодный пол обжигает босые ноги. По коже пронеслись стаи неуютных мурашек, заставляя Бекхёна поежиться, но это чувство тут же потеряло свою остроту под напором потребности идти туда, к источнику тихого шепота.
Больше всего на свете Бекхён хотел бы вернуться в теплую постель, укутаться в одеяло и снова заснуть, но тело не подчинялось голосу разума. Совсем как тогда, когда ноги сами привели к магазину, а рука толкнула дверь. Вспомнив о том месте, Бекхён передернул плечами, пытаясь отогнать воспоминания. В общем-то, их нельзя назвать неприятными, но почему-то сейчас совершенно не было желания об этом думать.
Пара осторожных шагов – и Бекхён замер у двери, что ведет в гостиную комнату. Шепот становился все отчетливей, и он последним усилием попытался найти объяснение происходящему. Может, все это происходит под действием трав? Возможно, в дом забрались воры? Наверное, стоило бы обратиться за помощью, но мимолетный взгляд на телефон – и дверь медленно приоткрылась, привлекая внимание Бекхёна своим недовольным скрипом.
Огромная зала встретила его тысячей переливающихся огней.
Место напоминало бальный зал викторианской эпохи – подобные картинки из учебника Бекхён помнил еще с первых курсов колледжа. Помещение так ярко сверкало, что ему пришлось ненадолго зажмуриться, чтобы вернуть себе зрение, но даже после этого перед глазами все плыло, не давая сосредоточить взгляд на чем-то конкретном. Бекхён попятился назад, надеясь, что ему удастся сбежать от этого безумия в полумрак своей комнаты, но ноги тут же предательски в чем-то запутались.
Едва удержав равновесие, Бекхён попытался перевести дыхание, но… Его талию сжимал тугой корсет, не позволявший полноценно вдохнуть, а по-прежнему плоская грудь была стянута атласным лифом. Алое платье, расшитое сверкающим бисером и ажурной тесьмой, расходилось пышными юбками в пол, затрудняя движения.
Наверное, если бы не подвернувшийся вовремя стул, Бекхён не слишком изящно уселся бы прямо на пол, пытаясь осознать случившееся.
Он снова прикрыл глаза и досчитал про себя до десяти. Этого просто не могло быть. Он отчетливо помнил, что засыпал в своей квартире, в своей кровати, на своей собственной подушке… Бинго!
Бекхён открыл глаза и усмехнулся, уже без страха, но с любопытством осматриваясь вокруг. Фрейд, наверное, был бы заинтригован размахом его воображения – еще никогда в жизни Бекхёну не снились сны с переодеванием в девушку викторианской эпохи. Пожалуй, он чувствовал себя несколько неловко в такой роли, но тем интересней было дождаться развития событий.
Бекхён тряхнул головой, будто не веря самому себе, и тут же обнаружил, что помимо бального платья ему причитался еще и напудренный парик. Локоны щекотали кожу, и парень откинул назад мешающиеся пряди. Встав, он расправил юбки, выпрямился и попытался изобразить из себя настоящую леди. Ступни совершенно не женского размера, еще недавно ступавшие по ледяному полу спальни, оказались закованы в жесткие туфли – очередная попытка сделать шаг закончилась полным провалом. Бекхён упал обратно на стул и, наконец, рассмеялся. Ведь это сон – его сон! И он определенно получал от него огромное удовольствие.
- Здравствуй, Бекхён, - чей-то голос разрушил легкость уединения, и Бекхён рефлекторно вздрогнул. – Мы тебя ждали.
Похоже, «настоящая леди» обернулась провалом.
Медленно обернувшись, он поднял голову, чтобы встретиться с глубоким взглядом темных глаз, принадлежащих высокому блондину в настолько безупречном смокинге, что, казалось, его жесткий воротник в состоянии перерезать сонную артерию при малейшем движении головы. Во рту пересохло, и Бекхён смог только кивнуть, принимая протянутую в помощь руку и поднимаясь со стула.
- Добро пожаловать на наше скромное торжество, - блондин аккуратно провел его в центр зала, и только теперь Бекхён заметил накрытые столы у дальней стены.
Послышался шорох отодвигаемых стульев, и из-за столов один за другим с приветственными поклонами поднялись еще четверо незнакомцев.
Блондин ненавязчиво потянул остолбеневшего Бекхёна в их направлении, и тот послушно засеменил следом, отчаянно пытаясь не споткнуться о длинный подол платья. Казалось, никого из присутствующих не удивил его странный наряд, и Бекхён позволил себе расслабиться, вновь обретая веру в игры своего подсознания.
Стоило ему присесть на услужливо выдвинутый стул, как бокал перед ним оказался наполнен вином, а откуда-то зазвучала приятная музыка. Мелодия была до боли знакома Бекхёну, но никак не удавалось сосредоточиться настолько, чтобы вспомнить, где он ее уже слышал. Решив, что обо всем этом он подумает потом, когда проснется в своей кровати, Бекхён отдался на волю необычного сна.
Наверное, Фрейд также мог бы многое рассказать о детских травмах и комплексах парня, но тот откровенно наслаждался происходящим. Изысканные блюда и вина словно сами собой возникали на столах, его бокал не опустел ни разу, заботливо наполняемый то одним, то другим незнакомцем, а тихая речь, блистающая комплиментами и искренним восхищением пяти пар глаз, заставляла забыть о любых странностях.
Бекхёна больше не смущали ни обстановка, ни платье, ни музыка, будто дурманящая сознание – он получал удовольствие от происходящего, наверное, впервые в жизни оказавшись в центре такого внимания. Каждый его жест находил отклик в собеседниках, каждое слово воспринималось с трепетом, каждый взгляд, брошенный в сторону одного из незнакомцев, ловился с бесконечным обожанием и преклонением.
Если бы сейчас кто-нибудь спросил Бекхёна, он бы ответил, что не желает просыпаться.
Поймав на себе очередной обожающий взгляд, Бекхён обернулся к его источнику.
- Сухо, - бархатно представился невысокий молодой человек, принимая узкую ладонь для поцелуя.
Мягкие губы коснулись кожи, оставляя ощущение приятной щекотки, и скользнули к запястью, задержавшись там чуть дольше, чем положено. Бекхён тепло улыбнулся, кивая в ответ, и дразняще скользнул кончиками пальцев по щеке представившегося.
Ему нравилось быть тем, кем он здесь являлся. Ему нравился каждый из присутствующей в зале пятерки. Ему нравилось все, кроме появившегося словно из ниоткуда, напряжения. Глаза его собеседников все чаще устремлялись к бронзовому циферблату, висящему на стене. Стрелки неумолимо двигались к полуночи, и Бекхён против воли застыл в тревожном ожидании, стоило длинной стрелке воссоединиться с короткой на отметке «12».
«Самое время превращаться в тыкву», – мелькнуло в его голове, когда пятеро молодых людей одновременно встали со своих мест. Поднявшись вслед за ними, Бекхён называл каждого по имени, словно отмечая этим состоявшееся знакомство.
- Крис, - высокий блондин улыбнулся одними глазами, встав поодаль.
– Сухо, - второй молодой человек остановился рядом с Крисом, заставив Бекхёна позабавиться их разнице в росте.
– Кай, - снежно-белый воротничок делал и без того смуглую кожу третьего еще темнее.
– Тао, - четвертый одарил Бекхёна долгим взглядом и скользнул мимо.
– Чен, - смущенная улыбка появилась на губах пятого, когда он занял свое место рядом с остальными.
Все пятеро словно ждали чего-то, какого-то действия или слова Бекхёна, о котором тот был не в курсе. Мягкая мелодия стала чуть громче, а выпитое вино ударило в голову, заставляя его чуть подхватить юбки и медленным шагом пройти вдоль выстроившихся шеренгой парней.
Еще пара шагов – и Бекхён услышал тихий шорох ног, утопающих в ворсе ковра. Молодые люди следовали за ним, безмолвно провожая к цели.
У противоположной стены залы стояло шикарное кресло, обитое алым бархатом, маня в свой торжественный уют. Вся обстановка пропиталась предвкушением чего-то значительного, музыка уже не просто лилась из ниоткуда – она гремела в ушах Бекхёна, заполняя собой все его существо, заставляя его тело резонировать в такт переливам мелодии.
Захваченный собственными ощущениями, Бекхён опустился в кресло, отстраненно отметив, что его сопровождающие той же шеренгой выстроились в паре шагов, и почти сразу в грохот мелодии влился тяжелый бой часов. Наступила полночь.
Вопреки страхам Бекхёна, все осталось на своих местах – лишь бесшумно распахнулись двери, которые с этой стороны были богато украшены резьбой и позолотой. В проеме появился еще один участник происходящего, молча поднеся ему настоящий кубок.
Приняв из уверенных рук бокал, Бекхён ощутил уже знакомый запах. Что бы ни находилось в кубке, пахло оно точно так же, как травы, которыми была набита его подушка.
Склонившись в глубоком поклоне, молодой человек, еще почти мальчик, без тени улыбки удалился, плотно закрыв за собой двери.
- А почему он не остался? – Бекхён еще раз вдохнул дурманящий аромат и провел пальцем по краю кубка.
- Сехун еще слишком молод, - произнес кто-то из присутствующих. – Он придет на место того, кого выберет Хозяйка Ночи.
Бекхён едва удержался от того, чтобы пьяно хихикнуть, сложив два и два. Его подсознание выкинуло очередной фортель, совместив женский титул с его мужской сущностью, и это было даже… забавно. Проанализировать сон можно было и потом, а пока – в его руке вино и пятеро восхитительных молодых мужчин, готовых преклоняться перед ним, а это значит, что веселье продолжается.
Бекхён прикоснулся губами к прохладному краю и сделал первый глоток. Напиток мягко прокатился по горлу, оставив после себя ощущение терпкости и неги. Все тело отозвалось на приятный вкус, и совсем скоро в бокале не осталось ни капли. Практически сразу в голове зашумело, каждая клеточка организма Бекхёна вспыхнула опаляющей жаждой, жарким предвкушением, желанием чего-то, что обещали темные глаза напротив. Он еще успел отметить, что с последним, двенадцатым ударом часов мелодия стихла, оставив его наедине с чужими руками, бережно распутывающими завязки корсета, а потом его сознание отключилось, уступая место страсти.
Бекхён не знал, да и не хотел знать, чьи пальцы касаются его тела, чьи губы впиваются в его кожу, чей голос ласкает его слух обещаниями удовольствия и вечной любви. Ему хотелось еще и еще, больше, сильнее – так, чтобы откровенный свет хрустальной люстры померк от стыда перед творящимся на мягком ковре залы. Бекхёну хотелось всего и сразу; каждый сантиметр его кожи был измучен бесконечным возбуждением и ожиданием скорой развязки, а голос, словно вторя телу, выстанывал то приказы, то мольбы не останавливаться, продолжать – до тех пор, пока он, Бекхён, не сойдет с ума под этими ласками, пока не оглохнет от манящих голосов, причудливо переплетающихся друг с другом.
Пожалуй, он был бы согласен умереть во сне.
Бекхён очнулся от оглушающего звонка будильника. С трудом разлепив глаза, он кое-как смог пошевелить рукой, чтобы отключить эту назойливую трель. От ощущения полной разбитости хотелось уткнуться лицом в подушку и отчаянно разрыдаться. Он же спал всю ночь… Или не спал?
Судя по тому, как в паху болезненно ныло, ему действительно снилось именно то, что детально всплыло в памяти. Бекхён перекатился на бок и глухо простонал. Столь долгожданный сон, но почему именно такой? Лучше бы ему вообще ничего не снилось, лишь бы не чувствовать постыдной потребности сжать окаменевший член и позорно спустить себе в руку.
Как следствие, душ занял гораздо больше времени, чем обычно, потому что пришлось-таки озаботиться решением этой проблемы. Впрочем, после душа, даже вопреки изматывающему сну, Бекхён почувствовал себя лучше. Он уже не клевал так откровенно носом на работе и исполнял поручения с куда большим рвением, находя в себе силы заботиться о конечном результате, а не о галочке в графе «выполнено».
Начальница тоже заметила разительные перемены в своем подчиненном и вызвала на разговор. Она правдиво призналась, что уже собиралась отказать ему в должности, даже дала задание в отдел кадров найти нового помощника, но последние несколько дней Бекхён ее буквально поразил своей работоспособностью. Она не стала интересоваться, что же такого случилось в жизни подчиненного, но дала понять, что и в дальнейшем ждет от него такой же необъятной тяги к работе. Бекхёну польстили слова, и он возвращался на свое место, напевая случайную мелодию. Уже сев за стол, он понял, что это та самая песня, которую он слышит по ночам.
Щеки вспыхнули от стыда, и он прикрыл лицо ладонями. Эти сны сводили его с ума. То, что с ним вытворяли эти пятеро мужчин, было самой настоящей пыткой. Хоть бы раз они довели свое дело до конца! Вместо этого они распаляли его своими ласками, оставляя наутро с болезненным стояком. За эти несколько дней Бекхён мог с гордостью назвать себя мастером по дрочке. Тому, с какой скоростью он спускал, мог бы позавидовать любой, хотя, окажись он с кем-нибудь в постели, его партнер вряд ли обрадовался такой скорострельности. Вот только эти пятеро не оставляли Бекхёну ни желания, ни физических сил на какие-то отношения.
Он помнил, как отчаянно просил их позволить ему кончить, умолял, проклинал и кричал в голос, но они были глухи ко всем его мольбам. Похоже, ему достались самые настоящие садисты, а сам он превращался в больного мазохиста, потому что мчался с работы со всех ног, быстро ел и забирался в постель, чтобы снова погрузиться в столь желанный сон. Так не могло дальше продолжаться.
К выходным благоразумие все-таки одержало верх – Бекхён всерьез задумался о том, что с ним происходит и что с этим делать. Каждую ночь он видел один и тот же сон, с одними и теми же действующими лицами. Пятеро безупречных принцев ухаживали за ним, называя Хозяйкой Ночи и не выпуская из своих объятий до тех пор, пока Бекхён не начинал сходить с ума.
По здравому размышлению ему от всего этого делалось не по себе. Бекхён жаждал ответов, но рядом не было никого, кому он мог бы задать свои вопросы. Единственным доступным источником информации без риска оказаться в специализированной клинике, пожалуй, был только Интернет.
От обилия статей, которые он успел прочитать за выходные, голова шла кругом. Бекхён несколько раз признал-таки себя психически больным, мысленно отправился в психушку и заклеймил позором своей семьи. От осознания своей неспособности самостоятельно справиться даже с такой, казалось бы, несерьезной проблемой, Бекхёну стало тошно. Уж лучше бы он никуда не рыпался, сидел в своем Пучоне, работал официантом в какой-нибудь забегаловке – и не желал каждую ночь отдаться любому из пяти порождений собственного подсознания.
Бекхён чуть не расплакался, когда рухнул на кровать и уткнулся в пресловутую подушку. Это она была во всем виновата! Он сжал ее в руках и со всей силы бросил в стену, но тут же вскочил и поднял ее, бережно прижимая к груди. В конце концов, если бы не она, его бы уволили. Подобным же снам всегда можно найти объяснение, которое абсолютно не связано с психическими заболеваниями. Пожалуй, еще никогда в жизни он не нуждался так сильно в ком-то, с кем-то можно было поговорить, посоветоваться, да просто поделиться, чтобы хоть немного успокоиться.
Первой мыслью было набрать номер мамы, ведь именно она посоветовала ему эту чудо-подушку. Возможно, все объясняется побочными эффектами... Но стоило ему представить, что он в красках расписывает свои сны, как идея была тотчас же отвергнута. Ну, а если не мама, то всегда оставался Чанёль. С тех пор, как в его ночной жизни появилось пятеро обольстителей, Бекхён совсем перестал общаться со своим другом. Набравшись храбрости, он набрал знакомый номер и замер, вслушиваясь в длинные гудки.
Бекхён не знал, сколько планет он спас в прошлой жизни, но готов был спасти еще столько же – едва заслышав истеричные нотки в голосе друга, Чанёль сорвался из дома и уже через десять минут обнимал его на пороге.
Бекхён, конечно, был рад того видеть, но эти десять минут тянулись для него вечностью – подушка немым укором лежала на кровати, маня в сети обжигающего сна. Стоило поймать себя на мысли, что он ищет любой предлог, чтобы лечь спать, и у Бекхёна не осталось и тени сомнения в том, что с ним не все в порядке. Чанёль его молча выслушал и сразу же… заржал. Он так смеялся, что из его глаз брызнули слезы. Бекхён обиженно поджимал губы и проклинал мироздание за то, что оно послало ему такого никчемного друга. Чанёль, кое-как успокоившись, попросил еще раз все рассказать, пообещав, что больше такой реакции не последует.
- А может, это вообще ты во всем виноват! – внезапно снизошло на Бекхёна озарение. – Если бы я тогда не застал вас с Кёнсу…
- Стоп-стоп, притормози! – вскинулся Чанёль. – Ты не перекладывай с больной головы на здоровую! Если тебе не дают пять мужиков во сне, то мы с Кёнсу тут ни при чем. Где ж ты был раньше? Если бы я только знал, что ты играешь в моей лиге, я бы, пожалуй, забил тебе пару голов.
- Заткнись! – взвизгнул Бекхён, кажется, впервые в жизни не в настроении для идиотских шуток Чанёля. – Ты просто не понимаешь ни черта! Ты…ты…
Он уткнулся лицом в колени, и его тело стала сотрясать мелкая дрожь. Бекхён уже не ревел, но был на грани нервного срыва. Честно говоря, Чанёль был его последней надеждой. Он искренне считал, что друг найдет всему логическое объяснение, но логика и Чанёль… Это извращение. И теперь Бекхён злился, потому что не знал, что предпринять в этой ситуации. Он одновременно и хотел снова вернуться в сон, почувствовать все эти жаркие поцелуи и опьяняющие ласки на своем теле, и каким-то чудом еще сохранял достаточно силы воли, чтобы осознавать опасность подобных уступок. Еще немного, и он точно не выдержит.
- Прости, - тихо произнес Чанёль и мягко провел ладонью по его спине.
- Видимо, из-за отсутствия сна в моей голове что-то сдвинулось, - отстранившись от прикосновения, устало вздохнул Бекхён. – Поищу завтра телефон психиатра.
- Тебе просто нужно выбросить эту подушку.
- Нет! – Бекхён резко дернулся, мгновенно взрываясь. – Нет! Ни за что!
Чанёль удивленно посмотрел на него.
- Я… - Бекхён помолчал, мучительно пытаясь понять, что с ним только что произошло. – Это крайняя мера. Я… попытаюсь еще что-нибудь придумать.
- А если снова сходить в тот магазин? – предложил Чанёль. – Расскажи им, что вот подушка помогла заснуть, но сны снятся какие-то странные.
Минутного раздумья хватило, чтобы Бекхён не только мысленно забрал назад свои раздумья на тему противоестественных связей Чанёля с логикой, но и бросился на вновь лучшего друга с объятьями. Его лицо засияло, и даже мысли о предыдущей неудаче в поисках магазина не омрачили вернувшегося настроения. Если честно, он тогда не слишком-то и старался. Зато теперь Бекхён был настроен весьма серьезно и сразу же вбил в поисковике название магазина. Но «Оккультных товаров Ким Минсока» в природе не существовало. Чанёль напирал на то, что название было другим, но что Бекхён помнил точно, так это название. На магазине красовалась именно такая вывеска. И хотя он пробовал и другие вариации, все указывало на то, что такого магазина попросту не было ни в Сеуле, ни в других близлежащих городах.
- Может, тебе переночевать завтра у нас? – обеспокоенно предложил Чанёль перед уходом. – Все-таки не самая спокойная ночь ожидается.
- В смысле? – Бекхён откровенно клевал носом и не сразу смог вспомнить, какое было число на календаре.
- Ну… - Чанёль почесал затылок. – Вроде как считается, что в ночь на первое мая нечисть всякая бушует... Ну, знаешь, Вальпургиева ночь, Белтейн, все такое.
- Да иди ты, - Бекхён, наконец, выпихнул его за дверь.
Еще не хватало забивать голову всякими глупостями. То, что с ним происходило, и вправду было довольно странно, но приплетать к этому нечисть – это уже чересчур. Впрочем, Бекхён на всякий случай набрал в поиске «ночь на первое мая», но захлопнул ноутбук, так и не открыв ни одной ссылки.
Тем не менее, слова Чанёля крепко въелись под корку мозга. Весь день на работе Бекхён только и делал, что прокручивал в голове названия праздников. Но разве Вальпургиева ночь – это не сборище ведьм? Ему вроде бы мужчины снились, а не женщины. Как вообще одно могло быть связано с другим? Никак. Только вот забираясь вечером в постель, Бекхён все-таки чувствовал легкую нервозность. Стоило уткнуться носом в подушку и почувствовать такой знакомый аромат, как веки налились тяжестью, и даже смутная тревога не помешала ему провалиться в сон.
Он не до конца понимал, что происходит. Что-то изменилось в атмосфере – не комнаты, знакомой до мелочей, нет, но в самом воздухе разлилось неприятное напряжение, словно затишье перед бурей. Казалось, каждый шаг к двери сопровождается ослепляющей вспышкой, выжигая кислород.
Бекхён протянул руку и коснулся дверной ручки, инстинктивно ожидая какого-то подвоха – он бы не удивился, почувствовав удар током, но ничего подобного так и не произошло. Ручка повернулась легко и практически бесшумно, дверь распахнулась без проблем, открывая взгляду ставшее привычным роскошное убранство обеденной залы. Пятеро соблазнителей уже ожидали в центре комнаты, стоя с приветственными улыбками на прекрасных лицах. Решив, что просто слишком поддался на провокации Чанёля, Бекхён улыбнулся и сделал шаг вперед, выходя на свет.
Вопреки установившейся традиции, его не сопроводили к столу, а тут же чьи-то мягкие губы – кажется, это был Кай, - коснулись шеи Бекхёна, осторожно проводя по воспаленной коже. Приняв негласное приглашение, он откинул голову, позволяя страхам и сомнениям раствориться в этой ласке. Прикрыв глаза, Бекхён наблюдал за тем, как Тао избавился от рубашки, открывая взгляду стройное натренированное тело. Словно отзеркалив его с Каем позу, к Тао приблизился Крис, устраивая большие ладони на подтянутых боках. Сладкое тревожное предвкушение поселилось где-то глубоко внутри, вынуждая глотать раскалившийся воздух – казалось, каждый вдох стекает тяжелыми каплями к низу живота, назло всем законам анатомии оседая в паху.
По сути, еще ничего не произошло, но Бекхён отчего-то чувствовал себя готовым вот-вот взорваться, отдаться каждому из присутствующих прямо здесь, у дверей. Картина напротив приковывала к себе его внимание, заставляя жадно следить за длинными пальцами, еще совершенно невинно исследующими скульптурно прорисованные мышцы, и Бекхён умудрился пропустить момент, когда чужие губы принялись за его обнаженные руки.
В этот раз все было совсем не так, как раньше – Сухо и Чен выцеловывали каждый палец Хозяйки Ночи, освобождая изящные кисти рук от груза украшений. Кольца одно за другим с глухим звяканием падали на пол, а полные обожания глаза ни на секунду не отрывались от лица Бекхёна.
Каким дураком он был, желая избавиться от своего наваждения! Никогда раньше он не чувствовал себя таким желанным, таким нужным и любимым. Если все это требовало от него принести в жертву реальный мир с его рутинным существованием – Бекхён готов был поклясться в чем угодно прямо сейчас, лишь бы настойчивые губы не прекращали свою томительную пытку.
- Бекхён… - хриплый шепот мягко скользнул по барабанным перепонкам, когда Кай опустил руки на его талию. – Бекхё-о-он…
Член больно терся о намокшую ткань тяжелой юбки, стоило Бекхёну сменить положение – он хотел почувствовать эти губы на своих, хотел ощутить жар чужого рта и услышать чужие стоны.
- Бекхён… - словно прочитав его мысли, Чен поднялся с колен и обжег дыханием губы Бекхёна. - Ты нам нужен. Бекхён, мы хотим тебя…
После этих слов все шестеро словно переместились в абсолютно другую Вселенную, где не было привычных законов физики, где одежда падала к ногам сама собой, а притяжение обнаженных тел оказалось настолько непреодолимым, что не хватило бы никаких сил, чтобы их разъединить. Бекхён чувствовал твердость каждого из любовников всей кожей, бесстыдно терся собственной эрекцией о сменяющихся партнеров, захлебывался в океане желания, сконцентрировавшегося внизу его живота.
В какой-то момент ему казалось, что он уже научился различать пальцы по прикосновениям, но мгновение просветления растаяло, не успев оформиться в осознанную мысль. Бекхён сгорал, тонул, плавился, превратившись под умелыми руками в комок оголенных нервов. Можно было сколько угодно пытаться списать происходящее на гормоны, на последствия той ночи, когда он стал невольным слушателем любви своих друзей – все это осталось где-то в другой жизни, где Бекхёна не существовало. Только здесь, в тесных объятьях, в запахе жаждущих тел, в изгибах обласканных бедер, Бекхён по-настоящему просыпался.
И без того сгустившийся до вязкости воздух застрял на полпути к легким, когда волосы Сухо скользнули по груди Бекхёна, а влажные припухшие губы обхватили твердый сосок. Язык упруго скользнул по напряженной плоти и Бекхён задохнулся от острого удовольствия, зудящей судорогой пронзившего все его тело. Глухой стон словно послужил спусковым механизмом – томительные ласки мгновенно сменились пламенем напористых прикосновений. Чьи-то руки с силой провели по плечам, спустились к запястьям и перехватили их за спиной Бекхёна, практически лишив того возможности двигаться. Паника фотовспышкой озарила помещение, выхватив резкие очертания пяти тел, прижимающихся к Бекхёну. Остатков сознания еще хватило на то, чтобы зафиксировать Чена, опустившегося перед ним на колени, и мозг тут же перегорел, стоило саднящему от желания члену оказаться в горячей влажности чужого рта.
Кажется, Бекхён закричал, срывая голос до хриплого шепота. Возможно, он кончил не раз и не два, уже не понимая, чьи губы сжимаются вокруг его возбуждения. Может быть, он умер и воскрес не единожды за эту ночь, расплачиваясь собственным семенем за ту бездну обожания, что дарили ему его любовники. Каждое движение причиняло почти невыносимую боль, но Бекхён стремился навстречу, словно именно в ней и был смысл его существования. Он хотел еще и еще, подаваясь бедрами вперед и вверх, не отдавая себе отчета в том, что может причинить не меньшую боль тому, кто перед ним.
Он забыл, как дышать, забыл, как звучит его имя без сопровождения мучительных стонов. Хотелось остаться в этом сумасшествии навечно, с каждым новым оргазмом пропадая в темных глазах, в светлых волосах, в широких ладонях, в повадках пантеры и требовательных поцелуях.
@темы: band: exo, Strong Heart - 2014